Только ты и я

*Заранее хочу напомнить свои слова с пролога. Лейла родом из Средиземья, что описывается и принадлежит прекрасному писателю Толкину в книге «Властелин колец». Однако метка фандома в этой работе не стоит, на правильность половины его законов и правил я не претендую, поскольку часть истории (в том числе и легенду четырёх стихий) придумывала сама и полагалась, что читать это будут как ориджинал. Информация на случай, если появятся те люди, что отлично разбираются в хронологии «Властелина колец» и захотят объяснить, что такого в помине не было.

Плейлист на главу от меня: https://youtu.be/ico2dqSRhds

Том стремительно вылетел из когтевранской башни, чуть не напоровшись на Пасагалью у лестницы, и быстро двинулся в спальню, желая со всей силы грохнуть дверью. Однако не пройдя и половины пути, он, тяжело дыша, услышал до боли знакомый, звонкий и раздражающий голос. Завернув за угол, Том завидел Ахту со своей лживой подружкой и мрачно выдохнул: обе были настолько жалкими и тупыми, что за все семь лет он даже не запомнил их фамилии. Крутились на языке, но толку не было: никогда не мог вспомнить, да и, честно говоря, не хотел. Судя по всему, сейчас они обсуждали именно его, ибо других тем у них не было, и, когда Том вывернул из-за поворота, гриффиндорки раскраснелись и расправили волосы, по-идиотски расплывшись в улыбке. Внутри по-прежнему клокотала злоба, мешаясь с растерянностью и презрением. Затянувшийся внизу живота узел отказывался развязываться, и Том не мог перестать облизывать губы, до сих пор чувствуя на них сладкий привкус вместе с каплей металлической крови. Её вкус. Чёртова ведьма!  — Привет, Том, — залепетали гриффиндорки, заставив его вынырнуть из воспоминаний. Не скрывая злобы, резким взмахом палочки он обездвижил вторую школьницу и подлетел к Ахте, толкая её к стене. Длинные коричневые волосы разлетелись в стороны, дрогнули щёки с веснушками, а перекаченные красные губы по-дурацки сложились уточкой. И лишь зелёные глаза предано смотрели на него, не чувствуя угрозы, готовые выполнить всё, что он прикажет. Том всегда обожал это: видеть страх, скрываемый за верностью и безумной влюблённостью. Знал, что может сделать с ней всё, что захочет, даже наступить и оскорбить, а она ещё спасибо скажет. С рыком он намотал её волосы на кулак и приблизился к лицу, смотря свысока. Ноги Ахты подкосились, она вцепилась в его плечи и, тихо простонав, поддалась вперёд. Но только её губы приблизились к его, Том резко толкнул девку в стену и брезгливо поморщился, чувствуя нарастающее раздражение вместе с разочарованием. Щелчком пальца он мог без разрешения взять любую школьницу: грубо растерзать в коридоре, грязно осквернить в Тайной комнате или просто дать шанс удивить в своей комнате. Но Том не хотел этого: близость с Ахтой была ему отвратительна, и к противоположному полу он никогда не испытывал ничего кроме презрения, жалости и раздражения. Значит, дело было не во внезапном порыве страсти или возбуждения. И Тома это никак не радовало.  — Обливиэйт, — равнодушно обведя палочкой двух гриффиндорок, произнёс он. Их взгляды затуманились, и пока они покачивались из стороны в сторону, Том без промедления двинулся в свою башню. Дверь в спальню грохнула, по комнате разлетелись стопки бумаг, и, распахнув окно, он с силой ударил кулаком по подоконнику. Рыкнул, когда костяшки покраснели, но боль отрезвила: медленно успокаиваясь, Том включил кран с ледяной водой и плеснул ею в лицо, рвано выдохнув. Струи воды сбегали со лба, заливая глубоко посаженные, хитрые пронзительные глаза. Впервые за долгое время картинка перед глазами плыла, в горле застрял ком, а томящиеся в кипящем котле внутренности готовы были взорваться. Только спустя несколько минут, когда Том лёг на кровать и прикрыл глаза, всё стихло. Разгоревшееся внутри пламя заросло уже давно прогнившим льдом, и он снова перестал чувствовать что-либо. На мгновение. Когда вернулось спокойствие и трезвое мышление, Том, от осознания содеянного, готов был проклясть первого вошедшего в его комнату. И лучше бы, чтобы это была Харрисон, потому что виновата в случившемся была она. Том не рассматривал других вариантов и думать по-другому отказывался. Живот отпустило гораздо позже, но стоило прикрыть глаза, воспоминания возвращались и внутри всё сжималось. Её ледяные пальцы и обжигающие губы, медленные движения и запах — Харрисон одурманила его не хуже сигарет и огневиски. Том притянул к себе книгу и помотал головой, раздражённо фыркнув. Ему всего лишь нужно было забрать её дневник и узнать как можно больше новой информации, после чего сделать свою часть сочинения и на время взять книгу о крестражах, а не играть в эти дурацкие игры. Но неделя отстранённости пошла ему не на пользу: он стал ещё нетерпеливее и агрессивнее. Потому что не привык, что Харрисон так рьяно избегала его касаний. Том, конечно же, мог приманить её с помощью магии или грубо схватить за талию, оставив синяки. Однако были свои но: если бы Харрисон действительно хотела, то с лёгкостью высвободилась и перестала бы разговаривать с ним вовсе. Потерять из-за этого контроль над ней Том не мог: она очень много знала, имела нужную ему информацию и, как бы ни хотелось признавать, была единственным интересным собеседником, чьи секреты раскапывать он был действительно готов. И всё же, виновата в этом была она. Признаться самому себе, что всё это время Харрисон сводила его с ума всем своим видом, характером и существованием, и сейчас он просто не смог сдержаться, Том отказывался. Категорически отказывался осознавать и то, что ему не хватило поцелуя с этой ведьмой. Время смогло отрезвить разум. Ближе к вечеру Том погряз в делах школы и не заметил, как часы пробили одиннадцать вечера. Поставил пустой бокал с огневиски на стол и, не поднимая головы, узнал в гостях Пожирателей.  — Добрый вечер, Милорд, — тихо произнёс Долохов за всех и склонил голову. Том неспешно дочитал описание клиентов, с которыми ему предстояло встретиться в последующие недели и выкупить товар в магазин Горбина, и, поставив вопрос над некоторыми словами, вспомнил недавние новости. После ночи, когда Харрисон спала у него и ненароком упомянула, что Уайт с Круз знали о её месте работы, он, конечно же, заглянул в их воспоминания. И хоть Том был взбешён до предела, особенно после её высказываний в Больничном крыле, теперь он знал, что та работала в Лавке Старьёвщика, и обязан был обходить её стороной. Знать о его настоящей Тёмной стороне, где крестражи были далеко не простым интересом, пыточные заклятия вылетали из его палочки чаще, чем они про это шутили и Лютный переулок он посещал не ради веселья, Харрисон было не обязательно. Ведьма бы сбежала от него при первой возможности. Нехотя откинувшись на спинку дивана, Том выразительно посмотрел на потрёпанную газету, что перед ним положил Блэк, и мрачно выдохнул.  — Можете начинать, — холодно бросил он.  — Малфой наконец-то в совершенстве овладел Круциатусом. С помощью Империуса затянул в Выручай-комнату того слизеринца с пятого курса… который на прошлой неделе оскорблял гриффиндорцев перед профессорами и позорил нас. И испробовал на нём разную силу и варианты мышления, — пояснил Долохов, пока Том рассматривал каменное лицо Малфоя и коротко кивнул ему. Всё-таки Абраксас был его правой рукой, и поэтому он не щадил его, заставляя практиковать Тёмную магию каждый день и желая увидеть всю мощь его заклятий. — Эйвери последнюю неделю часто гуляет у когтевранских башен, — Том напрягся и поддался вперёд. Этот слизеринец конкретно начал действовать ему на нервы в последнее время. Без причин задирал Харрисон, как слюнявый ребёнок, находящий радость только в этом, вежливо улыбался ему в лицо и старался находиться с его слугами рядом. Том с удовольствием припугнул бы его ещё раз, но такое поведение намного больше настораживало, нежели раздражало. Зная, что Эйвери был весьма хитрым окклюментом и очень умело мстил, он не мог спугнуть того. Тому было интересно, что Эйвери хотел сделать, и мешать ему не собирался. Так даже было веселее, пока он не лез в его дела. — Кроме Друэллы, её брата и Кэрбота с ним больше никто не водится после того случая, когда вы, Милорд, настроили факультет против него, — без каких-либо эмоций отчеканил Долохов. — Поэтому, вероятно, Эйвери не осталось ничего, кроме как задирать Пасагалью. Она возвращается поздно, еле успевает до отбоя, и оба не прочь пошипеть друг на друга.  — Что по поводу Харрисон?  — Ничего не меняется, мой Лорд, единственное, — Том оторвался от камина и заинтересованно взглянул на Долохова, по-прежнему стоявшего смирно и осторожно следящего за его эмоциями. — В последнее время она стала чаще слабеть. Совершенно внезапные приступы, но очень странно наблюдать, как та в любой момент еле заметно опирается на стену или сжимает край парты до побеления костяшек. Искусно скрывает это, но можно заметить, как порой на уроках или в коридорах цвет лица немного бледнеет и взгляд становится…  — Стеклянным, — резко закончил Том, склонив голову и на мгновение задумавшись. Он сам часто думал об этом, хоть начал замечать такие нюансы только пару недель назад, и порой ему казалось, что Харрисон болела чем-то. У неё никогда не было синяков под глазами, но моментами на уроках перо в её руках готово было сломаться от перенапряженных пальцев, и с чем это связано, он до сих пор не понимал, хоть и неоднократно пытался узнать.  — Что-то узнал от отца?  — Нет, он отказывается переговариваться на любые темы письмами и готов ответить на мои вопросы только при встрече, — разочарованно дёрнув головой, он исподлобья оглядел всех Пожирателей ещё раз и коротко кивнул Блэку. Тот кинул взгляд на газету, подтверждая всё сказанное, и начал рассказывать о тактиках Грин-де-Вальда, его местоположении, плюсах и минусах работы его сторонников, последнее время переманивающих живущих в военной зоне волшебников, и положении маглов и их войне. Том, хоть и слушал внимательно, но не мог дождаться конца и выпроводить всех из гостиной. Всех, кроме одного. Поэтому, когда отчитался каждый и, к сожалению, никого не пришлось пытать, он распрощался с сонными слизеринцами и, мрачно выдохнув, произнёс:  — Лестрейндж, — тот резко повернулся и приподнял брови. — Останься на пару минут. Остальные трое коротко переглянулись и, кивнув, решили подождать его за портретом. Том медленно встал с дивана и с бокалом огневиски подошёл к огню, чувствуя, как Лестрейндж насторожился.  — Ты ведь помнишь, что я ненавижу ложь? — спокойно поинтересовался он, и по комнате пронёсся сдавленный вздох.  — Конечно, мой Лорд, — тряхнув головой и отогнав напрягающие мысли, ответил Лестрейндж.  — Прекрасно, — Том развернулся и поднял на него мрачный взгляд. Усмехнулся, когда увидел его дрогнувшие руки, и вкрадчиво продолжил: — И ты хорошо осознаёшь, что обязан выполнить любой мой приказ? Вне зависимости от обстоятельств?  — Да, я верен вам с самого начала и не способен оспорить ваше поручение, — уверенно произнёс он, выдержав зрительный контакт. Том минуту помолчал, после чего скучающе осмотрелся и с усталым вздохом вернулся к камину.  — И, если я скажу тебе убить Харрисон, ты без промедления этим займёшься? — холодно протянул он и с наслаждением ощутил, как Лестрейндж покрылся мурашками. Но этого ему было недостаточно. Том коротко улыбнулся и продолжил: — Конечно, способ убийства на твоё усмотрение: подлить яд, ты ведь хороший зельевар, свести с ума Круциатусом в Выручай-комнате, подстроить самоубийство, ведь с учётом последних событий люди легко поверят в это… Может быть, ты мыслишь верно, но кто ещё знает, что Харрисон бы на такое не решилась? Маловероятно, но несколько её дружков против сплетников, слизеринских семей и профессоров, не желающих терять учеников, весьма и весьма глупое противостояние, не считаешь? Так что, Роберт, — лицо его было непоколебимым, и лишь дёргающийся кадык говорил о настоящем страхе. — Я ведь могу положиться на тебя?  — Конечно, Милорд, — не раздумывая, уверенно ответил он и гордо вскинул голову. После чего сглотнул и ровным тоном поинтересовался: — Это приказ? Тишина в комнате затянулась. Из камина вылетело несколько угольков, а Том с мрачной улыбкой взглянул на своего приспешника и, не отрывая взгляда, неспешно отпил с бокала.  — Нет, Роберт, пока нет, — спокойно ответил он и, скрывая любопытство, добавил: — Что между вами с Харрисон? — поняв, как отвратительно это звучало, Том поморщился. — Как ты к ней относишься и что думаешь? Уверен, спустя четыре месяца твоё мнение изменилось.  — Вы правы, мой Лорд, — учтиво склонив голову, кивнул Лестрейндж. И не важно, что Том уже давно порылся в его голове и просмотрел сцену их перемирия у озера несколько раз от начала и до конца. То, как она смотрела тому в глаза и коротко, но искренне улыбалась, заставляло его думать о усовершенствованной пытке над Лестрейнджем: чтобы на лбу выступила испарина, а на коже появились иссиня-чёрные сосуды. Чтобы глазницы вертелись с бешеной скоростью, а из носа хлестала кровь. Моргнув, он тихо прочистил горло и вслушался в слова собеседника. — И по вашему приказу, и из-за собственного интереса я продолжаю следить за… мисс Харрисон. И я честно готов признать, что она великолепна, — бокал в руках Тома резко треснул, и содержимое вылилось на ковёр. Он совершенно спокойно щёлкнул пальцем, и в руках появился точно такой же бокал с огневиски на дне.  — Обоснуй.  — В силу воспитания аристократов, мы не приучены заводить настоящую дружбу. Родители с детства говорили, что главное — это состояние, статус крови и деятельность в обществе. Легче всего парням найти товарищей, а девушкам подруг, и даже за этим до сих пор стоит соревнование, кто лучше. Мы все обязаны уважительно относиться друг к другу, особенно на светских мероприятиях, но настоящего интереса к окружающим не чувствуем и сблизиться не пытаемся, — ох, да, Том был полностью согласен. На первом году обучения он был так рад наконец вылезти из ужасного приюта, оказаться среди волшебников, что какое-то мгновение горел идеей завести дружбу. Однако, благодаря суровому воспитанию, воспринимал всё слишком цинично и в скором времени забросил дурацкую затею. Даже волшебники оказались легкомысленными и скучными словно под копирку. Уже ко второму курсу Том осознал, что никакой дружбы, о которой неоднократно твердил Дамблдор, не существовало: были слабые и трусливые людишки, которые не стоили его внимания и служили марионетками, были уверенные персоны, отдававшие все силы на хобби, которые, по его мнению, действительно были нужны в будущем и достойны его внимания. С ними приходилось сложнее, но такие люди давали связи и могли помочь ему в каких-то сложных делах. И последними были авторитетные личности, как старшие ученики и профессора, к которым требовался отдельный подход и поддержка отношений, полных лести. Так что Том заинтересованно сощурил глаза и стал слушать дальше.  — И, когда я немного ближе узнал мисс Харрисон, понял, что она очень интересная личность. До этого я не испытывал такого… не испытывал неподдельного любопытства, не вслушивался в каждое сказанное слово и не тянулся узнать о ком-то как можно больше, — не видя смысла что-либо скрывать, серьёзно произнёс Лестрейндж. Том расправил плечи и мазнул языком по щеке, не оборачиваясь и продолжая наблюдать за огнём. — Мисс Харрисон же красива, умна, амбициозна и хитра. Она не выносит личные проблемы на всеобщее обозрение, как это делают остальные ученицы, не ищет внимания, всегда уважительно относится к окружающим и весьма прямолинейна. Иногда жестока, и порой её взгляд немного пугает, хоть и завораживает, — тот забылся, но, поймав выразительный взгляд Тома, посерьёзнел.  — Но справедлива и очень спокойна по отношению ко всем и всему. И я действительно рад, что уже не имею с ней ссор.  — Значит, считаешь её… великолепной? — палочка в руке Тома заметно потеплела, а глаза в отражении пламени сверкнули молниями.  — Я уверен, что никто не идеален, и у мисс Харрисон тоже есть свои скелеты в шкафу, — тот улыбнулся, а он невесело хмыкнул. — Но за счёт того, что вижу и знаю сейчас, считаю её прекрасной подругой. Особенно с учётом, что это последний год в Хогвартсе, она хоть как-то скрашивает будни и…  — Подруга? — резко перебил Том и нахмурился.  — Ну… да, Милорд, — моргнув, озадаченно повторил Лестрейндж.  — Ты звучал, как влюблённый идиот, — обернувшись, приподнял брови он.  — Ох, Мерлин, — он смутился и даже посмеялся, выдержав взгляд Тома. — Простите меня, если это так. Просто это весьма необычно для меня, и я могу неправильно выражаться. Но нет, все мы прекрасно понимаем, что родители ещё с нашего рождения решают, с кем нас свести для фиктивного брака и поддержания чистой крови, поэтому… у меня нет выбора, и я не желаю привязываться к кому-то, чтобы осложнить жизнь, — совершенно спокойно произнёс тот и в подтверждение слов кивнул. Ещё с минуту в комнате повисла тишина, после чего Том коротко моргнул и склонил голову набок.  — Рад, что ты это понимаешь. Можешь идти, — спокойно проговорил он. Такого ответа Том не ожидал. Однако был приятно удивлён. Даже очень.

***

Дверь с грохотом захлопнулась, и через секунду за окном на озере треснул лёд. Несколько учеников у дерева вздрогнули: вылетела струя воды и спиралью закружилась над гладью озера, после чего, подхваченная ветром, разлетелась снежными хлопьями по льду. В дверь ванной что-то с гулким грохотом врезалось, и послышалось урчание воды. Лейла резко мотнула головой и, сдавленно выдохнув, проморгалась. Разжала кулаки, из которых посыпались снежные искры, и в мгновение осушила стакан воды, крепко сжав его дрожащими руками. Она медленно повернулась к лику воздуха, что расслабленно улёгся на другую кровать и выжидающе уставился на неё, и растерянно приоткрыла рот.  — Зачем?.. — хрипло произнесла Лейла и быстро прочистила горло. — Зачем ты сделал это?  — Я лишь исполнил твоё настоящее желание, — похлопав её по спине, с ехидной улыбкой протянул он. Во время поцелуя воздух приковал её к месту и не давал возможности действительно отстраниться. Расслабил тело, обдал холодом и заставил ощутить, как она горела изнутри. И не потому, что зарождался огненный шар — потому что Лейла ответила ему. Спустя неделю сама разрушила чёртов барьер и позволила Марволо прикоснуться к себе. И она не могла соврать, эти до боли знакомые ледяные пальцы заставили её дрожать всем телом. Лейла держалась долго, но стоило Марволо с силой надавить на подбородок и углубить поцелуй, низ живота туго стянули корсетом. Он грубо впился в её губы, утробно рычал, пока она не отвечала, и всем видом показывал, как злился, хотя даже не было повода. Но больше всего пугало, что, когда они соприкоснулись, Лейла потеряла контроль над реальностью. Лёгкость вперемешку с пожаром внутри казалась слишком неестественной и одновременно дурманящей — ненормальной. Лёгкие очистились, и можно было дышать свободно, свободно как никогда, чувствуя запах миндаля и красного дерева. Кольцо с цепочкой словно перестало существовать и последние частички магии вдребезги разбились об истину — без каких-либо сглазов, Империуса или зелий в тот момент ей было немыслимо тепло и спокойно. И теперь, когда Марволо молча покинул комнату, оставив её наедине с терзающими мыслями, Лейла громко выдохнула и запустила пальцы в волосы. Такого больше не повторится: оба выплеснули злость не самым лучшим образом, забыв о том, что поддаваться эмоциям нельзя. И, раз это начал Марволо, пусть закончит — если таким образом он решил отвлечь её и извиниться за своё хамское поведение на прошлой неделе, Лейла ничего не забыла. К тому же, ей очень не нравились новые ощущения: каждое его касание, хоть и невесомое, порой казалось, даже трепетное, вызывали в ней волну мурашек, словно она стала более уязвимой. Словно Марволо брал над ней контроль. Лейла невесело рассмеялась: один взмах рукой и она может отсечь ему голову. Новый приступ раздражения накатил слишком внезапно, выбив из одурманенного сознания все ненужные мысли — Марволо смотрел в её дневник, посмел что-то предъявлять и пытался его прочитать. Она резко схватила палочку и наложила на блокнот несколько сложных щитовых чар: даже тот факт, что он читал всю вторую часть, не остановил её использовать руны, как учила Гонория, и усилить защиту комнаты.  — Uvanimo! Orcor nar toronilyar! (Нечестивец неблагословенный! Орки тебе братья!) — прошипела Лейла, возвращая кран в ванной на место. Она устало протёрла глаза и легла на кровать, вспоминая, с чего началась эта очередная ссора. «Запретная любовь. Губит, медленно убивает. После осознания лишь серый цвет» — самая короткая запись, которую она могла сделать на самую ужасную, странную, сложную и неизведанную до конца тему. Чувства и эмоции. Как бы ни было весело жить и без этого, даже здесь для неё существовали запреты. Как учил Гэндальф, во всём нужно было искать плюсы, и Лейла нашла. Даже не имея всех способностей эльфов, слава Эру, осталось хотя бы что-то: она могла влюбиться лишь раз на всю жизнь, и её ребёнок родился бы только, если оба родителя этого по-настоящему бы хотели. На этом плюсы заканчивались. Лейла закрылась одеялом и разочарованно вздохнула, стараясь вспомнить каждую деталь, вложенную в одну написанную строку. Эру наградил её силой четырёх стихий, и как было известно, у его прежних четырёх поданных так же были свои правила. Никого из провинившихся не жалеть, следить за всеми существами без исключений, каждый день тренироваться, улучшать навыки и превосходно владеть своей стихией. Каждую ночь по очереди отчитываться Эру о проделанной работе, не забывать заботиться о природе, создавая новые водоёмы, выращивая растения, поливая почву дождём и помогая животным жить без страха. Но главное — не влюбляться.  — Эру как никто другой знал, насколько любовь сильна и опасна, — рассказывал Гэндальф, сидя с трубкой в руках. — Знал, как в любом существе, будь он бессмертен или нет, медленно, почти невесомо зарождается это чувство: начинается с любопытства, потом колется, греет душу, невольно радует и счастливит. Дурманит разум, ломает все принципы, некоторых сводит с ума… да, Селлитиль, не всегда это можно осмелиться назвать любовью: привязанность, зависимость, восторг и трепет, но всё это имеет слишком много разных граней. Любовь бывает трепетной, неподдельной, волшебной и нежной… Бывает ревнивой, безумной и слепой. Бывает губительной, потерянной и безответной. И Эру прекрасно понимал, что любого она может изменить до неузнаваемости. Не только понимал, но и боялся. Поэтому Эру взял себе в подопечных именно тех, кто были храбры, ответственны, умны, весьма хитры и, важнее всего, обожали власть. Ожидая своей очереди в его небесном городе, они с гордо вскинутой головой наблюдали за средиземцами, с честью выполняли долг и без колебаний брались за дополнительную работу, желая возрасти в глазах Эру ещё больше и подняться на ступень выше, чем остальные помощники. И он был готов даже на такое, ведь святые с манией власти вовсе не думали о любви — это ему было и нужно. Эру запретил им влюбляться в смертных простецов, разрушителей Средиземья, и для пущей строгости придумал дополнительное правила. Сгрёб всех средиземцев, в том числе и губивших землю эльфов, чьи способности и бессмертие были никчёмными по сравнению с четырьмя духами, в одно целое и сделал подопечных невидимыми для них. Поэтому любой из четырёх святых при проявлении чувств был обречён на невзаимную любовь. Исход был только такой. Как издавна было принято, при осознании чувств бессмертные могли, закупорив часть силы своей вечной жизни, наградить ею вторую половинку — смертного. Сосуд, служащий талисманом, минимум раз мог спасти тому жизнь и придать дополнительной энергии. Если же по обоюдному согласию вечный житель оставлял себе бессмертие, а смертный желал остаться таковым и прожить недолгую, но счастливую жизнь с возлюбленным, никто не мог оспорить данное решение. У святого квартета было всё сложнее. На тёмном наречии ходили легенды, что Сумир — защитник воды, не совладал с чувствами и начал медленно влюбляться в человеческую девушку.  — Ох, да, простота смертной души в том и прекрасна, что манит, — качал головой Гэндальф, неспешно делая очередную затяжку. — И, к сожалению, Сумир начал слабеть. Ведь при раскладе невзаимной любви, в которой смертная девушка даже его не видела, он всё равно ослушался Эру и стал медленно терять свою силу, гнить снаружи, зарастать внутри, и спустя несколько лет мир должен был стать для него серым. В прямом смысле, после того, как Сумир ослушался, Эру не позволил бы ему видеть прекрасные цвета, которыми усеяно Средиземье, — пояснил Гэндальф, с интересом наблюдая за маленькой Селлитиль, что сидела на траве с поджатыми ногами и завороженно вслушивалась в каждое слово. Тогда она считала это пиком жестокости. — Чувства должны были быть закрыты, чтобы в мире никому не было поблажек, ведь любовь делает сумасшедшей всех. Даже святых.  — Но Сумир ведь мог отдать малую часть своей силы этой девушке? Мог бы защитить её от смерти и во имя любви спуститься на землю.  — А это была вторая пытка, приготовленная Эру. Ничего не было так просто, дитя. Сумир, конечно, мог закупорить своё бессмертие, отдав силу возлюбленной, и стать смертным. Но бог просчитал все ходы для невзаимной любви, и без того медленно, но уверенно убивающей душу. Если бы Сумир отказался от святого лика и передал силы девушке, то она бы начала медленно терять силы и умирать, ибо Эру не позволил бы смертному превзойти самого себя, не позволил бы нарушить созданные им правила. Такой поворот событий был бы невыносимым для обоих, хотя это, как я уверен, для Сумира было не главным. Все четверо посланников любили власть, поэтому становиться смертными и навсегда забывать о святой жизни были не готовы. В итоге Сумиру всё же удалось исповедать грехи, и силу у него не отняли: ему пришлось убить ту девушку, после чего он уже никогда не был прежним и ничего не чувствовал. Конечно же, всё это касалось и Лейлы. И впервые за всю жизнь она готова была сказать спасибо тем извергам в плену, ведь именно благодаря им Лейла перестала чувствовать что-либо. Сломалась, закрылась в себе и перестала кому-либо доверять, что уже там говорить про привязанность и какие-то чувства. Как говорил Гэндальф, порой даже его пугала глыба льда в её глазах. Лейле же было всё равно: сейчас её никто не мог сломать, и такие пленительные чувства она никогда не испытывала, держа всё под контролем. К тому же, без силы стихий она точно не сможет уничтожить кольцо, ибо палочковой магии будет недостаточно — терять этот дар было нельзя. Поэтому суждения Марволо, по которым он трактовал выписанную строчку, были ей смешны и даже немного непонятны. Не лучшее осознание: Лейла не любила, когда что-то было ей непонятно, и с учётом, что по эльфийскому исчислению каждые двадцать два дня здесь у неё был день рождения, это даже расстраивало. Она была старше этого слизеринского змея почти в пятнадцать раз, и до сих пор знала меньше его. Поморщившись, что опять думает о Марволо, Лейла громко фыркнула и, распахнув окно, прикрыла глаза. Тело заметно ослабло после всплеска эмоций, поэтому она быстро провалилась в сон, надеясь не увидеть кошмара посреди дня.

***

 — Не могу поверить, что мы чуть не пропустили завтрак, — качая головой, усмехнулась Фиона. Они с Кевином продолжили изучать Красноушника, рассказывать ему о происходящем в мире, показывать новые предметы и в целом развивать его манеру общения. Они сидели в гостиной и даже сумели познакомить его с Хлоей, Джеком и Джорджией, хотя от звонкого голоса последней Красноушник смутился и быстро спрятался под землю. Конкурентов на научной конференции было достаточно, поэтому главным было то, что у них получился эксперимент. Фиона часто думала над письмом отца, где тот говорил, как бы мама ей гордилась. Он был уверен, что та гордилась и до сих пор, наблюдая за Фионой сверху. Во всяком случае, она в это верила и очень надеялась, что не подвела маму, которая и просветила её о Зоологии.  — Подумаешь, уснули в гостиной, с кем не бывает, — крепко держа её за руку, сонно произнёс Кевин. В последнее время он сопровождал Фиону везде, где можно, и она не была против. Им было комфортно вместе даже просто молчать, а последнюю неделю Фиона часто засыпала на его плече, сама не осознавая того. И как бы ни хотелось верить, она сводила все эти жесты, все трепетные касания и бурю эмоций, которую они в ней вызывали, к долгому знакомству и слишком хорошей дружбе. Фиона уже давно призналась Лейле, что Кевин ей нравился и даже очень, ибо только с ним она чувствовала себя спокойно, в тепле, уюте и безопасности. Она не могла отрицать, что он был безумно красив и умён: когда чёрные волосы лохматились на ветру, на губах растягивалась милая улыбка с веснушками на щеках, и блестящие зелёные глаза смотрели прямо на неё, Фиона была готова раскраснеться и провалиться под землю. Но она не хотела рушить столь прекрасную дружбу, потому что Кевин видел в ней лишь подругу. Да, было обидно, но главное, что он всё время находился рядом. Когда они вошли в Большой зал, тихо переговариваясь о конце семестра, стало непривычно тихо. Многие взгляды были устремлены именно на них, причём замолчали даже активно беседующие профессора. Фиона сглотнула и, стараясь спокойно подойти к столу, столкнулась взглядом с Лейлой. В последнее время та быстро уставала, не всегда ходила на ужин, запираясь в комнате с какой-то новой книгой или работая в паре с Марволо в его гостиной. Часто Фиона замечала, как Лейла неестественно замирала, смотря сквозь пространство, и с силой сжимала перо в руке, но спрашивать что-либо не хотела. Потому что та сама хорошо знала, что может в любой момент попросить помощи или совета. Они с Кевином во всяком случае, находясь рядом с Лейлой, умело отвлекали её от тяжких раздумий или приступов раздражения, когда она с непробиваемым холодом наблюдала за кем-то из учеников. Сейчас же она буквально расцвела: широко улыбалась и коротко подзывала к себе. Ускорив шаг, Кевин крепче сплёл их пальцы, заставив Фиону тихо выдохнуть, и с нетерпением присел рядом с Лейлой. Та мельком взглянула на учительский стол, кому-то кивнула и положила перед ними газету. Указала пальцем на яркий заголовок и закусила губу, затаив дыхание. Прочистив горло, Фиона склонила голову и напряжённо вгляделась в чёрные строки. «

13.12.1944

Победители научной конференции имени Ньютона Артемиса Фидо Саламандера. Ежегодная научная конференция или иными словами выставка, на которую волшебники с разных уголков мира отправляют свои открытия, закончилась ровно две недели назад. Ньют Саламандер — самый известный Магозоолог волшебного мира, Руто Масако — японский учёный, разработавший улучшенные версии палочек, Либациус Бораго — южноамериканский зельевар, и Корп Ланселот — один из лучших дуэлянтов Болгарии — все жюри тщательно рассматривали каждую работу и из-за огромного количества участников задержали решение. Заранее они хотели принести глубочайшие извинения и поблагодарить всех участников. Фиона нервно сглотнула и мельком посмотрела на Лейлу, что уже сидела, с грустью смотря на них и пытаясь улыбаться, как Джек, Хлоя и Джорджия. Она поджала губы, аккуратно взяла за руку Кевина и, уже всё поняв, продолжила читать дальше. «Все вы проделали огромный труд», — заявил глава жюри, Ньют Саламандер. «В этом году было много достойных идей как в медицинской области, так и в сфере обслуживания, Нумерологии, Зоологии, Травологии и прочих наук. Однако в процессе проведённого исследования и подсчётов голосов других важных личностей научного мира, мы смогли выбрать трёх победителей, кому гарантируем помощь, поддержку и обеспечение представленных работ в будущем». Тодор Кользкий — выпускник Дурмстранга*, разработавший улучшенную версию летучего пороха, благодаря которой возможно перемещаться в назначенное место без сети каминов. Аделаида Виардо и Изабелла Легран — профессора кафедры Ильвермони*, изготовившие экземпляр книги для учеников волшебных школ, которая легка на подъём и с помощью комбинированных рун содержит в себе годовой школьный материал по всем предметам. Кевин Уайт и Фиона Круз — нынешние ученики Хогвартса, научившие плод растения Красноушника разговаривать и вычислившие его главные навыки. Он считывает эмоции человека и при соприкосновении с кожей урчанием и разговором может полностью снять напряжение, залечить открытую рану и снять любые чары, как Оборотное зелье». Фиона проморгалась и несколько раз перечитала строки, чувствуя, как начинают слезиться глаза. Кевин рядом медленно выдохнул и спрятал лицо в ладони, но она прекрасно понимала, что тот лишь пытался сдержать слёзы. Фиона повернула голову к Лейле и увидела, как она медленно расплылась в широкой улыбке, от нетерпения кусая губы.  — Ах ты, ну зачем ты с моими нервами играешь! — не сдержалась Фиона и, встав из-за скамьи, подлетела к подруге, чуть ли не снося с ног. Под громкий свист и аплодисменты заключила в крепкие объятия и по-детски разрыдалась в плечо. Зажмурилась и тихо всхлипнула — их мечта исполнилась. Четыре года беспрерывной учёбы и неудавшихся экспериментов наконец-то привели их к желанной цели — Мерлин, сам Ньют Саламандер смотрел их работу!  — Ты даже не представляешь, как я за вас рада, — прошептала на ухо Лейла, успокаивающе поглаживая её по спине. Рядом раздавались громкие голоса Джека, Хлои, Джорджии, подбежали Майк с Марго и Кайей, а старшие курсы смотрели на них с толикой удивления и даже уважения. Стоило отстраниться, Фиону в щёку чмокнул Джек, параллельно обнимая Кевина, а девочки налетели на неё с двух сторон и сжали в крепких объятиях.  — Как уже многие прочитали в газете, ученики нашей школы, а именно мисс Круз и мистер Уайт с седьмого курса Когтеврана стали победителями в научной конференции имени Ньютона Саламандера, — с улыбкой на лице проговорил Диппет и после аплодисментов продолжил: — Мы безумно рады иметь таких одарённых волшебников, которые годами шли к такому открытию и теперь представляют нашу школу на мировом уровне! Спасибо! — даже здесь они нашли выгоду и для себя, однако Фиона не обратила на это особого внимания и лишь благодарно кивнула, сдерживая слёзы, когда весь учительский стол встал с хлопками и радостными улыбками. Переглянувшись с Флитвиком и Бири, она коротко посмеялась, понимая, что нужно было сходить к ним в первую очередь, и обернулась к друзьям.  — Ради Мерлина, только без поцелуев, — попросила Лейла и тихо рассмеялась, когда Кевин, наконец, подошёл и к ней. Он помотал головой, до сих пор не веря в случившееся, и заключил её в крепкие объятия, чуть подкинув в воздухе. Лейла цокнула и несильно стукнула его по плечу, но продолжила обнимать и успокаивающе гладить по спине.  — Спасибо тебе за помощь, ты сделала огромную работу, — шептал ей в ухо Кевин и не переставал улыбаться.  — Вам спасибо за предложение, вы заслужили это, — мягко сказала она, невольно заставив Фиону улыбнуться. Когда Кевин резко отстранился и нахмурился, осмотрев руки, словно обжёгся, она мельком взглянула в сторону слизеринского стола. Ещё тем вечером, когда они танцевали на опушке, Фиона видела, как так же резко отстранился от Лейлы Леон, и у неё были свои догадки. Ей могло казаться, но даже через костёр Реддл тогда наблюдал за её подругой, и хоть взгляд оставался безразличным, впрочем, как всегда, на скулах дёргались желваки. Реддл был готов прожечь в Леоне дыру, поэтому, найдя слизеринского старосту взглядом сейчас, Фиона удивлённо вскинула брови и закусила губу. Реддл так же спокойно сидел и читал очередную книгу, не обращая никакого внимания на шумные разговоры. Кевин быстро наклонился к первокурсникам, которые растрепали ему волосы и поздравили с победой: Майк же смотрел то на него, то на Фиону с таким восхищением, что казалось, будто он сейчас взорвётся от восторга. Спустя пару секунд Кевин поднялся и наконец-то повернулся и к ней. На глазах обоих вмиг выступили слёзы счастья и даже гордости друг за друга: Фиона прекрасно знала, как для него это было важно, ведь именно он начал весь этот эксперимент. Кевин нашёл плод Красноушника, выпросил у Бири справочник и информацию о растении и подготовил план работы. Именно он на протяжении стольких лет поддерживал её увлечение Зельеварением, рассказывал о Травологии, делился идеями и всегда был рядом. Растрёпанные волосы спадали на лоб, губы пересохли от частого дыхания, а щёки раскраснелись. Зелёные глаза сверкали, как никогда, и смотрели именно на неё. Он резко дёрнулся вперёд, намереваясь её обнять, но нервно выдохнул и взял её за руки.  — Фиона, ты даже не представляешь, сколько у меня слов для тебя, — Джорджия позади него хитро улыбнулась, но, поймав взгляд Фионы, быстро развернулась к столу.  — Я думаю, не стоит, — усмехнулась она, рассматривая Кевина словно по-новому.  — Ох, нет, стоит, просто я не знаю, с чего начать, — окрылённо улыбнулся он. — Ты просто потрясающая! Твоя поддержка, помощь, ум и трудолюбие… Мы же с тобой уже давно знакомы, и ты до сих пор со мной, это… просто… спасибо тебе, — запинаясь после каждого слова, оживлённо говорил Кевин и мотал головой.  — И тебе спасибо, — склонив голову и умиляясь его очаровательной улыбке, прошептала Фиона.  — Нет, стой! Ты не понимаешь, — он снова запнулся и громко выдохнул. — Я очень много хочу сказать, и знаешь… — Кевин повернулся к Джеку, что со скрытым интересом наблюдал за их разговором. Тот еле заметно кивнул, а Фиона напряглась. Кевин облизнул губы и снова развернулся к ней. — Ладно, плевать… Не успев и спросить, что на него нашло, Фиона почувствовала его тёплые губы на своих и замерла, не смея пошевелиться. Ребята рядом радостно завыли, а по залу прошлась буйная, невероятно громкая волна свистов и аплодисментов. Спустя мгновение, когда она, не веря в реальность происходившего, ответила на поцелуй, Кевин тихо выдохнул и уверенно обхватил её талию двумя руками. Она повисла на его шее, встала на носочки и поддалась вперёд, чувствуя его сбивчивое дыхание. Мягкие губы и осторожные касания — Фиона ещё никогда не была так счастлива. Вокруг них закружили серебристые лучи и, затянувшись спиралью к потолку, снегом осыпались на голову. Спокойно отстранившись, Кевин не отпустил её и с улыбкой прошептал:  — А ещё ты очень красивая. Всегда хотел это сказать, — Фиона смущённо улыбнулась и, заглянув в его блестящие глаза, прижалась головой к груди когтевранца.  — Ну наконец-то, Кевин, — раздражённо цокнула Лейла под короткие смешки и с улыбкой дала пять Джеку с Джорджией.  — Лейла! — негодующе воскликнула Фиона, не веря, что её подруга тоже была в сговоре.  — Дай хоть порадоваться, последние минуты с вами на равных. А потом уже третья лишняя, — театрально вздохнув, с грустью произнесла та. Фиона с Кевином резко повернулись к ней и смерили раздражённым взглядом, на что она беззвучно рассмеялась и, подмигнув, села за стол.  — Так вот, как рождаются дети, — озадаченно произнёс один из пуффендуйских первокурсников, и старшие, не сдерживаясь, громко захохотали. Что же, это утро оказалось не таким плохим…

***

Сидя в библиотеке уже седьмой день подряд, Лейла вспоминала прочитанные буквально час назад строки и поражалась: хоть Лавруа был жадным клиентом и злым стариком, записи у него оказались стоящими, для неё даже потрясающими. Конечно, она не была уверена, что именно узнает в конце сборника, но на сороковой странице Лейла уже мысленно была знакома с округой, в которой жил создатель крестража. Лавруа обошёл всю деревню, побывал в местах, где тот человек работал на протяжении всей жизни и разузнал о его небольших путешествиях на другие острова от рыбаков. С учётом детального описания людей, атмосферы и положения в стране на те года, можно было с лёгкостью ехать в Японию и брать эту книгу в качестве путеводителя. Помотав головой, она углубилась в чтение огромной стопки книг. Они с Марволо обрыли половину библиотеки, до сих пор не вспомнив, где встречали подобную информацию о патронусах, и сейчас сидели в дальнем углу, огородившись ширмой. Ещё не было известно, что произошло и был ли кто-то к этому причастен, поэтому Марволо рассудил, что лучше не светиться среди школьников с такими стопками. Лейла не пыталась заговорить о вчерашнем инциденте, оставляя первое слово зачинщику развлечения: честно говоря, ей вообще не хотелось с ним говорить хотя бы несколько дней. Однако перед первым уроком, когда Марволо почти врезался в неё и снова попытался дотронуться, она не сдержалась и порадовала его новостью, что перепрятала дневник и наложила несколько слоёв защиты на комнату, поэтому теперь током бить будет его и только его.  — На моих соседях это не работает, они не пытаются вечно что-то выкрасть и не действуют мне на нервы, — с вежливой улыбкой пояснила Лейла, наблюдая за его холодным взглядом и сжимающими под мантией кулаками. Он скучающе дёрнул бровями, понимая, что за ними наблюдала группка одержимых им школьниц, и молча зашёл в класс, в течение дня лишь несколько раз попытавшись с ней заговорить. Правда, как только прозвенел звонок с последнего урока Заклинаний, Лейла вышла из класса и резко завернула в другой коридор, к сожалению, не по своей воле. Над ухом послышалась очередная насмешка от Марволо, который до сих пор помнил, что урок Флитвика давался ей далеко не легко, и без промедлений он повёл её в библиотеку.  — Дети…  — Твой первый курс сдаёт практику Экспеллиармуса у Вилкост уже полчаса. И будет ещё минимум… — одним взмахом он наколдовал рядом часы и коротко выдохнул.  — Час. Так что обойдутся без сказок. А седьмой курс уж точно перетерпит, нам нельзя терять время. Я не хочу, чтобы такое повторилось и в следующий раз из окна скинулся кто-то с моего факультета. Разве что… тебе тоже не помешает пройти практику с малышами, твои навыки оставляют желать лучшего и…  — Эй, эй, — Лейла развернулась к нему, и улыбка резко сошла с её лица. Она раздражённо закатила глаза и спокойно добавила: — Замолчи и не порть настроение хотя бы один день. К тому же, — не желая получать очередную едкость в ответ, Лейла расправила волосы и продолжила: — Ты даже не видел мои тренировки уже как полтора месяца. Не делай поспешных выводов.  — Осталась неделя до выставления семестровых оценок, поэтому днём раньше или позже я всё равно увижу твои попыт… навыки в Дуэльном клубе, — безразлично произнёс он и пожал плечами, сворачивая к библиотеке. И вот, на протяжении двух часов они сидели и скидывали книги в одну стопку под названием «Ноль информации». Лейла уже начинала раздражаться и готова была перед каждым учебником стирать себе память, потому что за это время лексическое значение патронуса, как его вызвать и применить можно было зазубрить по-новому больше десяти раз точно. Марволо так же начинал хмуриться и устало вздыхать, но молчал и продолжал бегать глазами по абзацам. Непонятно, была ли такая информация в простых учебниках или книгах из Запретной секции, но читали они всё подряд. Перескакивая с одной строки на другую, Лейла быстро перелистнула страницу и резко перевела взгляд на руки Марволо. Он сидел совсем близко и без какого-либо интереса продолжал читать, одной рукой аккуратно придерживая книгу за обложку и второй перелистывая тонкие страницы. На левой красовалась, как недавно выяснилось, его семейная реликвия: именно то кольцо — толстое, с двумя змейками и блестящим чёрным ониксом, отражающим цвет его глаз. Он часто стучал пальцами и, открывая двери, еле слышно скользил кольцом по ручке; постоянно трогал его, когда задумывался, и при касаниях холодным металлом впивался в кожу. На правой руке на безымянном пальце сверкало широкое медное кольцо, а рядом на среднем пальце вечно соприкасалось с тем и звенело серебряное с чёрной эмалью. Почти все слизеринцы носили кольца, хотя бы одно, но Лейла могла признать, что больше всего они шли только Марволо и Малфою. Еле заметно помотав головой, она постаралась вернуться к чтению, но через мгновение снова вернулась к его рукам: тонкие, длинные и вечно холодные пальцы, широкие ладони и жилистые, очень жилистые руки. Тёмно-синие вены выпирали и постоянно двигались, когда он сжимал кулаки, когда держал палочку или быстро писал с пером в руке. Лейла невольно засмотрелась и сглотнула: эти руки даже так вызывали у неё дрожь во всём теле. В какие-то моменты они были мягкими и осторожными, хотя это было только раз, когда она еле могла ходить. Но Лейлу больше напрягало другое: по сравнению с её высокой температурой тела эти чёртовы руки всегда были холодными и грубыми. Собственническими. Держали её уже по-хозяйски и могли в любой момент сломать рёбра. Или задушить. Тихо выдохнув, Лейла чересчур резко перелистнула страницу и уткнулась в книгу, почувствовав, как Марволо краем глаза взглянул в её сторону. Ещё со вчерашнего дня она думала как-то проучить его — за всё: за попытки взять её личные вещи, за нарушение личного пространства, за вечный контроль и насмешки. Ох, ей невероятно нравилась картинка, как его связывает верёвками, палочка летит в сторону, и губы трясутся, ибо он не кричит от пыточного Круциатуса. Тогда Лейла усиливает заклятие и начинает по очереди вспоминать другие — от которых она уклонялась на практике с Гонорией. Знает, что Марволо вытерпит, потому что он уже давно прогнил, зарос Тёмной магией. Поэтому она растягивает губы в сладкой улыбке и стреляет лучом в голову. Заклятия на воспоминания и психику — вот, что с лёгкостью может разрушить каждого, потому что у всех есть скелеты в шкафу. И этот парень уж точно не святой и не бог — его тоже можно сломать. Только, если Лейла действительно сделает с ним что-то, потом просто не остановится и отомстит за все свои проблемы, которые его даже не касались. Тогда был бы огромный шанс раскрыть свои способности, и исправить ситуацию она бы не смогла. Не хотела вспоминать прошлое и снова пытать или убивать. Спустя несколько минут ощутив на себе изучающий взгляд, Лейла нехотя подняла голову и столкнулась с блестящими глазами Марволо. Он наблюдал за каждым её движением с нечитаемым лицом и, казалось, о чём-то напряжённо думал. Свёл брови к переносице и медленно кусал губу.  — Что? — не выдержала Лейла.  — Да вот, жду, пока ты дочитаешь скучный учебник, и я смогу показать тебе, что нашёл, — спокойно протянул он и пожал плечами.  — А раньше сказать не?.. — резко замолчав, Лейла стиснула зубы и прикрыла глаза. Медленно выдохнула, успокоилась и склонила голову набок. — Я. Закончила, — выделяя каждое слово, размеренно произнесла она. Марволо коротко усмехнулся и пододвинул стул ближе, положив перед ней книгу. Указал пальцем на почти стёртый абзац и добавил:  — Суть в том, что…  — Я умею читать, — сухо перебила Лейла и сощурилась, услышав над ухом тихий смешок. «Заменить Империус и подчинить волю человека определённому действию так же можно при помощи Липкого кристалла. Липкий кристалл — твёрдый заострённый камень в виде кристалла, пользующийся спросом у квалифицированных зельеваров. Из него делают такие зелья как… Лейла вернулась к обложке и усмехнулась. «Зельеварение везде и во всём». «Однако в данной ситуации он служит не просто ингредиентом для зелья: волшебник может заранее наложить на камень чары, руны или сглаз, всадив в него часть своего желания. Кристалл не имеет сознания, как и любой неодушевлённый предмет, однако выполняет любой приказ, как, например, заставить человека умереть. Волшебник должен коснуться жертвы: кристалл въестся в кожу, превратившись в слизь, и начнёт активно действовать, дурманя разум. В течение 12 часов он полностью овладевает сознанием, хотя сильные волшебники всё же могут вызвать сопротивление, и после выполненного приказа испаряется из организма, не оставляя следов. *Выполненным приказ считается только тогда, когда человек признаёт «свои» желания. Если кто-то из окружающих вмешается в процесс, или зачарованный сможет противостоять вирусу, на окончательный исход поставленной цели кристалл не повлияет. Побочный эффект — во сне человек, подвергшийся данному обряду, видит патронусы — свой и того, кто заколдовал кристалл. Известно, что в Кастелобрушу — бразильской школе волшебства, первые ученики были из бедных семей и боялись брать еду со школьных столов, не желая становиться ворами, популяция которых в тот момент росла с каждым днём. Из-за того, что в стране был голод и дети часто теряли силы прямо на уроках, администрация Кастелобрушу каждое утро стала всаживать детям в организм Липкий кристалл, который активно действовал на разум и заставлял их нормально питаться. Такие процедуры продолжались до момента, пока дети не привыкли к хорошему питанию и стали есть по своей инициативе».  — Мерлин… — Лейла закрыла лицо руками и мрачно выдохнула, после чего устало посмотрела на Марволо, почему-то смотрящему не в книгу, а на неё. — И после этого я должна думать, что это был не ты?  — Не я, — коротко отозвался он и тряхнул головой. — Признаюсь, очень интересный вариант, как от тебя избавиться, но пока ты мне… пока у меня не было времени, чтобы провернуть такое. К тому же, это всё очень странно и сложно. Человек, кто это сделал, явно намеревался убить тебя, но не мог предугадать погоду. Хотел ли он собрать такую толпу или наоборот, сослаться на несчастный случай, мы не узнаем, но ты точно кому-то здорово насолила.  — Позитивно, — спустя минуту молчания, наконец, ответила Лейла. Сказать, что такие шутки были невовремя, ничего не сказать. И всё же, Марволо не мог этого сделать, ибо патронуса у него не было. — Что-то тут не так.  — Много чего, на самом деле, — задумчиво произнёс он, пока Лейла развернулась к нему лицом. — Перед тем, как тебя отнесли в Больничное крыло, ты ведь потеряла сознание…  — Нет, это точно не из-за этого, — сразу же отбросила эту идею она. — У меня такое бывает, это просто… слабость и усталость. Если бы хотя бы что-то немного изменилось, я бы почувствовала.  — Ладно, — внимательно оглядев её, безразлично ответил Марволо. — С кем ты встречалась до этого?  — Ну, в лазарет меня отнёс Слизнорт, вряд ли это он… — хмыкнула Лейла. — После библиотеки я… я встретила Эйвери и Друэллу Розье! — она активно закивала, вспомнив их презрительные лица, и задумчиво посмотрел на Марволо. — Теперь понятно, кто это.  — Маловероятно, — заключил он, поддаваясь вперёд и мрачно выдыхая. — Всё-таки, если бы ты выжила, а ты выжила, ты бы точно нашла информацию об этом. Их бы сразу рассекретили. Время, когда закончилось действие этого кристалла, было два ночи. То есть он мог быть активен ещё с двух часов дня, и за это время ты пересеклась почти со всей школой, — порадовал её Марволо. Лейла сидела молча и, постукивая пальцем по столешнице, пыталась успокоиться. Потому что к горлу подступал истерический смех.  — Потрясающе, — прошептала она. — Заняться мне нечем, как спрашивать, у какого какой патронус.  — Во всяком случае, эти люди сейчас залягут на дно, потому что Диппет усилил защиту школы, в том числе и кабинеты, откуда, возможно, и был взят кристалл. Письма и посылки проверяются строже, а в Хогсмид никто не ходит. Есть время, — спокойно сказал он, возвращаясь к своей книге.  — И как ты себе это представляешь? «Извините, что прерываю ваше учительское собрание, но не помните ли вы, у кого из огромного замка учеников патронус в виде гепарда»?.. — Лейла не успела договорить, как к их столу в своей самой короткой юбке подошла Ахта и миловидно улыбнулась Марволо, всем видом показывая, что кто-то здесь третий лишний.  — Привет, Том, — звонким голоском пропела та и, заигрывая, намотала на палец прядь.  — Здравствуй, Ахта, — он очаровательно улыбнулся, так что выступили ямочки, и вопросительно выгнул брови. — Ты что-то хотела?  — Вообще, да… Хотела поговорить с тобой по поводу Святочного бала, — приторно ласково протянула она и мельком взглянула на Лейлу. Повторять дважды ей не требовалось: Лейла поджала губы, стараясь не засмеяться, и быстро встала с места с сумкой в руках.  — Ох, прошу прощения, уже ухожу, — тихо проговорила она, легко увернувшись от руки Марволо под столом. Не оборачиваясь, Лейла коротко улыбнулась Ахте и поспешила выйти из библиотеки. Зайдя в гостиную, она нашла Фиону с Кевином у камина: те сидели в большом кресле, осторожно держась за руки, и тихо болтали, обнимаясь. Рядом сидел Джек и, заметив умиляющуюся Лейлу, театрально заплакал и показал бьющееся сердечко. Кевин кинул в него подушкой и обернулся, устало, но счастливо ей улыбаясь.  — Ну что, даже посмотреть нельзя? — поймав скептический взгляд Фионы, усмехнулась Лейла. — Последний раз всё-таки…  — Лейла!  — Всё, я молчу! — в неё полетели подушки, и, смеясь, она побежала в комнату. Они уже несколько раз за день сказали ей, что она никогда не была и не будет третьей лишней, и шутить на эту тему не стоило. Потому что Кевин с Фионой не желали её терять и отдаляться. Лейла же просто кивала и коротко улыбалась, однако по телу приятно расползалось тепло — ей действительно было приятно, что они её не оставляли. Стоило почти открыть дверь в комнату, как рядом появилась Джорджия и громко прокашлялась.  — Ну, как я тебе? — с широкой улыбкой та несколько раз покрутилась и поправила задравшуюся юбку. На губах была бордовая помада, ресницы завились, голубые глаза азартно блестели, а узкая юбка-карандаш прекрасно подчёркивала осиную талию и длинные ноги. Чёрные волосы были идеально выпрямлены, ниспадая с плеч, а над белой рубашкой болтался слабо завязанный голубой галстук.  — Как всегда прекрасно, — честно ответила Лейла, сощурившись. — И куда же ты идёшь без мантии?  — Она с собой, — показала та, положив её на руку. — Просто из-за неё волосы электризуются, а я их слишком долго выпрямляла.  — Так куда ты? — с неподдельным интересом спросила она.  — Покрутиться перед Реддлом, — Лейла сдержалась, чтобы не закатить глаза, и коротко кивнула, собираясь зайти в комнату. — Слушай, — внезапно остановила её Джорджия. — Ты ведь часто работаешь в паре с ним. Наверняка вы много общаетесь… в общем, он ничего не говорил про меня или вообще про бал? Может, он сказал тебе, кого хочет пригласить?  — Джорджи… ох… — та очень внимательно смотрела Лейле в глаза и со скрытой надеждой ждала ответа. Да, и она тоже была влюблена в этого змея. Причём, как рассказали ей Фиона с Кевином, ещё с первого курса. Джорджия часто смотрела на Марволо, забывалась, но говорила о нём только с друзьями. Она, слава Мерлину, не была, как Ахта: не бегала за ним попятам, не пыталась подлить Амортенцию. Джорджия болела им, танцевала на вечеринках только для Марволо, старалась иногда быть ближе, но держала себя в руках. Таковы были итальянские корни. — Мы с ним не говорим на такие темы, прости. «Конечно, вы только целуетесь», — гоготнул воздух, заставив Лейлу поправить волосы и отогнать его в другой угол коридора. Джорджия поджала губы и коротко улыбнулась, понимающе кивнув.  — Но ты, Джорджи, чудесна! Так что не волнуйся.  — С тобой всё хорошо? У тебя щёки красные… — обеспокоенно заметила она, пока внутри Лейлы разрастался очередной шар.  — Да, конечно, просто очень душно здесь.  — Или ты так волнуешься из-за бала? Пустяки! Мы со всем разберёмся, — широко улыбаясь, сказала Джорджия. — Платье у тебя есть? Я потом проверю, сделаем тебе причёску и… ох, я надеюсь, Лестрейндж тебя пригласил?! И как это было? Романтично? С огромным букетом тюльпанов или… что ты любишь?  — Чёрные розы… Я люблю чёрные розы, — спрятав голубую от перенапряжения руку за стену, прошептала Лейла и попыталась перевести разговор: — Думаю, тебе стоит поспешить. Я только что вышла с библиотеки, где к Марволо уже подходила Ахта.  — Грязный боггарт! — её глаза заискрились: вскрикнув, Джорджия чмокнула её в щёку и побежала на выход. Лейла же быстро захлопнула дверь, взмахом палочки защёлкнула её и подбежала к открытому окну. Из горла вырвался утробный рык, и, разжав кулаки, она резко дёрнулась к подоконнику. От ближних деревьев раздались тихие стоны, пробившие защитную плёнку сознания, их кроны скрутились в кокон, больше напоминающий огромное гнездо их ветвей, и через секунду те с рыком скрылись за поднявшейся метелью. К дубу у Чёрного озера подлетел толстый серебристый луч воздуха, и его корни со скрипом стали вылезать из-под слоя земли. Понимая, что делала это сама, Лейла резко отвела взгляд и мрачно выдохнула, когда спустя пару минут жжение в груди стихло. Поднявшийся снег слёг, а деревья уже стояли в обычном положении, покачиваясь из-за сильного ветра. Привычная слабость одолела тело: ноги подкосились, закружилась голова, и Лейла, быстро сорвав одежду, уснула. Посреди дня, забыв про ужин и скрывшись ото всех под одеялом.

***

Пятница. Одно слово приносило всем, особенно седьмому курсу, уйму удовольствия и счастья — все ждали выходных. Последние несколько недель на выходных даже не было никаких вечеринок, потому что до конца семестра оставалось меньше и меньше времени, многие закрывали долги, ходили на дополнительные занятия, чтобы написать последние проверочные на высший балл и спокойно уйти на каникулы. Все погрязли в учёбе, и выходные были единственной возможностью хотя бы выспаться. Однако сегодня утро тоже выдалось бодрым. Роберт расправил рукава мантии и переглянулся с Малфоем, что загадочно улыбался, придерживая Лукрецию за руку.  — Боишься? — поинтересовался тот. Роберт усмехнулся и расплылся в улыбке.  — Не сегодня. Полторы недели зубрили и писали тесты об этом, так что это даже интересно.  — Наконец-то администрация школы сделала хотя бы что-то для учеников, — саркастически протянул Малфой. Все прекрасно понимали, что Диппет в очередной раз хотел присвоить Хогвартсу больше внимания и популярности, поэтому разрешил оставить драконов на территории. Они начали тихо смеяться, но профессор Кеттлберн громко прокашлялся и одним взглядом заставил их перейти на беззвучный режим. Хоть у него были натянутые отношения с Диппетом, которого тот, почему-то, недолюбливал и оставлял на испытательный срок не меньше тридцати раз, да и среди старших курсов он считался очень строгим и своенравным профессором, преподавал Кеттлберн прекрасно. Вёл дневник успеваемости, поощрял ответы и активных учеников, прекрасно следил за дисциплиной и одним взглядом мог заставить замолчать даже главных сплетниц школы. На уроках они всегда проходили что-то новое и интересное: как бы Роберт ни любил Зельеварение, на Уход за магическими существами он всегда шёл с улыбкой и даже волнением. И сейчас, когда вся школа гудела о драконах и только шестой с седьмым курсом могли увидеть их вживую, это придавало уроку особенной атмосферы. Наконец, зайдя вглубь Запретного леса, где холодным утром было весьма уютно, Кеттлберн приказал всем остановиться. Огромная поляна размером в три квиддичных поля была расчищена, ибо все деревья вокруг уже давно высекли, вдалеке стояла гигантская пустая клетка, а территория охранялась десятками людей. Весь седьмой курс, казалось, перестал дышать. Роберт с неподдельным восхищением наблюдал за ним: в центре поляны, громко урча, кувыркался в снегу шведский огненный дракон. Честно признаться, назвать его малышом, которого им обещали, не получалось, поскольку он занимал одну треть поляны, и, даже с учётом цепи на шее, теперь точно стал боггартом некоторых учеников. Однако он был поразительно красивым, лучше, чем в учебниках — точь-в-точь, как описывала Лейла. Всё угольное тело было покрыто гладкими алыми чешуйками, морда тупорылая, обрамлённая бахромой из золотистых шипов, глаза навыкате. Он лежал на брюхе, громко фыркал, параллельно превращая снег в воду, и теперь переместил блестящий чёрный взгляд на седьмой курс. Словно по щелчку все наколдовали несколько слоёв защиты, дабы не сгореть и не подпустить дракона к себе. Стояли они у кустов, куда, по объяснению Кеттлберна, он подлететь не мог, хотя сам профессор совершенно спокойно стоял намного ближе и здоровался со знакомыми охранниками. Конечно, ведь он знал о драконах всё, что нельзя было сказать о седьмом курсе. Тесты они написали, прекрасно помнили, где эта порода жила, чем питалась и прочее, но из всех правил поведения знали только, что нельзя было визжать и кидаться заклинаниями.  — Ставлю галеон на то, что Пасагалья упадёт в обморок быстрее всех, — шепнул Малфой.  — Поддерживаю, — не отрываясь от чудовища, ответил Роберт и услышал рядом смешок. — А ты?  — Два галеона, что первой будет мисс Паркинсон, — произнесла Лейла и, услышав позади глухой хлопок, коротко улыбнулась. — Всю неделю она пила успокоительное и… а вот теперь Джорджия. Обернувшись, Роберт с Малфоем увидели двух медленно приходящих в себя девушек и, закатив глаза, отдали по галеону Лейле.  — Итак, приветствую вас на очередном уроке! Рад всех видеть, — раздались саркастические смешки, и Кеттлберн спокойно продолжил: — Не забывайте делать записи, поскольку по данным сегодняшнего наблюдения вам предстоит написать сочинение на оценку. Теперь приступим. Кто напомнит характеристику нашего друга? — их друг медленно поднялся на ноги и стал внимательно разглядывать людей. Отвечать они не спешили, ибо казалось, проглотили языки. — Что же, я прекрасно помню, что мисс Харрисон интересовалась драконами. Попробуйте. Роберт коротко взглянул на Лейлу и с удивлением понял, что она была просто в восторге — никакого страха. Когда её позвал профессор, та тряхнула головой и коротко улыбнулась.  — Шведский огненный дракон — смесь шведской тупорылой и китайской огненной породы. Из его шкуры делают защитные рукавицы и щиты. Ярко-красное пламя, вылетающее из ноздрей, способно в несколько секунд испепелить и древесину, и кости. Название «огненный» этот вид получил за пламя грибовидной формы, которое дракон, если его разозлить, исторгает из ноздрей. Его максимальный вес иногда доходит до четырёх тонн, причём самки крупнее самцов. Скорлупа яиц густо-багряного цвета с золотыми крапинками — высоко ценится в Китае, где её используют для зелий. Взрослые драконы бывают очень агрессивны к своим сородичам и людям, однако малыши, как этот, немного безопаснее.  — Немного? — прохрипел кто-то сзади.  — Потрясающе, мисс! Может, вы знаете, как следует вести себя рядом с ними? — Лейла кивнула, продолжая рассматривать дракона, и профессор, явно довольный такими успехами в своём предмете, добавил: — Что же, прошу.  — У каждого дракона свои повадки, но, насколько мне известно, шведского огненного гораздо легче приручить и успокоить, хотя для этого нужно достаточно усилий. Они не терпят жаркую погоду, придирчивы к еде и могут сильно ранить шипами, не говоря уже о быстрой смерти под палящим пламенем. Они прекрасно чувствуют любые эмоции и любят спокойных, уверенных и добрых по отношению к ним людей. Если от них убегают, драконы начинают злиться, но нужно всегда смотреть по глазам. Если при зрительном контакте дракон свирепеет, значит, ты ему не нравишься: это зависит от трусости, аромата духов или чрезмерном излучении магии. В таком случае стоит отвести взгляд и молча наложить защитные чары.  — Двадцать баллов Когтеврану! У вас, мисс Харрисон, есть все задатки стать отличным драконологом в будущем, — внимательно выслушав Лейлу, сказал Кеттлберн и приступил к подробному описанию. Стараясь больше не попадаться на глаза чудовищу, все ученики зашуршали листками, иногда вздрагивая, когда дракон фыркал и сжигал землю. Роберт же, стоя вместе с Малфоем, Лукрецией и Лейлой ближе всех к профессору, поглядывал на когтевранку, что даже не взяла с собой пергамент. Изо дня в день он не переставал поражаться двум вещам. Пожалуй, лучшее, чем ей удалось обладать в совершенстве, было искусство оберегать от людей свои истинные чувства. Как сейчас, секунду назад она с восхищением сверкала глазами, но, когда на неё устремились десятки взглядов, Лейла стала совершенно спокойной и по обычаю безразличной ко всему происходящему вокруг. Заключив любые эмоции и чувства под хрупкую тень неизведанности, она выбрала показывать лишь сторону равнодушия, будто в груди у неё заледенели океаны. Однако Роберт знал, чувствовал, что там каждый день разворачивался пожар, силой в тысячи солнц, подпустить к которому, казалось, было для неё почти невозможным. Вероятно, думал он, чтобы не обжечь. Или не обжечься самой. Главное же преимущество Лейлы состояло ещё и в том, что она не боялась уронить себя в чьих-то глазах. «Не так села, не то сказала, не так ответила, не так улыбнулась», — чего обычно боялись слизеринские дети, пока она держала всё под удивительным, интуитивным контролем. В этом смысле Лейла, вероятно, была на редкость счастливым человеком, и Роберт иногда ей даже завидовал. Его родители, как порой казалось, могли умереть от съедающей их страсти выдать себя за большее, чем они есть. Эта же девушка ломала все его стереотипы и заинтересовала его именно немногословностью — меньшим, что она кому-либо показывала.

***

В центре леса на цепи ходил дракон. Настоящий дракон. Не сказать, что Том представлял малыша именно таким: этот был размером с квиддичное поле, и было дурно представить, как выглядела его мать, находившаяся в другой части леса, где никто не имел права её тревожить. Уже давно Том читал о Румынии — главном пристанище драконов, поэтому знал о них очень много, и сейчас, прислонившись к единственному уцелевшему дереву, спокойно наблюдал за каждым действием названного малыша. Профессор Кеттлберн продолжал дополнять рассказ деталями, активно напоминая про правила безопасности, о которых твердил всю неделю, и не забывая добавить, чтобы все следили за записями. Ведь на следующей неделе придётся сдавать не только сочинение, но и заключительный тест: вдобавок в первых числах января среди седьмых курсов лучших восьми школ волшебства пройдёт небольшая олимпиада. Главная тема — драконы. Из каждой школы уже как пятнадцать лет подряд выбирается один ученик с наивысшим баллом, после чего такую группу школьников отправляют в Румынию на шесть дней. Их сопровождают с экскурсиями и посещением заповедника драконов: иными словами, всё оплачивают и дают возможность развиваться. Наблюдая за драконом, что окончательно проснулся и отряхивал крылья, Том уже который раз сжимал челюсть, потому что понимал, что возвращался взглядом к Харрисон. Та в компании Лестрейнджа, Малфоя и Блэк стояла ближе всех к поляне и после нескольких попыток перестала скрывать восхищение. Он прекрасно знал, как долго та ждала этого урока, и даже гордился тем, что первым рассказал ей об этом. Видел, как Харрисон скрывала интерес, пока слушала его, цитирующего Диппета, и оттого тянул слова ещё медленнее, забавляясь. Сейчас же Том не мог оторваться от двойного зрелища: пока большая часть седьмого курса тряслась и прятала голову за тетрадями, Харрисон со сверкающими, казалось, слезящимися глазами наблюдала за драконом. Он не мог отрицать — хищник и правда был красив, но таких эмоций не испытывал никто. Никто, кроме этой ведьмы. Её грудь высоко вздымалась, а приоткрытые губы медленно засыхали. Тряхнув головой, Том услышал громкие гортанные рыки: дракон окатил землю огнём, пламя которого разлетелось наполовину поля, хотя чудовище было в наморднике, сдерживающем часть дыхания. Тот переминался с лапы на лапу и, недовольно фыркая, пристальным взглядом продолжал разглядывать седьмой курс. Тома он прошёл в числе первых, не отреагировав ровным счётом никак, лишь кольнув его ледяную душу горящим взглядом. На самом деле было даже сложно понять, на кого именно смотрел крылатый, потому что голова его была огромной, второй глаз со стороны, где стоял Том, вовсе не был виден, и чёрный взгляд сливался со зрачком, что делало его ещё более пугающим. Вернувшись к Харрисон, Том сохранил равнодушный вид, но внутри очень удивился: она была в таком восторге, что взгляд неестественно засверкал и остекленел. В её серых глазах ожил туман. Едкой дымкой заволок чистый взгляд, и, словно по велению ветра, двинулся в сторону, спиралью закружился у расширяющегося зрачка и замер, напоследок сверкнув. Казалось, вечно приподнятые в воздухе волосы, наконец, опустились на плечи, а на шее дрогнула вена. Губы посинели из-за холода, а между пальцами, видневшихся под рукавом мантии, закружило серебристое свечение. Он нахмурился и резко проморгался — показалось. Пошёл снег, а в глазах после сонной ночи рябило от белого цвета. Внезапно Харрисон пошатнулась и вцепилась в запястье Лестрейнджа, не отрывая взгляда от дракона. Тот осторожно посмотрел на неё и вопросительно выгнул бровь, но Харрисон лишь помотала головой, усмехаясь и шепча извинения. Прошло несколько минут, прежде чем она убрала руку и встала нормально, а Том готов был прожечь Лестрейнджа одним лишь убивающим взглядом. В горле застрял раздражающий ком, невольно сжались кулаки, но стоило той отстраниться, стало легче. Ему стало легче. Когда дракон рассвирепел, раздув ноздри и выдохнув огонь, по щелчку все школьники попятились назад, сжав палочки, и только Харрисон спокойно, аккуратно спустилась с пригорка, подходя к болтающему профессору. Пасагалья в очередной раз потеряла сознание, увидев поступок подружки, а остальные словно перестали дышать. Харрисон беззвучно выдохнула облако пара и, выйдя вперёд на дрогнувших ногах, одними губами прошептала: «Невероятно». Со своего ракурса Том теперь прекрасно видел, что дракон смотрел именно на неё — внимательно, пугающе, агрессивно, заинтересованно. Его зрачки так же, как и её, сверкали на зимнем солнце и в то же время метали молнии. Эти существа обладали своей магией, и Том это прекрасно знал и ощущал, но сейчас те двое словно создавали что-то ещё более особенное. Это было завораживающе и невероятно опасно: будто они понимали друг друга и переговаривались без слов, хотя у драконов даже своего языка не было. Когда Харрисон хотела отвести взгляд, дыхание того участилось, и Том сглотнул, крепче сжав палочку. Дракон резко зарычал — протяжно, оглушающе, и, взмахнув огромными крыльями, взлетел к небу. Кованная цепь отдёрнула его обратно и, разозлившись, он плюнул огнём в одного из охранников. Тот не сдвинулся с места, ибо был защищён, однако дракон не успокоился и, спикировав к земле, полетел прямо к ним. Прямо на Харрисон с профессором. Обжёг дыханием всех учеников и за секунду растопил весь снег на своём пути. Огромными крыльями лишь подогнал пламя ближе и резко отлетел обратно, всё так же оставаясь на цепи. Подол платья Харрисон загорелся, но она даже не опустила голову и, на автомате потушив огонь заклинанием, продолжила наблюдать за драконом.  — Можете медленно отходить назад, — начал Кеттлберн, но эта легкомысленная ведьма вовсе потеряла связь с реальностью и перестала кого-то слушать. Том готов был в любой момент выстрелить в чудовище убивающим, схватить Харрисон за плечи и вытрясти всю дурь, которой она в данный момент думала. Дракон резко поднялся, подлетел к ней максимально близко, натянув цепь до предела, и с грохотом приземлился, заставив землю под ногами дрогнуть. Он оголил пасть с острыми клыками, видными даже через намордник, и тряхнул шипами на лице. Спустя мгновение крылатый повалился на брюхо, заставив Харрисон с Кеттлберном чуть не упасть, и громко заурчал. Не зарычал, не подпалил близстоящих огнём, а заурчал, словно ласкающийся кот. Том чудом сдержался, чтобы не поднять брови и растерянно не уставиться на такую картину. Харрисон медленно пришла в себя, пока дракон не мигая смотрел на неё, и тихо выдохнула. Если ей и это понравилось, Том засомневался, действительно ли она была адекватной.  — Шведские огненные драконы очень эмоциональны и с взрослением становятся более агрессивными. Однако на людей они нападают реже остальных видов, и, если рядом с вами они спокойны, значит, вы имеете право подойти к ним. Мисс Харрисон, вам следует быть осторожной, но, если хотите, можете погладить его морду, его это успокаивает. К тому же, на вас защитные заклинания и… Мисс?..  — Да, да… я хочу, — неестественно слабым голосом прошептала та, и Том сглотнул, напрягшись. Дракон спокойно улёгся на землю и положил голову на растаявший снег, а Харрисон, видимо, потеряла инстинкт самосохранения. Она медленно двинулась ещё ближе, не оборачиваясь, не слушая дальнейший рассказ профессора, и встала по правую сторону зверя. Только сейчас Том заметил, что лицо Харрисон было на оттенок бледнее обычного: она неотрывно смотрела в огромный глаз дракона, пока второй с другой стороны немного сощурился, и на её щеках проступал румянец. Харрисон аккуратно прошлась пальцами по острым шипам на морде, телом прислонилась к чешуе, словно сильно устала, и достала палочку. Крылатый фыркнул, выдохнув едкий дым, и внимательно пронаблюдал за её действиями: она беззвучно что-то шепнула, и из палочки вылетели белые искры. Те закружились над ладонью, прошлись между пальцами, и Том, наконец, догадался — она подмораживала руку. Харрисон облизнула засохшие губы, дотянулась заколдованной рукой до чешуйчатой переносицы и аккуратно прошлась ладонью до края намордника. Со стороны школьников послышались тихие вздохи и шуршание пергамента. Можно было догадаться, что раз этот подвид не любил жару, то предпочитал холод: после агрессии температура в теле была наравне с температурой пламени, и это был один из способов его остудить. Дракон тихо заурчал и медленно прикрыл глаза, пока Харрисон устало выдохнула и еле заметно улыбнулась. Профессор продолжил дополнять свой рассказ, пока седьмой курс старательно запоминал детали и с восторгом поглядывал на спящего дракона. Но стоило расслабиться Тому, как сознание пронзило громкое шипение. Долго искать не пришлось: из кустов в сторону Харрисон выползала толстая, тёмная и очень агрессивная змея. Красные глаза метали искры, с языка плевками слетал яд, а в мыслях были не самые добрые намерения. Выяснив, кто натравил змею, Том с мрачным видом пронаблюдал за Друэллой Розье, что стояла в тени и пыталась сдержать улыбку. Даже сейчас та не могла смириться с проигрышем в той несчастной дуэли, и он раздражённо закатил глаза, мазнув языком по щеке. Однозначно слишком эмоциональная девка для Слизерина, так ещё и трусливая. Тем временем змея подползала к Харрисон ближе и ближе, и никто даже не замечал её — все были слишком заняты драконом. Стоило Тому закатить глаза и двинуться вперёд с вытянутой палочкой, как крылатый раскрыл глаза, зарычал и заставил ведьму резко пригнуться. Змея с агрессивным шипением кинулась на Харрисон, но дракон среагировал быстрее и за секунду превратил ту в пепел. Осмотрелся, но, встретившись взглядом с когтевранкой, фыркнул, устало плюхнулся на землю и снова прикрыл глаза. Сказать, что это урок запомнится седьмому курсу на долгое время, ничего не сказать.

***

Последний выброс магии был с утра, ужин закончился лишь час назад, но свинцовая усталость навалилась хуже бетонной плиты. Такой вязкой тяжестью, залившей ноги, плечи, голову, что Лейла даже не обращала особого внимания на запах миндаля и красного дерева. Просто шла рядом с Марволо в его гостиную и старалась слушать, что нужно было делать, поскольку на уроках постоянно засыпала. За последнее время это был самый утомляющий, разрывающий изнутри и сложный выброс энергии. Весь урок Ухода за магическими существами Лейла старалась не соприкасаться взглядом с драконом, но в определённый момент внутренности словно вывернуло наружу и невольно она посмотрела прямо в его зрачок. Зверь был слишком огромен, чтобы стихии не вспыхнули с новой силой. Его взгляд пленил, голос, ломающий защитные стенки сознания, пробивался в её голову и дурманил. На мгновение ей стало так плохо и сложно дышать, что Лейла вцепилась в руку рядом стоящего Лестрейнджа и попыталась не свалиться перед всем курсом. Потом же лёгкие пробило свежим, ледяным воздухом, и впервые она установила крепкую, уверенную связь. Она слышала его, слышала дракона, а он слышал её — невероятно. Подходя ближе, Лейла тонко чувствовала, как слабеет и теряет силы, но сжала до побеления костяшек кулаки и продержалась. Если была возможность хотя бы раз удержать бушующие способности под контролем, то риск того стоил. И сейчас ей лишь оставалось дождаться ночи, чтобы упасть на кровать и проспать до утра. Пока Марволо шёл рядом и не смотрел на неё, отчитывая за легкомысленную храбрость на уроке, Лейла аккуратно держалась за стенки коридоров.  — И в очередной раз я повторюсь, что Гриффиндор — не твой факультет, и… Мерлин, только не они, — мрачно выдохнул тот, услышав за углом звонкие девичьи голоса.  — Какая жалость, — холодно протянула Лейла с усталой улыбкой. — Они идут прямо сюда… Но стоило ей пожалеть Марволо, к которому стремительно приближались Ахта с подружками, он грубо схватил её за талию и прижал к стене. Даже не смотря на неё, Марволо выждал пару секунд, пока Лейла пыталась вылезти из очередной ловушки, мысленно поливая его эльфийскими матами, и услышала звонкий смех совсем рядом. Резко над ухом раздался щелчок, и в следующую секунду она уже стояла по другую сторону стены. Прожигая взглядом Марволо, что устало выдохнул и коротко усмехнулся её реакции, Лейла дёрнулась в сторону и бегло осмотрелась, замерев. Малая часть огромной комнаты напоминала гостиную в башне Марволо: точно такая же мебель, неяркий камин, зелёные стены и три гобелена. Однако остальная часть комнаты была совершенно другой. С выбеленными стенами, каменным полом и свечами: у стен стояло больше десятка деревянных манекенов, в центре были расставлены усложнители, как их ласково называла Вилкост в Дуэльном клубе. Высокие проволоки, шипы, плюющиеся ядом розы, трава-верёвка, что обычно усложняет бой и может в любой момент связать ноги. Лейла ещё с минуту стояла неподвижно, после чего сильно зажмурилась и протёрла глаза. Ничего не поменялось.  — Так… — выдохнула она, встретившись с заинтересованным взглядом Марволо. — Это точно не Тайная комната. Это не Дуэльный клуб, потому что не Большой зал, нет профессоров и остальных людей. До твоей гостиной так быстро мы дойти не могли, Трансгрессия в школе запрещена и… я не знаю, что это, — сдалась Лейла, отказываясь понимать происходящее.  — Выручай-комната, — вальяжно проходя к дивану и скидывая сумку, ответил Марволо. Стоило ей пройти вперёд и подумать, как от столь яркого света болели глаза, стены стали на тон темнее. Замерев с неподдельным шоком, Лейла услышала тихий смешок слизеринца и ещё раз протёрла глаза.  — Так вот, где ты пропадаешь, когда занят. Пытаешь кого-нибудь, когда настроение появляется…  — В таком случае, первой гостьей оказалась бы ты, — пожал плечами тот.  — И как давно ты о ней узнал?  — В конце четвёртого курса. И до сих пор это прекрасный способ скрыться от раздражающих… личностей, — осторожно добавил Марволо, следя за её эмоциями. Ещё раз осмотревшись, она прикрыла рот, зевая, и села на край дивана.  — Неужто так не хочешь видеть свою пару на Святочный бал? — едко поинтересовалась Лейла, доставая учебники.  — Ахта не моя пара. Я сказал, что подумаю над предложением, чтобы она не разрыдалась на месте, и ко мне не прибежала половина школы. Попытать шанс, — фыркнул Марволо и добавил: — И я знаю, что это ты поторопила Пасагалью. Они с Ахтой там чуть не подрались, хотя мне было выгодно.  — Ты сбежал, — заключила Лейла и постаралась сдержать смех. — Как не стыдно.  — Не раздражай меня и пиши давай. Сегодня первую половину работы делаешь ты. А то потом уже твоя голова вряд ли будет работать, и делать всё один я не собираюсь, — она закатила глаза, но промолчала и аккуратно подписала пергамент. Пока Марволо вернулся к книге, которую активно штудировал последние недели, её тонко отточенное гусиное перо заскрипело по пергаменту; зажжённая свеча из чистого воска давала ясный, ровный свет и почти не щадила. Лейла списывала нужные строки, разбавляя скучный текст вводными словами и более простыми терминами, и часто зевала, прикрывая глаза. Трещали дрова в убаюкивающем камине, было тепло и спокойно, и лишь тихое дыхание разбавляло тишину. Спустя двадцать минут она устало выдохнула и, положив перо, протянула пергамент Марволо. Однако он с нахмуренными бровями настолько увлёкся книгой, что даже не заметил её.  — «Сто и один вариант отправить на тот свет»? Серьёзно, в нашей библиотеке есть эта книга? — Марволо резко поднял взгляд на Лейлу, что склонила голову набок и рассматривала прекрасно знакомую обложку с насмешкой, понятной только самой себе.  — Она не из библиотеки, — сухо ответил он и наклонился к столу. — Читала?  — Было дело, — ровным тоном произнесла она и улыбнулась, поймав его удивлённый взгляд. — Одна из моих любимых книг.  — Есть любимые темы? Может, закладки на каких-то страницах? — в свете камина сверкая глазами, спросил Марволо с нажимом. Лейла сощурилась и хотела уже уходить, когда дверь комнаты защёлкнулась, и она громко вздохнула. Нагло забрала из его рук книгу и пролистала до закладки.  — Ты ещё не дошёл до моего раздела…  — Без разницы, днём раньше или позже я всё равно узнаю, — фыркнул Марволо, прожигая её взглядом. Лейла закусила губу и, взвесив все за и против, аккуратно перелистнула несколько тонких листов. У неё было две любимые темы, но одну всё же захотелось оставить в тайне. Она указала пальцем на заголовок чёрным курсивом и с интересом пронаблюдала, как Марволо удивлённо вскинул брови. — «Самоубийство своим же телом»? Что за?.. И что же, — спросил он с нескрываемой насмешкой.  — Хочешь сказать, что владеешь этой Тёмной… нет, даже Чёрной магией, но не можешь нормально трансфигурировать перо?  — Мне больше нравится сама теория, — спокойно разъяснила Лейла, пряча нарастающее раздражение. Марволо потянулся за книгой, но она в ответ на издёвку громко хлопнула ей по столу, заставив стекло треснуть: — Но обучилась я только тем заклятиям, которые могут понадобиться в жизни.  — Они все могут понадобиться, — процедил он.  — Нет. Половина книги — это сумасшедший садизм и зверская жестокость.  — Но… — задумчиво начал тот, словно что-то переосмысливая.  — Без но! — повысила голос Лейла, еле сдерживая уже столь привычную злость. Лицо Марволо вытянулось, а глаза устрашающе сузились. — Ты спросил меня, я ответила. Я спрашивала твоё мнение? Нет. И ты всё равно, как всегда, стал оспаривать мои слова. Правда, я не в настроении ссориться, — удивительно быстро даже для себя вернув спокойный тон, подвела она. — Я хочу спать, а не слушать, что в очередной раз не права, так что открой эту чёртову дверь и дай мне уйти! Марволо играл желваками и буравил её пронизывающим, холодным взглядом ещё несколько минут. После чего отвернулся, громко выдохнул, сжав челюсть, и вернулся к сочинению. Дверь осталась закрытой, и от бури эмоций хотелось придушить Марволо, ходившего по тонкому лезвию её терпения. Она никогда не считала, что была лучше других, даже наоборот, ибо Гэндальф всегда учил её простоте и хитрости — всего в меру. Но не стоило забывать и про уважение к себе, и именно это она сейчас и отстаивала. Лейла не была легкомысленной, не могла позволить вытирать об себя ноги, и поэтому прогибаться перед эгоистичным слизеринцем не собиралась. С беззвучным вздохом она забралась с ногами на диван, отвернулась от него, положив книгу о крестражах на колени, и спрятала лицо в ладони. Холодный ветер между пальцев подействовал: Лейла медленно стала приходить в себя, каждой клеткой ощущая нарастающую слабость. Она не готова была признаться даже себе, чего ожидала от этого змея, но глубоко внутри понимала, что хотела услышать извинения или хотя бы щелчок двери. И всё же прекрасно осознавала только одно: ни первого, ни второго — ничего не произойдёт просто так. Лейла зажмурилась, и через пару секунд на плечи лёг мягкий плед. Спокойно укутавшись, она положила голову на колени и раскрыла сборник Лавруа на последней прочитанной странице. В последнее время она часто думала о Волдеморте и будущем Хогвартса, да и в принципе всего мира. Если он ненавидел маглорождённных и активно их истреблял, господство над маглами так же должно было быть в его планах. И до сих пор Лейла не знала, что делать, потому что не хотела вмешиваться в чужую историю. Единственный вариант, который крутился в голове, было как можно быстрее уничтожить всю информацию о крестражах. Однако это вызывало лишь широкую улыбку: Средиземье, Гэндальф, и свобода, за которую она боролась — это было в приоритете. Ей самой нужно было узнать всё о крестражах, и неизвестно, сколько месяцев, лет или веков это займёт. Оставалось лишь продолжать смотреть сны и делать определённые выводы. Кому нужно помочь уже сейчас, и какую проблему можно было предотвратить ещё в корне.  — Можно не дышать так громко? — наконец, хрипло произнёс Марволо, всё это время прожигающий её спину. «Могу хоть под землю провалиться и тебя больше никогда не беспокоить», — Лейла всё же отвлеклась от сложных мыслей и сосредоточилась на книге. Теперь комнату заполнял лишь треск дров в камине.  — И не думаю, что после отбоя тебя похвалят за прогулку по замку одной. Выход из Выручай-комнаты всегда в разных местах, а Макгонагалл очень любит в это время проверять коридоры, — безразлично бросил он. Лейла не ответила и, прислонившись головой к спинке дивана, аккуратно перевернула страницу. Стоило ей углубиться в чтение и почти погрузиться в атмосферу, описываемую Лавруа, в комнате снова раздался недовольный голос:  — Как думаешь, сколько людей в нашей школе, в этом огромном замке говорят на такие темы? Или хотя бы знают об этой книге? Половина седьмого курса до сих пор боится Дементоров и трясётся при произношении трёх убивающих. И как только ты — единственная, кто разбирается в этом, начинаешь отвечать и говорить хотя бы что-то, ты ничем не оправдываешь своё мнение. И вместо того, чтобы обосновать его нормально, как это делаю я, ты замолкаешь. Поэтому я его не поддерживаю и даже не могу понять. Как ты могла догадаться, это раздражает. Всё взаимно, — с нотой презрения сказал Марволо, заставив Лейлу нехотя отвлечься от книги и поднять глаза. — И когда разговаривают, смотрят на собеседника, а не в стену. Так что повернись лицом, или я сделаю это сам. Мысль, что он не побоится и точно коснётся её снова, камнем ударила Лейлу по голове. Она поморщилась и спустя минуту, когда за спиной послышалось копошение, медленно повернулась к Марволо. Тот замер, бегло осмотрел её непроницаемое лицо и холодно сверкнул глазами, заставив поёжиться. Она расправила плед и устало прислонилась головой к спинке, плотнее прижав книгу к груди. Ещё через минуту он снова впился в неё презрительным, мрачным взглядом, смотря прямо в глаза. Лейла неотрывно смотрела в ответ и не могла поверить, насколько они были чёрными, даже темнее волос, словно полностью были слеплены из угля. Краем глаза заметила, как он медленно сглотнул, и всё же не выдержала, устало прикрыв глаза.  — Я прекрасно понимаю, что не все умеют справляться с агрессией, а кто-то просто очень любит мстить, но эти проклятия, описанные в книге, хуже любого Круциатуса, и это ненормально. Я тоже не святая, но даже мне было неприятно читать некоторые описания. И хоть есть в этой книге и любимые мной методы, даже они припасены только на крайний случай, — тихо пояснила она. Марволо задумался и сощурился.  — Что за любимые методы?..  — Так и знала, что спросишь. Я покажу одно. Одно заклятие, и ты успокоишься, — он слабо кивнул и поджал губы, видимо, желая сказать что-то другое. Не обратив на это должного внимания, она протёрла глаза и сосредоточилась. Лёгким взмахом палочки оживила один из манекенов: дерево материализовалось, превращаясь в силуэт ведьмы с длинными тёмными волосами, остроконечной шляпой, длинным носом и скользким взглядом. Та стала громко, истерично смеяться и приготовила палочку, готовая к бою. Однако Лейла была быстрее: она резко вывела в воздухе крест и, обведя его кончиком палочки, чётко произнесла:  — Капилортэ, — оранжевый луч полоснул ведьму в живот, в мгновение обвил тело и коснулся волос. Чёрные патлы с остервенением вырвались из головы и полезли в рот: ведьма старалась сопротивляться, но пустой желудок дал о себе знать, пока Лейла спокойно сидела на диване и с интересом наблюдала за происходящим. Та пыталась вытащить локоны изо рта, но они, зачарованные Чёрной, как правильно выразился Марволо, магией, прокладывали путь всё глубже и глубже. От отвращения ведьма стала задыхаться, после чего согнулась пополам и рухнула на пол, наблюдая за кончиками своих волос, залезающих в рот. Прошло не больше пяти минут её истошного крика, прежде чем она замерла, и глазницы её покрылись тёмной плёнкой.  — Первым делом заклятие удаляет из желудка всю еду, и у человека появляется чувство животного голода, будто он слишком давно не ел. За этим сразу же следует головокружение и слабость, ведь люди не живут без еды и воды больше недели. Главная работа заклятия: лучи выдирают волосы и заставляют те лезть в рот, — спокойно продолжала Лейла, склонив голову набок и наблюдая за замершим Марволо. — Дыхательные пути забиваются, человек задыхается от своих же волос. Не проходит и нескольких минут, как он задыхается и умирает. Как известно, если в организм долго ничего не попадало, желудок начинает поедать сам себя. Волосы же в остатке желудочного сока разлагаются, из-за химической реакции медленно испаряются. Поэтому, если авроры всё же захотят проверить, что послужило причиной смерти, они найдут в желудке собственные волосы мёртвого и сочтут это за самоубийство. Потому что само заклинание не оставляет следов, — закончила она и ещё крепче запахнулась пледом. Марволо повернул к ней голову и ещё несколько минут, изредка моргая, удивлённо смотрел в глаза. Потом взял палочку, усмехнулся и встал с дивана, развеяв всю лёгкость.  — И это ты считаешь не жестоким? — саркастически протянул он.  — Менее жестоким, чем остальная часть книги. И… это весьма практично, — тихо ответила Лейла, но Марволо услышал. Встал напротив манекенов и с короткой улыбкой ещё раз взглянул на неё, думая о чём-то своём. — Ты выпустишь меня?  — Нет. Только, когда закончу, — он пронаблюдал, как Лейла обессиленно вздохнула и удобнее расположилась на диване с книгой в руках, скрываясь от него за спинкой. В очередной раз зевнула и погрузилась в чтение, слыша негромкий шёпот, чувствуя детскую радость ветра, спиралью обвивающего вылетающие с палочки Марволо заклинания. Или заклятия, она не особо вслушивалась. Только после двадцати минут, когда смысл прочитанного стал теряться далеко в сознании, скрываясь за силуэтами школьных развалин, змеиного лица Волдеморта и Пожирателей Смерти, она подняла взгляд и медленно сглотнула. Марволо стоял в центре комнаты с испариной на лбу в одной белой рубашке. Зелёный галстук был спущен и произвольно болтался над расстёгнутой верхней пуговицей, рукава были завёрнуты до локтя, оголяя жилистые руки, а волнистые волосы заметно растрепались и теперь спадали на оба глаза. Но ещё больше Лейлу завораживало другое: на протяжении нескольких минут она наблюдала, как Марволо, окружённый оживлёнными манекенами, уворачивался от них и искусно взмахивал палочкой, сосредоточенно отрабатывая каждый шаг до идеала. Магия эта была далеко не слабая — все заклятия были взяты из его книги, и сейчас он, изредка покачиваясь от своей же силы, бился с людьми на последнем дыхании. Легко отбивал проклятия и сглазы, резко уклонялся, успевая стрельнуть в траву-верёвку, что старалась связать его ноги, и при этом сохранял чёткость в каждом движении. Лейла видела, как ему приходилось крепко удерживать в руках палочку, чтобы не отлететь к стене от мощи данной магии, но даже это не позволяло ей сказать, что он не отлично владел совершенно новыми заклятиями. Наблюдая за его отточенными до превосходства шагами, она подняла глаза к его равнодушному лицу и резко встретилась с его азартным взглядом. Марволо, участвуя в дуэлях, всегда смотрел так на соперника, хоть и с небольшим презрением, потому что точно знал, что победит. Сейчас в угольных глазах метались искры азарта, удовольствия, наслаждения. И он смотрел прямо на неё. Внизу живота затянулся тугой узел и резко кольнуло в груди. Марволо коротко хмыкнул, облизнув губы, и быстро ушёл вниз от летящего зелёного луча. Порыв ветра дёрнул прядь волос, закрыв ей глаз, и Лейла, еле сохранив спокойствие, улеглась обратно на диван, судорожно выдыхая. Что, во имя Мерлина, на неё нашло, она понять не могла, но слабость, усталость и осадок от эмоциональной бури взяли своё. Перелистывая страницу, Лейла осознала, как стало тепло и спокойно, поэтому медленно прикрыла глаза и провалилась в сон, полностью уверенная, что проснётся в этом же месте. Стоило ли говорить, что утром по обычаю прозвенел будильник, и она проснулась в своей кровати, крепко укутанная в пропахший красным деревом плед? С запиской: «Клянусь, если ещё раз в вашей башне Пасагалья чуть не врежется в меня под чарами, ты полетишь на пол, а она - с лестницы» на тумбочке. Вот и Лейла не знала, что ей об этом думать и как приучить себя вовремя уходить.

*

 — Лейла, смотри, моей маленькой дочурке подарок. Как думаешь, ей понравится? — сверкнув ярко-зелёными глазами, с неподдельным интересом спросила мисс Шармила.  — А что внутри? — улыбаясь и параллельно расставляя кружки с лимонадом, поинтересовалась она. Шармила — старенькая колдунья с хитро посаженными глазами и очаровательной улыбкой, покрутила подвеску с маленьким прозрачным бутыльком, в котором переливалась серебристая жидкость, над лампой и загадочно сощурилась.  — Яд Тентакулы. У нас в семье считается традиционным оружием против сглазов… ну или, если малышка захочет кому-то насолить, — хрипло протянула она, заставив Лейлу тихо рассмеяться.  — Тогда я уверена, это очень нужная вещь. И красивая. Мне бы такое понравилось. В преддверии Рождества и Нового года Белую виверну было не узнать. В углу красовалась сочная зелёная ёлка с чёрными мутными шарами, осыпающая любого подошедшего иголками и пританцовывающая в такт музыке радиоприёмника. В центре столов поставили подсвечники, балкон второго этажа был украшен переливающейся мишурой, а головы кабанов, свиней и прочих животных, до этого спокойно наблюдающих за работой паба, мистер Рондаль обкрутил пластиковыми бусами в виде черепов. Как пояснила Кэрол, это был их ежегодный декор, и всем посетителям он очень даже нравился. Сказать, что у Лейлы с Кэрол не было ни минуты отдыха, ничего не сказать. В период подготовки к праздникам паб не пустел ни на одно место: проводились десятки сделок, давние знакомые, наконец, находили время и встречались за кружкой пива. Вторая половина доделывала рабочие отчёты, с громким вздохом ставя заключительные точки или жирные печати, а остальные уже мысленно были в отпуске. На столах звенели монеты, рябило от изобилия подарочных упаковок, но главное, что все улыбались и от души смеялись, сотрясая помещение громким стуком кружек. Пока не завысили цены, все старались купить как можно больше подарков, и, честно говоря, ассортимент артефактов просто поражал и приводил Лейлу в восторг. Шайверетч расцвёл на глазах, с широкой улыбкой считая под конец дня прибыль, ибо весь его товар разлетался как горячие пирожки. Старушка, торгующая праздничными платьями и мужскими костюмами, помолодела на несколько лет и даже позволила себе несколько бокалов вина в честь огромной прибыли. Поэтому под конец субботы и воскресенья Лейла настолько уставала, что еле доходила до своей комнаты, что уже там говорить о встречах с Марволо, который так же был чем-то занят. Она аккуратно поднималась по скрипучей лестнице и, слушая храп с нижних этажей, без сил падала на кровать. И вот, всё почти встало на свои места. Если бы не очередной кошмар. После ночи в Отделе Тайн и битве за Хогвартс уже ничего не было столь страшным. Пугающим? Да. Пробивающим до костей? Она проснулась посреди ночи с охрипшим голосом и мокрой спиной. Но реагировала уже не так эмоционально: ей удалось совладать с собой и быстро успокоиться. Она ведь всего лишь увидела смерть Дамблдора. Как, ещё школьник, Драко Малфой выставил на слабого, обезоруженного профессора палочку и с дрожью в руках цедил, что обязан это сделать.  — Я обязан это сделать. Обязан убить вас… иначе он убьёт меня, — под конец голос Малфой трясся не хуже самого парня, а по бледному лицу скатывались слёзы. Слёзы безысходности. Волдеморт в очередной раз решил поиздеваться и приказал убить Дамблдора самому юному Пожирателю Смерти. И страх в его глазах действительно воздействовал на Лейлу не хуже детских слёз. А потом всё как всегда разворачивалось с бешеной скоростью: пришла Беллатриса, постаревший Дамблдор казался совершенно спокойным, а потом на Астрономическую башню поднялся Северус Снегг. Кто это, она так и не узнала, но даже Дамблдор молил его не делать этого. Черноволосый мужчина с равнодушным видом взмахнул палочкой, и самое страшное Непростительное полетело прямо в профессора. На лице отразилась тень испуга, после чего он побледнел и со свистом полетел с Астрономической башни. Так Лейла и проснулась. Она не могла сказать, что очень переживала, ведь не имела привычки привязываться. И Дамблдора, хоть он сделал для неё очень много хорошего, назвать близким человеком она не могла. Вот только совершенно другим было сидеть на его уроке рано утром и разглядывать каждую появляющуюся морщину, сравнивая с будущей копией, записывать каждое слово и следить за блуждающими по классу глазами, что сейчас казались даже печальнее, чем во сне. Это было ненормально. Казалось, ещё чуть-чуть, и Лейла начнёт видеть мёртвые души, медленно сходя с ума. Поэтому последняя неделя перед каникулами началась, честно говоря, ужасно. Она раздражалась от каждого звука, пыталась отдалиться от людей, хотя было ощущение, что они превратились в пчёл, слетающихся на мёд. Такими шумными коридоры ещё не были никогда: все норовили толкнуть в плечо, протиснуться на лестницу быстрее Лейлы и наступить на ногу специально. Понятно, что к концу дня она готова была проклясть всё и всех на шипящем синдарине. *** Том ненавидел понедельники. Неделя началась с ночного собрания, где Долохов снова подвёл его, чуть не рассекретив их общие намерения в письме отцу, а в библиотеке, где он провёл вечер воскресенья, пропала нужная ему книга. Именно, когда та понадобилась ему, кто-то из слабоумных школьников решил почитать об истории Хогвартса, ведь это так необходимо под конец семестра. Том готов был придушить всех на своём пути, ведь Хогвартс сейчас больше напоминал муравейник, где не трудились, а звонко ржали, намеренно врезались в него после бессонной ночи и раздражали новыми сплетнями. Однако это было не всё — под вечер в горле стало часто пересыхать, а ноги уже изнывали от усталости. Диппет решил проверить отчёты по школе, по факультету, провести со старостами инструктаж на последние дни. Кто куда и кого должен сопровождать, кто, где и за кем обязан следить… Том готов был взорваться от раздражения и только вечером в Выручай-комнате смог выплеснуть все эмоции, превратив их в огромный магический шар. Взял с собой и Харрисон, что сегодня так же была раздражительна, и впервые её понимал. Та сидела и спокойно дописывала сочинение, не мешая и не задавая дурацкие вопросы. Порой Том засматривался на неё, пытался прочитать, спокойна ли она или нет, и как себя чувствует, ибо весь день проходила бледной, постоянно о чём-то размышляя. Когда, возвращаясь в спальни после отбоя, они почти дошли до когтевранской башни, Том резко прокашлялся и остановил её. Харрисон, кусая губы, повернулась к нему и вопросительно склонила голову набок.  — Если что, я не пойду с тобой к Диппету, — сразу предупредила она, заставив его усмехнуться. Да, этому старику явно не хватило дневного собрания, и вызывать Тома к одиннадцати ночи в кабинет стало для него нормой.  — Я уверен, что справлюсь сам, — закатив глаза, он хмыкнул и, тихо выдохнув, облизнул губы. Облокотился на стену и, смотря в серые глаза, спокойным тоном проговорил: — Чуть не забыл спросить… Уверен, ты знаешь про Святочный бал на неделе. Пойдёшь со мной? — голос охрип, и последняя фраза получилась слишком резкой. Том мысленно фыркнул и ровным тоном добавил: — На бал. К сожалению, как староста, я обязан там быть. Неосознанно он затаил дыхание и, сжав кулаки, терпеливо уставился на Харрисон. Стоило ему закончить, на усталом лице расплылась короткая улыбка, а глаза заинтересованно осмотрели его с ног до головы, пытаясь скрыть удивление. Как оказалось, это было вовсе не сложно.  — Спасибо, Марволо, за приглашение, — тихо ответила она и резко поджала губы. — Но я не смогу пойти с тобой. Внутри что-то оборвалось и стремительно полетело в бездну. В груди свернулся комок, дыхание стало поверхностным, а лоб напрягся. В висках неприятно закололо, а в горле образовался неприятный ком. Пока Том не почувствовал до боли знакомое чувство — ярость. Он прочистил горло и, мазнув языком по щеке, усмехнулся. Харрисон ещё раз улыбнулась и продолжила тянуть за нужную нить:  — Прости. Но я уверена, у тебя есть много других вариантов…  — Как я мог забыть, — насмешливо протянул Том. — Нортон был обязан подоспеть за тобой.  — Эм… нет, Марволо, — неуверенно ответила она, усмехнувшись. — Я просто…  — Ну, Рамос вряд ли изменил бы своим традициям и пригласил Пасагалью. Или я чего-то не знаю? — завёлся он, чувствуя, как начинает закипать кровь.  — Не начинай, пожалуйста, — попросила та тихим голосом, сжав челюсть. Том же не мог молчать. Сам факт того, что кто-то кроме него смел трогать Харрисон, смел приглашать, и она согласилась, заставлял его руки трястись. Именно он таскал её в кровать, в башню, в свою спальню, ловил с высоты и рассказал немногие из своих тайн. И Харрисон предпочла ему какого-то идиота, покусившегося на его источник информации. Внезапно в мыслях всплыла знакомая фамилия.  — Прошу прощения, — приторно процедил Том, испепеляя её взглядом. — Ты согласилась идти с Лестрейнджем. Конечно, мальчик в тебе души не чает, — растягивая слова, он наклонялся к ней ближе и ближе, получая яростный блеск серых глаз в ответ. — Вот только не думал, что ты не сможешь его раскусить. Жаль, я ожидал от тебя большего.  — Ты не даёшь мне сказать…  — Только потом не рыдай, когда узнаешь его вторую сторону. И поверь, такие скелеты на своих хрупких плечах ты не понесёшь. Струсишь и убежишь, — прошипел он в лицо Харрисон, чувствуя её напряжённое дыхание. Хотел молчать, увидев, как в глазах появляется открытая ненависть — лютая и пугающая, но не мог остановиться, горя изнутри.  — Будь… по-твоему, — процедила она и, спокойно развернувшись, почти скрылась за поворотом. Однако внезапно остановилась, обернулась и подошла непозволительно близко. Лицо Тома вытянулось: в её глазах плясали черти, но ещё никогда он не видел её такой сдержанной. Ненастоящей. Она спокойно склонила голову набок и коснулась холодным пальцем его упавшей на лицо пряди. Мягко, неестественно аккуратно вернула её на место и, дурманя пронизывающим взглядом, дотронулась до галстука.  — Ты сейчас почти сорвался с цепи за всё плохое и хорошее. На меня. Опять, — медленно, выделяя каждое слово, низким голосом проговорила она, резким движением дёрнув галстук на себя. Том рыкнул, наблюдая за её действиями, и готовился съязвить после её жалкой тирады. Тем временем Харрисон осторожно подравняла съехавший галстук, наклонилась ближе и холодно прошипела: — Но ты не забывай, что через пару минут будешь миленько сидеть у Диппета. А ты ведь староста: играешь главную роль в нашем погорелом театре. Никаких эмоций, кроме маски прилежного мальчика, быть не должно, — с лживым сожалением прошептала она на ухо. Том до боли в челюсти заскрипел зубами, в надежде не сорваться на ведьму. — Сдвинутый галстук точно бы заметили, да и прядь упала… А ты ведь префект. Ты должен быть идеальным. Приторным, ненастоящим вруном, но идеальным. Не забывай это, Том. Нить терпения лопнула. Он вспыхнул и грубо схватил её за шею, наклонившись так близко, чтобы их губы находились в миллиметре друг от друга.  — Никогда… — прохрипел Том, не контролируя себя. Она нагло смотрела в ответ и бросала ему вызов. Непосильный для неё вызов. — Никогда не смей называть меня по имени, ведьма. Иначе я обещаю, ты пожалеешь… Её яростный взгляд словно по щелчку переменился. Лицо побледнело до неузнаваемости, а в серых глазах за секунду сменилось столько эмоций, что Том нахмурился. Словно она пересматривала фильм: ненависть сменялась осознанием, растерянностью, немым вопросом и страхом? Он резко отпустил её, хотя был уверен, что даже не сжимал горло и не душил, и увидел, как её глаза пугающе остекленели. Ноги Харрисон подкосились, и Том поспешил подхватить её, но не успел: она резко отпрянула от него и вздрогнула, рукой хватаясь за стену.  — Что с тобой? — холодно поинтересовался он, подходя ближе. Харрисон была похожа на фарфоровую куклу, готовую вот-вот треснуть. Её губы посинели, а в глазах застыл страх, сменяющийся ужасом, будто она увидела ходячего трупа, хотя Том был уверен, что даже тот не напугал бы её. Он обернулся, коротко осмотревшись, и никого позади не нашёл, после чего догадался. Харрисон говорила, что приступы слабости накатывали совершенно спонтанно и отнимали все силы. Но только он хотел подойти и осмотреть её ближе, как та попятилась назад и быстро ринулась к портрету.  — Доброй ночи, — хрипло и на удивление совершенно спокойно проговорила она, прежде чем скрыться за картиной. Ещё минуту Том отходил от нахлынувшей ярости и осмысливал всё, что наговорил. Но больше всего его волновало то, что произошло сейчас. Что-то было явно не так…