Жажда

      Не знаю, сколько времени проходит – но точно достаточно, чтобы я почувствовала себя круглой идиоткой, стоя столбом и шокировано глядя на гостя. С трудом, но все же сдавленно произношу:       – Джексон! Ты тут?       Нет, не тут, блин. Чувствую себя еще большей дурой и заливаюсь румянцем. И пуще прежнего, когда Джексон своим фирменным движением дерзко вздергивает бровь:       – Хочешь, чтобы я ушел? – Конечно, нет! Все еще не рискую открыть рот – наверняка опять скажу какую-то чушь – поэтому просто отхожу в сторону и кивком головы приглашаю Джексона в комнату. И закрываю за ним дверь – нарочно медленно, чтобы дать себе немного времени прийти в себя. Сзади раздается задумчивый голос: – Ты одета иначе, чем в прошлый раз.       Я хотела прийти в себя? Вместо этого теперь вместе с щеками горит шея и даже открытая часть под ней. И уши, кажется. Обернувшись, неловко пожимаю плечами под пристальным взглядом Джексона.       – Да, мне так удобно.       – Выглядит именно так. Что тебе… удобно, – поясняет Джексон на мой вопросительный взгляд. Я недовольно отмахиваюсь от него и мыслей про шелковый халат и вспоминаю события сегодняшнего дня. Улыбка сама собой искривляет губы, когда благодарно киваю Джексону:       – Спасибо за книгу. И за завтрак.       – Рад, что понравилось.       – Еще как! Присядешь? – Джексон кивает и садится на самый край кровати в ногах – как будто боится, что я укушу его. Или что прыгну на него… Занятая мыслями о втором, некоторое время недоверчиво разглядываю Джексона. Он вдруг смущается, и это почему-то растворяет мое собственное смущение. Не хочу провести следующие минуты в неловкой тишине, поэтому максимально беспечно сажусь рядом и тихо спрашиваю: – Что одна кость сказала другой?       Сразу жалею, что рот открыла, но Джексон вдруг заметно расслабляется и с беспечной улыбкой качает головой:       – Не уверен, что хочу знать.       – Где-то я это уже слышала, – фыркаю я, Джексон показательно закатывает глаза.       – Ленивый динозавр. Это было действительно… ужасно.       – О, это я умею.       – Плохо шутить?       – Ужасно шутить, – исправляю я. – Видимо, унаследовала этот талант от мамы.       – Плохое чувство юмора заложено в ДНК? – Джексон смотрит на меня со смесью издевки и какой-то теплоты – второе отзывается приятным ощущением под ложечкой.       – Это определенно гены… – беспечно начинаю я, но осекаюсь, когда Джексон неожиданно хватает меня за ногу и кладет ее себе на колени. Инстинктивно пытаюсь отдернуть ногу, почему-то забывая при этом вдохнуть, но Джексон не дает мне отодвинуться. И не останавливается на этом – закончив рассматривать лодыжку, он касается ее прохладными пальцами. И, боже, начинает массировать там, где болит больше всего. Чувство стыда появляется на долю секунды – почти сразу расслабляюсь и невольно закрываю глаза. – Ка-айф, – тяну я. – Где ты научился?       – Унаследованный талант, – слышу улыбку в голосе Джексона, невольно ухмыляюсь. Хоть и мельком, Джексон упомянул свою семью, поэтому открываю глаза и вглядываюсь в него.       – Неужели?       – Нет. – И замолкает. Выражение его лица не меняется, но что-то неуловимо и одновременно ясно предупреждает «Не лезь», словно на лбу Джексона зажглась неоновая табличка. Неуверенно открываю рот – и сразу захлопываю. Последнее, чего хочу – чтобы Джексон ушел, поэтому послушно закрываю тему и, заодно, глаза. Несколько минут наслаждаюсь массажем и тишиной, пока… – Мои глаза.       – Что с ними?       – Это то, что я унаследовал. От мамы.       – Красивые глаза, – ляпаю я, впрочем, абсолютно искренне. – А чем-то еще твоя мама одарила тебя?       – Надеюсь, что нет, – вдруг выдает Джексон, и у меня ощущение, что перед моим носом захлопнулись ворота. Джексон замыкается в себе и встает. – Мне надо идти.       – Не уходи, – прошу я прежде, чем соображаю, что вообще говорю. Джексон впервые открылся, и я совсем не хочу, чтобы он вот так убегал.       – Я должен. – Но он не уходит – а достает из кармана рубашки скрученные листы, перевязанные черной лентой. Руки чешутся взять подарок, но не осмеливаюсь и лишь качаю головой.       – Ты не должен… Ты уже столько всего сделал для меня.       – Это заставляет меня думать о тебе, – Джексон смотрит мне в глаза, приподнимая сверток, и что-то внутри щелкает – забираю подарок. Джексон касается прядей около моего лица – уже не в первый раз, будто это стало его привычкой. Эта мысль разливается внутри теплом, и жарче становится, стоит Джексону заглянуть мне в глаза, зажать прядь между пальцами и слегка потянуть. Приходится прикусить губу, чтобы не сказать слова, которые уже давно рвутся языка. Слова, которые в этот раз Джексон, кажется, не против услышать. Джексон впивается взглядом в мои губы, и мне становится совсем жарко.       – Открой подарок, – он практически приказывает – чувствую себя под гипнозом и послушно развязываю ленту. Это оказываются вырванные из журнала Анаис Нин листы. Из всех страниц, что я задумчиво пролистываю, взгляд цепляется за выделенное карандашом предложение.       В глубине души я не отличаюсь от тебя. Я мечтал о тебе, желал твоего существования.       Я перечитываю строку до тех пор, пока в легких не заканчивается кислород – зачем-то задержала дыхание. Вскидываю голову, чтобы сказать хоть что-то, и замечаю, что Джексон уже держит ручку двери и с улыбкой оборачивается ко мне:       – Не перетруждай лодыжку. Завтра будешь чувствовать себя лучше, и я покажу тебе мое любимое место.       – Какое?       – Узнаешь, если послушаешься, – Джексон подмигивает, и я напускаю обиженный вид, только чтобы не растечься лужей по кровати.       – Не честно.       Джексон приподнимает бровь, будто испытывает меня – и уходит, оставляя меня изумленно пялиться то на дверь, то на листы в руках.       На следующий день не знаю, куда деваться от нервов – стою у зеркала и беспомощно заламываю руки. Мейси практически силой надевает на меня фиолетово-черную юбку в клетку, белую блузку и черный пиджак.       – Почему юбка такая короткая, если это школьная форма, – бурчу я. – А может, не надо?.. – стону я, но Мейси все же надевает на меня изящный галстук в тон юбки. Я сразу же ослабляю узел и немного открываю шею. В дверь кто-то стучит, и Мейси аж подпрыгивает.       – Ты думаешь, это Джексон? – громким шепотом спрашивает она. Я задумчиво смотрю на дверь.       – Не думаю, нет.       Но открывая дверь, все же нервничаю. И сразу вежливо улыбаюсь:       – Доброе утро, дядя Финн!       – Здравствуй, Лилия, – дядя бегло целует меня в макушку. – Я зашел узнать, как твоя нога, и отдать тебе расписание. И пожелать удачи.       – Нога вроде не отваливается, хотя побаливает, – признаюсь я и забираю расписание из его рук. – Спасибо.       – Проверь на всякий случай. Я посмотрел, вроде уроки не повторяются. Но лучше перепроверить, чем потом извиняться, – он кивает на лист и ласково хлопает меня по щеке – по-отечески. Настолько, что в сердце просыпается тупая боль. – И не забудь зайти ко мне в офис сегодня. Нам надо многое обсудить теперь, когда ты чувствуешь себя лучше.       – Да, конечно, – киваю я, и дядя, ласково чмокнув Мейси в лоб, уходит. Та закатывает глаза.       – Игнорируй его, он иногда невыносим.       – Он немного напоминает моего папу, – улыбаюсь, и Мейси опускает глаза. Но я успеваю заметить, что в них сверкают слезы.       – Прости, Лили.       – О, только не надо слез, – охаю я, давя собственную грусть. – Это должен был быть радостный комментарий.       – Я… знаю. Просто… Я очень рада, что мы вместе и можем узнать друг друга. Но я чувствую себя полной сукой… – я давлюсь воздухом, Мейси продолжает, – …потому что я радуюсь, зная, что с тобой произошли такие невозможно тяжелые события. Я не должна радоваться…       – Заткнись, ради бога, – ласково перебиваю кузину, беря ее за руку. – Я тоже рада, что мы можем быть ближе. Все в порядке.       – Но ничего не в порядке! Единственная причина, по которой ты здесь – ты должна. И это заставляет меня ужасно себя чувствовать. – Мейси вдруг бледнеет и выглядит еще более виноватой. – И это все звучит, будто я только о себе думаю сейчас. Но это вовсе не так, клянусь. – Мейси пытается отстраниться, но я только сильнее сжимаю ее руку. – Мне просто очень жаль, что тебе пришлось потерять родителей, чтобы у нас был шанс стать друзьями. Это полный отстой, – с полной безнадежностью заканчивает Мейси. Я киваю.       – Отстой, да. Но я поняла, что ты имела ввиду, говоря, что рада шансу стать ближе. Не объясняй. И прекрати чувствовать себя виноватой. Одевайся давай, я страшно хочу есть. Сколько можно тебя ждать! – с улыбкой заявляю я, и Мейси, к моей радости, возмущенно показывает на мою юбку:       – Я помогала тебе…       – Одевайся, говорю! – командным тоном повторяю я и с радостью замечаю улыбку на лице Мейси, когда та отворачивается к шкафу.       Спустя двадцать минут я рассматриваю длинные столы в том зале, в котором была вечеринка.       – Что будешь есть? – деловито спрашивает Мейси, подталкивая меня к ближайшему столу.       – Не знаю. Я могу пойти с тобой и выбрать сама…       – В следующий раз. Пока что тебе надо как можно меньше напрягать больную ногу. Просто скажи, чего хочешь.       – Не знаю, правда. Йогурт какой-нибудь.       – Мюсли?       – Да, – неловко прячу взгляд, чувствуя себя нахлебницей. Мейси убегает, а я послушно сажусь за ближайший к стене стол. Невероятно сложно делать вид, что не замечаю и не чувствую направленных на меня взглядов. К моему облегчению, Мейси возвращается довольно быстро. С нагруженным донельзя подносом.       – Я не знала, что ты пьешь, поэтому взяла чай, кофе, сок… – Молча беру чашку с кофе, и Мейси с трагичным вздохом кивает, отодвигая остальное. – Если ты настаиваешь… Я уверена, что смогу пережить первый семестр только с помощью кофе.        – Мы можем поделить эту чашку на двоих, – хмыкаю в ответ. – Я не хочу нести ответственность за твой храп в классе.       Мейси сразу забирает чашку и под моим удивленным взглядом делает глоток. Поднимает глаза и… давится. У меня от испуга дыхание перехватывает, когда кузина бледнеет, задыхаясь.       – Ради бога, Мейси, да что с тобой все время происходит! – я хлопаю ее по спине, но Мейси, с трудом отдышавшись, кивает мне за спину. Одновременно раздается знакомый голос:       – Это место занято?       Я даже не оборачиваюсь. Хотя, наверное, становлюсь бледнее Мейси. Джексон молча ждет ответа, и, не поворачиваясь, кидаю:       – Понятия не имею, – отвечаю, мало заботясь, о каком месте он говорит. Надеюсь, что Джексон уйдет – и даст мне поесть спокойно, но…       – Отлично, – заявляет он и, спиной чувствую, садится рядом. Поворачиваюсь под сдавленный кашель кузины. Джексон сидит как-то странно – руками облокотился на спинку стула.       – Как лодыжка? – будничным тоном спрашивает Джексон, оглядывая меня с ног до головы. Его взгляд полон незнакомого беспокойства, и я кожей чувствую что-то, похожее на ласку. Прежде чем ответить, отвлекаюсь на движение сбоку – несколько парней садятся за наш стол. Узнаю в них участников «Ордена», о котором говорила Мейси. Снова сосредотачиваюсь на Джексоне:       – Лучше. Спасибо тебе за… вчера.       – За которую часть «вчера»? – коварно уточняет Джексон, и я моментально краснею под теперь более пристальным взглядом – чистой провокацией. Не ведусь на нее и ухмыляюсь:       – За ту, которая включает в себя сообщения.       – Сообщения, конечно, – Джексон криво улыбается. – Мне тоже понравилось. Особенно твои шутки.       – Ну конечно, – недоверчиво фыркаю. – Мои шутки никому не нравятся.       – Мне нравятся. Итак, ты все же решила почтить занятия своим присутствием.       – А ты наблюдательный.       – Какой урок первый?       Достаю из кармана расписание и скольжу пальцем по строкам.       – Литература. Ведет… профессор Маклин.       – У меня тоже этот урок, – говорит один из друзей Джексона. Темнокожий, с обаятельной улыбкой, которую обращает на меня. – Профессор тебе понравится, я уверен, она очень хорошая. Меня зовут Мекхи, кстати. Я могу проводить тебя в класс, если хочешь, покажу дорогу.       Мейси снова тихо кашляет, а Джексон спокойно отвечает другу:       – Ну конечно именно это ты и сделаешь.       Остальные парни начинают дружно хохотать, а я могу только растеряно глазами хлопать, не понимая прозвучавшей шутки. Если это вообще была она. Поэтому делаю единственное, что мне кажется адекватным – улыбаюсь Мекхи в благодарно киваю:       – Спасибо тебе. Если тебе не сложно, я была бы искренне благодарна.       Что-то идет не по плану – парни только громче смеются. Я обращаю на Джексона что-за-нафиг-происходит взгляд, но он только качает головой на друзей и наклоняется к моему уху:       – Не слушай их. Я сам провожу тебя, Лил.       Его дыхание щекочет ухо, и я совсем не хочу отодвигаться.       – Не надо, у тебя другие уроки, – вопреки желаемому говорю я, на что Джексон безразлично пожимает плечами.       – Они подождут.       – Уверен? Не хочу, чтобы ты вляпался в неприятности из-за меня.       – Не волнуйся за меня. Препод безразлично относится к нарушителям.       Завтрак проходит довольно спокойно. Ну, относительно. Парни из Ордена подкалывают меня, но совсем не обидно, даже как-то по-дружески. И дразнят друг друга. Невольно поражаюсь – разница между этими веселыми ребятами и той бандой высокомерных ледяных глыб, которых я встретила в коридоре в первый день, поразительна. И Джексон – один из них. Часть этого живого, динамичного механизма. Сама того не замечая, залипаю на Джексона. Он ловит мой взгляд и вопросительно вскидывает брови, я лишь пожимаю плечами и тянусь к чашке. И, черт, под сверлящим меня взглядом Джексона едва не давлюсь. Потому что взгляд… полон желания – темного, разрушительного. Отчаянного. Такого, что я забываю, как дышать, а сердце сбивается с мирного ритма.       Я уплываю куда-то в глубину этого взгляда до тех пор, пока мелодичный звонок на урок не разрушает чары. Вскакиваю с места, как разжавшаяся пружина, Джексон встает следом и хмуро смотрит мне в лицо:       – Ты не поела.       Да? Даже не заметила.       Джексон протягивает мне сендвич, но я качаю головой.       – Ты тоже не ел. Давай поделим пополам?       – О, нет. Маленькие девочки должны кушать, – Джексон плотоядно улыбается.       – Маленькие девочки в состоянии решать за себя, – отвечаю в тон. – Особенно, когда сидящие рядом мальчики тоже отказываются от еды. – По дороге из столовой ломаю сендвич пополам и протягиваю Джексону. – Мальчикам тоже надо кушать, знаешь ли.       – О, да, я знаю. – Джексон не берет еду. Вместо этого он улыбается поистине кровожадно и смотрит на меня взглядом, полным чего-то, похожего на ужасную жажду. По рукам проносятся мурашки, потому что жажда не относится к еде. Чувствую, что глубина такого странного поведения зависит от связывающей меня и Джексона химии. Необъяснимой, но такой настоящей. Внутри меня что-то тянется к Джексону, и я качаю головой, чтобы стряхнуть наваждение. Джексон идет к выходу, и я за ним. – Какой у тебя кабинет?       Снова тянусь к расписанию, когда сзади раздается голос Мекхи:       – А-двести сорок шесть.       В столовой людно, но Джексону все почему-то уступают дорогу. Я не понимаю подобного поведения, но вопросы пока что оставляю при себе. Молчать становится куда сложнее, стоит Джексону открыть для меня дверь. От непривычного жеста замираю – и образую пробку из учеников. Никто не проходит в дверь. Все ждут меня.       Смущенно минуя дверь, теряюсь в клубке мыслей. Почему студенты так себя ведут? Это не просто популярность Джексона, или страх перед ним. Он тут словно король. Это не нормально. В коридоре нервно прочищаю горло и кидаю взгляд на сопровождающего меня парня.       – Ты что, королевских кровей? К тебе относятся так, будто ты какой-нибудь принц.        Говорю полушутливо, но Джексон обращает на меня полный искреннего удивления взгляд.       – В смысле?       – «В смысле»? Ты ведь не серьезно? – моя улыбка увядает под еще более удивленным взглядом Джексона. – Ты правда не понимаешь, что я имею ввиду, да?       – О чем ты говоришь?       – То есть ты… ты не замечаешь?       Ощущение, что Джексон меня разыгрывает, вот честно. Особенно, когда уверенно трясет головой. Я взмахиваю рукой, сдаваясь, и ускоряюсь. Джексон провожает меня в класс, но он… пустой. Даже учителя нет. Парты, стулья, доска, арочные окна. Все есть, кроме учителя и учеников.       – Эм… Ты уверен, что не ошибся адресом? – неуверенно оглядываюсь вокруг. – Урок начинается через минуты три, и никого…       – Они ждут, когда я выйду или сяду, Лил, – Джексон говорит таким тоном, будто это очевидно. Действительно, как же я не догадалась-то сама. – Когда одно из двух произойдет, они зайдут.       – Ага! – обвиняющим перстом указываю в грудь Джексону. – Так ты издевался надо мной в коридоре. Ты видишь, как к тебе относятся.       – Я не слепой. И даже если бы был, такое не заметить трудно.       – Но, почему? Это же сумасшествие!       – Верно.       – И это все, что ты можешь сказать? – я в ужасе таращу глаза, представляя себя на месте Джексона. Как он может так спокойно говорить об этом, так равнодушно пожимать плечами? Это же словно ловушка, все время быть под наблюдением – как в лаборатории.       – А что мне еще сказать? Я ничего не могу с этим сделать, так чего ради тратить энергию, чтобы задумываться над этим?       В класс заглядывает Мекхи:       – Эй, Джексон, я все понимаю, но урок должен уже начаться. – Мекхи заходит, очевидно, единственный, кто не боится. И хитро улыбается. – Ты собираешься свалить, или будешь продолжать слоняться вокруг и давать всем смотреть, как пытаешься добиться этой девчонки?       Джексон резко оборачивается к Мекхи – и тот отступает назад, поднимая руки, как будто сдается. Я даже благодарна, что не вижу лица Джексона – только его спину. И слышу низкий голос, полный угрозы:       – Я уйду, когда буду готов.       – М-м, Джексон? – мягко обращаюсь я, кинув неловкий взгляд на растерявшегося Мекхи. – Я думаю, тебе правда лучше уйти. Даже учитель не может зайти в класс. Кроме того, не ты ли мне говорил, что я должна стать как можно более незаметной и не привлекать к себе внимания? А ты сейчас помогаешь мне делать противоположное.       Джексон оборачивается ко мне и качает головой, темная челка падает на лоб.       – Это был старый план.       – Старый… п-план? – заикаюсь. – А… когда ты составил новый, могу я узнать?       – Две ночи назад. Я говорил, что это будет непросто.       В животе появляется ощущение сосущей пустоты, словно я падаю с огромной высоты. Две ночи назад – это был день инцидента во время снежной войны. Или как она там называется. Пытаюсь сделать вывод, совершенно неуверенная, что не перевернула все с ног на голову.       – То есть… Ты хочешь сказать, что в столовой, потом по дороге в класс… Это все из-за Флинта?       – Какого Флинта? – Джексон высокомерно вскидывает бровь, за что в порыве злости впечатываю кулак в плечо.       – Джексон.       – Он тут ни при чем. Все так не из-за него, а из-за тебя, – нехотя цедит Джексон, и мой мозг окончательно отключается, когда он тянет руку и снова зажимает мой локон в своих пальцах. И говорит… нежно? – Мне нравится, как пахнут твои волосы.       – Боже… – выдавливаю я, забывая вдохнуть. – Иди. Тебе пора уходить.       И без того едва заметная, улыбка Джексона окончательно исчезает после моих слов, но я продолжаю твердо смотреть ему в глаза. И он нехотя отходит.       – Пришли мне фото своего расписания, – велит он.       – Ладно, – сердито киваю, согласная на все, лишь бы он уже ушел. Джексон ухмыляется:       – Не радуйся так сильно.       – Мне не нужен охранник, знаешь ли! – выдаю я на удивляющей даже меня низкой ноте. – Я хочу лишь учиться, как все остальные. Сама по себе.       Джексон долго смотрит на меня – настолько, что я нервно переступаю с ноги на ногу. Наконец, он кивает – так грустно, что невольно чувствую себя виноватой.       – Я понимаю, Лил. Правда, понимаю. Но я говорил серьезно о том, что для тебя тут не безопасно. По крайней мере, позволь мне присматривать за тобой несколько дней. Пока не выучишь расположение кабинетов. – Я упрямо сжимаю губы, и Джексон вдруг берет меня за руку и неуверенно заглядывает глаза. – Лил, пожалуйста.       И это едва слышное «пожалуйста» что-то переламывает внутри. Возможно, приходит осознание, что Джексон по каким-то понятным только ему причинам действительно за меня волнуется. Может, я сдаюсь собственной необъяснимой тяге к этому парню. Не знаю.       – Ладно. Но только до конца этой недели, хорошо? После этого ты оставляешь меня в покое.       – Как насчет того, чтобы в конце недели обсудить это еще раз? – В глазах Джексона пляшут озорные огоньки, и я дерзко улыбаюсь.       – Наглеешь. Как насчет того, чтобы вовсе забыть, что я согласилась на одну неделю?       – Хорошо, хорошо! Как скажешь! – Джексон отступает, испугано поднимая руки.       – Как будто я поверю, что ты так легко сдашься, – бурчу я, впрочем, с хитрой улыбкой. Джексон отвечает опасным прищуром.       – Я знаю, что делать с отрицательными ответами, когда мне нужны положительные.       И уходит. Класс сразу наполняется народом – отхожу в сторону и ищу свободное место. Мекхи машет мне, и послушно занимаю свободное место рядом с ним. Хотя бы не одна, уже не так неловко.       – Спасибо, – бормочу я, и Мекхи обворожительно подмигивает.       – Не за что. Я прикрою тебя, если что.       Урок оказывается куда интересней, чем я ожидала. Обсуждение Гамлета может казаться скучным со стороны, но преподаватель своим увлечением заражает, кажется, весь класс, и засыпать, как обычно водится, никто не хочет – все внимают каждому слову. Звонок выдергивает из урока резко и неприятно – не сразу прихожу в себя – настолько утонула в теме урока.       Следующим в расписании стоит урок искусств. Студия находится снаружи замка, поэтому из класса прямиком бегу в комнату за пальто и в коридоре врезаюсь в кого-то.       – Прошу прощения! – выпаливаю я в удивленное лицо Флинта.       – Что за спешка, Новенькая?       – Пытаюсь избавиться от тебя, очевидно, – хмыкаю я. – Надо шевелиться, если хочу избежать встреч с нежелательными персонами.       – Это верно, – Флинт одобрительно кивает. – Буду счастлив как-нибудь представить тебя действительно нежелательным лицам.       – Кусаешься, – дружелюбно пихаю парня локтем в бок, а он выглядит так, словно увидел что-то невероятно занимательное.       – Интересно. С этим словом тебе надо быть осторожнее в этом месте.       – Почему это?       – То есть? Ты действительно собираешься делать вид, что не знаешь? – Флинт смиряет меня таким взглядом, что сразу чувствую себя дурочкой. Внутри пробуждается ото сна странное ощущение опасности и непонимания. Как тогда, когда увидела Джексона и Мию в лютый холод на улице в легкой одежде. И когда Флинт, упав с дерева, отделался лишь парой синяков.       Я осторожно подбираю слова, понимая, что впервые позволяю своим опасениям прозвучать. До этого я избегала всяческих пугающих мыслей.       – Я не совсем дремучая, знаешь ли, и осознаю, что тут что-то не так, хоть и не понимаю до конца, что именно.        – Да?       Флинт вдруг оказывается так близко ко мне, что моя грудь коснется его при слишком глубоком вдохе. Киваю.       – Да. И теперь ты, наверное, хочешь сказать, чего именно я не знаю, – обращаю на Флинта полный надежды взгляд, на что в ответ получаю коварную улыбку.       – И в чем тогда будет веселье?       Чувство беспокойства моментально пропадает – я уже не уверена, что оно вообще было. Ведь, по сути, желание дразнить окружающих – такая же часть Флинта, как его неестественно-золотистые глаза и крепкие мускулы. А мои странные мысли – пустое предупреждение о том, чего никогда не случится. Глупость и бессмыслица.       – У тебя странное понятие веселья, честно сказать.       – Ты даже не представляешь, – загадочно улыбается Флинт – так заразительно, что отвечаю тем же, несмотря на ощутимое последние пару минут напряжение. Ловлю себя на мысли, что сердиться на Флинта дольше минуты нереально. Что-то вроде «Флинт-эффекта». – Куда ты идешь? Классы в другой стороне.       – У меня искусство следующее, а я не хочу задубеть на улице, поэтому хочу взять пальто.       – Тебе не сказали про туннели?       – Туннели? – переспрашиваю, не вполне уверенная, что услышала верно. Но Флинт твердо кивает.       – Под школой целая сеть туннелей, и все ведут в разные места около замка.       – И почему я не удивлена, – бормочу недовольно. – В этой школе есть все.       – Поверь, к концу января ты будешь благодарить меня за то, что показал тебе туннели. Но, я должен сказать… – по лицу Флинта расползается коварная улыбка, – …что Джексон мог бы предупредить тебя на счет туннелей, прежде чем отправить тебя в беспощадную, жестокую зиму.       Внутри себя тоскливо вою.       – Неужели каждый наш разговор непременно должен заканчиваться упоминанием Джексона?       – Поверь, я меньше всего хочу о нем разговаривать.       – Заметно. – Красноречиво поднимаю бровь.       – Я всего лишь за тебя беспокоюсь, клянусь. Лили, пойми одну вещь. – Флинт уверенно берет меня за руку. Моя ладонь теряется в его – огромной. – Джексон – непростой человек. Тебе надо держаться от него подальше.       Опять эти разговоры? На этот раз эта чушь вызывает у меня искренний смех, и я его не сдерживаю.       – Не поверишь, Флинт, но он говорит о тебе точно то же самое.       – Ничего не указывает на то, что ты должна слушать его.       – Ничего не указывает на то, что я должна слушать тебя.       – О, так у Новенькой, оказывается, есть коготки! Мне это нравится, – Флинт залихватски подмигивает.       – Какой же ты странный! – это звучит прямо таки комплиментом.       – Это не просто так, детка, – Флинт сжимает мою руку – только сейчас понимаю, что он все время держал ее. Мягко отстраняюсь.       – Так ты покажешь мне ваши подземные туннели?       – Я как раз сам направляюсь туда.       Флинт снова берет меня за руку и тянет за собой. Коридоры становятся все темнее – окна все реже освещают путь. В конце концов, из освещения остаются только факелы на каменных стенах.       – Долго еще? – начинаю нудеть я.       – Минута до входа в подземелья, потом еще около пяти до студии…       Достаю телефон, чтобы проверить, не опаздываю ли на занятие, но забываю посмотреть на цифры, едва замечаю два сообщения от Джексона.        «Расписание??????»        «И, кстати, что говорит пират, когда ему исполняется 80?»       От смеха прикусываю губу при мысли, что я создала монстра. И мне это определенно нравится. Не утруждаюсь ответить на шутку – лишь отправляю фото расписания и прячу телефон в карман – подальше от соблазна начать переписку. Хотя пальцы прямо таки зудят от желания напечатать что-нибудь еще.       – Вау, впервые вижу у тебя такую довольную улыбку, Новенькая, – вдруг говорит Флинт, но я едва его слышу за шумом в ушах – жутко неуютно, не по себе в стремном коридоре. От мысли, какие же будут тоннели, мне и вовсе дурно становится. Флинт подводит меня к арочной деревянной двери с кодовым замком и быстро набирает пять цифр. Настолько быстро, что я успеваю заметить только первые три. Но я думаю не об этом. В груди что-то беспокойно мечется, а голова становится тяжелой, как чугунный котел. Флинт открывает передо мной дверь – и все ощущения, что копошились внутри до этого, меркнут перед неистово орущей интуицией. Она велит мне бежать вон, не оглядываясь. Дальше от тоннелей – и никогда не возвращаться. В ушах будто звенит колокол.       – Пойдем?       Голос Флинта доносится, как сквозь вату. Я нервно указываю на мрачный коридор, достойный фильма ужасов.       – Эм, Флинт ... А другого пути нет? А то выглядит очень уж жутко.       – Да, но это только со входа так страшно выглядит. Зайдешь – будет не так страшно. Обещаю.       Я не знаю, верить или нет, но мне неловко оставлять Флинта сейчас – ведь он так добр ко мне, дорогу показал. И с фальшивой уверенной улыбкой киваю, проходя вперед...       Чем дальше – тем светлее, и коридор все меньше напоминает страшную сцену из хоррора. Вместо темного камня стены теперь выложены светлым, а между ними будто замурованы драгоценные камни. Как в камине, который я видела в первый вечер! Случайно поднимаю взгляд – и спотыкаюсь. Врезаюсь в спину Флинта, но не чувствую, что он ловит меня. Вижу только... черепа. Человеческие черепа в канделябрах среди свечей!       – Что это за место, вашу мать... – выдыхаю я и начинаю пятиться. – Флинт, это место страшнее кладбища в полнолуние. Нам надо уйти отсюда.       Флинт уверенно тянет меня вперед.       – Не переживай так, коридор не длинный.       Я едва ноги представляю и молюсь о том, что не делаю ошибку. Но черепа – черепа блядь! – теперь уже среди камней в стенах – намекают на обратное.       Коридор заканчивается каменным холлом – общим между шестью отдельными темницами. Комнатами за решетками! И я пытаюсь молчать – честно пытаюсь. Но когда Флинт ведет меня через решетчатую дверь в камеру и тянется к висящим на стене ржавым кандалам – моя и без того хрупкая выдержка рассыпается пеплом. Я вырываю руку из хватки. Но мой голос потусторонне спокоен, в отличие от бьющейся в истерике интуиции внутри.       – Я туда не пойду.       Флинт растерянно смотрит то на меня, то на вход в камеру.       – Но тут вход в туннели.       – Не вижу никакого входа. Только клетку. И кандалы.       Флинт смотрит на меня так, словно я веду себя как минимум нелогично.       – Лили, это все не так, как выглядит, честно! Слушай, тут правда вход в тоннели. Когда они были построены сотню лет назад, строители неплохо спрятали вход.       – Слишком хорошо, на мой взгляд. Я туда не пойду. – Упрямо отхожу назад под разочарованным взглядом Флинта. – Я лучше придумаю извинение за опоздание для учителя, чем пойду... туда.       Флинт качает головой и практически умоляет:       – Лили, я не позволю ничему случиться с тобой!       – Да посмотри же на это с моей стороны! Это все выглядит по меньшей мере странно.       – Это не так, я обещаю...       Дверь да моей спиной со скрипом распахивается – и я не ору только потому, что от ужаса перестаю дышать. Но это всего лишь Миа. И она останавливается, как вкопанная, заметив меня.       – Лилия? Ты что тут делаешь?       Флинт отвечает первым – я все еще оглушена страхом и адреналином.       – Я показываю ей тоннели. У нее искусство.       Миа холодно кивает Флинту:       – Отлично, у меня тоже. Я провожу ее.       – Я сам. Мне не сложно, все равно по дороге.       – Зачем тебе эти сложности, – отмахивается Миа.       – Это не сложности. Верно, Лили? – Флинт улыбается как-то пугающе – показывает слишком много зубов. Или мое воображение решило совсем меня с ума свести. Нахожу в себе силы лишь кивнуть – слишком смущена собственным поведением. – Отлично! Пойдем, а то действительно опоздаешь на урок.       Флинт продевает мою руку через свою, согнутую в локте. А Миа вдруг берет меня за другую. И они заводят меня в клетку.       Я потеряно оглядываюсь и сильнее впиваюсь пальцами в руку Флинта, пока Миа хватает висящие на стене кандалы и сильно тянет. В стене с другой стороны приоткрывается каменная дверь, и Миа довольно отряхивает руки.       – Готовы?       Флинт опускает на меня вопросительный взгляд, и я киваю, смущенная сильнее, чем прежде. Истеричка. На ровном месте сцену устроила. Так неловко мне давно не было.       – Прости, – бормочу я Флинту, и он беспечно отмахивается.       – Все понимаю, это действительно выглядит жутко.       – Когда ты потянулся к кандалам... – меня передергивает, Флинт же выглядит, словно я его предала.       – Ты думала, что я тебя прикую к стене?       – Она думала именно так, – все так же холодно кидает Миа и вдруг сердито хмурится. – И правильно делала, я бы тоже тебе не доверяла. Ты выглядишь, как извращенец, с которым в последнюю очередь хочется наедине оставаться.       – Извращенец? – Лицо Флинта перекашивает яростью. Ни к селу, ни к городу у меня в голове всплывает воспоминание, как Мейси убеждала меня держаться подальше от Джексона. Шутки ради, а может, чтобы разрядить обстановку, заявляю:       – Ты знаешь, такой извращенец, который заманивает девушку непонятно куда, чтобы сделать из ее кожи куртку. – Оба моментально оборачиваются и смотрят на меня, как на сумасшедшую последней стадии. И если Миа выглядит хотя бы удивленной, то у Флинта выражение лица смертельно обиженное. Я неловко улыбаюсь: – Да ладно вам! «Молчание ягнят»! Не смотрели?       – Нет. – Резкий ответ Флинта похож на удар хлыстом. Миа прочищает горло.       – На этой... необычной ноте предлагаю двигаться вперед.       И она первая заходит в тоннель, перед этим не то улыбнувшись, не то оскалившись в сторону Флинта.       Этот коридор мрачный, но хотя бы без черепов. Немного расслабляюсь.       Как оказалось, рано. Миа выводит нас в просторный холл, освещенный огнем из большого камина и свечами. Свечами в канделябре, сделанном из черепов, под арочным кирпичным потолком. Мне уже плохо от такого количества пустоглазых костей, и я на минуту прикрываю глаза.       – Почему ты остановилась? – окликает Флинт. Указываю пальцем в потолок.       – Кости! Они, понятное дело, не настоящие. Пластик, искусство и все прочее. Но... это слишком для школы!       – Это правда, – беспечно кивает Миа. Я напряженно улыбаюсь:       – Готическая архитектура интересна, с этим не поспоришь. Но канделябр из искусственных костей? Наводит на мысль про заблуждение о катакомбах Парижа.       – Идем, опаздываешь, – торопит Флинт. Ребята подводят меня к двери, когда слабая дрожь начинает сотрясать пол под ногами.       – Что за... – охаю я, но меня прерывает чужеродный звук. Звяканье канделябра и постукивание черепов поистине жуткие, и я боюсь – страшно боюсь обернуться. Но делаю именно это, – ...твою мать... – говорят мои губы. А мозг... буксует, осознавая, что это не игра воспаленного страхом воображения.       Мы действительно стоим в подземелье во время землетрясения. Мне на голову мелкой пылью начинает сыпаться песок.