Жажда

      Миа бледнеет, глядя на дрожащий над нами канделябр. Я настороженно прислушиваюсь к звукам и тихому треску, будто это как-то поможет побороть панику. Землетрясение не очень сильное – баллов шесть по шкале Рихтера. Но даже это кажется жутким, когда ты, чтоб тебя, под землей – считай, сам в гроб зашел!       – Нам надо убираться отсюда! – высоко восклицает Миа.       – Как далеко до выхода? – мне с каждой секундой сложнее не поддаваться панике. Флинт отрезает:       – Слишком далеко. Шевелитесь!       И они с Мией одновременно срываются с места и несутся к одному из коридоров. Я припускаю следом, и сейчас меня даже не волнуют черепа и драгоценные камни в стенах. Как и беспрестанно вибрирующий телефон в кармане. Сообщения сыплются одно за другим так же, как мелкие камушки – мне на голову. Пол под ногами трясется сильнее, а потом меня даже подбрасывает немного силой подземного толчка. Спотыкаюсь и едва не влетаю лбом в стену, но кое-как восстанавливаю траекторию и ускоряюсь. Флинт кричит мое имя и вскоре – но спустя слишком много ударов заходящегося в ужасе сердца – хватает меня за локоть и практически тащит вперед. Миа впереди нас машет рукой и ощутимо паникует:       – Быстрей, немного осталось!       Я едва дышу от пыли, песка на губах, а сердце молотит сразу во всем теле. Наконец, впереди мелькает дневной свет, и, когда я достигаю Мии, тряска стихает. Пулей выбегаю за дверь, которую Миа придерживает, и хватаюсь за горящее горло. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я нахожу в себе силы выпрямиться и понять, что я на заснеженном дворе.       – Живая, – удивленно выдавливаю, сама не знаю зачем. Оглядываюсь. Сбоку расположен небольшой каменный домик – студия, вероятно. Цель этого сумасшедшего путешествия. Со вздохом облегчения иду туда, мечтая просто сесть и передохнуть немного, но все мысли о передышке испаряются, лишь только я слышу ледяной голос сзади:       – Живая, говоришь?       С трудом сглатываю – не знаю, из-за пыли или опаски – и оборачиваюсь. Этого мне только не хватало для полного душевного спокойствия. Джексон сжимает кулаки от ярости, и я невольно теряюсь, не понимая, чем на этот раз навлекла на свою голову его гнев. Но его взгляд моментально все объясняет: где-то на дне зрачков плещется буря – страх Джексона за меня. Понимаю это за какую-то долю секунды. Джексон выглядит как человек, готовый совершить убийство. И убить он хочет того, кто чуть не причинил вред мне.       – Джексон, все хорошо. Мы в порядке, – как можно спокойней говорю я, хотя в животе ужас узлами скручивается из-за неизвестности – даже предположить боюсь, как этот парень может себя повести в такой ситуации. Джексон медленно сканирует меня взглядом с головы до пят – и не находит ранений. Его кулаки разжимаются, но сложенные в тонкую линию губы никому ничего хорошего не предвещают. Миа переводит луковый взгляд с меня на Джексона, после чего... фамильярно похлопывает того по щеке.       – Не переживай, Джексон, милый, я не пострадала, – с ухмылкой говорит она. Флинт встревает:       – Они обе в порядке. Не за что.       Джексон обращает на Флинта убийственный взгляд.       – Убирайся, – говорит Джексон едва слышно, но у меня по спине бегут мурашки от темных эмоций в его тоне, в его глазах.       – Я и не собирался тут торчать! – запальчиво отвечает Флинт, но с места не двигается. Вместо этого он стоит передо мной и пожирает Джексона ненавидящим взглядом. И ответный взгляд Джексона едва ли теплее.       А я... сыта этим дерьмом по самые уши. Этой непонятной, тупой, детской войной, которую после пережитого ужаса терпеть просто нет сил.       – Как же вы меня достали, – под нос бормочу я, проходя мимо Флинта. Не хочу в очередной раз смотреть, как эти идиоты меряются тестостероном. Иду в студию и непонятно каким образом впечатываюсь носом в грудь Джексона. Он смиряет меня взглядом, полным искреннего непонимания.       – Я велел тебе держаться подальше от Флинта, и после этого ты решила пойти с ним в подземелье?       Твою налево, это очень неправильные слова, когда вместо крови по венам течет адреналин. И черта с два я позволю Джексону предъявлять претензии, даже после того, как едва не померла от ужаса.       – Ты велел держаться подальше? Серьезно?!       Под моей яростью Джексон заметно сдувается и приобретает покаянный вид.       – Ты знаешь, что я имею ввиду.       – Я ничего не знаю сейчас! Кроме того, что опаздываю на занятие. И последнее, на что у меня есть силы – это на ваши причуды и постоянные конфликты. Вы, двое, как дети.       Зло машу сначала на Джексона, потом на Флинта. Джексон вымученно качает головой:       – Лил, сейчас не время показывать характер.       – Мне наплевать, как ты это назовешь. Я устала и меня страшно бесит ваше поведение. С меня хватит. – Я грозно смотрю на Джексона, который все еще загораживает мне дорогу. Меня до сих пор потряхивает от эмоций, и я грозно цежу: – Поэтому прекрати стоять у меня на пути и пропусти, прежде чем я забуду, что пацифистка, и врежу тебе в нос.       Флинт сзади вдруг начинает веселиться:       – Сделай это, Лили. Скажи ему отвалить.       И на этот раз выражение лица Джексона поистине пугающее, как и его рычание. Достаточно громкое, чтобы в студии все замолчали и обернулись к нам.       Просто замечательно.       Рассерженная теперь еще и на Флинта, который отчего-то решил, что я на его стороне, порывисто оборачиваюсь к нему и скалюсь:       – Закройся, пока я не придумала, что сделаю с тобой, после того, как покончу с ним. – Оборачиваюсь к Джексону и говорю без прежней ярости, а скорее устало. – А теперь, пожалуйста, пропусти меня в класс. – Джексон сперва не двигается, но потом нехотя отходит и едва заметно кивает. Мою злость смывает его неожиданным повиновением, и я благодарно улыбаюсь. – Спасибо. И я ценю твое беспокойство, правда. Но это первый день моих занятий, я просто хочу учиться. Без всего этого, – машу рукой вокруг, сама не зная, на что указываю, и быстро захожу в студию под ошеломленными взглядами всех собравшихся, включая Мию и учителя.       В конце дня впервые вдыхаю свободно, стоя в холле наедине с Мейси. С утренних событий я не видела ни Флинта, ни Джексона, слава богу, но члены Ордена по очереди провожали меня из класса в класс. Конечно, все вокруг это заметили и решили, к моему искреннему недовольству, со мной подружиться.       Именно поэтому я искренне обнимаю Мейси, понимая, что вот человек, которого я действительно рада видеть.       – Вот это приветствие! – Мейси тоже обнимает меня, а когда отпускает, замечаю ее наряд. Черный купальник под прозрачной черной майкой с лямкой вокруг шеи, леггинсы в обтяг, и короткая юбка с блестками.       – Неплохо, – одобрительно киваю. – С чего вдруг?       – Иду в зал на репетицию танцев. У меня соло в пятницу на выступлении.       – У вас бывают выступления? Как у группы поддержки?       – Лили, это старшая школа, ау! Конечно, они у нас бывают! – Мейси заливается серебристым смехом.       – Не смейся. Ваша Академия необычна, я бы не удивилась, что у вас тут все не по-человечески. Ну, удачи на репетиции.       – Спасибо! Я найду тебя после, пообедаем вместе. Если не будет новых землетрясений, конечно, – добавляет Мейси, невольно возвращая меня к воспоминаниям о нескольких подземных точках в течение дня.       – Да, в Калифорнии трясло куда реже, – киваю. Мейси задумчиво сдвигает брови.       – Это странно. Прежде такого никогда не было – по крайней мере, с такой частотой в один день. Наверное, ты привезла это с собой.       – Ах, прости, я постараюсь прекратить это. – Мы обмениваемся непринужденными улыбками, прежде чем разойтись в противоположных направлениях. По дороге в комнату в голове почему-то звучит предупреждение Джексона в первый вечер. О том, что я должна оставаться в комнате после полуночи. Сразу достаю телефон и пролистываю пять сообщений – все пришли от Джексона во время землетрясения, а я за весь день даже не удосужилась взять в руки телефон.        «Эй, я думал, что пересечемся на искусствах, но тебя тут нет. Ты потерялась?;)»       Радостное с намеком на флирт сообщение вызывает тоску. Настроение было далеко не таким радужным, когда мы встретились у студии.        «Я должен найти тебя и спасти?»        «Прости, не хочу доставать, просто должен убедиться, что ты не нашла на голову проблем. Квилл и Марк тебя не доставали больше?»        «Эй, ты в порядке?»        «Мне это не нравится. Скажи, что эти придурки не накинулись на тебя снова. Все хорошо?»        «Лил?»       Чувство вины разливается горечью в горле. Он так волновался за меня, а я?.. наорала на него, когда увидела сразу после всего. Чувствую себя свиньей. Звонить не могу – слишком стыдно, поэтому пишу:        «Извини за молчание, не проверяла телефон на занятиях. Ты занят? Не хочешь прогуляться по замку со мной? Если да – дай знать»       Убираю телефон и бездумно поворачиваю направо. В ближайшем классе улавливаю звук удара металла об металл и заглядываю. Две фигуры в масках и белых костюмах умело фехтуют, и невольно засматриваюсь на своеобразную грацию движений. Интересно, дядя Финн разрешит мне тоже попробовать? Я бы с удовольствием занялась фехтованием. Иду дальше – в следующем кабинете парень играет на виолончели. Сразу узнаю мотив «Осенних листьев» и едва на колени не падаю от прострелившей сердце боли. Любимая песня папы. Он обожал сам ее исполнять, часто напевал мотив... Последний месяц со смерти родителей – самый долгий период, когда я не слышала этой музыки.       Неосознанно начинаю мычать мотив, и перед глазами все расплывается от слез. И я резко срываюсь с места, будто меня ударили – бегу, куда глаза глядят, пока не выбиваюсь из сил. Коридоры с факелами на стенах, витиеватые лестницы с высокими узкими окнами...       Рвано дыша, останавливаюсь у одного из узких окон башни. Из него открывается вид на заснеженную территорию Академии, укрытой хрустальной тишиной сумерек. Отдышавшись, иду дальше. Винтовая лестница выводит на дверь, за которой нахожу в алькове уютный уголок, похожий на укромную библиотеку. Камин, полки с книгами, стол и темно-зеленые кресла. Идеальное место, чтобы укрыться и почитать, но сейчас настроения для литературы нет совсем.       Слезы, которые пыталась сдерживать, рвут изнутри на части, и я жалко всхлипываю, тяжело опускаясь в кресло. Хочу стать невидимой, раствориться.       И делаю это – утопаю в своих слезах и тоске по родителям, по потерянной семье, по воспоминаниям – единственному, что осталось. И новых уже не будет.       Вытирая щеки, которые через пару секунду опять намокают, осознаю, что плачу впервые со дня похорон. Плачу по-настоящему, со слезами, тихими всхлипами и трясущимися пальцами. Эта школа теперь все, что у меня есть – потому что мой дом умер вместе с родителями. Это давит еще сильнее. Жестоко и беспощадно.       Время с минут перетекает в часы, а я все сижу в кресле. Небо из вечерней серости уже окрасилось ночной чернотой, а мои слезы высохли, превратившись в тяжелую боль в груди и оставив за собой только опухшие глаза и красный нос.       Покидать эту обитель одиночества и жалости к себе совсем не хочется, но мысли о том, что Мейси будет искать меня – как финальный пинок. Нахожу в себе силы подняться и направиться к двери. Последнее, чего я хочу, чтобы кузина видела меня в таком жалком состоянии. Она или кто-либо еще.       И все хорошо, за исключением того, что кое-кто уже увидел. Джексон стоит в дверном проеме и не сводит с меня пристального взгляда.       – Какого... – пищу я, загораясь гневом и смущением. Но второе пересиливает, и под тяжелым взглядом Джексона опускаю лицо, надеясь, что он тут недолго и не видел, как я растворялась в луже собственных слез. Но что-то подсказывает, что мои надежды напрасны. Тишина длится слишком долго – некомфортная, холодная, поэтому через силу поднимаю взгляд. Говорю приглушенным от слез голосом единственное, что приходит в голову. – Прости, я должна идти.       Джексон морщится, будто я ему причинила неудобства.       – Почему?       – Почему ухожу? Или плакала?       – Ни то, ни другое.       – Я... Понятия не имею, что должна на это ответить, – теряюсь я. Джексон по-прежнему не отводит от меня полный терпения и непривычно добрый взгляд. Странно, что из всех новых знакомых, Джексон – единственный, кто действительно меня понимает. Или мне просто хочется так думать. Помимо Мейси он мне тут единственный друг. А я только и делаю, что наезжаю на него. И я быстро говорю: – Я должна извиниться перед тобой. Прости, что так ужасно вела себя сегодня около студии. Просто иногда ты... перебарщиваешь.       – Как и ты, – пространно отвечает он, выражение лица становится пустым.       – Не удивлена, что ты так думаешь. – Виновато улыбаюсь. Нас с Джексоном разделяют несколько шагов, и он медленно сокращает это расстояние. До тех пор, пока не встает вплотную ко мне, а у меня пересыхает в горле. – Я... я должна идти.       Но стою. Как дура жду, что Джексон скажет хоть что-то. Или протянет руку, чтобы коснуться меня. Но он не делает ничего. Кроме того, что стоит так близко, что я чувствую его выдохи на своем лбу. Секунды, минуты – не знаю, сколько времени мы так стоим. Пока Джексон не шепчет почти с благоговением:       – На что это похоже?       – Что похоже?       – На что это похоже, отпустить себя и перестать сдерживаться?       – Если ты про мою истерику... – смущенно отвожу взгляд. – Прости, я не хотела, чтобы кто-то меня видел в подобном состоянии...       – Не только про это, – тихо перебивает Джексон и глубоко вздыхает. Мне кажется, что он вбирает в себя мой запах, и от этой мысли становится немного душно. – Каково это, быть способной показать свои чувства, когда тебе этого захочется, без страха и беспокойства, что... – Джексон осекается, и я не решаюсь попросить его закончить предложение. А Джексон обходит меня и открывает дверь, которую я до этого не замечала. Проходит в нее, оставляя меня одну. Кажется, разговор окончен, но зачем Джексон оставил дверь открытой? Топчусь на месте до тех пор, пока из-за двери не раздается: – Идешь?       Конечно, иду!       Комната похожа на маленькую и очень уютную гостиную. Книжная полка у стены, мягкий диван, зажженный камин, пара картин на стенах. Стопки книг на полу в разных местах придают комнате особое, ненавязчивое очарование. А в углу... барабанная установка?       Под треск огня подхожу к книгам, как заколдованная. Эта комната выглядит как моя персональная страна чудес. По всему видно, что это личный укромный уголок Джексона. Достаю одну из книг – это оказывается поэзия Йетса. Пользуясь тем, что Джексон не заводит разговор, продолжаю с искренним любопытством исследовать обстановку. На столе нахожу карандашный рисунок красивой женщины. Лицо обладает удивительной красотой, немного дикой. Короткие волосы слегка развиваются, ткань кимоно обрисовывает стройную фигуру. Заинтригованная, наклоняюсь ближе, и тут узнаю и восхищенно восклицаю:       – Это Климт!       – Да.       – Я не спрашивала, – на автомате отвечаю, вглядываясь в подпись в углу картины. И охаю. – Это оригинал, не репродукция! Он же... самый знаменитый австрийский художник! – на мою тираду Джексон даже «да» не отвечает, и я возмущаюсь: – Так и собираешься стоять молча с руками в карманах? Не ответишь мне?       – Ты только что сказала, что не задаешь вопросов, – Джексон откровенно дразнит, я игриво щурю глаза.       – А я и не задаю. Но это не значит, что не хочу услышать историю.       – Рассказывать не о чем.       – Серьезно, откуда она у тебя?       От восхищения картиной у меня руки дрожат, пока я заворожено веду по линии кимоно. Джексон отвечает не сразу:       – Мне она понравилась, напомнила кое-кого. И я купил.       – И это все?       – Говорил, что не о чем рассказывать.       Нас разделяет половина комнаты, и часть меня жалеет, что он не подходит. А другая часть в ужасе от перспективы, что я могу его коснуться. Даже в большем ужасе, чем если Джексон сам коснется меня.       Джексон вдруг едва заметно прикусывает губу – и я замираю. Впервые вижу, как он нервничает. Он отворачивается и пересекает комнату, открывает еще дверь. Лабиринты какие-то, честное слово. Я даже не думаю следовать за Джексоном и вцепляюсь пальцами в край стола, будто он удержит меня на месте, если комната по неведомой причине начнет разваливаться. На мой жест парень закатывает глаза и жестом велит идти за ним.       – Я хочу кое-что тебе показать.       При всех своих намерениях стоять на месте, от чего-то послушно следую по пятам. Внутри просыпается непонятное беспокойство и... предвкушение? А потом и вовсе становится тяжело дышать, когда захожу в комнату, оказавшуюся спальней. Не очень большая, но уютная, с каменными серыми стенами, кроватью, столом. И опять книги. Стопками на полу в разных краях комнаты.       Внутри разливается приятное тепло. Мне совсем не страшно находиться наедине с Джексоном, в отличие от Флинта. Под моим вопросительным взглядом Джексон хватает тяжелое покрывало с кровати и кивает мне.       – Пошли.       У меня воздух в горле встает пробкой, на кровать даже смотреть боюсь.       – Пошли куда? – слабо уточняю. Джексон открывает окно, и я сразу же ежусь под порывом ледяного ветра. – С ума сошел? Я ни за что не пойду в этот холод! – Джексон кидает на меня взгляд через плечо и неожиданно... подмигивает. Я оторопело смотрю на него, будто он обернулся пингвином. – Что это было? С каких пор ты подмигиваешь?       Джексон отвечает полуулыбкой и выпрыгивает наружу. Ругаясь на чем свет стоит, бегу за ним, думая, что он разобьется насмерть. Но нет – Джексон стоит пятью футами ниже и ждет меня. Когда выбираюсь следом, неистово цепляясь за подоконник, осторожно спрыгиваю на широкий – слаба богу – парапет, и Джексон набрасывает мне на плечи тяжелое покрывало. Сразу перестаю трястись. Не скажу, что очень тепло, но, по крайней мере, не совсем безнадежный холод. Благодарность застывает на губах, когда понимаю, что Джексон в рубашке.       – Давай вместе? – отвожу в сторону руку с одеялом наподобие крыла, приглашая Джексона. Он улыбается, но трясет головой.       – Не волнуйся, я в порядке.       – Конечно, я буду волноваться! Ты практически голый на холоде!       Джексон пожимает плечами и опирается спиной не обледенелую каменную стену. От одного вида подобного меня опять начинает трясти, будто я прыгнула в прорубь.       – Я привык.       – Привык? Так, извини, но теперь я просто обязана спросить... – после моих слов тело Джексона заметно напрягается. – Ты что, пришелец? Или робот?       – Я... прошу прощения?       Джексон смотрит так, будто я предложила ему прыгнуть вниз с башни.       – Ты слышал. И не делай такого лица, будто удивлен моим вопросом. Посмотри на себя! – Джексон послушно смотрит на себя, потом на меня – еще более удивленно. Я недовольно фыркаю. – Как будто ты и без всего этого не знаешь, что от одного твоего вида жарко становится.       Я это сказала?! В ужасе захлопываю рот, а Джексон отшатывается, как будто я толкнула его, и автоматическим жестом касается шрама.       – Ну да, конечно, – Джексон делает вид, что ему все равно, но в глазах мелькает боль, и мое сердце сжимается. Не задумываясь, кладу руку на грудь Джексона.       – Перестань. Этот шрам делает тебя еще привлекательнее, если честно. Настолько, что тебя надо где-нибудь запереть. Слишком… сексуально, – едва слышно добавляю я, смущенная своим порывом.       – Нет.       Даже такой лаконичный ответ говорит мне о большем, чем Джексон хотел бы показывать посторонним. И от этого становится еще больнее за него.       – Может, потому что ты сам себя видеть не можешь. Но это правда. Сексуально. – Я повторяю каждое слово, хотя щеки даже на холоде уже горят пламенем. Джексон вглядывается мне в лицо в поисках чего-то, только ему понятного.       – Ты так думаешь?       – Я так знаю. – Твердо киваю, и Джексон переводит взгляд куда-то в небо. Как будто он больше не со мной, а где-то там, среди звезд, и я хочу вернуть его назад. – Плюс, ты никогда не мерзнешь.       – Мерзну, – Джексон с улыбкой просовывает руку под одеяло и сжимает мое запястье. Я вздрагиваю – пальцы действительно холодные. Джексон с интересом изучает мою реакцию. – То есть, позволь прояснить. Из-за того, что я вроде как не мерзну и выгляжу привлекательно, ты думаешь, что я робот?       – У тебя есть другое объяснение?       – Да. Но я оставлю это твоему воображению. Так веселее. – От коварной улыбки Джексона у меня разве что колени не подгибаются. – Спасибо, что предложила поделиться одеялом. Это мило с твоей стороны.       Джексон улыбается теперь иначе – проникновенно, и у меня внутри все зажигается теплом. Киваю.       – Итак, ты скажешь все же, что мы тут делаем?       – Я обещал тебе показать свое любимое место.       – Это твое любимое место? – недоверчиво уточняю я, окидывая взглядом заснеженные просторы. Вдали горы, темное небо подмигивает звездами. Что-то ничего особенно не вижу – не настолько я романтична, чтобы с томлением вздыхать, глядя на ночной небосвод.       – Отсюда все видно на мили вокруг, и никто меня здесь не беспокоит. Плюс… – Джексон смотрит в телефон, – …поймешь через минуту.       – Дай угадаю? Северное сияние?       – Сейчас только вечер, а чтобы увидеть сияние, ты должна встать и прийти сюда посреди ночи, – Джексон с явным намеком подмигивает, я игнорирую заливающий шею жар – или хотя бы пытаюсь.       – Жаль. Я мечтала увидеть. Но если это не сияние, то что… – Поднимаю взгляд в небо и сразу замолкаю. По ночной синеве проносится яркий росчерк, как шар огня, оставляющий за собой след, а потом еще один. От восхищения раскрываю рот. – Что…       – Метеоритный дождь. Они обычно происходят летом, а у нас в это время день, и ничего не видно. Но когда это происходит зимой, это довольно занимательно…       Джексон замолкает, когда я восхищенно вздыхаю, провожая взглядом еще три метеора, оставивших за собой длинные сияющие хвосты.       – Занимательно? Это же потрясающе!       – Я думал, что тебе понравится, – тихо говорит Джексон, и мне кажется, что он смущается. Но я слишком поглощена видом в небе, чтобы повернуться.       – Мне нравится, правда. Спасибо тебе, – говорю спустя несколько минут и все же поворачиваюсь, отчего-то неожиданно смущаясь. Джексон не отвечает – а я и не жду, ведь он никогда не отвечает на мою благодарность. Но Джексон двигается ближе, и нас окутывает ореол доверия, даже интимности. Следующие полчаса мы стоим в уютной тишине, глядя в удивительное небо, сияющее росчерками падающих метеоритов. Восхищение от увиденного неожиданно помогает моей душе успокоиться, и в голове все как-то само собой расставляется по местам. – Это самое потрясающее, что я видела в небе за всю свою жизнь. И, это странно, но то, что я нахожусь тут, смотрю на это безбрежное небо, на огромные горы вдали… Это все помогает задуматься о будущем. Напоминает, насколько я на самом деле крошечная, как и мои проблемы – какими бы они не казались неразрешимыми.       Может, Джексон не просто так привел меня сюда? Эта мысль наполняет сердце забытым умиротворением.       Вскоре метеоритный дождь стихает, оставляя за собой лишь неподвижное темное небо и спокойствие в самых дальних уголках моей души. Но стоит мне посмотреть на Джексона – моментально начинаю нервничать и прикрываюсь ресницами.       – Спасибо тебе, Джексон. Правда.       – Не нужно благодарить меня. Пойдем, становится холоднее.       И тут я возвращаюсь в реальный мир. Мы выпрыгнули из окна. Я совсем ума лишилась, раз не подумала об этом, когда последовала за Джексоном. Ежусь под одеялом, совсем не в восторге от перспективы остаться тут на ночь и ждать спасения. А вдобавок наказания за очевидное нарушение правил.       – И как именно мы вернемся? И под «мы» я имею ввиду себя. Спрыгнуть с пяти футов – это одно. А вот забраться наверх – совершенно другое.       Джексон трясет головой.       – Не переживай, Лил, я позабочусь о тебе. – Он подпрыгивает и легко – непозволительно легко, не прикладывая ни малейших усилий – забирается в окно. Выглядывает и наклоняется ко мне. – Дай руки.       Делаю, как велено – Джексон берет меня за запястья и сразу перехватывает за локти – даже не успеваю почувствовать боль от хватки, а уже оказываюсь в комнате. Более того – зажатая между подоконником и Джексоном.       Мое тело разгорается – но не от температуры в комнате. А от взгляда Джексона – не пустого, как обычно, а пылающего чем-то незнакомым, ярким. И он сфокусирован на мне. От его дыхания мои пряди щекочут лицо, а голос не громче шепота гремит в ушах, когда он говорит:       – Лил.       Мой вдох получается рваным, а кровь медленно превращается в кипяток от мысли, что Джексон хочет меня поцеловать. Каково будет почувствовать его губы на своих? Его руки – на моей талии. Его тело – прижатое к моему. И я не хочу двигаться – мы стоим так минуту, две. Я смотрю наверх, Джексон – вниз, оба окутанные воздухом, ставшим тяжелым, насыщенным электричеством. Я жду – желаю всем сердцем – чтобы Джексон что-то сделал. Хоть что-то. Но он по-прежнему лишь стоит. Слишком близко. Прожигает меня пылающим взглядом, сияющим эмоциями. Живыми, как никогда прежде.       – Непередаваемо, – вдруг шепчу я, как раз в тот момент, когда Джексон начинает стягивать одеяло. Он замирает с руками вокруг меня и с одеялом на моей пояснице.       – О чем ты говоришь?       – Ты спрашивал, каково это – отпустить себя и свои эмоции так, как я сделала. Это непередаваемо, иногда немного пугающе.       Я делаю крошечный шаг к Джексону – и моя грудь касается его. Понятия не имею, что делаю – но останавливаться не хочу. У Джексона скулы едва заметно краснеют.       – Ч-что ты делаешь? – едва заметно запинается он и распахивает глаза шире, удивленный то ли мои поведением, то ли своим. И это почему-то пускает мое сердце вскачь. Касаюсь руки Джексона и вздрагиваю – как будто коснулась льдины.       – Джексон, ты же совсем замерз!       Сразу же стаскиваю одеяло с себя и набрасываю на плечи Джексона. После чего тру его руки от плеч к локтям через ткань в попытке согреть.       – Я в порядке.       – Конечно, ты не в порядке! Я никогда не видела настолько холодного человека, какой ты сейчас! – возмущенная его безразличием к собственному здоровью, тыкаю ему в грудь пальцем. Джексон хмурится.       – Я сказал, что в порядке.       И отходит от меня. Словно стену между нами выстраивает, и у меня внутри все замерзает. Наверное, надо извиниться за навязчивость, но я же не должна чувствовать вину за беспокойство о нем, верно? Поэтому пожимаю плечами, стараясь скрыть грусть и разочарование.       – Мне лучше уйти, уже поздно.       – Ты не должна. – Джексон с неподдельной печалью смотрит мне в лицо, и мне становится еще тоскливее.       – Просто… Я чувствую, что расстроила тебя, а это последнее, что я хотела…       – Расстройство – не верное слово, которое я бы использовал для описания того, что сейчас чувствую.       – Что ты чувствуешь?       Жалею, что спросила так быстро – становится тяжело дышать от страха в ожидании ответа. Я вижу в его глазах самые разные желания, жажду, голод. Но это не может иметь отношения ко мне, и я путаюсь в догадках. Все еще потерянная – но меня тянет к Джексону. Кажется, что нам обоим нужно хоть что-то, чтобы утолить его голод и мой жар.       Поэтому не даю себе время подумать и испугаться – подхожу к Джексону, обвиваю его руками и утыкаюсь лицом в шею. И вдыхаю. От запаха свежести, холода, чистой рубашки и апельсинов голова кругом. Игнорирую то, что тело Джексона моментально напрягается. Я хочу, чтобы он видел, что не он один чувствует что-то.       Джексон двигается – мне страшно, что оттолкнет – но вместо этого он раскрывает руки и обнимает меня за талию, закутывает в покрывало вместе с собой. Это настолько потрясающее ощущение теплоты и уюта, что я сильнее прижимаюсь к шее Джексона, дрейфую в удовольствии.       – Джексон? Можно задам вопрос? О ком тебе напомнил тот рисунок Климта?       – О тебе, – просто отвечает Джексон, посылая разряд тока по моему телу. – Просто тогда я еще не знал тебя.       – А ты… ты никогда прежде не хотел чего-то настолько сильно, чтобы бояться взять это?       – Хотел.       – И что ты делал? – Поднимаю голову, чтобы заглянуть в темные глаза Джексона. Мне кажется, что в них сияют отблески метеоритного дождя. И боль, страдание, собранные со всех уголков небосвода.       – Я решал, что возьму это в любом случае.       И вдруг он наклоняется ко мне и прижимается губами к моим – едва ощутимо и легко, похоже на касание снежинки. Не дико и страстно, как в фильмах, но для меня это куда сильнее. Могущественнее.       И хочу больше. Мне нужно больше.       Джексон, видимо, чувствует то же самое, потому что его руки неожиданно оказываются на моих плечах – и крепко удерживают меня на месте. Пальцы до боли сильно сжимаются, а легкое прикосновение к губам превращается в глубокий и смелый поцелуй. Губы, зубы, язык – какофония ощущений, буйство удовольствия, отчаяния, желания. Отдаться и взамен забрать все. Джексон ласкает мой язык своим, и на задворках сознания понимаю, что благодарна, что Джексон так вцепился в меня – иначе бы упала. Голова кружится, а колени от слабости становятся ватными.       Я целовалась прежде, но никогда – так. Чтобы движения губ вместо вдоха. Будто все тело сейчас запылает, и я ничего не смогу с этим поделать. И не захочу. Ощущение, что пол под ногами трясется, хватка на плечах становится еще крепче…       А Джексон все целует меня, так же, как я его – все яростней.       Мои колени окончательно слабеют, и тут я едва не падаю. И понимаю, что это не просто поцелуй встряхивает меня – это пол трясется.       – Землетрясение! – выпаливаю я в губы Джексона. Он секунды две прошивает меня каким-то животным, бешеным взглядом, а потом резко отпускает меня и отходит – кажется, совершенно не замечая трясущегося пола – и глубоко вдыхает. Сжимает кулаки, словно пытается взять под контроль самого себя. Опять вдыхает. Еще раз, и еще – а пол трясется все сильней. Он настолько боится землетрясений? Я тоже – но не до такой степени, это уж точно. – Эй? Ты в порядке? – надо же, нахожу самый идиотский вопрос из всех существующих в данной ситуации. – Это просто землетрясение, Джексон. И оно куда слабее утреннего.       Джексон смотрит на меня взглядом черным и мрачным, как ночь.       – Тебе надо уйти, – говорит Джексон голосом напряженным, как струна.       – Что?       – Тебе. Надо. Уйти. – Теперь Джексон почти рычит, снова сжимая кулаки, и я невольно тянусь к нему, чувствуя, как мой мир разваливается на части вокруг меня – и вовсе не из-за землетрясения.       – Джексон, пожалуйста…       Вдруг, окно с оглушающим звоном разлетается вдребезги, и еще слышится нечто, похожее на взрыв. Осколки летят в мою сторону, и успеваю только вскрикнуть одновременно с режущей болью по лицу и, кажется, шее.       – Уйди!       Джексон делает шаг ко мне с согнутыми пальцами, будто хочет вцепиться в меня. В глазах горит злость, как тлеющий уголь, а лицо искажено яростью. Это выглядит до того жутко, что срываюсь с места и стремглав выбегаю из комнаты – настолько быстро, как позволяют все еще слабые ноги. Перед глазами все еще стоит бешеное выражение лица Джексона, его напряженное тело. Это не Джексон, он как будто превратился в чудовище. Тянусь к двери, но меня резко накрывает тишина и темнота…