Только ты и я

Испокон веков инициалы каждого юного чародея, приходящего в учебное заведение, были начертаны несмываемыми чернилами пером в пыльных фолиантах и захоронены в самом сердце Министерства. Верится ли, что какой-нибудь волшебник горбился у закопчённого масляного светильника и переписывал имя за именем, фамилию за фамилией, которые дети носили, скажем, несколько веков назад. Только недавно перепись населения стала значиться важным стран, большинство жили в отдалённых от магического эпицентра местах и отдавали предпочтение домашнему обучению потомства. Тем не менее, если иметь доступ к потайным дверцам и шкафам, можно прочесть сотню почерков, узреть имена языческие, мудрёные и трудновыговариваемые. Увидеть выделившихся учеников — ещё проще. Фудо упомянул только о японской печати белыми чернилами, ставившейся как у инициалов, так и у прикреплённого к фолианту личного дела. Раньше, задолго до их существования, почти все волшебники грешили и считались Тёмными — создавать страшную магию даже для защиты было делом проклятым. Чтобы найти равновесие между Тёмной магией и Светлой, чтобы обозначить их границы и испытать теорию на практике, следовало рисковать, и они рисковали. Однако сейчас уже продолжительное время заходить за границы Светлого сталось нарушением закона — таких мракоборцы знали в лицо, таким улыбались тюремные камеры и их сторожи. А иногда — сама Смерть в виде палача или проклятия. И когда волшебник ступает на путь беззакония, но не попадает в заветную темницу, Министерство нехотя, невесомо помечает очередной лист личного дела ярким цветом. Рэйден Кавамура один из немногих, кто оказался в чёрном списке школы Махотокоро, после чего и Министерства магии в отдельной категории «Побелевшие юные маги». Об этом не принято говорить, но можно узнать — так уверял Фудо, а по мере разговора лицо Лейлы стремительнее омрачалось. И поскольку начал всё это Лавруа, чей отец работал в Министерстве и часто разъезжал по странам, пазл начинал медленно сходиться. Лавруа собирал информацию по всему миру и понял, что в Японии Тёмная магия не переносится от слова совсем, запрещена. Что это порок и позор. И как же тут было не воспользоваться своими возможностями и связями? Как душа юноши могла устоять перед любопытством, когда ему открыты все ворота к немыслимым знаниям и знакомствам? Обычно изгнанники — те самые, кто испытывают судьбу и учатся Тёмным искусствам в столь святых местах, жили и продолжают жить на окраинах, вдали от общества и всего возможного, что могло бы их прервать от говора с мраком. Судить по записям нельзя, но Лавруа действительно был хитрым, умным и весьма целеустремлённым, раз этих людей находил. Раз находил с ними общий язык и смог заставить одного из встречных в баре поведать ему мрачные тайны. Горо — тот самый однокурсник Рэйдена, чьи слова были записаны в сборнике на первых страницах, рассказал ему историю о мраке, что скрывают в душах японские проповедующие, благие волшебники, и завёл гостем в школьный дворец. — Я помню мистера Лавруа. Он узнал обо всём от нашего бывшего ученика Горо. О крестражах из той же теории, построенной Герпием Злостным, Лавруа догадался и начал «расследовать дело», ходить по следам. Это всё чётко слышалось в его мыслях, он правда хотел это узнать… но не узнал. Его память так же, как и ваша стиралась, он приходил сюда в течение нескольких дней и настойчиво просил рассказать почти что главную тайну школы. Просто ему не хватило уверенности… и терпения. Вы же понимаете, что в наших фолиантах есть сотни ритуалов, рун и догадок, которые никогда не были проверены. Знаете почему? — Потому что даже те, кто составлял цепочки магии и придумывал это, не решались пробовать своё же изобретение, — как сейчас помнила свой ответ Лейла и покачивала головой, подплывая к острову. На тот момент Рэйден был единственным учеником, попавшим в чёрный список с упоминанием подтверждённого использования Чёрной магии и убийства ученицы. — Да… да, такие вести можно найти, хоть и не прямо. Некоторые газеты до сих пор продолжают припоминать эту дату — двадцать восьмое мая. Несчастный случай в школе Махотокоро, когда на выпускном была убита ученица… и на самом деле, поскольку беление пояса приводит к судебному процессу в Министерстве, для которого Рэйдена не поймали, дело осталось открытым, и на нём до сих пор висит штамп проклятой магии вместе с упоминанием о теории создания крестража. — То есть о крестражах знают так… достаточно людей? — резко спрашивал Том, и чувствовалось, что связь натягивалась — он серьёзно напрягался. — Ох, я уверен, их гораздо больше, чем кажется, более того: ранее каждый второй чудотворец дружил с тьмой и имел силы совершить с собой такой… обряд. Думаю, никто ранее этого всё же не свершил, иначе бы история дала нам знать. Но это не отменяет понимания, что общество было темнее и страшнее от знаний, которые хранила И пока воспоминания о мрачневшем на глазах Томе плыли в голове облаками, ибо он явно не ожидал, что он не один знает этот секрет, Лейла щипала себя за руки в надежде утихомирить мурашки. Если кто-то действительно сделал это раньше Рэйдена, и она вовсе искала не то место?! Тело тогда дрожало, будто под кимоно всё было до крови разорвано. Какое-то время было сложно дышать, она не могла остановить бегущие по кругу мысли и уносилась к ним в водоворот сама. Но нутро подсказывало остановиться, слова и убеждения Фудо почему-то, впервые за всё время, казались правильными, логичными, и спорить не хотелось. Пока что… не хватало ей грызть себе ногти каждый день лишь от страха забрести не туда. Лейла металась от одного друг к другому и всё больше понимала — уверенности нет ни в чём. Абсолютно. Да, она бы нашла информацию о крестражах и так, догадалась бы, что Чёрная магия напрямую связана с кольцом, а потом с ритуалами, убийствами и калечением души…. Но, если бы особая цепочка не решила выстроить события её дней именно так, как произошло, если бы хоть что-то пошло не по плану и сборник Лавруа так и не оказался бы в её руках… то сколько бы столетий она гналась за тем, совершенно не зная чем? Через сколько бы её тугой головке пришло в голову понимание, что она потратила слишком много времени впустую и всё Средиземье мертво, подобно долине Саурона. Смерть всегда возбуждает: и из раза в раз напоминает, насколько ты жив, насколько уязвим и как до поры до времени везуч. Сейчас мать природа и сама фортуна, которая снисходительно смотрела на неё все эти года, всё же дала просвет радости. Надолго ли? Лейла сомневалась, зато уверена была в другом — за везение надо платить. «Даже путь в тысячу ри начинается с одного шага… ты не сошёл с первой ступени прямиком в глубокие бурные воды, но это пока. Ступить на разговор со мной не значит сразу услышать меня. Очень жаль, если магловская рукопись о тоскливой влюблённости у тебя не под рукой. Когда-то я знал её наизусть, любя тешиться легкомысленностью героев и простотой решения проблем, где неточности ничего не решали. Душа обретала покой. Она блуждала по коридорам, как Карла по своему рисованному пути, и находила себе родной и тёплый дом. Мир в такие моменты сладок и тих, и нет счастья, равного спокойствию. Душа бродит по дому по ночам, считая его самым безопасным местом, ибо вечное молчание ласкает слух, но следует быть осторожным: коридоры очень узкие, важен каждый шаг. Свернёшь не туда — и коснёшься тех, кого хотел касаться меньше всего». Острые иероглифы Рэйдена на этом не заканчивались. Он намеревался добить потенциальную жертву морально: Лейла перечитывала жалкий, хоть и красиво оторванный кусок пергамента, не меньше десяти раз на дню, но сначала слабость мышц, а потом и губящие мысли, обдумывание каждого слова, мешали идеям. И это было не всё. На второй стороне, уже более тонким пером, узко и сжато были выведены другие строки. «Цифра пять живёт пятью не только’ю на суше — коварно и пленяще её счастье, прячась от глазниц лишь глуше. Пять раз остановиться, на предпоследнем остудиться, и вот — цветёт в глазах другая сторона. Лицом к лицу с четвёркою заклясться, правилам её приняться, и вот — пыхтит в лицо прозрачное дитя». Их с Томом знаний японского вполне хватало, чтобы понять иероглифы, подправить рифму в голове, и помощь Аямэ это только подтвердила — что без неё, что с ней, приписка этих слов с другой стороны ничего им не давала. И пока Том заводился от непонимания, ведь как возможно такое, что Тёмный Лорд чего-то не понимает, Лейла молчала. Молчала обо всём, касательно загадок, и делилась только проверенными, закреплёнными ею доводами. Лучше Тому не знать почти ничего, чем все её мысли, как было раньше — сейчас не так. Сейчас этого требует она, как единственная и настоящая глава всего путешествия и его процесса. Пусть подавится, но контролировать ничего в этой ситуации он не посмеет. Лодка ударилась о берег, и глаза метнулись к окрестностям — остров был маленький, намного меньше их, хотя стояли они достаточно близко. Рядом стояло несколько лодок, ветер обдувал водяную мельницу, цепляясь за шелестящие на пригорках деревья. Тишь и благодать — именно после этих слов палочка в руке сжималась крепче. Фудо успел поведать им об этом месте: раньше оно было заполнено волшебниками, каждый дом был населён и чист. Все жили спокойной дружной жизнью до тех пор, пока остров не обтянула пелена Чёрной магии. Всем свойственно умирать, это понимал каждый маг, и по умершему от старости или плохого здоровья скорбели долго, с искренним сожалением и обращением к небесам. Однако намеренное убийство извращёнными для них проклятиями стало кошмаром среди бела дня, и вскоре остров опустел — никто не хотел и на долю пропитываться бродящими по земле остатками Тёмных искусств. По непонятным обстоятельствам рухнувшее там святилище стало последней каплей, и в результате жить здесь остались только по своему мнению грешники, пожилые, с семейным достоянием в виде дома, и практикующиеся в выдержке перед проклятыми силами волшебники. Заколдованные дома стояли дольше магловских, выглядели чище, но мертвее. Ветер задувал в скрипящие стены, где местами отвалилась бумага, вёдра перекатывались с одной стороны узкой тропы на другую и создавали, пожалуй, единственный шум на всём острове. Если подняться на высочайший холм, то можно рассмотреть всю флору и фауну, почти каждую тропу и дом и понять, что тихая со всех сторон водная гладь может в любую минуту затопить всё это. Ей нравилось. Верно, каждый новый шаг по тропе ввысь наливался свинцом и приходилось буквально тащить тело через «не хочу», но Лейла не отрицала красоты. Заклятие вело их прямо к цели, нашёптывая всякое нелестное на ухо и всё стараясь предостеречь: не почувствовать Тёмную магию на святых землях для обоих было бы гнусно и низко — всё-таки они сами уже больше чем на половину состоят из неё. Только поэтому шаг становился больше, ускоряясь с каждым спуском, увеличиваясь на дороге у тенистых лесов. И это точно никак не было связано с мокрыми ладонями или сердцем, готовым выпрыгнуть из её груди в любой момент. — Будь осторожной. — Иначе снимешь баллы с Когтеврана? — Том фыркнул и смолк — теперь, спустя несколько дней расспросов, что же она видела в воспоминаниях, окончательно. Конец тропы вёл к мрачному широкому дому — он так и выделялся среди остальных однотипных построек. Но это была не их цель: шёпот стал увеличиваться и резко стих за пару метров от него. Кольцо, как и тело, потеряло вес, а в груди потеплело. Скрипучий вход, крыша, судя по тревожному ходу из стороны в сторону из-за ветра, провисла уже давно, а, вдобавок к картине, над домом зависло тёмное облако — а ведь за ближайшим пригорком светит лучезарное солнце. — Уверена? — всё же открыл рот Том, и вопрос его действительно волновал. «Почти», — чуть не вырвалось из Лейлы, но она вовремя сдержалась, ибо такой ответ не понравился бы ни воздуху, ни ему. — Да. И всё же — дом японской семьи Рэйдена возвышался перед ней прямо сейчас. Каркас деревянных опор держался на кровле, по виду напоминавшей молящиеся руки, и казалось, одно касание, и он рухнет вместе с останками колодца у стены. Жаль, никто здесь уже давно не молился, а чья-то душа и вовсе проклинала небеса. Но это место не могло обойти пути Рэйдена: в записке напрямую говорилось о доме для спокойной души. Говорилось об узких коридорах, что присутствовали в японских домах, и неприятных касаниях чужих, если свернёшь не туда. Тут и правда была тишина, и он прекрасно знал, во что превратится остров после убийств родителей. Его душе тут было бы спокойно — он отомстил, его душе было и есть хорошо от сознания, что сейчас, даже, если свернуть в неправильный коридор, обманувшие его люди больше не встанут перед глазами. Для Лейлы всё сходилось, Том же всё время объяснений молчал — и честно, было ей на это глубоко плевать. Пробовать стоило любые варианты, ведь кто знает, какие подводные камни Рэйден оставил в этих иероглифах: хуже убивших сон воспоминаний он уже точно не сделает, даже, если их повторит. Короткий вздох и шаг вперёд ознаменовались стартом. Не прикасаясь, боясь что-либо уничтожить, Лейла взмахом открыла дверь, и перед глазами раскинулась прихожая. Полностью пустая. Узкие пыльные полы поскрипывали, разбросанные по комнатам фонари лежали разбитыми, а ноздри втягивали влажный воздух. Древесина пластами сходила с потолка, маты в гостиной почернели, и живыми здесь были разве что пауки в шкафу. Одежду выели насекомые, страницы книг пожелтели и приросли друг к другу. Чёткий слух Лейлы несколько раз ловил шорох между стенами, но она не вздрагивала, более того, становилось только интереснее, и поглаживающие воздух пальцы вместе с сжатой в руке палочкой говорили об этом ещё чётче. В таких домах не задерживается Министерство, в такие дома не заходят некроманты — им тут просто нечего делать, а ограждать собственность от жителей лишь тратить время, ибо после убийства ради интереса никто сюда и ногой бы не ступил, и это очень хорошо чувствовалось. Ничего особого не нашлось: обычный дом обычной семьи с раздельными комнатами, гостиной с прорезью для готовки чая и кухней. Простые книги и остатки кимоно ничем не удивляли, и даже полный осмотр комнаты Рэйдена успехом не увенчался — старшие классы жили в школе, и он, не желая делить площадь с обманщиками, не оставил о себе и следа. О себе настоящем, конечно же. Покоя не давало упоминание Карлы — главной героини магловского романа, что искала своего возлюбленного по таким же жалким листкам и соединяла весь свой путь методом рисунка от руки. Глупо и странно, но Лейла сдержалась от эмоций, открыв книгу, и от входа в дом стала ходить теми же шагами. Теми же метрами, теми же остановками, полностью повторяя весь её путь и осознавая печальные вести. В доме даже не было столько метров, сколько Карла проходила от одного конца деревни к другому, и здесь уверенность начала медленно угасать. Она пробовала также, даже меняла углы старта и отсчитывала метры от комнаты Рэйдена, выходя на улицу. Ничего не сходилось, Лейла ощущала себя какой-то неадекватной дамой, которая ходила, как заведённая кукла, по одной траектории и искала в этом свой смысл. Спустя где-то час ноги повели стан с опустившимися плечами обратно в дом, и без взгляда на Тома хождения продолжились. — Мне ведь не кажется, — без намёка на вопрос резко шепнула Лейла: как бы ни было, связь с запиской и выход на следующую подсказку ждали своего времени. Четыре подушки в чайной комнате со временем разлетелись ближе к стенам. При этом три из них лишились цвета и грызлись насекомыми, оставшись в достаточно презентабельном виде, а вот четвёртая… четвёртая лежала в самом углу, разорванная на части и покрытая чёрным угольным цветом подобно пеплу. Слишком много горелого за последний месяц, но Лейле не казалось, уж точно! В шкафу под скопившейся вонючей тканью расположилось четыре пары сандалий. Две широких, больших и явно предназначавшихся взрослым людям — остальные две намного меньше и тоньше, стояли в глубине шкафа. И если одна пара из них такая же, как и те большого размера, то ремешки вторых порваны, а передняя часть дерева разломана и расходится трещинами. Дёрганому сознанию казалось, что рядом сверкает что-то белое, что пора пойти обратно спать, настолько поиск неизвестного стал казаться бессмысленным. Но Том тоже это заметил и тоже стал хмуриться, а значит, она не выжила из ума. Или хотя бы не одна. В углублении для чайного котла стояли четыре кружки с блюдцами. Пыльные, простые, но красивые — все были как новые… и только одна разбита, а осколки магией прикреплены к земле, что картину не сдвинуть ни на миллиметр. Понадобился вздох — большой и томный, но действительно нужный. Взгляд устремился на угол стены в тени комнаты, и Лейла как завороженная беззвучно двинулась вперёд. Все три макушки насыщенны тёмным цветом густых волос: глаза щурятся, как от солнечного света, и на тонких губах проступают улыбки. Спокойные, еле заметные, но добрые, Лейла чувствовала это. Рядом с маленьким Акайо читался уголок чужой мантии другого цвета — мозг отлично понимал, что за чем, но любой проходящий наверняка не поймёт. Не поймёт, почему неровно повешенный снимок оборван со стороны, где стоит ещё один человек. Стоял, точнее говоря. Лейла закусила губу, всматриваясь в очертания убитых родителей и щипля себя за локоть. — По боли, которую он заставил почувствовать тебя за них, становится всё понятно, — раздался шёпот Тома над ухом, и завел руки за спину. — Он не хотел быть записан с ними рядом. Не хотел принадлежать их семье от слова совсем. Она нехотя согласилась, вспоминая, как сильно Рэйден хотел навредить родителям, но промолчала — нечего было говорить. Это по-прежнему ни черта не давало. Лейла тёрла глаза, слушала нутро и периодически проверяла, не в иллюзии ли они находится. Вдруг здесь такая же магия, как в школе? Вдруг тоже что-то или кто-то не даёт им копнуть глубже, или Министерство забрало всё, что посчитало нужным, и с этим исчезла и подсказка? Её рука резко дёрнулась вверх, и вырвавшийся снимок полетел на землю. — Ой, — сглотнула Лейла, обещавшая ничего не ломать и не смещать с места. Но у напряжённых рук была своя жизнь: колдография взмыла обратно на место, и прилетевший через стену луч солнца сделал запечатлённые лица ещё ярче. Одну из улыбок запятнали тонкие чернила, и брови резко свелись к переносице. Пальцы аккуратно перевернули рисунок — ком встал поперёк горла, и мышцы напряглись. «Разве я сказал, что именно моя душа нашла покой?» — Ох, Эру, — взмолилась Лейла, отрывисто опуская рукава. Дом был очередной метафорой, а она повелась, считая первую идею лучшей… Губы под угольным взором дёрнулись, но не произнесли ни слова. Только снимок вернулся на место и выровнялся, перестав мозолить глаза, Том резко встрепенулся. Ветер ударил в лицо, Лейла развернулась в сторону и медленно моргнула. Бледное лицо обрамляли подстриженные чёрные волосы, нависший над полом ребёнок лет пяти впился в лицо расширенными чёрными глазами. — Добрый день, — улыбка коснулась лица Лейлы, и до слуха донеслось, как захлопнулась входная дверь. Японский домовой по словам Аямэ был склонен к безвредным шалостям и охране дома, не более. Разве что охранял он только опрятные и чистые дома и не должен был выглядеть так… мрачно? — Мы не хотели нарушать покой этого дома и уже собираемся… Рот девочки открылся, и оглушающий рёв ударил прямо в ухо. Её фигура увеличилась до потолка, раздулась с самой дикой скоростью, и плечи парализовало от острых впившихся когтей, когда та стала разрывать рот и лезть внутрь груди. Тело обрело материальность, и только из-за спины вылетела яркая вспышка, ударившая ей в бок, Лейла пригнулась и отбежала в сторону прямо в грудь Тома. — Заколдована, — подтвердил он, дёрнув её за руку в угол — после удара ребёнок обмер, её сухие губы вытянулись в неадекватном оскале, словно углы рта пальцами потянули за уши. Пол под ногами содрогнулся, она зарычала и кинулась в их сторону, смахивая летящие заклятия как пылинки. Её тело снова перестало быть материальным, ветер не сдвигал привидений в сторону, а голова одним взмахом пальцев не отрывалась. Дверь не открывалась, бежать было некуда — в соседних домах до этого виднелись люди, и неизвестно, как далеко залетит это проклятое существо и сколько вреда причинит. Лейла дёрнулась в сторону, жмурясь от громкого рёва и прекрасно осознавая, что теперь пеклась о своей незаметности гораздо больше, чем о любом другом. Сколько на острове жило шпионов, сколько птиц доносило вести об их путешествии, а самое главное — скольким людям, было неизвестно, и только это вынуждало бегать от ребёнка по всему дому. Том схватил её за руку и зажмурился, но сознание Лейлу словно попытались раздробить, кожу закололо, и она со стоном оттолкнула его. Из стены рядом выскочили побелевшие руки, снова впиваясь острыми ногтями в шею, и ноги перестали чувствовать землю. Привидение хотело залить мрак ей в душу и тщательно душило, чтобы Лейла наконец-то отдалась ей. Том рядом исчез — трансгрессировал, и дикая ярость наконец-то залила склеру. Со всей силы пальцы Лейлы впились ей в чёрствые запястья, и ледяные иглы захрустели, прорезая кожу. Её тело становилось материальным, когда она пыталась проникнуть в душу и заполнить её собой, удерживая стальной хваткой. И уж точно это был не просто домовой. — Отпусти меня или пожалеешь, — прошипела Лейла, вставляя в чёрные горящие глаза льдины и отлетая в сторону. И снова дикий крик, снова чёрный рот открывается в крике, а существо мечется по комнате в слепоте, норовя поймать её на слух. Ладонь впилась в рот, запрещая издавать лишний звук, а глаза метались по коридору в поисках выхода, в поисках намёка на правильное решение. Рэйден не пытался убить своего знакомого — не смог бы после первого испытания. Он проверял, как на него влияет страх и желания — потому что территория дома была ограждена от других. Других домов, других делений и магических секторов… как и говорил Нэо: здесь может повезти, а может и, в крайнем случае, убить. — Какого чёрта ты?!.. — Лейла в ужасе вжала зашипевшего на ухо Тома в стену и прижала палец к его губам. Растрёпанные волосы упали на глаза и скрыли из виду злость. Пантомима со слепотой домового была пройдена Лордом отлично — его рука медленно легла на запястье и сняла холодные пальцы с губ, однако лицо приобрело только более выразительный вид. — Я не могу, — кольцо невольно сжалось в кулаке, и Лейла беззвучно выдохнула. — У меня нет твоей силы, я… — но Том сообразил быстро и в пояснении не нуждался. Мощь его фигуры позволяла проходить сектора без напряжения и особых затруднений, а главное, без риска для тела. Сколько бы ни пыталась аппарировать Лейла, от одной мысли её начинало разъедать изнутри, этот дом определённо обладал наибольшей защитой. — Не на наш остров, — шепнул он мягко, притягивая её к себе. — Возьмём ближе, думай о береге этого места. — А если девчонка бросится за нами и?.. — половица скрипнула под ногой, и свист белого призрака с вытянутыми когтями понёсся к ним. — Живо! — рявкнул Том, и прижавшуюся к нему Лейлу скрутило в пространстве. *** На «Всё нормально?» прозвучало не менее бесцветное «да», и до конца пути к своему острову они с ведьмой проехали в молчании. Никого не расщепило, домовой за ними не погнался, и максимум, что ситуация задела, это моральное здоровье. Волны заглушали дыхание, и Том часто открывал губы, давая бродящим в голове мыслям свободу, хоть и беззвучную. Безумно хотелось напомнить о его недоверии к варианту Лейлы проверить это место, и теория подтвердилась, но почему-то всё вокруг так и говорило продолжать молчать. Её лицо было невозможно считать — гладкий лоб и устремлённый на удаляющийся остров взгляд не высказывали ничего, кроме крайней задумчивости. Они высадились на другой стороне острова — без лишних глаз и шума, прошли остаток пути также тихо и в мрачном тяжести мыслей. Улыбки появлялись на лицах уже на автомате, когда по приближению к дому стали встречаться соседи. Все такие вежливые, остановятся и поклонятся, ожидая того же от них. Как наигранно, с учётом того, как хорошо жители хранили тайну школы. Мерлин, даже дети, возрастом меньше поступающих на первый курс в Хогвартс! По приходу в комнату Лейла сразу же отлучилась в купальню: ни слова Тому, как и последние дни, когда она колола его отравленным холодом и издевалась, почти вовсе не глядя в его сторону. Это раздражало, и его душила гордость спросить, что не так. Её серые глаза всегда делали с ним что-то слишком странное, непростительное — но именно они стали постоянной необходимостью, Том жаждал моментов, когда они оставались наедине и он мог долго наблюдать за этой средиземской магией. Только он не ограничивался рамками в этом плане, только он мог рассматривать их каждый день со всех ракурсов. Сейчас же они еле блестели, а если и так, то только от слепящего солнца. Что бы он ни говорил, ведьма либо не слышала, либо искала свои пути и из-за чего-то держала дистанцию. С каждым днём её тихих слов становилось меньше, и, возможно, это было не из-за него… но Тому это очень не нравилось. Лишь ночью, пока её мучили кошмары, ведьма дышала ему в грудь и крепко сжимала руку, норовя сломать кости. Это было не то. Она должна восхищаться им, иначе никак, должна смотреть на него с бьющимися зрачками, а вместо этого, подобно рыбе та открывала и закрывала рот, так и не силясь о чём-то упоминать. Должна восхищаться, как сделал это он, наблюдая за пыткой в Комнате Душ. Устав ждать своей очереди, Том двинулся к ширме, за которой слышалось переливание воды. Увиденное заставило его душу зашипеть и вжаться в грудь, причиняя физическую боль. — Когда? — смог лишь прохрипеть он. Ведьма сильно вздрогнула, и спина напряжённо натянулась, пока капли продолжали стекать по растерзанной спине. Пять длинных глубоких царапин несомненно принадлежали этому проклятому домовому, и налитый кровью цвет, скользящий струями аж до копчика, никак не ассоциировался с лёгким «не болит». Нить в груди колыхнулась — не была бы душа расколота на столько частей, Том бы наверняка ощутил весь жар её тела. — Оставь меня. Пожалуйста, — но такая просьба показалась непригодной, в какой-то мере даже раздражающей. Он продолжал стоять на месте и молча изучать её изгибы. В сотый раз, но также, как в первый, с любопытством. Она не плакала. Ни одной солёной капли не размазалось на её щеке, Лейла не поворачивалась, но он знал. Достаточно было того, что она ни разу не пискнула за всю дорогу обратно — терпела, чем сейчас пошатнула нарочитое равнодушие Тома. — Больно? — ведьма прошла пальцами вдоль нижней части одной из царапин и продолжила молчать. — Ни капли, — натянувшаяся тишина и нагота напрягли каждую её мышцу. — Уходи, Марволо. Сейчас не время говорить. — Я и не собирался, — спокойно шагнул ближе он. — Мне нужно умыться. Ты без помощи простоишь здесь ещё очень долго и… — Мне не нужна помощь. — Её надо принимать, когда она есть. — Не от тебя, — раздалось холодное хмыканье, и желаемое им тело оказалось в жалких миллиметрах. Ведьма не успела — теперь вырваться было равносильно очередной пронзающей игле. — В этой помощи больше выгоды и лицемерия, чем самой помощи. Том стал держать дистанцию и поощрять её лишь иногда своими взглядами, касаниями — только когда никто не видит, только когда темнота скрывает их, и ведьма это чувствует. Она должна привыкнуть. Привыкнуть получать от него именно такой максимум внимания и не ожидать чего-то большего, чтобы не злить и не трогать Тома, когда он будет занят министерскими делами. Лейла должна была гордиться — только ей позволена такая близость, только ей позволено порой ломать границы, потому что Тому приносило её ребячество удовольствие, окрашивающее унылые дни. Он полностью контролировал ситуацию и в любой момент мог усмирить её — до нынешних пор. Сейчас казалось, оба играли по одной и той же тактике, только с разными целями. Её цель таилась глубоко в тумане, куда пока заглянуть не получалось. — Ты боишься меня? — ещё с сентября её рёбра стали медленно очерчиваться и теперь снова выпирали. Вечно в болячках. Вечно нездоровая и больная, слабая, хотя по силе в руках не скажешь. Стоило ли вообще Тому тратить время на это всё, если она всё равно не поддаётся его власти в самом важном аспекте — в политике и жизненному пути? Есть столько девок, которые бы всё отдали, чтобы следовать его приказам и быть рядом, точно ли он не прогадал с выбором? Ладонь в нетерпении коснулась её лопатки, и Лейла выгнулась, пытаясь отдалиться. Вторая рука легла на мокрую талию, и с алых губ сорвался сдавленный вздох. Ногти впились в его ладонь, но Том этого не почувствовал. — Нет. Просто не понимаю. — Обоснуй. — Ты стал камнем. Слишком сдержанным, отстранённым и колким. Каждое моё слово воспринимается в штыки, каждый твой ответ стал бесстрастным, и таким образом ты думаешь меня удовлетворить, — палец прошёлся по второй ране, и тело её покрылось мурашками. После паузы Лейла продолжила: — И это не после последних крестражей, до конца лета ты был нормальным, привычным. Сейчас же я нахожусь круглыми сутками с куском материи. До сих пор считаешь, что с таким лицом сможешь вселять ужас в людские души? Так и есть. Но у меня твоё приобретённое бесстрастие вызывает только отторжение и разочарование. Когда-нибудь ты, может быть, и осознаешь различие между близкими и рабочими отношениями, но, видимо, нескоро. Терпеть тебя уже нет сил, — внезапно отчеканила та, а Тому и сказать что не нашлось. Её слова напомнили о неприятных догадках, и рука резче нужного скользнула вниз. — Ну? Я жду продолжения. — Если оно и есть, смысла объяснять тебе — нет. — Но… — Лучше бы ты остался в Лондоне. Я рада, что вижу тебя живым и в здравии ума, но одновременно сожалею, что не могу приказать тебе не попадаться на глаза. Ты проник слишком глубоко в меня, и я устала с этим бороться. Ты вечно не веришь моим чувствам, ожидая, что я из раза в раз буду их доказывать… но я не буду, точно не сейчас. Зависимость мне не к лицу, — Том обмер, а ведьма впервые за всё время развернулась к нему и приблизилась к лицу, так и ожидая увидеть это. Ожидая увидеть удивление и потерю самообладания такими заявлениями. — Хочу поцеловать тебя, — шепнула она в щёку. — Крепко в губы. Но Лорду такие чувства не нужны. Такие ласки глупы и недостойны его внимания. Значит, мисс Харрисон сдержится и больше ни словом не заикнётся на эту тему. — Тебе надо отдохнуть. — Знаю, — мягкая улыбка украсила её лицо сладкой ложью — серые глаза устало заглянули в его впервые за столь долгое время, и Том не сдержался, тяжко сглотнув. Догадки только бесили: пришлось моментально собраться и отвести взгляд. — Это кладбище, — снова удивила ведьма. — Следующая подсказка на кладбище, где души его родителей «обрели покой». Лейла накрылась тканью, цепляя его за рукав, и уже почти у выхода обернулась. Том стоял спиной. — Есть ли что-то важнее тебя? Конечно. Я делала для тебя всё, что могла, но терпение и желание может когда-то испариться. Сейчас я пожертвую всем ради другого — во что бы то ни стало найду это чёртово место и уничтожу кольцо, убившее мой вход на чистые небеса. Не важно, чем придётся пожертвовать, я всё равно это сделаю, и на тебя и твои планы мне будет глубоко плевать!.. Ну что, как я? Хорошо справилась с твоей ролью? Или ещё больше грубости в голосе добавить? Сжать грудь в тиски и ещё раз напомнить, что ты ничто и никто, чтобы что-то мне тут диктовать? Сочту тишину за положительный ответ. Почувствуй себя на моём месте, когда все твои разговоры склонялись к манипуляциям и крестражам. Завтра ночью я иду на кладбище. Твои знания тоже пригодятся. Она ушла в комнату, закрыв за собой ширму. И хоть щёки втянулись от злости, от желания дёрнуть её за волосы обратно, Том понял, что так сейчас было лучше. Хорошо, она не дала ему открыть рот. Иначе бы вырвавшаяся находка, вырвавшаяся правда надломала бы струну его гордости слишком легко. Иначе бы Том не выдержал и запятнал всё вокруг. Всё, что касалось только их двоих и никого больше. *** Несколько часов назад здесь слышалось отпевание, а сейчас под сводом тёмного неба стояла тишина. Пальцы скользили вдоль книжной обложки то ли в нетерпении, то ли в волнении. Зрелище было из особых. Утончённая позолота листвы шелестела, невзрачными тенями выступали суровые туи — верные плакальщицы. Земля была чистой, но холодной, босые ноги ощущали каждую плиту и не старались найти тепло, где его быть не должно. Самое густо заселённое место что у маглов, что у волшебников… на губах выступила улыбка — правда Рэйдена, здесь очень тихо. Серый гранит надгробий приковывал глаз, дымчатый мрамор обелисков возвышался над головой с разных сторон, а скромный туф поминальных плит дышал мёртвым молчанием. Впервые за все столетия Лейла могла описать место словом мёртвый в прямом значении без стыда или страха. Ветра носили сотни печалей, сгустки облаков не двигались и шептались об услышанных молитвах. Буйство природных красок не сочеталось с монументами, но кладбищу шла осень. Лейла всего лишь заступила за ворота и сделала несколько шагов, но губы уже приоткрылись завороженные. Не от восторга — восторгаться смертью ужасно: однако ещё ни разу вживую она не видела кладбища. Молчаливые надгробья поражали сдержанностью, какой-то неправильной сдавленностью: дата рождения и смерти, а между ними узкая черта. Все яркие события жизни, все богатства её дней и воображения волшебника в целом, все страдания и цели человека сжимаются в итоге в плоское и никому ненужное тире. Разве это правильно? Лейла сглотнула, отворачивая лицо от Тома, и серьёзно задумалась — а что напишут на её надгробии? Фразу нужно выбирать ей самой заранее, или это решают родственники? А если их нет, нет и тех, кто будет этим заниматься? Лейла прикусила губу и обхватила себя руками: определённо лучше ничего не писать вообще, определённо! — Ох! Сумимасэн, — извинилась она и нацепила улыбку для охранника, подобравшегося из-за спины. Лейла видела его днём — вдалеке, в сандалиях и в карем кимоно он помогал пришедшим и возвращал на места улетающие цветки. Сейчас же под светом из палочки вместо лица у него виднелся гладкий шар, пока на икрах ног расположилась сотня глаз. Показалось, его плечи опустились и он расстроился, что не смог напугать её. — Рэн и Юа Кавамура, не подскажете, где их найти, пожалуйста? Молчание продлилось недолго, а затем слова из несуществующего рта точно оглушили. — Шаги чтобы ваши были тихими, мысли — ещё тише. Коридоры здесь узкие: заденете монумент — разбудите покой чужих душ. — Но?.. ведите, — снова улыбка оттянула уголки губ вверх, когда свело скулы. Голову пронзило свистом, перенося Лейлу глазами к листку — его не пришлось доставать, чтобы вспомнить уже заученные слова. Удивительно, но в этот раз она не прогадала. Расположение Рэйдена к грамоте запутало — всё получилось так, как он хотел, слова воспринялись глубокой метафорой, когда коридоры на самом деле были узкими, а покой душ действительно — тих, потому что их обладатели мертвы. Более того, их тела здесь не жили. Монументы, в отличие от кладбищ простецов, стояли ровно в линиях, ровно в рядах, но плотно прижимаясь друг к другу. Ни одного свободного места, всё в застройках надгробий разных толщин и высот, а это ведь только волшебники, и волшебники той страны, в которой живут они дольше всех. Они шли всё дальше и дальше, поднимаясь по пригоркам и проходя под густыми кронами высоких деревьев. С некоторых плит стекала свежая вода, рядом с иероглифами покоились цветы и угощения, раскачиваемые дуновением ветра. Моментами в уши залезал противный хор шёпота, но Лейла мотала головой и отталкивала мертвецов — не хватало и их ещё, мало ведь в её жизни было трупов и кошмаров с ними. Надгробия родителей Рэйдена пустовали. Они засохли, хоть и были в порядке, без единой трещины, цветов рядом или подарков от наверняка ещё живого сына Акайо не нашлось. — Спасибо боль… — Лейла живо моргнула, когда свет палочки оказался с другой стороны, и призрак хрипло зашипел: — Тела здесь не обитают. Здесь обитают души, а они гораздо мощнее костей. Не нарушайте их покой, — вторил он тише и в мгновение испарился, а за ним ушёл и весь свет. — В книге Карла приходила на могилу к младшей сестре и плакала, и… всё, — пожала плечами Лейла, пытаясь увидеть, может где-то рядом завалялся листочек, может порванный и грязный, но вдруг всё же? Она даже сделала несколько кругов между другими монументами, пытаясь услышать, увидеть то — не зная что. Нет, судьба в очередной раз посмеялась. Пальцы осторожно прошлись по монументам и иероглифам, но даже малейшего отпечатка магии не нашлось. Ни Чёрной, ни Светлой, к сожалению. Неужели снова неправильно, и слова призрака совпадение, а Рэйден сейчас просто истерически хохочет над ней? Она не проронила ни слова — ком застрял в горле, ногти впились в ладони, уже в который раз отвлекая её физической болью. Не нашлось идей и у Тома, хотя его угольные глаза не скрывали любопытства, сжатые руки не меняли позиции. Кремация тел в Японии славилась особо, из-за недостатка места на кладбище даже волшебники не могли позволить себе цены на гроб и само место в земле. Тела сжигали, на кладбище развеивали уже только скорбь и печаль — прах. Однако души приковывали к земле именно здесь, так, чтобы не скитались по земле и не ворошили неисправимое прошлое и будущее чужих. Сначала Лейла не верила, сейчас же отчётливо слышала шёпот под землёй, грубостью тона который вонзался ей в щиколотки, ветхий воздух доносил переговоры скрывшихся призраков до слуха очень чётко, было бы желание вслушиваться в чужеродный говор. Мертвецов не подслушивают. — Ты же понимаешь, что ходишь не по морскому песку, — раздался шёпот Тома рядом, казалось бы, с нотой отвращения. Ногу защекотала очередная песчинка, и на этот раз неприятная волна мурашек добралась до макушки. Лейла сдержалась. — Не первый раз я хожу по трупам. Бродить, хоть и со светом палочке по ночному кладбищу, теперь казалось почти бессмысленно. Почти, потому что тлеющая надежда то загоралась, то вспыхивала, готовясь учуять любую связь с запиской. Бедняками они скитались по тропам и всматривались в мешающиеся в голове иероглифы — сотни имён и фамилий, десятки клишированных японских поговорок под датой смерти, а монументы не сменяют ауры. Такие же чистые, шаг за шагом, и это не о новизне каменных плит. Том уже давно хотел развернуться и мучить себя ночами в поисках правильного места, ведь Лорд должен был догадываться быстрее её, но Лейла внезапно для себя же затаила дыхание, и голова склонилась набок. Молча она двинулась вдоль рядов со смертями конца девятнадцатого века, ибо все они стояли в одном месте, разве что растягивались по траектории далеко, так что конца не видать. Под небольшой опушкой, скрытой листьями, также стояли надгробия: и внимание её привлёк светящийся острым золотистым концом обелиск. Он не был самым высоким, хоть и тянулся к солнцу, но светился даже ночью, будто каждую песчинку смахивал с него сам воздух. Рядом у земли горел фонарь, красные ликорисы уложились вокруг — это была самая опрятная могила, за ней явно ухаживали. Подушечки пальцев потянулись к иероглифам, Лейла хотела прочувствовать, услышать, о чём плачут здесь, но в конце концов не решилась — слоги сложились в знакомую комбинацию.

Хотару Хатсуе 02.02.1864 — 28.05.1882 В смерти цветы расцветают

— Смерть — дело почетное, оставляет одни хорошие воспоминания об усопшем, — она поджала губы, вспоминая глаголющие уста Гэндальфа и их концовку, — если они вовсе есть. — Школа ответственна за трагедию, именно она заботится об этом и содержит надгробие в порядке, — прохладно заявил Том, и Лейла согласно кивнула. Её взор скользнул ввысь, осматривая обелиск со всех углов, но к счастью, там ничего не было: информации о Хотару дали не больше, чем о любом другом усопшем. О трагедии, конечно же, ни единого слова, чужеземный проходимец счёл бы молодого мёртвого более почитаемым, нежели остальные. А самое смешное — на кладбище не было ни единой песчинки её праха. Родственники даже не видели её обездвиженного тела. — Думаешь?.. — Молюсь, — отчеканила она, морщась от дёрнувшего нерв шёпотка. Перед глазами несколько раз пролетели строки записки, книга в руке сжалась, но по-прежнему на лице ни одной эмоции. Главные мысли ушли в сторону «лишь бы не упасть на чужой монумент», тело переминалось с одной ноги на ногу, пока четыре глаза крепко впились в запятнанный мелкой белой каплей иероглиф. Второй из четырёх, если правильно читать справа налево, в её фамилии — это не была царапина или отвалившаяся часть, под светом это всё равно оставалось неосторожной тонкой кляксой. Белый цвет на кладбище, конечно, не поощрялся ни в каком виде, попавшее туда случайно пятно уже давно бы стёрлось. Но исправлять надгробия и чистить их магией не полагалось, также можно было вызвать гнев спрятанных в этом месте душ. Лейла осторожно выдохнула, не желая спугнуть свою уверенность в пришедшей идеи. Последняя надежда уже давно исчезла, осталась лишь интуиция — она и заставила открыть роман «На краю света», листая страницы к описанию пути Карлы. «Важен каждый шаг», — так ведь писал Рэйден? А если такая же строчка нашлась от лица Карлы?.. Тема зашла о тех самых оплошностях и неточностях, которые ненавидел Рэйден, о которых сказал напрямую — хотя Лейла снова не верила в реальность, может, ей послышалось, может, он не об этом говорил? Герои романа жили в месте метр на метр, всё было близко, всё было просто. Карла искала подсказки в школе, в доме, во втором доме, на берегу и в лодке, а всё это оказывалось, удивительно, так близко, прямо под носом… что рисунок общего пути и линий, куда сначала, куда потом, сложился за одну ночь, а на следующий день она уже отправилась в путь и нашла своего возлюбленного. Карла измеряла дорогу шагами, после каждый шаг равнялся с одним черпанием воды вёслами. Заблудиться в водоёме невозможно, когда с ней был рыбак, что знает зеркальную местность лучше любого существа. Полный абсурд. Дорога её стала произвольной, книга описала нахождение конечной точки, острова, куда уплыл главный герой Блас, так легко и спокойно, будто воды не бушевали и не сбивали с разворота, будто быстро не темнело и лодка не могла перевернуться. Ведь это конец сюжета — счастливый конец, где принцесса находит своего принца и кается в грубости чувств и хладнокровии. Ведь они и так пережили слишком много сложностей, чтобы мучить и их, и читателей ещё больше. И никому уже совершенно не важно, как Карла добралась до острова (он был единственной сушей у точки, куда завёл их рисунок, и плыть до него следовало ещё с десять минут), и не важно, что такая ошибка в шторм стоила бы жизни. Кто бы стал давать такие лёгкие подсказки, если бы целенаправленно бежал от общества? Кто бы отсчитывал дорогу шагами и рисовал её корявыми руками? Для маглов — магия, для Лейлы — смехота. Где у неё были такие навыки? Где была вода, где лодка и рыбак под боком, которому Карла показывала рисунок своей руки. Маглы могли фантазировать и придумывать сладкие истории с каплей дёгтя в виде сложного испытания. У волшебников — у Рэйдена, такого не допускалось. Карла мучилась сложностями в конце, на пару дней, Лейла же просто не верила, что это конец. Ох, если бы… у неё всё было по-другому — чем дальше заходило, тем страшнее становилось, и только небеса знают, оправдаются ли эти муки под конец. Но небеса немногословны… а жаль. Каждый шаг важен так же, как монумент. Семьдесят монументов вправо, тридцать — прямо, и восемь — вправо, прямо к двери хижины Бласа, почти соседние дома. Но это в книге — здесь, ровные шаги привели к очередным надгробиям. С какой стороны начать, что смотреть? Лейла зажмурилась, впиваясь пальцами в обложку, и аккуратно притянула свет к иероглифам. То ли направление выбрала изначально, так ли стоило считать? Ответ был ясен — всё это сказки и сумасшествие. Но почему-то над первым иероглифом волшебника по фамилии Микаге виднелась такая же белая размазанная капля. Лейла судорожно выдохнула, заморгав: она ущипнула себя за руки, протёрла глаза и даже снова осмотрелась, материальна ли до сих, рядом ли с ней Том и в настоящем ли они месте. Японские иероглифы создавали совершенно разные слова, но звуки, произношение… палочка тихо чиркнула по воздуху и собрала два иероглифа вместе. Стоит ли продолжить, или пройти следующие сотню монументов в правую сторону будет пустой тратой времени и шумом для здешних жителей? Ноги вели дальше, и отсчёт шагов в голове заглушил любое жужжание мыслей, пока они отходили от входа всё дальше. Лейла даже улыбнулась — третьего иероглифа не будет, хоть пересчитывай монументы! Это мнимое ощущение владения ситуацией было в плане Рэйдена, ведь кому могла прийти идея связать магловский роман с реальностью, а самое главное — насколько стоило отчаяться, чтобы дойти до такой идеи и повторить её?! Последнее уже хотелось спросить у самой себя, но Том перебил её внутренний голос. — Лейла. Посмотри уже перед собой, — кольнул грубой нотой он, разворачивая к неприятной правде. Зубы впились в губу, сдерживая подготовленное мозгом разочарование, но глаза резко заморгали и раскрылись шире. Имя Атсуко не отличалось ничем, кроме белого размытого пятна у верха иероглифа. Дрогнувшие пальцы приподняли палочку, и в воздухе появилось три ярких слога. Три из пяти — больше половины. Ноги понесли Лейлу по пути вглубь кладбища с дикой скоростью, что глаза еле успевали следить за скользящими монументами: цифры сменяли столетия, могильные плиты передавали лицемерие выведенных эпитафий лучше всех — на самых грязных были самые сладкие речи о любви к этому усопшему. Последний иероглиф в имени Хйори, второй в фамилии Риму у самой гущи леса — их стало пять. Путь закончился, ноги были сбиты, а сердце часто стучало в горле, но всё сошлось. И не так, как у Карлы, никак нет, — здесь всё было идеально. Лейла судорожно выдохнула, взмахивая палочкой: иероглифы сошлись, в голове зашумели основы уже почти забытого японского языка, и справа налево прочтённые слоги сошлись. — Связать, — нарушил тишину Том, еле касаясь грудью спины. — Связать, соединить, объединить… это может означать… — …что угодно, но смысл один, — шепнула Лейла, затаив дыхание. Блуждавший неизвестно сколько взгляд остановился на Томе: её зрение позволяло со стопроцентной уверенностью сказать, что он больше ни минуты не хотел здесь находиться. Его шрамы выступили через чары, желваки и вена на шее налились тёмно-синим цветом, и он вовсе разучился хлопать ресницами даже несмотря на ветер. Демоны в сверкающих углях ревели, змеиные хвосты зрачков искрились: каждое его угловатое движение напоминало Лейле его главного боггарта — Смерть. Сейчас её частички летали повсюду, цепляясь за него и пытаясь утащить туда же, где резвились остальные души. Том молчал, но недоверчивый взор и часто вздымающаяся грудь указывали не на самое спокойное состояние. Шёпот его страха пронзал тело, щекоча за бока, блуждая щупальцами вдоль хребта. И не важно, что у него уже были крестражи — единственный ужас всей его жизни останется с ним навеки. Палочка поднялась вверх, тело слегка оторвалось от земли: тонкая нить от первого иероглифа дёрнулась обратно к своему месту, и совсем далеко, но у обелиска загорелся мелкий светлячок. Лейла поднялась ещё выше: мерцающий свет отозвался в пяти местах, и медленно её рука повела из одной точки ко второй, оттуда к третьей и позже к земле под ногами. Искрящиеся полосы раскрывались в широту не касаясь монументов, без единого звука — что уж там говорить, Лейла и сама забывала, как дышать. Но это ведь действительно означало связать, соединить! Разве нет? Разве и здесь они с Рэйденом разошлись в мышлении? Последняя точка протянулась вдоль почти половины кладбища, прежде чем безобразный пятиугольник засветился немного ярче. Лейла простояла неподвижно ещё несколько минут, но ничего так и не произошло. И только палочка стала закручиваться по часовой стрелке, поднимаясь то к небу, то к земле, пытаясь услышать хозяйку, что сама металась между двух огней, самая середина рисунка вспыхнула. Из точек туда лениво потянулись лучи: подул ветер, волосы растрепались и попали в глаза. Но Лейла протёрла их, проморгалась, причём хорошо, и… яркие искры не исчезли. Один из высоких монументов заблестел, его накрыло слепящими лучами, слившимися в одну бурную лужицу, и эта лужица плавно стекла по иероглифам к земле. Послышалось шипение, казалось, будто надгробие сейчас сплавится на глазах. Лейла подлетела прямо к свету, готовая чуть ли не руками убирать с чужой вещи магию — но было поздно. С иероглифов каплями скатился свет, стёк к земле, и шипение прекратилось, оставив под пальцами листок с только застывшими чернилами. Запястью стало больно: Лейла опустила глаза и проморгалась, охлаждая израненную своими же ногтями кожу. На кладбище снова стемнело, весь свет исчез. «Непроизвольному лучу поклонись и тихо отвернись — тень родины заблистает, да звёздам осветить путь не помешает, Конца найти не статься, разве что на него нарваться. Осторожнее скажу лишь быть: на камни много крови не пролить и кости не сломить». Том рядом мрачно выдохнул. Записка в воздухе перевернулась, и Лейла отмахнулась от шипящих теней, с затаённым дыханием рассматривая новые строки. «Познание начинается с удивления, мой знакомый… мой ты друг или заклятый враг, вот, в чём теперь вопрос. Сознание твоё теперь не знает границ в догадках, но от сумасшествия ли или той же целеустремлённости? Если лицезришь почерк мой сейчас, значит, двадцать дней со школьной трагедии прошло — дорогой Хотару поставили охраняемый Министерством обелиск, а я стал главным ликом всей магической страны — побелевшим убийцей. Неужели он ничего не отрицал? Что он хотел доказать таким действием, если всё равно сбежал, а потом почти сразу вернулся на могилу к убитой своими же руками даме? Такая уверенность, что никто не найдёт его первую подсказку и не догадается до этой, пугала, и логика терялась в пыльном углу. Лейла поморщилась от неестественной тишины и пыхтящего позади Тома, и губы пересохли. Одна загадка — один обмен. Я отдаю тебе желанные слова, а ты мне — свою натуру на проверку. Недостойный не пройдёт дальше своих сил, а если они злые, то погубят его сами. Знай: старые маглы на острове Хатидзё весьма милостивый народ — им неизвестны человеческие войны и министерские беды, как и Министерству неинтересны они. Им неизвестно, что волшебная Земля твёрже человеческого сердца, и никакой гнев природы ей не помеха. Она питается людской энергией и оттого могущественна — беспощадна. Жертвуешь собой — и она становится к тебе снисходительна. Только кладбище таковым не станет: ты не учёл слова охранника. Покой мёртвых не нарушают». Резко над ухом раздался дикий вой: Лейла вздрогнула и вжалась в плечо Тома, встречая вокруг них с несколько десятков привидений. — Чужеземцы! — шёпот листьев пронзил голову, и только сейчас сознание вспомнило про окоченевшие ноги. — Чужеземцы! — хриплые мёртвые голоса стали повторять громче, пролитая рядом с лицом. — Проклятые дети! Как смели они тревожить нашу землю?! — скандировала сгорбленная старушка со шрамом на весь лоб, бесцветными глазами заглядывая в душу. Записка сжалась в кулаке, и Лейла замерла каменным изваянием. Мысли в голове метались из одного угла в другой, в плечи впивались чужие слои холода, а шёпот не угасал. Каждый тембр, каждая нота остро ударялась о барабанные перепонки, из-за чего хотелось просто закрыть уши. — Чтобы ваши души сыпались пеплом! — донеслось со стороны, и Лейла нащупала ледяную руку. — Чтобы сны ваши были кошмарны! — Чтобы седина выступила на ваших макушках раньше, чем вы искупите грех, — стоило обернуться к Тому, глаза в ужасе уставились на его побледневшее лицо с кровавыми зрачками. На два уха мёртвые выстроились в очередь и шептали ему наверняка ужасные слова. Потому что раньше таким бледным Том был только при лихорадке после создания двух крестражей. Его взор остекленел, он смотрел перед собой, и казалось, больше ничего не замечал. Сколько она ни пыталась увести его в сторону, он даже не слышал, не пытался её услышать. — Смерть!.. — …мёртвый! — Кончина, — прохрипел ему в ухо мертвец, и лицо Лейлы резко вытянулось. Крепкая хватка сплела их руки, и живот в момент стянуло узлом. В пальцы впились куски камней, и Том наконец-то моргнул — они аппарировали на берег острова с раскачивающимися на воде плотами, кладбище осталось по другую сторону. Лейла должна была молчать — сохранять дистанцию, которую сам змей и создал, относиться к нему так же холодно и безразлично, как и он… но фарфоровая бледность не шла ему к лицу — Магия не защищает нарушителей, — прохрипело за ухом, и палочка ожившего Тома чуть не ударила холод за её спиной чем-то тяжёлым. Лёгкая улыбка коснулась губ Лейлы, она аккуратно опустила его палочку, так и не завоевав ни одного чёрного взгляда. — Он не материален, Марволо… он не причинит нам вреда, — резкий оборот, и впалые глаза яростного призрака встретились с её. Голос же не поменялся — теплоты и спокойствия хватало на всех. — Ваш покой был нарушен мной, он не сделал ничего. Злитесь на меня и навещайте только меня. — Зверские кошмары будут навещать тебя ночами, а потом!.. — но борода старика дёрнулась, и он неуверенно стих. Лейла даже выпрямилась: видимо, слишком сильно напрягла брови и на глазах постарела лицом. — Как ты смеешь?.. Она взяла окончательно очнувшегося Тома под руку, и вскоре молчание разразило в призраке ярость — он перестал преследовать их плот и с обещанием напугать Лейлу до неблагородной смерти исчез. Теперь медленно убивал её другой взгляд — что именно сквозило там сейчас: непонимание или злость, удивление или осуждение, гадать не хотелось, иначе она бы не сдержалась. Только знакомая комната скрыла их от чужих глаз, гадкий ком в горле вытянулся на язык. — Марволо? — руки горели от желания коснуться его лица, дабы стереть последние чары, но выразительные глаза остудили её. — Всё хорошо? — Очевидно, — тут же без сомнения прохрипел тот и скинул кимоно в сторону. Лейла сглотнула: бледное, но горячее тело ощущалось ещё сильнее. — Записка найдена, можно двигаться дальше… — Я говорю о тебе, — напряжённое молчание затянулось. — Всё отлично, ведьма, — она еле сдержала дёрнувшиеся вверх плечи, когда сверкающие буркала впились в лицо. Том наверняка думал о большем. Том наверняка мог рассказать ей всё, что ощутил, стоя лицом к лицу со своим страхом. Но не стал. Она, видимо, этого не заслужила. К тому же нота какого-то раздражения и даже ненависти скакала со лба на щёки и сдерживала его ещё больше. — Что-то ещё? Чувствую по разговорам с мертвецами, ты в порядке. Губы неловко поджались, руки сильно зачесались и сжали друг друга за спиной. — Именно. Хорошей ночи. — А ты?.. — Не хочу сегодня смотреть проклятые сны, которое приготовило кладбище. Плюсом… — Лейла зажгла свечу и приоткрыла стены, — хочу подождать нашествия мстительных усопших. Долго ждать они себя не заставили. Лики мрачнее ночи пробирались к их стенам беззвучно, зато потом оглушали общим хрипом: первые ночи Лейла просто слушала их угрозы и молчала, следя за тем, чтобы никто не подлетал к Тому, чей сон, конечно же, был притворным. Она испытывала какое-то дерзкое чувство гордости и одновременно азарта, наблюдая за их злобой, зияющим провалом носа и оскалом челюстей — порой даже всплывал вопрос, нормально ли вообще радоваться общению с призраками. Но такая тактика не помогала: они не перестали посещать её и уже летали над полом, когда глаза разлипались после неприятных картин смертей. Кровь, смертельные заклятия — всё проносилось в сознании с криками и рыданиями в придачу, но Лейла уже не реагировала, хотя она прекрасно знала, будь там знакомые лица, и просыпалась бы она уже в слезах сама. А так, ночным гостям она представлялась с взъерошенными волосами и каплей пота между бровями. Голос понижался до самой низкой слышимости, свечи уже не зажигались: она и так видела силуэты в оборванных кимоно слишком хорошо. Один раз одной старушке всё же удалось заставить ей вздрогнуть: её холодное лицо оказалось так близко к подушке Лейлы, что это уже переходило границы. — Твой дом — наш дом. Мы врываемся сюда так же, как затронула нашу землю ты! — Я извинилась перед вами уже несколько раз и серьёзно раскаялась, — сонно прошептала она, приподнимаясь. Старушка тем временем сложила ноги и оголила зубы. — Так просто это не забывается, дитё. И ты будешь страдать до тех пор, пока не откроешь нам свой испуганный вой и… — Я вас не боюсь, — и прозвучало это так ласково, что Лейла даже сама прокашлялась. — Ох, а бояться надо и не нас, а то, что мы тебе несём! — И смерти вашей я тоже не боюсь, — её волосы взвились, послышалось шипение, обдавшее комнату холодом. Как было хорошо спящим сладким сном родителям Нэо… — Все говорят так, а на деле? Смерть гонится за тобой и скоро обрубит хвост, а ты… — Перед встречей с вами я грешила уже столько раз, сколько вы себе даже представить не можете, — с губ сорвался смешок, и мёртвая взвилась к потолку. — Если бы небеса не хотели, земля бы уже давно не носила меня. Я не боюсь смерти, — покачала головой она, повторяя чуть громче, чтобы шипение исчезло, — мы все смертны, и я не задержусь здесь дольше, чем положено. Пусть вы и ваши друзья будут спокойны — я не особо расстроюсь, если не заручусь вашей дружбой. — Низшая смерть — смерть от своих же эмоций или рук, смерть ранняя, неправильная, и сейчас!.. — Разве я похожа на ту, кто наложит на себя руки? — искренне посмеялась Лейла с улыбкой и быстро посерьёзнела. — Моя смерть будет правильной и стоящей, верить или нет — ваша забота. Если это всё, прошу в очередной раз прощения за нарушенный покой и отпускаю вас обратно на вашу землю. Старушка ещё долго щурилась, всматриваясь в сонное лицо и пытаясь понять юмор. Его тут не было — как только раздался отчаянный вой, и она исчезла, сон увлёк Лейлу в тёплые объятия. Кошмаров больше не снилось, и гости больше не прилетали. От этого нельзя сдержать улыбки. Однако Том с каждым новым утром становился всё мрачнее. Пока Лейла собирала пазл найденной информации и пыталась отвечать на сотни вопросов сама, он уходил заниматься рано утром, после чего молча читал с ней в библиотеке, а под вечер гостил у древнейших магов острова и не забывал томительным взглядом проходить её фигуру — если всё же приходил на тренировки на ближнем острове. Тонкая нить его необъяснимой сдержанности, которая выливалась через день в образе сжимающихся кулаков — когда хотелось остановить Лейлу, коснуться её, — стала натягиваться сильнее. Лорд до сих пор отлично держал лицо, и понимать его настроение, его мысли становилось всё сложнее. Он просто не давал ей возможности, даже времени на это, вечно отворачиваясь! Разве Лейла не слишком горда, чтобы требовать от него таких глупостей? Так и было. Но наступил уже ноябрь — и эльфийское расшатанное терпение давало сбой. Холодеть вместе с улицами, замерзать, глядя в столь родные, хоть и чёрные, глаза, не было в планах, и это чувствовали оба. — О чём думаешь? — мраморный тон вылетел к открытой стене. Лейла злилась, что ничего не понимала, оттого уже давно не смотрела на записки и лишь крепко сжимала их между пальцев. Отвратительное чувство — вот подсказки, прямо перед лицом, целых две! Только они ничего не давали. — О втором курсе Кайи с Марго и Майком, — глаза метнулись к карточке из-под шоколадной лягушки, а потом и к запечатанным письмам, которые ждали своего часа. Стоило ли? Она уже не знала. — Кайя наверняка уже спросила в письме, где профессор Реддл, — послышался сдавленный смешок, — а Марго попросила новую легенду, чтобы рассказывать новому первому курсу. — И всё? — О Фионе с Кевином и их поездке, — выбила из себя Лейла, но мраморно. Пусть получает то, что отдаёт. — Стали ли они профессорами в школе, хотя конечно стали, тут без сомнений… О Хлое с Джеком, о Лукреции их судьбе с Абраксасом. — А Лестрейндж? — она поднялась с пола и нервно расправила волосы. — Если ты переговариваешься с ними через Метку и не рвёшься в Лондон, значит, его работа в Министерстве продвигается. А с Белль он точно не пропадёт, на свадьбе это было видно. А ты? О чём думаешь ты? — тело ещё не развернулось, а встретившиеся глаза сверкнули как от удара током. Она ненавидела, когда Том осматривал её оценивающе, как товар на аукционе, но сейчас… почему-то, она позволяла это. Пусть, пусть просто смотрит на неё и не забывает, кого выбрал. Думал ли Том хотя бы раз за последние три месяца, что она красивая? Или хотя бы притягательная своей Тёмной аурой? Или в его голове до сих пор лишь её образ в виде оружия, украшенного его стразами — Тёмной меткой на запястье? — О формирующихся рядах Пожирателей, — Лейла закатила глаза, а его рот дёрнулся в полуулыбке. — о конфликтах в Министерстве, которые я решу, о законах, которые надо изменить, — слова давались ему спокойно, с уверенностью, но чем дальше заходило, тем легче в комнате становилось. Скорее всего это была просто интимная близость и яркость его шрамов. — И всё? — О предмете, по которому стану профессором в Колдовстворце, о конституции и новой магии. Она пригодится, я уже многому научился за эти месяцы. — Кто бы сомневался, — протянула она осторожно, не зная, куда деть руки. — Остров, куда я еду, магловский. Тебе ехать туда не… — Пару старых грязнокровок как-нибудь переживу, ты как раз расскажешь мне, почему их не стоит истреблять, и я с удовольствием послушаю, — он фыркнул, и мрачный взор сместился на её передние пряди. — Разве они никогда не лезут тебе в лицо? — Воздух заботится о моём комфорте. Что есть нового в Англии? — Ничего тебе интересного, или хочешь послушать о Дамблдоре в роли директора Хогвартса и о планах по захвату?.. — Даже не начинай, — помотала головой Лейла и выдохнула, почувствовав его руку на спине. Том улыбнулся: он редко начинал разговор первым, но сейчас начал. Неужели он наконец-то понял её состояние и их отношения и теперь всё будет спокойно? — С каких пор ты интересуешься Дамблдором? — О нём теперь песни слагают в каждой газете, Мерлин, это не моя прихоть, — его губы резко сжались. Лейла хотела посмеяться, но потом осознание ударилось камнем в голову, и лицо её помрачнело. — Почему? Ладно, с твоей скупостью на слова я лучше сама прочту газету. Погоди… а где мой «Пророк», я же заказываю каждые две недели? — она повертелась на месте, осмотрев всю комнату, и выгнула брови. — В японской газете такого не писали, но… а почему ещё ни одна моя не пришла? И так почему о нём все сейчас говорят? — Лейла взглянула на Тома как на ответственного за эту проблему и внезапно вытянулась. — Я образно выразился, — бархатный смех соскочил к потолку, — Малфой не мог не рассказать мне этого. — Ты врёшь. — Вовсе нет, — фыркнул Том. — Тогда почему о нём все говорят? Реддл? — прохрипела Лейла. — Он одержал победу над Грин-де-Вальдом. — И ты сказал, что ничего важного не произошло?! Почему?.. — она оборвалась и устало выдохнула, приблизившись к его лицу с тёплой улыбкой. Горький аромат миндаля впился в нос: она медленно прикрыла глаза, а затем вытянула палочку и шепнула: — Акцио «Пророк», — мат в углу комнаты с хрустом сломался, и из пола на неё полетела толстая стопка газет. Рот в шоке приоткрылся. Она осмотрела каждую из них: сентябрьские новости и октябрьские — все были здесь, сложены по датам предыдущих месяцев этого года. «10 сентября в главном вестибюле Министерства Магии Франции состоялся долгожданный бой. По словам эвакуированных работников, дуэль длилась не менее трёх часов, в результате чего сильнейший Тёмный маг столетия Геллерт Грин-де-Вальд был отправлен в свою же тюрьму Нурменгард на пожизненный срок без права на помилование. Альбус Дамблдор вышел победителем и стал кавалером ордена Мерлина первой степени. Он также обещал найти всех бывших соратников Грин-де-Вальда и устроить суд за убийства и нарушение законов и Статуса о Секретности». Прошло два месяца, как разрешился главный бой, а она не знала совершенно ничего. Грин-де-Вальд был свержен и наказан, а Дамблдор стал новым героем — не доставляло улыбки ни одно, ни второе. И внезапно в груди появилось третье. — Ты прятал от меня мои же газеты?! — рявкнула она не сдерживаясь. — Тебе не стоило заморачиваться по этому поводу. Ты должна сосредоточиться на цели и… — Кто ты, чтобы решать за меня?! — Разве я не прав? — Кто тебе давал право так делать?! — Разве я не прав? — молчание. Том скинул газеты на пол, и челюсть его клацнула. — Подавись, ведьма. Подавись своими чёртовыми газетами, но ко мне потом ночью не лезь. Вдруг волнение за кого-то будет душить… — Реддл, какого чёрта? — Ты не хочешь моего превращения в зверя больше всех, но меньше всех веришь в то, что я всё ещё человек, — Том отдёрнул руку, и шрамы в мгновение скрылись за чарами. — Ты меньше всех думаешь, что своими действиями я просто хочу защитить тебя, — щёки стянуло от перенапряжения, а её точно парализовало. — Магловские объятия и слова не спасут тебя ни от чего, с чем ты столкнёшься. — Марволо, я… — Одна ненужная мысль, и ты умрёшь, и никакое твоё чёртово бессмертие тебя не спасёт! — рявкнул он яростно. — Если это произойдёт на моём веку, уж поверь, тогда восстанет настоящий монстр. — Но ведь я и правда вскоре!.. — его рука сжалась в кулак прямо перед глазами, Лейла отклонилась назад, ожидая: но нет, Том зарычал, и вены у костяшек заиграли другими цветами. Он не тронул её. Громкий шаг высокой фигуры оглушил: его вторая рука самым мягким движением, на которое этот змей только был способен, прошлась по подбородку и приподняла его. Глаза скользнули на её губы и задержались там на неприличное время, а Лейла уже готова была сгореть от приглушённой ярости. Кого она обманывала? Его гулкое дыхание распылялось прямо на её ключицах, а багровые скулы натягивались по струнке. Хотелось отомстить — показать, кто здесь главный, раз он не понимает, но слова и действия теряли смысл, когда сказанное стало доходить до мозга. — Ещё хоть раз заикнёшься о своей кончине и сама создашь во мне монстра, о котором даже не предполагаешь, — прохрипел он диким басом, отстранившись. — Это моё последнее предупреждение.