Только ты и я

Впервые за долгое время Лейла наслаждалась каждым куском ванильного пирога. Тесто таяло на языке, и никакое мясо, которым так громко чавкал Джек рядом, не могло сравниться с этой сладостью. «Неужели это показательное выступление для меня? Или для водички вот в том кувшине?» — воздух приподнял бровь и уселся в миску с сушками — Лейла изобразила улыбку и отвела взгляд, тут же подавившись от удара холодной клешни по спине. «Совсем обнаглел?» — тут же вытянулась она. «Мы наблюдали за тобой всё время с тех пор, как Великий Эру лишил тебя сил, — его далёкий голос помрачнел, и лик лениво закрутился вокруг Фионы с Кевином, — ты была права, свобода оказалась не такой уж привлекательной, и мы не могли ничего сделать. Мы были вынуждены вернуться в образ жизни, который вели до твоего рождения: без права оживать и показывать настоящую силу даже несмотря на то, что происходило в мире. Поэтому всё время мы просто были рядом: природа первые дни не находила себе места. Это было непривычно… что никто не ставит нас на место и не позволяет показать всю нашу мощь…» Лейла опустила глаза и кое-как проглотила несчастный кусок. «Но мы не хотели далеко уходить, так что летали вокруг тебя и всего, что с тобой происходило. Мы видели, сколько дней ты не ела». «В смысле, я?..» «Клевать носом пару кусков хлеба? Очень по-эльфийски, но здесь это не работает. Тебе было плохо, и сколько бы я, сколько бы вода ни кричала, ты нас не слышала. Это было ужасное зрелище, хозяюшка, — горькая усмешка. — Может, законную связь мы утеряли, но ты так долго была со мной… что не общаться с тобой, не слышать твоих мыслей, видеть твои переживания и не иметь возможности помочь, было неприятно. Ты сама говорила, что я — очень могущественный. Эру утверждал, что природа и все её составляющие по отдельности сильнее всех существ вместе взятых. То же самое со зверями, с водой, землёй… И почему-то в такой смешной ситуации никто из нас не мог тебе помочь. Мы тоже почувствовали себя беспомощными. Поэтому сейчас мы больше не позволим тебе голодать из-за какого-то змея. Он тоже питался одними жидкостями в этих ярких склянках, но на него как-то всё равно». «Серьёзно?» «Не переводи стрелки. Если будешь играть с нами, водяной не побоится и при всех выползет из кувшина», — кружка громче, чем следовало, приземлилась на стол, и когтевранцы рядом тут же смолкли. Лейла смущённо улыбнулась и кивнула Джеку, так эмоционально рассказывавшему о последнем квиддичном матче, будто его слушала. «Ну и манипуляторы», — сдержанно подумала она, взглянув на сверкнувший инеем в глазах воздух. «Учились у лучшей», — Лейла хмыкнула, но смолчала и невольно выпрямилась. Кончики пальцев похолодели, и металл вилки неприятно царапнул кожу. Фиона вопросительно приподняла бровь, но она лишь отмахнулась и поджала губы. Шея так и желала свернуться, чтобы посмотреть назад, чтобы просто убедиться в каких-то своих догадках, хотя всё было предельно известно и ясно, ведь они зашли в зал почти одновременно… они оба до сих пор сидели друг к другу спинами. Будто мрак не сошёл с душ, будто ломающего изнутри разговора так и не было. Лейла многое понимала, в том числе и это: обоим следовало отойти от сказанного или услышанного, следовало как следует поработать над собой и распределить мешавшие мысли. Кто-то, вероятно, горел желанием вымыть рот с мылом, а кто-то всё-таки завершить обряд и избавиться от сбивающегося дыхания при одном лишь воспоминании. Когда она объясняла Ахте, как работают бабочки в животе, она ни на долю не соврала — чувство терпкое, липкими пальцами парализующее и мозг, и тело, и стать от него зависимым можно легче, чем кажется. Лейла снова их чувствовала: снова вспоминала угольный взгляд, пропитанный ненавистью на себя и злостью на неё, снова жевала этот гнилой и душный ком в горле и глотала каждую волну мурашек, впивавшуюся в кости. Сказать, что она стала переживать вдвое сильнее, ничего не сказать, и контролю дрожь в пальцах не поддавалась. Искренние чувства и сопереживания, орк их пробрал. Ничего не было просто и легко, не было определённого ответа, что между ними с Томом происходит, и это чертовски тревожило. Однако снова её слова, эмоции и движения были скованы — природа следовала за каждой переменой в груди и не скупилась на самые резкие всплески то ливня, то порыва ветра. К этому пришлось привыкнуть заново и моментально — она не была слабой, да и к тому же показывать Дамблдору с Томом через погоду, что творится в груди, не хотелось. Оба манипуляторы до мозга костей. — Я пойду пройдусь перед уроком, — ком в горле приглушил голос, но все услышали. Короткая улыбка, и Лейла спустя пару минут оказалась на ведущей к озеру дороге. Солнце выглядывало и приятно щекотало нос, лик воздуха обвился мягкими щупальцами вокруг шеи и уселся на плечах. «Я не буду тебя беспокоить, — шепнул он без знакомой тени сарказма, — но не расслабляйся. Это ненадолго». Взгляд опустился на блестящую озёрную гладь, а пальцы сжались в кулаки. Лейлу слишком сильно беспокоило, что Том планировал сделать крестраж как можно быстрее. Потому что неизвестно, сколько людей падёт от его рук в этот раз. Для создания крестража нужна минимум одна смерть, но что, если Том из-за злости на себя — за якобы слабость, за эмоции по отношению к ней, захочет доказать себе, что остался таким же жестоким Лордом, и убьёт гораздо больше невинных людей? И главное — ей ужасно не нравилось, что Том торопился. Торопился так, что уже сам не понимал, чего хотел. Она не просилась в гостиную, не пыталась лезть к Тому и что-то снова доказывать. Такие ссоры быстро не проходили, их концовки тем более, и обоим было о чём подумать. Том страшился своих чувств, это было понятно, а Лейла до сих пребывала в шоке. Она просто не могла поверить, что вернуть силы оказалось возможно. Не могла поверить, что услышала такие важные слова от него. Вообще серьёзно казалось, что это очередная шутка, или сон, или иллюзия. Иначе, если это правда, неужели она могла теперь спокойно жить и не рвать себя изнутри своими же догадками? Сейчас всё казалось предельно простым и одновременно удивительным: Эру нельзя обмануть, Эру нельзя заставить смиловаться — так что это не было совпадением. Глубокий вздох не помог: руки дрогнули и прикрыли рот. Тепло мёдом заливало грудь и обволакивало лёгкие, и Лейла не могла остановить поток мыслей, её снова бросало в дрожь. Сам факт, что ею кто-то по-настоящему дорожил… и это не касалось родителей, причём уже давно поселивших рядом с Эру, не касалось и Гэндальфа, что просто пообещал опекать её. Том дорожил ей, Том хотел быть рядом только с ней — он думал об этом и говорил искренне, а трудности в произношении признания только подтверждали это… Страницы романа были потрёпаны, но изучены вдоль и поперёк. Лейла закончила его: вчитывалась в каждую строку, искала подводные камни и гадала, какие страницы заинтересовали мальчика в таком же возрасте сотню лет назад. Оказалось, книга была не про влюблённость, даже не про месть или путешествие. Тот самый рыбак Блас забрал в своё путешествие игрушечного мишку. Это была одна из немногих вещей, что главной героине и по совместительству его неразделённой любви — Карле, оставила младшая умершая сестра. Как всегда — во всех романах присутствуют детские травмы, оставленные мёртвыми вещи и неинтересные обществу главные персонажи. Лейла перелистывала страницы и отмечала, как некоторые абзацы были подчёркнуты жирной полосой и вдобавок обрисованы её пометками. Она и не думала, что идеи людского мальчика рыбака восхитят её. Не волшебника, а обычного бедного ребёнка. Она многое недооценивала и теперь жалела. Забрав игрушечного мишку, Блас отправился на лодке в главный пункт назначения: перед этим он оплыл десяток мелких, необитаемых островов рядом со своей деревней и наконец-то выбрал определённое место. У этих островов не было названий. Тут постаралась та самая эрозия. Ветры и волны океанов и морей разрушают скальные породы и превращают их в очень маленькие кусочки. Ветер перемещает зёрна, землю, волочит её по всему свету, и в результате там прорастают кусты да деревья. Блас оказался остроумным: выбрал остров с выточенной в скале пещерой и поселился там с запасом еды, воды и одежды. А потом всё это начало заканчиваться, спать на мокром песке не доставляло удовольствия, а лодку и вовсе одной ночью смыло волной. Ловить рыбу было не на чём, как и вернуться обратно, даже при малейшем желании — именно тогда оно появилось. Тогда и началась его вторая жизнь. Пришлось учиться точить оружие, строить мебель, искать провизию. Таких историй была уйма — обычно они стояли на стеллажах, предназначенных для первых курсов. Чего стоил тот же самый «Робинзон Крузо» магловского писателя? Эта книга точно так же была про возрождение человека в общении с природой. Про познание себя. Блас повёл себя как настоящий мальчишка — своровал вещь Карлы и забрал её с собой, оставив любовные письма рядом с подсказками, где его найти, ибо думал, что она и правда найдёт его и кинется в объятия. В книге он несколько страниц раскаивался и жаловался, каким глупцом был, ведь если не эта агония чувств, то он бы спокойно жил дальше с семьёй. Однако к тому моменту он уже научился мастерить из деревьев и мог запросто сделать себе лодку. И сделал — только для того, чтобы ходить за рыбой, а не вернуться в деревню. Блас провёл несколько лет в одиночестве, но при этом изменился и расцвёл до неузнаваемости — если прочитал бы это всё Том, точно скривился б, но Лейла верила. Искренне верила, что мать природа помогает всем, кто просит милостыню, и открывает в них второе дыхание: иногда даже мозг и сердце. Блас нашёл себя, отрёкся от общества, порой принимая в гости заблудившихся рыбаков, и таким образом прославился. И всё шло спокойно до тех пор, пока на остров не приехала Карла. Спустя несколько лет, выросшая и изменившая — всё такая же красивая в его глазах. Та, что поначалу описывалась как школьная красавица с комплексом Бога и любовью к издевательствам, оказалась не такой уж злой. Со своей историей и проблемами, поначалу она и правда не видела ничего интересного в Бласе. Не хотела его обижать, но среди подруг не могла делать иначе. Однако, когда вместе с ним пропала и игрушка сестры, а на её месте появилась записка, Карла призадумалась. Там были извинения, долгие и нудные, а потом и признание в любви. Она прошла все стадии: не желала принимать тот факт, что этот заучка посмел украсть такую важную вещь. После была в ярости от такого поступка, а потом и от бездействия, ибо совершенно не знала, куда он делся. Блас сказал, что сделал подсказки — но кто он такой, чтобы помыкать ей?! Кто она такая, чтобы тратить время на какие-то игры?! Порой Лейла читала её монологи и улыбалась — она отчётливо видела в этих противостояниях мысли себя. Потому что сколько бы гнева ни выливалось, под конец интерес брал своё, и кожу начало колоть волнение. Карла не начинала поиски очень долго, думая, что уже обойдётся без игрушки любимой сестры. Только внезапно найденная вторая подсказка и вместе с ней несколько писем, адресованных ей, изменили планы. Не сразу, Карла долго сомневалась, но начала замечать, как перечитывала все написанные ранее слова, все метафоры и сравнения, которыми он описывал её несмотря на издёвки, и начинала медленно изучать своего одноклассника. Карла не догадывалась, что у него был такой красивый литературный язык: что заучка не разговаривал терминами, а высказывал мысли и буквально завораживал каждым словом. Карла не догадывалась, что Блас смотрел ей в глаза и научился отличать, когда огни у зрачков полыхают от скрытой злости, когда — от обиды, и ещё лучше — от счастья. Страница за страницей, запись за записью: в его комнате, куда привела подсказка, оказалось много исписанных мыслями тетрадей, и Карла была сама не своя. Всё завертелось как в самых желанных снах: многие писатели твердили об идее написать книгу, где главный герой обращается к читателю и под конец влюбляется в него, так же и в обратную сторону. Только никто этого так и не написал — а у обычного рыбака получилось. Через письма и признания, которые он наверняка думал, никогда не будут прочтены, Карлу начало тянуть к нему. Сначала она просто истерически хохотала в голос: только кто-то обратил на неё внимание, только написал комплиментов, чем другие, а она уже бежит его искать. И всё же со временем подсказки находились сами собой: оказалось, у них было одно и то же любимое место для размышлений — обрыв на северной стороне деревни, были схожие взгляды на жизнь и в литературе. Карле действительно захотелось его найти: тянулись месяцы и годы, его семья беспокоилась, но Блас до сих пор не возвращался. А если это и правда всё из-за неё? Если он уже давно погиб: захлебнулся или был убит? Да… да, Карла влюбилась — Лейле это казалось очевидным, она же была теперь экспертом. И влюбилась так, что начала переживать, порой даже плакать от неизведанности и безысходности. Ей хотелось просто убедиться, что он был жив и спокойно продолжал существовать. Здесь Карла и раскрылась с новой стороны — и опять удивила Лейлу. Оставленные загадки имели сотни концов, сплетались с паранойей и бессонницей, и никогда не давали точного ответа, правильно ли она подумала. Но всё получалось — Карла была действительно умной и догадливой, ведь кто мог бы догадаться, что «последнее сокровище в моём первом сокровище», это последняя часть загадки, которая нашлась в купленной Бласом первой лодке. Не важно, что она была продана, не важно, что уже почти разваливалась, Карла сложила паззл и нашла её — нашла и конверт в двух скреплённых колючей проволокой досках. Кто, кроме неё, мог догадаться по последним строкам «пройди все пять пешком, направо и налево посмотри, и клад отметь. Конечный сундук совпадает с моим, морским», что если нарисовать пройденный путь от каждой из пяти главных подсказок, то он совпадёт с расположением острова Бласа. В этом всём следовало быть уверенной на сотню процентов — путешествие в воды всегда являлось опасным развлечением. И в записках, в описании своих мыслей и письмах Блас дал Карле эту уверенность. Лейла пылала белой завистью — они доверились друг другу через жалкие строчки чернил, в то время как они с Томом спустя столько дней бок о бок: уже сразившись вместе, сбежав, убив, поругавшись и помирившись сотню раз, никуда в доверительных отношениях не продвинулись. Книга закончилась счастливым концом, не иначе — они нашли друг друга и заново влюбились, после чего уехали подальше ото всех и основали семью. Глаза кололо от переизбытка счастья и доброты на последних страницах, но Лейла прожевала недовольство и книгу всё-таки закончила. Легче не стало: что именно зацепило Рэйдена, взял ли он вообще что-то оттуда для создания своей загадочной пропажи? Никто не ответит, хоть к великим Дамблдору или Грин-де-Вальду обращайся. В книге действие происходило в Испании, Рэйден жил в Японии. Поехал ли он туда же и просто обманул всех? Было ли это выгодно, или у Лейлы начиналась паранойя? Слишком много вопросов не соответствовали количеству ответов — тех почти не было. Стоило хотя бы взглянуть правде в глаза: в отличие от Бласа, Рэйден был потрясающим волшебником во всех сферах магии, он без труда скрывал свои похождения и в Тёмных искусствах, а потом и вовсе безжалостно убил родителей. Он был гораздо умнее и могущественнее, соответственно мыслил шире, глубже… Было так иронично читать и ловить себя на мысли, что первый возможный создатель крестража был влюблён и ступил на этот тёмный путь лишь ради своей возлюбленной. Неужели всё было так плохо, и пришлось пойти на такие действия? Ведь убивать людей, а потом разрывать душу на куски, не оправдывается горем, горе парализует. Любовь мотивирует куда сильнее — так всегда утверждал Гэндальф, хоть Лейла не была с ним солидарна и не верила. До некоторых времён: сейчас порой она не узнавала сама себя, когда думала о Томе, когда делала что-то и оценивала возможный ущерб обоих. Она вытаскивала нож из его живота, боясь сделать даже одно лишнее движение, хотя прекрасно знала про крестражи уже тогда. Она мёртвой хваткой держала его при побеге от Грин-де-Вальда и постоянно пыталась сдержаться, чтобы и слова о появлявшихся проблемах не сказать. Но даже так Том всё равно всё узнавал и после часовых лекций с недовольной физиономией объяснял ей план, порой даже без плана вёл за собой с уверенной хваткой. Может, ей это казалось, но из-за этого чёртового змея мир менялся, решения её становились более утончёнными, спланированными, и порой даже из-за него приходилось останавливаться. Либо влиял на это он сам, врываясь и руша всё, что Лейла соорудила, либо заставлял подстраиваться под его логику, нашёптывая насмешки в ухо. Злость бурлила в груди каждый раз, когда его план оказывался хорошим, и она готова была царапать руки, так её всё это раздражало. И хоть от своих выстроенных лестниц она никогда не отходила, потому что здравый смысл побеждал, Том редко знал, какие детальные цели её преследовали, ей жутко не нравилось, что предложения змея действительно заставляли сомневаться. Никогда такого не было! Никто не обладал такими идеями, вывернутыми в сложных ситуациях наизнанку, никто не думал, как она, никогда! Так какого чёрта их Бог дал право этому мальчишке мыслить иначе?! И всё же, если говорить о книге: кто смог заинтересовать остроумного и одарённого юношу? Может, во всём была виновата семья? Может, вравшие о его рождении родители повлияли на выброс тёмной, жгучей обиды? А если учителя и вовсе были в сговоре с Рэйденом и выдумали историю про этот чёртов роман?! Пальцы готовы были продырявить книгу, от нагрянувшей ярости Лейла сжала челюсть так, будто хотела, чтобы та раскрошилась. — Вот ты где! Ребята! — послышались радостные голоса, и громкий, приближающийся прямо к ней топот. Не успело лицо вытянуться и расслабиться, как Лейла упала с камня и вжалась в землю под массой детей. — Мисс Харрисон! — У нас отменили первый урок, — щекотнул ухо Майк и захохотал. — А ещё мы узнали, что ты закончила ходить на факультативы. — Лейла, ты наконец-то свободна! — расцеловала её щёку Кайя. — Как только нам сказали, где ты, мы сразу сюда! — Ты даже не представляешь, что происходит на уроках, у нас уже столько сборников рассказов! — Подождите… кто сказал вам, что я закончила заниматься? И как меня найти? — Лейла отряхнулась и тут же нахмурилась, хотя улыбка от взглядов десятка первокурсников вырывалась сама собой. — Мистер Лестрейндж с мистером Малфоем, — любезно ответила Марго — остальные поддакнули. Лейлу резко обдало теплотой: она прикусила нижнюю губу и сдержанно кивнула. Неужели эти двое вообще знали, что она существует в их жизни? Казалось, уже давно забыли. — В таком случае… они правы, к экзаменам я либо подготовилась, либо уже полностью их провалила, — из палочки вырвались светлые лучи, и сломанная ветка преобразовалась в длинную скамью. Напряжённая тишина надоела, и Лейла всё-таки подняла глаза. — Рада снова видеть вас всех на заседании ленивых. — Эй! — Каких таких ленивых?! — Ладно, ладно. Прежде, чем вы расскажете, что там такого интересного произошло… мне уже готовиться рассказывать?.. — Легенду? — Мерлин! — Конечно! — крикнули хором те и с распахнутыми глазами уселись поудобнее. — Мы ведь так долго ждали, как мы можем отказаться? — Майк упёрся ей в спину и обвил шею руками: мягкие волосы растрепались на плече, и стало так спокойно и тепло. На секунду все звуки рядом приглушились, Лейла ответно взяла его за свисающие руки и услышала лёгкое, чёткое дыхание. Его сердце стучало прямо в позвоночник, и ничто не равнялось с этим полным жизни звуком. Гам поднялся ни с чего, но она не пыталась утихомирить толпу — впервые. Рассказы о фокусах профессоров лились ручьём, жестикуляции руками обещали своей красочностью залететь кому-то между глаз, и по эмоциональным голосам можно было явно понять, что дни их были наполнены всем самым интересным и лучшим. То самое время, когда на уроках ещё учат ценить друг друга и воевать за добро — о вариациях зла и почему оно растёт в каждом существе с годами только быстрее, никто ведь не рассказывает. Они перебивали друг друга, прыгали, вертели палочками перед лицами и не переставали хохотать. Детский заливистый смех украшал берег Чёрного озера и зазывал туда тёплые ветра. А Лейла слушала, порой ловя насмешливые взгляды выходящих на улицу сокурсников, и не могла налюбоваться: редко она смотрела кому-то в глаза долго и проницательно. Хватало пары секунд, чтобы что-то выяснить, в остальных случаях это был лишь отвлекающий манёвр, либо призыв обстоятельств. Сейчас же она рассматривала каждое лицо и, можно сказать, непозволительно долго играла в гляделки с каждым из первокурсников. Они были потрясающе красивыми и яркими — потеря цветов дала понять, что следовало ценить. Яркие жёлтые свитера искрились рядом с красными галстуками, карие глаза слизеринцев задорно поблёскивали, а веснушки когтевранцев переливались на лице при солнечном свете. То ли благодаря их живым голосам, то ли потому, что улыбка у них получалась широкой и весёлой, но глядя, как они дёргали ушами и вертели головой, прыгая по лавке и желая сломать её на части, Лейла невольно улыбалась. Сдерживала смешки, слушая суровые будни нынешних детей, но не была в праве сказать «стоп». Никто не имел права запрещать ей любить детей и проводить с ними время, так почему не пользоваться этим? Пока она не закончила школу, хотелось выжать из себя максимум и сделать всё, чтобы эти дети были услышаны. За неё и ещё некоторых персон.

***

— Том?.. — проходя очередной коридор, он отчётливо услышал этот голос. Даже сквозь шум орущих второкурсников, которые подорвали котлы — для этого нужно иметь потрясающий слух. Шаги максимально естественно сменили темп, и Том при первой возможности нырнул за угол. Дымчатые волосы сверкнули перед лицом, и ведьма оказалась прямо напротив: она вытянулась во весь рост, как делала всегда, чтобы максимально быть «на равных», подбородок приподнялся. Беглый взгляд по телу, к счастью или сожалению, не кровавому, Том приподнял бровь и обдал её холодным взглядом. Снежная королева даже не обратила внимания. — Отведёшь меня в Тайную комнату? — почти беззвучно спросила та и с равнодушным лицом добавила: — Пожалуйста. — Я занят. — А вечером? — она поджала губы и выжидающе уставилась чуть в сторону, теребя край рукава. — Причина? — Мне нужно тренировать силы, расширять умения и… — У тебя есть Выручай-комната, — ведьма уловила его тон и так же бесцветно бросила: — Там мало места. И я не хочу устроить потоп. — У тебя есть обязанности важнее. В первую очередь, ты волшебница — тренируй технику с палочкой. — Я распоряжаюсь своими силами сама, — отчеканила она мрачно, и только на секунду тёмные блюдца полыхнули пламенем. Мгновение, и острое личико снова стало выводить из себя апатичностью. — Пожалуйста, Том, я не прошу тебя чего-то сверхъестественного, просто проведи меня. — Я же сказал, сначала натренируй навык работы с палочкой, а потом… — Ты не видел, сколько ночей я потратила на отработку заклятий, которые знает разве что один взрослый маг на сотню. Я отлично справилась и имею право начать более сложную подготовку. Я заслужила это, Марволо — заслужила решать сама за себя. — Вообще-то я видел. Или ты забыла Теневого Охотника, что следил за тобой? — медленно провёл языком по губам Том и дёрнул ресницами. — Это не идеал. Грин-де-Вальд и любой профессор сильнее тебя. Я сильнее и лучше тебя в бою — а я ведь младше. Так что могу с уверенностью сказать, что это не твой максимум. А значит, не конец. — Я никогда и не буду лучше тебя в этом, — её щёки втянулись, заставив сдержать смешок: теперь не хватало, чтобы она его мимику повторяла. — Я и не старалась. Но каждый профессионал в своём собственном деле: и раз всё вернулось, я хочу довести до идеала своё дело. — Слово не воробей, ведьмочка. Порой ты это забываешь, — перед глазами обоих проскочила вспышка, и Том мучительно медленно осмотрел её сверху вниз, чувствуя, как кровь заливается удовольствием. Ведьма сглотнула и размяла грудную клетку — и только чёртов взгляд колол так же сильно. — Я всегда довожу дела до конца. И это явно одна из тех вещей, которая может как спасти, так и разрушить жизнь — не только мою. Так что давай без игр, познание природы далеко не легче, чем махать палкой и шептать названия из учебников. — Уверена в своей самостоятельности? Или потом мне придётся всё исправлять? М? — Я. Справлюсь. Можешь не переживать, — глаза пилили её побагровевшие щёки, и вскоре, когда шум за стенкой стал громче, Том коротко кивнул. — В одиннадцать у женского туалета, — аромат хвои остался позади, и кулаки сжались сами собой. Точного объяснения такому напряжению не нашлось — вероятнее всего, он просто не мог выносить её так долго. Дамблдор положил на него свой чёртов орлиный глаз, это напряжение можно было пощупать. Везде смотрел и находил среди толпы, на собраниях учителей и старост щурился и выжидающе пялился после заданного вопроса — будто Том ещё не научился фильтровать свои ответы и мысли при нём. Будто старик не пытался отгородить его от желаемого путём слежки. Том до сих пор гадал, чем так не угодил профессору — сколько лет прошло, Дамблдор всегда был к нему хладнокровен и равнодушен, хотя он никогда не грубил ему и идеально знал предмет. Первая их встреча в приюте, и старик казался доброжелательным, спокойным — тому мальчишке Тому действительно хотелось узнать его, поговорить, ибо речь была красивой и грамотной, и поверить. Тогда был первый и последний раз, когда профессор ему улыбнулся. А потом рот открылся, и Том признался, что говорит со змеями — раскрыл карты сразу, за что до сих пор себя корил. Тогда Дамблдор и поменялся в лице: заставил его захотеть провалиться под землю и пожалеть о сказанном, якобы он сказал что-то непростительное или грубое. Сейчас, уже повзрослев, Том ясно понимал, что говор на Парселтанге действительно являлся редкой способностью у волшебников и вёл корни к самому Салазару Слизерину. Дамблдору оставалось провести параллель между его жизненными устоями и Томом, на кого воспитательницы уже тогда нажаловались. Странные инциденты, убийство кролика одного из маглов, и страх, в который он погрузил даже самых старших в приюте — Том умел безмолвно заставлять обидчиков страдать, Том слышал каждый шипящий голосок в радиусе нескольких метров. Испугался ли Дамблдор? Вряд ли. Тогда почему его отношение окончательно изменилось, перейдя из нейтралитета в тихую недоверчивость, когда шляпа за секунду отправила Тома на Слизерин? Сколько лет прошло, сколько времени на первых курсах он ни старался угодить профессору со связями и титулами, ничего не менялось. Это оставалось и, вероятно, останется самой большой загадкой его обучения. Дамблдор сам поставил правила игры — и теперь, раз он отчасти загубил его карьеру, Том не оставит его в покое доживать пару десятилетий. Единственный человек, которого он боялся, будет свергнут, как и остальные — никак иначе. — Отличная работа, продолжаем в том же духе, — раздались по привычке тихие, приглушённые аплодисменты учителей. — Старосты, можете быть свободны. — Всего хорошего, — в голос проговорили Том с Райс, и под внимательным взглядом из-под очков-половинок он пропустил всех девушек вперёд. А потом лестница повернулась, скрыв их силуэты, и колокол пробил десять вечера. Улыбки сразу сползли с лиц, старосты мрачно переглянулись и без слов разошлись по своим траекториям. Под конец года все эти речи директора и отчёты надоели всем без исключений. — Последние этажи как всегда твои? — с зевком вопросила Райс и протёрла красные глаза. — Вроде план не менялся, — скрыв раздражение, дёрнул губами Том и кивнул. Когтевранка ещё пару минут всматривалась ему в лицо: внимательно и проницательно, после чего прокашлялась и еле ощутимо задела его плечом. Каждая клетка тела сразу напряглась до предела. Но он сдержался — другого варианта не было. — Не снимай особо много баллов — факультеты уже не в состоянии их зарабатывать, — раздалось за спиной. — Не надо обобщать. Мой факультет отлично справляется и продолжает радовать профессоров, — цокнула Макгонагалл и самодовольно улыбнулась. — Именно поэтому гриффиндорцы попадаются после отбоя больше всех? Или не из-за этого Слизерин обгоняет их на несколько десятков очков? — Том даже не обернулся, без этого зная, что она насупилась и на бровях залегли складки. Огромные кованые двери на последних этажах были тщательно заперты, внизу под мириадами свечей летали призраки и жили своей жизнью лестницы. Портреты становились тише, коридоры мрачнее, и всё, абсолютно всё успокаивалось. Как дети перед тихим часом — ведь сейчас наставало время взрослых и их игрушек. Тем более, что Миртл уже пролетела по коридору, бурча, мол её снова выкинули из своего же туалета: ведьма уже приняла правила игры. — Побочные эффекты… поведение, гипотезы… ну же, где твои гипотезы, какие это были страни?.. — мягкие слова стихли, как только напряжение в груди залилось теплом. Губы приостановились в шёпоте, и её хрупкие плечи вздрогнули. Том смотрел ей в затылок: молниеносным движением та скрыла книгу в сумке, но он всё равно узнал помятые страницы. Лейла медленно развернулась и нацепила бесцветную улыбку. — Идём? — Том молча прошёлся глазами по тёмному платью со смещённым набок галстуком. Он никогда не должен был показывать ей Тайную комнату. Не должен был соглашаться привести её сюда. Но чтобы эта истеричка не плевалась ядом ближайшие дни и не устраивала ссоры в коридорах, приходилось чем-то жертвовать. — Что ты ищешь? Сборник. В твоих руках. Ты уже давно зазубрила все эти страницы вдоль и поперёк. Что ты ищешь? — сухо повторил он, переключившись на раковины. Шипение заскользило извилинами по воздуху, проход открылся и забрался окрыляющим дыханием канализации под свитер. — Просто перечитываю. Возобновляю память, — добавила ведьма, когда его челюсть громко клацнула. — Потрясающе. Значит, побочные эффекты, поведение и гипотезы, что ты так старательно искала — просто набор слов? — с ответом она не нашлась. — Что и следовало ожидать, — холодно изрёк Том. Стоило им приземлиться на пол и пройти пару метров к дверям, его голос раздался непривычно громким эхом: — Ты ищешь возможные причины, почему я так хочу побыстрее сделать новый крестраж. — С чего вдруг?.. — пальцы потянулись к её подбородку и плавно приподняли, вынуждая посмотреть в глаза. Серые туманы зажглись в темноте — Том никогда не мог устоять, чтобы не увидеть это вблизи. — Это не вопрос, — но о столь мелкой привычке до последнего не догадывался даже он сам, так что тон стал только холоднее. Пальцы впились в бледную кожу, и Лейла получила свою дозу презрения. — И раз уж ты полезла не в своё дело, скажу тебе честно — так скажем, дам подсказку. Крестражей будет два, — шёпот пробил в её глазах второй зрачок, размером с блюдце. — Два сразу в одном месте. Спасибо, nin luthien*, только благодаря твоим предостережениям и разговору с Горбином, я сосредоточился именно на Хепзибе Смит. Итог? Я почти у очередной цели, — Лейла отдёрнула его пальцы и, фыркнув, двинулась к запечатанной двери. — Нечего сказать? — Открывай дверь, — Том усмехнулся глазами. Впервые она закрыла рот вовремя: иначе в комнату ей не попасть. М-да, Лейла отлично знала, как получить желаемое и остаться в плюсе. Головы змей вжались в туловища, скрип оповестил Василиска о приходе хозяина, и знакомая комната встретила их тишиной и покоем. — У тебя есть час, я не потерплю, если… — громкий вздох перебил его речь, и Том в недоумении уставился на взлетевшую ведьму. Сумка повисла над лужей, и её тонкие кулаки сжались: Лейла закружилась в свистящем ветре и резко развела руки. Острые копья изо льда влетели в статуи змей и тут же растаяли. Она поднималась только выше, к свисающим соляными кристаллами потолкам, буквально подскакивая по ступенькам невидимой лестницы. Том часто ловил себя на мысли, что может просто сошёл с ума — какая-то девка втёрлась в доверие и навязала, будто воздух находится под чьим-то контролем. Но чем больше времени проходило, тем больше этот сон перерастал в реальность. Её волосы вздымались над плечами, косы чуть не били в лицо, пока тело кружилось в танце, и ветер гонял тонкие льдины вдоль стен. Это… завораживало. В разных местах комнаты воздух преображался в ураганы, после чего бил грубым клешнями по лужам и врезался в стены. Пальцы выводили в воздухе узоры, она аккуратно скользила по коже, и грудь её вздымалась словно по секундам, ни раньше, ни позже: вода стала слушаться её беспрекословно. Лужи нитями сплетались в волны и шли за её руками ввысь — плавно и без угловатых всплесков. Лейла медленно перебирала пальцами по воздуху, и вода струями закручивалась над ней как кокон: одни на глазах леденели и превращались в морозную спираль, а другие хлестали друг друга концами и падали на пол извилинами. — Можешь выходить, — шипение не скрылось от острого слуха ведьмы, и она растерянно оглянулась. — Хозяин… — по комнате прошёлся могильный шёпот, и в мгновение из канализационных труб выполз Василиск. Такой же статный и упитанный, как всегда был — хоть кто-то сохранился. — Том, нет, — ведьма на подкосившихся ногах опустилась на землю и замотала головой. Её творения тут же рухнули на пол, и вода утекла обратно в лужи. — И почему ты не сообщил ещё в первую встречу, что ей ты тоже подчиняешься? — Василиск насупился и вытянулся рядом с Томом. — Вы — мой хозяин в этом замке… вы нашли меня и воспитали… Она — моя хозяйка по природе… — Остановись перед её лицом и замри, — недовольно приказал он и фыркнул — он не любил делиться. — Что ты ему сказал? Том, это не смешно. — Никто и не смеётся, это, на самом деле, грустно, — он пожал плечами и довольно кивнул Василиску. Зверь всегда был послушным и понимающим и возвышался прямо перед застывшей ведьмой. — Раз ты так уверена в своих навыках в бою с палочкой, раз давно обуздала воздух, а сейчас и воду, пора вспомнить и про любимых питомцев природы и землю. Разве я не прав? Ты ведь должна вспомнить, каково это — общаться с животными. Вот тебе живой пример. Том плавными движениями пальцев поманил Василиска ближе, и только Лейла сделала шаг назад, как врезалась ему в грудь. Руки дёрнулись от неожиданности, и их пальцы соприкоснулись. Холодные и напряжённые, как у кошек. Они не держались за руки: при этом никто не изменил положения — разряды пробегали по рукам от каждого невзрачного соприкосновения. Хоть кончиками пальцев, хоть венами. Когда Том дошёл до такого минимума? — Хватит бояться, ведьма, ты видела существ и поуродливее. — Дело не в этом, — её голос звучал сухо и тихо, — я ведь говорила тебе: змеи очень опасные и хитрые. Они часто смотрели на меня в детстве, подползали близко к дому и шипели: я боялась. Я их не понимала, не слышала: оттого они и остались неизученными для меня. Здесь же их ядовитыми создают даже посреди перемены. Змеи непредсказуемы — Василиск и вовсе убивает взглядом, а я сейчас стою и смотрю ему прямо в глаза. Которые неимоверно напоминают твои в будущем… — Том опустил глаза на её волосы, мысленно сосчитал до трёх и выпрямился — она сделала то же самое, лишь бы не соприкасаться с его грудью. От ненавистников до союзников, от союзников до незнакомцев, или сдержанных поводками и гордостью однокурсниками, на сегодня представлялось две версии. — Позорно наблюдать за своей ученицей, которая трясётся перед обычным… змеем, — хрипло добавил Том, получив локтем прямо в живот. — Я не твоя ученица, Реддл, запомни это на всю долгую жизнь, — резкое желание намотать её волосы на кулак и сравнять с землёй смолкло в груди, стоило только вспомнить, с кем действительно Том имел дело. — Ладно… пожалуй, ты прав. Это не самое страшное в жизни. Ведьма медленно, обдумывая каждый шаг, двинулась навстречу Василиску и вскоре подняла голову. Их нечитаемые взгляды соприкоснулись: дыхание участилось, зрачки зверя расширились. Он издал непонятный, сдавленный рык, и в отражении жёлтых буркал засветилось её напряжённое лицо. Губы сжались в полоску, и рука быстро прилегла ко лбу — ей стало больно. Так же, когда она впервые встретила дракона на уроке. Значит, возвратить навыки с неразвитыми стихиями было сложнее, чем хотелось бы. Василиск то вытягивался во весь рост, то надувал ноздри и вился кольцами в луже. О существовании Тома он и вовсе, казалось по недвижущимся глазам, позабыл, и в огромной комнате воцарилась такая гробовая тишина, что стало не по себе. Эхом раздался стук туфлей, и Лейла неспешно подошла к Василиску вплотную. Её ладони расслабились и пробрались к змеиной морде, аккуратно и еле ощутимо укладываясь на чешую под глазами. Между ними медленно плелась связь, напряжение сводило ей скулы, так что она не могла сконцентрироваться на дыхании. Спустя пару минут Василиск резко зашипел и дёрнулся вперёд, заставив ведьму тут же приманить к себе сумку и двинуться к выходу. — Я закончила, благодарю за чудесный презент. — Час не прошёл. — На сегодня достаточно, — та зажмурилась, но сразу же выпрямилась и тряхнула головой. — Я слышу его отрывками. Он меня тоже. Как я поняла, ему одному тут было зябко и одиноко, ну и я решила распределить по его телу тепло. Только, видимо, ему не понравилось, — в голосе проскользнуло разочарование, и Лейла недовольно поджала губы. Том мог бы хоть что-то сказать — но не стал. Смолчал и жестом пропустил её вперёд. Не первая её попытка, не последняя, а ему такой жалостью голову забивать не стоило. Тем более перед предстоящими выходными. — Потрясающий пирог, Хепзиба, благодарю за очередную встречу, — Том галантно поклонился уже почти на выходе из дома и с улыбкой поцеловал её руку. — Да чего уж там, сделать его не составило никакого труда, на здоровье, — пуговицы бордового пиджака натянулись на животе и готовы были лопнуть. Хепзиба раскраснелась и затаила дыхание: очередная встреча затянулась допоздна, но это было необходимо. — Может, вы хотели бы обсудить детали грядущей сделки, скажем, завтра днём? — Я бы с удовольствием, — с улыбкой протянул он, сделав медленный шаг ближе. А потом осмотрел её с ног до головы и разочарованно опустил голову, — но без лучшего ученика Хогвартса и заодно школьного старосты, боюсь, так долго они не проживут. Нужно возвращаться, очень много дел. — Но… — Мы ведь встретимся с вами на следующей неделе за сделкой. Только пару минут назад об этом договаривались, и я своих планов не поменял. Надеюсь, вы тоже, — медленный кивок с несползающим с пухлого личика взглядом, и Том тут же запахнул мантию. — До скорой встречи, Хепзиба. — До скорой!.. — дверь закрылась, и улыбка вмиг спала с лица. Её любимые цветы, любимые ароматы и города можно было спокойно забыть. То же самое касалось сделок, артефактов и «кто кому в этой Англии родственник». Хепзиба была жадной, избалованной деньгами и статусом старушкой, и весь интерес к своей персоне развеяла ещё в первую встречу. Осталось потерпеть чуть-чуть, и можно распрощаться с этой ненужной информацией окончательно. Погода даже в Лютном переулке посреди ночи была тёплой, светлеть начало раньше, темнеть — гораздо позже. Время неугомонно скакало вперёд, смывая остатки дней и пребывания в школе огромной тряпкой, и всё как-то слишком быстро проходило, забывалось, ибо внимание на очевидное, как смена дня и ночи, смена цифр на календаре, было притуплено. Снег в марте начал таять, профессора разрешили старостам выводить детей на улицу, и в начале месяца Том и правда делал это дурацкое одолжение побыть нянькой. Но в этом году это ощущалось совершенно иначе: первокурсники постоянно толпились возле него, призывая тоже поиграть, что-то рассказать или показать. Удивительнее всего было то, что Тома это ни капли не раздражало. Ни их беготня под ногами, ни просьбы Кайи научить использовать заклинания старших курсов, ни даже шутки младшего Райса. Однако это было несколько недель назад — сейчас на улицу выходили другие старосты. Том также пропустил мимо ушей половину вечера в Клубе Слизней, хотя обычно любая крупинка информации о его сокурсниках могла пригодиться в будущем. Раньше первое апреля был самым счастливым днём слизеринцев, ибо никто кроме них не умел подставлять школьников и не влипать в неприятности. Первые курсы сам Том участвовал в этих авантюрах, потом, когда стал старостой, просто держал рот на замке и прикрывал — всё равно это тоже считалось. Сейчас он даже не заметил его: может и потому, что никто никогда не решался подшутить над ним. Но это явно была не главная причина: день веселья просто прошёл мимо и не зацепил даже плечом. Всё, что раньше хоть каплю интересовало, проходило мимо: сознание было теперь переполнено только вещами за территорией школы — к счастью или сожалению святых профессоров, что порочили ему потрясающее будущее, вещи эти окрашивались в тёмные цвета. Змеиные стрелки на часах ушли за восемь вечера — позже делать встречу было нельзя, Дамблдор наверняка ждал его на собрании больше всех. Пропускать встречу с директором нельзя, после отбоя убегать с поста тоже, и вот он опять загнан в рамки: но даже так он нашёл решение и провёл встречу. А до собрания оставалось ещё сорок минут — ответственная планировка времени и расчётливость, всё как всегда на высоте. Он медленно вышел на заполненную колдунами тропу и учуял запах вишнёвого пива с поджаристым хлебом. Том не пил его, но наверняка знал, что из своей памяти, что из рассказов Карактака — такие ароматы доносились на этой улице только из Белой Виверны. И это была суббота. Пальцы хрустнули, сжавшись в кулаках. Том скрылся под чарами и, сам не понимая зачем, остановился у витрины паба. Глаза невольно забегали по забитому колдунами залу, но не прошло и пары секунд, как взгляд застыл на фигуре ведьмы. Том бесился, как боггарт, запертый в клетке, потому что обычно он замечал всё и сразу, видел, что происходило в стороне, чувствовал, кто шептался за его спиной. Но почему, когда дело доходило до этой чертовщины с ведьмой, почему, когда он просто искал её среди толпы и находил, вся бдительность разбиралась по кускам и отдавалась ей?! Том хрипло выдохнул и засунул руки в карманы. Потому что инвестиции следовало оберегать, а за такими святыми и одновременно злостными существами нужно было следить вдвойне. Лейла была очень важной и крупной картой в его делах, и второй раз наблюдать за похабным и пьяным мужиком возле неё Том не собирался. Из-под фартука виднелось её синее платье с объёмными рукавами и тёмным воротником. Она носила его в дни особых размышлений, чтобы рукам было за что зацепиться, что помять и потереть. Сейчас ей было не до этого: она носилась между столами с огромными подносами, и только ставила тарелки, как в руках появлялся блокнот, а в глазах насмешливые искры. Это и правда было её местом, и Том даже задумывался, как неизвестные, подозрительные колдуны могут обеспечить ей комфорт, который не может обеспечить он? Она же молчаливая и напряжённая до кончиков пальцев при любом чужом человеке, почему её эмоции достаются им даром?! Ведьма резко нахмурилась и выпрямилась: её взгляд блуждал по залу и остановился на двери. Глаза медленно поползли в сторону витрины, и ноги резко понесли Тома дальше. Нет, он не хотел её видеть, только не сегодня. Раз у неё день раздумий, пусть думает и не приближается к нему — выходные пройдут отлично, если мысли о ней будут оставаться на расстоянии от ближайших планов. А планы у Тома были грандиозные — здесь всё-таки можно было поблагодарить ведьму, ибо только из-за неё неизвестность превратилась в назначенную дату. Только из-за неё всё удивительно, но сдвигалось с мёртвой точки и рвалось вперёд его бывших планов. Оно и к лучшему, Том был абсолютно готов.

*

— «Выше ожидаемого» — это максимум. На больше Трансфигурацию, так ещё и её устную часть лицом к лицу с Дамблдором? Невозможно, — Лейла кротко усмехнулась и поморщилась, удобнее усаживаясь в кресло. Оно было развёрнуто в сторону камина, у пламени которого расслабленно стоял Том, а оба подлокотника засыпаны раскрытыми книгами. Они могли не общаться целыми днями, даже не смотреть друг на друга. Однако несколько равнодушных предложений, и они уже снова разговаривают. Издеваются друг над другом с лёгкой тенью удовольствия. — Всё возможно, если захочешь. Почти, — тише добавил он и не оборачиваясь взглянул на её лицо. Спокойное и живое, с подрагивающей на уголках губ улыбкой. Неудачи в общении с Василиском, видимо, никак не влияли на её настроение. — А я не хочу. Ведь эти отметки совершенно ничего не решают. Ты, конечно, не согласишься со мной, но мне и не надо. — Может, кто-то просто разочарован, что за год получил у Дамблдора «Превосходно» только раз? — бровь изогнулась в насмешливом вопросе, и она закатила глаза. Рот приоткрылся, чтобы дополнить себя, но в дверях послышался скрип, и с первым зашедшим Пожирателем пламя в камине смялось в мелкий комок. Лицо Тома приобрело серый оттенок и выхватило разочарование, мелькнувшее в её глазах. — Рад приветствовать вас, господа, — привычный для горла тембр звучал для него спокойно и даже слегка устало: но видеть, как даже из-за такого тона слизеринцы встают по стойке смирно и замолкают, было всё равно приятно. Том присел напротив них, закинув ногу на ногу, и сделал вид, что забыл об отвёрнутом кресле. Собрание требовало повышенной бдительности и сосредоточенности: все четверо несли новости, после которых главную речь толкал именно он. Долохова приняли на практику в штат Массачусетс, Лестрейндж почти доготовил нужное зелье, Малфой вышел на новый уровень работы с легилименцией, которую так тщательно изучал, а Блэк отчитался о происшествиях и сплетнях на скрытых от прессы мероприятиях аристократов. Каждый точно знал, что делает, и его опека уже не имела смысла — они полностью выросли, пересмотрели свои цели и теперь готовы действовать. Обсуждения сменялись одни за другими, обсуждались новые идеи и детали работы как в английском Министерстве, так и на практике за рубежом. К счастью или сожалению, после немногих достойных предложений Пожирателей кому-то всегда находилось, что добавить своим уверенным и раздражающе спокойным голосом. Том и правда уже не понимал, зачем приказал ей присутствовать на собраниях: ведь её слова противоречили всем его мыслям, а он только продолжал спрашивать. И на каждое риторическое «Лейла?» всё равно прилетал ответ, как бы в реальности не хотелось его слышать — вдруг он действительно окажется лучше его задумок. Смысл всегда был выбить из неё правду, которая ведьма видела во снах, но она словно заколдовала себе рот! Ни одного лишнего слова по этому поводу, только обоснованные варианты, как выполнить то или другое без вреда окружающим. В том числе без вреда грязнокровкам. Как обойтись без лишних смертей и жестокостей в исправлении законов. Какие статьи Блэку постепенно уменьшать, а на какие темы выпускать больше тиражей — просто из-за её предложений бесился больше всех именно он. — Ходить по министерским чистокровным и устраивать заговор против работающих там маглорождённых или даже полукровных в первый год работы? Если придерживаться такой идеи, мистер Малфой, то нужно внедряться медленно, а для этого потребуется несколько лет, не меньше, — под треск дров в камине страницы в её руках переворачивались громко и раздражающе медленно. Никто не смел нарушать тишину, пока не позволит Том: он и сам хотел сделать это, закрыть ей рот слишком умными словами… но не мог. Сам просил говорить и помогать. В таких аспектах слова хоть немного наученной жизнью эльфийки координировали его последующие мысли в правильное, более широкое русло, и учили мыслить интереснее. Хоть какая-то польза от неё в главном деле жизни. — Однако, если, к примеру, изучить негодных для пребывания в Министерстве персон — возможно, маглорождённых, узнать их секреты и тайны на рабочем месте, которые способны разрушить их карьеру… — Можно просто спланировать подставу и не морочить голову!.. — краем глаза Том увидел, как Лейла недовольно поджала губы. Но высказывание Блэка та словно не услышала и так же тихо, бесцветно продолжила: — То возможно сместить их с должности, добиться увольнения. Или даже заставить уволиться по собственному желанию. Никто не заподозрит вас в устранении работников одного типа, и если вы поможете Министерству, то только вырастете в их глазах и получите в доступ гораздо больше информации. Лично моё мнение. — Разве кто-то спрашивал, как, не прикасаясь к уже существующей империи, создать свою новую? — стиснув челюсть, протянул Долохов баритоном. — Или, кто-то спрашивал о способах, как поработить грязнокровок без нанесения им какого-либо вреда? Или… я не расслышал, и мы играем с ними, как с плюшевыми мишками: ни одной царапинки, чтобы им не было больно? Если их просто вышвырнуть с почётных постов, они как мусор скопятся где-нибудь на окраине города и будут бастовать. Шум грязнокровок нужно подавлять сразу. — Ты хочешь, чтобы я на полном серьёзе поддакивала тебе после каждой гнусной речи об обычных и невиновных в твоей злости людях, а потом думала и подсказывала идеи, как бы прикончить половину мира? — только на Долохова она даже не смотрела. Знала ведь, что он не сказал бы этого без разрешения Тома. Ведьма даже поднялась, смотря именно на него, и голос был слишком тихим, чтобы верить в её спокойствие. Спустя натянутые секунды она первой разорвала контакт и сместила острый взгляд в сторону. — Я предлагаю нейтральные идеи, чтобы вы, мистер Долохов, продолжили свою деятельность подставного аврора и не нашлись журналистами в суде уже спустя год после выпуска из школы. Может, у вас есть сила и умение угрожать, но массовые убийства этим не скрыть. Даже гениальность вашего Лорда может упустить из виду важную деталь, и под угрозой окажетесь вы все. Из-за чего? Правильно, из-за спешки и слишком пылкой страсти к… — Достаточно, — приподнял ладонь Том, итак прекрасно зная окончание фразы. Из-за страсти к убийствам. — Лестрейндж, у тебя тоже есть что-то на уме. Блики с её помрачневшего взгляда исчезли: она окончательно вспомнила, кто они такие и какие планы имеют на неугодных им людишек. Вспомнила, для чего она здесь. Брови дёрнулись, ведьма безразлично пожала плечами, усаживаясь обратно, и смолкла. — …школы. Детей и учителей следует почистить первыми. Если они будут против чего-то, если деткам будет что-то не нравится, особенно чистокровным, их родители поднимут бунт. Школы будут вынуждены пройти очередную квалификацию, где и можно подловить их на не самых лучших учителях, неотремонтированных частях здания или неготовности к учебному году… Можно внушить, что, к примеру, Магловедение, которое есть у всех без исключения, разве что не в Дурмстранге, следует исключить из программы. Волшебникам не нужно тратить время на подготовку домашнего задания о маглах и их изобретениях, которые им не сдались. Уволенных профессоров можно заменить нашими людьми, в обучение внести, например, Некромантию или Культурологию, и уже между школами образуется замкнутый круг — связь. Программа медленно изменится, добавится больше практики и изучения углублённых Тёмных искусств… — Лестрейндж говорил уверенно и чётко, но пальцы всё равно еле заметно водили по ткани. — А первые курсы в наше время очень любопытные и остроумные. Им стоит только показать, как выглядит Тёмная магия, и они уже побегут искать учебники. Они станут сильнее и гораздо способнее — после этого можно прививать им свои взгляды и посвящать в политику. Не так быстро, но мне кажется, результат того стоит. Школьная программа уже давно устарела, и нынешние знания никак не помогают в жизни. Том задумчиво сузил глаза, и на пару минут тишина возобновилась. — Да… отлично, Лестрейндж. Ещё когда я хотел стать профессором здесь, у меня было в планах внедриться в головы детей. Я сменил школу, в которой хочу преподавать, но цель эта осталась. Так что связать все школьные заведения и послать в каждую из них своих людей весьма умно. Вероятно, в Колдовстворце и Дурмстранге таких будет найти проще простого. Есть возражения? — глаз каждого Пожирателя метнулся к ведьме, и Блэк несдержанно фыркнул. Даже спустя пару минут не прозвучало ни слова — ведьма даже не развернула головы, сосредоточенно вглядываясь в учебник. — Что ж… — безразлично протянул Том и обошёл гостиную неспешным шагом, — в таком случае, Лестрейндж, выясни всё о нынешних профессорах и сообщим мне к следующему понедельнику. В приоритете Дурмстранг, Колдовстворец и Ильвермони, — ноги остановились напротив кресла, но глаза ни на секунду не опустились. — Будет сделано, Милорд, — Лестрейндж склонил голову и еле заметно победно дёрнул кулаком. Сколько бы плохого с ним ни ассоциировалось, слизеринец старался быть на пьедестале Пожирателей и не упускал момента проявить себя. — И хотелось бы кое-что вам всем пояснить. Мы не злодеи, — тихо, но уверенно растянул Том и сделал шаг ближе к силуэту ведьмы. — Ложь, — одними губами ответила та, вовсе не смотря на него. Язык грубо заскользил по зубам, но Пожиратели даже не заметили — их глаза сияли, они уже были готовы приклониться перед ним и пойти по пятам. Они готовы были разговаривать с людьми, готовы были покрывать его дела, как и друг друга, и главное — они без сомнений верили ему. Подбородок поднимался выше сам — эти ощущения Том мечтал испытать с самого детства, слюни текли от одного лишь упоминания во сне. И вот, сейчас первые Пожиратели сидели перед ним, проглатывая планы, как топлёный шоколад, и делали всё, что он приказывает. Именно он обучил их Тёмным искусствам и дисциплине, обрисовал жизненные ценности и заставил думать иначе. Намного шире и интереснее, чем другие люди. Аристократы родов, входящих в список святых двадцати восьми, поклонялись ему. Они уважали его и боялись, почитали и восхищались, а больше всего страшились не угодить. На мгновение Том лишился самообладания, и кончик губ дёрнулся вверх — ему только исполнилось восемнадцать, а он уже добился таких высот, которые многим только снились! И всё бы было отлично — вот только ледяное лицо эльфийской девы мешало ему радоваться дольше. Мешало и долго и детально думать об армии Пожирателей: потому что вспоминались все её тихие, брошенные в никуда фразы, и живот стягивало тугой резинкой. Том сразу же находил способ пропускать её слова мимо ушей, ибо она ничего не знала об их мире, о несправедливости и лжи в самых незамысловатых вещах. Только по вечерам, когда голова медленно очищалась, голос повторялся надоедливой, заевшей пластинкой. Ведьма знала, как были устроены сотни государств разных рас, знала их Королей, кто был самым уважаемым, а кто стремительно терял власть. Ведьма знала, чем те руководствовались, какие планы были лучше, какие — хуже. Но она бы никогда не рассказала ему всё это напрямую: слишком опасно давать Тёмному Лорду в руки готовое оружие, так ещё и с примером, на чьих ошибках учиться. И всё же… мешая слова со склизкими манипуляциями, насмешками «на слабо», Лейла давала ему крошки своего сформированного веками мнения и явно говорила, как думала. Грин-де-Вальда уважают из-за ума и находчивости, а его уже сейчас уважают, просто прикрывая этим страх быть убитым. Ведьма утверждала, что армия будет с ним до тех пор, пока не найдётся приют для сжатых в его хватке душ — тогда они сразу переменят сторону, как настоящие трусы, и уйдут. Том дёрнулся от шороха перед лицом: как вдруг осознание ударило в голову, и губы медленно, не сдерживаясь, расплылись в оскале. Его целью всегда было и есть стать самым могущественным Тёмным магом — тем, чьё имя будут бояться произносить вслух, настолько он будет силён. Они будут слишком запуганы, чтобы даже думать о таком: и места лучше, чем его крепость, просто не будет существовать — Том истребит всё неугодное и ненужное ему во время правления. — Мы… не злодеи, — вторил он, — также и не герои — мы единственные отважные в этом жалком мире. Те люди, которые делают то, что должны, что никто другой не сделает. На это не способно даже доблестное Министерство, которое вообще-то тоже немало получает из общей кормушки. И, раз Министерство не справляется со своими обязанностями, обустройством политического мира и всех его законов займёмся мы. Дамблдор и все его друзья борются за свободу как маглов, так и волшебников — но это так забавно! — перешёл на шёпот и усмехнулся Том, — они даже не осознают, что придумывают ещё больше правил и законов и загоняют нас в клетки со стальными прутьями. Они развели бардак и делают всех последователей Грин-де-Вальда монстрами. Нас это тоже будет касаться. И всё почему? Потому что кто-то наконец-то решил взять и обустроить мир по-новому — как полагалось с самого начала. Что касалось Салазара Слизерина? Одного из самых могущественных волшебников, создателя факультета лучшей школы для магов? Остальные трое создателей были не согласны с его мнением по поводу учёбы только для чистокровных учеников, ему пришлось покинуть школу. Он уступил им, ушёл сам, хоть и оставил прекрасное злодеяние в Тайной комнате. И в результате чей факультет лучший? Чей факультет боятся, а самого Салазара постоянно упоминают в книгах Тёмных искусств — искусств, которые могут сотней способов затмить светлый и доблестный луч доброты. Сила эта настолько завораживает, что порой парализует, и многие на перепутье сумасшествия и контроля летят вниз. Но не зря же вы тратили столько времени на их познание? Не зря я вас обучил самым лучшим методам, не так ли? — Никак иначе, Милорд, — раздался стальной голос Блэка. Том коротко кивнул и заново осмотрел Пожирателей, на этот раз впившись взглядом в Лестрейнджа. Спина сразу вытянулась, тот прочистил горло и наконец-то поднял полные уверенности и покорности глаза. На распрямившуюся в кресле ведьму Том деловито не обратил внимания. — Я хочу, чтобы вы все поняли одну маленькую, но важную вещь — хотя бы один маг, вероятно, даже чистокровный, будет против нас. Не потому что мы плохие — ох, нет, просто этот человек слишком слаб, чтобы противиться всему, что не приветствует Министерство. Он не готов к переменам и не хочет узнать, каково это — жить лучшей жизнью без нужды скрываться от маглов. Не хочет прочувствовать все сладости жизни? Его вина, и нас это никак не касается. Человек принял неправильный выбор, и наша задача — объяснить ему, как выбирать правильный. Ведь время нужно тратить с умом, а препирательства не доведут до хорошего. Мы не желаем зря пролитой крови, господа. Мы за первенство и лучистую жизнь, и мы, — палочка незаметно для всех вжалась в мягкое горло, и их с Лейлой взгляды на секунду пересеклись. Та приоткрыла губы и замерла с потемневшими глазами, — …всего лишь полагаемся на сознательный выбор каждого волшебника. Мы даём шанс всем, кто его достоин — такого снисхождения в наши дни не хватает. Так что, если маг достойно справится со сложностями и докажет возможность бытия своего мнения, своего существования, — по стенам пополз прохладный и бархатный голос, так что даже грудь ведьмы сжалась. Томящаяся тишина подпитывалась переосмысливающими жизнь взглядами Пожирателей. Они, как под гипнозом, уставились в разные точки и забыли, как моргать, — его следует оценить по достоинству. А если этот человечек — жалкая пешка в наших руках, будет визжать, привлекая ненужное внимание, и угрожать расправой… что же, в таком случае, он уже выдал своё трусливое нутро с потрохами. Отбросы общества или просто дураки, чьи мозги промыты святыми министерскими, используют голос и физическую силу. Индивидуумы и умные маги используют голову и хитрость. Используют знания и, конечно же, защиту заклинаниями. Там и проявляется вся их сущность. Наполненные идеями головы ведут себя тише воды, ниже травы. Запомните это на будущее — нам всем понадобится копнуть глубже поверхностной психологии, дабы не ошибиться в союзниках. Мы всегда даём людям выбор — а уже их дело: пойти за сильнейшими или пропитать землю своей бесполезностью. Да, умный человек тоже может тормозить: глупить, как ребёнок, или ошибаться. И в таких случаях ему нужно помочь запомнить столь важный материал — это называется дисциплина, — по пальцам прошёлся жестокий, отрезвляющий рассудок холод, и рука Лейлы медленно приземлилась ему на запястье. — Ей, как настоящие джентльмены, мы должны помочь обучить и окружающих. А уже дальше всё решится невидящим глазом — кто и правда вылечится от трусости и хамства, а кто так и не приспособится жить новыми идеями. Все ведь знают, что в жизни нужно крутиться на все триста шестьдесят, — тело свело от резкого жара, и в кости словно впились сотни раскалённых игл. Рука с палочкой опустилась, и Том на мгновение поджал губы в омерзении. Терпимо, но неприятно — эта ведьма отлично знала, что жара для слизеринца сравне отраве. — Долохов, что у тебя по поводу Криминалистики? — совершенно спокойно поинтересовался он, отряхивая руку, будто в неё вцепился ёж. Лейла поднялась, отряхнула платье и выразительно взглянула ему в глаза. Бровь бесстрастно приподнялась сама собой. Неужели невинная куколка с чем-то не согласна? — Не смешно со своего же вранья? — Я всегда честен со всеми, кто имеет доступ к этой гостиной, — шепнул он, не отрывая взгляда от болтающего Долохова. — Если это твоё показательное выступление, то я пас. Втирай это им в мозги, а не мне. То же мне, спасатель, — с нескрываемым отвращением на лице процедила ведьма и тут же нацепила улыбку. — Доброй ночи, господа, — специально задела плечом, проскрипела туфлями в сторону лестницы, но потом быстро одумалась и скрылась за портретом. Ни одного громкого звука — лицо Тома осталось непроницаемым, а она слишком хорошо и быстро умела менять маски, поэтому Пожиратели даже не поняли, что произошло. Он не хотел понимать и сам. Мысленный щелчок, и полки в голове расчистились — Том тряхнул головой и развернул кресло обратно. — Продолжай, — позволил он и присел на подлокотник, самым естественным образом положив ладонь на край сиденья. До сих пор тёплое… видимо, она ещё не разучилась согревать хоть что-то. «Она не примкнёт к нам, Мой Лорд», — громкая мысль ударила прямо в ухо. Лестрейндж тут же опустил голову и подпёр голову рукой. «Пока она искренне верит в Бога и ищет в каждом, даже самом отвратном существе луч света, мы этот луч заглушаем». Том выслушал успехи каждого, но под конец даже не вытащил палочку из кармана. Не было кого пытать — ведьма наверняка могла уже спать, но и здесь мучить её кошмарами смысла больше не было. Лейла догадывалась, что он мог это контролировать: терять с ней связь заново Том не был готов. Он учил её дисциплине и по сей день — но этого урока она бы ему не простила. Точно не сейчас. И к тому же, предъявить что-то Лестрейнджу он не мог. Это была правда, хоть и мириться с ней он не собирался.

***

— Время действовать, как утверждают мракоборцы, наступило: за последнюю неделю всеми известный волшебник Геллерт Грин-де-Вальд был замечен в трёх населённых пунктах разных стран. На северной границе Франции, город Гавр (колдография №2)… — Мы сами видим, Джек, можешь не читать что в скобках, — мягко произнесла Фиона и прочистила горло: как только на стол легла новая газета, её лицо побледнело. Рассылка всегда приходила утром — сейчас было время ужина. — На южной границе Норвегии, Окрафьорд, и на главной улице Лихтенштейна. Стоит отметить, что Грин-де-Вальд целенаправленно появлялся на публике и, по словам очевидцев, «даже не пытался спрятаться». Аврорат упомянутых выше стран получал десятки вызовов на дню с одного места, но в итоге ни одного волшебника, пытавшегося сдать Грин-де-Вальда Министерству, сам он не тронул, только обездвижил — то же самое сделал с прибывшими мракоборцами. Прогулочным шагом Тёмный маг расхаживал по улицам и улыбался прохожим, как своим друзьям. Не говоря никому ни слова, даже не пытаясь начать бой и только защищаясь, он останавливался у Министерских зданий, после чего тут же исчезал. Загадочные действия главного разыскиваемого ввели министров в заблуждение, и неудачные попытки взять Грин-де-Вальда под контроль они комментировать отказались. Ни одного его последователя в тот период замечено не было, ни одного убийства в этих городах не состоялось. Все предыдущие года по Европе и даже за её пределами поступали сообщения о продолжающихся исчезновениях, несчастных случаях и подкреплённых фактами смертях. Люди гибли повсюду, а Грин-де-Вальд всё продолжал наступать, шагая по трупам и собирая вокруг себя армию, как вдруг сейчас остановился и очистил руки. Хотел ли он показать этим свою свободу или вооружённость? Хотел напугать или создать иллюзию чистых и безобидных намерений? Политики утверждают, что это желание побудить волшебников перейти на его сторону, работники Министерства — показательный первый шаг навстречу войне. А уж сражаться на чьей стороне: утопить мир в крови или продолжить мирное существование — выбор каждого. Лейла осторожно прошлась пальцами по руке Кевина и выудила из неё смятый край газеты: его кулак был так напряжён, что послышался треск, и жёлтая бумага порвалась. — Не переживай, — вырвалось совершенно спокойно и искренне. — Если судить по рассказам, твоя бабушка стойкая и хитрая женщина, которая не даст себя в обиду. — Но… — И я серьёзно не думаю, что Грин-де-Вальд когда-либо прикажет своим приспешникам ходить по квартирам и проситься на чай с печеньем, чтобы поговорить об устройстве мира и политике, — улыбка на неуверенный взор Фионы вылезла сама собой, но по правде говоря, она была такой натянутой и лживой, что аж тошнило. По спине Лейлы ходили мурашки, а ногти под столом царапали кожу, и ей правда становилось не по себе. Но сидевшие чуть дальше первокурсники, в особенности Кайя с Марго, постоянно поглядывали на их компанию с начертанным в глазах непониманием и испугом. Так что приходилось держать лицо и сидеть на лавке смирно, показывая, что всё в порядке. Так и было: школа защищена, ученики тоже, и на их стороне стоят потрясающие профессора. Но почему Грин-де-Вальд решил затеять эту игру именно сейчас? Почему, Мерлин?! — Почему отсутствует половина учительского состава? — медленно, выпрямляясь и отодвигая тарелку, вопросила Хлоя — её голос слегка охрип. Она хмуро осмотрелась, но никуда не ушла, ибо все остальные старосты точно так же сидели в зале. — Я знаю, что они получают самую свежую информацию прямиком из Министерства, но в это время все всегда ужинают вместе с нами. — …да ладно вам, ребята! — спустя время, сбил нарастающий шёпот Поттер. — Вы будто не знаете, какими способами редакторы «Пророка» готовы заполучить наше внимание. Министерство не позволило бы выпустить это, если бы не было уверено в своих силах и защищённости. Зачем поднимать балаган из-за уже всем известных вещей? — Флимонт, тут дети и… — И что?! — развернулся к Ахте тот и вскинул брови. — Они не маленькие и всё равно пихают носы куда не нужно. Думаешь, они бы не узнали об идеях Грин-де-Вальда? Бред! Нет смысла сейчас шептаться: мы находимся под крышей лучшей Магической школы, с пропитанием, подземельями, заколдованными статуями рыцарей и известными на весь мир профессорами. И никакой Грин-де-Вальд не станет нападать на школу, полную безразличных для него детей. Что он с нас, правило по Зельеварению спросит? — И даже не боишься, что тебя упекут в прислугу? — как бы издеваясь, протянул Кровавый Барон. –Или, что несогласных с позицией Грин-де-Вальда, например, м-м… скажем, прикончат? А, гриффиндорец ты мой храбрый? — какой-то первокурсник выронил ложку, и шоколад размазался по полу. Кровавый Барон сощурился, всмотревшись Поттеру в выразительное лицо, после чего расслабил плечи и громко захохотал. — Да шучу я. Уже почти как тридцать лет он считается самым опасным волшебником столетия, и при этом, как видите, мы живём по старым обычаям. Вы живёте, — поправил себя призрак и скосил голову набок, улыбнувшись ахнувшим детям. Мерлин с ним: многие успокоились и выдохнули, ужин пошёл своим чередом, и стал слышаться привычный смех. Но лик воздуха беспокоился: погода за окном начинала резко портиться, хотя Лейла всеми силами старалась сдержать любой писк волнения в кулаках. Так легко Грин-де-Вальд не забывался, он любил, когда о нём говорили подолгу, любил, когда его вспоминали с комом в горле. Вот и она сидела как на иголках и не могла расслабиться, природа нашёптывала на ухо нехорошие вести. В один момент все свечи над потолком резко погасли, и в открытую форточку за слизеринским столом забрался яркий сверкающий клубок. Палочка впилась в ладонь на автомате, и старший курс не сговариваясь приподнялся на ноги. — Нет нужды беспокоиться! — тут же выскочил из школьного коридора Флитвик, но был проигнорирован. Яркий шар растянул тёмные тени по всему залу и развернулся в длину тёмно-синим пламенем. — Сели все по местам и угомонились! — рявкнула остановившаяся в дверях Вилкост, так что некоторые вздрогнули. Но повторять дважды ей не приходилось никогда — нехотя, но даже старосты вернулись на места. Шар остановился в проходе между центровыми столами, и его светящиеся нити протянулись вдоль всего зала. — Добрый вечер, уважаемые дамы и господа… — голос был чертовски знакомым, можно сказать, родным, и такое описание пугало её больше самой ситуации. Лейла взглянула на выползшую из шара мелкую фигуру и тут же упёрлась взглядом в стол. — Добрый вечер, мои собратья, волшебники всех возрастов и мастей. К счастью или сожалению, сейчас мы не можем встретиться вживую и обсудить планы, поскольку из-за не самого честного правительства я слыву в ваших глазах монстром. Жестоким, беспощадным и отвратительным чудовищем, что насеивает на мир страх и никак не может смириться с законами. Так что мне пришлось бы сильно постараться, чтобы донести до вас мысль и не быть убитым сотней летящих на меня заклятий посреди слова. М-да, заклятиями… Или пистолетом… — бархатный голос Грин-де-Вальда скользил по оболочкам замерших фигур и щекотал уши. Он завораживал людей одной своей иллюзией. — Знаете, что это такое? Правильно, многие не догадываются: мы — волшебники, и никогда не будем использовать магловское холодное оружие, которым уже истребляют наших собратьев… Пистолет — ручное орудие убийства. Да, вот, до чего дошли простецы в надежде выиграть в войне друг против друга. Они ненавидят друг друга, желая власти и полного подчинения одной нации. Они не умеют делиться, — прохрипел он и с переживанием сглотнул. — Маглы хладнокровны и жестоки, и это не преувеличение: или ваши маглорождённые друзья не рассказывали, в каком страхе живут их семьи? Не рассказывали, что войны, которые длятся по несколько лет, сметают с земли тысячи детей, их родителей и пенсионеров, что в счастье хотели дожить свои последние года? Одна их заряженная пуля, громкий хлопок!.. и человек больше не дышит. Кровь проливается на нашу родную землю, и они прекрасно знают, что бинт не поможет, а в чудеса заклинаний, которыми пользуемся мы, просто не верят. Они убивают таким диким способом, потому что знают, что их люди не возвращаются из вечного сна. — Странно, что он не упомянул, как убивал Синим пламенем всех неугодных ему во Франции в тысяча девятьсот двадцать седьмом году, — сдавленно прорычала Фиона, но его пауза затянулась, и это услышали все. Зал звенел от тишины. Дети пялились на Тёмную магию с открытыми ртами, пока старшие прожигали спины маглорождённых. — И в последнее время… они стали убивать и наших братьев и сестёр. Их стали убивать прямо на улицах, сочтя за своих магловских врагов в войне. Так зверски, что их семьи узнают об этом последними и даже не имеют возможности провести похороны — труп их родственника уже давно гниёт в земле под телами маглов, — не сказал, а сдержанно выплюнул Геллерт и привычно пожурил губами. Глаза на секунду защекотало, и их взгляды с Томом сошлись. Его не выражал совершенно ничего, но не на это и следовало смотреть в темноте: Лейла дёрнула глазами вниз и увидела, как на руках вены готовы были порваться. Мысли о маглах затуманили ему разум, и даже палочка была спокойна оставлена в кармане мантии. Губы как-то сами поджались, а взгляд вернулся к Грин-де-Вальду: чего она, собственно говоря, ожидала? Том преследовал те же цели, что и он, и смысла беспокоиться о своей защите ему не было. Хотелось как следует удариться головой: судьба свела её сразу с двумя этими диктаторами. И оба хотели использовать её в качестве оружия. Грин-де-Вальд вместо пистолета с пулей, Волдеморт, как пугало, которое защищает его Величество. Но если даже сильнейший маг столетия, так называемый брат Дамблдора и тот, за которым тянутся сотни волшебников, сдался и оставил её в покое… сколько упорства заложено в этом мальчишке и сколько времени ему понадобится, чтобы понять одну простую вещь — она не изменит принципы ради него. Он не прогибается под неё, и не надо, потому что Лейла тоже не будет. Когда Том это наконец осознает, он перестанет хоть раз упоминаться в её мыслях как мальчишка. Тогда он окончательно и бесповоротно вырастет в её глазах: если он не дойдёт до этого этапа… это станет одним из самых больших её разочарований. — Я уверен, все эти волшебники имели достаточно силы, чтобы успеть защититься, может даже, чтобы помочь остальным извлечь пулю из груди. Некроманты и вовсе могли вернуть неживых на этот свет… но никто из них не смог. Знаете почему? — Грин-де-Вальд завёл руки за спину и медленно, громко вздохнул. — Потому что Министерство наших стран утвердило Статус Секретности ещё в тысяча шестьсот восемьдесят девятом году и запретило хоть как-то указывать маглам на существование магии. Были и нарушители этого закона, но их оправдали, сослали на недоразумение, к примеру, Доркас Твелвтрис, которая за просто так рассказала простецу о деталях нашего мира. Однако, если бы другого любого сейчас поймали на использовании магии в целях защиты, просто потому, что он хочет жить!.. его бы засудили, — голос сел. Он разочарованно качнул головой и развернулся в другую сторону. Некоторые ученики, а особенно впечатлительные первые курсы буквально впадали в транс этого синего пламени. Они были на грани страха и трепета: это чувствовал воздух и потому облетал всех их стороной, это доносилось и до Лейлы. Глупо было полагать, что он не сможет добиться эффекта восторга, преподнося такую информацию мерной ложечкой на каждую светлую голову. С той самой тёплой улыбкой и спокойным, расслабленным голосом. Грин-де-Вальд правда был уверен и грациозен во всём, что делал, и именно за это его следовало бояться больше всего. Он говорил так вкрадчиво, так красиво и мерно, что мурашки скользили вдоль позвоночника. Так, что хотелось поверить в полную ложь, которую он разукрасил красками и добавил вишенки сверху. — Я не произносил эту речь с целью запугать вас, дорогие мои, — его щёки втянулись, и его покровительственный цветной взгляд скользнул в сторону. — Я рассказал вам правду о себе и своих целях. О мечтах, которыми грезил с юности! Ведь в мире должно царить правосудие. И почему мы — люди, рождённые творить искусство одним взмахом палочки, должны уходить в подполье и скрывать свою натуру, чтобы не попасть за решётку? Маглы же только загрязняют землю, считая, что всё это принадлежит только им. Считая, что они самые могущественные. Так может, настало время утихомирить их, приземлить и показать, на чьих руках держится мир? — и снова долгая пауза, чтобы Грин-де-Вальд успел встретиться глазами с каждым, хоть эта речь была записана заранее. — Но он убивает и его армия убивает не меньше!.. — Да, наверняка вы скажете, как гласили десятки заголовков газет, что и я кровожадно истребляю волшебников, — вся его гримаса с приподнятыми усами говорила об отвращении, с которым ему пришлось это произнести. — Но я… не плохой. Просто эти люди никак не могли понять, что я хочу помочь им. И после всех наших разговоров они так и не поняли… Порой, если никто не может расчистить землю от осенних грязных листьев… приходится брать грабли и расчищать это самому. Ради общего комфорта, — его язык скользнул по засохшим губам, глаза сощурились, и Грин-де-Вальд прошептал: — Ради общего блага. Такие слова висят над входом в крепость Нурменгард, построенную лично мной. Потому что скоро там будут обитать неугодные. Те, кто против нашей идеи улучшить жизнь и построить потрясающую империю с полной свободой для всех наших странных и инопланетных возможностей, — в горле Лейлы застрял ком, и жар залился в кровь. Грин-де-Вальд улыбнулся и тихо усмехнулся. — Но, к счастью или сожалению, время настало, и я очень надеюсь, что меня наконец-то услышали. Ведь больше мы ждать не будем… Болгария — мой дом, место, где школа смогла стать мне вторым домом. Жаль, конечно, что даже там не пожелали узнать что-либо о изменениях правил жизни, но это поправимо, — он прикрыл рот и усмехнулся себе под нос. — Соединённые Штаты Америки, Нью-Йорк. Время бежало неумолимо, когда я жил под шкурой главного мракоборца и находился прямо перед носом у Президента. Это было определённо весело. Ну и Англия, Лондон. Место моей юности и свободы воображения, — голос надломился, но он лишь улыбнулся и качнул головой, смотря куда-то в небо. — И везде воспоминания, и везде я изгнанник, разыскиваемый преступник. Только как так получилось, что газеты сегодня пришли намного позже, что одни границы закрываются, а другие открываются, как в заколдованном лабиринте? Хм… И удивительно, но всё это совпало с последней неделей, когда я был и в Варне, и преуспел обойти Лондон и его окраину, а также пересёк океан, чтобы повидаться с давними знакомыми из Нью-Йорка? — белые брови сошлись на переносице слишком плотно — наигранно. Грин-де-Вальд издевался над слушателями, а сам в реальном времени наверняка с широкой улыбкой слушал тишину мира. Лейла почувствовала, как дыхание спёрло, и цепочка на талии с силой впилась в кожу. — За несколько дней я побывал на разных континентах и обзавёлся очередными союзниками, а вы даже не узнали об этом. Вам дали почитать только то, что я разрешил: хотя даже там я тоже был по-настоящему. Шесть разных стран за неделю, а вас не предупредили, наверняка обидно? Или, может, кому-то страшно, потому что он догадался? — белый глаз сверкнул в темноте. — Да, так и есть, я снова прошёл перед носом у Министерства всех трёх стран, и теперь всю информацию поставляют прямиком мне. Уверен, вам, как и мне, будет очень интересно узнать, какие секреты хранят главные люди, правители наших потрясающих магических сообществ! Или их никто не выдаст, потому что?.. Ах, потому что даже Министры осознали, что это моё самое последнее предложение пойти в одну ногу и одним единственным путём? — тот театрально прикрыл рот и удивлённо осмотрелся. После чего маска спала с лица и оголила зяблый и мрачный взгляд. Он вытянулся, и спокойный голос понизился почти до неузнаваемости. — Вы бы не узнали о моих прогулках, если бы я так не решил. Или вы до сих пор думаете, что Министерство держит страну в безопасности и делится с народом правдой? Ох… как бы ни хотелось вас расстраивать, но правда такова. С каждым месяцем ваша клетка становится лишь уже, — прошептал он так громко, что заложило уши. — И помните, я везде. Я знаю всё, и это всё скоро тоже может оказаться в вашем сознании. Если вы не будете глупить. Теперь не забудьте подумать, кто рядом с вами может оказаться серой мышкой с ядом за пазухой. Вдруг этот яд именно для вас… Подул ветер, и его силуэт свернулся в комке синего пламени. Яркий цвет перестал мозолить глаза, и свечи над головами снова зажглись. Представление закончилось, сладостная речь закончилась, хотя казалось, некоторые ещё впитывали речь в себя и нехотя выходили из-под гипноза. «Это ещё кто?» — потеребил по плечу воздух и нахмурился. В дверях раздались поспешные шаги, и не успели все взгляды переместиться на Дамблдора с его дружком, как рёбра сдавило диким напряжением. Свист палочек хлестнул по ушам, и в мгновение дети были скрыты старшими под куполом. Кончики самых разных палочек были направлены в одно единственное место — в грудь главного министра Магии Леонарда Спенсера-Муна. — Я предлагаю всем сесть и успокоиться… — раздался покладистый и тёплый голос Дамблдора, но никто не сдвинулся. Раздались хрусты древка и клацанья челюсти: разве что некоторые слизеринцы не особо торопились поднимать палочку и готовиться защищаться. — Опустите палочки и поприветствуйте главу Министерства, который пришёл, чтобы опровергнуть всё только что услышанное! — Диппет, оказывается, тоже стоял рядом, ибо его Сонорус заставил дёрнуться и на секунду оглохнуть. — Проявите уважение! — А если!.. — Согласись, мальчик, ты мог бы уже давно попасть под моё заклинание, если бы я действительно хотел причинить тебе боль, — проскрипел низкий пухлый мужчина и насупился, будто Поттер сморозил какую-то глупость. — Как только я узнал о переданных «Пророком» новостях, которые действительно неизвестным образом поступили в печать, то первым делом отправился к вам! Вы можете не верить мне, но разве легче вот так вот просто изменить принципы и поверить преступнику? — его лицо исказилось в непонимании, и тонкие губы дрогнули. Он вытянулся и слишком резким движением расправил костюм. — Эм, Лейла?.. — Фиона изогнула бровь и аккуратно перетащила её нацеленную палочку на министра. — Будь осторожна, лишаться профессора Дамблдора не особо хочется. — Да… — спустя время, когда их взгляды с ним случайно пересеклись, Лейла прочистила горло и сдержала вырывающееся шипение. — Извини, ты права. — Если всё так сладко, как Геллерт это описывает, то почему мы до сих пор не обрели покой, и убийства начисляются по всему миру от его рук и его армии? Может, в Министерстве и правда появилась крыса, я не отрицаю. Но!.. — он устало опустил плечи, видя, как кончики палочек до сих пор направлены на него, и переглянулся с Диппетом. Потом и с Дамблдором, но тот отреагировал замедленно, словно нехотя отворачиваясь от слизеринцев, — Я не менял своих позиций, и законы придумываются для вашей же безопасности. Магия и все её подразделы всегда считались могущественными, но невероятно опасными даже в руках умелого волшебника, что жил в этом мире с самого детства. Что же будет, если показать это маглам? Зависть, злость, разочарование, чередуемое агрессией… У нас идёт своя война, у них — своя. И так же, как во время, нам нельзя туда вмешиваться. Будьте разумны и подумайте, за что боролись наши предки. Свобода может показаться слишком соблазнительной, хотя на самом деле до хорошего её доля никогда не доводила. — Из неё рождался только хаос… — Именно так, Альбус, — прокашлялся оживший Диппет и загородил министра сверкающей мантией. — И попытки Геллерта Грин-де-Вальда рассорить наш дружный народ всего лишь обычный саботаж. Или завладеть вниманием мира на несколько минут можно как-то иначе? Рассказав о списке своих жертв, манипуляций и нарушений, за которые его уже давно должны заточить в тюрьме? Сомневаюсь, что кто-то бы из вас решил ораторствовать об этом, чтобы заполучить новых союзников. А теперь, мои дорогие ученики, хотелось бы напомнить… — вечно косящие глаза Диппета на мгновение похолодели, и ледяной голос разлетелся вдоль стен: — что вы все сейчас не верите директору лучшей волшебной школы, в которой училось не одно поколение, не верите прославленному на весь мир школьному персоналу и главе Министерства, что буквально держит страну в своих руках и не даёт ей сломаться, как наши уже бывшие союзники и партнёры?.. Я безумно доволен, что наши ученики готовы постоять за себя и своих младших друзей… но никогда не думал, что вы будете готовы поднять палочку против тех, кто научил вас держать её правильно. Уверенности в своих действиях у школьников поубавилось, и осторожно, медленно, но все один за другим опустили оружие. Разве что слизеринцы не теряли надменности, и во взгляде их по-прежнему сквозило недовольство. Учителя осторожно прошли к лавкам детей, с ободряющими улыбками усаживая их обратно за уже не самый манящий сладостями стол. Лейле стало дурно от одного смешанного запаха, что снова навеял на остывшую еду Диппет, и желание уйти не заставило себя ждать. — Встретимся как-нибудь потом, — бросила она Фионе и уже закинула сумку на плечо. — И я бы хотел оповестить о нововведениях в школьных правилах, — как вдруг Диппет прокашлялся и отчётливо, словно специально разделяя по слогам, отчеканил: — С завтрашнего дня содержимое посылок будет тщательно проверяться как на пути в школу, так и из неё. Осмотр комнат на наличие подозрительных вещей будет совершен прямо после ужина. Старосты будут проверять коридоры не только после отбоя, но и ещё минимум тем же вечером. Помимо этого, в полночь все двери замка закрываются. Все возможные вещи, как олимпиады, кружки, срочные встречи с родственниками и работа — как официальная, так и волонтёрская, отменяются и полностью запрещаются без права оспаривания, — плечи Лейлы приподнялись: её как будто оглушили. И только нижняя губа отлипла от зубов, Диппет, полностью игнорируя их стол, добавил: — Нарушителям любого из ранее перечисленных пунктов грозит отчисление. Нет повода беспокоиться — наша защита безупречна. Это всего лишь меры предосторожности, которые никак не затронут примерных и правильных учеников, если их помыслы нахождения в этом замке чисты. Можете быть свободны и… Но дальше Лейла не слушала: отдёрнула рукава и быстро вышла из Большого Зала. Всё было предельно ясно, она никакое не исключение, чтобы подставлять школу, «рискуя» жизнью в центре магической Англии… но в такие моменты на подсознательном уровне мысли перебивали звуки и чувства, и всё внутри затягивалось злобой, диким раздражением. Почему она вообще должна была скрываться в шкуре подростка под опекой директора, которому на самом-то деле глубоко всё равно на неё?! Почему ещё с самого начала она не осталась жить с Гонорией и, не заботясь ни о каких экзаменах или выборе профессии, не начала искать место с Чернейшей аурой?! Был ли смысл в этом всём сейчас, или Лейла ежедневно делала выбор в пользу совершенно дурацких и неправильных решений?! — Расслабь плечи, — голова дёрнулась, как от хруста в шее, и не пришлось даже косить в сторону глаза, чтобы почувствовать его. Всего один небольшой шаг, и Том даже без лишних слов, без чёртового приказа смог остановить её. Новый вид манипуляций, из-за которых уже повинуешься, чувствуя ситуацию по одному спокойному тону, или просто неспособность огрызаться? — Выглядишь, как будто получила Поцелуй Дементора, — определённо второй вариант. — Речь кумира вдохновила снова открыть рот? — его лицо было оттенено светом свечей в коридоре, и всё равно даже так Лейла заметила немного помятые щёки и тёмные пятна под глазами. Веки прикрывались медленно и мерно, но проницательный взор был направлен только на неё: он смотрел так только, когда уставал, когда был недоволен ею или просто слишком спокоен. О втором думать не хотелось никогда: Лейла принципиально держала себя в ежовых рукавицах перед Томом и старалась впечатлить, заставить задуматься даже самыми незначительными поступками или словами. Чтобы в конце концов этому змею не было, что предъявить. — Я сам себе кумир. Грин-де-Вальд даже не смог пройти следующий этап и хоть как-то затронуть будущее, раз в твоих снах его не было, и ты страшилась только меня. Или всё-таки смог? — Не то чтобы смог, просто я лично не… — она быстро осеклась и подняла на него глаза. Чёрные буркала словно накрыло слюной нетерпения: её тепло испарилось, и грудь снова неприятно кольнуло холодной иглой. Опять о нём. Опять о его будущем: Том снова хотел вытянуть куски информации, кто и что будет стоять против него спустя несколько лет. Рот прикрылся сам собой, и смотреть на него больше не хотелось. — Мне пора. — Ты, конечно же, продолжишь ходить в паб и в ту Лавку старьёвщика, — не спрашивал, а утверждал тот, глянув на её сжатые кулаки. — Конечно. — Каким образом? — Что-нибудь придумаю без твоей помощи. Иллюзия, обманка по времени или… — Всегда должен быть точный план, — протянул Том с раздражением. — Как видишь, его нет, — выдержав паузу, прошептала Лейла и выдохнула. — Но думаю, из лавки на некоторое время и правда придётся уволиться. Сейчас наверняка на меня положат глаз, и лучше днём на выходных походить перед профессорами и создать иллюзию присутствия. Доход смогу возобновить летом, тогда буду работать полные смены. Возможно, вернусь и в лавку. Но Белую Виверну я не покину, так же, как ты не перестанешь работать у Горбина. Что на эти выходные, очередная встреча с твоей любимой Хепзибой? — где-то рядом послышались шаги, но сдвинуться он не дал. Встал стеной, ограждая от всего живого. — Как ты скроешь книги от проверки? — Том повёл бровью и благополучно проигнорировал вопрос. — Сборник о крестражах и прочее. — Спрячу рунами. А может… заставлю ветер забрать и спрятать где-нибудь в лесу на время проверки. Тебе не надо ничего? — Книги спрячу сам. С зельями посложнее, их могут проверить на подлинность. Иллюзии не помогут, особенно, если ко мне зайдёт Дамблдор. — Принеси их мне, я верну в целости и сох… — Сам справлюсь. Малфой, — аура стала невесомой, буквально лёгкой как пушинка, ибо рядом появилась пара гордых аристократов, — у меня собрание, так что проводи её до комнаты и вслушайся, не следят ли за её перемещениями в коридоре. — Что ты опять придумал?! — фыркнула Лейла, не на шутку разозлившись такому опекунству, и развернулась в сторону библиотеки. — Убедись, что в комнате нет никаких чар, и всё чисто, — голос не передавал силу хватки, с которой этот змей вцепился в бедро. И даже так он не обращал на неё внимания! — Каждую деталь, Малфой. — Я вас услышал. — Но я могу сама!.. подожди, Абраксаса? Ты отправляешь со мной того, кто уже забыл о моём существовании? — Лейла выпучила глаза и шокировано уставилась на Тома, чьи скулы натянулись до предела. — Очевидно, — прошипел он, отдаляясь. — Как только всё сделаешь, доложишь. — Мы возьмём с собой Роберта, — казалось, его глаз нервно дёрнулся. Лейла встала между каменными слизеринскими изваяниями и хлопнула глазками. — Нам нужно больше помощи. Я не справлюсь одна. Я ведь могу пойти с ними и, в случае чего, подышать одним и тем же воздухом? — Лейла… — Ты помнишь моё имя? — обратилась она уже к Роберту. — Успокойся, пожалуйста. — Я полностью спокойна и, более того… — Если ты хочешь поиграть, то я могу заново приказать им забыть о твоём существовании. — В смысле заново? Разве ты… — прошептала Лейла на его отведённый взор и нахмурилась. — Ещё вчера вечером Том отменил свой приказ по поводу общения с тобой, — прохрипел Абраксас как можно тише, — так что замолчи и не устраивай сцен. — Но… — Том покрылся коркой льда и просто ушёл в сторону директорского кабинета. Лейле пришлось взять паузу в несколько минут, чтобы хоть как-то взять себя в руки и осмыслить произошедшее. Том… позволил им снова разговаривать с ней? Спустя столько недель тишины? — Мы не знаем, с чего вдруг, — словно подслушал её мысли Роберт и мрачно осмотрелся, — Просто намекнул после того, как ты ушла с собрания. Но даже этому поверить было трудно — потому что это Том. Всё, что связано с ним, его словами и поступками, насквозь пропитано лестью, ложью и манипуляциями. Может, в этот раз он хотел снова дать поиграть с Робертом и Абраксасом в друзей, после чего снова отобрать их, приковав к себе, и показать, кто на самом деле контролирует её жизнь. Может, заставил теперь и Пожирателей целенаправленно выпытывать из неё информацию, чтобы доносить ему — Лейла верила во все свои догадки гораздо больше, чем в простую реальность, что Том услышал её желания. Все трое шли молча. Ветер сквозил по коридорам, задувая под юбку и осматривая парней с ног до головы, а Лейла поглядывала на них исподтишка и пыталась найти хоть одну подсказку, что они под Империусом. Вдруг змей зашёл настолько далеко. Но нет: яркие глаза по-прежнему блистали цветом, Роберт задумчиво кусал губы, а Абраксас часто хмурил брови от солнечного света. — Ты против Грин-де-Вальда? — всё-таки вымолвил Роберт, осматривая закоулки коридоров. — Против его идей. А… вы? — Многие слизеринцы на его стороне, просто в обществе Дамблдора стараются скрыть это. Наши родственники тоже заодно, но мы преданы другому. — И у нас другие планы на жизнь, — добавил Абраксас, и их взгляды на мгновение пересеклись. — М-м… ясно. Касательно экзаменов… — Как ты? — оборвали её хором слизеринцы и остановились в пустом коридоре перед когтевранской башней. — И не смей шутить про эту ситуацию, — бесцветно прошептал Абраксас. — Это не наш выбор: ты сама прекрасно знаешь, какими способами нам нужно доказывать свою преданность. — Как ты? Как ты себя чувствуешь? Что с тобой происходило? — Что за обряд ты делала?! Я никогда не сомневался в твоих силах, но ты не ведьма со стажем, чтобы проводить такое, тем более на себе! — Откуда вы знаете? — Том был в ярости, когда узнал об этом, хотя мы до сих пор не знаем, как. Так что когда ты пыталась провернуть это во второй раз, он послал нас к тебе, дабы прервать процесс. Или мы случайно попали в Выручай-комнату, в которой уже кто-то был? Лейла отвела взгляд и протяжно выдохнула — она даже не подумала о таком повороте событий. В принципе думать сейчас было плохой затеей, ибо логике последнее происходящее поддавалось очень редко. — Ну… как видите, я жива, а значит… — Мерлинова борода, — разочарованно прохрипел Роберт и посмотрел ей прямо в глаза. Не скрывая, проницательно и со сверкающими карими искрами у зрачков, — Лейла, мы серьёзно. — Я тоже серьёзно. Или вы думали, что спустя почти месяц молчания и полного игнорирования моего существования я по щелчку брошусь вам в объятия и расскажу о своей жизни мельчайшие подробности?! — рявкнула Лейла со вздымающейся грудью и стиснула зубы. — Я знаю, что это не ваш выбор, знаю, что ему нельзя перечить!.. Но это было диким испытанием, видеть, как вы с улыбкой и смехом общаетесь со всеми, кроме меня. Что с Фионой или Кевином переговорить по поводу урока, что даже с гриффиндорцами посоревноваться в умении оскорблять! Мне так хотелось поделиться с вами новостями, которые поймёте только вы, хотелось просто сесть рядом и услышать ваши шутки, потому что где ещё в школе найдутся такие слизеринцы? — на последних словах Роберт тяжко сглотнул. — И один раз я и правда попыталась это сделать. На перемене перед Нумерологией. В результате… вы просто замолчали и потупили глаза в конспекты, хотя они вам ни капли не сдались! Вы потрясающе выполняли приказ, хвалю. Но сейчас не стойте и не пытайтесь делать вид, будто ничего такого не было. — Тогда не стой здесь в качестве обиженной жертвы и не делай вид, будто знаешь, каково нам было! Аристократы по природе своей не имеют дружбы. Всё в нашей жизни обман, лесть и конкуренция, ничего больше. Но ты сломала систему. Чёрт знает как, но ты стала нашей подругой — первой и единственной, — Роберт прокашлялся и заставил себя расправить плечи. Успокоиться раньше времени. — И уж поверь, лишаться тебя, молчать и игнорировать, хотя Абраксас вовсе сидел с тобой на каждом уроке Нумерологии, было сложно. Очень саркастично звучит, но это так, Лейла, было отвратительно видеть, как ты буквально холодеешь на глазах и бездействовать, так что не смей вякать даже слово о предательстве или вранье. — Вякать? — переспросила Лейла и скрипнула челюстью, нутром чуя, как грызутся их комы злости. Слышать такие слова от этих двух было, минимум, удивительно, а по сути вовсе неприятно. — Да я могу вообще молчать. Мы же все трое умеем это делать и очень даже хорошо! — Согласен, — приподнял подбородок Абраксас и кивнул, — поэтому вместо того, чтобы осознать, что здесь нет ничьей вины, давайте продолжим собачиться и окончательно рассоримся. Сделаем всё так, как хотел Том на эмоциях — он отменит приказ, но мы уже будем друг друга ненавидеть и избегать сами, — его вкрадчивый, грубоватый голос проник в самое ухо и остудил пыл. Секунды молчания натянули напряжение над головами, и в ушах зазвенело: Лейла на секунду поджала губы, отводя глаза от сдерживающегося Абраксаса, а Роберт заиграл желваками и отвернулся к окну. — Ты всё равно приглашена на мою свадьбу, — тихо сказал он спустя пару минут. — Даже за это время я своей позиции не изменил. — И моё обещание тоже в силе, — сощурившись, гуманно добавил Абраксас. — Когда бы и с кем бы ни была моя свадьба, ты получишь приглашение одной из первых. — И вы будете смертельно обижены, если я не приду? — Конечно. — Никак иначе, — мотнул головой Роберт и с усталым вздохом вернулся к ним. На губах перед лицом мелькнули улыбки, и общая гордость рухнула в пропасть. Лейла сделала шаг ближе и вмиг обвила их шеи руками, вжимаясь в расщелину всем телом. Смешанный аромат мяты и корицы защекотал ноздри, две одинаково тёплые ладони легли на спину — ни ниже, ни выше, и вжались металлом перстней в мантию. — Тогда я конечно приду, — шепнула она себе под нос, но оба услышали: плечи дрогнули от смешков. — Если не будете заставлять ловить букет невесты. — А это мы ещё посмотрим, — нехотя, но они отстранились, и Роберт с тёплой, почти что родной улыбкой добавил: — Рад снова заговорить с тобой. И было бы преступлением не сказать, что Лейла тоже рада. Что уж там, когда на следующее утро Лукреция увидела их перед уроком вместе, то сняла маску и от искреннего шока приоткрыла рот. Они не решились тешить толпу новыми сплетнями, именно поэтому в школьное время общались незаметными переглядываниями и вовсе не привлекали внимания. Никто в заходящей в класс толпе не слышал их быстрых перешёптываний, никто не замечал их в заросшем кустами дворике на перемене. Даже, если все толпой шли готовиться к экзаменам в библиотеку, они никогда не сидели вместе. Лукреция с Лейлой — да, но те двое зачастую отворачивались от них и не говорили ни слова. Это не поддавалось объяснениям, теперь так просто было принято. Этот месяц научил их некоторым вещам, и снова терять то, что только обрели, им искренне не хотелось. Всю неделю собрания и тренировки в Тайной комнате продолжались, проверку все пережили славно, и поскольку начался прямой отсчёт до экзаменов, домашние задания перестали быть необходимыми. Появилось время для встреч с детьми, для подготовки к поездке и даже сна, и казалось, всё кое-как начинало восстанавливаться. Да, ученики стали более внимательными и тихими, газеты отнюдь не радовали заголовками с колдографиями Грин-де-Вальда, но это никогда особо и не имело значения. Имело значение другое: они с Томом продолжали держать дистанцию. Шли по одной тропе рывками, то забегая вперёд, то останавливаясь друг от друга на неопределённом расстоянии. Один непристойно долгий взор после уроков, и последующие два дня Том вовсе на неё не смотрит: одно излишнее мягкое касание его перстней, и на уроках локти Лейлы спадают с парты, но с его не соприкасаются. А вдруг Эру допустил какую-то ошибку, и это очередная шутка, очередное враньё с его стороны? Лейла правда боялась: если это всё не по-настоящему, то это связь оборвётся навсегда, ибо больше такого она переживать не собирается. Если его слова не были искренними, эльфийский гнев обрушится на него без замедления, ведь именно Лейла стала бы его самой большой опасностью. Дневник, кольцо Мракса, планы на будущее, убийство маглов, имена и фамилии Пожирателей Смерти — Лейла знала то, о чём не предполагала ни одна живая душа. И если это всё ложь… она правда не будет сдерживаться — она больше никому не даст ломать себя, даже Тому. Особенно Тому. И этим словам ни капли не мешало чёткое осознание, как он был ей дорог: вероятно, своими выходками он никогда не узнает, насколько сильное это чувство, но Лейла правда просто оставит его наедине с погоней за бессмертием и больше не вернётся. Важное тоже нужно уметь отпускать. Однако к концу недели стало ясно, что Абраксас оказался прав, и Том действительно хотел рассорить их своими действиями. За каждым дурацким маленьким презентом скрывалась очередная выгода для него. Он говорил, что Лейла достойна лучшего, и он будет охранять свои «вложения». Но она не чувствовала себя редкостным экспонатом, который ограждён от грязных рук прочным стеклом. Больше походило на клетку, отделённую от окружающего мира колючей проволокой, словно она какой-то преступник. Чертовски знакомо и оттого отвратительно. Чем больше они с Абраксасом и Робертом переглядывались, улыбались или просто спокойно общались перед собранием, тем холоднее становился он. Последние дни столько новых заметок в планах, столько новых идей, и всё время он куда-то торопился, будто поджимали сроки, хотя ещё вся жизнь впереди. Лейлу напрягало это всё больше и больше: только Том расслаблялся в её присутствии и всем видом показывал, как хотел что-то рассказать, перед чёрными глазами внезапно пробегали картинки, и он менялся в лице. Он словно взвешивал все за и против и к чему-то целенаправленно готовился, а она об этом не знала. Том отдалялся от неё и, видимо, просто страшился рассказывать о переживаниях или интересующих его вещах. Но Лейла не хотела такого окончания: пусть она не оставалась у него в гостиной и не планировала переходить на сторону Пожирателей, всё остальное могло быть в разы лучше. — Хочешь остаться? — собрание закончилось, все Пожиратели разошлись. Лейла встала с кресла и нашла его взглядом: Том сидел с развязанным галстуком и разлохмаченными волосами над картой Колдовстворца и что-то сосредоточенно отмечал. «Конечно, хочу». — Я лишь немного… — Если не считать библиотеку Ивана Грозного, первым делом искать взрослых союзников нужно в Средневосточном музее магических артефактов или Департаменте магического образования? — он водил пальцем по карте и без остановки тараторил: — Или в Амнезии — крупнейшем институте по изучению зелий? Везде можно найти интересные умы, только с чего неподозрительно начать? — Ну… если ты спрашиваешь меня… — неуверенно начала она, ибо ранее заготовленная речь была смыта с языка, — то зависит, люди какой отрасли нужны тебе больше всего. — И всё же? — Лучше приспособиться в более укромных местах и уже через время выходить на контакт с заседающими в Департаменте. Наверняка после заявления с крысами в Министерстве их теперь тоже проверяют. К твоему приезду, угрозам и манипуляциями они будут готовы. Надо выждать момент, когда они снова расслабятся. Музей, наверное… — мысли клонили совершенно в другую сторону, а он сидел, сжав перо в руке, и старательно ждал. — Там… там больше людей с такими же интересами в Артефакторике или коллекционировании. Мы можем поговорить? Я лишь немного хотела разъяснить ситуацию, — тишину стал перебивать треск в камине, и в результате Том поднял на неё глаза. Тёмные мерцающие зрачки ударили током, но она сдержалась и только больше успокоилась. Это уже было привычно. — Может, после выходных? — поднимаясь и расстёгивая рубашку, мрачно спросила он. - У меня есть дела и нужно как следует… — Ты откладываешь это уже два дня. Сегодня пятница. В общем, я так поняла, тебе надоели мои слова и бесчисленные речи? — Ведьма, я безумно устал и не понимаю, о чём речь. Давай потом, — но настоящей усталости на лице лишь крошка, остальное — притворство. — Я сказала сейчас! — сердито настояла она и, выдохнув, запустила руку в сумку. Последний раз Лейла убеждалась, что совершает самое спонтанное, вероятно ошибочное, решение за последние недели. — Я вижу, что ты по-прежнему недоволен моим общением с Пожирателями. Ты по-прежнему забываешь все мои слова и думаешь, что я не верна тебе. Это на самом деле очень обидно, ибо ангелом воплоти и эталоном красоты считаешься в нашей школе именно ты… — пробубнила Лейла и застыла под его оценивающим взором. — Раз ни один вариант до этого тебя не устроил, я поняла, что ты хочешь от меня поступков. — Лейла, тебе пора, — она проглотила ком непонимания и перегородила ему путь. С его лица сошли последние краски, и Том серьёзно напрягся. — Не заставляй меня использовать силы. Пожалуйста. Ты продолжаешь остерегаться меня и моих действий, ты постоянно ожидаешь от меня самого худшего и просто не веришь, — рука вытянула из сумки потрёпанную обложку, а ощущалось, будто от сердца отдирают кусок, — Но ты прекрасно знаешь, что я никому не открываю сознание и не делюсь мыслями. Поэтому, чтобы показать, что я открываюсь только тебе и больше никому… это теперь твоё, — Лейла протянула в его застывшие пальцы свой дневник и сдавленно улыбнулась, — Я покажу тебе открывающие руны, и всё — все записи полностью твои. Про выдернутые страницы с описаниями снов она, конечно же, смолчала, но иначе было нельзя. Том не моргая смотрел на дневник, и дыхание его стало сбиваться. — Нет. Нет, забери это обратно и ещё раз как следует подумай, — замотал головой тот и отодвинул её руки обратно. — Я уже обо всём подумала. Том, — прошептала она мягко, но его это только оттолкнуло, — я не могу и не хочу доказывать тебе что-то при всех. Не хочу, чтобы все наблюдали и шептались, поэтому делаю это лично, наедине. Ты всегда злился, что моё сознание закрыто. Но теперь большая часть его у тебя перед руками — только у тебя, Том. Его лицо не выражало ничего, кроме серьёзного переосмысливания. Он не хотел брать дневник, что-то крепко его держало, что-то громко нашёптывало ему на ухо. Тёмные глаза снова поднялись на Лейлу, и Том осмотрел её под другим углом, пытаясь скрыть выступившую вену на шее. Что она опять сделала не так? — Ты писала в нём несколько лет подряд, — она кивнула. — И там хранится всё, о чём ты размышляла, чем интересовалась и… — Именно, — и Том не устоял. Его пальцы коснулись её, после чего дневник медленно перешёл ему в руки с кратким объяснением защитных рун. Но он не был доволен, более того, даже зол. Малая часть Лейлы треснула и надломилась — ту часть сердца, что она оторвала вместе с дневником, затянуло зяблым туманом. — В таком случае, — прокашлялся он и приподнял голову, — раз ты так хотела узнать о моих последних днях, я тебе скажу. Завтра у меня встреча, в воскресенье очень важное дело. — А приказ Диппета? — Но ты же тоже пойдёшь работать. Днём я спокойно буду прогуливаться по школе, а вечером воскресенья Малфой в моём облике пойдёт на собрание старост и специально останется чуть подольше, чтобы Дамблдор угомонился со слежкой. И говоря про воскресенье. Если что, если что-то пойдёт не по плану, хотя такого не случится, я могу на тебя положиться? Моментная тишина, Лейла внимательно взглянула ему в лицо, где за мрачным взглядом промелькнуло удовольствие, и резко поняла, о чём речь. Что-то внутри громко надломилось и упало вниз эхом, но она снова сдержалась. Сердце забилось быстрее от волнения, которое, как бешеный пёс, то неслось с неимоверной скоростью вперёд, то резко тормозило. — Можешь положиться, — шепнула Лейла и опустила голову. — Эй, ты чего? — приподнял её подбородок Том и даже улыбнулся. — Уже пожалела о своём выборе? — Нет. — Уверена? — Абсолютно, — отстранившись от лживых мягких касаний, она прижала к мантии сумку и развернулась к выходу. — Доброй ночи. — Завтра мы не увидимся. В воскресенье, вероятнее всего, тоже. Не влипай в неприятности — порадуй меня. — Даже превосходные волшебники обсчитываются в самых лёгких вещах. Будь осторожен, Марволо. — Порадовать тебя? Нет… это слишком приземлённый и скучный вариант. Восхитить? — раздалось сзади с нескрываемой издёвкой. — Лучше просто несильно разочаруй. — Чего же так? — она обернулась на его улыбнувшийся тьмой взор и пожала плечами. — Ты восхищаешь меня, даже не стараясь, круглые сутки. Мне достаточно.

***

— Всего тридцать пять галеонов, сэр. — И зеркало наше? — Проверь на случай трещин! — прикрикнул Карактак, вновь засомневавшись в способностях Тома. Но он не обращал внимания. Горбин осмотрел зеркало, по которому пускал слюни, с особой тщательностью и никаких погрешностей не обнаружил. — Только тридцать пять от самой Смит?! Как ты это сделал, пацан? Она же монстр: обжора ненасытная, когда тема заходит о выкупе её артефактов, — он лишь пожал плечами и улыбнулся. — Мы нашли общий язык. — И как она к тебе отнеслась? Подозревала в чём-то, про меня спрашивала? На какой ноте закончили? Ты хоть попрощался? — Всё отлично, сэр. Хепзиба была довольна и не скупилась пригласить меня на последующие сделки от лица вашей лавки. Она передала вам это желание в письменной форме, — Горбин быстро выдернул листок, прошёлся взглядом по настоящей просьбе Хепзибы и хохотнул. — Она снова вышла на связь, отлично, так держать! Будем по-тихому выманивать у неё самые интересные вещички… ну как мы — ты! Желание такой клиентки — закон! Красавец, — он хлопнул Тома по плечу и пошёл уносить зеркало. — На этой неделе свободен, возвращайся-ка обратно в школу. Тихий час по тебе плачет. — Я бы хотел получить оплату за это дело. Прямо сейчас, — Карактак мрачно переглянулся с братцем и хрюкнул. — Видишь, кого воспитал. Поручение само собой, а денежка в карман по расписанию. Конверт с правильной, договорённой суммой галеонов теперь покоился в его пиджаке. Неспешным шагом он разгуливал по тихим улицам и посматривал на часы. Детки Хогвартса уже спали, Оборотное зелье на Малфое работало долго, и если бы его заподозрили, Чёрная метка горела бы уже как полчаса. Время давно истекло: но Том оттянул сладостный момент до последнего и, расправив свой лучший костюм, трансгрессировал в знакомую гостиную. Он ведь обещал вернуться, а желание клиента — закон. — Том, вы наконец-то вернулись?! Прошу… тело не слушается меня, голова раскалывается и… — Пропадает голос? — взволнованно хлопнул глазами он и сел напротив. Хепзиба кивнула, после чего резко встрепенулась, и в глазах вспыхнули огоньки. — Откуда вы знаете? — комнату заполнил тихий смех. Такой бархатный, мягкий и слащавый — всё, как она любила. — Вы так любите цветы… — протянул Том, подперев подбородок рукой — уголок губ приподнялся в отражении её испуганных глаз. Хепзиба протянула толстую руку к кувшину с водой, но пальцы дёрнулись в сторону, и стекло с грохотом разметалось по полу. Она издала невнятный хрип и стала бледнеть на глазах. — Похлё… Похлёба, врача!.. — но домовик так её и не услышал. Том причмокнул губами и коротким чирканьем пальцев прикрыл ей рот. — И я был безумно рад, что вы так эмоционально приняли мой подарок. Я был рад угодить: ваши любимые бисквиты, чай, кофе, даже духи… Я всё это знаю, и не зря, — кружка под его взором вспарила в воздухе и перевернулась вверх дном. Он проследил за округлившимися глазами Хепзибы и облизнулся: по стенке фарфора медленно, неестественно стекала слизистая капелька. Прозрачная, сливающаяся с посудой, но такая яркая, такая… ядовитая. — Вы были так заняты обнюхиванием букета, что даже не заметили, как что-то сверкнуло в вашем заварном чае. Весьма вкусный, кстати. Но я предпочитаю зелёный. Глаза скользнули в сторону, «Акцио» коснулось нужных ящиков, и к нему в руки выплыла заветная шкатулка. Он поднялся с кресла, отряхнулся от пыли и вынудил заметавшую по сторонам Хепзибу коснуться замка. Послышался знакомый щелчок, крышка отъехала в сторону, и к горлу подступил ком — вот она, чаша Пенелопы Пуффендуй. Золото на свету блестело, чётко вырисовывался силуэт барсука, а ножка уже слегка поржавела, что стало для Тома последней каплей искушения. Золото окисляется и ржавеет, но очень и очень медленно — настоящей чаше как раз несколько сотен лет. Рот Тома приоткрылся от нехватки воздуха: он сжимал её ножку, чувствуя в костяшках боль и не смея пошевелиться. Она была слишком красивой, слишком важной и желанной. Все эти столетия чаша пряталась от глаз главных коллекционеров и журналистов, аукционы не пестрили указаниями с товаром основателей Хогвартса, а портрет Пенелопы Пуффендуй уже давно умалчивал историю артефакта. Но вот, нынешнее время, и эта святая вещь в его руках! Появилось жгучее желание наслать на всех Пожирателей, что хоть и помогали раздобыть информацию, но не сильно верили в возможность находки, нечто изощрённое, чтоб подлецы на коленях приползли просить прощения и всю жизнь потом вспоминали. Том безобразно дёрнул палочкой в сторону и очутился за изнемогающей Хепзибой у мелкого сундука с украшениями. Империус сработал ежесекундно и без лишних сложностей — её трясущаяся рука провела несколько раз по слою воздуха, прошлась пальцами по рубинам в рунном рисунке, и клад открылся. Взмахом руки Том отбросил старуху на пол и с замершим дыханием потянул за одну из тонких, заржавевших цепочек. За ним потянулись переплетённые в клубок не менее значимые украшения, но на это уже было плевать. Медальон матери — со змеиной буквой S в центре, это был точно он. Том обходил этот якобы легкодоступный сундук каждый раз, когда приходил к Хепзибе в гости, и всё время гадал, на то ли положил глаз, то ли хотел забрать? Но показывала она именно его, и нутро никогда не обманывало — здесь же оно просто верещало сотнями голос в груди, и от несдержания порой Том просто трясся, просясь в уборную. Приходилось по несколько минут беспрерывно таращиться в зеркало на отражение, чтобы угомонить пляшущих в глазах демонов и взять себя в руки. Он хотел это, он должен был забрать это, потому что медальон был его по праву. Рот наливался слюной. И вот, сейчас эта слюна несдержанно залила искусанные губы — как долго Том этого ждал! Какой мелкий шанс был отыскать его спустя столько лет, но он не сдался и нашёл! — Мерлин… — прохрипел он, дрожащей рукой сжимая медальон. А потом взглянул в другую ладонь и покрылся мурашками, вдыхая буквально горячий на ощупь воздух. Пуффендуйская чаша была в его второй руке. Два бесценных артефакта грели ему ладони. Спрашивать что-то у Карактака или Горбина про определённых покупателей или вещи было бы глубочайшей ошибкой, но Том всё равно безумно злился, что не попытался. Всё это время место, куда заходила его мать с медальоном, было так близко! Голова склонилась на бок, и вена напряглась до боли: только после этого он выдохнул и угомонился. Он и правда преувеличил историю медальона, мол тот окажется на аукционе и выкупится за сотню галеонов с новой историей появления в придачу. Ведьма хоть где-то не соврала, он стал слишком много думать. — Я торговалась с Карактаком ещё очень давно, но как сейчас помню, что это была его лучшая сделка. Никчёмная волшебница в лохмотьях и с округлым животом убеждала, что медальон когда-то принадлежал Слизерину, — вспоминались слова Хепзибы, а казалось, было это только вчера. — В наше время так говорит почти каждый второй, кто приходит продать вещи лавке. — Именно, Том, вы как всегда идёте со мной в одну ногу! — чуть ли не задыхалась от радости Хепзиба, пока пальцы Тома впивались в кружку и готовы были её расколоть. А на лице лишь улыбка — с ямочками и светящимися от интереса глазами. — Вам такое постоянно приходится слышать. Мол, эта вещь принадлежала Мерлину, ах, а эта первому министру… Но на медальоне действительно был знак Слизерина, и несколько простых заклинаний позволили Карактаку легко убедиться в его подлинности. Вещь была практически бесценная, а волшебница вовсе не представляла, сколько могла заработать. Что уж там, она и десяти галеонам радовалась, как ребёнку! — Карактак дал ей всего десять галеонов? — переспросил с возмущением Том и тут же опомнился. Стиснул зубы и бархатно рассмеялся: — Ох, он и его брат Горбин никогда не отличались щедростью. Но в этом бизнесе только так и надо. — Именно. И я безумно рада, что сохранила эту реликвию у себя, — самодовольство так и вырывалось из её смазанного ликёром горла. Да, чай порой сменялся ликёром или чем покрепче. — Это никто не искал: все думали, что медальон у Мраксов передаётся по наследству, а раз они исчезли, с ними исчезло и достояние Салазара. Но сам этот медальон, конечно же, был и есть всем известен, и если бы я призналась во всеуслышание, что у меня хранится такая святая вещь, то боюсь, от меня и моего жилья не осталось бы и крошки, — она хохотнула, манерно смахивая пудру с губ, и на мгновение посерьёзнела: — М-да, время сейчас такое… Воры, убийцы, мошенники — сейчас все добывают деньги на хлеб по-разному, извращаясь самыми низкими способами. И все понимают, чей это медальон. Так что мне было не выгодно верещать об этом направо и налево, так же, как и про Чашу Пуффендуй. Вы ведь понимаете меня, Том? — Но упустить случай похвастаться передо мной вы не могли? — губы дрогнули в задумчивой улыбке. Том держал зрительный контакт очень долго, мог ещё, но в этом уже не было необходимости: Хепзиба покрылась румянцем и нервно посмеялась. — А как же не подразнить вас, Том! Надо же показать ценителю стоящие вещи. К тому же, с наследником этого же Салазара Слизерина будет плюс одна тема для обсуждений в копилочку. — Вещи, которые вы ни в коем случае не продадите? — Ни в коем случае! Собеседнику придётся очень удивить меня, чтобы я хоть когда-нибудь решилась на такой глупый поступок!.. Конечно, он её понимал. Поэтому согласно кивал и копировал её мысли, чтобы увидеть в глазах старухи ещё больше обожания. — Глупый поступок… — вторил Том своим воспоминаниям и развернулся к Хепзибе. Та ещё отлично соображала, но тело онемело и не давало ни малейшего шанса сдвинуться с пола. — Может, его вы и не совершили, моя дорогая. Но вот хвастаться мне и показывать сокровенное?.. хм, видимо, слишком много сладкого в вашей крови, не соображаете, когда следует закрывать рот. Да я только и рад. Том усмехнулся: его распирала гордость и буквально сумасшедшая радость за проделанное. — Помните ту никчёмную волшебницу в лохмотьях, что принесла этот медальон в лавку? Так вот, Хепзиба… эта жалкая волшебница — моя мать, — медленно пришедшее понимание разрисовало побледневшее лицо морщинами и сковало старушку в гримасе ужаса. Том чувствовал, как в глазах загораются огни, и ничего не мог с собой поделать. Кровь бурлила, как в котле на Зельеварении. — И этот медальон по праву принадлежит мне. «Обливиэйт» вырвался из палочки быстрее, чем Том успел о нём подумать. Глаза старухи медленно прикрылись, и грудь перестала вздыматься — пульса не было, а время уже без пяти двенадцать. Том бережно сложил чашу в сумку и отставил в сторону: глаза заковали грудь Хепзибы в свои сети, медальон лёг на центр ладони, и голову накрыла пронизывающая мысль. Сердце старухи не стучит. Он потратил на неё последние нервы, всё своё свободное время в течение месяца, когда покупал цветы и угощения, а теперь жестоко расправился. Тело свело судорогой, пальцы задёргались от силы, и Тёмная магия обтянула лёгкие своими нитями. Он вдохнул мёртвый, искусственный воздух, но не остановился. Том убил её: варил вместе с Лестрейнджем яд несколько ночей подряд, чтобы умертвить самым изощрённым способом за непристойные высказывания о его матери, за игру в дразнилки и отвратительное для её возраста кокетство. Он не был жесток, даже по чьему-то совету не стал пытать или убивать зелёным лучом. Просто Хепзиба оказалась невнимательной и за это поплатилась. Именно её смерть отпечаталась на крестраже, и в мгновение из горла вырвался сдавленный крик. Органы сожгло драконьим пламенем, и всё вокруг потонуло во мраке, свечи погасли. Том проходил эту стадию уже третий раз и был подготовлен — но боль всегда оставалась одинаковой. Он старался сдерживаться, но сдавленные хрипы вырывались сами собой и приносили ему ещё больше мук, ибо глотку терзало скальпелем. Медальон горел карим, песочным цветом и ослеплял. Светящиеся вены на руках готовы были вспороться, кости сращивались и рвали кожные покровы, стремясь вылезти наружу и зарасти скелетом наизнанку. Перед глазами ярко, неимоверно ярко рисовались его органы — как обливающееся кровью сердце стучит в страшный, нехарактерный людям такт, и скорость становится только быстрее. Лёгкие окутали узкие жгуты, и Том прижался плечом к стене, с яростным хрипом выплёвывая кровь. Миры и их параллели смешались, воздух в ушах свистел так, как будто он был в центре урагана, и дышать становилось всё сложнее. Моргнул — перед глазами скачут чёрные нити, обматывающие мерцающую душу и раздирающие её когтями. Опустил веки — в ослепительных белых пятнах просвечиваются его руки: волосы на них встают дыбом, и кожу продирает жуткий холод. Связки сворачиваются комом и застывают в глотке, ни прокашляться, ни вздохнуть. Том слышал своё дикое сердцебиение и не мог поверить, что его чёрствый кусок может так быстро работать. Руки тряслись, глаза наливались кровью, и абсолютно всё тело тряслось как в суровую зиму. Губы сжались, Том готов был разорвать их зубами, и лишь утробный, долгий рык привёл его обратно в чувства. В мгновение он выдохнул, наложил на медальон Холодные чары и прислонил его к уху. Тишина комнаты стала раздражать, как вдруг крестраж снова потеплел в руках и зашипел ласкающими слух звуками. — Святой Салазар… — прошептал Том, равнодушно оглядев прибежавшую Похлёбу и приковав её к стене. — Получилось. В истории упоминали только практичный вариант, как расколоть душу и сделать крестраж. Тот самый Рэйден — вероятный создатель первого крестража, был лишь находкой для упрямого ищущего, ни в одном учебнике речи о нём не шло. Но о Томе вскоре узнают все. Узнают, каковы его сила и бесстрашие, и будут упоминать не только в жалких газетах, но и учебниках, книгах, фолиантах. Целых три крестража, что питают энергию окружающих и делают его только крепче, могущественнее, и это не конец. Тёмные места Лютного переулка теперь казались серыми и ущербными вдвойне. Многогранные окна были разбиты, а насквозь изъеденные коррозией решётки болталась на одной петле, покачиваясь от ветерка, и невыносимо скрипели. Ходили смычками прямо по и без того расшатанной нервной системе. Том постоянно сжимал кулаки — в закоулках якобы мелькали яркие лучи света, но все фонари были выключены. С ним играла его новая, делённая на ещё одну часть душа. Зрение стало орлиным, он замечал каждую мелкую деталь и шорох, но вот цвета всё ещё путались и разливались перед глазами десятком оттенков. Мышцы перестали держать улыбку, и теперь это действие вовсе казалось мерзким. Слишком неестественным, что даже актёрское мастерство не поможет. Душа пощипывала, а значит, всё получилось. Он снова утратил грязные и дурацкие человеческие чувства, и всю его голову заполняли лишь мысли о скорейшем восстании. Чёрная магия, вырывавшаяся из палочки, впиталась в него и теперь только укрепляла. Они слились в одно целое, и каждая клетка тела накрылась пеленой теней. Мрак и холод в груди больше не давали почувствовать даже сильный порыв ветра — вокруг всё было тёплым. Таким светлым и раздражающим, если признаться честно, потому что спокойствие улетучилось, стоило выйти из дома Хепзибы. Он был уверен на все сто, что план сработает. Что голова очистится от магловских эмоций, и всё забудется. Но это не сработало: одна мысль о Белой Виверне в нескольких домах отсюда, и перед глазами уже вырисовывался детальный силуэт. Силуэт ведьмы: зубы скрипели, потому что Том отчётливо помнил каждый её изгиб, каждую родинку и взгляд туманных серых глаз. Раскол души должен был заглушить ком голосов, что развязывался при мыслях о ней. Но это не сработало. Чёрт возьми, не сработало! Более того, вспомнился дурацкий дневник, которая та отдала ему в пятницу, тем самым отдалив его на одну ступень от важных целей. Ну уж нет, палки в колёса она ему не вставит! Вместе с громким рыком Том трансгрессировал в первую вспомнившуюся деревню и вжал в землю подвернувшегося бродягу-магла. Яростная, бурлящая кровь заполонила склеру и сам зрачок, так что ни лица, ни одежды он не запомнил. Ему было плевать. Том с хрустом в запястье дёрнул палочкой в сторону, и жалкая голова магла слетела с плеч. Этого не хватило: дурацкий образ всё равно при воспоминаниях заставлял отдаляться от важных помыслов и покрываться приятными мурашкам. Такого быть не должно! Какие к чёрту приятные мурашки от одной лишь мысли про человека? Про девку?! Палочка со свистом рассекла воздух ещё пять раз, и на магловском трупе появилось ещё пять глубоких царапин. Кровь хлынула на землю, а он вытянул из сумки чашу и прикрыл глаза, в надежде достичь желаемое. И снова боль, словно в грудь вжимают раскалённые угли, и снова тело парализовано магией, что крепче оплетает расходящуюся душу. Кожа не ощущается своей, перед глазами всё плывёт, но Том лишь стискивает челюсть и терпит. Он не позволит даже одному маглу через дом от него услышать, на какой ад пришлось пойти ради бессмертия. В скором времени они услышат его голос в совершенно другом тоне — безжалостном и равнодушном. Ведьма. Его единственная, первая и последняя ведьма. Лейла Стэин Харрисон, но ему больше нравилось думать про Селлитиль. Ибо знал её настоящее имя только он. Он медленно, стараясь услышать свои ощущения, переваривал её имя и держал пройденные дни под замком. Воспоминания были ни к чему, лишь трата времени, сейчас главным было понять основное состояние. Том втянул побольше воздуха, прикрыл глаза и представил её в полном обличии. Рассмотрел её лицо, не задерживаясь на взоре, цепочку на выпирающих ключицах и расслабленные хрупкие пальцы. Но ничего не произошло: дыхание не участилось, кулаки не сжались. Вместо этого всего мысли тонули в жгучей боли в груди. Том полностью контролировал себя и чувствовал сладкий привкус на языке только при осознании, что она его лучшее оружие. Из больного горла вырвался смешок — он смог. Смог ограничиться чётким осознанием «она моя», поставить на неё ярлык и не испытать ни капли больше. Что-то немного, еле ощутимо защемило в груди и не отпускало до возвращения в Лютный переулок, но это просто новые ощущения играли с ним. Два крестража за один вечер, за один час! Том не думал о таком даже утром, но ему определённо это нравилось. Он поразил самого себя, и только острая боль в голове напоминала о содеянном. В крови дымилось небольшое раздражение, что ведьма заставила его пойти на такой риск, но и его Том погасил: это нельзя сравнить с давкой на лёгкие, из-за которой стало сложно дышать. Проявились побочные эффекты, и он чётко ощутил, как ему становится дурно, спина перестаёт держать высокий стан. — Во имя всего святого, — выругался Том и фыркнул, проклиная свою нынешнюю слабость. Пора было возвращаться в школу своим путём, однако ноги сами повели его в знакомый переулок, а время на часах прямо-таки совпало с судьбой. Только дверь скрипнула, в лицо засветила красная дурацкая подсветка, и глаза, пройдя вдоль и поперёк заполненный зал, нашли дымчатую макушку. Ведьма стояла за стойкой уже без фартука, и пока в одной руке покоилась сумка, в другой виднелась… рюмка. Том уже подумал, что ошибся, и зрение только ухудшилось: но стоило проморгаться, как картинка не изменилась. Капюшон мантии полностью скрывал его лицо, так что он осторожно двинулся вперёд и проследил за каждым её движением. Бледное личико ведьмы скривилось, та отвернулась от своей излюбленной компании и в мгновение осушила рюмку, зажмурившись. Невинная девочка так и не научилась пить. — Моя смена окончена, за заказом обращайтесь к Кэрол… — она раскрыла глаза и посмотрела ровно в душу. Ведьмочка узнала, почувствовала по теплу в груди, хотя Том даже не дёрнулся. Эта жалкая связь была ничем по сравнению с остекленевшими органами. Её лицо вытянулось, и осколки стекла с хрустом впились в ладонь. — Эй, эй! Поаккуратнее, дорогуша, — прикрикнула Кэрол со стороны. — Возьми бинты в аптечке или выйди и подлечи руку. Добрый вечер, сэр, чего желаете? — Ему ничего не нужно, он со мной, — Лейла без каких-либо эмоций вытянула осколки из кожи, не отрывая взгляда от его глаз, прикрыла кровь салфеткой и поспешно выдохнула. — Доброй ночи, Кэрол, разбитую рюмку отработаю на следующих выходных. Шум наконец-то стих, они прошли за кухню и, не теряя времени, коснулись порт-ключа. Грудь закололо с разных сторон, чиркая иглами рунные узоры, но Том приземлился на ноги и даже не покачнулся. Идеальный контроль, в её присутствии иначе нельзя. Запахло хвоей и влажной травой, и переполненные магией лёгкие хоть немного прочистились. Её комната как всегда была чистой и пустой — казалось, ведьма была готова сбежать в любой момент. — Всё-таки сегодня мы встретились. — Благодарю за лёгкое перемещение, — Том почувствовал, как её ледяная рука приближается к капюшону, и поспешил к двери. — До завтра. — Но, Том?.. — её тихий голос сломался, но на него это уже не подействовало. Он хотел побыть наедине и сперва сам увидеть, изменился ли внешне. Все, включая её, увидят только то, что покажет он им сам.

***

Впервые за неделю с новыми ограничениями Лейла наплевала на желание стать серой мышью, не навлекая на себя лишних бед, и сейчас медленно подходила к башне в совершенно другой стороне замка. Три часа ночи, а вместо сна лишь разодранные кутикулы и синие пальцы. В надежде утихомирить бьющееся сердце, она практиковала создание снежинок с острыми иглами на концах и не могла остановиться метать их в стены. Это не особо спасало, и напряжения становилось только больше. В каждой зажатой мышце, между пальцами… даже лик воздуха притих и тяжко вздыхал, потому что Лейла часто сжимала кулаки и спирала его движения. — Опасный гибрис*, — руки тут же сложились в замок за спиной, и портрет нехотя отодвинулся. Кресло скрипнуло, и Том, секунду назад вжимающий ногти в голову, предстал перед ней в одних штанах и с растрёпанными волосами. Его медленное хлопанье ресницами отлично передало все эмоции. Если они у него остались. — Я… завтра вторым уроком у нас история, и ты оставил у меня учебник, — в гостиной был полный бардак, а шкаф с алкоголем открыт нараспашку. — И ещё я давно постирала твою рубашку, ну, которую ты отдал мне. Она полностью чистая, вот, я принесла… — В три ночи? Ты решила сделать это всё в три ночи? — какой бледной обычно была его кожа, таким сейчас стал голос. Прежде чем Лейла успела оправдаться, Том окутал диван чёрным туманом и резко оказался за спиной. — Бессонница из-за недостатка информации — ужасная вещь. Особенно, когда твой оппонент живёт в другой части замка и из-за гордости уходит с места ссоры в полном молчании. Без каких-либо пояснений или намёков… — спина под его шёпотом натянулась до предела, и она не выдержала ненавистной игры. — Я хотела убедиться, что с тобой всё в порядке… — Я не разрешал тебе оборачиваться, — тело дёрнуло за плечо и развернуло обратно от него спиной. — Со мной всё прекрасно, и я безумно зол, что ты сомневаешься во мне… ещё раз попытаешься повернуться, упадёшь на ноги под Круциатусом. Отдавай рубашку и… — но Лейла умело выкрутилась и выплюнула ему прямо в лицо: — Только посмей причинить мне боль хоть ещё один раз, и я обещаю, ты пожалеешь о своём существовании, — с первого шипящего слова Том вытянулся во весь рост и осознал, что это не шутка. Лейла не умела шутить. — Что с тобой? Ты болен? Тебе плохо? Ты попал в неприятности? Столько вопросов, как и следовало, сбили его столку, дав Лейле время наконец-то осмотреть его. Скулы стали ещё более острыми, щёки были безвозвратно втянуты, цвет сошёл с губ. Вены на руках и желваки теперь выпирали гораздо сильнее, их можно было заметить невооружённым взглядом. Лейла заворожено потянула руку к щеке, но Том мгновенно перехватил её и сжал больной хваткой. Теперь по всему лицу, как и на шее, виднелись тёмно-красные тонкие полосы, что разрисовали произвольными линиями лоб вместе с щеками и чертили под глазами глубокие шрамы. — Не переживай, завтра таким страшным я уже не буду. Самые лёгкие чары скроют это за пару секунд. Или хочешь, чтобы я скрыл это прямо сейчас? — Том дыхнул ей прямо в лицо и еле заметно приподнял бровь, но даже так липкий взгляд стал выразительнее. — Не хочу, — шепнула она без каких-либо сомнений, хотя грудь неприятно сжало в тиски. Если уже на третьем крестраже он менял внешность, причём достаточно заметно, то что будет на седьмом? Том ведь не остановится раньше этой цифры, а одна её мелкая попытка помешать лишь прибавит ему желания насолить. — Ты не страшный. Точно не внешне. Из горла вырвался смешок, но губы даже не дрогнули — его лицо по-прежнему было раздражённым и глубоко недоверчивым. Лейла видела магию в его глазах. Грязную, Тёмную, сжирающую человечность, но понятную — привычную для неё. Это оказалось не самым радостным открытием: голос внутри орал и бил в колокола, моля бежать отсюда, пока не поздно. Но Лейла стояла, как скованная Империусом, и продолжала разглядывать его с ног до головы. Определённо ненормальная — хоть что-то у них было общее. — Ты очень сильно сдерживаешься. У тебя краснеют эти… полоски, у тебя отрывочно вздымается грудь, — яркие желваки не заставили себя ждать. И как бы Лейла не пыталась сохранить холодный тон, внутри всё дрожало от одной только догадки. — Ты сделал крестраж? — Умница моя. Я знал, что ты догадаешься. А теперь, раз ты убедилась, что я жив, можешь спокойно возвращаться в башню. Или мне придётся снять с тебя баллы. Он отрицал абсолютно всё, но стоило ей сказать хоть что-то немного громче, он морщился: на столе покоилась аптечка с разбросанными зельями, которые тот скрыть уже не успел. — Ещё на входе я видела, как одной рукой ты сжимал кресло так, будто хотел порвать его. Тебе больно — это утверждение, и меня искренне поражает, что ты до сих пор пытаешься скрыть это от меня, — она сделала шаг ближе и проходным движением коснулась его руки. — У тебя было так до этого? — Каждый раз. — И поэтому… — Я сделал два крестража. — За один день?! — Час. За один час, — у него как будто появился лимит слов. Фразы выходили короткими и до злости растянутыми. Лейла нервно выдохнула и с силой прикусила щёки — это было просто невозможно. Ни один нормальный человек не решился бы на такое! Но Тома всё устраивало: он бесстрашно, вовсе безразлично смотрел ей в глаза и был только рад увидеть шок. — Просто сейчас моя настоящая душа становится меньше, боль ощущается чётче. В руку Тому прилетел медальон Салазара Слизерина, и Лейла замерла — не верилось, что часть его души лежит у него же в руке. — Моя мать продала его, чтобы иметь хотя бы грош в кармане. Оно по праву принадлежит мне, ведьма, а продавать его Хепзиба не собиралась никому, даже несмотря на моё обаяние. Я слишком долго его искал и от цели не ушёл. И я не собираюсь извиняться перед тобой. Мне не за что. Можешь продолжать разочаровываться, что твои длинные эльфийские речи не помогли изменить мои мысли, но мне ни капли не жаль ни старушку, ни подставленного домовика. — И ты ничего не чувствуешь? — Только желание быстрее обладать диадемой. И, к сожалению, раз ты оказалась такой догадливой и настойчивой… я вынужден оставить тебя здесь. Такой впечатлительной эльфийке нельзя прятаться в коридорах с огромным шансом попасться на глаза Дамблдору. Иначе выговор сделают мне. Иди спать наверх, я скоро приду. — Не придёшь. — Ведьма, — раздалось жалящее прямо в грудь и грубое шипение. — Сейчас явно не время, чтобы точить клыки. — Это полностью нормально, Марволо. Ты не показываешь слабость таким образом, не надо пытаться заглушить боль. — Но ты же это как-то делала. Я справлюсь, — он отдёрнул её руки и прикрыл глаза. Но Лейла не готова была позволить ему отдалиться, почерстветь, чтобы снова встать на тот же путь непонимания. Она всю жизнь сидела в неведении и скрывалась в кустах от любого общества. Сейчас был не тот случай: Том хотел от неё действий, и раз так сложилось, раз с ним всё так сложно, втираться ему в самую душу нужно было даже в таких глупых ситуациях. — Я не сомневаюсь, что ты бы справился. Но моментов, когда ты… ранен, если сейчас так можно сказать, очень мало. И я хочу помочь, как всегда помогал мне ты, — совершенно спокойно и тепло произнесла Лейла с короткой улыбкой. — Я сказал, уйди наверх и не трогай меня! — рявкнул Том, и глаза его полыхнули ярким пламенем. По телу Лейлы прошлись мурашки — это не отражение камина, это была начальная стадия того самого мёртвого змеиного взгляда. От него действительно несло утробным холодом: по голым конечностям весь вечер с тех пор, как он вернулся, будто блуждали чужие руки. Мрак заволакивал его снова, не оставляя места светлому лучу — и Том даже не пытался остановить это. Он сам хотел почерстветь, похолодеть. Он стал обретать силу, чёрную, страшную и грубую — и сейчас больше всего опасен был именно для самого себя. Том уже сегодня планировал сделать очередной крестраж. Артефакт уже под замком его чемодана, а жертва — ему было всё равно, кого прибить. Он выполнил свою цель: ради своего же блага вернул Лейле силы искренним признанием. И сейчас он делал всё, чтобы оправдать себя, чтобы забыть все эти «нежные», по его мнению, слова и окунуться в образ Тёмного Лорда с головой. Лейла проглотила неприятный ком, после чего наконец-то прокашлялась и бесстрастно добавила: — Как скажешь, — не успел Том выдохнуть, пальцы напряглись, и воздух сковал всего его движения, подняв над землёй. «Куда твоего суженного? На кровать?» — хохотнул тот, с умилением смотря на треснувшего от ярости Тома. Он сцепил челюсть и вжал в ладони хрустнувшие пальцы, так что резкое сопротивление дёрнуло Лейлу в сторону. — Выпусти меня, — сдавленно зашипел змей, закрывая налившиеся кровью глаза. — Или тебе не поздоровится. — Придумай что-то новое. Старая артиллерия уже не производит должного эффекта. Пару минут, и Том уже лежал на кровати, скованный невидимыми клешнями. На шее выступала вена, и казалось, он скоро лопнет. — Ты тоже делал много чего против моей воли. Так что извиняться я не собираюсь. Но чем больше будешь сопротивляться, тем сильнее боль будет сковывать тело, и что с тобой станет, мы не знаем, — пожала плечами Лейла, не разрывая ломающего глаза зрительного контакта. Сощуренный и искрящийся взгляд гипнотизировал, лишал самообладания самым отвратительным способом. Только это безразличие было самым дурацким спектаклем — для неё в том числе, ибо в душе всё просто задыхалось от бьющегося огненного шара. Превращающийся на глазах в жестокого Тёмного Лорда Том никак не должен был заметить этого: иначе каждое её слово, эмоцию и движение тот вывернет наизнанку. Иначе снова выиграет соревнование, у кого сталь в груди прочнее. Лейла аккуратно опёрлась на ножку кровати: морщась, но не отрывая глаз от Тома и оценивая слегка изменившуюся атмосферу. Стало ещё легче, лёгкие будто заменились новыми и жили своей жизнью, позволяя дышать и чувствовать каждый отголосок ароматов. — А если спальня была заготовлена для кого-то другого? Я тебя не приглашал. — Я знаю, — тихо ответила Лейла и кивнула, перебравшись глазами чуть в сторону. — Я просто хотела помочь тебе снять напряжение. Мне же нужно как-то отблагодарить того, кто вернул мне силы, — она аккуратно присела на край кровати и словила его вытянувшиеся в оскале губы. — Я аккуратно — одежда чистая, и я сразу же заправлю постель обратно. — Я уже сказал, мне не нужна нянька, — Том понизил тон и еле заметно вцепился рукой в подушку. — Верю. А теперь объясни мне, что ты сейчас чувствуешь. — Желание придушить тебя. — Не удивил, а ещё? — спустя время громких вздохов и краснеющих скул змей наконец-то сдался. — Чувство, будто с груди сдирают оболочку и закладывают глыбы льда. А перед глазами катают огненный шар с намерением прожечь кожу. Лейла положила ледяную руку на лоб и горячие пальцы на грудь — его тело надо было успокоить и охладить до одной температуры. Она почти коснулась кожи рукой, как Том сжал её запястье с силой, неподходящей обычному школьнику, и помотал головой. — Прекрати… так сильно отличаться от других. Это приказ, — это было больно, но ему было больнее, и Лейла смолчала, полностью проигнорировав его ярость. — Ты до сих пор думаешь, что я могу ухудшить твоё состояние и навредить? Тогда покажи мне ещё хотя бы одного человека, кто знает о всех твоих похождениях и до сих пор остаётся рядом, так ещё и покрывает? Ну же… ах, точно — такого нет, — лицо Лейлы помрачнело, и голос снова похолодел. — Тебе не станет лучше за одну ночь. Завтра посидишь в спальне. — Я никогда не пропускаю учёбу. — А она тебе сильно нужна, или скажешь, что не понимаешь какой-то темы? — она хмыкнула, и воздух под её внимательным взором прижался щупальцами Тому в кожу. На груди тоже появились красные полосы, и он как никогда хотел, чтобы она это заметила. Чтобы испугалась и отпрянула — конечно, её ведь это так волновало. — Я хочу разорвать тебя на куски, — Том сдавленно выдохнул ей в ключицы и прикрыл глаза, пытаясь расслабиться. Но руки на талии сжались только сильнее, действительно чуть ли не выламывая кости. — Хочу вцепиться ногтями в кожу и разодрать там всё до кровавого месива. Чтобы по твоим одеждам стекала кровь, чтобы волосы лохматились от влаги в подвале, и тебе было поистине страшно. Хочу, чтобы ты чувствовала себя ужасно, так же плохо, как сейчас я. Я постоянно думал, что могу взять и раз… наклонить тебя над столом, задрав юбку, как это делают однокурсники. Или… скажем, — сдержанная ярость хлестала голос плетью, — напоить зельем, а потом приковать к кровати и извращаться как захочу. Я мог и могу всё, чего потребует моя фантазия, — рука Лейлы замерла над его грудью, и тело резко обдало неприятной волной. Он ведь и правда не отвечал за её травмы и как Волдеморт имел достаточно возможностей, дабы провернуть такое грязное дело, а потом и вовсе брезгливо отряхнуть руки и хохотнуть. В горле запершило, и она тут же дыхнула в пальцы, якобы не ощущая его зверского, острого взгляда прямо в лицо. Раздался сиплый выдох. — Ведь ты всегда оставалась желанной, — мурашки прошли по рукам от растянутых бархатным голосом слов. — Я никогда не переставал мечтать властвовать над тобой во всех смыслах. Впустить свой голос тебе в разум, изменить морали, а потом обследовать твоё тело и покрыть его своими метками. Хотя, казалось бы, я уже сделал это и не раз… но нет. Ты не перестаёшь меня удивлять, и новые места открываются вместе с непонятными для меня ощущениями. Ещё и буря похоти… Ты гремучая и слишком ядовитая смесь, ведьма. Ты травишь всё вокруг, меня в том числе. А ещё травишь байки про незлопамятность, про мои неправильные доводы и веришь, что в каждом из людишек есть по светлому лучу доброты. Как хорошо, что у меня иммунитет — среди змей сам начнёшь вырабатывать яд. И травить байки про идеальную и спокойную империю, ради которой придётся пройтись по горам из трупов. Том сжал в кулак её руку и, услышав хруст пальцев, прикрыл глаза. Не на пару секунд — размеренные, сдавленные вздохи длились долго, а глаза не пилили её как дрова. Том никогда так не делал: он всегда был на чеку и не позволял никому видеть его таким расслабленным. Его преследовали убеждения, что любой может воспользоваться этими минутами и наложить на него заклятие, украсть что-то из комнаты, подложить какую-то вещичку в кровать. В её случае — пырнуть ножом в живот. Она сглотнула и в недоумении обняла себя за рёбра. Делённый на теперь четыре части, более жестокий, переставший чувствовать сильные эмоции Том всё-таки… доверял ей? — Я прекрасно понимаю, что людей, которые струсят и не захотят глобальных перемен в законах и самом правлении над магическим миром, будет очень и очень много. Дамблдор точно не переступит своё добро и будет ораторствовать намного больше и чаще, чем я… Идеал, власть, правление… всё это действительно сложно, но я справлюсь. Уже влился в процесс и начал справляться, — мрачная усмешка, — хотя бы потому, что смог заставить Пожирателей встать на этот путь и поверить, что власть достанется и им. Они думают, что смогут заманить на нашу сторону новых волшебников одними разговорами за кружечкой кофе, — его глаза открылись, и зрачки устрашающе сузились. — Умные и тупые одновременно. Не осознают, что сплетни разносятся со скоростью света, и, если один раскусит, как на самом деле в армии будут обращаться со слабаками и предателями, то уже через день прятаться будет весь город. Без стирания памяти, пыток, манипуляций и угроз не обойдётся. Они мои левые руки, которые действительно верны мне и готовы пожертвовать многим ради выполнения приказов. Они — единственные Пожиратели, кто будут знать о крестражах до тех пор, пока я сам не захочу объявить это на публику. Именно поэтому их руки уже никогда не будут чистыми. Они могут, умеют убивать и убирать следы — без этого, моя ведьма, не обойдётся. А ты подскажешь, как провернуть всё идеально: из нас всех только ты тут профессионал, — в кожу словно въелись иглы, и щёки невольно вжались. Том знал, на каких нотах играет своими длинными и грубыми пальцами. Ох, он знал отлично и не пытался остановиться. Голос перестал рычать. Теперь шипящие согласные выходили изо рта слегка севшим и бесстрастным голосом. — Волшебники еле отмываются от брошенных в жертву проклятий, из-за чего отправляются в Азкабан. Ты же дралась на мечах. Отрезала головы и босыми ногами бродила по полю битвы. Твоя одежда была пропитана чёрной и не только кровью, под твоими ногтями засыхала чужая кровь, а ступни буквально купались в тёмных лужах… Том сжимал её руку всё сильнее и неотрывно смотрел только в глаза. Только помимо боли в костяшках Лейла не чувствовала абсолютно ничего. Он хотел выставить её убийцей, ещё более жестокой, чем он сам, чтобы обозначить общие жизненные пути. Чтобы показать, какая она грешница, и сбить цену. Лейла смотрела в ответ и впивалась ногтями в его горящую ладонь, также спокойно моргая. — Если так хочешь похвалить меня, говори прямо. Если завидуешь моим навыкам, попроси помощи, и я с радостью научу тебя бегать через леса от скачущих на конях и отлично целящихся эльфийских лучников, — сдержанно изогнула бровь она и сощурилась. — Не слишком ли много слов и времени отдаёшь полукровке? Раз мы дошли до такой темы, стоит поговорить и о том, кем я могу стать в этом мире под твоей властью. Минимум трупом, а максимум? Служанкой? Чьей, Друэллы или Паркинсон? Избавь. — А если моей? — без ноты неуверенности спросил Том, немедленно получив смешок. — Никогда. Я была рождена не для того, чтобы прислуживать. — Не сомневался, — змей хохотнул, сдерживая никуда не ушедшую боль, и тихо выдохнул. — Но поскольку все знают, что у нас с тобой что-то происходит… мои проблемы станут твоими. Мои промахи станут новыми подозрениями со стороны Министерства в твоём личном деле. И всё, что касается меня, будет косвенно или прямо касаться тебя, — он коснулся губами мочки и шепнул: — Мы повязаны, дорогая. И всё, о чём я мягко попрошу тебя, ты будешь выполнять как милая. Ведь ты так хочешь скрыться подальше от общества и спокойно уничтожить колечко… что никакие неприятности и подозрения в твою сторону тебе не нужны, — Лейла чуть не подавилась от удивления и шока, дыхание резко участилось. Его тонкая нить паутины всё-таки проникла глубоко внутрь — в этом аспекте он и правда был прав. — На самом деле, по сравнению с однокурсниками, ты действительно святая, порой я даже задумываюсь, не действует ли это на меня. Постоянно говоришь о религии, что у вас принято, что нет, что Эру любит, а что не терпит ни в каком виде. И платье чуть выше, чем положено, для тебя вульгарно, и разговоры про рай и ад, а ещё клятвы, сказанные в шутку, для тебя противны. Родители учили тебя любви, давали заботу и ласку, а позже жизнью твоей, как и обучением, как и устоями и характером, занялся мудрейший маг Средиземья. Спущенный на землю самим богом, тот, который всем поможет и всех на путь истинный направит… — Лейла вслушивалась в каждое слово, как завороженная, но ни одного даже намёка на издевательство не нашла. Том говорил спокойно и совершенно… нормально? Будто это какая-то истина, которую он уже давно понял и теперь старательно объяснял ей, как полугодовалому ребёнку. — Ты была выращена в светлом и святом мире, как благородная, пускай только полуэльфийка, но дева. Даже капля эльфийской крови будет чище той, что в жилах наших аристократов. Ты лучше всех нас знаешь, что мир состоит из чёрного и белого, и не всегда в белом можно найти покой. Смешно, что ты боишься обычных змей и высоты, когда видела этих орков вживую и чувствовала летающие перед лицом стрелы. Но сейчас не об этом. Посмотрим правде в глаза: я твой второй Саурон. — Ты сравниваешь себя с ним? — из горла вырвался смешок, хотя обстановка стягивала глотку и сушила язык. — Если ты можешь стать лишь сумасшедшим психопатом, то он — скопление всего мрака в одной крошке души. Он — самое настоящее извращение тьмы, и ни одно слово, ни одна манипуляция или угроза ему не страшны. Он может убить любого, абсолютно, — прохрипела Лейла и тряхнула головой, когда перед глазами полыхнули красные вспышки. Только Тома это никак не опечалило, казалось, он и вовсе утратил к ней интерес. — Значит, я могу стать таким же опасным. Таким же пугающим существом, от которого у тебя встанут волосы дыбом, который испортил жизни неугодных и заставил бояться даже одного его упоминания. Я восхищён, признаюсь честно, и я обязательно стану сильнее и проворнее его. — Непременно… — Непременно, — хрипло вторил Том и изогнул бровь, — Только я не стану психопатом. Ты же этого не допустишь. — Ты отвечаешь за свои поступки сам, и я уж точно не собираюсь исправлять все твои промахи! Я тебе не пророк и тем более не копия Дамблдора! — У тебя синдром спасателя, Лейла. Пытаешься спасти всё что видишь, да только это никак не работает. Паззл не складывается, да? — чёрствая и горделивая улыбка на потрескавшихся губах. — потому что Лорду Волдеморту не нужна. — Я не пыталась исправить неисправимое, я просто заботилась о тебе! — грубый голос ударился об стены, и она резко выпрямилась, спрыгивая с кровати. Ледяная рука схватилась за запястье, наверняка специально оставляя свои отметины, и Лейла в мгновение оказалась в лапах кровожадного монстра. В лёгкие просочился дурной запах миндаля — горького и удушающего, а на язык прилёг обманчивый и слащённый аромат красного дерева. Том всегда олицетворял именно эти две вещи, и даже запах его был обманчивым, лживым и двуличным. С одной стороны горько, лицо морщится, с другой — сладко, так, что зубы скрипят. Точно так же, как его личность: пока он плывёт ангелом среди школьниц, пасть с острыми клыками открывается только при виде исключительных персон. Лейла столкнулась с его лицом и сдавила внутреннюю часть губы, нехотя успокаиваясь. — Я никуда тебя не отпускал. И я… — Марволо, — вылетело совершенно незапланированно и мягко. Лейла приложила пальцы к его лбу, вторая рука остановилась на груди, и она тихо добавила: — пожалуйста, давай хотя бы сейчас мы не будем говорить о крестражах или войне. Не вспоминать моё прошлое и не кидаться унижениями. — Но я ещё не закончил. — Мне плевать, — рыкнула она ему в лицо и увидела сверкнувшие в зрачках искры, — Я не хочу обсуждать это сегодня, я не хочу вовсе разговаривать с тобой в таком состоянии, но по-другому не получается. Пару часов назад у тебя внутри в прямом смысле от души оторвался ещё один кусок, который теперь хранится в маленьком, обычном медальоне, — без тени улыбки добавила Лейла и отвела взгляд на свои руки. — Но я лежу рядом и не отчитываю тебя за содеянное, делая вид, что мне совершенно нет до этого дела. Так что будь добр, раз ты меня не отпускаешь, закрой рот и не вынуждай меня повышать голос, чтобы твоя голова не раскололась окончательно, — грудную клетку пронзило жаром, по стенкам забегали узоры инея. Она медленно выдохнула, распределяя по его телу противоположные потоки воздуха, и вскоре излюбленные перстни залезли под расстёгнутую молнию платья. Впились в кожу, и Том рвано задышал в шею: то ли успокаивая ярость, то ли сдерживая сопровождающую тряску боль. Больше никто не вымолвил ни слова: Лейла была слишком сосредоточена, чтобы не ослабить успокаивающие волны, а он уже медленно и уверенно прикрывал глаза. Спустя время Том уснул: удивительно, но его сердцебиение не разрывалось на четыре части и спокойно билось об её грудь. Руки перестали слушаться, Лейла осторожно приложила их к коже и не без сомнений, но успокоилась. Его волосы залегли между пальцев, нос зарылся в ворот платья, и свечи в спальне по щелчку погасли. Сколько бы Лейла ни принимала все его мысли, высказывания и действия, сколько бы ни ненавидела его изощрённую душу и нечеловеческую грубость, она оставалась рядом. Дурацкая, ненавистная и совершенно никчёмная в созданных богом душах привязанность. Платье спало с плеч, и Лейла быстро прижалась к нему, как к камину в зяблые ночи, будто ничего сейчас не произошло. Будто она не ждала снова утонуть в его руках и задохнуться этим ароматом — будто она не хотела снова ощутить себя хотя бы в какой-то односторонней безопасности.

*

После той ночи дни текли медленно и спокойно. Без ярких красок, без особых происшествий — просто неделя шла вперёд, и цифры на календаре приближались к красной дате. Так десятое мая — первый день экзаменов, был помечен седьмым курсом во всех гостиных. Именно поэтому в библиотеке все столы были заняты, и место это святое превратилось в общую спальню. Письма младшим курсам от родителей стали поступать гораздо чаще, и каждому ребёнку приходилось читать сочинение с вопросами, точно ли ему нравится в школе и безопасно ли там вообще. Газетам стали придавать меньше значения, ибо всё у всех было хорошо, и на территорию Хогвартса никто не проникал. Сборные по квиддичу готовились к последней игре, а старшие во главе со старостами старательно подсчитывали баллы и начинали самые настоящие соревнования за кубок. Иногда Лейла слышала перешёптывания той же Ахты, мол они с Фионой и Кевином больше не общаются и находятся в серьёзной ссоре — от такого даже появлялась улыбка. Она перестала быть шумной, ибо ошибок повторять не хотелось, перестала смеяться на виду у толп школьников и вовсе выражать эмоции. Один невинный взгляд могли списать на очередную ссору или влюблённость. Однако удивительно, но Лейла была в прекрасных отношениях что с медной троицей детей, что с серебристым трио слизеринцев. Про когтевранскую компанию можно было и вовсе молчать — там никто даже голоса не смел повышать друг на друга, и всё и правда было волшебно, если это слово ещё не приелось в магическом мире. С Томом же всё по-прежнему оставалось непонятным. Нейтральным, то есть не плохим, но это никак не удовлетворяло. Он занялся делами, что порой они не виделись днями, а Лейла стала проводить по несколько часов за тренировками. Практикой с палочкой, изучением сил, всем, что могло помочь уничтожить кольцо. При этом уроки синдарина возобновились, а собраний становилось только больше, и звучал Том на них теперь очень и очень убедительно. Страшно, пугающе уверенно, но убедительно. Свой новый облик он скрывал под чарами и не показывал никому, поначалу даже ждал, чтобы Лейла уснула и отвернулась. И утром всё равно просыпался с её рукой на щеке, а она не переставала поглаживать кожу и смотреть ему в лицо так, как смотрела всегда. Потому что ей было абсолютно всё равно, как он выглядел, до тех пор, пока сохранял здравый рассудок и проявлял в разговорах человечность. Его эмоции почти испарились, и даже она могла словить их только отрывками. Молчание вкупе со стеклянными взором и расслабленным лицом — и гадай как хочешь, о чём он мечтает. Лейле должно было стать легче, поскольку она сама очень долго была точно такой же. Но спустя столько месяцев, как она открылась, как Том её открыл, та версия казалась ненастоящей. Они часто пересекались в коридорах, продолжали сидеть на уроках вместе, но даже не смотрели друг на друга, что уж там говорить о словах. Просто потому что научились. Потому что так было легче — делать вид, что ничего нет, ведь Лейла до сих пор не понимала, есть ли что-то в самом деле и заслуживает ли она такого отношения. В ней копился огромный ком чувств: он начинал сдавливать лёгкие, мешать нормально мыслить и работать. И она в любой момент могла показать Тому всё, чего он только пожелает, ведь и для неё это тоже было ново — Лейла никогда не могла подумать, что сможет и захочет заботиться о каком-то человеке так сильно. Но Гэндальф научил её именно так, и сопротивляться своей природе сил не было. Жаль, что этот ком ей было необходимо держать до конца дней. Ведь если Том в прямом и переносном смысле молчит, смысла показывать ему это нет. Единственным их методом общения оставалась игра в скрытые взгляды. Те самые, которые не видел и не чувствовал никто, даже они. Лейла же чувствовала его безупречно. Взгляд Тома, мысли и догадки по поводу её, всё теперь дышало мёртвым холодом и мраком, пролезающим в уши и нос. Паранойя доходила до того, что она перепроверяла защиту мыслей — вдруг сознание было открыто. Том будто был везде и нигде одновременно: они не виделись целыми днями, но он всё равно знал, где, с кем и во сколько она была. Со стороны Лейлы это было взаимно: как это происходило, было неясно, но знать, что с ним, стало необходимостью. После создания крестража он и так очень сильно отдалился, считывая её как советчицу по планам, и сейчас такая слежка была максимумом, который Лейла могла себе позволить. Истинные привязанные похожи на скупщиков. Они ревниво охраняют сундук своих чувств от посторонних, ибо видится, что всякий вошедший в «святая святых» сбежит с частью драгоценностей за тридевять земель или же обесценит их своим прикосновением. То же произошло и с ними на другой день после вырвавшегося признания. Они стали осторожны при людях, и явная холодность их отношений ввела в заблуждение не только однокурсников, но и профессоров, в особенности Дамблдора и Слизнорта, вечно поглядывающего на них с прищуром. Вся школа бегала от одних догадок о распаде ещё даже не сошедшейся пары, до других, где то Лейлу подозревали в изменах, то Тома — в решении посвятить всё время учёбе. Конечно, он же прилежный мальчик, который думает об экзаменах в первую очередь, в то время как она ходит по спальням и развлекается. И никто даже не пытался осознать, что с учётом всех его знаний ему и вовсе не нужно было готовиться к этим тестам с заученными наизусть вопросами. Школьное общество поставило ярлыки на каждом. Но сейчас это перестало иметь значение — у них обоих появились мысли поважнее.

***

Том старался занять всё свободное время, чтобы просто побыть наедине с новым собой. Мысли уменьшились в количестве: странно, но его больше не волновали ни сплетни, где раньше он всё же пытался найти что-то важное или интересное. Он понял, что старался слишком сильно угодить учителям, хотя в этом уже давно не было нужды — они и так обожали его. Вечный гнев и раздражение от общества школьников перестало преследовать его круглые сутки: эти жалкие люди просто перестали цеплять его внимание, и жизнь уже стала легче. При любом настроении, при любых новостях в «Пророке» Том всё равно продолжал анализировать и не сбиваться. Его голову не трогали ни крики детей, ни запахи сигарет, ни плохая погода, наоборот, весенний дождь стучал по подоконнику и успокаивал его. Том гордился собой так, как никогда бы не гордилась его мать: крестражи оказались самым настоящим самопознанием и познанием жизни в мелочах. Он часто смотрел на себя в зеркало, изучая заклеймившиеся полосы на лице, и специально вспоминал разные, приятные или злостные моменты жизни. Но его мышцы даже не подрагивали: любые чувства сложились мелкой стопкой на дальнюю полку, и лишь сильнейшие из воспоминаний могли пробудить искру в глазах. Жаль, это не совпадало с его действиями. Том прекрасно знал, что ведьма постоит за себя сама. Да так, что нападающий будет корчиться от боли и молить о пощаде. Темперамент у этой пассии был огненный, пылкий, как дыхание её любимого дракона, и поэтому она вообще не должна была его больше заботить. Том убедился в верности ведьмы, прочитал уже часть дневника, наяву представляя все её мысли и эмоции во время написания строк, и просто знал, как она к нему относится. Он также знал себя: знал, что она только его и ни с кем больше её он не поделит. Всё, всё было отлично! Только его это не удовлетворяло. Этого было мало, чертовски мало. Будущий Волдеморт хотел выкинуть ненужные думы по поводу девчонки-советчицы, и с этим учётом и сделались последние крестражи. Но отдалённость стала капать на мозги и только злить. Том безумно желал рассказать ей всё, что планирует. Что, к примеру, разузнал у ребят с Колдовстворца имена влиятельных Тёмных магов в России и спешил как следует осмотреть их личное дело. Но не мог. Она должна понять свой статус подле него. Должна привыкнуть видеть его во мраке магии и не надеяться на большее. По её бесчувственному лицу и разговорам за собраниями можно было понять, что ведьма уже давно смирилась и замкнулась. Она часто открывала рот, чтобы сказать что-то важное, ибо голос её сразу же менялся на более тихий и вкрадчивый. Но Том не терпел нежностей, и она это чувствовала. Смолкала и ложилась спать на самый край кровати. Боялась. Овечка хотела казаться храброй, но глубоко в душе понимала, что увидит такое не последний раз. А потом, когда ведьма засыпала, Том наконец-то разворачивался к ней. Руны после её дурацкого ритуала заживали очень медленно: и поскольку ей на свой вид было всё равно, не оставалось выбора, как заживлять эти чудные рисунки мазями и заклинаниями. Мысли Пожирателей гласили, что они с ведьмой совершенно рассорились, но от этого хотелось лишь посмеяться. Никто из них даже не замечал, что на собраниях Том смотрел на неё больше, чем на всех вместе взятых. Что он намеренно останавливался рядом с её креслом и стоял там почти всё время. Наблюдал, как она занимается, как сидит у озера, как читает, полузасыпая в библиотеке. Том не делал это намеренно — просто их сводило стечение обстоятельств. Говорить с ней хотя бы при одном свидетеле он и вовсе не хотел и старался этого избегать. Да, его остаток души — той, данной при рождении, до сих пор был достаточно живым, даже нормальной температуры человеческого тела. Там не виднелись лианы Чёрной магии, не зарождался гнилой мох — после всего увиденного Том берёг главную свою сущность самым лучшим образом. Там хранились тайны, самые громкие голоса эмоций и страшнейшие желания. Вся его сила фасовалась по скромным вещам, но душевная — всегда оставалась там. И глубоко внутри он стал понимать: ведьма может стать главной Пожирательницей Смерти — не только по своему желанию, если Тому понадобится, он вынудит её отомстить Дамблдору… Ведьма может стать его советчицей, генерировать армию, как эльфийка передавать чужие чувства, намерения тех, кто придёт к нему с миром или предложением. Лейла может стать кем угодно — хоть главой Министерства Англии, чтобы узаконивать его новые решения и наводить там порядок… но это её самые скучные звания. Она его, может не самый главный, может, не самый большой, но лучший бриллиант. Тот, который часто пропадает с полки наград, который будто бы трескается и ломается по ночам, вынуждая вскакивать на кровати с тяжёлым дыханием. Ведьма была ужасно наглой, дерзкой и раздражающей. Но это единственное объяснение, почему у него ушло так много сил на защиту этого чёртового бриллианта. Главной медали, которую он с гордостью спрячет под замок до лучших времён. Последние три дня они выбирались через окно и сбегали в Запретный лес — и останавливать это никому не хотелось. Ведьма ходила по земле босыми ногами и старалась постичь последнюю четвёртую стихию. Но так быстро это не получалось, и Тома это слегка напрягало: оружие должно быть идеальным к моменту войны. Ведьма водила пальцами по деревьям, ложилась на мокрую траву и даже не кашляла. Может, это всё и правда был бред сумасшедшего, и Тома надурили. Но верить в это не хотелось, и её сила неоднократно вводила его в восторг. Так что ради зрелища очередной сцены с природой можно было и потерпеть такие прогулки. — Не верю. Перебиралась по веткам, прячась от орков, и не рвала платья в пол? Не смеши меня. — Так всё и было! Ты думаешь, я просто так ношу платья почти по щиколотки? Ваши юбки вульгарные и слишком короткие, ваши ткани тонки и прозрачны, для меня это непристойно. — Именно поэтому ты надела на праздник именинников то самое… — Даже не вспоминай, — Том хмыкнул на её закатившиеся глаза и резко поморщился. Ливень над наколдованным щитом только усилился, а ведьма промокла окончательно. Она продолжала бегать в дождь по мокрой земле и совершенно не волновалась за будущую простуду. Безответственная. — Не будь ребёнком и перестань. — Мне напомнить, во сколько раз я тебя старше? — та остановилась рядом с ним и пожурила губами. — Вот именно, так что молчи, — Том отвёл глаза и выдохнул, дёрнув губами. Они не держались за руки, но касались друг друга пальцами. Постоянно. То ли случайно, то ли намеренно, но никто не пытался остановить этот беспорядок, как и сейчас. Ему нравилось чувствовать холод рук ведьмы. Такой же, как был с самого начала знакомства. — Нет, — вымолвила она после очередной поляны, где ничего, кроме склонившихся деревьев, не произошло. — Не могу дождаться, когда найду просторное и скрытое от людей место и смогу показать всю силу. — Разве однокомнатной квартиры в Лютном переулке будет достаточно для этого? Сомневаюсь, — Том склонил голову к дереву и мрачно оглядел её с ног до головы. Медленно и внимательно, будто никогда не видел раньше. Ливень лил, как из ведра, её волосы разделившимися прядями свисали на плечи, а голые ноги заляпались мокрой землёй. Тёплый свитер был использован не для предназначения — он закрывал исхудавшее тело, но никак не грел его. — Откуда ты знаешь?.. — Очевидность. Когда уезжаешь? — Лейла задержала дыхание и вскоре медленно выдохнула, опуская плечи и отворачивая взгляд к кронам. — Хотелось бы после того, как магловская и наша войны закончатся… но конца этому не видно. К сожалению, — прошептала она и нехотя прочистила горло. — Накоплю чуть побольше денег, немного подожду, разъясню обстановку с границами и перееду. К концу лета точно, — голос утончён уверенными ударениями. Детали описаны легко, а в теле никакого напряжения. Всё решила. — К чему вопрос? Том бесцветно хмыкнул. Общались, как малознакомые и глубоко недоверчивые люди, коротали фразы и не выражали никаких эмоций. Ложь. Враньё самому себе. — Просто думал… рассуждал, застанешь ли ты момент следующего создания крестража, — серый взгляд меркнул и вмиг поледенел, после чего последовал сдержанный и жалкий кивок. — Вероятно, нет. Рада? Или разочарована? — Следующий вопрос, — тихо произнесла ведьма, и оба еле заметно сделали шаг навстречу. — Не смотри на меня так, Марволо. Я бы слишком сильно переживала. Как быстро ты поменяешься и как больно будет ломать уже расшатанную душу — эта картина снилась бы мне наяву. И ты уж явно не дал бы мне возможности помочь. Так что лучше забыться делами на другом континенте, чем мучать себя и сдерживаться. — Такая слабая? — раздражённые глаза полыхнули огнём, и Тома тут же обдало теплом. Именно по такой реакции он и скучал. Ведьма проклянёт его за оскорбление, но сдержится. Спустя время он неспешно выдохнул и подошёл ближе. Продолжая думать и рассматривать её одновременно. — Пойми, что я не остановлюсь. Не могу, я слишком долго бездействовал. — И ты… убьёшь первого попавшегося под руку, чтобы использовать его смерть в качестве?.. — Нет. Подожду, пока уляжется шумиха со смертью Хепзибы и гуляющими по Европе приспешниками Грин-де-Вальда, высмотрю никому ненужного волшебника и тихо скрою труп. Использовать магла будет низко. А так, сейчас у многих проблемы что с законом, что с другими магами. Убьёшь одного — разозлишь цепочку людей. Мне это не нужно. — Хорошо. Хорошо, что ты это понимаешь, — мягко сказала Лейла без тени улыбки и закивала самой себе. — Не вынуждай меня спрашивать тебя продолжить мысль. Я же вижу, мнёшься и отмалчиваешься. Мне казалось, мы уже прошли этот этап. — Прежде, чем тебе что-либо сказать, нужно всё тщательно обдумать. Но ты собираешься убить человека. Совершенно невиновного и не навредившего тебе ни в каких аспектах. Ты серьёзно не чувствуешь ничего, когда это делаешь? Когда лишаешь жизни и потом смотришь на труп с замершим сердцем? — её чёртовы глаза манили его светящимся мраком. Она пылала изнутри и пыталась удержать порыв мыслей. Её ведь учили иначе. — Я просто хочу понять, Том, правда. — Ох, нет, — на губах застыла усмешка. Тому нравилось наблюдать за её стойкостью и спокойствием. Ведь один удар молоточком, и всё прорвётся сквозь маску буйным потоком. — Я хотел найти кого-нибудь из тех приспешников Грин-де-Вальда, которые хотели мне навредить и покрывали грязным лексиконом. Скажем, самого слабого и не особо нужного своему предводителю, — Том выдержал паузу и резко поднял подбородок. — А вот в Албании мне будет всё равно. Там методом считалочки и воспользуюсь. Ведьма, — он провёл перстнем вдоль лебединой шеи и остановился взглядом на дёрнувшихся скулах, — я добьюсь своих целей любым способом. Абсолютно любым. Если ты ещё не поняла, если придётся убить одного министра — я продумаю план и сделаю это. Если сотню бастардов или просто бездомных волшебников — я даже глазом не моргну. Мне всё равно, — шёпот, казалось, разбудил деревья. Те затрещали кронами, и корни слегка вытянулись из земли. — Всё равно на других, пока дело не касается меня. Чувствую ли я что-то после убийства? Конечно. Это превосходство. Это гордость, уверенность и самодовольство, потому что этот труп — лишь опыт. Но я никогда не чувствовал страха или угрызения совести. К твоему величайшему сожалению, это так. — Ты закончила? В гляделки можно и на уроках поиграть, — он хотел было развернуться и медленно двинуться в сторону замка, только ботинки вросли в землю. Её взгляд то теплел, то морозил, порывы ветра менялись, а дождь продолжал беспощадно моросить по её ресницам. — Что? Что ты пытаешься высмотреть в моём лице? Заканчивай, это раздражает… — Я просто думаю. — О том, какой я плохой? — уголки её губ дёрнулись, но ведьма выдержала паузу и сделала шаг вперёд. — Не угадал, — мягкий шёпот заставил куски души скрипнуть. — Что же… требую подсказку, — Том неотрывно смотрел ей в глаза и глотал разные на вкус осколки. Слащавые, порой приторные, а потом и горькие, и солёные, как вода в море. Ливень оглушал, но между ними всё равно стояла тишина, она звенела в ушах, она чувствовалась в поскрипывании нити в груди. Она не боялась его. Том пилил её самым мрачными и скучающим взглядом, каким только мог, лишь бы не оставаться с ней наедине, где он оказался в меньшинстве — деревья были живыми, земля была живой, воздух и вовсе часто «сидел у хозяйки на шее». Но даже это не спугнуло ведьму: она рассматривала его как экспозицию, и казалось, все её чёртовы движения в его сторону тянулись с вечность. Женская изящная рука потянулась к его волосам, но касаний Том так и не ощутил: в следующую секунду раздался щелчок, и холодные капли градом рухнули ему на голову. Ресницы намокли, ручьи поплыли по щекам, а туман перед глазами только утягивал вглубь всё больше. С клацнувшей челюстью Том взял её за запястье и отдёрнул в сторону — сопротивление оказалось, несмотря на её спокойствие, сильным. Он щёлкнул другой рукой, но щита над головой снова не появилось, дождь уже залил его всего с ног до головы. — Я просто спрашивала себя, почему именно ты, — та пробралась пальцами в руку и скользнула по ладони. — Бабочки в животе, мурашки по телу, твоё вечно бесстрастное лицо… вдобавок наши общие угрозы, манипуляции, крики и кипящая в крови ярость. Это ненормально, Марволо, никогда не было. Но в другом месте с вечной гармонией, добром и прущим из людей в розовых очках позитивом я долго не продержусь и сойду с ума. Меня тянет к тебе, Реддл, и это не привязанность, а страшная болезнь, — аккуратное касание второй ладони, и обе руки легли ей на плечи. — Ты потрясающий волшебник и ученик, но ужасный человек. Ты зверь, сейчас тем более. Но никто не имеет права запрещать мне быть рядом с этим зверем… поэтому я просто наблюдаю. Сейчас ты стал немного другим. Вспыльчивость пропала, как и те капли эмоций, которые выдавали в тебе подростка. Ты повзрослел, — одежда промокла, но подул тёплый ветер, — не самым естественным образом, но как получилось. И всё же я узнаю того Тома Марволо Реддла, которого он сам мне показывал через угрозы и манипуляции. Так что пока я узнаю тебя, я хочу запомнить каждую твою деталь. Разве я много прошу? Не лишай меня хотя бы этого. — Разве до окончания школы ещё не два месяца? — приподнял бровь Том, услышав смешок. — Ещё не сойдясь, мы отдалились друг от друга. Мы настолько перестали содействовать, что даже заядлые сплетники не понимают, что между нами происходит. И это не только на людях: мы просто выедаем друг друга глазами. Ни лишнего слова, ни смеха. У нас всё, не как у людей. — Ты и не человек. — Забыла, — отчеканила ведьма. — После таких признаний и, вроде как, очевидного, остальные обычно налаживают контакт и живут долго и спокойно. В нашем случае судьба, видимо, решила изменить традиции. — Я был не в восторге от своего поступка и позже от сплетен, которые летали по школе неделями. Я серьёзно недооценивал своих будущих последовательниц и чувства, которые ими овладели, — спустя минуты тишины признался он и отвёл взгляд. Признаваться в неправильном поступке было мерзко. — Так что меня правда стало напрягать такое внимание и фокусы, которые эти девки проворачивали. Мне не нравилось то время: я не мог нормально сосредоточиться на планах, ибо вся школа трепалась о нас, и часто злился. Я был глуп и усвоил урок. Поэтому такого больше не повторится: наша личная жизнь больше не выносится на всеобщее обозрение. — Ты опять решил за меня? — Именно, — ведьма отвернула голову и устало выудила руки, когда Том сжал их крепче и опустил по швам. — Но я безумно устал мучиться с этой темой. Раз обоим всё предельно ясно, не нужно лишних слов. Я уже всё сказал. Я создал крестраж, чтобы не вестись на твои уловки и серьёзно сосредоточиться на работе, но ты всё равно не вышла из моей головы. И я бросил эту затею. Её дыхание участилось, и Том торопливо прочистил горло, еле заметно поморщившись. — Два месяца. Уже меньше… я помню твоё максимально идиотское и лёгкое, по сравнению с тем, что ты действительно можешь загадать, желание. Я всё помню. И если спокойствие моей гостиной и укрощение количества ссор тебя устраивает… то мы и правда можем прожить оставшиеся месяца спокойно и… нормально, — выдавил из себя Том. — Счастливо? — Нормально, — ведьма подняла на него расширенные глаза и упёрлась в мокрую грудь. — Собрания не закончатся, тренировки и корректирование планов тоже. Я не меняюсь, ведьма. Но другим я тебя не отдам. И у меня тоже есть условие — чтобы оба остались в плюсе. — Если ты сейчас хоть с кем-то запретишь мне общаться!.. — Ты отменишь свою смену в пабе и пойдёшь на выпускной со мной, — Том был совершенно серьёзен, он даже и не думал как-то шутить или забавляться. — Зная все твои планы и очередь возможных поклонников, лучше спокойно объяснить свои намерения заранее. Выпускной выпадает на воскресенье. Я не был уверен, что к тому времени ты зауважаешь традиции человеческих школьников, и… — Я буду только рада, Марволо, — выдохнула ведьма как-то легко и кротко улыбнулась. — Ты мог просто спросить меня, и я бы всё равно не отказала. — В прошлый раз… — Живи настоящим, Реддл, — выплюнула та грубо и стиснула зубы. — Ты сам прекрасно знаешь, что просто не дашь мне пойти с кем-то другим. И я не хочу с кем-то другим. Она перекусила свою речь, как нитку, и на долгое мгновение они смолкли. Насквозь мокрые, уже понятно, что простывшие, они выравнивали дыхание и толкали друг друга в грудь. Почему он был обязан сдерживаться?! Ведьма сдавленно выдохнула ему в щёку, и Том плюнул на сдержанность и прильнул к её губам с долгожданным поцелуем. Она тут же ответила, языки сплелись в танце, аромат природы забил нос и голову. Это была Селлитиль — только она, и вся только его. Почувствовав её узорчатые движения, Том блаженно прикрыл глаза, и грудь стала вздыматься чаще. Он завёл их сплетённые руки ей за спину и притянул за талию ещё ближе к себе. Селлитиль отлично осознавала, как на него повлиял новый крестраж — испарялись те самые жалкие пороки маглов, и полки очищались от ненужных мыслей. Его заботила только власть, ему снились сны о красивом виде на полукровных служанок, что выстраивались в шеренгу и покорно ждали приказаний, он видел, как темницы его замка набивались маглами, а затем в тишине очищались от трупов. Селлитиль знала, как затвердела его душа, и всё равно продолжала целовать Тома так же мягко и требовательно. А он не мог противиться — раздражение прыснуло по венам, руки надавали ей на пальцы, и послышался хруст, после чего стон в губы. Том лишь углубил поцелуй и заставил её выгнуться навстречу. Покусанные губы горели, сладость щекотала глотку, и ноги переставали стоять на одном месте. Капли дождя проникали в рот и охлаждали жар, её волосы щекотали руки, и всем этим беззаботно хотелось дышать. Послышался хруст земли, и огромные корни деревьев поднялись над головой, спрятав их от всех и всего. Лейла вытащила руки из-под натиска и приложила их к его щекам. Большие пальцы прошлись по коже, он резко сжал её спину и мысленно пообещал себе — больше никогда так долго не смотреть в эти чёртовы глаза. Экзамены, проверки, подготовка и такое же молчание. Вот только альбом с колдографиями стал пополняться. Столько всего стало проявляться что днём, что ночью, но никто так и не мог разукрасить картину до конца, учтя все детали. Так, например, вызванный на дополнительную практику у Вилкост Розье осторожно снимал мантию, закатывал рукава и, казалось, думал, что зашёл не туда. До этого занимавшаяся Харрисон теперь старалась отдышаться и сквозь короткую улыбку переговаривалась с профессорами. Флитвик и Вилкост сидели за столом, подливая друг другу ароматного чая: на их столе лежала корзина конфет и кексов, а частые перешёптывания давали понять, что сдать нормативы без учительских перешёптываний не получится. — Можешь больше переживать, дорогуша, — поджала губы в улыбке Вилкост и подмигнула, — «Превосходно» по практике у тебя стало на постоянной основе, Диппет уже давно поверил тебе, ибо ты превзошла все его ожидания. — Спасибо, профессор. — Растёшь на глазах, Лейла! Я так рад, так горжусь своими учениками, — Флитвик широко улыбнулся и увлёк заколдованные ириски в хоровод. — Возьми сладенького в дорогу, ты заслужила. — Я, пожалуй, откажусь, — кивнула та и резко замерла. А потом прищурилась и развернулась обратно. — Только у меня будет к вам одна небольшая просьба. — Мерлин, если класс заставил тебя убедить нас не давать контрольных!.. — Что вы! — Харрисон сдержанно улыбнулась. — Мистер Розье может подтвердить, что ничего похожего у нас и в мыслях не было. Так ведь? — Конечно, — на автомате ляпнул он и нацепил вежливую улыбку, еле переваривая происходящее. Розье не верил, что Харрисон открыла рот и за раз сказала слов больше, чем за последние недели на уроках в целом — да что уж там, она открыто обратилась к однокурснику, с которым даже рядом находилась редко. Розье не знал. Был в шоке, что та была способна пользоваться такой манерой речи: когтевранка общалась с учителями, как с давними друзьями, и смогла расположить к себе даже саму госпожу Вилкост. Странная. До чёртиков странная была эта новенькая, но он старательно держал рот на замке и просто наблюдал за разворачивающейся картиной, как потерявшийся ребёнок. Серые глаза по-прежнему искрились морозом, скулы были напряжены. Как всегда. Но в этот раз на щеках выступил и румянец, а дополнение в виде приподнятых уголков губ придавало ей редкостной… живности что ли? — Раз мои любимые профессор и декан здесь вместе и находятся в отличном расстоянии, не могли бы они… ну, скажем, сфотографироваться со мной? На память? Пожалуйста? — та выжидающе прикусила губу и выудила из сумки фотоаппарат, подаренный Лукрецией с Малфоем — о столь дорогом подарке полукровке уже давно знал весь факультет. — У вас же ещё выпускной в конце года, тогда мы будем при параде и вернёмся к этому предложению. — В этом и суть. Я хотела запечатлеть повседневные дни. Знаете, когда всё является простым и непримечательным. — Но я выгляжу, как будто меня потоптали инферналы! — Ты всегда выглядишь замечательно, Галатея, — Флитвик коротко переглянулся с коллегой, выдержав строгий взгляд, и с широчайшей улыбкой предложил Харрисон стул между ними. — Не прочь помочь? — резко раздалось над ухом, и Розье слегка дёрнулся в сторону, заметив рядом однокурсницу. От неё всегда веяло холодом — сейчас тоже. Только это совершенно не сочеталось с её просьбой и уж тем более поалевшими губами. Розье тут же отогнал ненужные мысли и взглянул в её целое лицо, пытаясь больше ни на чём не зацикливаться. Почему-то со всеми, кто хоть на секунду думал о Харрисон больше положенного, происходили неприятные вещи. И все были парни. — Ты не больна? — вырвалось из уст, но та лишь изогнула бровь, и сковавший горло ком оставил вопрос открытым. Снимок вскоре был запечатлён и уже выезжал светлеющей колдографией в ладонь. Харрисон выпрямила спину и села в позу идеальной ученицы с поднятой рукой между поднявшим кружку кофе Флитвиком и вскинувшей подбородок Вилкост. Зачем? Что она сделает с этим снимком? Знал только Мерлин. Розье в последний раз встретил её блеснувшие в улыбке зубы и приготовился к практике, так про это больше и не вспомнив. Очередная неделя подходила к концу, а ночь для старших курсов уже давно не значила спать. Какой сон, когда сидишь рядом с такой же витающей в мыслях и мечтах подругой, пьёшь потрясающее вино прямо из горла и заедаешь шоколадом с кусочками ореха? Это ведь рай. Маски аристократов спадают и летят с башни со свистом, сладкий привкус на языке смазывает хриплое горло и пьянит. Ветер играл с волосами, но поправлять их было слишком лень: тихий и сиплый голос вводил в транс, сплетённые ледяные с горячими пальцами руки будто заколдовывали кровь в жилах — вот, чем жил слух, глаза и мозг на тот момент, вот, чем хотелось заниматься, а не поедать себя вместе с шоколадной плиткой. Лукреция обожала Лейлу за всё это. За каждую минуту под покровом ночи, которую они проводили в простой тишине, но вдвоём. Лукреция никогда не думала, что будет развлекаться на последнем курсе именно так. Не думала и, что влюбится до потери трезвости и будет каждый урок искать лицо Абраксаса. Его улыбку, его прищуренные в насмешке глаза или сильно выпирающий кадык после её выхода в новом наряде. И сейчас, казалось, даже вечеров с подарками и комплиментами ей было мало: ночью он всегда был занят, сон же для слабаков. Лукреции же уже давно не нужны были ни букеты, ни украшения, ни даже слова, какая она у него красивая — из-за этого на щеках выступал непозволительный для аристократов румянец. Ей просто хотелось его тепла, чувствовать холодные перстни на коже, гореть от даже самых коротких поцелуев, и просто молчать, смотря в глаза. Но всё сладостное время рано или поздно заканчивалось. С губ сорвалось очередное хмыканье, но Лейла даже не отреагировала, это уже вошло в привычку у обеих. У всех подготовка к окончанию года, нужно планировать жизнь, куда поступать, где жить и работать. И ни минуты на чувства, которые так и рвут грудь — родители не поймут, общество осудит, а её убеждение, что плакать из-за парней, это жалко, уже давно покинуло тело. — Может, остановишься? — рука Лейлы легла на запястье. — Некрасиво оставлять пару глотков, нужно допить. Зря отказываешься, очень вкусное. — Верю. — Тогда чего трусишь? — но с ответом подруга не нашлась, и наступила недолгая, но нужная тишина. Лукреция любила молчать и видеть в глазах мысленного собеседника понимание — слова уже давно были прожжены неискренностью и совершенно не соответствовали людям. Слова были лживыми и бессмысленными: Лейла же даже не пыталась что-то сказать. И не надо было, ибо пьяной было легче заметить или сказать вещи, на которые не решаешься указать днём. Вдруг ошибся, вдруг показалось? Ночью же люди раскрываются и скидывают все завуалированные эмоции, маски — встают голыми в ряд и обнажают руки. Лукреция всё это время тихо поддерживала разговор и причмокивала после сладких глотков, еле заметно наблюдая за совершенно дурацкими, но столь важными изменениями. Дорогая подружка не улыбалась. Вот только раньше она сжимала челюсть, кусала губы и тихо, еле слышно постукивала пальцами по периллам. Сейчас же из этого совершенно ничего. — Эй, ты чего удумала? — завидев рядом с лицом камеру, Лукреция выпрямилась и, считав хитрый взгляд подруги, фыркнула. — Ну уж нет! Милочка, я пьяной похожа на пуффендуйцев, отлёживающихся после принятия травки на вечеринках. А твои синяки при свете вспышки будут поразительно похожи на раскрошившуюся тушь. Дождись выпускного. — А если я принесу тебе ещё одну бутылку вина? — Лейла приподняла бровь и сощурилась, облизывая губы. Хотелось сказать нет и поставить точку в дурацком разговоре. Но её взгляд так ожил и наполнился теплом, что Лукреция просто в смятении моргала несколько минут, прежде чем решилась сказать хоть слово. И слово было «да» — потому что отказать такой Лейле было, чёрт возьми, невозможно. — Ты всегда очень красивая, Лукреция, — шепнула она на ухо и прижалась к её щеке. — А теперь улыбнись и будь собой. И стало так тепло, так приятно и легко… что она правда наплевала на все невзгоды, прижала к груди бутылку и улыбнулась во всю ширину. Той самой улыбкой, что никогда не увидит светское общество. И даже здесь колдографии не закончились. Листая альбом, можно было наткнуться на Фиону с Кевином, играющими с новыми ростками профессора Бири. На следующей стороне у гриффиндорца, держащего Хлою в руках, на щеке виднелся яркий поцелуй красной помады. Был и Джек, что посадил Лейлу на метлу и вместе с ней взлетал к трибунам, Абраксас, что катал на спине первокурсника, и даже Том, обучавший Кайю новому заклинанию. Это всё могло казаться таким нелепым и смешным, но если приглядеться, то можно было отчётливо увидеть, как даже будущий Волдеморт не отвёл от камеры взгляд и усмехнулся. Потому что снимок делала Лейла. А уже то, что она смеялась и улыбалась с покрасневшими щеками, не узнает никто. Никто, кроме Тома. Никто не поймёт, что именно тогда они всё же нашли покой друг в друге.