Музыка для атмосферы: https://youtu.be/zr1tFr2ob-g
Как только фигура вышла из тени дверного проёма, Лейла цокнула и отвела взгляд, опустив палочку. Из-за сквозняка дверь резко захлопнулась, Марволо снял мантию, что так исказила его фигуру, и тихо хмыкнул, осмотрев плавно опускающуюся на пол пыль. Когда же он подошёл ближе, Лейла ощутила лёгкость в зоне талии и, свободно выдохнув, всё же сжала в руке палочку. — Какой радушный приём, — саркастично протянул Марволо, метнувшись взглядом к её напряжённой руке. — Я никого не ждала, тебя в особенности, — потерев слезящийся от пыли глаз, спокойно произнесла Лейла. — Почему же? — издеваясь, прищурился он. — Лучше быть в одиночестве? — Конечно, — нахмурилась она, будто другого ответа быть не могло. Марволо приподнял бровь и хотел что-то спросить, но Лейла нетерпеливо перебила его: — Зачем ты пришёл? Блеснув глазами, он нехотя вытащил из сумки тетрадь по Зельеварению и протянул ей с лёгкой ухмылкой. Пожурив себя за пятничную невнимательность, из-за которой конспекты после парной работы остались в библиотеке, она ещё несколько минут осматривала протянутую тетрадь на предмет чар или сглаза, но после аккуратно забрала её и покосилась на Марволо. — Почему с утра не отдал? — было слегка стыдно: Лейла настолько забегалась, что даже не заметила пропажи. — Не захотел, — зато честно. Пролистав исписанные страницы, она снова подняла голову и столкнулась с изучающим угольным взглядом. Не прошло и секунды, как она вспомнила, что была без формы: ни мантии, ни галстука или голубой эмблемы Когтеврана — только тёмно-синее хлопковое платье с узкими рукавами и шнуровкой на спине. Её первое и самое длинное платье, почти доходящее до щиколоток, сшитое Гонорией. Лейла смирилась с обтягивающей тканью и с непривычной длиной, ибо в Средиземье даже самые простые, нищие эльфы носили струящиеся платья, конец которых шелестел по земле и его вечно приходилось приподнимать, но когда тёмная и немного пышная юбка щекотала низ ног, Гонория недовольно поджала губы. Каждое новое платье она стала укорачивать, выбирать более яркие цвета, заставив Лейлу смиренно стоять и надевать то, что есть. «Никто не носит такое старьё, это мода прошла ещё когда я родилась», — сказала Гонория, впредь сводя все разговоры об одежде на нет. Конечно, Лейла достаточно быстро привыкла к новой длине, в прошлом совершенно неподобающей несовершеннолетней полуэльфийке, но всё равно была далека от раскрепощённых нарядов однокурсниц. Сейчас же даже в длинном платье ей стало не по себе, и когда Марволо остановился на её глазах, Лейла вопросительно выгнула бровь: — Что-то ещё? — тихо поинтересовалась она, подходя к окну и кладя тетрадь на подоконник. — Как ты одолела Блэка и Долохова с такими плохими навыками борьбы? — сев на одну из парт и склонив голову, ровным тоном спросил Марволо. Казалось, он хотел узнать что-то другое, но быстро дёрнул головой и передумал. Лейла тазом прислонилась к подоконнику и слабо улыбнулась самой себе. — Так же, как и Розье. — Розье просто озлобленная, но это не значит, что сильная соперница, — помотал головой он и спустя пару минут уверенно продолжил: — Между ними огромная разница. Я лично обучал Долохова с Блэком, и они точно не такие слабые. Особенно в Тёмной магии. — Вероятно, личный учитель им не помог, — выпалила Лейла и быстро прикусила нижнюю губу. Его лицо сохранило беззаботный, равнодушный вид, и лишь на секунду выступившие тугие желваки выдали его привычное Лейле раздражение. — Может быть техника у тебя хорошая, но если ты шепчешь заклинания, которые хотела применить невербально, то шансов против них — против тех, кто уже давно обучился самым сложным, отсутствующим в школьной программе заклятиям, у тебя быть не могло. Временное отсутствие сосредоточенности, чрезмерная напряжённость, ошибки во взмахах палочкой… — Я спрашивала твоё мнение? — искренне удивилась Лейла, не желая продолжать разговор. — Да, я не идеально сражаюсь, и что? — устало отворачиваясь к окну, спросила она. — Если думаешь, что твоё мнение что-то значит для меня, ошибаешься и… — Ешь слизней. — Протего, — не задумываясь, бросила Лейла и удивлённо посмотрела на стоявшего с вытянутой палочкой Марволо. — Что ты делаешь? — Реакция быстрая, согласен, — протянул он, опуская руку. — Но это не главное. — О чём ты?.. — Конфундус, — Лейла отпрыгнула в сторону, и заклинание не коснулось бока, куда должно было прилететь. Марволо усмехнулся и из его палочки стали беспрерывно выстреливать лучи. — Иммобулюс, — парализующее заклинание полетело в другой бок, но она легко уклонилась. — Редактум Скулус, — эхом раздался стальной голос, намереваясь уменьшить голову Лейлы. — Энтоморфиум, — превратить её в муравья не получилось, потому что уклонялась она слишком чисто и порой неожиданно. — Экспеллиармус. Палочка Лейлы с лёгкостью выскользнула и мягко опустилась в руки Марволо, что поучительно качал головой, не замечая спадающей на лоб пряди. Внимательно осмотрев древесину, он дёрнул бровями и повернулся к Лейле. — Что, Мерлинова борода, ты делаешь? — проскрипела она. — Резкость и быстрые, чёткие движения — хорошо… Но ты настолько увлеклась, что забыла держать палочку наготове. Попробуй ещё раз, — как ни в чём не бывало Марволо кинул ей в руки палочку и, не дожидаясь перешёл в атаку. Лейлу обдало горячим ветром, что громко смеялся и бегал за яркими цветными лучами, обвивая их спиралью, уклоняясь или же летя с ними наперегонки. Как только она отбила несколько сильных заклинаний, так и не зацепив Марволо, палочка второй раз внезапно оказалась в его руках. — Ты так напряжена, что твои лучи мажут и вылетают в сторону. Ещё раз. — Нет. — Да, — грубо отчеканил он и вместе с палочкой бросил в неё «Петрификус Тоталус». Скулы Лейлы вмиг свело от напряжения: она до боли сжала челюсть и готова была испепелить тщеславного слизеринца взглядом. Разумом преобладали воспоминания: тренировки с Гонорией и все советы Вилкост разрядом прошлись по запомнившему движения телу, строгое двухлетнее воспитание вырвалось из недр души. Марволо почувствовал перемену её настроения и, наложив Приглушающие чары, оскалился. В действие пошёл арсенал более Тёмной магии, которую в программе школы почти не упоминали. Лейла скрывала все знания, не используя резкие и слишком Тёмные заклятия, однако даже без этого успешно отбивалась и плавно наступала на Марволо, с удовольствием отвечая. Она, наконец, чувствовала себя защищённой — любила, когда тепло магии проникало внутрь и рисовало скрытые от чужого взора узоры на сердце. Обожала, когда лучи срывались с кончика палочки и освещали всё вокруг неземными цветами, ослепляя её саму. Казалось, Марволо, помимо удивления, скрывал за непоколебимым спокойствием то же самое. С лёгкостью отбивал заклинания, нанося свои удары и иногда резко уворачиваясь. До этого он стоял на месте с гордой ухмылкой и скучающим взглядом. Однако начался совершенно другой бой — танец Тёмного волшебства, прекраснейшего искусства, что засело в голове и медленно растекалось по жилам. Дурманя, заражая. Расстояние между ними постоянно менялось: в какой-то момент те готовы были столкнуться палочками, пустив мощное заклятие прямо в лицо, но быстро отходили, уклонялись и начинали передвигаться по кругу, не разрывая зрительного контакта. Оба изучали друг друга по-новому — ведь сейчас они были настоящими. Моментами Марволо сужал глаза и пристально смотрел на Лейлу из-под густых ресниц, ожидая очередного промаха. Однако в этом поединке вся усталость, испуг и удивление исчезли — она слишком редко могла позволить использовать заклинания, которыми действительно достойно владела. — Фианто Дури, — красный луч разбился о выросший щит, и Лейла, оттолкнувшись от стены, пошатнулась, резко уклонившись от взорвавшейся защитной волны. Не теряя времени, она пригнулась и, почувствовав тёплую струйку на щеке, рыкнула. — Экспеллиармус! — поставив палочку под другим углом, выкрикнула Лейла, и палочка Марволо, что покачнулся, врезавшись боком в парту, улетела в другой конец класса. Громко выдохнув, она ещё минуту смотрела на немигающего соперника, после чего коротко улыбнулась и победно прокрутилась на месте. — По-бе-да… Но стоило ей снова повернуться лицом к Марволо, как тот ухмыльнулся и, пошевелив пальцами, аккуратно сжал непонятно откуда взявшуюся палочку. Замерев, Лейла уставилась на его руку и приоткрыла рот в удивлении. Подняв на него вопросительный взгляд, она резко вскинула палочку и отступила назад, поздно сообразив, что бой не закончился. Большой палец лёг на тёплую середину палочки слишком поздно. — Экспеллиармус. Фульгари, — руки грубо прижали к бокам, и тело до хрипоты в груди сдавили верёвки. Лейла попыталась выбраться, но была сжата ещё крепче. — Затмись, — на глаза наложили повязку, и всё погрузилось во тьму. Лейла тихо и размеренно дышала, стараясь успокоиться, чтобы кольцо, сжатое одной из верёвок, не давило в живот с такой силой. В ушах звенел отрезвлённый весельем воздух, а слух уловил тихий шлепок воды со стороны открытого окна, после чего ноги ослабли, а передние пряди упали на лицо. — Не стоит радоваться раньше времени, — хриплый голос раздался над ухом, и Лейла невольно затаила дыхание. Однако даже яркие зайчики, бегающие перед глазами, как это обычно бывало после энергичных сражений, не смогли расслабить напряжённой челюсти. — Враг может быть непредсказуем. — Это было нечестно, — сухо подметила Лейла. На мгновение воцарилась тишина, после чего ухо обдало горячим дыханием, и рядом раздался надменный смешок. Горящей щеки коснулись ледяные пальцы и неестественно аккуратно вытерли стекающую струйку крови. От неожиданности Лейла вздрогнула и пошатнулась, со связанными ногами падая назад, но рука с несколькими массивными перстнями легла на спину, заставляя прогнуться и попытаться отстраниться. Марволо лишь хмыкнул и сильнее прижал ладонь к шнуровке, мизинцем почти касаясь цепочки. Страх тут же выбило из груди, оставив лишь комок в горле, и на смену ему вернулась столь знакомая настороженность. — Поставь меня, — холодно прошептала Лейла ему прямо в ухо, и маска с лица пропала так же быстро, как с тела плотные верёвки. — И больше никогда так не делай. — Не смей указывать… — Пожалуйста, — равнодушно оглядев Марволо, добавила она. Его лицо вытянулось, и, облизнув губы, он нахмурился: — Обоснуй. — Я ненавижу чужие касания… особенно мужские. — Скорее боишься. — Боишься, — передразнила его Лейла и, безразлично пожав плечами, стала закрывать окно, выслушивая визжащий вопрос воздуха: «Зачем ты ему сказала?!» — Это всё, подробности тебе знать не нужно. — И ты так просто говоришь о своём страхе мне? — наблюдая за её действиями, задумчиво произнёс Марволо. — Это даже не один из моих самых больших страхов, — нагло соврала Лейла, забирая тетрадь и поправляя платье. Усмехнувшись столь внезапному окончанию тренировки, она развернулась к Марволо и продолжила: — Только слабые и оскорблённые жизнью будут использовать против человека его страхи, о которых он сказал им напрямую. Так даже неинтересно, и я не думаю, что ты так сделаешь. — Почему? — Чтобы узнать хотя бы что-то, ты залез в историю моего рода и, о, Мерлин, даже в мою банковскую ячейку! — до сих пор поражаясь его связям, проговорила Лейла, остановившись напротив него и столкнувшись с колким взглядом. — Поэтому такой лёгкий вариант не для тебя. И да, больше в такой авантюре я не участвую. До завтра. — Я с тобой, — Лейла замерла у выхода и медленно повернула голову, не скрывая вопроса. Марволо устало хмыкнул и потёр переносицу, пояснив: — Нужно обойти и проверить ту часть замка. Безразлично пожав плечами, она вернула замок в прошлое положение и поравнялась рядом с Марволо. В тишине пройдя несколько тёмных коридоров, где все портреты уже давно спали, они вернулись на освещаемую дорогу, и под юбку залетел холодный ветер. Лейла сжала кулак и хотела приказать ему перестать играться, когда подбородок мягко сжала прозрачная рука воздуха и повернула её лицо к открытому окну. Остановившись, она приоткрыла рот и мягко улыбнулась. Ветер задувал в коридор, и часть снежинок падала на коричневый ковёр. Желание с ногами забраться на свой подоконник и поиграть с первым снегом стремительно возрастало, поэтому Лейла наконец обратила внимание на Марволо, остановившегося в конце коридора, и поспешила нагнать его. — Ты владеешь беспалочковой магией? — всё-таки не выдержала и поинтересовалась она. — Нет. Я просто освоил один метод. Слабее, чем беспалочковая магия, зато практично, — спокойно объяснил Марволо, наблюдая за дорогой и заглядывая в каждое углубление в стене. Его палочка тоже работала, распространяя чары, которые показывали всех людей в радиусе километра. — «Эйлора», — не спрашивая, а утверждая, шёпотом протянула Лейла под его короткий кивок. — Десять баллов Когтеврану, — едко вставил он. — И за сколько лет ты его усвоил? — Одиннадцать месяцев, — завернув за очередной угол, довольно ответил Марволо и опустил палочку. Заметив округлившиеся глаза Лейлы, он приподнял уголок губ в полуулыбке и внезапно спросил: — Если ты боишься чужих касаний, почему терпишь итальянские причуды Пасагальи и объятия всех своих дружков, включая Уайта? Он, вроде как, тоже парень. — Мне кажется, не я одна терплю поцелуи Джорджии, она со всеми так здоровается. С девушками намного проще, это мне уже не доставляет дискомфорта. А Кевин… Просто слишком хороший. — То есть Лестрейндж… — Это зависит от человека, — раздражённо пояснила она и ответила на усмешку Марволо: — Без осуждений, у каждого из нас свои страхи. — Это странно, — качнул головой тот, презрительно фыркнув. — Бояться простых касаний, но не страшиться ходить почти в час ночи по неосвещённым коридорам. Неужели тебе не спится? — Я люблю темноту, — тихо ответила она, протерев глаза. — Лейла — это имя означает сумерки и ночь. — Какое совпадение, — саркастично протянул Марволо и, не останавливаясь, бросил: — Завтра на уроке Дамблдора работа в парах, не опаздывай.***
Эван Розье. Невероятно пристальный, убивающий взгляд голубых глаз и миловидная улыбка с ямочками, растягивающаяся и превращающаяся в жуткий оскал. Молодой парень лет двадцати пяти вытянутой рукой опирался на стенку и в свете факелов играл желваками. Лейла же стояла неподалёку и медленно оседала на пол, прикрывая рот рукой и до крови впиваясь ногтями в щёку. Давясь горячими слезами, она судорожно тряслась и пыталась встать, но словно чей-то барьер вбивал её обратно в стену, заставляя мучиться от своего бездействия. Эван Розье — вероятный сын её однокурсника, был совершенно другой версией отца. Разлохмаченные волосы под слоем грязи, царапины на шее и разбитая губа, кровь с которой он постоянно сплёвывал, морщась. Его напарник был не лучше. Своё имя он не назвал, даже не обратил внимания на вопрос Лейлы, и это лишь больше напрягало. Тёмные кудри спадали на бледное расцарапанное лицо, а побитая фиолетовая щека моментами дёргалась, то ли от улыбки, появлявшейся на лице мужчины, то ли от боли. — Ваша тупая мамаша определённо выбрала не ту сторону, — усмехнулся Розье, а Лейла до сих пор жмурилась, не в силах смотреть на них. — Сам Лорд пригласил её в свои ряды, но нет, Райс отказалась, так ещё и вышла за уродливого магла. Кто она? Грязнокровка. Значит, какая у вас кровь? Правильно… — Грязная, паршивая, мерзкая, — её словно ударили камнем по голове. Лейла зажала рот второй рукой и, потеряв дар речи, взглянула на хрипло дышащих детей. От страха задрожали колени: она помнила, что Хлоя мечтала оставить свою фамилию до конца жизни, и сейчас осознала, на кого они были так похожи. Блестящие даже в грязи блондинистые локоны у тринадцатилетней, не важно, годом старше или младше, девочки, и голубые яркие глаза со смуглой кожей у мальчика, задыхающегося в пыли — точь-в-точь, как у Хлои. Осознание окатило холодной водой и больно ударило в солнечное сплетение, выбив весь воздух из лёгких. — Нет, только не второй раз, — прошептала Лейла и попыталась резко встать, чтобы защитить детей от повторения увиденного, однако была снова с глухим ударом отброшена к стене. Мальчик зашипел, но приподнялся на локтях и, крепко сжав руку сестры, второй выставил палочку на Пожирателей Смерти. — Никогда… — Не смейте, — выплёвывая кровь, хрипло продолжала девочка. — Оскорблять нашу мать! — рявкнул он, но палочка легко вылетела из его руки. — Ох, а мы не будем… знаете, почему? — улыбнувшись, Розье за секунду стал серьёзным и прошипел: — Потому что она мертва. Запомните раз и навсегда: грязнокровкам не место в нашем мире. — Остолбе… — истерично завизжала девочка. Не успела. — Круцио! — Остановись?! Розье!.. Не-ет! — тошнота подкатила к горлу, и Лейла, услышав звон в ушах, истошно закричала: до хрипоты в голосе, до истерических стонов, до боли в кончиках трясущихся пальцев, и эта боль мучительно убивала её изнутри, потому что она не могла отвести глаз и продолжала смотреть на детей. Красные лучи впивались им прямо в грудь, и стены задрожали от душераздирающих криков. Они извивались на грязном полу, не замирая ни на секунду, дёргая ногами и больно ударяясь головой об стенку. Их глазницы, словно засыпанные углём, бешено крутились, а кашель был настолько сухим, что казалось, прямо сейчас они выплюнут свои лёгкие наружу. Луч стал сильнее, и детские голоса сорвались на оглушающий крик, заставивший их задыхаться и до крови биться об пол, молясь, чтобы всё закончилось. Лейла не могла терпеть это! «Они же просто дети…» Каждый божий раз её снова припечатывало к стене, и она никак не могла выйти из чёртовой ловушки. Голос пропал: она металась из стороны в сторону с открытым в немом крике ртом, в любой момент готовая вырвать. Слёзы градом катились по щекам, а горло обжигало кипятком. Она задыхалась, но продолжала стонать и пытаться кричать. Внезапно в кровавое горло проник глоток горькой жидкости, и всё… исчезло. — Где?!.. — задыхаясь, кричала Лейла. — Тсс… Дыши, тише, тише… Всё хорошо, я рядом, — судорожно кашляя, Лейла почувствовала, как по волосам прошлись тёплые мягкие пальцы и аккуратно заправили её пряди за уши. Тяжело дыша и судорожно извиваясь, она резко открыла глаза. — К…Кевин… — замерев, тихо прошептала Лейла, то ли спрашивая, то ли утверждая. — Я… — мягко и уверенно донеслось до уха. — Настоящий, честно говорю. Дыши, успокойся, всё нормально. Ты в своей комнате, — заметив её вопросительный взгляд, Кевин аккуратнее положил её голову на свои колени, чтобы было удобнее, и пояснил: — Мы с Фионой ещё сидели в гостиной… Не важно, просто разговаривали. Потом она услышала привычные стоны Джорджии и пошла проведать её, дать зелье сна. Громче всего она кричала, когда в кошмаре её начали бить новые сумки, — он попытался разрядить обстановку, но увидев, как Лейла смотрела в одну точку не моргая, выдохнул и продолжил гладить её по волосам. — Спустя пару минут закричала ты. Честно скажу, я очень испугался — твой крик был таким… хриплым и душераздирающим. Когда я поднялся на ваш этаж, Фиона опередила меня и заглушила звук, чтобы не разбудить всех. Она дала мне в руки зелье, но ты не хотела его пить, чуть не разлила, а ещё Лапта под ногами болта… — Спасибо, — почти беззвучно произнесла Лейла, дрожащей рукой вытирая слезу. Замедленная реакция: как бы не хотелось, зелье подействует только через пару минут, сейчас же её страшно трясло, а в окно стали бить ветви дерева. — Спасибо огромное, Кевин, я… — Тсс… Не нужно, — сонно улыбнувшись, он прислонился к стенке и повернул голову к открывшейся двери. — Спит? — раздался тихий голос Фионы, после чего скрипнуло несколько половиц, и она села на кровать рядом. — Нет… уже нет. Сколько времени? — Пол второго, — обеспокоенно осмотрев Лейлу, проговорила Фиона и скрепила пальцы в замок. — Потрясающе… — прохрипела она, с непривычной дрожью медленно вставая на локти и осматривая друзей. — Извините, ребят. Я точно не усну, но думаю, вы ещё успеете поспать. Они быстро переглянулись и устало улыбнулись: — Если хочешь, мы можем остаться. У тебя тут вроде ещё три свободные кровати, если они не заняты призраками, конечно… — Нет, нет, оставайтесь, они свободны, — резко выпалила Лейла, после чего тихо выдохнула. Дыхание восстанавливалось, но она понимала, что всю ночь провести один на один со своими мыслями не сможет. Просто изведёт, измучает себя. Беззвучно передвинув третью кровать, чтобы лежать в кругу и видеть лица друг друга, они открыли окно и на пару минут замолчали. Откашлявшись в подушку, Лейла не выдержала первой и осторожно прошептала, собираясь с мыслями: — Мне кажется, время пришло. Хочу, чтобы вы знали, где я пропадаю по выходным…***
Стоя утром в окружении однокурсников, Роберт помотал головой и поморщился от смешавшихся запахов табака. Он был один из немногих, кто не курил, хоть и пробовал, и должен был уже свыкнуться с привычкой товарищей, но так и не смог. Увидев его усталый взгляд, Малфой сделал последнюю затяжку и выдохнул в другую сторону. — Слишком хороший мальчик для Слизерина, — пожаловался он, и оба синхронно усмехнулись. Когда во дворе одна из слизеринских групп стихла и резко встала со скамейки, Роберт повернул голову и невольно улыбнулся, заметив Харрисон. Та, с которой ему было легко, которая дурманила разум своими серыми взглядами и могла в любой момент оставить его в одиночестве, заставив думать над её загадочными репликами. Впервые в замке появилась девушка, что не липла к нему при первой возможности, не зубрила его любимые зелья, чтобы произвести впечатление и стать его «второй половинкой». Харрисон охотно оспаривала его слова, причём без оскорблений и хамства, легко высказывала своё мнение, по своей воле интересовалась всем, чем можно, и никогда не пыталась навязать свою дружбу. Единственная, с кем Роберт вёл себя искренне: улыбался, спрашивал, что действительно хотелось, и охотно поддерживал разговор. Он продолжал следить за её делами, как и поручил Реддл, но в последнее время делал это из-за своего любопытства — потому что знал, что все люди имеют свои недостатки и мрачные тайны. Её же он не знал. Харрисон была образованной, уважала собеседника, как бы его не любила, а держала контроль над эмоциями, прекрасно сражалась и умела постоять за себя. Не признать, что она была красива, Роберт не мог и постоянно думал, что лежало за маской чар красоты, и пользовалась ли та косметикой вообще. Видел, что и Розье, и Паркинсон вместе с Блэк — все они пользовались косметикой и накладывали несколько слоёв, чтобы выглядеть красиво. Роберт же безумно хотел и верил, что внешность Харрисон была натуральной. Тем временем сонная когтевранка, укутавшись в большой голубой шарф, почти вышла со двора, когда Эйвери подбежал к ней со спины и выхватил из рук книгу. — Блэк, у тебя конкурент появился, — усмехнулся рядом стоящий Долохов и поудобнее устроился у арки. Прикрыв глаза и медленно выдохнув, Харрисон развернулась и коротко улыбнулась Эйвери. — Давайте не будем устраивать шоу, я пожелаю вам доброго утра, и мы разойдёмся, — она как всегда была спокойна, и лишь стеклянный взгляд говорил о том, что мыслями та была далеко отсюда. — Что, обноски Уайта подбираете? Мисс Харрисон, — покрутив в руке книгу в красном переплёте, с усмешкой протянул Эйвери. Она рассказывала Роберту, что хотела узнать о драконах, поэтому одолжила книгу у своего друга. Из-за того, что оба делали там пометки, подчёркивая определённые абзацы и дописывая известную информацию на полях, сборник выглядел потрёпанным. Сложив руки на груди, Харрисон хмыкнула и без стеснения посмотрела Эйвери в глаза. — По вашей логике вы, беря книгу с библиотечной полки, донашиваете обноски за Салазаром Слизерином? Он ведь тоже их читал, — Роберт услышал смешок Малфоя и невольно улыбнулся сам. — Лучше, чем за нищим ботаником, — кто-то присвистнул, а Харрисон еле заметно сузила глаза, мрачно вздохнув. — Не нужно оскорблять моих друзей, — мягко, но выделяя каждое слово, прошептала она, сверкнув глазами. Увидев её тянувшуюся к книге руку, Эйвери резко прокрутился на носке и заложил её за спину. — Мы же все приличные люди и не хотим никаких драк или недопониманий. Просто ответьте честно на вопрос: кто вам помог в поединке с Друэллой? Кто стоял в толпе и швырялся заклинаниями, чтобы вы смогли уцелеть? — пару секунд тишины, и по двору разнёсся тихий смех Харрисон. Щёки покраснели, а глаза прищурились от холодного ветра. Смахнув слезу, она быстро успокоилась и расслабленно произнесла: — Но натравила змею и попыталась сглазить не я. — Вот именно, потому шансов у вас быть не могло. — Десять очков Слизерину. За самоуверенность, — добавила Харрисон и выставила вперёд палочку, намереваясь хотя бы так забрать книгу. Невооружённым глазом было видно, что продолжать диалог ей не хотелось. Лукреция, стоявшая в объятиях Малфоя, закатила глаза и громко фыркнула, намекая Эйвери, что он их позорит. Однако тот вовсе не слышал: его глаза горели огнём, а на губах расползалась надменная ухмылка. — Экспеллиармус, — Роберт резко дёрнул головой и увидел Друэллу, что внезапно появилась за спиной Эйвери и с миловидной улыбкой выбила палочку из рук Харрисон. — Кто бы сомневался, мисс Розье, — усмехнулась она. Палочка вылетела прямо в сторону компании Роберта, после чего он удачно схватил ту в полёте и собирался закончить представление, желая отдать её. Однако в следующую секунду руку пронзила жгущая боль, и запястье обдало огнём. Опустив дрогнувшую руку и сжав кулак, он коротко посмотрел на весёлого Реддла, всем видом показывавшего не мешать разборкам. Нехотя развернувшись, Роберт осознал, что Харрисон даже не посмотрела в его сторону, с бесстрастным лицом прожигая взглядом Эйвери. — Неужели без палочки ничего не получается? Даже уклониться не захотели? Или, может, в сражении это была бы ваша смертельная ошибка, потому что никто не смог помочь? — приторно сладко проговорил он, понизив голос и подняв руку с книгой. Так, чтобы ниже его Харрисон не смогла дотянуться. Она лишь устало моргнула и подошла ближе, протянув руку. — Отдайте книгу, мистер Эйвери и… — Заставь меня, — резко перейдя на «ты», пробасил он и сладко улыбнулся. Роберт нервно сглотнул. Вмиг лицо Харрисон вытянулось, глаза округлились и стали неживыми, а улыбка резко сошла с лица. Она что-то вспомнила: замершие серые глаза, потемневшие от злости, вновь вернулись к лицу Эйвери, и тот немного сощурился, ухмыляясь. Над двором резко раздался звонкий хлопок, и Друэлла вздрогнула, пошатнувшись. Щека Эйвери покраснела, а сам он, как и добрая часть окружающих, от шока приоткрыл рот. В воздухе повисла напряжённая тишина, и лишь Роберт, расплывшись в улыбке и проведя языком по нижним зубам, до сих пор видел перед глазами одну и ту же картинку: Харрисон резко замахнулась и со всей силы дала Эйвери пощёчину - тот невольно покачнулся и повернул голову в сторону, сдерживаясь от эмоций. Пока он был дезориентирован, Харрисон встала на носочки и грубо выхватила книгу, напоследок прошептав: — Можете похлопать себе. Развращать любые действия женщины… это же так прекрасно, — выплюнула она ему в лицо и, осмотревшись, остановила взгляд на Роберте. Оказавшись рядом, Харрисон слегка улыбнулась и, аккуратно забрав палочку, молча вышла из внутреннего двора на улицу. *** Наступая и проваливаясь в сугробы, от чего раздражение распаляло изнутри лишь сильнее, Лейла резко дёрнула ремень сумки и до боли в костяшках сжала в руке книгу. Подойдя к озеру, она вздрогнула, когда недалеко с громким хрустом треснул лёд, и на поверхность вылетела серебристая струя воды. Подхваченная горячим дыханием ветра, что неугомонно пытался поднять настроение Лейле, она пролетела влево и испарилась, оставив за собой лишь странные опилки, напоминавшие раздробленный лёд. «Слишком странно, и если бы кто-то увидел… Ты меня слышишь вообще? Не делай так больше: вода не испаряется и не превращается в лёд так быстро». «Я не учился в школе», — едко подметил ветер и засвистел, улетев к облакам. Ощутив слабость в ногах, Лейла опёрлась на камень и тяжело выдохнула, протирая глаза и не давая свинцовым векам сомкнуться. Спрятав лицо в замёрзшие ладони, она медленно пришла в себя и, успокоившись, выпрямилась, проглотив застоявшийся в горле ком. Вместе с Фионой и Кевином они уснули лишь под утро, поговорив о работе, вспомнив детство и рассказав истории с прошлых курсов, поэтому все трое вышли из гостиной сонными, и никто, слава Мерлину, не сказал, что слышал ночью крики. Слегка красное горло показало Лейле, что кричала она не только во сне, и потому разговор с Эйвери дался ей чересчур трудно — эмоционально тоже. Только кошмары стали казаться чем-то обычным, Лейла почти привыкла, как эта ночь произвела на неё слишком сильное впечатление — она не могла смотреть на пытки детей, при это видя в них копию своей однокурсницы. К горлу подступила тошнота, и Лейла покрылась мурашками, резко дёрнув головой и посмотрев в сторону трескающегося льда. — Доброе утро, Лейла, — она вздрогнула и чуть не повалилась в сугроб, но вовремя сдержалась и заметила рядом внезапно появившегося Дамблдора. — Можно же?.. — М?.. Да, конечно, профессор, — запоздало кивнула Лейла, потирая висок и гадая, как она не услышала его шагов. Хотя ответ очевиден — Дамблдор. Человек-загадка. Он стоял в нескольких шагах от неё и, укутавшись в зимнюю мантию, расслабленно смотрел на гладь озера. — Нравятся драконы? — не оборачиваясь, поинтересовался Дамблдор, и Лейла вспомнила о книге в руках. — Эта книга принадлежит моему бывшему ученику. Ньют… Прекрасный мальчик. — Есть немного. Это… интересно, — подвела она, закрывая сборник и складывая его в сумку. С бурлящими мыслями читать было невозможно. — Неужели здесь они более интересные, чем там? Гэндальф говорил, что один Смауг — великий огнедышащий дракон, смог уничтожить город и овладеть сокровищами гномов Одинокой Горы. Здесь же они живут исключительно в заповедниках на цепи… — задумчиво произнёс он, медленно разворачиваясь. Лейла прикрыла глаза, проглотила застоявшийся ком и, не решаясь грубить, сдержанно произнесла: — Именно это различие и нравится. С вашими можно работать и изучать, не боясь гореть в огне или видеть, как погибают народы и их дома. — Как обстоят дела с кольцом? Что-то получилось найти? Никто не узнал? — после минутной тишины и медленных кивков, спросил он, на что Лейла слабо кивнула. — Никто не знает, — легко соврала она, хотя это было почти правдой, продолжив: — И да, наконец-то получилось зацепиться за след. Теперь пойду в правильном направлении, хотя информации… не густо. — С чем связано, если не секрет? — спокойно поинтересовался Дамблдор, заложив руки за спину и сощурившись из-за бьющего в лицо ветра. — Должно быть, Запретная магия? — Крестражи, — осторожно проговорила Лейла, наблюдая за лицом профессора. Смысла скрывать от него не было. — У нас кольцо часто называли осколком души Саурона. Так и есть, он заложил самую большую часть своей силы именно в него… — Поздравляю, — по-доброму улыбнувшись, сипло произнёс он и покачал головой. — Честно признаться, я думал об этом, но не был так хорошо знаком с историей этого волшебника, потому не мог утверждать. — И вы ничего мне не сделаете? — Дамблдор вопросительно приподнял брови, после чего, видимо, понял нелепость ситуации и тихо хохотнул. — Не в моих полномочиях не давать тебе права изучать столь Тёмную магию. Ведь это ничто по сравнению с тем, что ты узнала ещё в прошлом, — услышала Лейла и слабо улыбнулась. Прав ведь. — Не боитесь, что втайне ото всех стану страшной, жестокой колдуньей и перейду на сторону зла? — прищурилась она, кусая губы и пряча хитрую улыбку. А вот Дамблдор удержаться не смог. — Не думаю, что в погоне за спокойной жизнью и свободой ты станешь своим же кошмаром. К тому же, Лейла, ты очень мудра для своих лет… — Профессор, — оба на секунду замолчали, и по поляне разнёсся тихий смех. — Прошу прощения, — всё ещё улыбаясь и смеясь над собой, он продолжил: — Ты просто очень мудра. Мудрость — это ум, соединённый с добротой и хитростью. Человек много знает и умеет этим пользоваться: иногда в свою пользу, иногда помогая кому-то. Рядом с простыми подростками вы стали меняться, в хорошую сторону, конечно же. Извините, уже не могу с вами на «ты», — посмеялся Дамблдор. — Вы стали более человечной, — прямо говорил он, смотря ей в глаза. — Влились в коллектив, завели товарищей, и ещё эта «Связь поколений»… Галатея рассказала мне, — мягко улыбнулся Дамблдор, хитро сверкнув глазами. — Однако вы остаётесь собой: тихой, скрытной, скромной, прямолинейной, вежливой, даже если собеседник вам не нравится — это действительно впечатляет. Добра в вас намного больше, чем вы думаете. — Благодарю, профессор, — потупив глаза, прошептала Лейла. — Ох, не стоит, это не комплимент. Я лишь высказал очевидное — в Когтевран не берут других, хотя иногда и просится вопрос, как ученик попал в ваш дом. Однако шляпа никогда не ошибается… — тихо протянул он и резко продолжил: — Думаю, вам пора, десять минут до урока. — А вы? — А я точно успею, — загадочно улыбнувшись, он поправил очки и повернулся лицом к озеру. — Удачного дня, — невольно улыбаясь и задумчиво щурясь, Лейла облизнула пересохшие губы и зашагала к замку. Она не знала, как это работало, но на уроках и рядом с Дамблдором всегда становилось немного легче — не из-за магии. Просто Лейле были слишком привычны его методы: с детства загадочные, порой странные реплики нравились ей намного больше, чем простые слова. Был в этом какой-то шарм, приятное воспоминание, ласкающее слух и успокаивающее бурю эмоций. Однако не сегодня. Вторник не задался с самого начала. Лейла не жаловалась, но под конец дня буквально выгорела, не желая ни тренироваться, ни разговаривать с кем-либо. Дамблдор слегка поднял ей настроение и немного успокоил после ночи, после сжимающего виски напряжения с Эйвери. Стоило отдать должное, Лейла действительно быстро пришла в норму и с привычным спокойствием погрузилась в учёбу. Лёгкий тест по Истории магии, где она слегка помогла Паркинсон и вызвала этим шквал радостных эмоций у Блэка, следившего за каждым её движением. К слову, загадочным образом его язык приклеился к нёбу и пожаловаться профессору он так и не смог. Очередная сдача теории Флитвику, шквал вопросов от Вилкост и долгожданный обед. Мерлин с ним, Джорджия пролила на задумавшуюся Лейлу тыквенный сок, из-за чего она с приторной улыбкой вывела его заклинанием и заставила несколько снежков с грохотом врезаться в окно Большого зала. Стало даже смешно: несчастный сок был не последней шуткой на вторник. — Так, давайте, быстренько рассаживаемся… Следующая пара — мисс Харрисон и мистер Эйвери, прошу, третий стол у окна, — Лейла вежливо приподняла уголки губ в полуулыбке и захотела на месте проклясть Слизнорта, что жужжал над ухом и невинно улыбался во все тридцать два зуба. — Сегодня мы варим «Тонизирующий глоток мандрагоры». Кто скажет, что это такое? — Зелье, которое приводит в нормальное состояние тех, кто был трансфигурирован или проклят, — в ту же секунду отрапортовал Марволо, скучающе смотря Лейле в глаза и пытаясь отыскать там настоящие эмоции. — Прекрасно, Том, десять баллов Слизерину! — прекрасно, профессор, вам бы оно понадобилось. Тряхнув головой и нехотя встав рядом с фыркающим каждые пару секунд Эйвери, Лейла осмотрела стол на наличие всех ингредиентов и быстро разложила их по этапам приготовления. Не открывая книги, она поставила котёл на огонь и услышала рядом покашливание. Безразлично осмотрев напарника, с презрением наблюдавшего за ней, Лейла пожала плечами и проговорила: — Я нарезаю, вы варите. — Я не собираюсь идти у вас на поводу, — словно маленький мальчик, фыркнул Эйвери. — Прекрасно: я варю, вы нарезаете, — холодно подытожила она, быстро заканчивая с разделыванием бобов и протягивая ему нож. — И соглашаться только из-за вашего благодушия я… — Тогда начните делать хотя-бы что-нибудь, — сухо отчеканила Лейла, громко отрезав стебель сушёной мандрагоры и услышав тихий смешок с соседней парты. Марволо явно было слишком весело. Эйвери чуть не задохнулся от возмущения, но всё же встал рядом и начал мешать зелье, следя за огнём. И всё шло неплохо, каждый сосредоточился на своей работе и ответил на экзаменационные вопросы Слизнорта. Однако, когда он ушёл, Эйвери оживился и, к сожалению, открыл рот. — Признайся уже: победила ты не в одиночку, — белый пестик замер в миллиметре от ступки, после чего послышался неприятный хруст почти перемолотой кости и сдавленный вздох Лейлы. Прикрыв на пару секунд глаза, она вернулась к своему делу и проигнорировала Эйвери. Лучше бы не делала этого. На протяжении всего урока ей пришлось молча выслушивать всё, что он о ней думал. Слишком гордая, тщеславная, позволяет себе чересчур много, а на самом деле тупая овца. После последних слов та еле сдержалась, чтобы не округлить глаза и не пустить в ход эльфийский жаргон. Каждые десять минут, когда Эйвери переходил на крик или шипение, злясь на молчание, Слизнорт отчитывал их пару, со словами: «Голубки, личные отношения выясняем после уроков. Не мешайте классу работать». Лейла же, замечая сдерживающихся от улыбки Малфоя, Лестрейнджа и Реддла, готова была проткнуть доску ножом, лишь бы как-то утихомирить раздражение. И она почти смогла. Почти — главное слово. Смешивая два порошка и кладя их в кипящий котёл, Лейла услышала над ухом недовольный голос: — Не удивлюсь, если из-за тебя зелье не получится, — буркнул Эйвери, позиционируя новое обращение на «ты» как знак неуважения. — Если я так оскорбила ваше самолюбие, приношу свои искренние извинения. — Серьёзно? — уже готовый к новой речи, он резко застыл. Лейла невольно улыбнулась и, встретившись с горящими глазами слизеринца, сухо произнесла: — Нет, — Эйвери покраснел от возмущения и схватил её за руку, где до сих пор была тяжёлая ступка. — Не смешные твои шутки, жалкая… — скулы Лейлы свело от напряжения. — Закройте рот, мистер Эйвери, или… — Ребята, вы снова? — хитро щурясь, риторично спросил Слизнорт, и глаза его вмиг округлились. — Осторожно! Лейла тут же проследила за его испуганным взглядом и резко отпрянула в сторону, достав палочку. В окно с размаху влетели раскидистые ветви дерева и, с оглушающим звоном выбив стекло, полоснули Эйвери по щеке. Осколки полетели в кипящий котёл, и как только она замахнулась палочкой, почти произнеся заветное заклинание, оно послышалось прямо над ухом. Рядом пролетел голубой луч и окружил котёл крепкой защитой, из-за чего стекло отскочило, вылетев на улицу и не подорвав класс. «Какая драма», — присвистнул ветер. «Вот только бледнеть от слабости сейчас не лучший вариант. Ты сама потеряла контроль над собой», — усмехнулся он и вылетел из душного класса. Не моргая смотря на медленно сползающий щит, Лейла нехотя повернула голову и взглянула на блестящий в свете ламп профиль Марволо. Тишину заменили громкие свисты и женские аплодисменты. — Спасибо, Том, двадцать очков Слизерину за спасение одноклассников, — Слизнорту было абсолютно неважно, что сориентировались они сами. Опустив палочку, Марволо повернул голову и ещё несколько секунд равнодушно сверлил её угольными глазами, чего-то выжидая. Хмыкнув, он, когда остальные успокоились и приступили к работе, склонился над её ухом и понизил голос: — Я жду слова благодарности, — знал, что ей неприятно, но, поигравшись, выпрямился и гордо вскинул подбородок только через пару секунд. — Сама бы справилась, — в тон ему ответила Лейла, пряча своё недовольство подальше. — Неужели? — Марволо недобро сверкнул глазами, и, казалось, от напряжения у обоих свело скулы. Лейла поёжилась и резко отвернулась, не намереваясь продолжать бессмысленный разговор. — …но, сэр, не мы разбили окно, я тут не причём! — воскликнул Эйвери, размахивая руками. — Зато одна из моих любимых ступок разлетелась на осколки из-за вас, — погрустнев, ответил Слизнорт. — Сегодня почистите котлы без палочек и считайте, я вас простил, — он резко сменил настроение и, задорно улыбнувшись, пошёл задавать вопросы второй половине класса. К огромному счастью, Вилкост забрала Лейлу на занятия, оставив Эйвери наедине со своим гневом, и долго драить котлы ей не пришлось. Однако, придя в комнату лишь после шести вечера: не заходя после уроков ни во двор, ни в библиотеку к Фионе с Кевином, она повалилась на кровать и, отвернувшись к стене, уставилась в одну точку. Впустив скребущуюся в дверь Лапту, она накрылась одеялом и, позволив кошке улечься в ногах, наконец-то прикрыла глаза. Воздух аккуратно пригладил её волосы и, прикрыв окно вместе со шторами, довольный прилёг на соседнюю кровать. За окном показалось осеннее солнце, и он тихо выдохнул — хозяйка расслабилась.***
Том сидел у озера и, скрипя зубами, переписывал ненавистные фамилии на чистый лист. Мороз приятно щекотал щёки и нос, а солнце светило прямо на руки, но даже это никак не успокаивало его. Диппет как всегда завалил старост работой именно ранним утром: до обеда следующего дня нужно было сдать ему отчёт об успеваемости факультетов. Оценки каждого слизеринца, опоздания, поведение за стенами кабинета и потеря баллов. Кто и когда оставался на подработку, почему, и было ли это опасно для остальных учеников. Том каждые пару секунд недовольно фыркал и сжимал челюсть, дёргая желваками: самая нудная и сложная работы старосты. Неужели отчётов учителей Диппету было мало? Потому что иногда казалось, что именно старосты выполняли их работу. Уловив рядом хруст снега, Том ещё пару секунд продолжал дописывать длинную фамилию Паркинсон, после чего поджал губы и неохотно поднял голову. От раздражения свело скулы: Харрисон, что в сотый раз нагрубила ему и выдержала взгляд, от которого даже Пожирателям иногда становилось плохо, быстрым шагом направлялась прямо в его сторону. Осмотревшись и не найдя никого поблизости, он всмотрелся в её лицо, стараясь понять настрой, однако яркое солнце мешало. Безразлично пожав плечами, Том вернулся к работе и через минуту увидел перед глазами промокший подол платья. Тяжело выдохнув, он положил листы на колени и, склонив голову набок, вопросительно посмотрел на Харрисон. Прошлый день она словно отходила от чего-то серьёзного: намного чаще замирала с пером в руке, стеклянным взглядом гипнотизировала одну точку и еле сдерживалась, чтобы не ударить Эйвери на Зельеварении снова. Том слишком хорошо изучил её, поэтому не мог ошибиться, видя, как серые глаза темнели, словно проклинали руки Эйвери, прикасающиеся к котлу с зельем — она была на взводе. Стоило признать, что держалась Харрисон умело — молча выслушала получасовой монолог Эйвери о том, какая она плохая, так ещё и не навела порчу, не наслала проклятье и не выбежала из класса со слезами на глазах, как это любили делать эмоциональные школьницы. Когда играть в гляделки с мрачной Харрисон надоело, Том закатил глаза и наконец услышал её голос: — Ты, оказывается, не умеешь выполнять свою часть сделки, — стальным голосом вынесла та, не скрывая презрении. Хотя на усталом лице это выглядело жалко. — И чего же я не сделал? — без интереса спросил Том. — Забыл отогнать от меня своих псов и товарищей, — красиво разграничив Блэка с Долоховым и Лестрейнджа с Малфоем, раздражённо выплюнула Харрисон, выдохнув клубок пара. — Не забыл, не надо во мне сомневаться, — спокойно соврал он, остановив взгляд на её дрожащих от холода пальцах. — Да, поэтому не только вчера, но и сегодня с утра за мной украдкой продолжают бегать Долохов с Блэком, а иногда и с Малфоем. — Не понимаю, о чём ты… — Хватит лгать! — рявкнула она, и лицо Тома вмиг вытянулось. — Я должна быть слепой, чтобы не заметить, как все эти месяцы за мной наблюдают? Где бы я ни была: библиотека, двор, коридор, вне замка — за каждым моим действием следят, чтобы, если увидеть что-то странное, сразу сообщить тебе. Или совпадение, что недалеко от меня всегда есть кто-то из твоей свиты? — тихо, но вкрадчиво, выделяя каждое слово, говорила она, поблёскивая глазами. — Так, значит, мне всё-таки есть, за что волноваться? — И знал бы ты, как мне чертовски хотелось их прибить, — игнорируя, продолжила та. — Но я сдерживалась. Отлично ведь, почти три месяца под наблюдением! — он, поджав губы, встал и сделал шаг вперёд, не отрываясь от её лица ни на секунду. Ведьма всё это время знала о слежке и оттого, вероятно, скрывала тайны ещё надёжнее. — Перестань… — И вот, я уже обрадовалась, что меня оставят в покое, наконец-то, Мерлин! — сиплым голосом говорила Харрисон, на удивление, не рыдая и не крича на всю поляну. — Но нет, ты решил, что не хочешь прогибаться под какую-то девчонку, ты же гордый. Так вот, я тебе не предложение руки и сердца делала, ты сам предложил эту сделку. И раз не держишь обещания ты, я тоже не буду — этого хотел? — Нет, ты… — Поэтому, почему бы не пойти и не рассказать Диппету кое-что? Или… — глаза её словно обдали огнём. — Может, лучше показать воспоминания? — едкая улыбка вмиг слетела с лица Харрисон, и оно снова стало мрачным, до скрипа в зубах холодным. Не дав отойти ей и на метр, Том схватил ту за руку и грубо развернул к себе. Харрисон резко прикусила губу, и он понял, что сжал не до конца вылеченное запястье. — Не слишком ли много ты себе позволяешь в последнее время? — проскрипел Том, горя от злости. Ведьма снова загнала его в тупик. — Нет. Я лишь хочу, чтобы всё было честно. Мы ведь оба такое любим, — прошептала та и попыталась высвободиться, но он лишь крепче сжал запястье, заставив её резко дёрнуть головой и зажмуриться, отвернувшись от него. — Марволо… — Не дёргайся и угомонись, — сухо бросил Том и немного ослабил хватку. — Неужели тебе нравится собачиться? — Ты виноват, — он невольно выпрямился. — А я отстаиваю свои права. Ты всегда говоришь быть честной, а сам? Я просто… Мерлин, — Харрисон громко выдохнула и прикрыла глаза. — Мне это надоело. С самого начала ты ненавидел меня, презирал, пытался убить и, вероятно, до сих пор пытаешься… Но у меня не было причин для ненависти. Мне нет дела до тебя, — Том разжал пальцы и сглотнул, но она не сдвинулась с места, продолжая успокаиваться и шептать: — Я не хочу, чтобы они за мной следили и ходили по пятам, потому что ты даже не представляешь, сколько у меня проблем, которые я не в состоянии решить уже несколько лет. И с каждым днём их становится больше. А я просто хочу спокойствия, хотя бы немного. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза и тихо дышали, о чём-то думая. Том застыл и увидел, как Харрисон, посмотрев на него пару секунд, отвернулась. — Или тебе нравится тратить на меня своё время, нервы?.. Нравится злиться и постоянно ссориться, просто потому что я что-то о тебе знаю?.. Реддл! — перед лицом щёлкнули пальцами, и он дёрнул головой, нахмурив брови. — Нет. Это раздражает, — нехотя подтвердил он, выдохнув. — Я надеюсь, ты сделаешь это в самое ближайшее время, — слабо кивнула Харрисон и, направившись к замку, напомнила: — До вечера. — Я занят, делай работу сама, — Том резко замолчал, поняв, как грубо это прозвучало. Она мрачно усмехнулась и, не оборачиваясь, холодно бросила: — С удовольствием.***
— За тебя! — подмигнул Малфой и залпом осушил чашу тыквенного сока. — Наконец-то, теперь что у маглов, что у нас — везде алкоголь можешь купить, — похлопав его по спине, усмехнулся Кэрбот и присел на свободное место. С раннего утра улыбка с лица Роберта не сходила. Проснувшись от громкого стука в окно, он забрал посылку от родителей и увидел внутри длинное письмо от матери, несколько новых, дорогих костюмов и бутылку хорошего вина с крохотной отцовской запиской: «Раз уж взрослеешь, делай это красиво». В гостиной его встретили Малфой, Блэк, Долохов, Реддл и Лукреция, и все вместе вручили ему несколько книг о Зельеварении — конечно, с уклоном в сторону Тёмной магии, Реддл позаботился, и серебряный широкий перстень с чёрным ониксом. Однако поздравления на этом не заканчивались: по приходе в Большой зал, слизеринский стол залился аплодисментами. Даже младшие курсы, вовсе не знавшие о Роберте, были вынуждены хлопать, что не могло не веселить. Восемнадцать лет — не ребёнок, но и не взрослый. Как только закончит школу, отец станет посвящать его в семейные дела, заставлять ходить на любые мероприятия чистокровных и, конечно же, начнёт искать ему невесту. Хотя, может быть, они с матерью просто всё это время молчали, и договор с семьёй какой-нибудь аристократки был подписан ещё до его рождения. Знать Роберт этого не хотел и последние месяцы в школе желал провести максимально весело. — С днём рождения, Роберт! — вокруг его тарелки уже лежала куча подарков, а он лишь мог беспрерывно кивать и, улыбаясь, обмениваться вежливостями со слизеринками. Это была самая нелюбимая часть праздника: с каждым годом желающих стать его девушкой прибавлялось, поэтому с самого утра его преследовали толпы учениц, желающих произвести впечатление подготовленной речью или же подарками. — Оставайся собой! Таким же умным, весёлым… — Красивым! — наперебой кричали они, садясь как можно ближе к Роберту. Смешавшиеся запахи переслащенных духов дурманили голову, но он продолжал сидеть и улыбаться, благодаря каждую из них и ловя насмешливые взгляды товарищей. — Чтобы хорошо сдал экзамены… — Он и так их сдаст отлично, — фыркнула одна из девушек и, снова развернувшись к нему, сладко улыбнулась. — Чтобы была хорошая, верная жена… Кстати, я испекла тебе печенья! Роберт прикусил губу и взглянул на придвинутые к нему подарки — самые опасные вещи. Ещё с четвёртого курса он раз и навсегда запомнил, что есть или пить подаренное нельзя — если бы не Реддл, он бы стал петь серенаду на весь замок и целовать пуффендуйку, которую вовсе не знал. С тех пор он никогда не просил подарков, но никто его не слушал. Начиналось всё книгами, которые у него уже давно были, причём в нескольких экземплярах, заканчивалось напитками и выпечкой. Торты, печенье, солёная карамель, травяные чаи и кофе — во всей его любимой еде содержалась огромные дозы Амортенции или других разновидностей любовных зелий. С годами Роберт, благодаря прогрессу в Зельеварении, научился видеть, к примеру, красные вкрапления в мучном печенье или голубые отблески в чайной настойке — всё было пропитано ложью и притворной любовью. И только воспитание не позволяло скрыться в комнате с бутылкой вина и товарищами. Когда девушки вернулись на свои места — спасибо настойчивым Блэку с Малфоем, что прогнали их под предлогом: «Нам тоже нужно о многом поговорить», прибыла долгожданная совиная почта. Письмо от родителей Роберт уже получил, потому ожидал лишь свежий выпуск газеты. И каково было его удивление, когда рядом аккуратно приземлилась сова, медленно ставя на стол тяжёлую посылку. Выжидающе уставившись на него, она резко вытянула из его руки кусок хлеба и осмотрела окружающих. Взглянув на своих товарищей, Роберт понял, что ни один из них понятия не имел, что ему пришло. Поэтому быстро развязав на лапках совы верёвку, он настороженно придвинул к себе небольшую коробку и, заметив записку со своим именем, принялся разворачивать обёртку. Когда перед ним предстал чёрный деревянный чемодан, Роберт более уверенно поднял две защёлки и замер, медленно открыв рот в удивлении. Внутри была инструкция, однако ему она не пригодилась — тот знал всё наизусть. — Да ладно, — протянул Малфой, не веря. В чемодане с наполнителем, креплениями и защитными чарами находились пробирки: длинные, с узкими горлышками, толстыми стенками, с матовым стеклом. В следующем ряду расположились пробки, мензурки, воронки разных размеров и фильтры. Внизу Роберт нашёл несколько видов порошков, которые обычно быстро кончались, и коробочки с камнями, подобно безоару. Выложено всё было идеально — для каждой вещи, перевязанной лентой, своё место. Роберт ещё несколько минут рассматривал содержимое, не веря, что такие наборы ещё где-то можно было найти. Он привык делать эксперименты с обычной посудой, которая имелась в каждом доме и школе — так было практичнее, проще. Но сейчас его глаза горели, и радость скрыть не получалось, ведь испытать профессиональную посуду хотелось как можно быстрее. На крышке чемодана с внутренней стороны была прикреплена записка, и Роберт с нетерпением взял её в руки. «Для развития будущего зельевара.P.s — Больше никогда не улыбайтесь так, как когда подыгрывали моей однокурснице. Разобьёте ещё одно сердце и будете сниться мне в кошмарах. Л.С.Х
». Роберт поджал губы и спрятал лицо в ладони, тихо рассмеявшись. Так как раскрывать тайного Санта Клауса не хотелось, ведь сейчас за ним неотрывно следили девушки и товарищи, он еле заметно разомкнул два пальца и посмотрел в щель, найдя взглядом Харрисон. Та слушала увлечённых беседой друзей и время от времени кивала. Смотря на Пасагалью и что-то уверенно говоря, она будто почувствовала его взгляд и расплылась в мягкой полуулыбке, после чего сразу же стала серьёзной. Этой секунды Роберту хватило на весь день.***
— Лейла! — радостно выкрикнула Кайя и вместе с остальными ринулась обнимать только пришедшую семикурсницу. Тихо посмеявшись, она погладила их по макушке и устало села на излюбленную скамейку. — Тебя вчера не было, а мы так ждали! — состроила милую мордашку Марго и дала слово Майку. — Поэтому сегодня вы можете показать нам историю наяву! И тогда мы вас простим, — Лейла удивлённо приоткрыла рот, всё ещё улыбаясь, и посмотрела на пуффендуйца, что лукаво блеснул глазами и подмигнул ей. Откровенно забавляясь, она взяла в руки расчёску и услышала злое шипение. — Это не твои слова, Майк! — ударила его по затылку Марго и раздражённо фыркнула, после чего с милой улыбкой обратилась к Лейле: — Мы просто хотели сказать, что у нас сегодня есть именинник. — Ух ты, ну и кто же? — осмотрев детей, поинтересовалась она. — Неужели вы забыли про меня? — Лейла медленно расплылась в улыбке и на секунду прикрыла глаза, после чего развернулась и встретилась взглядом с наигранно обиженным Лестрейнджем. — Правило распространяется только на детей, — качая головой, ухмыльнулась она. — Однако они согласились и готовы дать мне возможность выбрать тему на сегодня, — нагло улыбаясь, дёрнул бровями Лестрейндж. — Да, ребята? — Да! — в голос подтвердили они, и Лейла недоумённо посмотрела на сидящих с ними гриффиндорцев, которые смеялись, мол: «Мы тут не причём». Смиренно выдохнув, она снова повернулась к подкупившему детей Лестрейнджу и сдержанно произнесла: — Тогда выбирайте. — Что же, — на мгновение задумавшись, он облизнул губы и блеснул глазами: — Расскажите нам вашу любимую историю. А уже что там: любовь, жизнь или война — пусть выберут дети. — Любовь! — Любовь! — кричали с разных сторон, причём не только первый курс — её однокурсницы так же активно голосовали. — Хорошо, так уж и быть… — Только не забудьте ещё и показать, — нагло напомнил Лестрейндж, продолжая искренне удивлять Лейлу. — Ведь как сказал мистер Райс, по-другому мы вас не простим за вчерашнее отсутствие. Во дворе работали согревательные и барьерные заклинания, из-за чего снег на голову ученикам не падал, а замёрзнуть было невозможно. В ноябре темнеть начало гораздо раньше, поэтому сейчас, когда на улице начали сгущаться сумерки, приятно расслабляя уставшие глаза, Лейла не могла не согласиться, что это хорошее время для живого показа легенд. Гонория, взяв программу шестого курса, быстро приспособила её к умению создавать серебристые образы, которые делают всё, что им говорят, и выглядят так, какими их представили. Чем детальнее воспоминания или прорисовка в мыслях, тем ярче и естественнее фигуры. Вот только придумать, о чём ей рассказывать, Лейла не могла. — Мы ждём, — нетерпеливо шепнула ей на ухо Кайя. — Я просто не знаю, о чём хочу… нет, — улыбнулась она: — Теперь знаю. Лейла удобнее уселась на скамейке, подобрав ноги, и зажмурилась, медленно выдыхая. Взмах палочки в центр двора, тихие перешёптывания, и в серебристом круговороте появился лес. Размахивая длинными блондинистыми волосами, стройная девушка с фарфоровой кожей, яркими зелёными глазами, пухлыми губами и заострёнными ушами ступала босыми ногами по лесной поляне и, смотря на небо, о чём-то думала. — Эльфийку звали Эллериан, — расправив зелёное платье, она прокрутилась на месте и поклонилась детям. — Когда её родители погибли, сражаясь за родину, Эллериан спаслась и достигла прекрасного королевства — Лоринанда, найдя там приют вместе с другими беглецами. Она, можно сказать, стала жить по-новому: её научили вышивать, петь, танцевать, обучили этикету, и втайне она сама занималась с холодным оружием. Лесными эльфами Лоринанда в то время правили синдар, а она являлась нолдор. Чтобы вы понимали, эльфы тоже были разными: и синдар с нолдором — тёмными эльфами, как их называли, ненавидели друг друга, хоть и были сородичами. Так же с волшебниками: есть чистокровные, полукровные и маглорождённые — первые и последние всегда вели ожесточённую борьбу. Но сейчас не об этом. Голубые лучи поднялись к кронам деревьев, медленно открывая вид на прекрасный, огромный замок Лоринанда. Массивные ворота с десятками стражников, огороженные сады со звонкими фонтанами и цветущей зеленью, беседки и украшенные цветами балконы, в которых мелькали эльфы. — Прочие же эльфийские народы были очень дружны, особенно во время войны. Амдир был королём той земли и имел весьма хорошие отношения с Владыкой Орофером, чьё королевство было совсем рядом, стоило лишь переплыть через реку. Их сыновья — Амрот и Трандуил, были друзьями, потому в обычае Трандуила было переправляться за реку для встреч с Амротом. Из лодки грациозно вышел статный эльф: дымчатые волосы, обрамлённые серебристым венцом, острые уши, блестящая белая кожа и голубые, ледяные, пронзающие насквозь глаза. Расшитая стразами и узорами мантия касалась земли и еле слышно шуршала под ногами принца. — Вокруг него кружились прекрасные эльфийки королевских семей, все были прекрасны, статны, знатны и красивы… Но случилось так, что, явившись в Лоринанд, Трандуил встретил Эллериан. Как и его отец, был он высокородным синдар и нолдор ненавидел. Однако, когда Трандуил встретил Эллериан, красота ее и страдания пронзили его сердце, и великая любовь охватила его. Волшебный и как всегда холодный Трандуил стоял в огромном зале и, неспешно покачивая вино в бокале, смотрел на неё. Очередной бал не принёс бы никакого удовольствия, если бы рядом не было Эллериан. Глаза его блестели и смотрели сквозь любую прекрасную эльфийку, желавшую присоединиться к принцу на оставшийся вечер. Трандуил осушил бокал и плавно, но уверенно двинулся в сторону Эллериан. Все девушки были красивы, и она точно так же: струящееся тёмно-зелёное платье подходило под сочные яблочные глаза, золотистые локоны блестели на свету, а очаровательная, хоть и короткая улыбка на вечно задумчивом лице снилась Трандуилу по ночам. Потому что искренне улыбалась она только ему. «Станцуете со мной?» — Эллериан вздрогнула и, покачнувшись, упала прямо в его объятия, растопив остатки холодного сердца. — И была эта любовь взаимна, ибо был Трандуил отважен и прекрасен, а сердце Эллериан жаждало утешения, что несла его любовь. Когда настало время прощаться, эльфийка мягко улыбнулась Трандуилу и развернулась, чтобы уйти. Однако в последний момент он не выдержал и, схватив за рукав, притянул её к себе. Второй рукой проведя по бледной щеке, Трандуил выразительно посмотрел в её яркие глаза и, больше не способный скрывать чувства, мягко поцеловал под восторженные вздохи однокурсниц Лейлы. — В упоении любовью Трандуил готов был забыть свою ненависть к нолдор. Воистину, он желал немедленно взять Эллериан в жёны, хотя отцу его ненавистна была сама мысль об этом браке. Когда Трандуил попросил Эллериан стать его женой, она отказала, не желая быть причиной раздора между отцом и сыном. Хотя большую роль играло то, что она была горда и не желала жить среди тех, кому ненавистны были она сама и народ её. Случилось так, что великая любовь Трандуила и Эллериан не соединила их в браке: Трандуил не смирился, однако, и не оставил путешествий в Лоринанд. Запустив ноги в холодную воду речки, эльфийка устало откинулась на траву и погрузилась в размышления. — С течением времени жизнь в Лоринанде стала Эллериан тягостна. Она была нолдор, и сердце её жаждало великих замыслов и свершений, какими славился её народ. Тихую жизнь Лесных эльфов полагала она недостойной, и Зов Моря звучал все сильнее в её сердце. Эльфы, что слишком уставали или были несчастны, уплывали в море, на далёкий остров. Для них это словно для нас — рай. Без войны и несчастья. — Как необитаемый остров, о котором мы никогда не узнаем, — тихо прошептала на ухо Кайя. — Возможно. Так вот, любовь к Трандуилу была сильна, но их союз считала она невозможным. И потому, собрав вокруг себя немногих Лесных эльфов, что поддались на её уговоры, она спустилась ещё ниже к реке в другое королевство. Владыки с радостью приняли Эллериан, которую знали ещё ребенком. Эллериан полюбилась Владычице: была та воистину умна и упорна, мудрости же и терпимости ей недоставало. Противоречий она не терпела и не склонна была слушать чужие речи, а огненный нрав нолдор часто вёл её к поспешным деяниям. — Когда вести об армиях достигли слуха Эллериан, беспокойство и страх охватили её. Сколь сильно ни желала она, чтобы зло было повержено, судьба Трандуила была причиной тревоги, ибо ей было известно, что он последовал за своим отцом, ведя войско Лесных эльфов. Победа эльфов была оплачена дорого. Орофер погиб, и вместе с ним полегло почти две трети его войска. Трандуил стал королем Лесных эльфов, — серебристый круговорот обратился в облик светловолосого эльфа. С короной на голове и холодным, непробиваемым лицом он стоял на балконе и осматривал аплодирующих эльфов. Его народ. — Но тяжесть легла на его сердце, ум его был в смятении, ибо Трандуил познал мощь и ужас настоящего зла — с тех пор уже никогда не оставляла его тень страха. Услышав вести о его возвращении и великой потере, Эллериан не желала долее пребывать в разлуке с ним — сердце говорило ей, что теперь он нуждается в утешении, и она поспешила к нему, не страшась опасности пустынных, разоренных войною земель, что разделяли их. — Случилось так, что они встретились снова, и встреча эта стала для Трандуила великой радостью и утешением. Прежняя любовь их возгорелась, и когда Трандуил снова просил ее руки, Эллериан дала согласие с радостью. Сердцем была она горда, и полагала себя достойнейшей из королев, что могли пожелать Лесные эльфы. Подчинять других своей власти она никогда не стремилась, однако жизнь Лесных эльфов полагала она бездеятельной и лишённой утонченности, потому желала учить своих подданных заветам нолдор. К несчастью для Эллериан, здесь и начались первые проблемы. Трандуил отвергал любые вещи, связанные с ненавистным нолдором: язык, традиции, законы и менталитет, от чего Эллериан была в смятении. Как бы велика ни была любовь её к мужу, она не желала терпеть речи поперёк своим словам, и не желала видеть, как рушатся ее замыслы. Чем мрачнее становился её нрав, тем сильнее звучал в сердце Зов Моря. Трандуил и Эллериан — статные, прекрасные эльфы стояли в спальне и злостно шипели. Король с равнодушной маской и ледяными глазами сжимал челюсть, а королева размахивала хрупкими руками и не стеснялась переходить на крик. — Эллериан страстно желала иметь ребенка, и, признаться себе, Трандуил так же мечтал о наследнике. Поэтому вскоре перед очередной войной родился у них сын — Леголас. Мать аккуратно качала дитя на руках: густые ресницы, острые скулы, как у отца, ярко-голубые глаза-блюдца, золотые волосы и малиновые губы. Как и все эльфы, Леголас был прекрасен уже с рождения. — Однако, его рождение не уменьшило отчуждения между супругами. Того более, у них возникли новые поводы к раздорам. Поэтому, когда её сыну было лишь несколько месяцев, Эллериан отчаялась. Была она нелюбима что Лесными эльфами, что советниками короля. Трандуил же любил её вопреки их раздорам, и любовь его стала ещё сильнее, когда она родила ему сына, однако склонять слух к её речам он не желал. Трандуил сидел за столом и читал новые письма, что поступали каждый день. Но перечитывал одну строку несколько раз, всё время возвращаясь взглядом к окну. Не выдержав и подойдя ближе, он понял, что не может оторваться — Эллериан медленно прогуливалась с Леголасом на руках и плавно двигала бёдрами, напевая очередную песню. Спустя столько времени она оставалась такой же гордой, воспитанной, мудрой и красивой — для него красивее всех остальных. — Времена, что была она в тягости, были тяжелы для неё, и Эллериан ослабела духом, а жизнь в Средиземье стала ей почти что нестерпима. Воистину желала она отплыть на… в райский уголок, но знала также, что её сын должен будет остаться в Средиземье, и покинуть его она ещё не могла. Случилось так, что однажды вечером Эллериан пела, укачивая младенца, и Трандуил услышал её песнь, которая была на нолдор. Эллериан известно было точно, что язык этот в королевстве запретили. Трандуил обратился к королеве с гневными словами и назвал её народ окаянными убийцами и позором для всех эльфов. Эллериан не могла более сдерживаться и, вскочив на ноги, бросилась к двери с криком, что не желает больше оставаться среди неотёсанных невеж. Глаза её впервые заполнились слезами, а голос сорвался на хрип. В гневе была она быстра, словно горный ручей, что мчит в белой пене меж своих берегов, и глаза её горели, однако Трандуил был ещё проворнее и перекрыл ей путь, загородив собою дверь. «Госпожа моя может отправиться, куда пожелает», — сказал он, с насмешкою кланяясь ей. — «И расставание это принесёт мне невеликое горе. Но мой сын останется со мной.» Однако сердце его истекало кровью, ибо любовь его к ней была велика, и вечно превозмогала гордость его и горечь — он всегда был готов простить, попроси она об этом. Слыша эти слова, Эллериан пошатнулась: рассудок вернулся к ней на мгновение, и поняла она, что, отплыв, расстанется с сыном навеки. В её глазах лицо Трандуила, искажённое сердечной болью, представилось злобною ухмылкой. В великом гневе Эллериан схватила кинжал и замахнулась на короля, но он лишь взглянул ей в глаза и горько рассмеялся. «Ну что ж, ударь», — сказал он, раскинув руки. «Делай, как повелось среди твоей родни. Убей меня и будь проклята!» Этого Эллериан не могла снести. Кинжал выпал из её руки, и в горьких слезах она рухнула на пол, после чего тихо заговорила: «Устала я, потому что нелюбима. Ты знал, что отдала тебе я всю себя — всю любовь. Но, видимо, ты нашёл другую. Отплываю одна, ибо судьба предназначила моему сыну остаться в Средиземье, и не позволено мне взять его с собой. Твой страх напрасен! Он останется здесь». С этими словами та поднялась и направилась к двери, пошатываясь, ослеплённая слезами, но Трандуил взял её за руку, подвёл к креслу и усадил. «Моё слово неизменно, и ты вольна меня покинуть, — сказал он. — Но ты — королева Лесных эльфов и моя жена. Ты не можешь странствовать одна в этих землях, полных напастей. Завтра я велю собрать твою свиту, и эльфы проводят тебя, куда пожелаешь». «Я желаю отправиться в Гавани», — сказала она только, ибо силы оставили её. «Пусть будет так», — ответил Трандуил и, отвернувшись, вышел. — Нет, пожалуйста… — просипела Марго рядом. — Наутро он действительно приказал эльфам следовать за королевой, куда она пожелает. Старшего своего советника он поставил во главе отряда. Вернувшись, тот застал короля в великом отчаянии, сердце Трандуила было полно горечи. «Почему ты вернулся один?» «Владыка… на наш отряд напали и… Ваша жена стала сражаться, но…» — молодой эльф мялся, но увидев помрачневший взгляд Владыки, был обязан продолжить. «Рана была из тех, что не исцеляются. До Гавани мы не доехали». — Сердце Трандуила, согревавшееся лишь за счёт любви к Эллериан, разбилось на сотни осколков, заросло сталью и покрылось толстой коркой льда. Случилось так, что Леголас рос без матери, и малую ласку видел он от отца, хотя любовь Трандуила к сыну была велика, ибо король страшился теперь проявить нежность к кому бы то ни было. Однако мальчик был умен и жаждал знания: был он хорош собой, красивее даже, чем большинство эльфийских детей. Нрав его был ровен, и он рано научился скрывать, что было у него на сердце, как бывает с детьми, полагающими, что их не любят. Учение Лесных эльфов дало ему еще в ранней юности редкое могущество. Речи камня и дерева были ему внятны, и ясны Леголасу были пути воды и ветра: звери, дикие, ручные, повиновались его слову. Также как лучник вскоре стал он известен, ибо зоркостью превосходил многих, даже среди эльфов, и мог видеть в темноте. Хоть ровный его нрав придал руке твёрдость и силу, в душе Леголас не мог простить отцу хладнокровность и лёгкость, с какой тот отпустил его мать на верную гибель. Трандуил же стал самым жестоким Владыкой среди эльфов, больше никогда не смотря ни на одну девушку и не позволяя себе проявлять хоть какие-то эмоции. Даже когда сын его отправился в опасное путешествие за любовью всей жизни, которая так же оказалась неудачной, и бежал с отцовского королевства, единственное, что произнёс Трандуил, было: «Твоя мать тебя очень любила»… Но это уже совершенно другая история. Взмахнув палочкой, Лейла протёрла глаза, и силуэты испарились. Устало улыбнувшись, она оглядела детей и резко округлила глаза. Осмотревшись, Лейла осознала, что всхлипывали не только дети. — Люмос, — прошептала она и, сузив глаза, приоткрыла рот. Её однокурсницы с разных факультетов сидели, рыдая друг другу в плечо, стараясь скрыть красные глаза, пока дети спрятали лицо в ладони и тихо плакали. — Я что-то не так сказала? — испугавшись, недоумевала Лейла, прижимая к себе Кайю. — Эта история… она… — Прекрасна и одновременно… — Печальна, — захлёбываясь, подвела Марго, кидаясь в объятия рядом сидящему Уизли. — Почему он её так легко отпустил? — Продолжала ли Эллериан любить его? — Почему Трандуил не сказал ей, что любит? — А что случилось с Леголасом? — Неужели великий и прекрасный король не смог найти новую жену? Раз все они такие прекрасные богини, в чём проблема? И чем она недовольна была: деньги есть, наследника родила и живёт себе спокойно. Но нет, женская гордость… — насмешливо протянул Блэк, разочарованно закатывая глаза и портя всю атмосферу. Докопаться до обычного рассказа — в его стиле. Тихо вздохнув и начав заплетать Кайю, Лейла мягко улыбнулась. — Мистер Блэк, разве вы не слушали меня в прошлый раз? — спокойно поинтересовалась она, зная, что слушал. — Эльфы влюбляются один раз на всю жизнь. Королю не нужны сотни других, лишь бы заменить ту единственную. Думаете, после того, как сам отпустил жену, он себя боготворил? Владыка Трандуил ненавидел себя за несказанные чувства, которых за тысячелетия не испытывал ни разу, — презрительно фыркнула Лейла и уверенно добавила: — И не стоит всех женщин косить под один стереотип. — Какой же стереотип, если это чистая правда, — влез Эйвери. — Что вам надо от жизни-то? Выйти замуж, нажиться на деньгах, да и перес… родить ребёнка. Все такие самостоятельные и храбрые, а когда что-то натворили, будете прятаться за спинами мужей… Или я не прав, мисс Харрисон? — прошипел он, сверкнув глазами. Стиснув зубы и тактично промолчав, Лейла почти доплела Кайе косичку, когда та медленно развернулась и выжидающе, как и остальные, уставилась на неё. Понадобилось очень много сил, чтобы собраться. — Есть те, которые сами хотят обзавестись семьёй и не волноваться о себе до конца дней. Есть те, которых принудили к свадьбе ради сохранения чистоты крови или хороших связей — не все умеют спорить с родителями. Однако вы не рассмотрели такой вариант как любовь. Существует что-то, кроме богатства, представляете? — развлекалась она. — Женщины всё чаще находят тех самых, при этом остаются свободными, сильными и мудрыми. Не вас, мистер, не вас… Выстаивают своё мнение, умеют защищаться и стремятся к целям. Остальным же легче в одиночку: они не зависят ни от кого, делают, что хотят, и в большинстве случаев остаются несчастными. Но это только потому, что кто-то подошёл и сказал, мол: «У вас нет второй половинки? Как так? Женщина без мужчины не справится, женщина без мужчины никто», и от уверенности не осталось и капли. Но это не так. Каждая женщина заслуживает уважения, которого нужно добиться, а потом уже и успеха, славы… Чего хотите. Да, это сложно: достоинство требует доброты, великодушия, умения не быть узкой эгоисткой, быть правдивой, хорошей подругой, находить радость в помощи другим. Но абсолютно каждая, если захочет, сможет этого сделать. — Но… — Мы закончили, мистер Блэк, — сухо отчеканила Лейла, столкнувшись с его раздражённым взглядом. На секунду она заметила задумчивый, смущённый вид Кайи, как и рядом сидящей Марго, после чего услышала приятный голос: — Почему именно эта ваша любимая история? — стало так легко и тепло, стоило лишь повернуться к заинтересованному Лестрейнджу. — Скажем так… мне очень нравится ход мыслей Эллериан. Она весьма интересная, мудрая и стойкая эльфийка, — да потому что Лейла терпеть не могла ни Трандуила, который несколько раз покушался на её жизнь, ни его политику и характер. А это был единственный рассказ, где ему сделали больно, и он сам стал заложником своей гордости. — К тому же, здесь показана реальность — вторая сторона любви. Не всегда всё легко… — А у меня вообще никакой: ни лёгкой, ни сложной! — воскликнул Майк, и старшие прыснули от смеха, но он вовсе не смутился. — Да и если посмотреть, тут почти ни у кого нет её! Хотя все красивые и мудрые, и интересные, и весёлые, и… — Майк, у нас у всех когда-нибудь будет любовь, угомонись! — под весёлые смешки, сказала Марго. Лейла лишь поджала губы, и это не укрылось от маленькой когтевранки. — Разве не так? — Ох, Марго, я не специалист в этом, — посмеялась Лейла над её озадаченным лицом. — Думаю, что не у всех. Мало я в этом разбираюсь, но кто-то даже симпатии никогда не испытывал. Такое бывает: кому-то запрещено влюбляться, кто-то предпочитает одиночество, а кто-то просто не может, — пожав плечами, тихо проговорила она, сливаясь с голосами щебечущих пуффендуек. — Ты можешь ненавидеть человека, скрывать чувства, не признавать или пытаться сбежать на край света, может, ты просто не захочешь привязываться, но любовью это натянуто можно назвать только тогда, когда человек сам себе в этом признается. — И какой же вариант у тебя? — сузив глаза, хитро улыбнулась Кайя, подмигивая. Однако часы пробили пять вечера, и Лейла поторопилась к Фионе с Кевином. — Как жаль… — Ну Лейла! — Как жаль, но мне нужно идти, — театрально извиняясь, пролепетала она и, увернувшись от летящего в неё снежка, с тихим смехом ринулась в библиотеку.*
— Я знаю, что Вилкост снова задала работу в парах, но у меня дела, и… — Я поняла. — Харрисон, я… — раздражённо начал Марволо. — Делай, что хочешь, я разберусь, — совершенно спокойно ответила Лейла. — Ты дашь мне?.. — Даже не рассказывай мне. — Мистер Реддл, мисс Харрисон, всё хорошо? — Конечно, профессор, — она слабо улыбнулась Вилкост и погрузилась в работу с параграфами, ощущая пристальный взгляд соседа. Таким образом она уже второй день сидела в библиотеке допоздна, в одиночку ища информацию и делая всю парную работу. Было обидно? Немного — у неё тоже было много дел, да и с Марволо было хотя бы не скучно. Однако портить себе оценки она не собиралась. Сейчас же ей приходилось исписывать длинные свитки только цитатами из книг, якобы для точного закрепления материала, хотя все эти темы она прошла уже давно. Занявшись очередной работой в пятницу, поскольку на выходных времени не будет, Лейла не замечала, почти не слышала группу её однокурсниц, сидящих на несколько столов дальше. Пока напротив тихо не опустился Марволо, и в нос не ударил столь знакомый запах красного влажного дерева и миндаля. — Слизнорт остался доволен двумя прошлыми работами. При мне поставил «Превосходно», — тихо проговорил он, кладя книги на стол. Лейла, наконец выловившая нужные строки, проигнорировала его и вывела заголовок. В этот раз работа была сложнее — Вилкост в отместку за плохое поведение задала всему классу огромное сочинение. Несколько минут спустя, когда она сформулировала начало, пергамент у неё забрали. Нехотя подняв голову, Лейла столкнулась с вопросительным взглядом Марволо. С его вечно уложенными волосами сейчас играл резвящийся по позволению хозяйки ветер, поэтому чёрная прядь внезапно спала на лоб и прикрыла блестящий глаз. — Что? Я только нашла информацию. Это надолго, иди, мне не нужна твоя помощь, — вернув свёрток, совершенно спокойно сообщила Лейла и обмакнула перо в чернильницу. — У меня нет дел. — «Не хочу работать с Харрисон», можно и напрямую говорить, не стесняйся, — прикусив нижнюю губу и стараясь красиво вывести первое и главное предложение, произнесла она. — Всё нормально, иди… — Харрисон, — рядом послышался тихий бархатный смех, и Лейла замерла, удивлённо подняв глаза. Марволо коротко улыбнулся. — Разве я говорил, что не хочу? По-моему, нет. Прошлые дни я был действительно занят, как и твоя Райс — мы, вообще-то, оба старосты. Так что меньше выделывайся и лучше скажи, что мне делать. Заметив его усталый вид, Лейла всё же смирилась, указала страницы и объяснила, что ему нужно написать. Однако уже через пару минут она спрятала в лицо ладони и тихо простонала. — Я очень извиняюсь, но не могли бы вы разговаривать чуть тише? — выдавив вежливую улыбку, прошептала Лейла сидящим недалеко гриффиндоркам и пуффендуйкам во главе с Ахтой. Те отвлеклись от перешёптываний, что переходили на громкий хохот и очень напрягали болящую голову, и быстро закивали, извиняясь и отсылая ей воздушные поцелуи. Вернувшись к листу под заинтересованный взгляд Марволо, она закатила глаза, и натянутая улыбка резко сошла с её лица. Сосредоточившись на третьем предложении, Лейла занесла перо и резко дёрнула рукой, перечеркнув весь абзац. Фанатки Марволо снова сорвались на хохот. Четвёртый раз за несколько минут. До боли сжав челюсть, Лейла облокотилась на руку и прикрыла глаза. — Мерлин, сделай что-нибудь, — обращаясь к Марволо, который сам уже еле сдерживался, прошептала она. — Бери книги, мы уходим в другое место, — спустя минуту ответил он. — Нет, просто скажи им успокоиться и всё. — Я не хочу весь вечер пятницы проводить в библиотеке, — сухо пояснил Марволо и, перехватив учебники, выжидающе уставился на Лейлу. — Ну? Пошли.