***
В белоснежной форме, забавные, растерянные и одинаковые, первокурсники медленно занимали места на лавочках в лекториях. Обходиться без зрения было не так просто, как и внимать звону колокольчиков, которыми добрая половина вовсе не понимала, как пользоваться. Хоре вчерашним днём сильно повезло: у Бальмаша рот не закрывался в принципе, когда речь заходила о науке, а кто-то из толпы очень кстати решился спросить, какие предметы их ждут и чего следует опасаться, пока Вальтер и его сестра Анна бегали и занавешивали окна по всему учебному корпусу. Вовремя и в нужном месте найденная книга гласила, что дело было не то, чтобы очень плохо, но подозрительно. Звёзды, отблёскивающие пурпурным, свидетельствовали о том, что в воздухе слишком большая концентрация реактивной метеоритной пыли, когда-то ставшей причиной всеобщего помешательства и повреждения времени. Конечно, от пары пылинок на квадратный метр ничего не случилось бы, даже учитывая такую ситуацию, что у кого-то из студентов на одежде был невысохший клей. Истории о том, как банка клея и образец внеземной породы когда-то чуть не погубили мир, сейчас казалась чем-то фантастическим, но Хора считал, что такое нельзя игнорировать — дьявол крылся в мелочах. Так или иначе, мероприятие удалось, и никто из ещё зрячих беззащитных абитуриентов не лишился рассудка. — Здравствуйте, уважаемые студенты, — громко произнёс мужчина преклонных лет в чёрной профессорской мантии, — сегодня и сейчас состоится ваша первая лекция, являющая общим вводным курсом в весь учебный процесс в академии. Меня зовут мастер Дорес, сегодня восьмое число месяца Пегаса, и первое, что вы должны запомнить, оказавшись в храме науки… Один из студентов сильно отличался от других. Высокий, выше двух метров, плечистый, в тёмно-синей, почти чёрной студенческой форме, он сидел сбоку на двойной скамейке, отдельно от молодых и напуганных, вся масса которых сосредоточилась на первых рядах, и умилённо улыбался. Дортрауд, или, как его знали в стенах Академии, вечный студент. Будучи уже тридцати четырёх лет от роду, он приходил изо дня в день на занятия к разным курсам, пытаясь восполнить мнимые пробелы в знаниях и приблизиться к истине, убеждённый, что все неудачи в его экспериментах только от этого. Никто не возражал, а сам мужчина только рад был идти по избранному пути и по крупицам собирать успех. Незамеченный увлечёнными первокурсниками, по лестнице наверх, прижимаясь к стене, проскользнул юноша, судя по оттенку формы, второкурсник, и тихо сел рядом с Дортраудом. Тот повернул голову, улыбнулся и пожал ему руку под партой. «Что ты делаешь в учебном корпусе? У тебя занятия только через три часа.» — пустой лист под рукой мужчины быстро заполнился буквами и в следующую секунду оказался в руках Лорана. Юноша положил листок на колени и, косясь в просвет между маской и своим лицом, прочитал написанное и принялся писать ответ. Он был болезненно худым, даже ещё более худым, чем Бальмаш, а потому мог позволить себе такую незаметную хитрость ввиду того, что маска была ему велика. Но до чего же неудобно в прямом и переносном смысле было прятаться, как школяр, перекидываясь записочками с соседом по парте! «Я решил последовать твоему примеру и восполнить пробелы. Мне интересно, как работает маска. Со мной должен был прийти Гудвин, но он всю ночь работал, и я не смог его разбудить.» — Лоран поставил точку и передал бумажку вечному студенту. Именно ради того, чтобы избавиться от необходимости хитрить и как-то изощряться, чтобы бесшумно перекинуться парой фраз, не снимая маски, юноша и пришёл сюда. Гудвин уже давно поговаривал о перчатках, заменяющих колокольчик, чтобы через вибрации рунических символов общаться жестами, но ни ему, ни загоревшемуся той же идеей Лорану не хватало теоретических знаний о самой сути процессов, происходящих при контакте колокольчика, печатей, маски и человеческой головы. Дортрауд был слишком стар, чтобы хитрить и пытаться казаться лучше и честнее, чем он есть, а потому просто приподнял маску и прочитал записку. В его случае сокрытие части лица было скорее плюсом: в уголках глаз начинали собираться первые сетки морщин, а взгляд совсем потух, покуда за куском металла он едва ли отличался от тех, кто учился в рамках отведённого для этого срока. Тем временем мастер Дорес уже закончил стандартную приветственную речь, которую Дортрауд слышал не первый, и даже не десятый раз в своей жизни и стоило начать внимать словам, сказанным по существу. — …Сейчас все звуки и ощущения, получаемые вами с помощью маски, кажутся жуткой неразберихой, но уже через пару месяцев вы привыкните. Вибрации бордонита войдут в резонанс с вашими магнитными полями и вы станете слышать отзвуки внутри своей головы подобно собственным мыслям. Сейчас вам как никогда надо помогать друг другу и не допускать, чтобы кто-то становился изгоем. И помните — вы пришли сюда не чтобы задираться, а чтобы учиться мыслить и впитывать знания! — Лоран не удержался и презрительно хмыкнул, что-то записывая в тетрадь. Неужели кто-то воспринимал мастера Дореса всерьёз как человека? — Зрение вам понадобится только на редких практических занятиях по астрономии и некоторым другим предметам, с которыми вы ознакомитесь чуть позже. Чтобы не путать вас, покажу на примере, — мастер Дорес качнул колокол, подвешенный над доской. На скамейках тут же начался нездоровый ажиотаж, — тише, тише! — строго одёрнул студентов профессор, — Я понимаю, что звон режет уши, а мысли путаются, но без этого никуда. Чувствуете, отзвук от кафедры? Эти вибрации, отраженные от предметов и попавшие на маску, а оттуда — в ваш мозг, помогут вам ориентироваться в пространстве. Большинство предметов в академии имеют на себе звенящие печати, подобные тем, которые вам раздали проводники в ваш первый день. Со временем вы научитесь различать тональности и узнавать друг друга, а так же читать тексты, написанные бордонитовыми чернилами. Маску можно снимать исключительно перед сном в своей комнате, когда вы одни и вам требуется повторить уроки, а чтобы… — Он держит их за идиотов? — прошептал Лоран, повернувшись к Дортрауду, — В прошлом году он не пощадил сестру Вальтера, заставив рассказать наизусть таблицу элементов! Они действительно глупые или у мастера начался маразм? Дортрауд поднял палец вверх, останавливая собеседника. Он не желал это слушать. Да, в этот раз профессор объяснял максимально просто, но, может быть, именно в этой простоте и скрывалась истина? Правда, не успел он передать эту мысль младшему товарищу, как уже наблюдал его медленно и осторожно отдаляющийся силуэт. Лорану нужно ещё вернуться в дормиторий и дать гуляке Гудвину хорошего пинка, чтобы тот проснулся, а затем снова бежать сюда — и стоило ли тратить время на то, что он уже слышал?***
Теология, астрономия, философия — что, как не проявления высшего человеческого разума могло вдохновлять на великие свершения? Идея сверхчеловека въелась в мозг Лорана со времён курсов истории так прочно, что ни на йоту не угасла даже со взрослением, когда все ценности переворачивались с ног на голову. Со стороны он порою выглядел жестоким фанатиком, но собственная идея об идеальном мире лучших из лучших опьяняла так сильно, что было не до косых взглядов — хватало узкого круга благодарных слушателей. Компания, с которой связался Лоран, была, мягко говоря, специфичной, или, как сказала бы его матушка — совершенно беспутной и отвратительной. Ещё пару месяцев назад он и подумать не мог, что найдёт себе хорошего товарища в лице бродяги Гудвина, обеспокоенного больше рисованием, прогулками неизвестно где и странными поделками, чем непосредственно учёбой. Им посчастливилось быть соседями по комнате и первое время Лоран пребывал в невероятном шоке: он пять лет не разгибаясь сидел над книгами, и вдруг наравне с ним зачисляют какого-то странного разгильдяя! Болезненная осторожность, предвзятость — не самые полезные для будущего учёного черты, подавление которых юный студент начал именно с этого знакомства и не прогадал. Было даже немного стыдно, что прописная истина «не суди человека по первому впечатлению» открылась ему в полной мере только недавно. Они обычно всегда сидели на верхней двойной скамейке с краю в лектории — Лорану постоянно мерещилось, что кто-то, сидящий сзади, будет читать его записи из-под маски, как делал он сам, а Гудвин просто занимался посторонними делами, слушая неспешную речь преподавателя. Однако сегодня какие-то наглецы, впервые появившиеся на занятиях, заняли их место. Дурным тоном было бы сейчас начать выяснять отношения, а потому пришлось садиться, где было свободно. Особо не оглядываясь по сторонам, Лоран сел на скамейку и принялся раскладывать книги с присущей ему дотошной аккуратностью. Гудвин что-то проворчал себе под нос, пытаясь на ощупь найти в своей сумке среди пары килограммов различного хлама чернильницу. Лоран, подумав, что обращаются к нему, резко обернулся и случайно ударил соседа слева локтём по маске. — Прошу прощения, — затараторил юноша, оборачиваясь на пострадавшего. — Опять! — воскликнул Бальмаш и схватился за голову. Вчера Хора, сегодня… какой-то наглец! Они сговорились и пытаются медленно его убить?! — Вам нужен врач? — как-то цинично-холодно поинтересовался Лоран, меж тем с любопытством прикидывая в голове образ вынужденного собеседника. Они были чем-то похожи. Да, все студенты академии выглядели одинаково, но в них двоих была какая-то особенная, жутко раздражающая неприятная схожесть. — Нет, всё в порядке. — Отмахнулся Бальмаш, судорожно хватаясь за свою кипу записей. Там в основном были не конспекты, а собственные мысли, но это нисколько не убавляло внушительности картины. — Уметь терпеть боль крайне полезно, — Отметил Лоран, открывая тетрадь не меньшей толщины. И хвала Фортуне, что они с Бальмашем не видели вещи друг друга. — Думаете? — язвительно переспросил юноша. Ему бы так врезать, а потом посмотреть, сколь полезно и приятно будет терпеть боль. — Чем меньше в человеке телесности — тем он ближе к Космосу. Сверхлюди бестелесны, да и людьми их, по сути, называть кощунственно. Но у всех нас единое начало. — Уж не считаете ли Вы, что великая Фортуна когда-то была просто девушкой, носящей такое причудливое имя? — фыркнул Бальмаш. — Фортуна материальна, но бестелесна. И сущей глупостью было бы считать, что что-то долговечное способно существовать в форме энергии, — голос Лорана прозвучал с вызовом. Гудвин, обратив внимание на назревающую перепалку, начал подумывать о том, чтобы ретироваться восвояси. — Материальна, вот как? Вы путаетесь в собственных теориях, друг мой. Тогда почему человек должен стремиться к бестелесности? Нет разницы, из чего сделана оболочка — из мяса или из космия, если она так или иначе неволит душу. Пожалуйста, перестаньте нести чушь, всё-таки, без пары минут лекция. Лоран даже покраснел от злости. Такой наглости он не ожидал. — А знаете, что?!***
— …И слава Фортуне, что мы с тобой не решили разъезжаться! — выдохнув последние слова напряженного рассказа, Бальмаш прямо в форме упал на кровать, успев сорвать с головы шляпу, чтобы та не помялась, — Меня бы поселили с этим идиотом, ты представляешь?! Хора! — Бальмаш снова подскочил на месте и сел, нервно обмахиваясь шляпой. — Хора, я ещё никогда не был тебе так рад! — Хм… — Хора опустился рядом и подпер голову ладонью, — и как-то так ты вошёл в немилость мастера Дореса до конца учёбы, после чего стремительно оказался в лаборантской и в качестве наказания перемыл всё, до чего только сумел дотянуться? — Это детали! Ты вообще представляешь, что пытался на полном серьёзе навязывать мне этот сумасшедший?! — Если ему не сделали выговор — его идеи не стоят и гроша. Наверняка начитался древних трактатов о сверхлюдях, а теперь думает, что самый умный только потому, что их уже все забыли, — усмехнулся Хора, — в любом случае не обращай внимание. Мне кажется, я, — юноша наклонился к собеседнику и лукаво улыбнулся, — нашёл что-то даже поинтереснее.