Binding Problem

Он заметил. Хината стягивает с себя рубашку и сердито швыряет ее на пол в ванной. Он снимает штаны и оставляет их в смятом беспорядке рядом с ванной, прежде чем зайти в душ, наслаждаясь потоком холодной воды на его покрасневшую летом кожу, прежде чем она согреет и успокоит некоторые из его болей. Повесив голову, пока вода льется ему на шею, он мысленно пересматривает упражнения, над которыми он и Кагеяма работали в тот вечер, повторяя свои ошибки и наслаждаясь маленькими победами, вновь переживая момент, когда он успешно завершил свой первый прием с перекатом — так-то на самом деле, он полностью забыл об этом до этой секунды — и легкая улыбка пробегает по его губам. Это даже не было тем, что он намеревался сделать, но, может быть, так много был рядом с Нишиноей в последнее время, и это сказалось на нем, действительно чертовски круто. Не говоря уже о высокой пятёрке, которую он получил от сеттера. А потом… ну… -Ты слишком отвлечен, чтобы продолжать тренироваться. Так что теперь он хмурился и налил слишком много шампуня в руки и хмуро на обилее пены что стекала с его лица, когда он мылит свои волосы, шипя на неприятное жжение в глазах из-за него, и шум воды когда она льется на пол странно раздражает, потому что, когда мыло в ваших глазах, каждое ощущение ужасно на миллион градусов, и его ноги скользят по дну ванны, пока он изо всех сил пытается найти мочалку, которой там нет, и, возможно, это было бы хорошо поскользнуться и удариться головой об ванну, потому что тогда он будет мертв, и ему не придется иметь дело с… с… Что, если он заметил? Это ничего не значит! Так что, если мне нравятся его большие тупые руки. И ЧТО. Отмывая мыло из глаз, в глаза будто насыпали песок, и подавляя желание оттолкнуться головой о что-то твердое, Хината бездумно смывает шампунь со своего тела и вытирает себя, избавляясь от пота от тяжелой практики и, надеюсь, от стыда, который пошел вместе с тем, что было после. Это не странно. ЭТО ОН СТРАННЫЙ. Он бьет головой о кафельную стену и закрывает глаза, стоит там и пытается расслабиться под теплым потоком, но он слишком возбужден, слишком нервничает. Слишком смущен. -Раньше ты легко уворачивался от меня. «Думаю, да», или «как хочешь», или «о чем ты вообще говоришь, тупой блять» — все, что он должен был сказать, но нет, ему пришлось волноваться, потому что именно так обстоят дела для бедного Хинаты. Он задается вопросом, сможет ли он повеситься с занавеской для душа. Он быстро понимает, что его душ стал не столько средством для решения его проблем, сколько очередным поводом самоубийств. Он вздыхает и выключает воду; тепло душа немного успокоило его, но теперь он дрожит и не нащупывает полотенце, которое забыл принести с собой, и раздражение, которое он чувствует, переходит в зуд тупой паники и начинает пробираться по его животу еще раз. Он высунул свою мокрую голову из двери, чтобы убедиться, что берег чист — последнее, что ему сейчас нужно, это быть застигнутым голым и мокрым в коридоре… на самом деле, есть довольно длинный список «последних вещей», которые ему нужны сейчас — и торопит пару ног к бельевому шкафу, хватает полотенце и убегает его обратно в ванную. Хината хмурится и прижимает полотенце к голове. Он уверен, что Кагеяма никогда не забудет полотенце. Хотя он позволяет себе хихикать на полсекунды, представляя, как Кагеяма в страхе выглядывает из своей ванной перед тем, как броситься в холл, его волосы мокрые, а лицо покраснело от смущения, но его пресс и плечи идеальные, влажные и блестящие. и он голый — Хината мысленно бьет себя по лицу и оборачивает полотенце вокруг талии. Он размазывает туман по стеклу и надувается на себя в зеркало, затем опускает ладони по лицу и ударяет ими о раковину, наклоняясь, чтобы рассмотреть свое отражение. Его щеки румяные, порозовели, словно его ударили с обеих сторон. Он вроде как чувствует себя так. Глупый Кагеяма. Но его глаза выглядят усталыми. Или еще… ну, устал? В последнее время он не особо хорошо спал, учитывая, что летняя жара кипела его каждую ночь в постели, но недостаток сна обычно не проявлялся на лице Хинаты. И, слава богу, это не повлияло на его энергию в течение дня. Нет, это было скорее психическое истощение. Типа, который поражает только тех, у кого есть внутренние конфликты, или угрызения совести, или женщин перед менструацией… по крайней мере, он читал. Но он точно не чувствовал себя виноватым ни в чем. Во всяком случае, не виновен. Так что, если у него не начались месячные, скорее всего, другое дело. Конфликтный. Да, конечно. Вот и все. Он чувствует противоречие. Конфликт из-за этой причудливой озабоченности, которую он имеет с одним из своих товарищей по команде, которую сегодня вечером яростно подтолкнул к осязаемости случайное замечание товарища по команде о «его рефлексах». Но он может это исправить. Он может, правда? Смущаться — ЭТО его ошибка. Кагеяма на самом деле ничего не знает, поэтому, если Хината снова станет Спиди МакКвикпантсом, все будет в порядке, и Кагеяма откажется от своего дела и остановится… он остановится — Касаясь тебя. Да уж. Это… это нормально. Хината закусывает губу и достает из шкафа зубную щетку. Все в порядке. Конечно нормально. Это не нормально. Он заканчивает готовиться ко сну и натягивает боксеры перед тем, как упасть на простыню, чтобы, несомненно, утонуть в собственном поту, поскольку он провел миллионы ночей в прошлом. В отчаянии сбрасывая одеяла с кровати, он пытается закрыть глаза и не думать о том, чтобы поджариться до смерти, о волейболе или о том, как Кагеяма продолжал смотреть на него, а НЕ смотрел на него с тем странным выражением лица раньше. Он скулит и зарывается лицом в подушку. Конфликтный. Мысль о том, что Кагеяма больше никогда не прикоснется к нему, заставляет его грудь ощущать напряжение — как при обнаружении смерти вашей домашней птицы, или о том, что в мире кончились конфеты, или как при обнаружении, что ему больше не разрешено пользоваться правой рукой… или он так воображает. Ему не с чем сравнивать это чувство, хорошо? Он никогда не чувствовал этого раньше! Но руки есть руки. «Руки есть руки» — вот что он повторяет себе снова и снова. Он вздыхает и переворачивается, протягивая руку к потолку, чтобы рассмотреть его в темноте. Его руки довольно скучные. Маленькие, бледные, неинтересные. Ногти искусанные до крови, и редко, когда у него нет пластыря или двух, а подушечки его пальцев мозолистые и грубые из-за слишком большого количества тренировок. Он все еще может легко увидеть, где безымянный и средний пальцы были сломаны почти три месяца назад, и они выглядят немного криво. В целом, когда он думает об этом, его руки действительно выглядят некрасиво. И это его немного расстраивает. Никто бы не смотрел на его руки так, как он смотрел на руки Кагеямы. Это его вина, что он всегда меня трогает. Что, если бы у меня был какой-то странный фетиш, а? Он должен быть осторожнее! Есть много извращенцев! Он не может просто так трогать людей, волей-неволей! Что если я… Что-то внезапно происходит с Хинатой. Он вскакивает с кровати и стаскивает со стола ноутбук. Примерно через две минуты, когда он совершенно не впечатлен и слегка напуган после поиска в Google «фетиш рук», он отталкивает ноутбук и хватает свой телефон. Может, дело в сеттере. Может быть, у сеттеров просто хорошие руки. ≪ 23:09 Хината: Ты спишь? Он ерзает. ≫ 23:10 Кенма: да ≪ 23:10 Хината: пришлите мне фото своих рук ≫ 23:11 Кенма: [[ПРИКРЕПЛЕННАЯ ФОТОГРАФИЯ]] ≫ 23:11 Кенма: ты знаешь, я могу отправить тебе только одну руку за раз. Хината открывает картинку и сразу же ничего не чувствует в том, на что он смотрит. У них, несомненно, красивые руки, нежные… своего рода женственные, но они не заставляют его сердце биться быстрее или что-то в этом роде, они не дают ему стояка — а было бы так, ну, извини, Кенма — но они этого не делают, так что Хината не уверен, чувствовать ли ему облегчение или беспокоиться. ≪ 23:13 Хината: спасибо ≫ 23:13 Кенма: нет проблем Он любил Кенму. Никаких странных вопросов, никаких требований о продолжении. Он классный парень. КЛАССНЫЙ ПАРЕНЬ С ТРАГИЧЕСКИ СРЕДНИМИ ВИДОМ РУКАМИ. GODDAMMIT КЕНМА. Так что ручной фетиш отсутствует. Хината в раздражении плюхается на спину. Он должен спать. Сон прояснит ему голову, и завтра он сможет подумать и придумать… кое-что. Да. Сон должен помочь. Теперь, как это происходит снова? Он шевелится несколько минут, а затем бросается на живот и обратно. Он чувствует, что буквально тает в своем матрасе, и удивляется, как Кагеяма борется с бессонницей, определенно не помогает ему чувствовать себя менее возбужденным. Яростно упираясь пятками в кровать, он пытается заставить себя уснуть, но почему, черт возьми, как это вообще может сработать, ему непонятно. Лихорадочное истощение еще больше погружает его в пропитанные потом простыни, и его разум полон образами рук в волосах, а ноги продолжают дергаться, как будто он все еще ныряет за мячом. Он понимает, что, должно быть, заснул прерывистым сном, потому что внезапно его часы горят с 1:30 утра, издеваясь над ним, возвращая его в сознание, и Хината хочет, чтобы у него была подушка, чтобы бросить в них, но по какой-то причине они полностью лежат на полу. изножье его кровати. С громким ворчанием он поднимается с кровати, хватает подушку, бросает ее о край кровати и засовывает в нее лицо. Может быть, сон задом наперед может помочь. Что? Он в отчаянии. Но сейчас 3 часа ночи, и он больше не может этого выносить. Каждый разрозненный сегмент сна пронизан вспышками рук в его волосах или глубокими бесплотными голосами, говорящими ему, что он слишком отвлечен, что его внимание ускользает. Все внутри него похоже на змей. И когда он снова опасно висит на грани бессознательного, голос возвращается. «Ты явно слишком отвлечен». Он переворачивается. Я не отвлекаюсь. «Ты отвлечен». Он перекатывается назад. Нет я не. 'Ты.' Заткнись, Кагеяма! Его пальцы дергаются на влажной подушке, и он изо всех сил пытается думать о приятных вещах, мягких утешительных вещах, которые могут увести его за много миль от этой душной спальни и погрузить в сладкие объятия отдыха на последние несколько часов ночи. ; но единственный образ, который ему удается вызвать, — это знакомый — не такой уж неприятный, но не тот, который спасет его от пыток бесконечной ночи, однако он все равно цепляется за него в своем отчаянии. Их борьба начинает воспроизводиться в его голове, как зернистый старый фильм, и всегда кажется, что это было так много жизней назад, и, вероятно, не должно быть так утешительно, но это всегда так. Но мелкие детали начали искажаться с каждым повтором, о чем Хината почти не замечает. Все началось с мелких вещей, таких как изменение освещения или того, были ли двери спортзала открыты или закрыты, а цвет тележки с мячом теперь стал более темного оттенка синего. Кагеяма больше не выглядит таким разгневанным, а Ячи был там? Хината не может вспомнить. Хината начинает падать, ускользая в темноте сна, в то время как последнее воспоминание клубится в его черепе, как струйка дыма, следуя за ним в дымку беспокойной дремоты. Его щека сильно прижимается к животу Кагеямы, и его руки напрягаются в их борьбе. Кроссовки скрипят по полу, и он чувствует, как его пальцы наматываются на ткань — ткань, пахнущую потом и чем-то, что может быть злобой. Этот землистый аромат Кагеямы, который лишь немного отличается в зависимости от того, что он носит, и любимая версия Хинаты — это Кагеяма в его футболке во время и после игры, что может быть отчасти отвратительным, но напоминает Хинате и о взлете победы, и о душе. — сокрушительное жало с трудом заработанной потери, но с этим всегда приходило обещание расширенных практик, которым нужно следовать, желание добиться большего и подтолкнуть себя к своему партнеру и остальной команде. Но в основном его партнер. Но также и остальная часть команды. Но в основном- Но теперь он озабочен тем, чтобы прижаться лицом к запаху и белой футболке, закрывающей четко очерченную грудь указанного партнера, и Кагеяма больше не отталкивает голову, а эти мягкие руки проводят пальцами по его волосам. « Пожалуйста, не стриги их». Щекотка теплого дыхания на его черепе заставляет его сердце чувствовать легкость, и тренажерный зал падает, и вместо этого они стоят в желтом свете уличного фонаря перед его домом; он слегка вздыхает, когда рука Кагеямы скользит к его шее, и Хината чувствует, как он растягивается на носках, и что-то более мягкое, чем руки сеттера, касается его губ так слабо, теплое, нежное и невозможное. И, черт возьми, эти более мягкие, чем это возможно, губы приоткрываются под его собственными, и внезапно они разделяют воздух, и Хината ничего не знает о поцелуях, но он стонет в рот Кагеяме, потому что Кагеяма делает это так хорошо, Кагеяма всегда делает так хорошо, и Кагеяма тоже стонет, хватаясь за волосы Хинаты и прижимаясь к нему… Глаза Хинаты распахиваются. Да ладно тебе, королева драмы. Как будто ты впервые об этом подумал. Он был прав. Он был так прав. Это было было не первый раз, когда он думал о поцелуях Кагеямы. Но на этом все всегда заканчивается. Это никогда не перерастает больше чем в невинные поцелуи, но теперь он горит не только из-за летней жары, но и из-за очень очевидной проблемы с тем что прямо сейчас упирется в матрас. Хината стонет и соглашается с требованиями своего тела, бросив на часы последний гневный взгляд. У него есть около трех часов до того, как будильник вытеснит его из постели, и, возможно, выход, наконец, поможет ему достаточно успокоиться, чтобы выспаться без перерыва. Он перекатывается на спину и засовывает руки в боксеры, слегка вздрагивая от ощущения, как его рука обвивается вокруг себя, влажная не только от пота, так что для начала требуется всего несколько движений качая бедрами в кулак. Он задавался вопросом, промокают ли другие парни почти от любой стимуляции, но он всегда был таким, так что сейчас это не то, о чем он слишком беспокоится. Это делает такие моменты намного проще, поскольку вам не нужно возиться с маслом или плевать на руку (фу), чтобы сделать процесс более приятным. И он даже не знает, о чем на самом деле думает, но его глаза зажмурены, и он тяжело дышит, дрожит от удовольствия на фоне истощения, но он может чувствовать тело Кагеямы, прижимаясь к нему, и большие руки мягко бегают вверх и вниз по его бокам и сжимают вокруг его запястий, и, может быть, они в клубной комнате, или, может быть, в спортзале, или в его спальне, или, может быть, они на гребанной луне, но Хинате все равно, потому что он снова может попробовать эти губы, он может почувствовать бедра Кагеямы срочно прижимаются к его собственным, и, когда он полностью овладевает собой, он не задается вопросом, когда, черт возьми, он научится носить чертову рубашку, когда он это делает, или, по крайней мере, спрятать коробку салфеток в своей комнате, потому что он просто все равно собирался вытирать его забрызганный беспорядок предметом одежды, или правильно это или неправильно, потому что прямо сейчас у него кружится голова от ощущений Кагеямы. Его грудь все еще часто вздымается, когда он разводит пальцы, чтобы рассмотреть липкую паутину, и его глаза опускаются на беспорядок по всему торсу — по крайней мере, на этот раз он не подошел лицом к лицу — прежде чем он сел, чтобы снять свои грязные боксеры. и лениво вытирается, роняя их на пол, чтобы заняться утром. Отказавшись от еще одной пары нижнего белья, он драматично закрывает глаза рукой. И теперь он чувствует себя опустошенным. После этого он всегда чувствует себя опустошенным. Хорошо, да. Об этом он тоже соврал. Мало того, что это был не первый раз, когда он приходил к мыслям о глупом Кагеяме, обнаруживающем, что с него капает сперма и ощутимое беспокойство, это был не второй, третий или что-то еще, может быть, сто миллиардов раз, потому что, как бы то ни было, он потерял след много лет назад, а теперь он слишком хорошо знает упражнения. Кагеяма привлекателен. Он знал, что привлекателен, как только он появился снова в его жизни. А Хината — здоровый гормональный мальчик-подросток, но он не ожидал, что это выйдет из-под контроля, как это произошло. Он даже смотрел других парней — на одного из легкоатлетов было приятно смотреть, а у какого-то парня из бейсбольной команды были действительно красивые глаза, и, возможно, он когда-то думал о Сугаваре менее чем невинно… даже если все они в конце концов растворились в образах Кагеямы — так что он вполне вероятно был геем, ну да ладно. Правильно? Лев был геем. Хината знала это всегда. И он был почти уверен, что Оикава гей, хотя девушки собирались вокруг него, как канюки. Хорошо, если кто и был геем, так это Оикава. Так что это было так, как будто он был один. Но он не настолько глуп, чтобы думать, что его влечение к товарищу по команде — это нечто большее, чем совершенно проигранное дело. Кагеяма и его богоподобное тело принадлежат кому-то столь же высокому, как будто он может быть моделью, если они захотят, и он никогда за тысячу жизней не будет интересоваться низким, бледным, Хинатой. Что бы он мог ему предложить помимо волейбола? Вне дружбы, где они граничат с ненавистью? И даже этому однажды придет конец. И это он знает. Это всегда будет просто еще одна бесконечная ночь; желая, чтобы он мог спать, вместо того, чтобы заново переживать каждый бессмысленный косой взгляд и прикосновение кончиков пальцев, которые имеют для него слишком большое значение в такие моменты. Теперь он знает, что он заплачет. «Отвлеченный». Нет. Нет, это неправильное слово. Теперь он знает, что собирается сказать себе, что завтра будет другим; может быть, завтра он что-то выяснит, или, может быть, Кагеяма наконец даст ему повод ненавидеть его, или, возможно, эти чувства просто исчезнут сами по себе. Или может просто… что-то еще. Что-нибудь еще. Ради Бога, пусть завтра будет что нибудь еще. 'Отвлекаешься' Он не отвлекается, и это не из-за отсутствия попыток. Ему хотелось бы, чтобы его можно было отвлечь, чтобы его попытки найти отвлечение наконец принесли ему некоторое подобие облегчения. Но лгал себе, говоря себе, что это поверхностное увлечение руками или телом Кагеямы не распространяется дальше этого, потому что, по крайней мере, с Этим он может справиться. Он убил бы, чтобы отвлечься. Но это не так. И каждую ночь одно и тоже. Он даже не может вспомнить, как это было до того, как эта штука пустила корни в его грудь. Дело не только в мягких руках Кагеямы или его безупречном теле; его тупое лицо пугало его раньше, а теперь оно находит его безумно красивым. Это то, как он себя ведет, ритм его голоса, те маленькие ухмылки, которые улавливает Хината, которые предназначены только для него, то, как Кагеяма до сих пор не нашел неловкого способа попрощаться, когда они расходятся во время прогулки домой. и сияние в его темно-синих глазах, которое появляется только тогда, когда он видит то, что ему действительно нравится. Это то, как он сворачивается в себя, когда спит, и то, как он до сих пор называет его тупицей без всякой злобы в голосе. Именно так Хината наблюдал за его личностным развитием в течение последнего года. И да, да, он, очевидно, любит эти руки, потому что они бросаются к нему, они портят его футболку и его волосы, но у него никогда не было бы этого иначе, потому что они принадлежат Кагеяме. Но симпатия к Кагеяме Тобио всегда была за пределами возможностей. Но сегодня… сегодня все по-другому. Потому что он заметил. И только что семнадцатилетнее сердце Хинаты не знает, как отличить подобные чувства от любви или того, что на самом деле считается нормальным или ненормальным, но он поставил свою волейбольную карьеру — он бы поставил свою жизнь — на то, к чему он только что пришел, понимать. И это, это он знает, отличается. Он знает, что это ново. Это тоже во всем виноват Кагеяма. Это понимание, это осознание, кульминация всего того, что для него так далеко не впервые. Это первое. Это признание. Это осознание самого себя. Это изменение его распорядка. Потому что он заметил. Слезы тихо текут на его подушку, он прижимает руку ко рту и закрывает глаза, потому что, возможно, если он будет достаточно сильно надеяться, это его прозрение исчезнет и умрет. Но это невозможно. Теперь он знает — и пути назад нет, — что он безнадежно влюблен в Кагеяму.