Только ты и я

Прошло несколько дней, прежде чем Лейла осознала всю реальность своей жизни и местонахождения. Том предупредил Нэо и её, что приедет только двадцатого числа — именно поэтому свобода, томившаяся в груди, всецело отдалась своему пылкому темпераменту. Лейла не была сдержанна, впервые за всю жизнь она не могла позволить себе молчать. Долгожданная встреча с проводником в новую жизнь состоялась под утро, когда буревестник уснул, только приземлившись, и чуть не смёл её в свой капкан. Нэо с очаровательной улыбкой встретил её со всем гостеприимством и даже позволил стеснению уступить место тёплым объятиям. Слово за словом, шаг за шагом, и он, ступая по длинным, украшенным фонарями, лестницам, проводил её в чайный дом отца Изао. Обители здесь совершенно отличались от привычного, и пока Лейла по несколько раз заходила в каждую комнату, рассматривая дом, семья Нэо рассматривала её. Минки — так назывались чайные дома в поселениях, ибо строились они давно ремесленниками, и магическое сообщество строить новые не решилось. Традиции хранили и оберегали магию лучше всего. Если бы сюда привели Лукрецию или Абраксаса, на их лицах не осталось бы ничего даже близко напоминающего интерес. Одно разочарование, поскольку именно они больше всего поразились бы полному отсутствию мебели и сочли семью Нэо бедной, хоть это было не так. У Лейлы же был мандраж: виднелось обнажённое дерево опорных столбов и стропил, потолок из выструганных досок, решётчатые переплёты, рисовая бумага в которых мягко рассеивает пробивающийся снаружи свет. В большинстве случаев минки представляли собой навес, который покрывает пустое пространство — так оно и было. Под босыми ногами чётко ощущались маты из простеганных соломенных циновок, а пол из золотистых прямоугольников был совершенно пуст. Пусты были и стены. Только в чайной комнате висели свитки с картинами и стихотворениями, пока единственными украшениями в доме являлись вазы с цветами да свечи с благовониями. Ни в одной комнате не было окон, только раздвижные стены с видом на сад, ни в одной комнате не было кроватей, только матрасы на высоких коврах — и всё, конечно, происходило приближённо к земле. Японцы ели, сидя за столом на коленях, мылись в деревянном чане, и даже устраивали чайные церемонии, зачастую выходя посидеть на полу на улице. Лейла серьёзно переживала, что из-за другого менталитета её реакцию могли понять неправильно: но нет, Нэо сдержанно улыбался, когда его мама загорелась идеей показать и рассказать ей историю каждого угла. Менталитет японцев совершенно ей понятен и в какой-то степени близок: они не считали достоинством наступательную манеру общения, говорить без умолку для японца — не добродетель. Детей они с ранних лет приучали не болтать слишком много, не перебивать говорящего и молчать во время еды. К тому же они заботятся о своей репутации и сохранении лица, потому избегают всего, что может поставить их в неловкое положение. Но это не была ситуация, где стоило молчать. Лейла уже давно договорилась с Нэо, чтобы он рассказывал абсолютно всё: каждую важную и не очень, по его мнению, деталь. Кто ведь знает, с чем ей придётся столкнуться. В течение всей недели родители Нэо после работы не переставали радовать Лейлу новыми рассказами и посвящением в свою жизнь: кормили вареным рисом и лапшой, дразняще поднося к носу ароматный чай, разъясняли моменты в политике, в общей с маглами религии и объясняли отношения с ними. Когда прибыл Том, они не поскупились и также провели ему полную экскурсию по дому. И всё это самое удивительное, вся эта магия, находилась далеко не в центре Японии, даже не на окраине главного острова. — Конечно, Министерство Магии отдало предпочтение находиться в центре всех событий. Поэтому его здание находится именно в Токио — перед глазами простецов, но перед глазами замытыми, перед разумом затуманенным, — его речь была тихой и умеренной, но интереса это не отбавляло. — Однако забота о нашей безопасности и спокойствии стала для них важной целью, за этим последовало решение расселить магов по ровной полосе от Министерства. Эта полоса идёт вот так: вдоль нескольких городов и прямиком в глубину маленьких островов. — Для передачи информации? — догадался Том, внимательно слушая Нэо и не силясь на него за что-либо злиться. Пока что, по крайней мере. — Именно так, Том. Живёт подле Министерства Кадзоку — японская аристократия; смещая глаз к южной окраине: дальше идут почтенные министры и все остальные, кто управляет государством. Только после этого упоминается остальной народ, никак иначе. У нас нет совиной почты, но есть буревестники, и для переноса газет у них всегда один и тот же путь. Это удобно для всех: если что-то происходит, плетёная из сплетен цепочка шёпота переходит с одного острова на другой. В крайнем случае, если кто-то нападёт на волшебное сообщество, пока ближайшие к Министерству жители держат оборону, остальные смогут вовремя прийти на помощь. Мы находимся в уезде Кумагу, один из самых близких островов к главному. Всего здесь четыре поселения, наше — Накатане, находится в середине, — Нэо заглянул им в глаза и, на мгновение подумав, улыбнулся. — Поселения наши отличны от ваших. Не бедность призвала нас сюда, а комфорт и тишина. Мы скрыты от глаз маглорождённых магией и защищены от землетрясения тоже магией. Но жизнь наша никак не скудна. Есть храмы и святилища, одно из них мы уже проходили, свежее продовольствие поставляют сразу на торговый рынок. Почта, лавки и библиотеки находятся в общем доступе, как и доступно пересечение моря на плоту. Буревестники содержатся везде, как самый быстрый и безопасный способ перемещения, сушу со всех сторон омывает чистое море, и солнце всегда согревает наши души. — Разве не Трансгрессия самый быстрый способ перемещения? — Мы предпочитаем её не использовать, — флегматично оповестил Нэо, связав голос с шелестящим ветром. — Трансгрессия не запрещена, только для магов некоторых стран, но она делит страну на части. Невозможно пересечь всю Японию с помощью аппарации, даже если делается это в несколько прыжков. Она поделена на части, перемещаться можно только внутри одной. Бывают и защищённые министерством дома или святые места… иногда — проклятые, и очень много исключений. При желании пересечь большое расстояние, то есть, перейти в другую часть, есть большой шанс расщепления или даже физического ранения, — Нэо резко оступился и выдохнул, будто до этого дышать ему приносило боль. — Я не был воспитан, чтобы так много говорить, но раз Лейла меня попросила, я обязан. Я не знаю европейской меры, если я буду говорить что-то ненужное, сразу приношу извинения и прошу перебивать себя на случай… — Даже не думай об этом, Нэо, — Лейла закачала головой и с улыбкой посмотрела на поджавшиеся тонкие губы. — Ты не поверишь, если я скажу, что мне важна каждая деталь. И я уже безумно благодарна тебе за согласие на столь нелёгкую судьбу нашего проводника. Я хотела узнать по поводу… — Маглов, — перебил Том и смягчился, будто ничего не произошло. — Я читал достаточно о вашем взаимодействии, и всё же уверен, в Европе это всё перефразировано и описано неточно. — Центр магического мира никак не пересекается с магловским — простецы его не видят. Но из-за того, что океан доступен всем без исключения, в деревнях часто идёт смешивание двух миров. — Разве это не нарушение законов? — не успела Лейла развернуть голову, как Нэо встал между ними с Томом и почти невесомо коснулся локтей. Живот скрутило, и перед глазами вспышкой пронеслось горящее в ярком огне чудовище. Лейла резко дёрнулась, ступни ударились об каменные плиты и в лицо ударил порыв ветра. — Видения во время аппарации — норма, это лёгкая проверка. Мы находимся на западной окраине, в деревне. Магловской, — зубы впились в губу, а взгляд метнулся к Тому. Но тот был спокоен, более чем, и лишь дёрнувшаяся вена на шее напомнила о его ненависти к этому народу. — Не хочется расстраивать, но привилегия перемещаться в другую часть из нас троих имеется только у меня. — Причина? — Для карьеры Зельевара мне позволялось помогать волшебникам в возрасте для укреплением здоровья своими настоями. Закон не нарушается, — не глядя на них, пояснил Нэо, и кукольные глаза сверкнули. Послышался стук деревянных сандалий, и Лейла поспешила за ним с затаённым дыханием. — Это утилитарно. Пока у маглов духи и существа как призраки и демоны лишь мифология, легенды, под которые засыпают дети, у нас все страницы оживают, а эти существа действительно имеют жизнь. Они выбирают не верить в это до момента мести за грехи, мы выбираем любить всех созданий, искать с ними общий язык и вселять в их души ещё больше магии, — тень построек осталась впереди, и солнце ударило в лицо, осветив приколоченные к берегу доски, что держали раскачивающиеся лодки. Узкая улица вдоль берега была заставлена построенными друг на друге домами. Меньше, чем дом Нэо, гораздо меньше, с соломенной крышей и фонарями на каждом крыльце. Рядами стояли бочки и вёдра, а между раздвинутыми стенами тянулись тонкие нити с мокрой одеждой. — В большинстве случаев такие деревни отдалены от любого общества, войны сюда не доходят, хоть и несколько раз были попытки проникновения на японскую территорию именно из таких тихих мест, — рыба плескалась в сетях, шелестели водяные мельницы, повсюду слышались тихие разговоры, а играющие дети замирали, с некой осторожностью наблюдая за Лейлой с Томом. — Обычно здесь живут наши самые старые волшебники, чьи умы магия их же рук уже не впечатляет. Они предпочитают влиться в общество простецов, понаблюдать за их жизнью — здесь они такие же спокойные и обычные люди, как мы. Пара мест, где мы именно следим за ними, тоже всё же есть, дабы обезопасить себя в самый лучший момент. Таким образом мы узнали, что началась оккупация Японии и изменение Конституции. Признаюсь, я не особо много разбираюсь в их политике. Но отчётливо видно, что маглы разорены после войны, многие крупные города, промышленность, транспортные и информационные сети были сильно повреждены. У нас же, тем временем, всё тихо и спокойно. Намного тише, нежели в Европе, как я понял из твоих писем и писем Ярославы из Колдовстворца, — Нэо наконец-то моргнул, и его руки в огромных рукавах сложились под грудью в замок. Сладостная речь с тенью смеха продолжилась снова, когда они ступили на высокую лестницу, чьи обмытые камни заросли мхом: — Лейла упомянула про закон? Никто из живущих в магловских поселениях не нарушает закон: мы не используем при них магию и не говорим о волшебстве. Мы бесправны переубеждать кого-либо в реальности жизни. Однако это не мешает людям двух разных миров жить вместе, не нанося друг другу увечий, не покушаясь на чистоту крови и встречая рассвет под одним небом. У нас отличные взаимоотношения, мы друг для друга самые обычные люди из одного народа. Воспитание важнее происхождения, — протянул он на выдохе и выпрямился. — С каждой минутой мне становится всё более неловко. Можем ли мы сопроводить несколько минут прогулки тишиной?

***

Каждое утро озаряло комнату рассветом, и не сказать, что Том был равнодушен к новому виду. В этом месте почти не было ночей, скрывающих всё мрачное нутро, и любого европейца это наверняка бы даже испугало — особенно Тёмных магов. Но здесь оказалось так тихо, так чисто и свежо, что любое недовольство сводилось к нулю. У них было почти две недели расслабленных похождений на разные стороны островов. Обстановка поменялась уже по пути, но обстановка в голове — сознательный шаг за новый порог, который получился только под конец августа. Медленно, сложно, но многое стало проясняться, а мысли уже не так дико метались по сторонам. Японский волшебный мир был построен на внутренней гармонии. Куда бы и во сколько они не отправились, везде виднелись сидящие со скрещенными ногами и закрытыми глазами маги. Некоторые из них левитировали над землёй, некоторые скрещивали пальцы и выводили в воздухе вспыхивающие узоры. Их владение разумом, контроль каждого вздоха действительно поражали Тома и заливали негодующим желанием тоже быть обученным. В отличие от Лейлы, природа и яркие краски острова не интересовали его — главным объектом любопытства стали люди и их жизнь. Храмы никогда не были пусты, приплывающие под вечер плоты уходили под воду от изобилия морепродуктов, и вечные сутки царила идеальная тишина. Говор был тихим, работа рисоводов ещё тише, и только стук деревянных сандалий возвращал слух в реальность. Том смотрел по сторонам, как потерянный птенец, и впервые не жалел незнания такого вида жизни. Хотелось пережить что-то, что удивит его спустя столько лет, по-настоящему. Японцы от природы были молчаливы, поэтому соседи всегда встречали их ровными молочными лицами и стройным станом — хотя бы потому, что все они были на голову меньше его с Лейлой. Но даже несмотря на такое привычное воспитание, дни из раза в раз продолжали сменяться новыми картинами: на невысоких холмах сенсеи, а точнее отцы, обучали детей боевым искусствам. Одним ранним утром, когда им не спалось, они не меньше часа наблюдали за плавными движениями мальчишки, чей японский меч сверкал в лучах рассвета, а потом на его место легла и палочка. Том даже не контролировал время, наблюдая за этими тренировками, и впервые не издевался над ведьмой, от восторга сжимавшую его руку. В библиотеках свитки и книги раскладывали корка к корке, ряд к ряду, отчего уже губы пересыхали в удовлетворении. Подростки группами сидели в садах, практикуя магию, пока вокруг них вились енотовидные собаки, рыжие лисы и кошки, буквально дышащие магией. Сказать первые дни, волшебные ли они или обычные магловские, Том не мог, а подсказок у Лейлы, на руках у которой те зачастую покоились, просить не хотелось. Они искрились при солнечном свете и мерцали серой дымкой в лунном, порой они будто понимали его мысли и не дёргались, давая себя разглядеть, а порой подходили непозволительно близко и щурились. Буревестники, как огромные, так и маленькие, часто пролетали над крышами тенями, а наперегонки с ними свистели квиддичные мётлы. Англия никогда не позволяла себе такого… веселья? Свободы? Всего вместе. Дверей в домах не было. Их с Лейлой скрывала лишь высокая ширма, запечатанная магией, ничего более — такой уровень довериться, что никто их не подслушает даже через чары, Том не мог и не хотел. Люди были чисты и святы, мудры, а магия стала здесь настолько другой, что расслабиться не получалось. Видеть себя в отражении в кимоно перестало быть странным. Тому нравился цвет выбранной хлопковой материи: угольно-чёрный — полная противоположность магловским белым, ибо даже у здешних волшебников «побелеть» считалось ужасным тёмным делом. Одежда на всех была одинаковая: но каждый умел выделяться и делал это за счёт ткани, узоров, рисунков и цветов, показывая всё скрытое нутро. За территорией школы цвет кимоно переставал иметь значение. Садиться на колени в просторном зале с квадратным отверстием в полу и наблюдать за греющемся на огне чаем приносило какое-то душевное облегчение. Тому нравился минимализм и умные люди, он изучал каждый шаг и слушал новых знакомых с огромной внимательностью, предпочитая, конечно же, компанию старейших волшебников. И видеть удивлённое лицо ведьмы вместе с издевательской улыбкой было единственным, что заставляло закатывать глаза от раздражения. Он также легко мог посмотреть в ответ: подумать, чего она не знает об Албании, вспомнить, какие планы обсуждались с Пожирателями за её спиной или с чистокровными на аукционах. Но давать этой особе хоть малейший неправильный взгляд — глубочайшая ошибка: лезть в эти дела ей не стоило. Сколько бы они ни были знакомы и ни жили вместе, Том ведь почти её не знал. Она была заевшим замком в двери к кладу, так ещё и безумно холодной и ядовитой, разъедающей руки, глаза, лёгкие. Жалел ли он, что отдал ей защиту крестража и разложил план проникновения в пещеру по шагам? Ни капли. Те три дня, которые он дал на продумывание схемы, его глаза только и видели с расчёсанные руки, лохматые волосы и налившиеся кровью губы. Ведьма искусала себе все локти, черкая строки идей на свитках, и не почувствовать её настоящее стремление сделать всё идеально было невозможно. Но на большее Том готов не был. Она единственная видела все его шрамы и изменения и всегда мягко водила по ним пальцами, смотря как на природу — как на какое-то искусство, хотя любая другая уже давно бы визжала от отвращения. И всё же видеть больше он не позволял: Лейла выбрала его среди всех, но не перестала быть своенравна и груба. Одно его слово или действие, и её тень навсегда исчезнет. И Том не хотел верить, но догадывался, чем это может закончиться. Никаких сильных чувств не было, по природе у него быть не могло, да и Лейла далеко не идеал. Она не умеет любить и по-настоящему беречь кого-то, кроме себя, Том же просто не может — Тёмный Лорд в сознании не поощряет и машет головой. Лейла была просто важной главой его империи — оружием, которое все захотят, а слушаться оно будет только в его руках. Но грудь не была совершенно пуста. Неадекватная привязанность губила, её недосказанность, излишняя сдержанность в выражениях и поступках по отношению к нему бесили, выводили самых спокойных чертей. Он остерегался, что не успеет подчинить ведьму раньше, чем она переступит свои идиотские принципы. Остерегался, что Лейла первой затащит его в свои сети и оставит жить в неведении. Она ведь ещё ни разу не заявила о своих намерениях по отношению к нему. Она что-то скрывала: что-то такое близкое, стоит протянуть руку, как увидишь это, но Том искал и всё равно ничего не мог выяснить. Влюблённость можно заглушить и отложить в угол, ценник человека в её жизни может очень быстро опуститься до нескольких жалких грошей. А самое отвратительное, что от одной такой мысли у Тома сжимались кулаки и он готов был убить любого, кто был для неё лучше его. Никто не имел права заставлять его испытывать сомнения по поводу своего превосходства.

***

Полёт на буревестниках длился бесконечность, но безусловно того стоил. Вулканический остров, стоявший вдалеке от магловских глаз, теперь выплывал из-за облаков и приковывал глаз к своей высокой вершине. Огромный изысканный дворец Махотокоро из белого нефрита наконец-то возвышался не в воображении, а прямо перед Лейлой, когда они преодолели сотню ступенек прямиком в неизвестность. Дыхание перехватило, и глаза заслезились, потому что она просто забыла, как моргать. Десятки заострённых, как лодочные носы, крыш обрамляли этажи разной толщины, фонари покачивались в такт бьющим колоколам, и возвышались широкие ворота с настороженным отороси. Этот гигантский волосатый и горбатый зверь не отреагировал на Нэо, даже не взглянул в его сторону, зато впился бешеными жёлтыми глазами в Тома с Лейлой, и синяя его кожа потемнела. — Он безобиден, — заявил Нэо с улыбкой. — Он… — Сторожит святые места, проверяя гостей, и нападает только на неблагочестивых, — Том рядом усмехнулся, а Лейла даже подбородок подняла. — Я запоминала всё, что ты рассказывал мне о школе. — В таком случае только вперёд. Сверху раздался сдавленный рык, и отороси, громко клацнув, взлетел тенью над их группой. Далёкий взор Лейлы уловил ещё с десяток таких же чудовищ на других заборах, даже на самых высоких крышах, но они не сдвинулись с места. — Прикрой рот, пожалуйста, — напомнил ей Том рядом, за что получил толчок в плечо. Здесь её никто не знал, она была в совершенно другом и новом месте! И видимая для всех заинтересованность только ярче отражала японцам чистоту её намерений. — У учеников уже начались уроки, так что советую быть очень тихими: поскольку прогуливать уроки запрещено, в коридорах стоит тишина, и многие стены классов раздвинуты, — вежливо предупредил Нэо, и в его глазах появилась особая нежность. Он оступился перед самым порогом парадных дверей, после чего плечи его выпрямились, и шаг вперёд раздался тихим эхом. Лейла вошла в дворец и покачнулась, ухватившись за руку Тома. Светлая магия ударила в грудь прямо под кольцо, и то завыло мерзкими голосами. Голову пронзило яркими картинами, на плечи взвалили неподъёмный груз. На немой вопрос Тома Лейла отозвалась кивком — ему было не лучше. Мягкий мат под ногами не давал сандалиям стучать, и их кимоно зашелестели вдоль по коридорам. Ничего лишнего — видимо, это и правда было традицией у абсолютно всех японцев. А раз школа считалась самой камерной и строгой, претендовать на высокие гобелены и портреты не могла. Низкие потолки были украшены символикой, свет падал на белые бумажные стены со всех сторон, и где-то за ними виднелись силуэты, а где-то пустота — конечно, иллюзия. Иероглифы расписывали верхние части так называемых дверей, многие излучали серебристое свечение, давая понять защищённость входа. Однако стоило немного замедлить шаг, прислушиваясь к речи одного из сенсеев, как натыкаешься на расписанную жёлтыми и голубыми цветами комнату. Дыхание замирает, когда до слуха долетает скрип перьев, когда перед глазами у конца кабинета на возвышении сидит учитель, а перед ним с идеально расправленным кимоно в позе лотоса — ученики. Где-то виднелись рисунки деревьев и цветов, где-то главная стена была засыпана свитками, а стопки книг лежали на забитых с боков шкафах. Они прошли класс бледно-розовых кимоно — первого курса, увидели, как шевелят волшебные шары в ладонях ученики длинных и карих тканей. Всё казалось идеальной сказкой: округлые арки выводили во дворы, где усердно отбивали заклинания резкими выпадами, призраки девушек скользили по коридорам и вежливо улыбались, а мелкие зверьки в виде кошек и лисиц сонно потягивались на солнце. Это определённо была иерархия — волшебная, пленительная и строгая. И всё же, наверняка не просто так японцы выигрывали квиддичные чемпионаты и славились великой мудростью. Удивительно, но кабинет директора располагался не в самом скрытном месте, как это было в Хогвартсе. Наоборот, красная дверь балкона виднелась со всех этажей и выходила прямо в главный вестибюль, обставленный свечами и школьными кубками. Директор всегда ораторствовал, по словам Нэо, именно здесь: так его слышали со всех этажей, и так он мог услышать крик о помощи с любого этажа. Сердце школы было в доступе каждому, кто нуждался в помощи. И такому, даже после их с Томом опыта, Лейла действительно поверила. — Когда легко на сердце — и походка легка, — шепнул Нэо перед дверью, и после «Входите» все трое резко вытянулись. Протянутые в стороны сгустки магии исчезли на глазах, за открывавшей вид на улицу стены скользнул силуэт, и всё снова стихло. Однако на лице Нэо появилась широкая улыбка. — Рад вас видеть, сенсей Фудо. — Нэо-тян… — раздался голос из другого угла, и голову Лейлы снова закололо. — Нэо-тян, сын мой, подойди ко мне! — и юноша подошёл. Склонился на колени, и его голову мягко охватили две морщинистые руки; поцелуй прилетел ему в лоб, и из тени шкафа им навстречу наконец-то вышел директор. Совсем низкий, с босыми ногами, длинной серой бородой и непримечательной широкой шляпой, что скрывала его лицо. Однако кимоно, крепко обвязанное поясом, искрилось золотым цветом. Чистым, как настоящее золото! Его руки сложились в замок, скрыв морщины рукавами, когда под чайным котлом в другой стороне вспыхнул огонь. — Сенсей Фудо, директор волшебной японской школы Махотокоро, — гармоничный голос слился с плавными шагами вперёд. — Должно быть, путь ваш был далёк, но юность справила все сложности… представьтесь. — Марволо Реддл. — Лейла Харрисон, — очередной поклон и улыбки пришлись ему по вкусу. Неторопливо, но Фудо снял шляпу, и его пытливые зелёные глаза открылись вежливостью под другим углом. — Риддл… загадка. Значит, Англия, — не спрашивая, а утверждая, заявил тот, и выстриженная седая борода дёрнулась вместе с тонкими губами. Густые брови приподнялись в удивлении, когда глаза перешли на Лейлу: конечно, Легилименция не сработала ни на одном. — Харрисон… знакомое окончание, может это, нет… ах, Скандинавия. Об этих гостях ты писал мне, Нэо? И разве ты уже не должен был покинуть остров? — Мой отъезд только пятнадцатого числа, сенсей, пока что я сопровождаю своих друзей, с которыми мы имели честь познакомиться в Румынии, — не верилось, как речь Нэо поменялась за считанные минуты. Блеск в его глазах ещё лучше передавал всё уважение к Фудо. Лейла наконец-то почувствовала себя в своей тарелке: сейчас абсолютно каждый взор и слово напоминали ей жизнь с Гэндальфом. Опозориться она не могла — иначе сама наложит на себя руки. — Ценители драконов? Наш заповедник находится не так далеко отсюда, но точно стоит вашего внимания… Был рад видеть тебя, сын мой, а теперь не заставляй других учителей ждать себя. Они тоже жаждут встречи, — тон его был камерным, точёным, но Нэо ловил искры доброты и не смел перечить. Всё внимание Фудо перешло на них, и огонь у котла стих. — Что же привело вас сюда, дети? — Наш путь берёт начало именно отсюда, и обратится кроме как к вам нам больше некому, — протянула Лейла спокойным шёпот, хотя слова путались на языке и мысли были слишком громки. — Мы бы не стали беспокоить вас особенно в период учебного года, когда глава школы обязана уделять время своим ученикам. — Говорить следует за себя, вы не ответственны за чужие груди и руки, — сухое замечание пробило мурашки на спине, и кимоно показалось слишком жарким. — Я и не смею отбирать ваше время, как не смею и нарушать покой этих стен или грозить опасностью. Мои намерения чисты, хоть наверняка вам такими не покажутся, но без вашей помощи мне не удастся достичь цели, как бы я ни старалась. — К познанию нет короткой дороги, — Том рядом стиснул челюсть от столь громоздких выражений. Тем не менее Фудо его не замечал: он сделал несколько шагов вокруг Лейлы и приподнял голову, бородой коснувшись груди. — Тем не менее мало кто живёт такими сильными желаниями. Я весь внимание. — Не так ли, что вы в молодости преподавали уроки Земношарья, сенсей? Как мне известно, учителя и ученики считаются одной семьёй, особенно, когда у них одна любовь к предмету на двоих. Мне необходимо узнать максимум информации о юношестве вашего ученика Рэйдена Кавамура, — его нога неестественно замерла над землёй, и в узких глаза что-то резко переключилось. — Его обучение уже давно закончено. Боюсь, я не в праве разглашать информацию о своих учениках и… — Уверенно отвечая за нас обоих, мы знаем о его истории. Это позор и ужас, и никто не станет с этим спорить. Но мне необходимо знать о нём всё возможное, именно поэтому я здесь. — Вы знаете? — оскорблённо ахнул Фудо, и голос его помрачнел. — Что именно вы знаете, дети? — Что Рэйден побелел в последний день школы и убил свою однокурсницу, после чего убил своих ненастоящих родителей и оставил в комнате листок с вырезанными строками о… — Достаточно, — взмах рук сенсея, и стена задвинулась. — Недосказанность также враньё. Откуда такие познания, откуда вы черпали эти невежественные мысли? — Книги не дают невежественных мыслей, сенсей, — шепнул Том, приковав к себе каменное лицо. — Однако наши догадки действительно могут быть ошибочны, хотя ваша реакция схожа с нашей. Ради правды мы и приехали сюда. — Ваши сердца не чисты, ваши силуэты окутаны загадками и тенями… как я могу верить вашим словам? — Так же, как мы готовы верить вашим. Нам нужно узнать Рэйдена изнутри, чтобы найти то, что он для нас оставил. Я предупредила вас, сенсей Фудо, что знаю, какие мысли пробьют ваше сознание по поводу неизвестных гостей. Вероятно, я отлично знаю, о чём говорю. И моё лицо не было бы таким сдержанным, если бы я уже не познала сложности и разочарования на этом пути. Но скоро оно может треснуть: такого допустить нельзя. Только через время, только усадив их на колени и тщательно заперев все двери, Фудо преодолел сомнения. Время шло, рассказ тянулся от первого дня Рэйдена в школе, а голос сенсея часто холодел, как и взгляд, который останавливался на их макушках. Несколько раз Лейла норовила прервать учителя, уже и так зная о детстве ученика, но Том вовремя взял её за руку. Он покачал головой, как бы говоря, что знать об уровне их просвещённости Фудо не стоило. Точно не в первый день, когда он еле им верил. Несколько раз били колокола, и за дверью слышались стуки шагов, слышалось звонкое щебетание, которое смолкало сразу, как только приближалось к кабинету директора. Рэйден правда был любимцем учителей, понимал всё без особой сложности и первым изменил цвет мантии с бледно-розового на алый. Воспитание его было прекрасным, он был скромен, стеснителен, но очень одарён. Однако учителя сразу увидели его отличие во внешности от японцев — смуглая кожа выбивала его из строя, длинные волосы приходилось закалывать, как девочкам. Фудо рассказывал о его истинной семейной истории так сдавленно и сухо, что приходилось играть в театр и прибавлять себе удивлённых эмоций. И это работало: спустя неизвестное время морщина между бровями исчезла, и он опровергнул первое впечатление о Лейле с Томом, слушая их вопросы более спокойно. При этом спина не сгибалась ни на секунду: это был первый учитель, кто вселил в неё страх и не давал никак расслабиться. — А слов на сегодня достаточно. Будьте свободны, а за остальным пусть ноги ведут вас сюда завтра. Если вам действительно это ещё надо, — Лейла несдержанно усмехнулась и склонила голову. — Я буду рада иметь честь говорить с вами снова. — Я не меньше, — улыбнулся Том и откланялся, скрываясь за дверью. Только спустя пару минут молчания, когда они прошли главные коридоры и остались наедине, он заговорил снова. — Тебе везёт. — Быть умной и догадаться посетить школу, где Рэйден провёл всё детство? Да, да, мне очень повезло, — улыбка появилась сама собой. Она не осознавала всего произошедшего долго, даже очень — но Мерлин, они нашли контакт и не ошиблись! Такими темпами составить портрет Рэйдена получится очень даже быстро, вопрос только в том, когда и какая деталь пригодится. По пути обратно к вратам их тенью сопроводил всё тот же отороси. Нэо всё пытался расспросить, о чём так долго можно было говорить с главой школы, но Лейла отмахивалась и прятала эмоции в улыбке. Выйдя за ворота, она даже почувствовала головокружение и была вынуждена проморгаться от таких эмоций. Что-то наконец-то получилось! Полёт на буревестнике чуть не усыпил, причём Тома тоже, а вернулись они только после полудня. По возвращении Нэо всмотрелся им в лица, и прощание сопроводила кроткая улыбка. Весь вечер заглушать головную боль пришлось прогулкой возле берега, хотя казалось, сон был отличным. Третье сентября прошло с бешеной скоростью, и усталость накатилась прямо на ужине, наливая свинец на веки. Завтра обязательно следовало слетать в школу — иначе без Нэо попасть туда первый раз будет слишком сложно. Их друг как раз говорил, что свободен каждое утро в девять. Значит, завтра в девять, они точно полетят на буревестниках в замок.

*

Солнце следующим утром беспощадно слепило глаза, но это не мешало с замирающим сердцем приближаться к дворцу. Белый нефрит сверкал на свету, высокая колокольня виднелась на вершине самой высокой башни и обливалась красными цветами. Десяток огромных отороси расположились на заборах и воротах, тихо рыча — Лейле они не были подвластны, ибо не являлись зверями, оттого эти защитники порой доставляли ей сильный дискомфорт. Позабыть о мистических чудовищах помог лишь главный двор: она изменилась в лице и испустила тихое «вау», оглядывая мост над чистым прозрачным ручьём. Мягкая трава щекотала ноги, пока в беседки забегал ветер и разносил по поляне розовые листья деревьев. Всё цвело и было таким ярким, таким пёстрым, что не сказать о самой школе. — Советую быть очень тихими, у учеников начались уроки: поскольку прогуливать уроки запрещено, в коридорах стоит тишина, и многие стены классов раздвинуты, — вежливо предупредил Нэо, и глаза его наполнились особой нежностью. На мгновение он замер перед порогом, но плечи выпрямились, и шаг вперёд раздался тихим эхом. Лейла вошла следом, ухватив взглядом ярко-белые, почти просвечивающиеся стены, как вдруг грудь спёрло от неприятной боли. Том подал ей руку, но сам не сдержался и сильно поморщился: их словно не хотели пускать. Светлая магия ударила в самое сознание, но Нэо смотрел на них, а значит неприятную тяжесть следовало спрятать. Коридоры и правда оказались в полной тишине, всё придерживалось традиций. Никаких картин или статуй, разве что несколько рисунков в открытых классах. Дисциплина была здесь на высшем уровне: за тихие и чёткие ответы присуждали пункты, за помятый конец кимоно ругали, и спины всех учеников, которых они видели, были натянуты как по струнке. За одной аркой, выходящей на улицу, обучались искусству владения палочкой первые курсы, пока по другую сторону Лейле удалось заметить молящегося при свечах юношу. Наконец, они увидели кабинет директора. Его балконные двери выходили в главный вестибюль, чтобы ораторство слышали все этажи, вившиеся коридорами ввысь. — Рад вас видеть, сенсей Фудо, — кабинет оказался единственным помещением, что хоть как-то походило на европейское. Высокий письменный стол у раздвинутых стен, стопки свитков и большие шкафы с документами. — Нэо-тян, сын мой, — Нэо в момент повиновался скрытой тенями фигуре и сел на колени. Выплыв на свет, сенсей поцеловал его в макушку и прошёлся ладонью по волосам. — Как твои успехи в Зельеварении? Место мечты повиновалось твоим желаниям? — Определённо, сенсей, я еду именно туда. — А эти гости? Те самые, о которых ты меня предупреждал? — низкий пожилой мужчина остановился напротив Лейлы с Томом и задумчиво взялся за конец бороды. Его золотая мантия почти слепила глаза, и ярче сияли только зелёные посаженные глаза. Пропитанные ужасными картинами, опытом и мудростью, те смотрели в душу и водили по ней мягкими пальцами. Прямо как Гэндальф, прямо как Дамблдор: только Фудо и не старался казаться добродушным стариком с широкой улыбкой. — Не расстраивай других учителей, Нэо, они тоже ждут встречи с тобой. Ступай. В лицо прямо-таки и ударил его грудной хриплый голос, но Нэо улыбался и его вовсе это не смущало. Он мгновенно откланялся, и стоило двери закрыться, под котлом с чаем вспыхнул огонь. Ни Том, ни Лейла не дёрнулись. — Сенсей Фудо, директор этой замечательной школы, — он склонил голову и после неудачной попытки проникнуть в мысли еле заметно улыбнулся. — Представьтесь. — Марволо Реддл. — Лейла Харрисон, — его зрачки очертили оба лица, спустились в груди, и морщинистые руки резко дёрнулись. — Разве школа волшебства в Скандинавии ещё работает, Лейла-сан? — слюна не проглатывалась, застряв в горле. Откуда он знал? — Война бывает жестока. — Я была переведена в Хогвартс, сенсей. — Под крылом сенсея Дамблдора учиться одно удовольствие, — он погладил подбородок и пожурил медленно моргнул. — Сенсея Диппета, — поправил Том, но был встречен каменным и таким же уверенным лицом. — По последнему нашему разговору мне стало предельно ясно, что Диппет уже не в состоянии справляться с обязанностями… чем могу быть вам полезен, дети? — приподнял бровь тот, глянув на помрачневшего Тома. Лейлу же просто утягивало обратно в воспоминания: язык бурлил старыми словами, которые Гонория запрещала использовать из-за слишком тягостного звучания, а сердце стучало в жаре тела и холоде директорского поведения. Единственным нужным сейчас было произвести хорошее впечатление. — Мы бы не добирались сюда, если бы не видели смысла. Тратить время — роскошь, которую не многие могут себе позволить, и мы в их числе… — Говорите за себя. Вы в ответе только за свою грудь и руки, за свою силу и ум. — Мои извинения. Я в их числе. Мои силы, честно говоря, на исходе, и единственная надежда только на гостеприимство этого дворца. — Ближе к сути, дитё, — не меняя лица, шепнул он, стоя перед глазами, хотя звук прилетел, точно он дул в ухо. — Мы знаем, что в молодости вы вели у учеников Земношарье, и, если услышанное нами правда, то вы также преподавали у Рэйдена Кавамура, — Лейла увидела втянувшиеся щёки, и спина сама собой выпрямилась. Голос стал ласковее: — Я понимаю вашу настороженность, эта тема не самая благоприятная, но наше спокойствие и любопытство не должно стать для вас ложным впечатлением. Европа не стремится изгнать весь мрак из значения магии, поэтому практика защиты от Тёмных искусств для нас привычна. Врага нужно знать в лицо. И только для того, чтобы защитить себя, я сейчас стою за сотни миль от своего дома перед вами. — Ваша аура убивает вашу юность, — Лейла сдержала смешок: даже его она всё равно была старше в несколько раз, а Фудо как почувствовал: на минуту он смолк и сузил глаза ещё больше. — Я не в праве подвергать школу такой опасности. Я должен знать ваши мотивы. — У каждого из нас… — Том еле ощутимо коснулся её руки, одним видом приказывая замолчать. Но нутро говорило иное, — у каждого из нас в жизни есть своё предназначение. Чьё-то важно только для него само, а чьё-то может уничтожить и чужое счастье. Мне не повезло, сенсей. Именно поэтому я прошу помощи у вас — я не хочу подвергнуть других опасности. — Что именно вам нужно от волшебника, который жил в прошлом веке? — камнем ударился его голос об бумажные стены, и давно закипевший котёл вылился прямо в огонь. — Подсказки. — Недоговаривать — врать, — Лейла сжала ледяную руку в кулак, и грудь медленно опустилась. — Нам нужно… — Отвечай за себя, дитё! — кулак затрясся от раздражения, но голос не соскочил ни на ноту, стал только спокойнее: — Мне нужно найти место, где он разорвал свою душу крестражем, — стены с грохотом захлопнулись, в лицо дунул ветер. — Если знаете о нём и попытаетесь уничтожить, мне будет легче его найти. Темнейший сгусток магии в мире не уйдёт из мира бесследно, — Фудо впился взглядом в лицо и проследил, как она медленно моргнула. Он попытался узреть смятение или страх у Тома — однако едва ли нашёл хоть какую-то эмоцию. Протяжный вздох зажёг свечу обратно, и ниже их на голову сенсей плотнее запахнулся в кимоно. — Вы верите в худшую догадку, избегая реальности и её возможностей. И всё же, вы не мои ученики, и я не в праве переубеждать вас, — отчеканил тот сухо, натянув на глаза шляпу. — Как много вы знаете? — Достаточно, чтобы заявить вам о существовании крестражей напрямую, — протянул Том, встретив его взор без страха. — В его комнате был оставлен листок с вырезками именно на тему бессмертия, — непонимание пронзило его лицо и отложилось морщиной между бровей. — Никто не знает, куда он отправился после школы. — Я и не ждала, что всё будет так просто, сенсей. Мне нужны подсказки. Если спустя столько лет мы не увидели его могущественным волшебником, значит, он оставил подсказки тем, кто хотел бы его найти и… — Не всегда уверенность оправдывается, дитё, и мне печально думать о вашем внутреннем расстройстве, — мозг уже отчаянно желал заскрипеть зубами. — Со мной всё прекрасно, не стоит беспокоиться, — она широко улыбнулась. — Я готова лично пообещать вам никогда не вредить ни школе, ни ученикам, ни вам. Готова дать обещание никогда и никому об этом не рассказывать или больше никогда здесь не появляться, как прикажете. Мы можем заключить Непреложный обет прямо сейчас, — напряжение Тома можно было сжать в руке, и оно бы не сломалось, а только ударило током. То же самое было с Грин-де-Вальдом. Лейла предлагала Непреложный обет уже не первый раз и ни капли этого не жалела. Ей было незачем обманывать или что-то скрывать. А вот собеседникам после таких выразительных взглядов, казалось, было. — В этом нет необходимости. Вы ещё слишком молоды, чтобы заключать душу в клетку смертного долга. — В таком случае, я от чистого сердца прошу вас понять меня. Расскажите о Рэйдене всё, что знаете, всё, что было подозрительным и заставило его таким стать. Каждая маленькая деталь будет важна. И вскоре, нехотя, но Фудо опустился на землю, заодно усадив их, и поведал о школьных годах своего ученика. О его воспитании, внешности и знаниях. О грамоте, недоступной обычным детям, о мыслях, сложных и для большинства старших. Лейла с Томом многое знали, но предпочли молчать и просто запоминать всё на свежую голову. Вопросов была уйма, хотелось слышать о его стремлениях, о ценностях жизни и характере. Но злить или заставлять замолкать Фудо не следовало, Лейла побаивалась. Всего по чуть-чуть. Вскоре, сославшись на занятость, сенсей с миром отправил их домой — ясными казалась его злоба и неприязнь, однако одобрения встречи завтра они всё-таки добились. Обратно до ворот их также сопровождало чудовище отороси, а Нэо только и делал, что спрашивал, о чём они так долго разговаривали. Ни Том, ни Лейла не отвечали — такую уникальную удачу найти общий язык и напасть на след Рэйдена страшно не хотелось сглазить. Весь вечер они бродили вдоль берега и наблюдали за магией, творящейся со всех сторон. Как возвращались рыбаки, как резвились дети и готовили в огромных котлах взрослые. Резкий спад психологического напряжения, чистый и приятно прохладный воздух породили неописуемое чувство блаженства, впервые за годы голова была пуста. Чего-то будто не хватало, внутренний голос искал повода включить полную громкость, но было так легко! Было так спокойно в этой среде, потому Лейла просто сослалась на непривычность. Том ходил изучать магию к одному из старейших волшебников на острове, познавая работу внутреннего мышления, а она любила помогать соседке Аямэ набирать вёдра в колодце и поливать сад, заодно узнавая всё больше о волшебстве призраков, демонов и зверей. Абсолютно всё здесь было по-другому и приходилось учиться каждый день. — Почему мы не поехали сегодня в школу? — раздался ночной шёпот над ухом Тома. Лейле не спалось: то ли что-то не сходилось, то ли это был сон, но время то шло, а они так и не попали в дворец Махотокоро. — Без понятия, — прохрипел он, зарываясь ей в волосы. Это только разозлило. — В смысле без понятия? Что мы такого делали? — Завтра полетим, спи, — и правда ведь, Нэо предупреждал, что освобождается в девять утра… значит, все тайны японской магии откроются завтра. Определённо, другого варианта не было. — Отвратительные ответы, — Лейла фыркнула и с раздражением попыталась выкарабкаться из его хватки — как бы не так. — Отвратительная попытка обидеться, — Том обнял её за бёдра и выдохнул в ключицы, не давая пошевелиться ни на миллиметр. Мерзавец.

*

Нефритовый дворец завораживал! Каждая его часть, каждый класс с тихими учениками и магия, витающая вокруг, слишком чистая, чтобы быть правдой — всё лелеяло в душе надежду на отличное знакомство с директором. — Будьте тихими, уроки идут с открытыми стенами, — предупредил Нэо, переступая порог. Тело напряглось от светлой магии, перед глазами потемнело, но восхищение даже на эти доли секунды никуда не пропало. Коридоры были чистыми, классы тихими, а ученики идеально воспитанными. Ещё никогда Лейла не видела, что совсем маленькие дети могут так владеть телом и контролировать каждый палец — пробирала даже белая зависть, ибо она училась этому сотню лет и то, пришлось учиться заново. Сенсей Фудо в широкой шляпе и золотой мантии встретил их нейтрально, без широкой улыбки, как Дамблдор, без добродушного взгляда. Мудрость заставила его быть таким строгим, как сама школа, и Лейла по правде восхитилась таким распоряжением своих знаний. Ей было намного привычнее говорить с каменным холодом, потому что зачастую реальность была именно такой — суровой и ни капли не притягательной. — Приношу извинения, сегодня у меня не особо много времени в связи с приездом учеников. Я не смогу вам помочь. — Ох, это ничего. Мы хотели узнать, не можем ли мы сами пройтись по замку и попытаться раздобыть информацию… — У нас не хранится никакой информации об этом случае, Лейла-сан, — резко отрезал Фудо и спрятался за учебниками. Грудь рядом медленно опустилась, и тихий, совершенно спокойный голос Тома ударился об стены: — Мы не хотели напрягать вас своим визитом, сенсей Фудо, — он склонил голову в почтении и снова вздохнул, — и мы прекрасно осознаём всю сложность данного разговора. Однако мы пришли не с плохими намерениями. Мы не журналисты, которых интересуют деньги за главную статью в газете. Вероятно, наш вид не достоин ваших слов, но мы бы действительно были благодарны иметь возможность не беспокоить вас и обойти замок, по которому ходил Рэйден сам. Прошло много лет, но магия ничего не забывает. Под информацией имелось в виду его бывшая комната, библиотека и классы любимых предметов. «Земношарье» и «Рассуждение о грамоте», которую вёл сенсей Иоши, — листок дрогнул в его морщинистой руке, но лицо осталось спокойным. — Откуда же такие суждения о данных уроках? И неужто вас терзают сомнения касательно нашего тщательного осмотра школы ещё в том же году? Оставьте, но ответьте. — Порой… небеса слышат главные желания и открывают путь, который, казалось бы, упирается в камень, — один из таких камней сейчас спал с плеч Лейлы: знать Фудо об их походе в румынскую библиотеку не стоило. Мудрых людей тоже следует немного опасаться. Сенсей с минуту помолчал, но позже раздался хлопок в ладоши, и в кабинет через расщелину просочилась рыжая лиса. Она потянулась к его руке, выслушала шёпот глаз и с особым интересом стала разглядывать их пару. — Звери здесь в качестве проводников, только они заколдованы, так что ваша ласка для них опасность. Она проводит вас до бывшей комнаты Рэйдена — ничего не ломать, руками не трогать и с собой не забирать. Иначе… иначе знать вам не следует, — шепнул он и, заслышав шаги из коридора, вытянулся. — Ступайте и будьте уважительны к ученикам: не всем следует накладывать на своё сердце шрам Чёрной магии, кой наложили вы на себя. Приходите хоть каждый день, но время будет тратиться впустую: Рэйден был далеко не глуп. Ноги пересекли порог, и стена с гулким хлопком закрылась. И было совершенно не обидно — более того, всё равно. Лейла получила доступ ко всему, чего когда-либо касался Рэйден, и среди такой светлой, раскалывавшей голову магии почувствовать хоть каплю родной Тёмной не составляло труда. Осталось лишь проверить, насколько этот мальчишка был скрытным. Огромный замок был полностью в их распоряжении, и Том правильно сказал, было где разгуляться. Лиса подвела их плотно закрытой чёрной ширме: хвост коснулся ткани, и она осыпалась на пол пеплом, а зверёк отступил в сторону, как бы давая им проход. Что сказать — комната Рэйдена была сплошным разочарованием. Они проверили каждую дощечку, смахнули пыль со стола, открыли все полки и даже несколько минут молча разглядывали потолок. Но комната была точно такой же, как все остальные в доме родителей Нэо; Чёрная магия безусловно чувствовалась, ибо теплила кровь, но особого эффекта не дала. Рэйден просто являлся Чёрным волшебником, и светлая магия никогда не перебьёт его след. Одиночный лист лежал нетронутым в качестве экспоната на столе, и написанное не произвело никакого впечатления. Выписанные цитаты о крестражах из «Волхования» да пословицы о бессмертии и мести. — Уверен, детей водят сюда в наказание и показывают, каким чудовищем нельзя становиться, — огласил Том, разочарованно отворачиваясь от листа. — Стоит разделиться. — Только хотела предложить. Я в библиотеку. Ты… — Найду нужные кабинеты, уроки всё равно закончились. — Марволо… — он развернулся и смерил её мрачным взглядом. Грудь в секунду сдавило в тиски. — Ты ведь просто хотел узнать историю Рэйдена. Зачем ты мне помогаешь? — его лицо осталось непроницаемым, даже надменным в какой-то степени. — Ты в праве сама ответить на этот вопрос, — прежде чем рот открылся, чёрное кимоно испарилось из виду. Лиса неуверенной походкой подошла ближе к ногам и уселась, поджав хвост, ожидая приказа. — Подожди немного, — шепнула Лейла, и глаза невольно опустились на маты. О возможности как-либо повлиять на их отношения можно было забыть. Такая недосказанность не закончится — видимо, никогда. Она стала для него посредственностью. Том стал считать такое отношение нормой и как Тёмный Лорд стал позволять себе забываться в кровавых грёзах. С неё хватит. Пора было перестать мириться с этим, — а самым лучшим воздействием на этого чёртового змея было ни что иное, как игнорирование. Холодные однообразные ответы и полное отсутствие интереса к его персоне. Это ломало его, буквально выводило из строя и склеры наливались кровью. Отлично, то что надо. Том дорожил ей, это подтвердил даже Эру — ну так пусть вспомнит, как правильно надо это делать. Они жили вместе как женатые супруги, хотя больше походило на любовников, и за эту близость Лукреция с Абраксасом наверняка отдали бы всё своё состояние. Осуждение каждого слова и мысли в его глазах было явно не тем, чего Лейла поистине заслуживала за своё старание хоть кого-то оберегать. Так что пока она остановится и просто… забудет о его существовании рядом. У него свои дела, у неё — свои, и пусть делает что хочет. Может, ему приглянется какая-нибудь мудрая японская волшебница, и именно она изменит его и предотвратит жестокие планы. Пусть. Но больше Лейла и пальцем не пошевелит: жизнь Средиземья была гораздо важнее её личной. В конце концов именно эта гордость и отчуждённость смогут приоткрыть занавес будущего и показать, есть ли оно у них. Как жаль, что ответ уже давно был в голове, и каждый чёртов раз, встречая угольные зеркальные глаза, сердце сжималось в вязкий кокон. Морская вода обдала брызгами. Голова раскалывалась, а сознание так и вело к кровати — слишком много эмоций подавалось вглубь, и усталое блаженство накатывало на тело новыми волнами. Они наблюдали за нежащимися у воды буревестниками и спокойно брели к дому, когда Том взглянул на время, и бровь его изогнулась. — Нэо, — прикрикнул он уже уходившему в свой дом японцу, — Остаётся всё меньше времени до твоего отбытия, и я понимаю, что у тебя идёт подготовка к путешествию… но Лейла ведь договорилась с тобой. — О чём именно? — О школе. Ты обещал сопровождать её. Когда же мы туда отправимся? — теперь нахмурился Нэо. — Разве ты не слышал? Мы же встретились с утра, и я предупредил вас, что директор сегодня очень занят. Мы договорились на завтра утром в девять. Понимаю, у вас много эмоций в новом месте, всё вокруг меняется, так что не виню. Но лучше не забудьте, — он мягко посмеялся и распрощался, оставив их наедине с шумными волнами. Звук воды ещё долго преследовал слух, хотя в комнате давно стояла тишина. Кимоно скользнуло по плечам на пол, и вена на шее натянулась от резкого птичьего щебета в голове: над домом пролетел очередной буревестник. Ещё так долго стоит тренировать связь с природой, чтобы достичь идеала — с другой же стороны, идеала не существовало, и только несовершенство порождает жизнь и сам мир. Ресницы дрогнули, когда между лопаток мёртвым холодом прошлась большая ладонь. Палец проник под бельё, и что-то приятно щекочущее кожу вылезло из ткани. Нехотя, держа лицо, Лейла развернулась к Тому и взглянула на розовый цветок сакуры, не обращая внимания на его томный взгляд. В почти кромешной тьме общее дыхание оглушало, а близость окутывала тёмными сетями, и его лицо представлялось перед глазами всё ближе. Жаль, к этим сетям она уже привыкла. Шаг в сторону, клацанье челюстью, и Лейла уже мирно лежала под одеялом. — Что бы то ни было, советую успокоиться, — выдержанно отчеканил Том спустя несколько минут, и слова ударились об стенку. За беззвучным ответом последовал вздох — раздражённый, усталый. — Иначе с таким поведением школа тебя не примет. Его рука обвила талию: мягко, по-хозяйски, а потом тело резко дёрнули назад, и спина ударилась об оголённую грудь. Как же, было необходимо напомнить, кто тут главный. Никак иначе, Реддл, не так ли?

*

Утро выдалось совершенно непонятным и странным. Лейла наблюдала, как родители Нэо плакали, целуя его лицо и шепча наставления, как соседка Аямэ снаряжала его запасами сладостей, а дети толпились вокруг буревестника, дабы все по очереди обнять старшего друга. Когда очередь дошла до них с Томом, в черепной коробке будто произошёл какой-то сбой. — Нэо… а разве… разве ты не покажешь нам школу? — он поджал губы, и голова опустилась. — Тоже не люблю, когда планы рушатся. Но что поделаешь: то начало года, и места гостям нет, то занятость директора и незапланированные поездки на острова… однако уверен, всем ученикам и сенсеям будет только в радость показать и рассказать о школе вам, гостям с другого континента. Буревестники всегда в вашем распоряжении, а ворота Махотокоро всегда открыты, — брови Лейлы хмурились, и с каждой минутой грудь сдавливало всё сильнее. Она чувствовала, что загулялась и расслабилась, упустив момент, когда следовало отказаться от сдержанности и за руку потащить Нэо в школу. Прошло уже столько дней, за которые можно было постараться узнать хотя бы что-то. Что они делали всё это время? — Удачи в Венгрии, — Нэо с широкой улыбкой пожал Тому руку и даже усмехнулся. — Никаких поклонов. Пора переходить на европейский лад. Удачи вам в поисках… чего бы то ни было. Если что-то понадобится, мой адрес можете узнать у родителей, — он помахал им ещё раз, после чего коротко обнялся с Лейлой, и буревестник взлетел в небо. Оставив их далеко под облаками, оставив их с хмурыми мыслями и пустыми головами. Лейла сжала непонятно когда успевший порваться рукав и стремительно зашагала в сторону библиотеки. Пятнадцатое сентября… они так до сих пор не были в Махотокоро. Проведённые выходные в компании соседей, устроивших общий ужин, Лейла глотала слюни отнюдь не от еды. Она впитывала каждую малейшую историю или воспоминание чародеев об их школьных днях, ведь все они учились в Японии, и старалась сама представить картину целиком. Не получалось, ибо все они говорили сжато и скупо, но даже так ни одного плохого слова она от них не услышала. Чародеи утверждали, что строгость воспитания вырастила в них настоящих людей, называясь которыми, они в праве посягнуть на звание мудрой нации. Отсутствие вычурности в стенах дворца спасло их от зависимости к богатству и поселила любовь к природе через яркий сад с сакурой и чистым ручьём во дворах, а привычка к правилам, нарушение которых каралось секретными, но весьма ужасными по словам Аямэ вещами, облегчила жизнь, не давая сталкиваться с сомнительным азартом сломать границы. Лейлу настолько поражали их речи, настолько цепляли за шкирку и отправляли прямиком в обитель к Гэндальфу, что и вовсе можно было заслушаться до следующего утра. Она сидела на мягкой подушке и молча проглатывала хриплые сказания, когда пальцы укололись об остриё в сумке. — Кин ещё не доросла, чтобы жить в школе в собственной комнате, но каждое утро она бежит туда первой. Строгость манит, когда сердце чувствует, к каким высотам она приведёт, — не успела Лейла насторожиться, рядом подле родителей расселись дети первых курсов, и все пары мерцающих узких глаз легли на её фигуру. Стало аж не по себе. Семилетняя Кин с распущенными тёмными волосами спряталась под боком отца, и после беззвучного шёпота ему в ухо снова взглянула на Лейлу. Испуганно, но с интересом — детям без веской на то причины было запрещено разговаривать с незнакомцами. Седой колдун бархатно рассмеялся, хотя от внимания не ускользнула и искра, проскочившая во взгляде. Далеко, чувствовала Лейла, не от мерцания костра. — Кин и её друзья много читали о восьми величайших школах волшебства, — начал он осторожно, — Наши путешественники привозили им ваших… м-м… «Шоколадные лягушки»? — Да, именно так, — улыбка невольно появилась на лице. — И мы все вместе собирали карточки, где всплывают силуэты основатели английской школы, где показывается величайший архимаг Мерлин, известные колдуны… дети были бы рады узнать побольше о Хогвартсе, если вы не против обменяться культурными ценностями. — Ох… да, конечно, это честь рассказывать историю другому народу! — щёки Лейлы вспыхнули от навалившейся ответственности за впечатляющее описание, за которое бы Диппет дал ей медаль, и даже Том ощутил её мандраж, внимательно осмотрев краем глаза. — Сумимасэн, — резко извинился волшебник, открыв напряжённые гласа и отложив палочку в сторону, — Но прежде, чем вы начнёте говорить, могли бы вы отдать гребень моей дочери? Небеса твердят, он в вашей сумке. — Сумимасэн? — смутилась Лейла и не так уверенно полезла рукой в сумку: глаза отказывались поверить, что в её руке лежал острый гребень с объёмным жёлтым цветком из шёлка. Засмущавшаяся Кин закрылась неровной чёлкой, а Лейла не увидела украшения ни у одного ребёнка и в ещё большем смущении поспешила отдать вещь хозяевам. Сколько детей сейчас бы ни сидело рядом, она не заметила ни одного украшения в волосах. — Даже не знаю, как такое вышло, я… — Оставьте, вы сделали работу героя. Наше дитё только отправилось в школу и слишком привыкло к простору и комфорту, — он уложил её растрёпанные ветром волосы на плечи и притянул к себе. — Наше счастье, что Махотокоро научит их и этому — терпеть острый шпиль в затянутом пучке и не снимать его до конца дня… не тяните, приступайте к рассказу!

*

Желание посетить школу заглушило все остальные. Перед глазами белый нефритовый дворец, который Лейла видела разве что в книгах, а позади сотни ступенек, которые прилетавшие первые курсы пробегали с неимоверной скоростью. Том молчал: ему не требовались слова, чтобы описать своё любопытство, всё прекрасно виднелось в сверкающем взгляде. Время летело, и Лейла подавила своё восхищение от вида, больше напрягаясь из-за отороси, волосатого зверя, который облаком сопроводил их до входа в дворец. Они бродили по этажу долго: отчасти, чтобы рассмотреть коридоры и все открытые классы, отчасти, потому что были без малейшего понятия, куда идти. Маленькая, светящаяся от магии лисица совершенно случайно встретилась им на пути и стала крутиться у ног, так и просясь на руки. Том закатил глаза, а вот Лейла не отказала: ладонь мягко прошлась по коротко стриженной шёрстке, после чего послышался рык, и часть рукава с треском разошлась. Кожу защипало, и лиса спрыгнула с рук, напоследок оскалившись. Но она не ушла, а только наоборот, с минуту оглядела их, сделав шаг вперёд, и оглянулась, одним важным видом приказывая идти следом. — Просто молчи, — не оглядываясь бросила Лейла Тому и сплела руки в замок. Мурашки накрыли тело волной, пронизывающий холод неприятно скользнул по костям, но рана живо заросла, а мысли касательно порванного рукава рассеялись. Лиса скользнула в коридор так быстро, что они еле не упустили ту из виду. И честно, подготовка к разговору с многоуважаемым сенсеем была гораздо важнее всего остального. Даже факта, что зашивать мантию придётся уже второй раз — даже в том же месте, хотя как ткань треснула в прошлый раз, она не помнила. Брови нахмурились, но уже скоро пред ними предстала большая красная дверь, и ответственный момент разгладил на лице все морщины. Первое впечатление обязалось стать самым лучшим из возможных, так что даже Тома пришлось заставить улыбнуться. Сердце подпрыгнуло, когда перед стуком дверь открылась сама, и холодный ветер забрался прямо под одежду. Знакомство — это всегда одни и те же фразы. А что говорить дальше? — Нам чрезвычайно необходимо узнать об ученике, у которого вы преподавали. Его зовут Рэйден Кавамура, он учился здесь в конце прошлого века, вы вели у него Земношарье и… — Я нахожусь в стенах этой школы уже больше пяти десятков лет, — протянул он, и резко его лицо насупилось, — но никогда не слышал я о таком ученике. — Что?.. — лицо Лейлы похолодело, вытянувшись. — Вероятно, вы с кем-то спутали, дети, — мягко начал Фудо, и его борода завилась узлом. — У нас были юноши со столь красивыми именами, но чтобы с таким сочетанием фамилии… Кавамура? Нет, точно нет, был разве что… — Акайо, — снял с языка Том и шагнул вперёд. — Старший брат Рэйдена. Прекрасно понимаю, что история этого ученика закончилась позором и ужасом, но тем не менее… — О чём вы говорите, дитё? — на лбу сенсея выступили морщины, печаль заскользила вокруг его зрачков. Ресницы захлопали чаще. Лейле пришлось спрятать руки за спину — они начали трястись слишком сильно, чтобы рукава смогли скрыть движения. — Я даже не знал, что у сына нашего Акайо был брат. — Мы друг друга не понимаем, сенсей, — Том почерствел, а Лейла только натянула вежливую улыбку. — Я чту каждого, кто входит в наши ворота, ища помощи, но боюсь, в этот раз я бессилен, — лик воздуха дёрнул его за рукава, и глаза метнулись к плотно сжатым рукам. Костяшки, в которые сжимались пальцы, у Фудо покраснели, как вдруг он резко ахнул. — Ох, дитё, неужто вы решили поласкать наших школьных лис и поплатились за это своей тканью? Наши животные заколдованы и играют роль проводников, и они весьма строптивы по отношению к чужим касаниям. Позвольте вернуть ваше кимоно в подобающий вид, Лейла-сан. — Не стоит, благодарю, — пыталась отмахнуться она, усмехнувшись: — Как хорошо, что и так волшебные звери живут на нашем острове без дополнительных чар и весьма добры даже к гостям, — но Фудо подошёл ближе и осторожно коснулся запястья. — И всё же я настаиваю, — его улыбка показалась сдавленной, ибо губы были слишком плотно сжаты. Мысли скользнули к языку, и Лейла не сдержалась. — Мы случайно не встречались с вами здесь раньше? — даже Том повернул голову и посмотрел на неё как на самого глупого ребёнка, которого когда-либо встречал. Фудо же захохотал. — Играете с моей памятью уже второй раз! — ткань заскрипела, и в мгновение ока рукав зашился. — Гости, особенно такие юные, заезжают к нам не так часто, так что грех был бы не запомнить вашу холодную внешность. Могу ли я ещё чем-то вам помочь? Если нет, то позвольте, но у директора всегда найдутся дела… — У Акайо… — Перебью вас, Том, — подбородок приподнялся, и любое напряжение скрылось под тёплым тоном. Лейла сделала шаг вперёд и склонила голову в почёте, — но я бы хотела попросить вас, сенсей, дать нам разрешение пройтись по этому замечательному дворцу. Он замечателен, и я была бы разочарована, преодолев такой путь и не увидев древнюю магию изнутри! Яркий взгляд Фудо блуждал по их лицам ещё неопределённое время, а улыбки так и не спадали — Мерлин, они так хорошо притворялись! — Почту за честь представить английским ученикам вырастивший целые поколения дворец. Попрошу лишь об одном: не отвлекать учеников от самопознания и не нарушать школьную гармонию. Что предпочтительно вы бы хотели увидеть? — сощурил глаза тот, и прежде чем Лейла успела подумать, раздалось чёткое: — Квиддичное поле, — Том показательно взял её за руку, и кожа покрылась мурашками, — Ваши сборные одни из лучших, и всё благодаря изнурительным тренировкам в бурю. — Северное крыло — всё ваше. — Не думаю, что мы успеем рассмотреть всё, а ведь так хочется! Так что не прощаемся, а говорим до встречи завтра. Если вы не против, конечно — ответом стал короткий кивок, и вскоре красные двери за спиной плотно закрылись. Они прошли ещё пару коридоров прежде, даже встретили Кин, переходившую со всем классом в другой кабинет: та оживилась, пальцы забегали по крепкой кичке и остановились на раннее потерянном гребне. — …опять они? — шепнула ей на ухо подруга. — Будь внимательнее на этот раз, сенсей не простит вылезших прядей. Только спустя время, когда рядом не сыскалось ни одного открытого класса, Том развернул её к себе. — Он ведь врал. — Конечно, — Лейла мягко улыбнулась и отвела взгляд: улыбка предназначалась точно не ему. — Но знать Фудо о том, что знаем мы, не стоит. — Значит?.. — Обходим школу, осматриваем библиотеку и ищем комнату Рэйдена. Может, видом она не отличается, но вряд ли логово злодея не оставило следов магии. И ученики… желательно старшие. Займись ими: попробуй проникнуть в сознание и узнать их отношение к произошедшему. Говорить не следует, точно не напрямую — почему-то мне кажется, что у них слишком хорошие отношения с Фудо, и они расскажут о гостях и их запросах в первую очередь. Что ты так смотришь? — Мне послышалось, или ты сейчас отдала мне приказ? — Том помрачнел, вытягиваясь во весь рост и свысока заглядывая ей в глаза. Лейла сначала вовсе ничего не поняла, она вовсе не задумалась над этим, поскольку считала, что Том в любой ситуации проникает в голову людей и пользуется этим превосходством сполна… — Нет, — внезапно для себя подтвердила Лейла, и в груди вспыхнул азарт от вида дёрнувшихся желваков. — Тебе не послышалось. Это только моё дело, и раз ты решил сюда влезть, будь добр, соблюдай правила. А они очень просты: главная здесь только я. — Как ты смеешь говорить такое!.. — Полукровка? Ты это хотел сказать, — и отрицать тот не стал. Лейла холодно хмыкнула. — Если ты забыл нашу первую встречу в библиотеке, то я напомню свои слова, так, вдруг твоё эго перешло границы. Мне то ни капли не обидно, милый мой. Я горжусь смешать в себе достоинство матери и воспитанность отца, а вот ты, кажется, весьма несчастлив. Мой дорогой, обиженный на весь мир… полукровный принц, — его рука прогладила ткань на бедре — зубы её клацнули. Том сжал кость, готовый в любой момент её раздробить: глаза покраснели, и пылкое дыхание в шею только подтвердило проявившуюся ярость. — Приструни себя, дорогая ведьма, иначе это сделаю я. Никто не смеет мне приказывать, и… — он громко зашипел и отдёрнул руку с кровавыми царапинами внутри ладони. — Я больше не позволю со мной так обращаться, Реддл. Твоё моральное издевательство я как-то переживу, но ещё одно такое касание, и я изрисую тебя кровью так, что ты сам не узнаешь себя в отражении. Ты идёшь на квиддичное поле и вливаешься в компанию старших учеников, потом всё рассказываешь. Не расскажешь мне об этом — не узнаешь от меня информацию из библиотеки. Пойдёшь в библиотеку сам? Отлично, тогда мы поменяемся местами, и чувствую, кому-то очень не понравится, что моя улыбка будет предназначена японским старшекурсникам. — Ты не посмеешь, — прозвучало уверенное шипение. Молчание стягивало органы ниткой. — Нет, не посмею. Я лояльна, — согласилась Лейла и томно выдохнула ему в губы, — но никто не отменял женское обаяние на благо себе. Ветер играл с волосами, когда под вечер они выходили из дворца. Она просидела в библиотеке почти весь день, разбирая книги из Запретной секции — удивительно, но у них она была в разы меньше, хоть и защищена чарами. Гостям позволялось больше, чем ученикам, и впервые это неимоверно радовало. Но время шло, сумерки стремительно сгущались за окном, а ничего не цепляло глаз. Библиотекарь следил за каждым движением, сверля спину взглядом, а попросить определённые книги не хватало смелости. Лейла хотела найти всё сама и просто была уверена, что нужно время, ибо пока ни «Волхования», ни романа Рэйдена на полках она не нашла. Но это пока! Впереди сверкало ещё столько часов, и никакое враньё сенсея не ухудшало положение. Со временем он тоже выйдет на чистую воду, и Лейла лично за этим проследит. Вечера приобретали традиции: они с Томом ходили вдоль берега и говорили обо всём, о чём только можно. О Средиземье, о Японии в сравнении с Англией, о будущем и даже смешных детских мечтах. Только тогда Том и правда был её Томом: прекрасным слушателем и таким себе рассказчиком. Всегда держал её за руку и давал побегать по песку только, когда никого рядом нет. Почему? Лейла не знала и уже давно не обращала внимания. Не важно, как начиналось утро или заканчивался вечер, где ярче всего ощущалось чувство потерянности, ибо ссоры не прекращались, хоть и не имели такой огненный голос: прогулки всё равно продолжались. Однако даже это к концу месяца не лечило их от проблем. Лейла словно начинала сходить с ума, а тишина в сознании только тяготила. Лёгкость жизни и блаженство уже не зачаровывали, а вгоняли в уныние. — На дворе тридцатое число. Чем таким ты занята днями, что мы не можем до сих увидеть школу?! — не говорил, а уже рычал Том, поднимаясь по ступеням к дому. — Я?! — злилась Лейла, и тело била дрожь, а руки потели от паники. — Да это ты вечно занят обучением новой техники на другом конце посёлка! Приходишь только под вечер, но одну меня лететь не пускаешь! Сколько можно уже, у меня ничего не записано, у меня нет абсолютно никакой информацию по этому чёртовому!.. — Добрый вечер, дети наши, — нервная улыбка застыла на лице, как только рядом из сада выглянула Аямэ. — Лейла-тян, я как раз поливаю цветы, не хочешь помочь успеть старой волшебнице к закату? Иначе они завянут. — Конечно, никогда вам не откажу, — прикрикнула она и, не глядя на Тома, сдавила нижнюю губу. — Хочешь — жди, не хочешь — иди домой. — Бери своего возлюбленного с собой, я уверена, ему очень понравится аромат сада. Ещё никто не отказывал мне посидеть у крыльца, — ах, даже ямочки показались на этом гордом лице, какая прелесть! — С удовольствием, — послышался скрип с тёплой нотой над ухом. И правда, все трое достали палочки, и сад заблестел от капель воды в каждом углу. А цветов и кустарников было много — очень. Солнце садилось, пока они слушали сплетни всего острова, прожигая друг друга глазами и отворачиваясь каждые несколько минут. Под конец уже так сильно испортилось настроение, что не хотелось совершенно ничего, Лейле не терпелось вернуться на берег и просидеть там одной всю ночь. Она не понимала, что делает. Вообще не понимала, как может просто так сидеть без дела почти месяц! — Ах, да, пока вы не ушли! — Том закатил глаза, но повернулся к соседке уже снова с обаятельной улыбкой. — Всё время хочу спросить, да забываю, память у меня не самая лучшая. Куда, если не секрет, вам так нравится ходить? Сколько смотрю, каждое утро вы вместе уходите вниз по этой лестнице, а возвращаетесь оттуда же поздно вечером… Каждый день одна и та же тропа, одно и то же время. Остров вам нравится, это я вижу, этому я рада, и все остальные тоже. Земля вас принимает, так же вода и небо! Но всё же… — старушка несдержанно улыбнулась и сощурилась, — что за место так полюбилось вашим душам? Или вы обходите весь остров в надежде найти особенную усладу для глаз? — ответный смех застыл на губах. Осознание резко ударило по голове и заставило прикусить губу. — Утром мы уходим на… — начал вежливо Том, — на… — но его бархатный голос скомкался и притих. Слова не приходили на ум, а краски для картин невовремя закончились. Брови нахмурились, и перед глазами скользнула тень: они вставали достаточно рано, вместе с младшими школьниками, а потом… а потом шли вдоль берега по направлению к дому, от южной границы острова. Иногда мерещилась библиотека, иногда сборы соседей, но это было либо рано утром, либо уже под вечер. Лёгкие опустели, мысли тоже, а блаженная усталость стала каким-то неправильным прикрытием, потому что не от чего уставать. Вчера они пришли домой с серьёзным намерением посетить Махотокоро утром, а сегодня, сейчас история повторилась. Перед глазами Тома проносилась такая же картина: утро, вода, дорога вдоль воды, силуэты отдаляющихся буревестников и эта лестница. И так каждый день. — Мы обходим остров вдоль берега, — улыбнулась Лейла, поднимая с земли сумку и сжимая ремень как можно крепче. — В школе у нас под боком было только озеро, а видеть море для меня впервой. Хочется наслаждаться этим каждый день. Надеюсь, мы помогли, чем смогли. Добрых снов! Чужие заборы и соседи остались позади, пустые комнаты дома провели их в спальню в мёртвой тишине, и, запечатав вход чарами, Том в смятении замер на месте. Заклинание спало с его лица, и угольные буркала вспыхнули дьявольским огнём. — Ведьма. Что?.. — У меня то же самое. Я не знаю… я вообще, — начиная дышать быстрее, зашептала Лейла, — ничего не понимаю. Утро, а потом сразу вечер и, — сумка упала на пол, и все вещи вывалились, убивая последние клетки самообладания. — Марволо… как это?.. — Значит, чувство недостатка и слишком частая усталость — это не просто так, — он сложил руки и медленно отошёл к окну. — Мне не мерещилось. — Мерлин, — раздражённо буркнула Лейла себе под нос, повертев в руке выпавший свиток. Ценность пергамена заключалась разве что в строках и теме, которую она искала в библиотеке остров, и поэтому пальцы уже горели от желания смять всё в гневе. — Запиши всё это в дневник, — прозвучал хриплый приказ. — Может, я просто перегрелся? Пока страницы листались ветром к последней исписанной, лик воздуха летал над столом и молча глядел на Лейлу с выражением искреннего непонимания. Это только раздражало. Перо заполнилось чернилами и кляксой капнуло на страницу — Лейла готова была завыть. Она ненавидела, когда что-то выходило из-под контроля, и сейчас была буквально обездвижена новостями. Что здесь творилось?! Только палец коснулся листка, переворачивая страницу на чистую сторону, в глаза бросились знакомые строки. «Письма в Англию «Пророк» Отношение жителей к Тёмной магии Махотокоро. Пополнить свиток. Важна каждая деталь». Внезапно стало душно. Глаза сощурились, а в ладони дрогнул пустой лист. Да, это был её почерк, её дневник и её напоминания, которые научил писать её Том. Порядок на страницах — порядок в голове, тем более, что скрывать строки от него больше не надо. Первые три были зачёркнуты, и правда, всё это Лейла уже сделала. Выслала письма друзьям, купила последнюю газету «Пророка», дабы быть в курсе событий, потому что Метке Тома и рассказам Пожирателей через неё она не доверяла. Поговорить с жителями также удалось, и их общее мнение о Тёмных искусствах окончательно дало понять, насколько следует быть аккуратной с этими делами. Но последнее пестрило почти свежими чернилами и выполнено не было. Лейла отчётливо помнила позавчерашний день и эти разъевшие пергамент жирные буквы — под сводом эмоций она самым глупым напомнила себе записывать на свиток каждую деталь. Мол прошло слишком времени бездельничества, и уже в первый день знакомства со школой она потребует ответы на десяток своих вопросов, которые уж точно сразу не запомнит. «Но в библиотеке мы были позавчера вечером», — снял с языка воздух, и пальцы посинели от впившегося под ногти холода. Вчера утром, как и сегодня, их целью являлось попадание в Махотокоро: они вставали, умывались и завтраками с одной и той же мыслью, а пополнить свиток, Лейла как сейчас помнила, надо было именно после библиотеки. Тогда почему после выписанных абзацев о законах японской магии он до сих пор был пуст? И более того: ни вчера, ни сегодня планов идти в библиотеку на другой конец острова не намечалось. Так зачем Лейла весь день таскала с собой свиток, так ещё перо с чернильницей в придачу? Глаза зацепились за маленький цветок сакуры на столе, и сердце на мгновение пропустило удар. Она попыталась собраться, но голос предательски дрогнул. — На острове не растёт сакура. — Что? — Лейла промолчала: голова стала раскалываться, заглушая жужжание мыслей. Она ослабила пояс и, вытянув из волос гребень, сдавленно выдохнула. Он скользнул по ладони и неприятно уколол концом в палец. Лейла была готова швырнуть его в стену или разломать на куски, но тело внезапно обдало волной, ни горячей, ни холодной. Это было дежавю. Ветер прошёлся по барабанным перепонкам громким свистом, сознание на секунду вспыхнуло новой картинкой, и рот еле заметно приоткрылся. Пальцы осязали тот же укол, что она получила от гребня Кин с неделю назад. Только такие украшения во внешкольное время младшие не носили. Это была часть формы, не больше. — Марволо… — хрипло прошептала Лейла — перед глазами всё расплылось. Спина упёрлась ему в грудь, и через пару минут перестало слышаться его дыхание. Их глаза встретились — они не выражали ничего, кроме осознания и назревающего шока. Край глаза метнулся к пустому листку и снова к дневнику. — И тот гребень… я не помню, как он у меня оказался. А этот цветок. Это сакура. Но, Марволо… она не растёт на этом острове. — Выходит, мы уже были в школе. И кажется, не раз, — воздух пронзило холодным дыханием. Лейла быстро заморгала и перевела взгляд на не менее озадаченного Тома. — Помнишь, лист дневника Лавруа тоже был пустым после посещения школы? Он не смог описать её изнутри, не смог описать разговор с директором. Невозможно, что он бы там ничего не узнал, просто исключено! При этом брат Рэйдена, с которым Лавруа общался, многое знал про дворец и также рассказал об этом. И про правила, и про обучение своего брата… потому что он там учился. Лавруа же нет. Лавруа… тоже был гостем, — горло часто пересыхало, пазл не сходился до конца. Глаза Тома побродили по комнате, и зрачки внезапно расширились. — Всё, что происходит в Махотокоро, остаётся в её стенах навсегда — ведь так было написано после пустых страниц в сборнике, — раздался его ледяной голос, и тишина озарила последнюю догадку. — Лавруа смог записать разговор с братом Рэйдена, потому что они не находились в пределах школы, в её стенах. Если учесть, что Япония светлейшая страна касательно магии, то школа наверняка не хотела бы посвящать чужих в такое жестокое происшествие. Магия. Мы не помним ни путь туда, ни путь обратно, и вечером провал в памяти нас не беспокоил. Но какая магия тогда? Мы отлично защищаем своё сознание, мы… — Я не помню даже дни, когда ещё Нэо был здесь. Нет, я помню утро, что мы с ним встречались утром, да, причём каждый день он освобождался от медитаций в девять утра, а потом… встречались вечером, хотя он не часто приходил в родительский дом, и почти сразу прощались, — Лейла вскочила на ноги, врезавшись в грудь Тома, и со всей злостью, с самой неподдельной обидой шепнула: — Он был частью заговора. Он подыгрывал школе, как и старшие, как даже младшие ученики, у одной из которых я каким-то образом забрала украшение. А мы… а я была частью этого цирка. Она качнула головой и разочарованно отвела глаза. Стены разъехались: Лейла опустилась на землю и скрыла лицо ладонями. Визжать, кричать, рвать волосы на себе из-за мерзкой отвратительной обиды на очередной обман казалось необходимым. Из горла лишь вытянулся жалкий рык, неспособный напугать даже лондонских воробьёв, и на плечи опустился усталый взгляд. Тёмный Лорд был в бешенстве, что кто-то смог околдовать его, но после последнего крестража он научился слишком быстро подавлять любые эмоции. — Я не виню Нэо, — вторила мыслям Лейла и смягчилась. — Он только пешка в руках школы, которая хочет сохранить свои тайны. — И как всегда, ведьма оправдывает абсолютно каждого, — Том опёрся на деревянный косяк, и разочарование нескрываемо скользило во всей его речи. Какое-то время тело знобило, Лейла просто не могла поверить — всё снова оказалось фальшивым и до тошноты паршивым. Людской народ не стал лучше ни на каплю, не помогли даже старания индивидуумов. Шлёпанье босых ног вернуло в реальность, и склонившийся перед ней Том затмил закат. Говорить с ним не хотелось: кто знал, какое у этого змея сейчас настроение, какую лекцию он решит прочесть сейчас. Глаза устало прикрылись — так было лучше. Том не должен видеть, как Лейла сомневается даже в малейшей детали. Ужасная привычка, но рвать на себе волосы и рыдать в голос, стонать от боли или громить комнату от ярости можно только в одиночестве. В его присутствии это равносильно унижению, подчинению и слабости. Нельзя. — Со стороны выглядит жалко, Пожиратели себе никогда такого не позволяли. — Тебя здесь никто не держит. Беги к своим псам, провожать не буду. — Воспитание не изменишь, особенно твоё. Но в данной ситуации, где речь о именно твоей главной цели, тебя не должны заботить другие. Ты не обязана входить в их положение, не обязана оправдывать и прощать. Мир жесток, но он тебя не сломает — тебя сломают люди. Разве они имеют право задерживаться в голове хозяйки природы хотя бы на секунду дольше положенного? Ты унижаешь себя. Вместо этого есть вещи гораздо важнее. — Например? — Месть. Отомстить и показать всю свою силу. — Мы с тобой очень разные, — с губ сорвался безголосный смех, чувство его взгляда сквозь закрытые глаза стало напрягать. — И наши силы полные противоположности. Как и мы… Я никогда не раскрою своё настоящее нутро людям, которые просто вызвали во мне эмоции. Это убьёт всё вокруг в прямом смысле. — Ты слишком мягкая. — Я справедливая. Спра-вед-ли-вая. И понимающая. Если бы не это, думаешь, я бы позволила тебе хоть ещё раз коснуться меня после той пытки в Тайной комнате? — Том поморщился, и лицо снова стало непоколебимым, чужим. — Что будем делать дальше?.. — Я поставила себя на твоё место и поняла, что будь моя главная тайна утеряна, я бы тоже включила навыки запугивания, — продолжала Лейла, чувствуя, как свирепый Лорд Волдеморт тянет руки Тома к ушам в надежде не слышать разумные мысли. — Я поставила себя на место жителей острова и по совместительству учеников школы и поняла, что они не имеют права открывать тайны места, которое сделало их волшебниками высшего сорта. Но также вставая на место Джорджии, я вижу лишь жалкое подчинение грязным чувствам, которое не могу оправдать. Я вспоминаю орка, который чуть не убил меня стрелой — он единственный помогал мне хоть как-то выживать в крепости, и я, по-твоему, должна была отпустить его, когда он сошёл на эту землю с оружием? Да. Да, я отпустила его с миром, ведь это взаимная поддержка, а он запустил в меня стрелу, после чего сгорел на костре. Про Дамблдора, думаю, даже объяснять не стоит. Если бы я убивала всех, кто попадался под руку, если бы держала обиду, то эта обида с каждым шагом только разгоралась бы сильнее и душила меня. Становиться тобой я бы очень не хотела. Но в силу возраста тебе это не понять… какой план? — Лейла выпрямилась, и взгляд оторвался от бесстрастного лица. — Нужно обойти эту магию и что-то запомнить. Как я поняла, лик воздуха помнит силуэты, но сам попадает под заклятие. Значит, это уж явно не чары из школьного пособия… Единственный жалкий вариант — заколдовать себя. Магия снимет только слой чар, а голову и сознание не тронет. Пока только так. — Не получится. — Полностью согласна.

*

Лейла никогда не думала, что будет в таком возрасте заниматься ведением дневника. Словно память отказала, и теперь приходилось записывать каждый последующий шаг. Но даже со стороны Тома осуждения не последовало, и только так они поняли, в насколько сложной замкнутой цепочке оказались. Сил высшей магии, странной, нелогичной. Проклятой. Несколько дней они испытывали на себе всевозможные чары: начиная от светлых заклинаний, заканчивая Империусом сознания запомнить всё услышанное. Но стоило прийти домой и заглянуть в дневник, где жирными чернилами было прописано, что они однозначно полетели в школу — и вчера, и сегодня, а в голове летало перекати поле. Через день они менялись: Том надевал чары перед входом в школу, Лейла — только пересекая порог дворца. Уже ничего не впечатляло, любопытство увидеть строжайшую школу исчезло. Из-за наложенной Чёрной магии ходить прямо становилось сложнее, все эти светлые коридоры и звери били своей энергией под дых: она проходила несколько метров и чувствовала, как дальше ноги не идут. Защита не пускает, черносердечных не пропустила и в этот раз. А самое ироничное — жители острова продолжали с лаской разговаривать с ними при встречах, наделяя мудростью и советами. Общее лицемерие во благо дворцу, это даже умиляло. — Ты хоть что-то?.. — Ничего, — сжато отчеканил Том, отворачиваясь к стене. — Ни одного знакомого силуэта. Голова болела невыносимо. Он смотрел: смотрел прямо на неё, считывая каждый дёрнувшийся мускул. В такие моменты Лейла ненавидела своё здоровье, ибо пусть сила из рук не уходила, людские болезни, людская среда и бой неизведанной магии с кольцом вечно одолевали её разум, стремясь уложить на носилки. — Говори, — приказал Том совершенно серьёзно даже не обернувшись. — Твои кулаки дрожат и не сжимаются до конца, ты хочешь что-то предложить. Говори, но не молчи. Глотку затянуло верёвкой, так что напряжение вовсе не сглотнуть. — Есть одна идея. Пойти к директору и напрямую предъявить всё как есть. Но его реакция непредсказуема, и прежде я хочу всё-таки… — Если одна идея тебе не нравится, у тебя всегда есть вторая. Ближе к сути, ведьма. — Вторая? Нет, больше ничего нет, — она попыталась двинуться к выходу из комнаты, но тело дёрнуло обратно на пол. Том устало вздохнул, опустив свой чёртов палец. Чтоб он отсох. — Она неосуществима, к сожалению. Так что надо… — Причина, — она закусила губы и покрылась мурашками от его помрачневшего взора. — Мне нужно просить помощи у тебя, — его глаза так и блестели от интереса. — Вот как… тише, куда же ты собралась, продолжай, — его губы коснулись мочки, — Я должен ухаживать за своей собственностью. Сдувать пылинки и порой, как исключение, давать ей необходимое. Попроси меня, — сказал он резко и отстранился. Сощурился, заглянув в глаза, и вторил: — Просто попроси помочь. — Новый вид унижений? Нет, — уверенно бросила Лейла, закачав головой. — Я тоже думаю, что стоит прочертить связь сквозь школу. И это действительно лучший вариант — оставить там крестраж, — она тут же подняла голову и отклонилась назад. Том усмехнулся. — Это весьма жестоко с твоей стороны. Крестражи для меня как кольцо для тебя. С чего вдруг я должен оставлять один из них в школе? Неужели ради тебя? — и снова лицо сохранило безмятежность, полное безразличие, а край губы издевательски улыбнулся. — Я не буду играть с тобой, Реддл. Поэтому я и желала ехать одна, поэтому и следовало угомонить себя и распрощаться с тобой сразу после школы, — его лицо вмиг почерствело. — Мне было бы больно, но к этому моменту рана бы уже затянулась. Я была бы полностью уверена, что компания слуг, которые чтят тебя за бога и подчиняются каждому слову, тебе намного приятнее, чем моя. Так есть и до сих пор… если бы ты не поехал, я бы не расслаблялась и смогла придумать план гораздо сложнее. Зато без соблазна просить помощи и… — Не убегай от меня, я не кусаюсь и всё равно найду тебя, — они говорили о разных вещах, и это раздражало. Видимо, он всегда пропускал слова о её чувствах мимо ушей. Ему было очень весело: тяжёлые руки легли на ноги и подтянули её ближе. — Так с чего вдруг я должен?.. — Ты имеешь крепкую связь с частями своей души, поэтому можешь спокойно оставить крестраж в школе, не то что я кольцо. Ты чувствуешь его, уничтожить его не смогут, а если попадёт в чужие руки, тебе лишь лучше, потому что ты можешь подчинить этого человека своей воле и забрать всю энергию. Ты в плюсе, вот, о чём я думала, и не больше. Хочешь играть — играй, но без меня. Я найду другой способ вывести директора на чистую воду и!.. — Просто попроси меня помочь. Я же не монстр. Ты бы не оставалась рядом с таким… или ты перестала верить в мою человечность? Так я могу это расшифровать, Селлитиль? Хлопанье ресниц стало отдаваться громким звуком в ухо. Лейла смотрела куда угодно, но не на него, томя его в ожидании. — Помоги мне. Пожалуйста. Том пожурил губами, сощурившись, и вскоре кивнул. — За тобой должок. — Я так и знала! — она брезгливо стряхнула его руки и фыркнула. — Не за чем тебе улыбаться. — Оставить своё кольцо — никак нет, но заставить других пожертвовать дорогими им вещами!.. я наконец-то этого дождался. Ведьма познаёт взрослый мир. Глаза раздражённо прикрылись, Лейла отошла в сторону и даже усмехнулась. — Синий цвет определённо твой. Никогда не думал, что увижу тебя в кимоно, — послышалось за спиной, замедлив её слова. Но голос прозвучал спокойно, бесцветно: — Если ты до сих пор думаешь, что я правильная и невинная… ты совершенно меня не знаешь. Такая бы никогда не связалась с тобой. — Такая бы никогда не зажгла во мне дикое желание прибить её.

***

— Будь осторожен, — слышалось каждую ночь над ухом. На дворе было восьмое октября, море по утрам стало бушевать громче, а внутренний голос ведьмы, чьи руки сейчас покоились на его плечах, только наоборот — стих. Время текло, её лицо холодело, и даже Том уже не мог лицезреть, что она скрывает за равнодушной маской. Следовало торопиться, иначе эльфийское терпение треснет вместе с его. Закрытые глаза дёрнулись, и грудь на мгновение сковало. Том сжал кулак, медленно выдыхая, и только после выровнявшегося дыхания узлы магии связались — сознание вылетело и влетело обратно в голову вместе со свистом ветра, а перед глазами затянулись силуэты. Он делал так уже на протяжении недели: знакомые белые коридоры он проходил, как призрак, через стены, и собирался воедино только в библиотеке. Тёмной, узкой, с высокими стеллажами. Именно оттуда, сверху, за толстыми фолиантами о японских цветках раздавалось шипение, потрясывающее всю его душу. — Фудо ничего не заподозрил, — вторил своим воспоминаниям из оставленного в школе дневника Том, — сегодня опять рассказывал про детство Рэйдена, это у нас уже записано. — Каково его поведение? — Снова поменялось. Сегодня он акцентировал внимание на мне, хотя как всегда говорила ты. Он пытался вывести меня на эмоции, расколоть и использовать мои слова против меня же… мы вернулись в библиотеку, заново обошли стеллажи и всё же обратились к библиотекарю. Зря, — поморщился Том, когда под холодом её рук по телу прошли мурашки. Не так уж часто он баловался с воссоединением с голосом крестража. — Не стоило спрашивать про этот дурацкий роман, старик отошёл в сторону директорского кабинета и наверняка что-то сказал про это. Потому что потом он увернулся с миловидной улыбкой и сказал, что роман снят с полок и отправлен в учительский шкаф, — голова зазвенела, и Том поспешил открыть глаза. — Это всё. Единственное, что нам удалось узнать. — За сегодня. Зато посмотри за всю неделю, — с тёплой улыбкой шепнула она и пролистала несколько исписанных страниц. — Больше нельзя сидеть и подыгрывать Фудо. Нет смысла.

***

— Это угроза? — еле сдерживая ошеломление, просипела Лейла. Фудо играючи закрутил бороду на палец и шагнул вперёд. Зелёные глаза сверкнули в свете свечей. — Ни в коем случае, — его улыбка стала шире, чем вызвала неприятное нытьё в груди. — Я просто спрашиваю… стоит ли это дело вашей репутации? Что бы сказали сенсеи, кои вырастили в вас достойных людей, как бы отреагировал директор?! Были бы ваши души спокойны и горды так же, как сейчас, узнай ваши учителя о вопросах, которые вы смеете озвучивать в священном месте и ждать ответа? Извольте, дети, я не скуп на истории и отвечу вам честно. Но разве?.. — У Рэйдена была особая любовь к Земношарью и Рассуждению о грамоте, если я правильно понял, — задумчиво начал Том и на одобрительный кивок улыбнулся. — Отличные предметы. Развивают логическое мышление и отличную речь, из-за чего к человеку тянутся такие же умные люди. Так интересно, сенсей… особенно то, что вы не рассказывали нам этого. Сегодня. Его благородное лицо вытянулось, и ноздри резко вздулись. Фудо посмотрел сначала на Тома с приподнятой бровью, затем на Лейлу, стоявшую с плотно сжатыми за спиной руками, и тихий выдох уменьшил его фигуру ещё на пару миллиметров. — Кажется, вы упоминали об этом в начале недели, когда были предельно милы к гостям и даже усадили их испробовать чаю, — продолжал Том. — Во вторник вы якобы не слышали о нашем приезде, Нэо вас не предупреждал. В среду были вы весьма сдержанны и холодны, уже который раз рассказывая то, что мы знали, и ещё с долей иронии обсуждали сэра Лавруа, от которого мы об этом и узнали, — его шаг вперёд эхом раздался на весь кабинет, и стены захлопнулись второй раз — плотнее. — И так странно. Сначала вы нас уважаете, как и остальных учеников, потом перебиваете на каждом слове, а сейчас и вовсе угрожаете сообщить о нашем визите Хогвартсу, который уже никак не имеет отношения к нашим жизненным путям, — подала голос Лейла и склонила голову набок. Было интересно наблюдать за его медленным осознанием происходящего. — И моя душа полностью спокойна, сенсей. Потому что ваша защита дала сбой, и вот — я стою перед вами, полностью понимая, как долго вы играли нами. Испытывали нас, меняя директорские маски, и мучали. Ох, прошу простить… испытывали меня — вы же говорили отвечать только за свою грешную душу. Огни в свечах забегали из стороны в сторону. Сколько длилось молчание, неизвестно, его помрачневшее лицо гипнотизировало. — Благодарю вас от всего сердца: мы узнали хронологию ранних лет Рэйдена со всеми деталями. Но главного вы, конечно же, никогда не говорили, или я просто не помню… Какова настоящая причина такого зверского поступка не только с собой, но и с однокурсницей. Убить человека посреди выпускного, знаете ли, первый сорт уверенности… или жестокости. Не стоит морщиться, сенсей, мы говорим о былых временах. Мы не уйдём, пока не услышим главного. Иначе нашим европейским друзьям, а то и учителям, будет очень интересно услышать про то, что защищает святую школу самая настоящая Чёрная магия. — Как вы?.. — При всём могуществе светлой, не её природа внедряться в голову и уничтожать память иллюзиями. На лице сенсея проступили морщины, лоб скомкался, нос раздулся. Он специально растягивал шаги до своего стола, отвернувшись к ним спиной и дёргая плечами. И только Лейла сжала в руке палочку, дыхание участилось: — Девочку звали Хотару. Помню её ещё маленькой ученицей в розовом кимоно, в карман которого она постоянно подкладывала цветок, — его мизинец небрежно мазнул вдоль брови, и по столу забегал силуэт темноволосой стройной японки. Она пробегала вдоль коридоров, проходила сквозь стены знакомых комнат, и по мере путешествия вытягивалась, милые пунцовые щёки исчезали. — Добродушное дитё, прелестная и воспитанная ученица, лучшая на своём факультете. В начальной школе они с Рэйденом были отличными друзьями. Их глаза светились радостью при виде друг друга, их улыбки были направлены друг на друга, когда они садились вдали от однокурсников и читали одни и те же строки, — Фудо положил пальцы на конец бороды и, обдумывая каждое слово, продолжал: — Взрослость схватила обоих быстро. Рэйден занялся учёбой, а Хотару нашла интерес в небылицах и гаданиях вместе с девочками. Юноша при всей своей занятости не спускал с неё глаз и никогда не забывал. В общем-то у него никогда не было друзей, его скучающее лицо прояснялось только в её присутствии, он видел в ней потенциал. Наблюдал и замечал то, что, видимо, не замечал никто. Хотару была особенной — для него… — выросшая девушка распустила волосы из пучка и засмеялась, пробегая открытую библиотеку. — Языки детей порой бывают ядовиты и злы, знаете ли вы это? — беззвучный ответ проплыл рядом с его ухом. — Хотару пошла по другому пути, стала увлекаться новыми вещами, стала стараться походить на гейшу, и места другу не осталось. Рэйден не был самым общительным, веселье не очерчивало его смуглое лицо, и чем старше дети становились, тем больше начинали понимать, что он не похож на них. Смех выстроился против него, в том числе и её. Чужое мнение, знатность и отражение в зеркале стали для девушки смыслом, не спорю, она была невероятна красива и могла равнять себя с гейшами… но обогреть душу уже не являлось возможным, — Лейла бегло взглянула на Тома: его глаза блуждали по всему кабинету и останавливались где угодно, но не на сенсее. — Рэйден погружался в чтение каждый день и проводил в библиотеке все свободные часы. Он держался долго, предлагая ей разговор, улыбаясь и здороваясь, но в ответ получал молчание. Интеллигент стал слишком сложным, оттого и непринятым однокурсникам персонажем. Мы были близки с Рэйденом, я был молод и поэтому отлично понимал его язык тела, его скрытый метафорами говор о Хотару. Всё это время он был влюблён, и грусть с печалью терзали мою душу, когда я наблюдал за пылающими щеками. Каковы были его глаза, какова была техника в движениях, когда она внезапно призналась ему в чувствах. Такой красивый спектакль требовал и главных героев, и массовки. Её слова опьяняли молодой разум, её улыбка щипала его за кожу и возвращала на землю. Но конец настал быстро: она так громко смеялась над ним после попытки снова всё наладить, так громко хохотала, когда дала надежду, а потом бросила игрушку на пол, тем самым чуть не разбив её… что любовь быстро осыпалась осколками и покрылась гноем. Рэйден к тому моменту уже ходил в жёлтой, почти золотой мантии, и прекрасно знал ценник одной своей голове. Последний год школы и вовсе он добился высших познаний в магии, чего не добивался никто за последние столетия в таком возрасте. Его техника блистала, его пальцы вместе с взглядом творили чудеса. Но лицо больше не улыбалось, а голос на уроках стал почти беззвучным. Порой, Лейла-сан, познание своего ценника не проходит тихо… — резко его палец стукнулся об подбородок, и фигура Хотару упала на стол мёртвым изваянием. — На выпускном его мантия побелела, и прямо с пьедестала лучшего ученика он сразил её заклятием. Грязным, чёрствым и тёмным — шар боли попал ей прямо в грудь, парализовав. С тех пор тело никто не нашёл. Он забрал его с собой, испарившись так же внезапно, как сменил счастливую улыбку на дьявольскую. Следовало отдать дань погибшей ученице, и её могила возвышается на кладбище чуть выше соседских. Но гроб пуст — так же, как и камера в тюрьме, уготовленная для Рэйдена Министерством, — голос его сломался и похолодел, а взгляд узких глаз пробил лица, точно видел их первую секунду. Реакция. Фудо проверял их на эмоции, пробивая вторую дырку к груди самым наглым способом — в прочем, его кабинет считался его крепостью, и Лейла тактично сдержалась. — Спустя столько лет никто так его и не нашёл, — отчеканил Том и кивнул. — Вы сами верите в это? В то, что совершенно молодой парень не попался ни одному волшебнику, и Министерство не смогло ничего сделать? Ни магия, ни расследования, ни даже догадки близких ему учителей? — Достаточно, — сухо остановил его Фудо, заводя руки за пазуху. Лейла сжала палочку, но агрессивного заклятия не последовало. Кимоно на сгорбленных плечах расправилось, и его глаза скользнули в сторону. — Спустя столько времени, когда даже Министерство отставило главное дело столетия, вы, сами только окончившие школу, решили найти его? Вы верите в самую дурную небылицу, простите за язык, которую только могли придумать древние волшебники? Одумайтесь, пока есть время. Вы ещё дети, и сила ваша наверняка не на пике возможного. У вас впереди ещё целая жизнь, чтобы обучиться магии… — но вежливость канула в лету. Последние нервы порвались и громко брякнули напоследок. — Если на вашей совести есть грехи, не значит, что другие не хотят исповедать свои! — пылко выкрикнула Лейла, и голос сломался соломиной. — Вы хотите искренности и честности? Ваша школа и вы допустили случившее, ваш ученик побелел, ваш ученик убил ученицу и сбежал, не поплатившись с законом, но говорите измениться вы именно мне! Почему я должна останавливаться, почему должна менять свою цель, от которой зависит абсолютно всё? Из-за которой я не могу спать, я не могу успокоиться и жить также спокойно, как вы. У меня не получилась медитация ровно ни разу, — усмешка вырвалась сама собой. — Потому что именно это дело портит всю гармонию, которой вы так тщательно учите своих студентов. Вы определили нас как покрытых мраком детей, которые не знают, на что идут, прежде любых наших объяснений. Я не найду покоя, пока не выполню своё предназначение, а вам что, стало так жалко дать мне этот покой просто потому что вы боитесь потерять свою тайну? Если бы она была тайной, я бы никогда о ней не узнала! Но раз даже сэр Лавруа узнал об этом всём, почему я не могу заручиться вашей помощью?! — по груди носился бешеный пёс, но дыхание было еле слышным — или Лейла просто перестала слышать всё, кроме своего голоса. Фудо молчал, его голова уже давно опустилась. — Ни я, ни Том даже не заикнулись о помощи, просить которую было бы нагло. Ваше опекунство слишком дорого для бедных выпускников, ваши навыки должны оставаться в секрете от нас, я со всем справлюсь сама. Но разве так сложно рассказать историю, которая никому кроме нас не сдалась? Я не говорю, что она не ваша, и вашу совесть наверняка терзает вина за допущение такого поступка со стороны любимого ученика. Но обесценивать мой путь сюда, кой вы даже не видели, умертвляет во мне любое сожаление. На языке вертелось ещё много горячие слова, но Том перекрыл ей вид на покачивающегося из стороны в сторону Фудо, и его неторопливый голос охладил мысли. — Мы знаем, что большая часть книг из Запретной секции под вашим надзором в отдельной библиотеке. На полках в библиотеке не хватало «Волхования всех презлейшее» и магловского романа «На краю света». И в принципе в такой большой библиотеке было очень мало книг о жизни и жизни после смерти. Это могло быть совпадением, но я в них не верю, мои извинения, — глаза сенсея наконец поднялись, и над Лейлой возобладало резкое желание сделать шаг назад. Люди, испытывающие боль и разочарование — смирение, не покоряющееся их устоям, становятся некрасивы и несчастны лицом. Морщин на лбу прибавилось, а волосы из хвоста на бороде стали вылезать. Его пальцы сложились, возвели узор скрещенными руками, и со скрипом один из шкафов развернулся другой стороной. Глухой щелчок, и с неприятным слуху шелестом плёнка магии сошла с полок. — Нижний ряд. Весь ваш, — голос не пробил бы даже бумажную стену, настолько он потускнел. Глаза затерялись в обложках, и руки нащупали уже давно знакомую обложку. «Волхование» само притянуло её к себе, и дыхательные пути прочистились как по щелчку. Родная Тёмная магия окутала их тела, очертила рисунком, как бы проверяя на выдержку. Страницы проверялись одна за одной в диком темпе, лишь бы увидеть чьи-нибудь записки, лишь бы почуять заколдованное послание. Но все книги из секции, даже на страницах с темой о крестражах, где прямым текстом упоминалось это проклятое слово, были чистыми, подобно только вышедшем из типографии. — Конец порождает новое начало. Как тебе такое высказывание? — приподнял бровь Том, аккуратно прикрывая роман: его палочка взлетела в воздух, и с позволения сенсея весь ряд книг открылся на задней обложке. — Где конец добру, там начало злу. Так лучше, — задумчиво протянула Лейла, отходя в сторону и улыбаясь самой себе. — Безмерно благодарю, сенсей. Тот самый, кто говорил о недосказанности и вранье, сейчас стоял рядом и молча взирал на палочку Тома, давая шанс узреть гостям эту картину первыми. На всех последних страницах были строки аккуратных, нестирающихся даже магией чернил. Красивые иероглифы поначалу английскому мышлению даже не удалось разобрать: но чем больше Лейла вчитывалась, тем в возможность написанного верилось сильнее. — Вся речь учеников под замком учителей. А вот ключ они отлично теряют, — интонация ушла вниз, и Фудо в ожидании взглянул ей в глаза. Он пытался найти страх. Узреть сомнение в выборе и схватиться за него обеими руками. — Но он не мог наверняка знать, что вы не умрёте ко времени, как его захочет кто-то найти. Это невозможно предсказать, все мы смертны, — слова вырвались так легко, что даже Том повернул к ней голову в еле заметном вопросе, — кроме него. Тем не менее, если на вашем месте был бы новый директор, знал бы он все эти ходы? Знал бы всю историю в деталях? — Это не зависит от смерти. Даже она заточена в пределах школы до конца веков. На это подписывается каждый директор, — он выдержал паузу и снова заходил по комнате. — Вашему глазу это недоступно, но в школе есть этаж директоров. За каждым их портретов находится комната, где нуждающемуся в разговоре приходит призрак этого директора. Когда я умру, я оставлю все знания, все тайны школы в самой школе. Такова моя судьба, и Рэйден отлично это знал, — воздух теперь был соткан из одних вздохов. Длинных и коротких, тяжких и раздражённых. И впервые за всё это время сенсей засмеялся: тихо, даже ненормально, потому что звуки выходили против его воли. — Он знал, на кого и на что следует давить и за кем прятать секреты. Ох, да… он слишком хорошо знал, что я упрячу с полок все его книги и буду хранить их до конца дней подальше от чужих глаз. Рэйден был слишком уверен в моей кричащей совести и клятве больше не допустить таких случаев. В глазах Тома чётко можно было увидеть почтение — такая уверенность, такой план поразили его в самую душу, более того, наверняка заставили задуматься. У Лейлы же несмотря на дрожь поперёк горла встал ком: первый звоночек наконец-то прозвенел и показал Рэйдена настоящим. Играть с чужим тягостным чувством вины — верх равнодушия. И чёткое понимание, что эта вина скорее удушит Фудо, чем откроет любому пришедшему в дворец путь к секции, дало юноше победу. Рэйден не открыл себя всему миру. Рэйден поселил себя и страх об одной мысли о себе глубоко внутрь окружавших его людей, напоминая, не позволяя ничего забыть. Первая подсказка была далеко не только её испытанием — они делили переживания с сенсеем пополам, и ему отломался кусок побольше. Здесь суть не запечатлелась в сложности нахождения, даже не в догадке о школьной защите, стирающей память, а в стороже. — Рэйден очень вам доверял, — тихо протянула Лейла, не глядя обращаясь к сенсею. — Он видел вас хранителем и знал силу мыслей и переубеждения. Мне жаль, что пришлось перейти на другой тон, дабы вы меня услышали, — травянистые глаза поднялись, в них робкими движениями заколыхались силуэты, хотя ветра в кабинете не было, лик воздуха и вовсе сидел у Тома на волосах. Какая-то часть мозга отчаянно желала подвести её к Фудо и пожать ему руку, ведь он был слишком почтительным учителем. Так же, как Гэндальф, и стыд сковывал её тело от одной мысли, что она посмела повысить голос. Но ноги не сдвинулись с места: пора была заканчивать думать о других и подумать о себе. — И всё же, как я полагаю, моя настойчивость снова должна коснуться вас, сенсей. О каком ключе идёт речь? Снова на какое-то мгновение магия окутала кабинет, высасывая из мебели тёмные тени. Взмах шуршащими золотыми рукавами развеял мрак, и его бледные губы шепнули «Следуйте за мной». Коридоры сменялись один за другим, детские голоса отдалялись, а освещение постепенно покидало их и лучи перестали следовать за шагами. Обе палочки были наготове, а они не останавливались и уходили только глубже, в самую дальнюю часть дворца, где даже пламя фонарей было другого цвета. Глаза сощурились, узрев под сверкающей аркой высокую фигуру, и вместе с их приближающимися шагами раздалось трубное курлыканье. — Феникс… — Феникс Хоо — бессмертная птица, невидимая простецами. Миф. Легенда… только не для нас, — феникс насупился, вытягиваясь во весь рост, и капли света побежали ручьём по огненным, ещё не расправленным крыльям. Фудо замер: его шляпа покачнулась и легла в руки, за чем последовали медленные шаги к арке. — Его голос способен просочиться через самые крепкие клетки вашего мозга — ведь в нашей школе он хранитель. Самый главный и самый сильный, что могла породить магия. Далеко не каждому даётся в руки, а наглец, предатель или незваный гость рискует получить сильные ожоги. Тёмная огромная комната была укрыта низким потолком, что даже не видно конца, мерцающие искры в виде светлячков кружили над головами и тихо жужжали. Повсюду летала пыль, но необычная, с каким-то дурманящим, сладким ароматом, затмевая коридоры шкафов у каменных стен. — Комната душ, — протянул шёпотом Фудо, поглядывая за фениксом. — Знаю, в Европе есть схожий Омут Памяти, но страж поставлен здесь не просто так: его нельзя обойти, нельзя обмануть или сразить. Веками учителя и ученики приходят сюда, чтобы отложить важные воспоминания. Кто-то перед стиранием определённой части памяти, чтобы взрослую жизнь не тяготило детство, кто-то оставляет послания детям, что тоже будут здесь обучаться, а кто-то приходит перед смертью в деталях вспомнить молодость и потешить себя былыми днями, — сенсей скользнул по воздуху пальцами, и один из ближних ящиков приоткрылся, светясь еле заметным серебром. — Они вытягивали сгусток воспоминаний прямиком из груди и закладывали во флаконы. Флаконы уходили в конверт с описанием защитных чар и отдавались на хранение фениксу, в эти ящики. — Защитных чар? — нахмурилась Лейла, ответно глядя на сверкающего глазами стража. Он чувствовал исходящую от неё магию и только поэтому еле сдерживал трубный голос, только поэтому его крылья так часто хлопали. — Каждый мог создать своим воспоминаниям любую защиту, любые условия ритуала. Чары, заклинания на проверку кровных узлов, загадка в виде рун… — голос Фудо разбился дробью на всю комнату и притих: — И Рэйден создал своё. Рэйден Кавамура, — феникс вытянулся, ещё долгие секунды всматриваясь в лицо мастеру с широкими зрачками. Но приказ был отдан, и противиться птица не могла. Почему-то Лейла даже не удивилась, увидев, как далеко находилось послание Рэйдена. Вдали ото всех, в отдельном и почти пустом ящике. Лейла тяжко сглотнула и приложила ледяную руку к шее — пока никто не видел. — Вы пробовали проникнуть в его воспоминания? — совершенно спокойно поинтересовалась она секундой позже. — Пробовал, но это особо не дало продвижения расследованию. Вот только… это больше походило не на воспоминание о школе — это было как знакомство, рассказ о себе, раскрытие души. Высшие силы, потому что… потому что из предложенных защитных чар он сложил всё вместе и получил безопасность неимоверного уровня. — Что там? Что он вложил туда? — в нетерпении спросила Лейла и сжала кулак, впиваясь ногтями в кожу. Фудо внимательно, как будто видел впервые, осмотрел её с ног до головы, и выдох его показался сдавленным. — Боль. Воцарилась гробовая тишина. — Я прекрасно понимаю, если вы прямо сейчас… — Можем уже начинать? — выгнула бровь Лейла, краем глаза заметив дрогнувшие губы Тома. — Или мне надо остаться одной? Или… вы будете присутствовать? Как я узнаю, что мне надо сделать? — Для начала… — прочистил горло Фудо, — следовало бы предупредить вас, дети, что в ритуал погружается только один человек. Слышит, видит и испытывает ощущения именно он. Вы уже?.. — Ох, можете даже не смотреть на Марволо, это его не касается, — улыбка невольно скользнула по губам, и Лейла немедля поспешила к фениксу с конвертом в клюве. Быстрее, лишь бы забыть про колкий взгляд между лопаток. Словно Том имел здесь хотя бы малейшее право возразить. — Никто не имеет право нарушать ритуал и прикасаться к месту, как и к человеку. Однако просмотр воспоминаний самому можно прервать в любой момент: другое дело, узнаете ли историю до конца. Каждое резкое движение, непослушание Голосу и сопротивление могут повлиять на результат. Если всё же решишь остаться, юноша, то советую отойти подальше. Никто не знает, какая картина сейчас окажется перед глазами… — Да, дорогой, — подметила Лейла, отламывая печать под взором пыхтящей птицы, — Я всё обязательно тебе расскажу, не трать своё драгоценное время, — желваки Тома дрогнули при мерцающем свете, но он не сдвинулся с места, уверенный и бесстрастный вид не исчез ни на мгновение. К сожалению. — Вопрос нескромный, — начал тот аккуратно, — но вы наверняка догадались почти сразу проверить это место. Сколько вам было лет, когда вы попробовали проникнуть в это?.. — Двадцать восемь, — холодно перебил его Фудо, отводя глаза. — Вы сказали, что пробовали. Это незаконченное действие, сенсей. Если сейчас вам?.. — Девяносто один. — …значит, вы остановили ритуал и спустя столько лет не попытались сделать это ещё раз? — с нажимом осведомился Том — в ответе никто не нуждался, всё и так стало понятно. Сандалии снялись, ноги пронзил холод волшебства и тут же отрезвил. Том не намекал, а одним взглядом прямо утверждал, что раз не справился великий мастер, не выдержит и она. В этом не сомневался и сам сенсей, причём с самого начала, и стало так неприятно, так… мерзко. Зубы стиснулись, и всё, что осталось перед глазами — силуэт феникса. «Вам положено сесть на колени, — раздался звериный, слегка певучий шёпот. Острый коготь рассёк плечо, и капля крови глухо упала на пол. Яркие крылья прошлись вдоль ног Лейлы, и её резко утянуло вниз. — Голени должны лежать на полу, стопы и тыльные стороны пальцев ног развёрнуты к небесам». «Это так?..» «Если не соблюдать абсолютно все правила, предписанные волшебников, его воспоминания способы причинить вам сильный ментальный вред, — оперение облилось ярко-красным цветом, и Лейла в настороженности замерла. Неземной голос, который перетекал по её сознанию с одного ухо в другое, продолжал считывать иероглифы. — Бёдра покоятся на внутренних сторонах голеней, ягодицы — на пятках; большие пальцы ног соприкасаются друг с другом и прижимаются к стене. Руки имеют право двигаться и находиться на коленях, но отрывать пальцы от стены до конца погружения в чары запрещено». «Один вдох, один выдох и одна попытка, — свет вокруг погас. — Плечи расправляются, глаза закрываются, и ваше единственное желание — стать частью воспоминания», — её окутали кругом из плетённых магических нитей, цветной песок осыпался с плеч на колени. Тени поглотили последний свет, и только грудь тихо опустилась, уши пронзило оглушающим шёпотом. Он нарастал, стремительно и чётко, и имел эффект гипноза, потому что тело больше не слушалось её. Всё настоящее испарилось, а жало прошло прямо в череп, сквозь кости. Лейла сощурилась: дальний свет стал приближаться, вместе с ним показалась столь странная, но знакомая фигура. — Мои воспоминания стали так интересны, что ради них пожертвовали кровью? — она узнала его. Вечное представление сошлось с картинкой: широкоплечий, коренастый юноша с блондинистыми волосами по плечи выплыл перед лицом, и смех эхом отдался в голове. — Я знал, что этот час придёт, и появится на свете существо, неугомонность, любопытство, а возможно, — что более симпатично моей душе, целеустремлённость чья сможет дотронуться до проклятого. Уверен, моё воспоминание лежало в чёрной секции, подальше от других, — глубоко посаженные голубые глаза возвысились над ней в снисхождении, но лоб покрылся брезгливыми морщинами: потрясающее умение изображать несколько эмоций на одном лице сразу. — Интересно, сколько понадобилось времени учителям, дабы обуздать мою фантазию? Ведь я зашёл в комнату ровно за три часа до выпускного… Говорить казалось бесполезным — рот не открывался, точно зашитый плотной нитью. Его жёлтое на тот момент кимоно зашуршало, проносясь эхом вокруг ушей, и Рэйден коротко улыбнулся. — Если бы я искал человека по крупицам, тоже бы начал с самого лёгкого. Школа… святой дворец, где мы проводим всю нашу юность. Первые увлечения появляются именно в этих стенах, а характер раскрывается подобно цветкам сакуры. Красиво, безумно красиво — и ужасно страшно, — жилы стянуло, и фигура Рэйдена затерялась в стеллажах библиотеки. Его длинные пальцы заскользили по корешкам, отбивая медленный, будоражащий сознание ритм. Лейлу оглушили: тишина была неестественной, невыносимой, и единственное, что слышалось, это его дыхание. — Никогда бы не позволил себе оставить хоть какую-то подсказку о своих похождениях в Чёрном колдовстве, если бы сам того не захотел. Достаточно уметь читать, чтобы понять, что же я так тщательно собирал воедино в том листке. Достаточно уметь мыслить, чтобы осознать, какова тема бессмертия для магического общества, а слагать песни о правильности человека мне не надо: ты не был бы здесь, если бы жил светом…, свет не тянется к исчадию тьмы, — Рэйден резко развернулся, и в руках его оказалась книга — слишком знакомая, чтобы не узнать. — «Волхование всех презлейшее» — действительно достойная книга, не так ли? Только там можно узнать про магическое бессмертие, только там познать настоящие мурашки по коже от прочтённых строк. А после этого существу — я ведь не могу быть уверенным, когда и кто придёт за мной, вдруг к тому времени эльфы станут более развитыми, нежели люди, — не составит труда узнать мои любимые книги, — губы пересохли от чарующей речи. Такой чистой, длинной и невероятно близкой её восприятию, хоть и на совершенно другом языке. — Потрёпанные временем страницы рассказывают много, даже если они написаны маглами. С одной стороны, читаешь и понимаешь — насколько герои легкомысленны и импульсивны, с другой — что жизнь их намного скучнее, оттого любое путешествие становится интересным. А когда главный герой находит способ свести свою любовь с ума и усложнить весь путь парой строк… это уже другой уровень удовольствия. Жаль, не всегда попадаются такие люди, как Клара — не все смогли бы прочертить путь от одного препятствия к другому и рассчитать ход лодки. Жаль, я ненавижу погрешности, — Лейла не до конца понимала суть сказанного, и, честно, органы стягивались только туже, отчего становилось сложнее дышать. Рэйден в момент дал ей понять, что найти всю эту информацию — о книгах, о школе и этом месте — было просто ничем. Самым лёгким и не стоящим его внимания, его уважения. — Дело в том, что я не наигрался, — библиотека исчезла, и перед глазами зажглись свечи. — Я безумно ценю умных, хитрых существ и способных волшебников, особенно, раз они наверняка увлекаются Чёрной магией. Она могущественна, она завораживает, и могущественен тот, кто усмиряет её в своей груди, — острые ногти впились в подбородок и грубо закинули голову назад. — На меня не вышли бы случайно, не стали заходить так далеко «просто так». И сенсей, наверняка спрятавший мои книги в отдельную секцию, не подпустил бы недостойного до главной тайны школы. Вероятно, ты достоин исполнить свой долг и затронуть мою историю, что-то от меня узнать. Но это мысль сенсея — решение остаётся за тобой, — череп сдавило жёсткой хваткой, и в горле запершило. — Я чувствую, как вопросы слоями заполняют твою голову. Почему же мои инициалы не известны всему миру? Почему приходится слушать воспоминание и подчиняться? Какие же шаги будут дальше и сколько их будет? Какова опасность, и стоит ли это всё времени? Но не моя воля, что ты сейчас здесь. Ты что-то хочешь, и это что-то находится у меня, никак иначе. Терпение, мой обожатель — все ответы раскрывают только под конец, — голубые глаза Рэйдена залились мраком, и от улыбки не осталось ни следа. — Страх убивает сознание. Разъедает его самым ядовитым зельем. А я не хочу раскрывать свою сущность слабым. Я хочу показать, почему путь не должен быть лёгким. Хочу увидеть, что заинтересованные мною действительно знают, кто я такой. И помни, существо: откроешь глаза — всему конец, — волосы на руках встали дыбом, и Лейла вздрогнула: Рэйден выглядел настолько уверенно, что концом могло считаться что угодно, и она в это полностью верила. — Мои настоящие родители… слабые и совершенно незнакомые мне, — силуэты худощавой пары с опухшими от слёз лиц затмевала Рэйдена, их фигуры становились чётче, из-за чего можно было увидеть округлый живот, клонивший женщину к земле. — Но они не хотели меня. Сенсей не признал бы жестокой правды вслух даже мне, но это так. Они готовы были отправить свои грешные души на небеса и перестать бороться за себя и за меня. Единственное, что спасло мне жизнь, это решение Министерства провести над сквибом и волшебником эксперимент. Я — всего лишь выжившая частица эксперимента. Моё утро навсегда было унижено, а значит… — в момент сознание наполнилось блаженной тишиной. Рэйден беззвучно подошёл ближе, и лицо его исказила чересчур сладкая гримаса, — послушай мою боль и ненависть. К родителям. Послышался оглушающий хор голосов, накрывших шёпотом уши, и резко в спину впились сотни острых гвоздей, раздирая кожу в клочья. Из горла вырвался рваный визг. Металл прошёл несколько слоёв и резанул органы, а рот набился ржавчиной. — Без звуков! — Лейле безумно хотелось вцепиться зубами в ладонь, но руки застыли на месте — двигать их было страшно. — Небеса позаботились обо мне — дали мне новых родителей. Тех, кто убил настоящих, — камерный голос впился в барабанные перепонки, и низы кимоно Рэйдена оглушающе зашелестели за спиной. Перед глазами как из пепла вспыхнул низкий дом: одним рывком её утянуло вперёд, и тело с грохотом прошло сквозь стену. — Мой отец, моя мать и мой брат. Все мои, все семья… в этом доме всё детство меня поили ложью и прятали правду в самый тёмный угол. Глуп тот, кто не может отличить себя от других как обликом, так и душою. Они были глупы, не видя, что меня тянуло именно в этот угол, — звук расплывался и снова резко сходился, слова становились непонятными, нечеловеческими, и Лейлу пробирала ненормальная дрожь. — Осквернить мою настоящую сущность враньём и облить грязью чужих ртов, что ещё в самом детстве напоминали мне об отличительных чертах лица, я простить не смог. Я солидарен с Богами Японии, но и Боги Греции твердили то же самое… — послышался тяжкий выдох, эхом в десять колец разнёсся смешок. — Так называемые родители будут убиты сразу после торжества в честь окончания школы. Искусство маглов писать на земле красной краской я не перенял — земля должна оставаться чистой и такого удовольствия я позволить себе не мог. Бог-властитель Эмма судит мёртвых, не я, и вечная ему благодарность. Времени у меня тоже будет немного, белый цвет, что томится на моей ткани в ожидании нужного момента, слишком ярок, чтобы его не заметить… Отчего насладиться их кончиной я не смогу, они не прочувствуют всю мою ярость. Прочувствуешь ты. Гвозди не успели выйти из спины, как Лейла с рыком зажмурилась. Холодное лезвие вертикалью зашло в плечо и с хлюпаньем вышло. Нож пырнул прямо в живот: с одной стороны, в бок и растерзал пупок — голос скомкался в жалкое нытьё, и кровь хлынула горячими ручьями. Свист и сдавленный вскрик от пронизывающего до костей лезвия, свист и истерическая слеза от прорези в щеке. Боль была гнусной и демонической, а тело медленно, но уверенно отказывало. Руки знобило, и Лейла со всей возможной силой сжимала ногтями ноги в надежде забыть о другой дикой боли. Её кромсали на части, сознание отключалось на секунды, после чего картина с замахивающимся ножом повторялась, и уже каждый чёртов узор заливался кровью. Зверь! Неадекватный садист! Психопат! А язык словно отрезали. — Что такое? — резко всё стихло. Лейла согнулась пополам и закашлялась, волосами скрывая солёные капли. Больно. Чертовски больно, так что невольно вспоминается Эру, но терпимо. Лейла должна терпеть, просто должна. Она стала заикаться — воздух влетал в лёгкие комками и только сильнее заставлял кашлять. Открытые раны жгли плоть, и каждое содрогание сковывало дыхание. — Что такое? — повторил Рэйден, и грубое лицо дёрнуло бровями. — Неужели… испуган? Он посмеялся. Остановился, а потом хохотнул снова. Звук стал нарастать, и тихий хохот перешёл в хриплый смех. — Вот, что слышалось мне в школьные годы каждый день. Вот, как дети относились к смышлёному и неотразимому чародею, цепляясь за внешность, говоря, что я не принадлежу их земле и их народу. Вот… как Хотару посмеялась над моим словом о крепких чувствах и сломала грудь на куски, — его губы вытянулись в линию, и фигура резко пролетела сквозь Лейлу, — Почувствуй же теперь, каково было мне. Кровь стянуло к груди, вены проступили чёрными дёргающимися полосами на руках, и грубая сила резко сжала горло. Лейла в беззвучном хрипе открыла рот, и ногти окончательно разорвали кожу на ногах, желание уничтожить чужую хватку висело на нитке сдержанности. Мерлин, Эру, пальцы синели, воздух в лёгких кончался, и сердце настойчиво выбивалось из груди, выдирая за собой всё мясо. Бешеный пёс пронёсся по жилам, и в дуле мрака вспыхнул огонь. Это были её руки. Те руки, что связывали её и природу, что руководили каждой натянутой нитью, горели и осыпались на колени пеплом. Лейла в ужасе пыталась найти воздух, но горло сжалось, и зажмуренные глаза стали ослабевать. Открыть, открыть глаза, и всё кончится! Дёрнуть руками и вспомнить, что это просто иллюзия! А если нет? Если её спина действительно останется в шрамах гвоздей, если прямо сейчас она сидит в углу и пачкает пол школы липкой кровью? Агония охватила тело, с головы до ног её пронзило холодом, а потом уничтожило плоть раскалённой лавой. Это повторялось: круг замыкался снова и снова, бросая её в ледяную воду лицом на глубину с открытым ртом, и уничтожая пылающим огнём. И грудь терзало в стороны и разрывало, а потерянный голос только мечтал завыть, да по-звериному. Картины сменялись одна за другой: Хотару строила издевательские гримасы — Лейлу трясло, дети — старшие, младшие, обходили Рэйдена стороной, еле сдерживая смех, — Лейлу знобило, зубы стучали громче голосов. — Но мы должны быть квиты, — Рэйден окончательно исчез из поля зрения, и чуть не задохнувшаяся Лейла снова смогла дышать. Божье счастье, воздух вскружил голову! Тем не менее слух уловил продолжение, и внутри всё раскололось, — Каждое воспоминание чародея бесценно. Так пусть сделка будет честной. Перед глазами вспыхнуло чёрное пламя. Глаза обожгло, и ярый оглушающий стон вырвался из груди, когда пламя в секунду коснулось лица, сжигая ресницы, проникая в горло. Лейла слышала, как хрустнула опалившаяся челюсть — она так сильно сжала зубы, давясь слезами и мыча, что уже наверняка сломала её. Сейчас же всё было тщетно и безразлично: она горела, как самое настоящее зло, как тварь, которую сжигают на костре заживо. Разве она была такой?! Жар хлестал органы, кипяток проник в грудь и сжёг всю слизистую к чертям, оставив за собой дымку. Её кожа горела, она гнила снаружи, не смея пошевелиться или противиться Рэйдену, чьи далёкие и одновременно огромные глаза наблюдали за этим с особым азартом. И плевать, что это была иллюзия, что он не видел её и вовсе не знал — Рэйден понимал, что никто не переживёт такую боль без эмоций. Это было неподвластно никому, абсолютно. Рэйден хотел увидеть то, как страдают другие. Словно зеркалом показался её силуэт — её скелет. Кости обуглились, лица больше не было. Но мёртвый запах ощущался. Мозг всё это видел, шёпот слышался — это всё была иллюзия. Настоящая Чёрная магия, и она убивала куда быстрее оружия. Длинная игла засвистела и проникла в самую голову: перед глазами всё ослепило вспышкой, и рот открылся от мерзости, будто из него полился ручей крови. Сознание полетело за иглой, что скрылась в тумане, и в следующее мгновение Лейла оказалась… в Средиземье. Свист рассёк небеса, и не успела она осмотреться, не успела обозначить местность, как игла с остервенением бросилась прямо в лес. Секунда, и она свернулась клубком, истерички завертев головой. Воспоминание Рэйдена, боль его решила обменяться с её. Игла выросла в размерах и насквозь прошла тело эльфийского Владыки. Тот пал лицом в землю, и сознание не дало остановиться: игла промчалась дальше, сквозь горы, леса и пустыни, и воткнуло жало в грудь следующего Короля. Люди, гномы и эльфы — они падали один за другим, земля чернела на глазах, кровь брызгала в лицо, а руки не шевелились. Лейла убивала гортань, убивала последние хрипы голоса, и слёзы ручьями лились по лицу, не останавливаясь ни на секунду. Боялась, она смертельно боялась истребить светлый народ Средиземья, боялась опоздать и не справиться с одной, всего одной обязанностью! Игла наперегонки с воем магии скользнул над рекой, и остриё пробило вскрикнувшую грудь — сердце Лейлы пропустило удар. Седая борода Гэндальфа покачнулась, его посох медленно стукнулся об землю, и мир её треснул. Последнее, что слух запомнил, его хрип, и на серой мантии разрослось пятно. Ярко-красного цвета. Глазные яблоки высохли, щёки ударил завывший в голове ветер, а она… разорвала губу сдавленным мычанием. — Раз по моему велению мир так и не узнал обо мне, и я предпочёл остаться в стороне, ты хотел узнать о Чёрной магии больше? Похвально… — ноты голоса отзывались в разных местах, Лейла не была в состоянии распознать, где именно Рэйден находился. — Хотел знакомства? Посмотреть в душу, которую ни свет, ни тьма этого мира ещё не видала? Раз ты хотел нарушить мой покой, твои цели должны потрясать землю. Стремление что-то узнать состоит в том, чтобы пройти пытку достойно. Сжать кулаки и не позволить себе задохнуться в душащем песке, — дыхание постоянно сбивалось, Лейла еле понимала его речь. Конечности свело судорогой, голова раскалывалась. –Один шаг не поднимает на конечную ступень лестницы… начало пути всегда самое лёгкое, я даже не старался — опусти руку и ослабь. Что появится там, неизвестно?.. но оно твоё, — его голос стих окончательно, и мрак утащил её в неживую тишину. Лейла не могла сдвинуться. Свинец в лёгких сдавливал любые движения, а пальцы впились в колени слишком крепко, чтобы отцепиться. Она приподняла запястья — дрожь сопроводила слабость и непослушание тела. Нельзя же менять позицию? Что, если Рэйден сейчас пошутил и лишь ждёт, что она останется сидеть так дальше? А если в течение определённого времени она и правда не ослабит руку, то что будет? Лейла дёрнула головой, и рваный выдох сжал грудь. Рэйден бы не стал желать смерти «достойному» на первом шагу. Это было только начало… а начало «всегда лёгкое». Ногти оторвались от кровавого месива, и трясущиеся руки выпрямились. Дёргался каждый нерв, маленькая слеза прошлась по губе, и Лейла как ошпаренная зажмурилась, когда костяшки коснулась ледяной земли. Звенящая голова притихла, и со временем, хотя это могло тянуться вечность, указательный палец выпрямился. За ним последовал второй, третий, и вся ладонь прижалась к полу в блаженстве. Кожу там защекотало, песчинки залетали вокруг пальцев, и Лейла внезапно напоролась на мягкий свёрнутый пергамент. Она прощупала его от и до, со всех сторон и углов, лишь бы убедиться в материальности. Но голосов больше не слышалось: всё стихло, и знакомая щупальца воздуха плотно приложилась ко лбу. Мокрые глаза открылись, и Лейла не веря выдохнула. Светлячки кружили над фениксом, ноги были прижаты к той же стене, и скелет продолжала покрывать целая кожа. Во рту пересохло, она неприятно сощурилась: всё-таки кровь на языке была, губы она растерзала в реальности. Жжение кольнуло над коленками, и пред глазами показалась порванная ткань с глубокими ранами-полумесяцами на коже. Но всё остальное… оказалось в полном порядке. Глаза метнулись вперёд и наткнулись на статуи Тома и Фудо. Лицо сенсея было бледным, так что еле узнать, пока зрачки второго блестели в полутьме. Рука крепко накрепко сжала листок, и Лейла вмиг вжалась в стену, услышав шаги. — Нет!.. — Том под её жестом остановился. Сиплый голос не произвёл впечатления, но она сглотнула и продолжила: — Не трогай меня. Пожалуйста… Скомканное мычание оставило последнее слово за собой, и комната погрузилась в тишину. Лейла отвернулась от зрителей цирка и приложила руку ко лбу. Дрожь не отпускала, ощущение тошноты поминутно подкатывало к горлу и застревало там вместе с комом. Глаза медленно прошлись по строкам, кое-как найдя смысл иероглифов, но на большее сил не хватило. Потом. Вторая ступень будет потом, иначе она не справится. — Значит… — обратилась Лейла к Фудо, смотревшему на неё с нескрываемым ужасом. — Вы догадались найти здесь его воспоминание, — сенсей в который раз хотел отвернуться, но она нашла в себе силы и вытянулась в полный рост, неприятно скрипнув. Том стиснул зубы, но её жест снова был быстрее играющего заботливого возлюбленного змея. — Почему же учителя не стали искать Рэйдена, даже если знали о подсказке? Вы великие сенсеи, ваши умы не равняются с землёй, как и навыки, как и связи… — но он молчал. Молчал так долго, что у Лейлы выступили желваки. — Мне кажется, с вашей стороны не очень красиво стоять к собеседнице спиной. Особенно к той, которая приехала за сотню миль именно к вам и сейчас играет по вашим правилам. В вашем замке, на вашем языке и после ваших ужасных фокусов на сознании. Так что будьте добры ответить, сенсей, — прошло несколько минут, прежде чем в комнате раздался томный вздох. — Наши пояса посмертно искрятся золотом. За заслуги перед школой, за вклад в общество и достойное противостояние любому недоброжелателю. Но наша… моя душа никогда не защищена от чужих грехов, — его голос поник. — Он сам решил уйти. Не ищите того, кто унёс свою душу дальше конца света. — Конца не существует, — на выдохе отчеканила Лейла и отпрянула от стены, покачнувшись. — Спасибо за сотрудничество, сенсей, всего вам самого… — Как ты прошла это? — резко перебил тот, выпрямившись. — Ты навредила себе, сжимая боль в тиски, ты пролила град слёз, и голос твой перестал быть твоим. Ты ведь… дитё? — но это уже звучало не так уверенно, как раньше. Глаза прикрылись, желая утихомирить рой увиденных картин, и руки вжались в цепочку на талии. — Все тайны Махотокоро остаются в её стенах навсегда, — прошептала Лейла и, увернувшись от помощи Реддла, зашагала в сторону стен. Хотелось, чтобы они заперли увиденный ужас в этой комнате до конца веков, и наверняка так и получилось. Только её кошмары преследовали ещё с неделю. Холодный пот, усталость и сухие глаза сделались Лейле лучшими друзьями — эти картины убивали всю энергию в прямом смысле, из-за чего днями напролёт ей было просто сложно встать, не то что думать и ещё больше погружаться в тайны Рэйдена. Вскоре весь остров поддержал её настроение — белые кимоно сверкали на каждом углу, по небесам плыли тонкие чистые облака и даже волны стихли. Утром тринадцатого октября сенсей Фудо скончался. На его и в его теле не обнаружили остатков заклятий или отравления. Порок сердца — говорил лекарь, но его не слушали. Люди не верили, но не спорили. Верили они в другое: тигр после смерти оставляет шкуру, а человек — оставляет имя. Фудо его и оставил: на долгие века в той самой школе, где тайны создаются и умирают.