Знаменитый питерский гей

      Статья в «Википедии» настойчиво сообщала Антону, что Попов Арсений Сергеевич действительно обладает званием «Заслуженный артист Российской Федерации». Удостоен таковой за заслуги в области хореографического и музыкального искусства. Балет он пляшет, короче говоря. Плясал, если быть точным.       Антон понятия не имел, что ему делать с этой информацией, а просто укладываться в голове она напрочь отказывалась. Арсений, тот самый, что ещё буквально вчера так откровенно приставал к нему в баре и бухал в три рыла, что крутит задницей направо и налево и разводит депутатов на квартиры в Москве, он — и балет? Люди, чтобы на него посмотреть, билеты в театр покупали? Быть такого не может.       А оно было.       И от этого Антону почему-то вообще не весело.       Если говорить самым честным образом, Антон от искусства был очень сильно далёк. Всё, в чём заключался его опыт приобщения к прекрасному, было парой походов в театр в детстве и просмотр ежегодных завываний эстрадных звёзд на «Голубом огоньке» в канун Нового года среди своих бабушек и дедушек. И то, последнее прекрасным можно было назвать с сильной натяжкой. Книгам он в детстве давал отдыхать, даже не прикасаясь к ним, а навёрстывать упущенное начал уже во взрослой жизни, правда лишь через методическую литературу по сценарному мастерству.       Короче говоря, к миру высокого искусства Антон никогда не прикасался, и оттого, пожалуй, оно и имело для него образ чего-то священного и недосягаемого. Что уж говорить о тех, кто это искусство непосредственно создавал — сверхлюди, не иначе. Боги на Земле. Потому осознание того, что Арсений по всем параметрам принадлежал к этим «сверхлюдям», ломало всё в Антоновой голове напрочь, оставляя внутри какое-то неприятное послевкусие разочарования. Как возможно, что такой человек, как Попов, с его взглядом из-под ресниц и постоянными подкатами без откатов, являлся тем, кто создавал такую сакральную вещь, как искусство? Тем не менее все факты вкупе с недавним разговором в Пашиной машине заставляли туманный пазл в голове Антона складываться в очертания какой-то довольно неприятной картины.       В любом случае, работать надо было, а дома просиживать вообще не хотелось, поэтому Антон откинул раздумья о странном экземпляре по имени Арсений куда-то на будущее и отправился с ноутбуком под мышкой в «девятку».       Возможно, Антон начинал понимать Пашу с его постоянной тягой в этот бар. Хотя, может, он и ошибался, потому что Волю, как и всех остальных, это место привлекало вечером, а Антона — наоборот, утром. Как-то ему понравилась та пустынная атмосфера, что царила в «девятке» при свете дня. Будто всю энергию из бара выкачивали за ночь его посетители, наутро оставляя после себя вакуум, в котором бесцельно шатались сотрудники, не зная, чем себя занять. Иногда это были сонные Ира с Оксаной. И Антону нравился этот вакуум, он великолепно давал ему сконцентрироваться, а шарахания официантов на заднем плане превращались в необходимый фоновый шум, потому что в абсолютной тишине Антон работать тоже не умел.       Когда около полудня бар был удостоен появления в нём Арсения, Антон был слишком занят, чтобы обратить на это много внимания. Равно как и для того, чтобы на протяжении последующего часа замечать невнятные порывы Арсения подойти к нему. Тот сдался, когда Антон закрыл крышку ноутбука, чтобы ответить маме на сообщение: видимо, посчитал это подходящей возможностью. Боковым зрением Антон запечатлел, как элегантно тот подсел к нему рядом на диван, подгибая одну ногу под себя и вновь (серьёзно?) упирая подбородок в кулак.       — Опять работа?       — Опять ты? — Антон поднял на него глаза, чуть улыбаясь, чтобы показать, что грубости за этим вопросом не стоит.       — А чем тебя так не устраивает моё присутствие? — спросил Арсений, прищуриваясь и скрещивая руки на груди.       — Да ничем, на самом деле, — пожал плечами Антон. — Просто спор ты, вроде как, уже проиграл, и теперь я не в курсе цели твоих ко мне подкатов.       — А кто сказал, что моя с тобой непринужденная беседа, — интересно он обошел слово «подкат», подумал Антон, — должна быть исключительно по причине какого-то глупого спора?       — А, то есть ты уже по инерции? Дело привычки — к мужикам лезть? — улыбнулся Шастун.       — Грубиян, — протянул Арсений, беззлобно сморщившись.       Антон рассмеялся искренне. Несмотря на то, что он про Арсения узнал вчера ночью после того, как они с Пашей разошлись по домам — а мысль эта при взгляде на Попова нет-нет да всплывала, — тот был интересным. Определённо. Всё в этом эксцентричном мужчине всплывало знаками вопроса, как в одной из серий «Шерлока» от ВВС, вспомнил Антон, когда детектив сидел напротив голой Ирен Адлер, пытаясь понять, что это вообще за дама такая. Правда Антон сейчас сидел не напротив дамы, а напротив Арсения. И тот пока что был одет: до следующей стадии ещё не дошло. И каждый из этих знаков вопроса любопытно было разгадать, узнать, что же за ними находится.       — Может, выпьем? — промурлыкал Арсений.       — Зачем?       — Ну, проведем с тобой весело время вместе.       — А что, без алкоголя уже нельзя вместе весело время проводить? — спросил Антон, и Арсений чуть стушевался.       — Ну-у, — протянул он с несвойственной своему привычному образу неуверенностью, — можно, пожалуй.       — Пошли прогуляемся? — потянулся и сразу предложил Антон в лоб, как только отметил задней мыслью, что сам уже засиделся.       У него почему-то было предчувствие, что эта просьба будет немного неожиданной для Арсения, но Антон получил прямо-таки садистское наслаждение, когда увидел, как тот завис. Антон широко улыбнулся, выглядя, наверное, отчасти как маньяк, но больно уж много удовольствия он внезапно получил, смотря на то, как резко с Попова посыпались все его привычные в использовании двусмысленные фразочки и попытки флирта. Лицо его в этот момент было просто восхитительным. «Настоящим», — подумал Антон.       — В-в каком смысле? — нахмурился Арсений.       — В прямом, дурик, — смешно произнес Шастун. — Как цивилизованные люди гуляют? Ножками. Топ, топ. Что, не делал так ни разу, что ли?       — А зачем?.. — эта фраза заставила Антона хрюкнуть и закатить глаза.       — Хочу потому что, блин, погулять с тобой, — усмехнулся он. — Ты серьёзно? Ты вчера из штанов лез, лишь бы я с тобой за столиком посидел, а теперь я тебя сам на прогулку зову и ты сливаешься?       — Ничего я не сливаюсь, — уже более уверенно ответил Арсений, чуть надуваясь. Ну точно попугай, других вариантов и быть не может. Он напоследок призадумался над чем-то в своей голове, словно взвешивая что-то, только ему одному известное, но после выдохнул коротко и ответил: — Пошли. Сейчас прямо?       — Да, почему нет?       Попов кивнул больше, наверное, для себя самого и пошел за своей одеждой, пытаясь взять себя в руки.       Чудик.       Они шатались по улицам довольно бесцельно, слоняясь сначала по Тверскому то туда, то обратно, у его конца свернули внезапно и через Садовое оказались аж у Патриарших. Короче говоря, если посмотреть на их маршрут на карте, можно было подумать, что те заблудились. Поначалу разговаривал в основном Антон, отвечая на подкидываемые Арсением вопросы. Его всё вполне устраивало, потому что сам факт того, что этот самый странный Попов шёл с ним рядом, такой забавный в тёплой куртке и шарфом до носа, приносил приятное удовлетворение. Оно так будто было правильным: видеть Арсения где-то, что не являлось баром. Видеть, что рядом с Антоном идет самый обыкновенный мужик. Не какой-то местный парень легкого поведения, что изгаляется самыми различными способами, чтобы его заметил очередной бизнесмен, а простой, точно такой же, как все, мужик. Ну, разве что, чуть привлекательней. Арсений бросил все свои попытки опять подлизаться к Антону уже после минут десяти с того момента, как они вышли из бара — понял, что бесполезно, — и последнего приводили в детский восторг мысли, что вот в точно таком же виде Арсений ходит по торговым центрам, бегает в ближайший Дикси, когда дома закончилось молоко или минералка. Что он вот, ну, обычный человек. Не какое-то бонусное дополнение к бару «Девятый вал», а живой, настоящий человек, у которого есть опредёленный характер, вещи, которые он любит и которые его раздражают. Уже после Антону удалось разговорить и самого Арсения, втягивая его сначала в беседы о чём-то поверхностном. Он выяснил, что Попову очень нравится Тарантино (как режиссёр, потому что как мужчина — ну вообще мимо) и электроника начала девяностых, но его до нервного тика бесит, когда его называют Сеней и намекают на его нарциссические наклонности. Последнее Антон открыл сам, опытным путем. Далее разговоры уже начали входить в русло более серьёзных тем.       Они шли по направлению от Патриарших, и Шастун всё глядел на то, как Арсений держит руки в карманах куртки.       — …и решил уехать оттуда. Родители потом обратно в Омск вернулись, — продолжал рассказывать Попов, смотря куда-то под ноги.       — А они, вообще, как отнеслись к тому, что ты — гей?       — Нормально, — пожал плечами Арсений. — Нет, я, конечно, не думаю, что их эта новость порадовала, но никаких эксцессов не произошло. А потом я просто переехал в Москву, слиняв от всех возможных попыток с их стороны завести об этом разговор.       — Это здорово, — честно высказал своё мнение Антон. — Не думаю, что мои родители отреагировали бы так лояльно, если бы узнали, что я — гей. У нас семья достаточно консервативная. Я поэтому с ними никогда беседы на тему моих отношений и не заводил.       — А ты реально гей? — искренне удивился Арсений, подняв на того взгляд из-под нахмуренных бровей. Его этот факт, похоже, действительно задел и заставил усомниться в своих навыках соблазнения, раз спор ранее в баре был им с таким невиданным прежде позором проигран.       — А, нет, нет, — помотал головой Шастун, понимая, как звучало его предложение. — Я больше по девушкам, всё же, — но тут же поспешил прояснить ситуацию, замечая, как непроизвольно поникло лицо Попова – уж не хотелось того ещё пуще расстраивать: — Но пару раз было в подростковом возрасте.       Настроение его собеседника сразу же улучшилось, а брови заинтересованно взметнулись вверх. Вот что за человек?       — Ну, несколько раз по пьяни ради интереса, а в одиннадцатом классе помог знакомому лишиться девственности, — поведал Антон.       — Его девственности? В смысле... в роли пассива?       — Не-е-е, — захихикал Шастун, и Арсений шокировано рассмеялся.       — Неплохо, неплохо, — помотал он головой. — То есть ты, типа, би?       — Ну, я бы не сказал.       Арсений нахмурился в замешательстве, и всё его лицо выражало один большой знак вопроса. Антон вздохнул и решил в полной мере погрузиться в эту дискуссию об ориентациях, раз дело дошло.       — Ну, смотри, — начал он. — Я считаю, что любовь и секс — разные вещи, хоть одно без второго, действительно, редко бывает. И если в сексуальном плане предпочтения, на мой взгляд, и существуют, как, например, у меня — уже сказал, что больше по девушкам, — то в эмоциональном, мне кажется, вообще разницы нет. Люди тоже разные бывают. В моем же случае — мне по херу. Я кого полюблю, с тем и буду.       — Как очаровательно, — Арсений сложил руки на груди. — То есть, ты — пан?       — Обзывай, как хочешь, — Антон махнул рукой.       Они продолжили свой путь. Солнце сверкнуло слишком ярко, когда показалось из-за облака, заставляя обоих щуриться, но подставить своё лицо тёплым лучам, которых так не хватало в начале декабря.       — А ты действительно занимался балетом? — задал Антон интересующий вопрос напрямую, хоть Арсений эту часть своей жизни в разговоре так и не упомянул. — Пачка, там, пуанты?       Арсений посмотрел на него, щурясь одним глазом, и усмехнулся. Антон не смог разобрать окрас этого жеста, но он, кажется, уловил грусть. Или показалось?..       — Ну, во-первых, — серьёзно начал он, — мужчины в балете не носят пачки. Это исключительно женский атрибут. А вместо пуантов у них — балетные туфли. А так, да. Занимался, — он едва заметно улыбнулся, смотря куда-то впереди себя. — Правда, с пуантами и пачками это ты про классический балет. Я же больше уделял время народным танцам. «Яблочки», там, аргентинские танцы, чешские, — он посмотрел на Антона и весело улыбнулся. Антон не смог не улыбнуться в ответ.       — То есть, без пачек? — уточнил он.       — Нет, ну если у тебя такое большое желание, уж ради тебя могу натянуть, — пожал Арсений плечами.       — Одну только пачку?       Арсений словил его игривый взгляд.       — Ну, можно и так. У всех свои фетиши. Кто я такой, чтобы осуждать?       Они оба отвели друг от друга взгляды, довольно улыбаясь.       — То есть, за классический балет ты не шаришь? — вернулся Антон к первоначальной теме.       — Ну почему же? ...Шарю, — ответил ему Арсений отчего-то ещё более уклончиво. — Я же ему всё-таки обучался когда-то. Просто, понимаешь, классический балет он всё же немного сложнее народного танца, на мой взгляд…       — Ты поэтому в народный пошёл?       — Нет, — мужчина сразу нахмурился. — Хотя причина, соглашусь, веская. Просто меня он со временем перестал так привлекать. Все эти батманы, девлюпе… Дело, конечно, требующее невероятного количества тренировок и практики, но каким-то искусственным мне это всегда казалось. Будто души в этом нет. Потому что, ну, не двигаются так живые люди. Только куклы фарфоровые. В этом-то, конечно, и есть суть классического балета — воспроизводить с помощью своего тела то, что кажется невозможным. Но это — не мой подход, мне важна жизнь в движении.       — А мог бы? — поинтересовался Антон, и Арсений глянул на него мельком, после погружаясь в мысли на мгновение.       — Ну, до Рудольфа Нуреева мне, конечно, как пешком до Америки, — задумчиво произнес он. — Но, думаю, месяц-полтора мне на тренировки, и какую-нибудь роль второго плана я бы потянул.       — До кого? — бессовестно переспросил Антон, и Арсений остановился, а на лице у него горела такая степень возмущения, что Шастун, было, подумал, что он готов бы был хоть без остановки пороть всякую невежественную чушь, лишь бы видеть такие искренние эмоции от Арсения почаще.       — Антон, — всё ещё находясь в шоке, обратился к тому Попов. — Позор. Это же то же самое, что не знать, кто такой Микеланджело или Уитни Хьюстон. Рудольф Нуреев — один из величайших танцоров балета двадцатого века, настоящий талант, — он закончил, снова начиная идти и равняясь с Антоном.       — А ты — не талант?       Шастун обоснованно предполагал, что звание Заслуженного тому не за красивую улыбочку дали. Арсений же посмотрел на него как-то непонятно, будто тот только что выдал полную несусветицу.       — Я ему и в подмётки не был бы годен.       — Брось, — стоял на своем Антон. — Это не делает тебя лохом подзаборным, — от Арсения послышалось тихое «вот уж спасибо». — Я уверен, ты — мегаталантливый чел.       — Ага.       — Ты что, не веришь мне?       — Верю, верю.       — Кончай пиздеть.       — Даже и не начинал.       — Арс, — Антон схватил мужчину за запястье, намереваясь всерьёз убедиться, что это не то, о чём он подумал. — Я абсолютно серьёзен. Ты очень талантливый и приятный человек.       Арсений смотрел на него, щурясь, будто ему делали больно слова, которые говорил Антон.       — Всё, заканчивай.       — Ты очень талантливый, красивый, умный и приятный молодой человек, Арс, и, чтобы понять это, мне хватило лишь один раз позвать тебя побеседовать.       — Антон, хватит.       Чересчур резко помрачневший Арсений отцепил от своего запястья ладонь Антона, скидывая её с руки и морщась, будто обжёгся. Он отвернулся от Шастуна и продолжил идти. Тот всё стоял на месте, смотря ему в спину, и Арсений, заметив это, обернулся на него уже совершенно прояснившийся, спрашивая вдруг так легко, будто того, что было парой секунд назад, и не произошло вовсе:       — Ты так и будешь стоять там, Антон? — улыбнулся он.       Оп-па. Вот и приехали.       Они продолжали идти дальше, и Арсений всё говорил и говорил на отвлёченные темы, но в Антоне энтузиазм блистал уже в гораздо менее высокой степени. Он думал. Множество неприятных мыслей сейчас крутились в его голове, и одна сменяла другую. Просто так он это оставлять не хотел. Проснулся детский азарт, который был близким спутником Антона с самого раннего возраста, и странное чувство где-то глубоко внутри. Кажется, он нашел для себя новое интересное испытание.       Единственным, что отвлекло его от раздумий, стало окно магазина с детскими товарами, в котором тот увидал мягкую игрушку в виде попугая. Мать его, какаду. Антон не мог не остановиться.       — Сука, две тысячи за какую-то маленькую игрушку, — возмутился он. — Я беру. Стой здесь.       Он оставил недоумевающего Арсения стоять на улице и озираться по сторонам, а сам забежал в магазин, по-быстрому совершил покупку и вылетел обратно. Он гордо приподнял попугая перед Поповым, красуясь.       — Ля какой, — выдал он с улыбкой, посмотрев сначала на Арсения, который стоял с безмолвным «боже, ну и ребенок» в глазах, а после переводя взгляд на игрушку, — Всегда попугая хотел.       — У меня в детстве был волнистый, — сказал Арсений. — Потом бабушка во время уборки зимой его вынесла на балкон, и он кони двинул.       Антон посмотрел на него с абсолютно каменным лицом.       — Ну и зачем ты это сейчас сказал?       Арсений рассмеялся.       — Ну, не знаю. Я страдал — и ты страдай.       Антон лишь покачал головой.       — На, держи тогда, — ткнул он попугаем мужчине в грудь, — в память о твоём павшем друге.       — Не, Антош, ты чего? — Арсений замахал руками. — Ты ж себе купил его.       — И дарю тебе, — Антон ткнул ещё настойчивей. — Давай, давай. Вместо букета.       — Да блин, ну Антон, в честь чего? — заныл тот.       — Да просто, сука, так, ну Арсений, — заглянул он в глаза Попову, разводя резко руками, отчего ноги у игрушечного попугая смешно взлетели. — Тебе что, никто так не делал никогда? — Арсений сам как-то съёжился, хмурясь будто в смятении или даже стыде. Антон с ужасом понял — похоже, не делал. — Ты хороший человек, Арс, и нравишься мне, вот я и решил тебе приятно сделать. Подарить… вот этого вот. Люди делают так обычно, представляешь?       Арсений опустил плечи вниз, вздыхая и смотря на того обречённо. «Голубые», — подумал Антон, — «Не бесцветные у него глаза, а ярко-голубые».       — Ты опять?       — Не опять, а снова, Арс, — обрубил тот. — На.       Арсений аккуратно взял в свои руки попугая, принимаясь внимательно рассматривать его. Антон выпрямился, засовывая ладони в карманы и выдыхая клубок пара.       — Как назовёшь? — спросил он.       — Не знаю, — задумчиво протянул Попов. — Тоша.       Антон очень сильно закатил глаза.

***

      В Шастуне резко включился режим детектива, и сам для себя он определил, что ему позарез нужно поговорить с Пашей. Усадив Арсения в такси (пешком тот до дома по неизвестной причине идти напрочь отказался), он набрал друга и очень удивился, когда тот сообщил ему, что находится в баре. Даже для Воли было странным находиться в баре в пять часов вечера. «Оперативниками было принято решение выдвинуться именно туда», — произнес в своей голове Шастун голосом диктора из «Криминальной России» и поехал к Паше, по пути размышляя о причинах его подавленного голоса.       Первым, что бросилось ему в глаза по приходу в бар, была, естественно, белая рубашка Позова, что смотрел на него прямо с порога с каменным лицом и опять (да у него таким образом скоро синдром запястного канала случится) натирал стакан. И только потом Антон обратил внимание на скрючившуюся тёмную фигуру, сидящую за барной стойкой. Он подошёл и присел сбоку от Паши, что держал в руках телефон.       — Ты чего, с Лясей поругался, что ли? — спросил он, всё ещё немного тяжело дыша после улицы.       — Да какое… — отмахнулся Паша, смотря на себя в отражении чёрного экрана. — Этого ещё не хватало. Она — единственный мой островок спокойствия в этом сраном цирке.       — А что же тогда?       — Да этот придурок мне с часу дня не отвечает, — мрачно отрезал он.       — Какой из? — уточнил Антон.       — Да какой, какой, — Воля кинул телефон на стойку. — Граф Графыч наш, Арсений Попов.       — А, — сообразив, что к чему, изрёк Антон, немного удивлённый тем, что Воля так переживал за того. — Так он со мной гулял. Может, просто звук вырубил.       Паша нахмурил брови и с приоткрытым ртом медленно поднял на него глаза.       — В каком смысле — гулял? — спросил Паша, туловищем разворачиваясь к другу. — Когда? Во сколько?       — Да в самом прямом смысле, — пожал плечами Антон. — Просто позвал его прогуляться. Потом в такси усадил до дома. Прямо вот перед тем, как к тебе приехать. Так, стоп. Поз, — развернулся он к бармену, — ты же тут был, нас видел. Почему Паше не сказал?       Тот округлил глаза, вжимая голову в плечи.       — Я вообще не смотрел, с кем он куда умотал, — он перекинул тряпку через плечо. — Если бы я каждый раз запоминал, когда Арс куда-то с кем-то отсюда уходит, у меня бы место на жёстком диске давно закончилось.       Воля измученно простонал, проводя рукой по лицу и разворачиваясь обратно.       — Блядь, Шастун, — выдавил он приглушённо через ладони, в которые он уткнул своё лицо. — Я же тебя просил...       — Во-первых, ты меня не просил, а давал совет, — поспешил оправдаться Антон под раздраженные рычания Паши. — А во-вторых, — он наклонился к тому, пытаясь выцепить хоть кусок лица друга через его пальцы, — не гунди. Нам поговорить надо.       Воля поднял на него измученные глаза. Антон достал из кармана на груди почти пустую пачку сигарет, в которой лежали два аккуратных, заранее приготовленных косяка, и потряс им перед Волей, после чего глянул на Диму.       — Поз, пустишь нас через чёрный ход?       — Да валяйте, — он пожал плечами, мотнув головой в сторону двери в подсобку. — Там даже открыто должно быть с прошлого раза.       Антон перевёл взгляд на Пашу, хлопая того по плечу.       — Пошли давай, там ветра вообще нет. Постоим нормально.       Они оба поднялись со своих мест.       Хоть в этой подворотне и действительно не дуло, на улице всё равно было зябко, поэтому парни поёжились синхронно в своих расстёгнутых куртках. Два мусорных контейнера, лужа из плевков, забитый водосток — идеальное место для переговоров. Антон чиркнул зажигалкой, кидая после этого её Паше. Тот сделал то же самое и затянулся, прислоняясь лопатками к немного выцветшей каменной стене. Антон встал к нему прямо, касаясь стены плечом.       — Паша, мне нужно, чтобы ты мне рассказал пару вещей, — он вертел в руках косяк с интересом. Как-то на этот раз вообще не пробирает — слабая.       — Да? И с чего я должен? — хмуро ответил он, горбясь и рассматривая носки своих кроссовок.       — Давай скажем так, — Антон затянулся и выпустил изо рта густой клубок дыма. — Спортивный интерес. Ну, может, немного личного. Совсем чуть-чуть.       Паша гортанно прохрипел, склоняя голову ещё ниже и сжимая пальцами переносицу.       — Какой же ты идиот, Шастун, — тихо и очень сердито шипел он. — Абсолютный придурок. Я говорил тебе не влезать. Или тебе делать нечего? — он отвел руку от лица, чуть поворачивая голову в сторону парня и делая затяжку.       Антон, в отличие от Воли, был более расслаблен. Он вдохнул ещё раз, во время паузы слыша тяжелое дыхание Паши.       — Да, нечего. И что? Твоим выходом из положения будет просто оставить всё как есть? И насрать на него? — голос его был тихим, немного монотонным, но твёрдым. — Я же вижу, как ты о нем печёшься, значит стоит он того. Ты так за детей своих, наверное, не будешь переживать никогда, как за него переживаешь. Знаешь, что я из этого могу извлечь? Что повод имеется очень серьёзный и помимо того, что он с мужиками за деньги спит, — Антон переступил на другую ногу, теребя пальцами в кармане куртки зажигалку вяло. — Давай по фактам. Ты мне друг? Друг. Самый лучший. Вижу ли я, что ты места себе не находишь, потому что человек, который тебе дорог, ебланит? Ясно и чисто. И только это даёт мне повод попытаться сделать что-то. А то, что после сегодняшней моей с Арсом прогулки я с уверенностью могу сказать, что он — один из самых интересных людей, что я встречал, лишь является вишенкой на всём этом торте из говна. Ну что, дальше будешь меня отговаривать?       — Он сам это выбрал.       Антон тут же поспешил возразить.       — Ой, что-то я о-очень сильно в этом сомневаюсь, — протянул он приторно, покачав головой. — И думаю, что ты сам прекрасно понимаешь, что то, что ты сказал сейчас — чушь обоссанная.       Воля промолчал, смотря в пол сквозь выдыхаемый им дым. Он, несмотря на траву, нервно постукивал носком по асфальту, стоя с пустыми глазами, и, если бы не шум машин в десяти метрах от них, наверное, можно было бы услышать, как надрывно жужжит в его голове рой мыслей. Он вдруг усмехнулся горько:       — Ох и вытянет из тебя эта затея всю душу, Антон, помяни мои слова… Каким бы длинным ни было шило в твоей жопе…       — Оставь эти рассуждения мне, Паша, — сказал Антон. — Давай на сегодняшний день просто уясним: ты хочешь, чтобы Арсений взялся за ум, и я был бы рад тому же. Как минимум, просто из банального любопытства. А там, может, и другой повод найдётся. Логичным бы нам было скооперироваться.       Паша выдохнул, поддаваясь. Он поднял голову выше, всё ещё смотря в сторону стены перед собой.       — Ну и чем, ты думаешь, я тебе помогу в твоей суицидальной затее?       — Пара вопросов, — взбодрился резко и оттолкнулся от стены плечом Шастун, делая несколько шагов к Паше. — Мне знать нужно, чтобы начать разбираться в этом бардаке.       — И какой первый? — Воля поинтересовался, снова поднося становящийся всё более коротким джойнт к губам.       — По какой причине он закончил с балетом?       Паша усмехнулся, бездумно глазея на стену.       — А второй?       — Мы гуляли днём. И он ведь совсем другой в обычной жизни. В нём и грамма той самоуверенности нет, что я видел в прошлые разы. Он.. он... — замялся Антон, пытаясь объяснить то, что чувствует. — Почему он…       — Такой? — закончил за него Паша, наконец-то поднимая на Шастуна глаза и улыбаясь одной стороной рта крайне невесело. Тот, оказывается, прекрасно понимал, что Антон имеет ввиду.       Шастун молча кивнул.       — Ну, — Паша оттолкнулся от стены, подходя к парню ближе, — на оба твоих вопроса ответ, по идее, один и тот же, — мрачно произнёс он, после чего остановился и явно задумался, проводя в своей голове дебаты с самим собой. Когда пауза затянулась, Антон немного склонил голову вбок с приподнятыми бровями, задавая немой вопрос. Паша ругнулся себе под нос. — Сука… — после чего посмотрел на Антона исподлобья. — О том, что я тебе это рассказал, никто не должен знать, понял?       Антон кивнул вновь. Воля вздохнул и начал:       — Ну, думаю, зайти мне надо с самого начала, — он затянулся напоследок, прежде чем заводить рассказ. — Ты прав был, Арса я знаю уже очень и очень давно. Ещё когда я учился познакомились. Ну, ты, может, уже знаешь, как у актеров-студентов знакомства проходят: во время коллективных пьянок. А Ляйсан, хоть и не на актёрском, тоже там была, и с ней этот, — имел он ввиду Арсения. — Ну, как бы, бухают актеры — бухают и танцоры. Так и познакомились. А потом я к Лясе в свободное время бегать начал, так и с ним сдружился. Они же не разлей вода были на своем курсе. На тренировках у них гостем сидел: меня уже выучить у них там успели, — он глянул на Антона, замолчав на мгновение. — Про балет с ним сегодня говорили?       — Мельком, — покачал Антон ладонью из стороны в сторону.       — Так вот, — Воля снова продолжил. — Забудь всё, что он тебе там мог наплести. Опять отнекивался, наверное, говорил, что он грязь из под ногтя — это в его стиле. Забей, он талантливый до невозможного. Поверь мне, — он помотал головой. — Я такого вообще в жизни до этого не видел. На него даже преподы не ругались — а это уже на грани фантастики. Парень — самый настоящий самородок. Будто рождён был для этого.       — А чего он тогда ушёл-то? — недоумевая, спросил Антон. Паша неопределённо качнул головой.       — Был там один парень с ними в коллективе, — Воля встал ровно, взглядом уходя в мысли. — Уже после того, как они выпустились с Лясей и танцевали по первости в одном месте. Кирилл, значит. Ну, и вот, закрутилось у них с Арсением как-то. Тот ушел в это с головой — первая любовь, все дела… А этот Кирилл таким дерьмом оказался. Он сначала ангелочком был, а потом, когда те уже вместе съехались, показал свою натуру во всей красе. Какие гадости он ему говорил при всех… Что такой он, что сякой, и прочее, прочее. А Арсений кушал молча, бегал за ним, как щенок бесхозный. Мы ему говорили, чтобы он одумался, но куда там? Ему чувства глаза слепили. Потом ближе к концу начал приходить с синяком в районе лица стабильно раз в месяц. Кирилл-то лоб был, каких поискать надо. Представляешь? — сам не веря в свои слова, Паша посмотрел на Антона. — И это если он на лице ему живопись свою оставлять не боялся, то что у него на теле тогда было?       Паша покачал головой, ужасаясь от воспоминаний, в которые окунулся.       — Как так вышло-то?.. — тихо выдавил Антон.       — А чё там, дело плёвое, — пожал Воля плечами. — Кирюша-то с виду душка был абсолютный. А к нему — как к пауку. Раз в паутину попадешься, выйти уже не получится. Вот и Арсений не смог.       Оба замерли в повисшей напряженной тишине, каждый думая о чём-то своем. Когда точно с неба тихо начал падать снег никто из них точно сказать не смог бы.       — И он… — начал Антон.       — Ушёл, да, — закончил за него Паша. — Просто взял и бросил то, на что жизнь свою потратил. И всё из-за этой гниды тупорылой. Мы сначала все думали, что он так ненадолго. Посидит дома, отдохнет. Для него даже место держали в коллективе на случай, когда тот вернется. А напрасно. Он первое время вообще из дома не вылезал. Мы к нему приходили периодически, но это всё заканчивалось тем, что мы полчаса со входной дверью беседовали и потом уходили. А затем получилось вот то недоразумение, что ты видел в баре, — Паша растёр носком кроссовка по земле окурок. — Ты ещё прикинь, — уже более весело добавил он, — у этого мудозвона Кирилла потом проблемы с сердцем выявили, и ему пришлось крестик на балете поставить. Вот она — карма, — он, усмехнувшись, посмотрел на Антона, но потом всё равно сник. — Правда, Арсений обратно так и не вернулся…       Они погрузились в тишину. Позже Антон отошел от стены неспешно, бросая окурок в бак с тихим «мда…» и направился было к двери обратно в бар, но Паша схватил его за руку, заглядывая в глаза:       — Ты… — неуверенно начал он, — если там план себе какой-то придумал всё-таки — уж я тебя не сдержу, знаю, но тогда сердечно прошу: доведи его до конца, — Антон видел, как плескалась в его глазах боль и живое отчаяние, пока тот буквально умолял его. — Я тебе в этом больше всех доверяю, не подведи меня.       Антон посмотрел на него мягко, с улыбкой, прикасаясь ладонью к предплечью руки друга, которой тот удерживал его…       — Давай просто надеяться, что шило в моей жопе окажется достаточно длинным.       … и зашёл внутрь.