***
Касуми болтает ногами в воздухе и смотрит на чёрные волны, плескающиеся где-то внизу, пытаясь взобраться по стенке. Ей разрешили выйти под внимательным присмотром на крышу тюрьмы. Она сидит на краю, положив руки на невысокую перекладину, что на деле не могла спасти от падения. Внизу под ногами — тонкая решётка под высоким напряжением. Ещё ниже — море. Даже если бы решётки не было, Харада бы все равно не рискнула бы прыгнуть. Это опасно. Ей кажется, что она слышит жадное голодное чавканье моря, что готово безвозвратно поглотить то, что дают, предварительно размазав фаршем по непреступной стене тюрьмы. Даже если отбросить лирику, это окажется правдой. Если ты сможешь с огромной высоты спрыгнуть и не повредить себе ничего, сильные волны никто не отменял. Пара мощных ударов о стену, и ты пойдёшь ко дну с ужаснейшими переломами. Море неспокойно, голодно, ласкает своими пенными языками бетон и прочий материал, сопровождая это рваным хлюпаньем... Касуми вздрагивает то ли от своих мыслей, то ли от морского сильного ветра. Ранний, холодный, неприятный, залезающий ледяными руками под кофту, от чего её кожа покрывается мурашками, а волоски встают дыбом. Она крепче сжимает стаканчик с ещё горячим кофе, который ей, по доброте душевной, дали, вроде, в бухгалтерии. Пытается согреться, по всему телу пробегает дрожь и этот приступ заканчивается скованными дрожащими движениями плечей. Спать не хотелось. Совсем. Уходить отсюда — тоже. Где-то вдали на берегу размыто видны огни, слившиеся в единую массу. Ещё долго она не сможет ступить на сушу. Ещё рано. И, не смотря на всю ту свободу, что ей предоставили благодаря матери, ей не весело. Скорее наоборот, душа тупо болела, как и раньше... На её плечи что-то набросили. Большое, тёплое, закрывающее всю спину от ветра. Косо смотрит на своё плечо. Тёмно-синяя кофта. — Здесь холодно, — слышится знакомый тихий голос. Она оборачивается с замиранием сердца, смотрит на человека, что пытался поудобнее усесться рядом, а затем слабо улыбается и тихо выдыхает: — Курогири. Он молча кивает, берёт у неё из рук кофе и отпивает, не отводя от неё взгляда. Она прикрывает глаза и прижимается к нему. Молчат. Он в непривычном для неё образе: в водолазке и в каких-то старых затёртых чёрных джинсах — явно кто-то из своего гардероба отдал. Туман чувствует, как у неё дрожат руки, в ответ приобнимает, прижимает к себе сильнее, шепчет что-то непонятное, но глубоким успокаивающим голосом. Слышит, как она пару раз тихо всхлипывает. — Касуми, не нужно. Всё хорошо. Оглаживает большим пальцем её щёку. Влажная. Впервые видит, как она плачет и понимает, что лучше оставить её в покое, дать выплакаться. Она не такая сильная, как многим кажется. Она тоже человек со своими слабостями и проблемами. Курогири судорожно сглатывает, отставляет кофе куда-то в сторону, чтобы его не уронить случайно, приобнимает второй рукой за плечо и просто молчит. Она рвано дышит, изредка всхлипывая и шмыгая носом; спина ходит ходуном, а сердце бешено бьётся у него под рукой. Она успокаивается, дыхание медленно выравнивается. Касуми поднимает на него слегка опухшее лицо; глаза красные, уставшие, ресницы слиплись от слёз, губы вздрагивали. Медленно, осторожно отпускает из рук помятую ткань водолазки, потеряно смотрит куда-то в сторону. Когда в последний раз он видел её такой потерянной? — Успокоилась? — Курогири всё ещё не отпускает её: знает, что так будет лучше. И ему глубоко всё равно на косые взгляды её матери, будто та с интересом и оценивающим любопытством разглядывает его, будто увидела что-то неприятно-знакомое. Харада прячет глаза в ладонях, немного вдавливая их в глазницы, затем вытирает остатки слёз рукавом. Туман наклоняется, клююще целует её в щёку. — Ты тоже теперь чипирован? — голос слегка дрожит, оно и понятно почему. — Целых десять раз. Меня теперь добрая половина тела отказывается слушаться из-за боли. — Извини, ничем помочь не могу, — фыркает Харада и беспомощно разводит руками. Курогири и сам фыркает, видит, как она улыбается, и довольно щурит глаза. Касуми ненадолго прикрывает глаза, покачивается из стороны в сторону, а затем вновь их открывает. — Курогири, мы всё проебали, — она смотрит вновь куда-то вниз на море. Он знает. Знает, что Лиги больше нет: её ещё в конце зимы накрыли, разгромили по самое основание. Кто-то погиб, кого-то смогли словить и посадить. Мастер скончался в тот день. Больше нет их семьи. Пусть и не самой дружной, а, скорее, похожую на свору голодных бешеных собак, готовых перегрызть друг другу глотки. Но семьи. Похоже, теперь они одни лабораторные крысы, отвергнутые всем чёртовым обществом, что теперь готово поглотить, только и ждёт, когда их подтолкнут ближе к краю, облизываясь пенными языками. Ему бы тоже так казалось, если бы не Масами Харада. Казалось, Масами — маленькая брешь в непреодолимой стене между ними и обычными людьми. Такая маленькая, но способная подарить теплящуюся в душе надежду. Настолько маленькая, но яркая, что… Туман поднимает голову к небу. Лёгкие облака быстро плывут по нему. Тонкая полоска растущего месяца еле-еле светила. Ярче были звёзды, щедро рассыпанные по всему небу, делающее его по-настоящему бездонным, бесконечно прекрасным, завораживающим. Примечательна только одна: самая крупная и яркая среди всех своих сестриц. Наклоняется к Касуми, заставляет её поднять глаза, и посмотреть туда, куда указывал он пальцем: — Тогда, может, построим всё сначала?Глава 15
29 декабря 2020 г. в 12:26
Она потирает руки, неспеша гнёт пальца и руки в кистях и локтях. Далеко непривычное ощущение. Разминает плечи, обхватывает их руками, легонько дрожит. Затем дрожь унимается, она протягивает руку и просит помочь ей подняться. Люди, что внимательно следили за ней и готовы были в любой момент заломить ей руки за спину, немного топчутся на месте, переглядываются: всё же боязно. Наконец, один из них принимает её руку и помогает подняться. Она слегка пошатывается, но на месте остаётся. Прохрустывает спиной, наклонившись назад, затем медленно наклоняется вперёд и достаёт ладонями до пола, обхватывает ими щиколотки, ещё сильнее тянется, будто хочется сложиться идеально напополам.
Встаёт, переминается с ноги на ногу. Босыми ногами неприятно стоять на холодном каменном полу. Смотрит на внутреннюю часть своих запястий. Под кожей чёрными пятнышками красовалось два импланта, вживлённых пятнадцать минут назад. Ещё несколько таких же на шее, где-то у поясницы и под рёбрами — рядом с сердцем. Всё рассчитано на то, что ты, будь человеком без причуды исцеления, быстрее умрёшь, чем достанешь хотя бы один из имплантов. Для таких как она был сделан последний шаг: вживление импланта в мозг или что-то около того, она точно не разобралась, но знала, что в домашних условиях так просто его не вытащить.
На периферии замечает знакомую приближающуюся фигуру, поднимает глаза и слабо улыбается:
— Какую щёку подставлять?
Перед ней стояла женщина с уставшим и вечно раздражённым лицом, с лёгким прищуром ядовито-зелёных змеиных глаз, который подчёркивали длинные чёрные стрелки и брови, слегка сведённые к переносице. На голове пышная и прилизанная, будто у гейши, причёска, но без убранства и излишеств. Голубая лёгкая кофта мелкой вязки с узкими и длинными рукавами. В руках — одежда.
— Желательно обе.
Звонкая пощёчина пришлась на правую щёку, её обдало неприятным огнём.
— Больно, мам!
— Это скажи спасибо, что я кастет не достала, Касуми!
Да её тяжёлая рука была не хуже самого кастета: на всех четырёх пальцах было металлическому украшению; Касуми показалось или на большом пальце было обручальное кольцо отца, а на указательном — мамино. В той секте, в которой раньше были её родители, вообще было принято обрубать пальца, но они ещё и кольцами во время кровавого венчания обменялись.
Касуми стискивает зубы и растирает покрасневшую после удара щёку, с наигранной злобой смотрит на мать, а та так же ей в ответ, а затем они обнимаются и одновременно судорожно выдыхают.
— Переоденься, потом побеседуем.
Касуми кивает и принимает свою одежду. Переодевается, наконец, надевает какие-то кроссовки. На неё пытаются надеть наручники, но Масами говорит этого не делать, мол, её одной хватит, чтобы скрутить здесь не только свою дочь, но ещё и всех остальных в этой комнате.
— Ты схуднула, — она окидывает свою дочь быстрым колким взглядом. — Идём. У нас много работы, — запихивает ей в руки пачку сигарет и зажигалку.
Касуми окидывает взглядом всех людей в помещении.
— Здесь же можно курить, да?
Ей утвердительно коротко кивают. Она так же в ответ кивает, достаёт сигарету, закуривает и идёт за матерью. Губы сухие, потрескавшиеся; глаза уставшие, но всё ещё живые. Ей хотелось прилечь, всё тело ныло, будто она не сидела на одном месте долгое время, а всё это время работала.
— Лови каждое слово, дорогуша. Повторять не буду, а тебе ещё подписывать огромную стопку бумаг, предварительно перечитав каждый документ. Хотя, сама виновата, скажи ещё спасибо, что меня от плохих новостей удар не схватил.
— Чтобы тебя и удар схватил? — усмехается Касуми. — Ни за что не поверю.
Примечания:
Вуаля. Последняя глава, но не последняя часть)