I am Cale Henituse

      Он никогда не была глупой.       В тот же момент, как их с Хоном отец умер, по косому взгляду дяди, бывшего советника отца, она поняла, что им пора бежать.       Желательно, как можно дальше.       Ни Племени кошек, ни этому старому Коту, что собирался занять место их отца, грязнокровные дети покойного Вождя были не нужны.       На самом деле, их откровенно не любили и считали позором Племени. Он не понимала, за что они получили к себе такое отношение, ведь они были такими же кошками (пусть и всего лишь наполовину), как и все остальные, но чётко знала — если они с братом не уберутся с этой проклятой земли куда подальше — их сожрут.       В самом что ни на есть прямом смысле.       Он и Хон хотели жить, а потому ночной побег сразу после погребения отца показался им самым логичным и более-менее безопасным вариантом.       Собрав оставшиеся деньги, провизию и медикаменты, они под выпущенным Он туманом тихо вылезли из главного дома, в котором жили с рождения, и, крадучись, направились к границе селения.       И они бы смогли, так никого и не потревожив, сбежать из недружелюбно настроенного к ним Племени, если бы Он более профессионально владела собственным атрибутом и не была настолько слаба по сравнению со своим младшим братом.       На границе с густым, тёмным лесом их уже ждали.       Дядя, скрестив руки на груди, разочарованно качал головой и нехорошо щурился. Воины вокруг него, напружинившись, в любой момент лишь по щелчку узловатых пальцев нового Вождя готовы были напасть на двух абсолютно беззащитных детей, и золотые, — отличительная черта мутантов, — глаза Он и Хона в ужасе расширились и задрожали. У них не было даже шанса выстоять против лучших убийц их Племени.       Племя туманных кошек, живущее на Восточном континенте, всегда было жестоко не только к более взрослым членам поселения, но и к собственным детям тоже.       Тренировки, выматывающие тело и душу, многочасовые медитации для усмирения своего зверя, жестокие, кровавые бои, больше похожие на игры на выживание, ежедневные уроки знаний о мире в целом и Племени кошек в частности, разучивание до автоматизма их секретных техник...       Это давление невероятно выматывало неподготовленных к такой нагрузке детей. Хоть Он и Хон и являлись отбросами в собственной семье, их готовили так же, как и остальных будущих ассасинов, не делая скидок на возраст или происхождение.       Да, относились соответствующе их статусу в Племени, всё-таки гибриды для чистокровных, высокомерных кошек являлись грязью под их грациозными лапами, но, — что было самым главным и удивительным, — учили. Учили всему, что знали и умели сами.       Кто же в итоге знал, что Он и Хон, наплевав на заветы собственной семьи, собирались сбежать, имея в головах подробную информацию о многочисленных секретах Племени кошек?       Он понимала, что так просто их не отпустят из Племени — даже запрут в комнатах с заколоченными окнами для надёжности и выставят охрану, если кто-то из неизученных и опасных своими знаниями гибридов дёрнется в сторону.       Что ж, тогда у нее с Хоном был только один вариант — прорываться сквозь идеальную защиту с боем.       Он широко усмехнулась, покосившись на заблестевшего глазами Хона.       На их стороне была жёсткая дрессировка Племени туманных кошек, их опасные атрибуты и кровь неизвестного Племени зверолюдей, подарившая им превышающую кошачью физическую силу и ярко горящие золотые глаза.       Он и Хон ждал трудный, важный, необходимый для них обоих тяжёлый бой.       Что же победит — лелеемая с детства мечта стать свободными или дикое желание не отпускать особенных детей из острых когтей? ***       Хон нес её на своей спине, быстро отдаляясь от распаханного, полного крови поля боя. Он задыхался, и не только от того, что ему едва хватало сил тащить их обоих всё глубже в гущу леса.       Он убила двоих лучших воинов их Племени, тем самым расчистив им путь на свободу, а после потеряла сознание на руках брата.       Хон до дрожи боялся, что её раны были гораздо глубже, чем казались на первый взгляд. Хон не хотел оставаться с этим жестоким миром один на один.       Он мотнул головой. Нет. У них есть медикаменты, Он обязательно поправится. Если понадобиться, Хон протащит её на своём горбу хоть до самого Западного континента, даже если это будет означать невозможность пополнить свои силы и вынужденную голодовку.       Жизнь сестры для него была важнее собственного здоровья.       В боку закололо, и Хон, оглядевшись по сторонам, осторожно прислонил Он к стволу дерева, обессиленно опускаясь на колени рядом.       Земля холодила кожу сквозь плотные, кое-где порванные штаны, и Хон подстелил под сестру свой тёплый плащ, закусив губу, до крови протыкая кожу острыми клыками. Он могла заболеть, но выбора у них не было.       Или Хон сейчас немного подлечит её и перевяжет раны, дав телу необходимый ему отдых, или они оба не доживут до отбывающего каждые пять дней корабля до Западного континента.       Хон не знал, что ждало их дальше — их план был абсолютно сырым и откровенно паршивым, так как никто из них не имел опыта выхода в люди, но это уже было что-то.       Это уже была цель, которую Хон обязательно достигнет.       У Хона задрожали руки, когда он немного приподнял рваную кофту сестры. На ней не было живого места — огромные тёмные синяки, длинные, кровоточащие царапины и страшная рваная рана на боку.       Хон и сам был покрыт мелкими ранами по всему телу, а по его левой руке и вовсе по касательной прошло острое лезвие кинжала дяди, но сестра... Сестра сражалась словно тигрица, отчаянно защищающая своё дитя.       Боже, Хон так сильно любил её. Он была его опорой и поддержкой, она частично заменила собой и равнодушного к ним отца (про свою мать они ничего не знали — для отца и дяди эта тема была абсолютным табу), и друзей, которых у них никогда не было, при этом оставшись любимой старшей сестрой.       Он была семьёй. Хон не мог позволить ей умереть прямо здесь, на холодной земле, в каком-то лесу, когда до их мечты оставалось всего ничего.       Хон осторожно промыл рану, прилепил к ней лечебные травы и туго перевязал. Рану на боку стоило бы зашить... но у них не было ни времени, ни нитки с иголкой, чтобы сделать это.       Хону оставалось только надеяться, что лечебные травы хоть немного помогут и остановят кровотечение.       А дальше... Дальше, наверное, можно было заплатить какому-нибудь целителю, у них же были деньги...       Хон прерывисто выдохнул, опустив руки на колени.       Это всё было слишком для него. Он не был готов к такому жестокому сопротивлению, он вообще не был готов ни к чему.       Хон был слишком эмоционален, наивен и слаб духом, чтобы вот так, как Он, сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы выгрызать клыками своё право на свободу и проявление воли.       Хон был... слишком слаб для своей сестры.       Сжав кулаки, впиваясь ногтями в мягкую кожу ладони, и сцепив зубы, Хон поклялся себе, что станет сильнее. Он больше не будет бесполезной обузой на фоне яростно сражающейся сестры.       Теперь его очередь быть опорой для бессознательной, слабой Он. ***       Он открыла глаза и попыталась приподняться на локти, полная беспокойства за младшего брата, но Хон, расслабленно лежащий рядом с ней, не дал сестре совершить ошибку, потянув её обратно в лежачее положение.       Он облегчённо выдохнула, внимательно осмотрев брата и поняв, что тот в порядке. Протянув ладонь, Он переплела их пальцы, крепко сжав их.       Они были живы. И, судя по качке, побег прошёл успешно.       – Что случилось? Как долго мы уже в пути?       Хон переместил их переплетённые руки поближе к себе и, прижавшись щекой к пальцам сестры, с радостной улыбкой ответил:       – Когда ты потеряла сознание, я скрылся в лесу и перевязал твои раны. Мы вышли из леса буквально за несколько часов до отправки корабля. Ты за эти два дня несколько раз приходила в сознание. Помнишь?       Он только покачала головой. В голове даже сейчас, когда она, вроде бы, шла на поправку, блуждал мутный туман.       Хон вздохнул.       – В деревне неподалёку от наш... от Племени была только травница, но она зашила твои раны и напоила каким-то целебным отваром. И даже дала нам с собой ещё трав! – Хон ярко улыбнулся. Он был рад, что на их пути попалась такая добрая женщина. – Я заплатил ей за помощь, а по дороге наткнулся на старика, тоже направляющегося в портовый город. Он согласился нас подвезти! Бесплатно! Мы встречаем хороших людей!       Поначалу радостно улыбаясь, к концу Хон уже тяжело вздыхал.       – Правда, нас не хотели пускать на корабль, потому что мы "маленькие беспризорники и нам нечем платить", но я показал капитану, что у нас есть деньги! Ты бы видела, как он был рад! Так что он разрешил нам остаться на корабле и сейчас прошли уже сутки, как мы плывём.       Он только покачала головой. Её брат, казалось, никогда не потеряет свои наивность и веру в людей, в их хорошие стороны.       Он улыбнулась. Хон был потрясающе неисправим.       – Сколько у нас осталось денег?       Хон со вздохом отпустил её руку и принялся рыться в лежащем позади него пространственном мешочке.       – Сорок три.       Он нахмурилась. Если учесть, что она выгребла из всех тайников около ста пятидесяти золотых монет, чертов капитан корабля оставил их на голодном пайке на очень долгое время.       Травница явно брала немного — всего десять монет, как Он однажды подслушала в разговоре человеческих детёнышей, когда в первый раз выбралась тайком за пределы земель Племени.       Брата Он не винила. Они не так часто выходили за пределы поселения, чтобы он увидел и понял всю гнилую сущность нечистых на руку людей.       Нет, Он могла бы в ответ сама ограбить алчного капитана, но сейчас она была совершенно не в форме. А без её тумана яд Хона был бесполезен.       Они были половинками одного целого и не умели работать поодиночке — возможно, ещё и поэтому Племя туманных кошек их не любило.       Но это были пустые размышления — Он никогда не понять, что творится в головах чистокровных кошек.       – Ну что ж... как-нибудь прорвёмся.       Хон только кивнул и виновато поджал губы. ***       Спустя ещё четыре дня они пришвартовались к берегу Западного континента.       Хон внимательно следил за сестрой — да, за несколько дней отдыха ей стало чуточку лучше и легче, но прогулки явно были ещё запрещены.       Он болезненно морщилась, когда пыталась встать с кровати и хотя бы тихонько пройтись по выделенной им каюте, и Хон твёрдо решил нести её на своей спине до... до чего бы то ни было.       В портовом городе чуждой им страны они оставаться не собирались — такое решение было бы слишком очевидным и рискованным, как для детей, ранее не видевших мир. Поэтому было решено двигаться прямо.       Просто прямо.       Без карты и знаний о другом континенте, о расположении на нём городов и деревень, им оставалось только это — бесцельное блуждание до какого-нибудь попавшегося на их пути посёлка, деревни или города.       И они блуждали. Блуждали от одной деревни к другой, пытались покупать на золотую монетку две буханки хлеба и воду, совершенно не зная языка живущих на этом континенте людей, подозрительно смотревших на них и проверяющих едва ли не на зуб их единственный способ выжить.       И радостно улыбаюшихся. Почти как позволивший им остаться на судне капитан корабля.       Хон смотрел на сестру, сжимающей зубы от понимания, что за простецкую еду они платили явно больше, чем она стоила на самом деле, но, совершенно не зная расценок в этой стране, им ничего не оставалось, как покорно принять в качестве сдачи непонятные, маленькие медные монеты и двигаться дальше, всё больше отходя от порта.       Справа давно стала виднеться непонятная, невероятно высокая, чёрная стена, подходить и перелезать через которую ни Он, ни Хон не решались, отчётливо чуя огромную опасность, таяющуюся за ней, и поэтому старались обходить её по широкой дуге.       И они бы и дальше продолжали бесцельно идти куда-то, если бы их в один момент не заметили огромные, словно живые скалы, мужики.       И не привели в свою деревню. ***       Кейл, удобно устроившись в небольшом кресле, вот уже целый час выслушивал перебивающих друг друга, явно соскучившихся по знакомому говору, детей, и нервно тёр виски пальцами.       Что делать с ними, он не знал. Пока.       Можно было взять их с собой, познакомить с Чхве Ханом и отправить в ту же школу, что и его, чтобы они друг за другом приглядывали; а можно было оставить их здесь, под защитой деревни Гленн и Старейшины Борга, но... смогут ли они выстоять против обученных ассасинов?       Воины деревни Гленн были больше боевиками, танками, уважающими лишь грубую силу, и кошачья игра под покровом ночи явно будет их слабой стороной.       Кейл задумчиво приложил пальцы к подбородку.       Или он мог отдать этих детей под ответственность Рону.       Все трое были уроженцами Восточного континента, и Рон, также являющийся раньше наёмным убийцей, мог многому этих детей обучить.       А чуть больше, чем через полгода, их можно было спихнуть вместе с Чхве Ханом в Трисс — судя по рассказу, дети умели как минимум пользоваться полезными, целительными травами, что уже шло им в плюс.       Что ж, решено!       Рон, жди новых подопечных!       Стремительно встав с кресла и кинув пронзительный взгляд на стоящего в шоке Борга, Кейл вопросительно поднял брови:       – Ты же понимаешь, что секреты должны оставаться секретами? – Выставлять напоказ своё понимание и умение говорить на языке Восточного континента Кейл не собирался.       – Естественно, молодой господин Кейл. – Борг кивнул и добродушно улыбнулся, потрепав насупившихся, напряжённых детей по волосам. Те вздрогнули и оскалились, показав в предупреждение острые клыки.       Старейшина Гленн лишь громко рассмеялся на это и вышел из комнаты, махнув рукой:       – Что ж, раз с этим разобрались, то я устрою настоящий пир в честь приезда дорогого молодого господина Кейла!       Кейл на это восклицание только поморщился, после чего перевёл взгляд на Он и Хона.       – Вы поедете со мной. Сейчас я вас познакомлю с вашим будущим... м-м, наставником, а завтра отправимся в путь.       Раз деревню Гленн, за исключением сбежавших гибридов, больше ничего не беспокоило, Кейл оставаться здесь дольше необходимого не собирался.       Брат и сестра в ответ лишь слегка кивнули, переплетя пальцы.       Их ждала очередная неизвестность.