Знаменитый питерский гей

      Первый снег падал бесшумно на асфальт набережной, на каменные ограждения. И на ладони Арсения, кожа на которых начинала краснеть, но было так весело и легко на душе, что он просто не мог сдвинуться с места. И пускай замёрзла голова без шапки, пушистые чёрные волосы на которой трепали ветра реки, уходить всё равно не хотелось. Поэтому он так и стоял, оперевшись на плиты, смотрел вдохновенно на реку, а снег всё падал и падал — редкий, потому что первый, но Арсений был ему несказанно рад. День сегодня выдался холодный на удивление, поэтому эта робкая проба пера от стоявшей на пороге зимы оставалась лежать и не таяла, крайне медленно укрывая сухой асфальт, заборы, лавки, замеревшие на ночь машины, вообще всё вокруг, включая самого Арсения. Он был уверен, что на его голове могла бы уже давно образоваться белая фата из снежинок, если бы только ветер так увлечённо не игрался с его волосами. Было в этом нечто сакральное, захватывающее. Арсений знал, что буквально через несколько часов, на рассвете, он начнёт таять, а ещё чуть позже, когда его начнут дотаптывать первые проходящие пары ног, медленно разгоняясь по пути на работу, от него не останется ничего, кроме редких влажных следов на асфальте. Но сейчас он не таял, и Арсений стоял, упиваясь происходящим, будто этот снег, словно ластик, стирал грязные следы написанного прошлого, убирал лишние, самые уродливые кляксы, и делал страницы вновь белыми, чтобы на них опять можно было что-то писать. Стояла полная тишина. Именно поэтому Арсению в последний месяц так полюбилась идея полуночных прогулок по городу: величественная Москва, разрывающаяся днём звуками, словно большой улей, на ночь успокаивалась и переходила на уставший шёпот. Лишь отдельные очаги разгорались исключительно ночью, но до них далеко. Здесь же, на набережной, сегодня было тише всего, оттого казалось, что каждый раз, когда очередная снежинка касалась его куртки, носа или ладоней, он мог слышать едва уловимый звон. Снег укрывал тончайшим слоем всё вокруг, а Арсений вдыхал холодный воздух, что ветер приносил с реки, и думал лишь о том, что скоро всё наладится.       Сколько уже его нога не ступала на порог театра? Пару месяцев? Полгода? Звучало как шутка, но являлось правдой. Раньше и подумать было сложно, что Арсений может отделить себя от театра. Более вероятным было то, что как раз таки вокруг него самого обустроится один новый, в котором тот по итогу будет и жить, и спать, и выступать — всё сразу. Но Арсений театр ни в коем случае не бросал, нет. То был лишь необходимый отвлекающий манёвр, после которого он всё равно рано или поздно приткнулся бы к балету вновь. Это было просто логичным стечением вещей. Ему, Арсению Попову, было бы проще умереть, нежели навсегда поставить крест на балете. Он без него — птица без крыльев. Лист без пера. Последние новости вселяли в него невероятный объём надежды.       Уже почти полгода, как Арсений сбежал. Резко, для большинства практически бесследно, лишь бы можно было снова спокойно дышать, и — о боги, — как же это было хорошо. Сам он понимал, что поправится нескоро, что некоторые моменты будут приходить к нему на протяжении ещё очень долгого времени, но с этим можно работать. Сейчас он, будучи без театра, без нормального нервного состояния, без особого денежного дохода, без всего, на чём раньше стояла его жизнь, чувствовал счастье, каким бы парадоксальным это ни было. Несмотря на всё перечисленное, он мог начать плакать от счастья, когда вставал с утра и видел за окном светящее солнце. Его радовало то, что есть такой день, как пятница. Понедельник, в принципе, тоже ничего такой день, но именно в пятницу Серёжа возвращается домой с кучей историй и развязанным для них языком, без тени забот о том, что завтра рабочий день. Радовало, что вчерашним вечером Матвиенко зашёл в Перекрёсток и купил колбасы, и теперь её можно было душевно заточить в одного. Его радовало всё. Всё казалось чудом после последних двух лет его жизни.       Начинало и вправду казаться, что перевернулась новая страница. Слушая последние приходящие к нему новости через радиоприёмник по имени Матвиенко, он не мог поверить, что ему не мерещится.       У Ляйсан будет двойня. Это, вообще, что? Его родная, горячо любимая Ляйсан скоро станет мамой сразу двух. А только вчера, казалось, они сидели в четыре утра около забора на Малом Кисловском, подложив под себя газетку и укрыв представителя женского пола из них двоих арсеньевской джинсовкой, пьяные после дешёвого пива, и напевали песни группы ДДТ, постепенно прибавляя громкость. А теперь она без двух минут мама. Арсений поклялся себе, что встретит её из роддома с дрожащим как осиновый лист Пашей в одной руке и букетом из сыра-косички и пива в другой. Безалкогольного — молодым мамам другое не положено.       Совсем невероятным казалось то, что он скоро вернётся в театр. В свой, родной. Обратно. Его там даже ждут до сих пор — жест невиданной щедрости и уважения, без шуток. Уходящая на свой законный мамочкин отдых Ляйсан также поделилась ужасающей любого танцора, но до неправильных мурашек будоражащей Арсения новостью: у Кирилла вылезли проблемы с сердцем.       Сам он, по словам очевидцев, подробностями не раскидывался. Просто сослался на проблемы с сердцем и ушёл ровно после нескольких месяцев своей славы, проведённых на пустующем месте Арсения. Это было совершенно неожиданным, ведь проблемы с сердцем не могут вылезти из ниоткуда. Но говорят, что он и правда резко начал чувствовать себя всё хуже и хуже. До такой степени, что не мог вывозить даже второстепенные партии, что для него, безумно красивого, огненного, вечно загорелого было из ряда вон выходящим. Но, вводя всех в шок, он очень быстро вспыхнул, вставая на главные партии, ранее принадлежащие Арсению, и так же стремительно погас, уходя сначала на фон, а после с концами. Все находились в смятении, ведь, каким бы неоднозначным ни было отношение танцоров и тренеров к Кириллу, нужно было признать, что талант в нём горел ярко. Конечно, недостаточно ярко, чтобы затмить Сириус, которой светил Арсений, но достаточно сильно, чтобы подлететь на то же созвездие. Поэтому никто до конца не понимал, какие чувства испытывать по этому поводу, но конкретно Арсений не мог поверить в это на протяжении ещё двух дней после того, как узнал. Он теперь мог свободно вернуться. Он мог вернуться, чёрт возьми! Ему не нужно было продолжать гадать, куда он мог податься, не нужно было думать о переезде в другие города ради работы. Он мог остаться здесь. Теперь на его пути не было преград. Возможно, такая радость по поводу чужого несчастья была чем-то мерзким и подлым, но Арсений с имевшимся у него грузом на плечах не чувствовал ни капли стыда.       Жизнь явно начинала быстро налаживаться. Видимо, Арсений заплатил свою цену, и теперь непременно должна была начаться белая полоса. Сейчас, стоя глубокой ночью здесь, на пустующей набережной, и улыбаясь широко и искренне, он уже мог предвкушать это самое новое начало.       Москва никогда не спит, поэтому мимо изредка проезжали одинокие автомобили, на которые Арсений даже не обращал внимания, хоть они и резали оглушающе стоявшую вокруг тишину. Должно быть, на него могли даже оглядываться в недоумении, но на то было плевать. Стоял он расслабленно, на самоубийцу похож не был, да и не вышло бы у него самоубиться: с такой высоты просто шлёпнулся бы об воду, как пьяная туша. Сам бы себя потом и вылавливал в ледяной реке. Единственным, что смогло отвлечь его от созерцания бликов огней моста на воде, был звук очередной машины, только та теперь неожиданно остановилась в паре метров от него. Он незаинтересованно обернулся через плечо.       Чёрная Тойота. И Попов прекрасно знал и номера, и внутреннее убранство салона: она подвозила его не раз. Его и…       Замёрзшие ладони каменной хваткой вцепились в ледяной температуры ограждение, даже не воспринимая этот холод. Он ощущал сейчас себя какого-то рода кошкой: чувствовал, как фантомная шерсть на загривке поднимается, пока дыхание становится всё чаще.       Дверь с пассажирского сиденья неспешно открылась.       Этого просто не может быть… Он заблокировал номер, он не сказал никому, куда переехал. Даже Паша с Ляйсан не имели ещё понятия, где его искать. Он был настолько тих, насколько можно было, выходя из дома лишь по ночам. Он же… Неужели простая случайность обернёт всё таким образом?..       — Вот ты где! — нарочито весёлый голос зазвенел в тишине так же, как холодно звенит толстая кованая цепь. — А я уж тебя обыскался. Вот повезло, так повезл...       Арсений сорвался с места.       — Эй, ну куда же ты? — обострившимся слухом он уловил, как глухо захлопнулась дверь и зашуршала шипованная резина. Эта комбинация звуков ударила его в спину почти что больно, заставляя бежать так быстро, что ноги едва касались земли.       Он бежал по скверу от моста, проносясь мимо деревьев, и всё естество его сейчас напоминало тонконогую лань, что мчалась совершенно бесшумно по дикому лесу, и лишь большие глаза выражали леденящий ужас приближающейся смерти, потому что хищник был быстрее. Арсений слышал его позади. Его блестящая чёрная шкура и горящие в ночи глаза почти доставали своим светом до уносящихся прочь ног.       Ему было страшно. Так страшно, как не было даже раньше, когда с этим монстром они находились на расстоянии десяти сантиметров. Никакие другие чувства не смели заявлять о себе в данную секунду, уступая все свои позиции переполняющему страху. В голове, словно полицейская сирена, кружилась красно-синим огнём фраза «только бы убежать», издавая при этом точно такой же отвратительный вой. Сколько их там, в машине? Он не знал, что конкретно может произойти, доберись они до него, но четко осознавал, что ничего даже близко хорошего. Арсений выучил его. Ему хватило бы и одного слова, чтобы разложить голос на оттенки и понять, что такой внезапный без его ведома уход тот ему не простит. Гнев бурлил в нём.       Поэтому оставалось лишь бежать. Но куда? До дома Матвиенко, где он и прятался все последние полгода, было слишком далеко. На машине они догонят его за минуту, не больше. Да и нельзя было вести их туда. Оставалось бежать около ста метров, и будет поворот во двор, где был дом, в котором жил Паша с момента, как только ему удалось накопить на квартиру. Единственный вариант. Ноги сами несли туда.       Холодный воздух обжигал лёгкие, что в бешеном темпе гоняли кислород. Паника кусала его за пятки, ведь он ощущал каждой клеткой кожи, что машина всё так же едет где-то сбоку, по проезжей части. Да ещё и не быстро, словно сидящий за рулем пытался наиграться с жертвой, выслеживал его, подгонял, пока ту обжигал ужас. И ни души на улице.       Деревья резко закончились — Арсений выбежал к перекрёстку. Едва снизил огромную скорость, которую успел развить, для поворота во двор. И застыл, чуть не падая.       Он засомневался в самый последний момент. Автомобиль не спешил к нему. Медлил. Глаза безошибочно взметнулись на нужный этаж, пока ладони дрожали. В окнах не было света. Грудь Арсения разрывалась от нехватки кислорода, трахею жгло. Но он не двигался с места.       Там наверху спит спокойным сном Ляйсан. Беременная. Что-то глубоко внутри Попова ставило невидимое ограничение на узкую проезжую часть в гуще деревьев, ведущую во двор, и не давало сделать в ту сторону и шага. Ведь там с недавнего времени спит… Ляйсан. Его любимая, дорогая Ляйсан, которую он поклялся беречь сильнее собственной жизни. Самое милое его сердцу существо. Единственное, что он по-настоящему в этой жизни имел. Остальное — мимолётно, несущественно. Балет и она — две вещи, что на деле являлись одним целым, которое было для него тем, на чём замыкается свет. И он не может пустить в этот свет тьму. Не имеет права. Он клялся защищать. Он себе не позволит.       Чёрт. Ему некуда бежать теперь. Перед ним — дом Ляйсан, чей священный покой он не нарушит. Вокруг — огромное поле, на котором в его шею вонзятся клыки быстрее, чем он снова успеет начать бежать. В спину дышит тёплым хрипом его смерть, улыбаясь мерзко. Он покрутил резко головой вокруг, вдыхая воздух тяжело и рвано. Он в тупике.       Голубые глаза обернулись назад. Машина остановилась прямо на проезжей части, не паркуясь. Знакомый до самой мелкой детали силуэт стоял перед ней — красивый, статный, как и раньше, взгляд безошибочно направлен в его сторону. Они посмотрели друг на друга без возможности разглядеть даже черт лиц из-за большого расстояния. Но это и не нужно было. Каждый из них понимал даже на такой дистанции чувства и мысли друг друга. Арсений в красках ощущал взгляд нечитаемых, практически чёрных глаз. Аналогично, стоящий напротив прекрасно видел в своём сознании беспокойную воду Невы очей Попова. Он взял что-то у его друга из рук, посмотрел пару секунд и поднёс к своему уху. Карман Арсения завибрировал, посылая новую, жалящую волну страха от середины груди до кончиков пальцев. Он оцепенел, не зная, что делать. Прочитав даже эту мысль, как если бы всё, что возникало в голове Попова, мгновенно отправлялось в голову Кирилла, тот крикнул ему через улицу своим гулким басом с акцентом грубости:       — Советую взять, — Арсений вздрогнул непроизвольно, понимая, что Кирилл это тоже должен был ощутить: он знал его вдоль и поперёк. — Иначе я подойду, — в доказательство этому он сделал шаг вперёд, явно упиваясь — Арсений чувствовал, — тем, как Попов резко потянулся к своему карману с телефоном.       Не решаясь оторвать от мужчины взгляда, он провёл пальцем по экрану и, отчаянно пытаясь оттянуть момент, медленно поднес телефон к уху.       — «Вот теперь поговорим», — послышалось из трубки, и Арсения от этого голоса, некогда самого родного и дорогого, в один миг засосало в водоворот страшных воспоминаний, что он пытался прятать глубоко внутри каждый день. Видения проносились мимо его закрытых глаз одно за другим, и он не в силах был остановить их, будто упал в грязный пруд и начал задыхаться. От нахлынувшего его пошатнуло, что, опять же, наверняка не осталось незамеченным Кириллом, но он вдохнул и выдохнул, медленно раскрывая глаза. — «Ну, куда бегал, а?» — кристально ясно было для Арсения, что за весельем в голосе таилась ярость. — «Чего ушёл, ничего не сказал? А я ездил, искал тебя, думал, вдруг тебя уже на органы распределили. Я ведь переживал за тебя», — лицо Арсения от последних слов исказилось в отвращении. Ублюдок уже даже не пытался прятать этот слащавый тон сарказма. — «А ты так резко убежал. Может, вернёшься домой, а?»       Арсения вымораживало всё: от отвратительного тона, что шёл в полный разрез своим скрытым холодом с тем, что он говорил, до яркости, с которым его собственное сознание давало этим словам жизнь и перекладывало их на в деталях представленное лицо, что он уже предпочёл бы не видеть до конца жизни. Тем не менее, как же он всё ещё боялся. Это мнимое расстояние между ними могло быть на практике сокращено за секунды.       — «Я уже устал искать тебя. Ты будто испарился, честное слово. Я думал, мы хоть поболтаем на прощание. А ты взял и убежал. Не очень-то и вежливо, тебя мама твоя любезная не учила? Странно. Она ведь тебя вырастила всего такого порядочного. Ну чего ты молчишь-то?», — недовольно протянул он, после чего затих на мгновение. — «Слушай, а я вот видел, как ты бежал и хотел свернуть куда-то. Там же твой тощий дружок живёт, да? Может, мы к нему в гости зайдём?», — произнёс он, оживляясь тут же и чуть шагая по направлению въезда во двор. Арсений дёрнулся резко.       — Нет... — слетело тихо с его губ. Вырвалось.       — «О-о-о, вот и голос сразу прорезался!», — он рассмеялся, но остановился, пока Арсения на том конце провода скрючивало от всего спектра испытываемых им эмоций.       Больше всего злило, насколько же сильно они друг друга чувствовали. Каждая мысль Арсения не была скрытой от Кирилла. Он знал безошибочно, на что и как нужно давить, чтобы получить желаемое. Арсений тоже постоянно знал, о чём тот думает. Знал, хоть и надавить не мог. Будто они были связаны каким-то кабелем, через который они друг друга понимали. Арсений очень сильно хотел бы этот кабель порвать, но это уже было невозможно. Пока они оба существуют, сделать это не удастся — связь слишком прочна.       — «Ладно, значит, не сильно ты со мной хочешь беседовать. Давай тогда так, Попов», — внезапно обратился тот к нему по фамилии, и Арсений встрепенулся. Никогда тот не называл его не по имени. Даже тон сменился на какой-то более отчужденный, холодный. «Кабель» опять сработал безотказно, и Арсений почувствовал произошедший только что перелом. Кирилл являлся по натуре своей полнейшим аморальным уродом, но чрезвычайно умным. Он лишь убедился теперь на практике, что Арсений к нему не вернётся. Глупо было бы на это надеяться. Видимо, отнюдь не возврат Арсения был ему нужен. Предвкушая что-то недоброе, Попов вслушался. — «Тебе наверняка уже донесли недавние вести. Совсем довел меня своим поведением, придурок», — он закашлялся. — «Я, правда, не хочу, чтобы ты сильно радовался по этому поводу. Я ведь уже прямо представляю, как ты стираешь форму, чтобы вернуться. Значит, скажу тебе прямо, а то мы так-то по делам ехали», — он мимолетом обернулся на машину. — «У меня к тебе деловое предложение. Ну, как предложение… Не то чтобы мне нужно было согласие».       Арсений почувствовал глубокую тревогу где-то внутри.       — «В театр ты больше не вернёшься, я это тебе гарантирую», — его пронзило новой порцией ужаса. — «И это всё только начало. Я слежу теперь за тобой ежедневно и ежеминутно. Я слежу за тем, где ты работаешь, куда ходишь, с кем разговариваешь. Слежу за тем, куда ты тратишь деньги, с кем говоришь по телефону. С кем ночуешь», — Арсений внимал, практически не дыша. — «И если я увижу тебя где-то, что хоть отдалённо связано с балетом, будь то хоть роль гардеробщика в ТЮЗе, знаешь, что будет?», — он замолчал, чтобы прокашляться. — «Давай мы с тобой поиграем в маленькую игру. Называется «кому я оторву башку, если Арсений не послушается». Тебя, так уж и быть, не трону. Больно нужен. Называй имена. Ты их всех прекрасно знаешь».       Арсений обомлел от ужаса.       — «Называй! Иначе я подойду».       — …Паша? — он, может, и старался сделать голос чуть менее дрожащим, но в данную секунду это было ему непосильно.       — «Да ты мой умница! Плюс один балл. Продолжай».       Они оба погрузились в тишину на мгновение, пока Арсений собирался с ответом.       — …Матвиенко?       — «Без понятия, конечно, что за хер... А-а-а… Тот мелкий хач. Ну ему тоже оторву, да. Плюс балл. И ещё называй одно имя».       Арсений молчал.       — «Ну, называй, я жду. Ты же знаешь его прекрасно, оно прямо на языке у тебя, я зуб даю».       Нос начало щипать, в горле ком встал. Он не мог поверить, пусть и прекрасно осознавал, с кем сейчас говорит и на кого смотрит. Но даже так, он не мог поверить, что кто-то на этой Земле может быть настолько жестоким. Имя и правда было на языке. Оно всегда там было. Но он не сможет его назвать. Он просто не представляет, что его можно произнести в таком контексте.       — «Ну ладно, видимо, тут у тебя какие-то технические проблемки. Закрою на это глаза. Итак, плюс один балл, и я сворачиваю шею и твоей ненаглядной Утяшевой», — он протянул её имя слащаво, отчего внутри у Арсения всё скрутило. — «Итого у нас три балла! Ура-а! Но не забывай, это только первый раунд», — он странно закашлялся вновь. — «Надеюсь, ты всё уяснил, и тебе не взбредёт в голову великолепная идея проверять мои слова. Удачи, персик».       Он сбросил, передавая телефон обратно водителю. Метнув в Попова ещё один взгляд напоследок, он сел в машину. Громко прошипев двигателем, автомобиль резко сорвался с места, небрежными рывками разворачиваясь на проезжей части и выруливая в обратную сторону. Когда он скрылся за поворотом, стало вновь тихо. Снег идти перестал.       Арсений опустил ладонь с телефоном. Дышать было затруднительно, глаза щипало, а к горлу внезапно подступил спазм тошноты. Он прижал свободную ладонь ко рту, опускаясь на корточки: ноги задрожали и отказывались его держать. Сквозь пальцы смог протиснуться рваный выдох. Он посидел так пару секунд, замерев. После вырвался ещё один выдох. Затем ещё один. В глазах уже успели собраться горячие слёзы, и они норовили упасть с ресниц тяжёлыми каплями с минуты на минуту. От страха и стресса ужасно крутило в районе желудка, сильно тошнило. Через мгновение, когда шок окончательно выпустил его из своих лап, слёзы наконец упали вниз двумя ровными дорогами. Медленно — сначала одно, за ним второе, — его колени опустились на холодный асфальт, пропитываясь выпавшим снегом.       Дыхание дрожало, и он молча заплакал, так и держа замерзшую ладонь у рта, а вторую в области живота, обжигающегося спазмами, и тихо согнулся к земле.       Он совсем не знал, что теперь делать. Все планы, все надежды, что он держал в руках буквально десять минут назад, были только что перечёркнуты жирной чёрной линией безвозвратно. У него не осталось ни-че-го. Он обязан теперь поставить крест на Ляйсан: слишком опасно ей быть рядом со всей этой историей. По этой логике, нужно ставить его и на Паше. И куда ему теперь? Куда? Ему теперь придется начинать жить с самого начала. Забыты двадцать пять лет балета, забыты люди, воспоминания, сказанные ему слова. У него теперь ничего нет. Как и видимого выхода на горизонте. Даже самоубиться у него сейчас не выйдет: с такой высоты просто шлёпнется об воду, как пьяная туша. Сам себя потом будет вылавливать в ледяной реке…

***

      Страшно. Может, ещё полчаса назад ему и было просто неспокойно, но за это время беспокойство уже успело перетечь в начальную форму страха. В абсолютной тишине квартиры очень громким казалось своё собственное неровное дыхание, и слух сам по себе сосредотачивался исключительно на нём за неимением других объектов для концентрации. Арсений сидел, сильно хмурясь, и глаза смотрели куда-то вперёд, но бездумно, пусто. В них не было мыслей: они все сидели внутри тихо, как маленькие зверьки, спрятавшись и замерев в ожидании какого-то сигнала о том, что выходить можно, но его пока что не поступало. Они понимали — ситуация экстренная, и нужно переждать.       Арсений сидел в кресле очень напряжённо: руки лежали на подлокотниках, в одной из ладоней был крепко схвачен телефон. На столе с погасшим экраном стоял ноутбук. Он тихо работал, совсем неслышно, но в такой тишине этот звук улавливался обострённым слухом. Грудь поднималась и опускалась медленно, но очень сильно, перекачивая кислород и стараясь снизить уровень стресса в организме. Нога бесконтрольно подпрыгивала.       Он ещё час назад, когда началась очередная волна сообщений, которые уже от банальной усталости не пугали так сильно, задёрнул все шторы на окнах. Было, конечно, немного нервно от того, что он был дома один. Но многолетний опыт подсказывал, что бывший может хоть обписаться своими сообщениями — кроме внутренней тревоги и подпорченного сна тот ему ничего не сможет причинить, если Арсений не будет высовываться из квартиры. Поэтому поначалу он мало переживал: закрытых плотных штор и поставленного на вибрацию телефона должно хватить. Но с ходом времени количество уведомлений лишь увеличивалось, чему Арсений сильно удивился, хоть и причины для этого были.       Тогда, около четырех лет назад, Кирилл не соврал. Он сразу дал об этом понять присланными фотографиями, на которых глубокой ночью был безошибочно запечатлен нужный дом и нужный подъезд, в котором Серёжа Матвиенко на тот момент снимал квартиру и любезно разрешал прятаться в ней Арсению на время. С того самого момента жизнь превратилась в другой жанр кошмара. Попов помнил наизусть, как пионер клятву, условия, которые были ему выдвинуты. Он соблюдал их честно, боясь наказания, потому что знал — тот может его исполнить. Он не раз кичился друзьями в органах, у него не было ограничений и внутренних рамок. Тем не менее, того крайне не устраивало, какой выход нашёл Арсений из этой ситуации. Как только Попов начал зарабатывать деньги вновь, буквально продавая себя, чего сам до смерти стыдился, Кирилл проявил удивительную живость. Видимо, одних условий с исчезновением Арсения из мира театра ему стало недостаточно: интерес пропадал, со временем становилось скучно, и он нашел для себя новый порядок игры. Она началась с краткого послания, однажды оставленного для него в почтовом ящике, которое гласило ёмко: «Дешёвым шлюхам место в реке».       И всё. С тех пор его караулили на улицах, неоднократно катались за ним, если он вдруг решил выехать из дома на машине, а многочисленные фотографии его из совершенно различных мест с совершенно разных ракурсов лишь в полной мере давали понять, что лучше всего Арсению было бы переехать куда-то под толщу земли в чаще леса. Желательно, по частям.       Он каждый день задавался вопросом: почему именно он? Его родители не были богатыми, да и денег с него никогда не требовали. Сам он также изначально большим заработком не отличался. Всё, что у него было на тот момент — немного накоплений на квартиру, место в театре и звание Заслуженного, которое, уж быть честным, большой выгоды не давало. Он не понимал, за что его обязали платить на протяжении такого большого времени. Он листал каждый свой прожитый день, как книгу, в надежде найти совершённый им грех, за который он теперь вынужден нести такую неподъёмную ношу, но не мог найти ничего соразмерного ей. Он не знал, поэтому просто смирился с тем, что до самого момента, если таковой настанет, когда он в качестве игрушки перестанет приносить достаточный объём развлечений, и его таки скинут в реку, где, как видано, «дешёвым шлюхам место», его будет преследовать леденящий душу страх и постоянное чувство наблюдающих из-за угла глаз.       Сообщения стихали в двух случаях: 1) когда Арсений выходил в люди, потому что, очевидно, он просто не притронется к телефону и даже не обратит на уведомления внимания; 2) когда Арсений стал находиться рядом с Антоном. Второе было уже не так легко объяснимо. Может, тот опасался реакции сторонних людей на такого рода угрозы в адрес Попова. Может, причина крылась в другом. Но факт оставался. Когда Арсений был с Антоном, что раздражал Кирилла до жути (это было заметно), тот стихал. Затем копил злость, раздражение, обиду, пока не мог писать в полной мере, и в редкие до определенного времени моменты, когда Арсений оставался один, он выливал этот ушат помоев на Попова с самых разных сторон.       Так и всю последнюю неделю. Арсений, хоть и с трудом, но готов был признать, что поссорились они с Антоном достаточно сильно. Что-то перемкнуло в их отношениях, и всё резко надломилось, грозя развалиться полностью. Равно как и последние два дня: Антон не отвечал ему на сообщения и в целом дал понять, что видеть он его пока что не хочет. Это в одиночку было для Арсения довольно сильным ударом, который он переживал откровенно тяжело, так ещё и Кирилл моментально прознал про это и стал донимать практически неустанно, постоянно унижая и злорадствуя над ним, ковыряясь и в без того больной ране.       Антон любезно предупредил его, что сегодня они с Пашей отмечают начало съёмок проекта, который они разрабатывали с декабря, и пересекаться он с ним точно не имеет желания. Безусловно, информация о том, что они оба находятся в одно время в разных местах и, похоже, объединяться не собираются, сорвала Кириллу башню.       Около десяти вечера тот появился на горизонте вместе с первым потоком сообщений. Как и было сказано, Арсений не сильно переживал по этому поводу, рассчитывая на очередной стандартный трёп, после которого буйный успокоится. Но сегодня что-то страшное пробудилось на том конце. Он уже на протяжении часа заваливал без какой-либо остановки его телефон своими сообщениями.       И даже это можно было бы пережить, если бы тот не съехал по итогу к речам о том, что тот придет к нему «в гости» с минуты на минуту, и хоть Арсений понимал, что всё это сказки, потому что кто его пустит в дом без ключа или разрешения, это всё равно нагоняло животный страх на него.       Он уже полчаса сидел так в тишине и полной темноте, с закрытыми шторами, и слушал своё дыхание. Из распахнутых настежь межкомнатных дверей доносился размеренный ход часов где-то в соседней комнате. Нога всё продолжала беспокойно дергаться. В тишине он ещё более четко ощущал нарастающий страх, что медленно, словно вьюн, поднимался от его ног всё выше и выше, доходя до шеи и начиная несильно сжимать. Телефон вибрировал раз за разом, пронзая молчание чересчур резко, и разгонял этими звуками сердце Арсения всё быстрее. Спустя столько лет он всё ещё не властен над этим страхом. Спустя столько лет он всё ещё не встал на одну ступень со своим истязателем. Бессильный против этого, он сидел в кресле, бегая обострённым слухом то к своему тяжелому дыханию, то к вибрации телефона, то к тиканью часов где-то там. Хмурился напряжённо. Сглатывал тяжко, неприятно. Сообщения периодически приходилось проверять, чтобы не пропустить что-то по типу «если не ответишь, я убью твою консьержку». Пробегался глазами по телефону, снова блокировал экран. Оно копошилось тихо где-то там, внутри. Мерзко смеялось над ним. Он не в силах победить это в одного, теперь он это понимает. Может, если бы он не пытался так отчаянно отрицать это раньше, чтобы только не казаться слабым, то, может, и Антон в эту минуту был бы рядом, и телефон бы больше никогда не вибрировал. Но сейчас всё, что он мог — сидеть и взирать на мрак перед ним. Бояться. Кусать ноготь на большом пальце. Дёргаться от каждого нового уведомления.       Ещё одно новое сообщение.       Ещё одно.       Фотография.       Он снимает блокировку с экрана, чтобы пробежаться по очередной порции неприятных слов, от которых волосы на руках и шее вставали.       Пальцы резко, больно вжались в подлокотник. Арсений взметнулся на кресле, выпрямился, смотря раскрытыми от ужаса глазами на очередное сообщение. Сглотнуть в этот раз не получилось, и дыхание на момент перекрыло.       Фото. Безошибочно — те стены, те ступени. Это подъезд изнутри.       Это его.       Сраный.       Подъезд.       «Мы уже тут», — гласила подпись.       Он оторвал глаза от экрана и вжался в кресло так сильно, что едва ли не вошёл в него телом. Его окатило ужасом с ног до головы. Сердце забилось так быстро, что стук его разносился, словно землетрясение, до самых дальних клеток его организма. Спустя пару секунд оцепенения ему едва удалось сделать нормальный вдох и выдох, чтобы снова начать дышать. Он пролетел бешеным взглядом по комнате, будто что-то в ней могло спасти его от смертельного страха. Нужно было что-то делать, и делать это срочно.       Вскочив с кресла, он дрожащими и немеющими от холода пальцами нажал на кнопку вызова. От доброй фотографии Антона хотелось заплакать, и Арсений бросил телефон с громким стуком на стол, предварительно включая громкую связь. Кусая ноготь на большом пальце до крови и совершенно этого не ощущая, он встал напротив стола, смотря на горящий экран и молясь об ответе. Гудки.       Он схватил со стула толстовку, накидывая на себя на всякий случай. Руки плохо слушались. Его трясло.       Антон ожидаемо не брал трубку.       Тихо сматерившись, Арсений сгрёб телефон, чуть не сметая ноутбук со стола, экран которого от движения загорелся, открывая вкладку с переписками, и быстрыми размашистыми шагами практически выбежал к коридору.       Он остановился на мгновение, в панике взвешивая свои действия. Идея казалась в этот момент просто суицидальной. К сожалению, выбора не было, и он решился на это, срываясь с места и хватая первые попавшиеся ключи от машины с полки, проводя мимолетно холодными пальцами по протертому месту на стене и роняя вниз игрушечного попугая.       Он пролетел расстояние до лифта за секунду, даже не оглядываясь по сторонам, потому что боялся, что его уже будут ждать. Где они? Насколько высоко успели подняться? Слёзы готовы были потечь из его глаз, когда оказалось, что лифт находится лишь на один этаж ниже. А что, если они как раз там?.. Он сжался до максимума. Пусто. Создавалось ощущение, что двери кабины издеваются над ним, ведь они закрывались так чертовски медленно, пока тот бил отчаянно ладонью по кнопкам. Он ехал, вжимаясь спиной в стену и, как мантру, произносил «пожалуйста, пожалуйста…», сам не зная кого и о чем он умолял. Доехав до самого нижнего этажа, лифт открыл двери, и Арсений выбежал из него молнией, на бегу глазами хватаясь за свой горящий коралловым пятном, словно аварийный фонарь, Кайен, ключи от которого он успел схватить. Запрыгнув внутрь, он выдохнул громко, сомкнул немеющие ладони на руле впервые за долгое время и стал вслух умолять вселенную, чтобы автомобиль завёлся нормально после долгого периода простоя. Та не стала терзать его ещё более — машина действительно тронулась без ощутимых проблем, и тогда он вжал педаль, выворачивая с парковки так резко, скрипя шинами, что едва не задел задним крылом его же собственную машину, стоящую одиноко рядом.

***

      Ира стояла чуть сбоку от двери в подсобку, наклонившись на стену лопатками. Скрестив руки, она смотрела, быть честной, больше на веселящего посетителей Диму за барной стойкой, нежели на зал, за которым, по идее, и должна была следить. Позов казался ей жутко харизматичным. Имевший образование врача, он знал до глупого большое количество разных способов приготовить и подать коктейль, плюсом закинув вдогонку действительно смешную шутку. Ей всегда хотелось спросить, где он научился как первому, так и второму, но не выдавалось подходящего момента. Вряд ли кто-то сходу мог разглядеть за этим лицом вечно недовольного человека натуру любящего мужа и отца двоих детей. Наблюдение за Димой было одним удовольствием.       Дверь сбоку от её плеча открылась, и повеяло сквозняком. Оксана вышла и передала ей ключ от запасного выхода в раскрытую ладонь.       — Ну, что там?       — Общаются, — коротко подрезюмировала она. — Оставила их втроём, думаю, ничего не случится. Его друг с тем симпатичным мальчиком не пили, хоть и сказали, что завтра выходной.       Ира улыбнулась на реплику подруги, тут же возвращаясь обратно к теме.       — Антон?       — Ну… — неуверенно начала Оксана. — Если к стенке прислонить, то устойчивость обеспечена.       — Понятно, — Ира отвернулась обратно к залу, кладя ключ в карман.       — Да и пускай, — девушка сбоку махнула рукой, поправив фартук. — Арсений заберёт.       — Не заберёт, — невесело ответила Кузнецова, на что Оксана с вопросом взглянула ей в лицо. Ира вздохнула, чуть утягивая ту подальше от двери. — Не очень они как-то в последнее время.       — Да ла-а-адно… — протянула с большим разочарованием Суркова. Девушка напротив кивнула, полностью разделяя её эмоции. — Твою ж мать… А я уже так надеялась поглядеть на Арса в нормальных отношениях, — она грустно посмотрела в пол, переваривая информацию. — Антон выглядит таким приличным. В самый раз.       Ира фыркнула со смеха. Оксана подняла на неё взгляд.       — Да ладно тебе, Ир, — она кивнула головой в сторону подсобки, где на заднем дворе стоял Шастун с друзьями. — Он, даже когда пьяный, выглядит очаровательно. Такой из себя гопник-милашка.       Ира улыбнулась. Подруга была права.       — Ну, будем надеяться, что до серьёзного не дойдёт, — она пожала плечами. — Поругаются, поругаются, переспят и помирятся. Или как у них там, у парней, это работает? В любом случае, Антон говорил мне, что самолично просил Арсения не приезжать.       — Ну, наверное, тогда в одиночку на такси… — произнесла Оксана задумчиво, после чего взбодрилась, отходя от стены и смотря прямо на Иру. — Блин, а всё-таки из-за чего это случилось, ты не знаешь? Мне нужно понимать, кому вправлять мозги.       — Воу, релакс, Окс, — взглянула на неё в ответ Кузнецова, улыбаясь по-доброму. — Давай просто будем верить, что никому вправлять ничего не придётся.       Суркова недовольно выдохнула, опуская плечи и вставая в ряд с подругой. Телефон у последней зазвонил. Ира достала его из заднего кармана штанов и посмотрела на экран.       — О, помяни чёрта… — она ответила на звонок.       Оксана глядела на неё в попытке уследить за разговором.       — «Где Антон?», — послышался крайне нервный голос из трубки. На фоне она могла уловить прерывающийся шум мотора.       — Э-э… — замялась она, поднимая беспокойные глаза на Оксану. Та нахмурилась. — Здесь, в «девятке». На заднем дворе стоит, с друзьями разговаривает. Арсений, всё хорошо?       — «Я буду через три минуты».       — Что? Нет, Арс, стой! Антон говорил, чт... — она попыталась остановить его, но тот бросил трубку, даже не вслушиваясь. — С-сука.       Оксана с сильно обеспокоенным лицом ждала от той пояснений. Ирина подняла взгляд.       — Я хз, что случилось, но Арс едет сюда, какой-то… странный весь, будто торопится.       — Бля, — Суркова прикрыла рот рукой. — И что теперь?       По лицу Иры та видела, что Кузнецова сама до конца не знает.       — В любом случае, это от нас уже не зависит, — подытожила она. — Вызывай Паше таксу, отправляй домой. Видимо, застолью уже сто процентов конец. Без понятия, что происходит, но этого лося я по-любому не остановлю.       Оксана кивнула, уходя выискивать взглядом Пашу. Ирина же сильно нахмурилась, направляясь к стеклянным окнам ждать приближающийся паровозик Томас, который, похоже, едет рейсом прямиком из преисподней.

***

      Арсений выкинул телефон куда-то на соседнее сиденье. Уже не в первый раз ему надрывно просигналили, когда он входил в поворот. Он немного не рассчитал силы, и зад автомобиля вынесло вбок с характерным скрипом, но забыть, как управлять авто, так же сложно, как разучиться плавать, поэтому бывалые руки быстро выровнялись на полосе и снова начали набирать скорость, выключив поворотники. Здесь повсюду камеры, и наверняка ему выпишут штраф, размером напоминающий годовой заработок какого-нибудь слесаря из Калининграда, но это сейчас было далеко не первым и не вторым, о чём Арсений думал. Он совершил последний поворот и немного сбавил, видя нужную вывеску.       Не заприметить его было действительно сложно: как вырвиглазный коралловый цвет, так и манера вождения в стиле сына депутата играли роль в равной степени. Поэтому Ира выбежала к нему именно в тот момент, когда мужчина остановился у обочины, не сильно переживая о ровности постановки его автомобиля на парковочном месте, и выпрыгнул из того, громко хлопнув дверью.       — Арсений, что случилось? — первым делом попыталась выяснить она беспокойным голосом.       Тот её будто и не видел вовсе. Стеклянные глаза прошли мимо, целясь только на дверь внутрь бара. Он рванул туда, и Кузнецовой еле удалось сократить расстояние, в одну секунду образовавшееся между ними. Она схватила его за рукав толстовки и только в тот момент обратила внимание, что он был в совершенно домашней одежде, без привычного гламурного лоска. Именно эта деталь заставила её по-настоящему переживать.       — Арсений, ради всего святого, что случилось? — взмолилась она, так и держась за рукав, пока мужчина тащил её за собой с неимоверной силой между столами, провожаемый ошалелым взглядом абсолютно каждого в помещении бара.       — Где Антон? Мне нужен Антон, — как в бреду произнес он, доходя до барной стойки с цепляющейся позади девушкой. Она рванула его за руку, прикладывая, уже не стерпев, большую физическую силу, которой обладала. Арсений наконец обернулся.       И то, с какой болью и отчаянием посмотрели на неё его пронзительные голубые глаза, заставило её ахнуть, невзначай кладя ладони на его щеки, и растерять все имевшиеся вопросы.       — Мне очень нужен Антон, — промолвил он, глядя с немой просьбой, и та, на мгновение читая что-то на странном, но понятном даже ей языке в его взгляде, провела по щекам большими пальцами бережно.       — Он во дворе, — произнесла она. — Там открыто.       Тот мгновенно исчез за дверью подсобки, оставляя на руках её пару скупых влажных отметин.       Арсений распахнул дверь резко, выскакивая во двор и порядком пугая всю небольшую компанию, что там находилась. Он видел его долговязый силуэт, прислоненный к стенке, недоумевающий взгляд из-за капюшона толстовки, стакан чего-то в руке. Что-то упало с плеч Попова в один момент, и он ощутил мгновенно разлившуюся по всему телу волну трепета. Переполняющий страх сжал напоследок его грудную клетку в очередной раз, подгоняя и заставляя в несколько легких шагов пересечь финишную прямую. Не обращая внимания ни на кого вокруг, он ворвался руками под висящую расстегнутой кофту, обхватывая как можно сильнее торс, и прижался всем, чем только мог, утыкаясь головой куда-то в ключицу. Тело в руках излучало тепло, сердце в широкой груди билось. Здесь было хорошо. Здесь было безопасно. Выдох сам вывалился из его лёгких: глубокий, тяжёлый, выметая весь липкий и грязный ужас, что он успел привезти с собой, и он обхватил ещё сильнее, сжимая ладонями футболку под толстовкой.       — А ты что здесь, собственно, делаешь? — немного заплетаясь в словах, недовольно проворчал Антон.       Арсений впускал и выпускал из себя воздух с закрытыми глазами, медленно успокаиваясь, после чего на протяжном выдохе зашуршал шёпотом, что мог уловить только Антон:       — Поехали, прошу, пожалуйста, поехали…       Расслышать дальше было трудно, поскольку этот невесомый звук заглушил шум вновь открывшейся двери. Кузнецова вышла спешно. Антон указал свободной от стакана рукой на вцепившегося в него Арсения.       — Ира? Что пошло не так? — с детским полупьяным возмущением спросил он.       — Тебе правда стоит поехать с ним, — сказала она ему беспокойно, после чего перевела взгляд уже на стоявших рядом Журавлёва с Бибиковым. — Вы, ребята, извините. Обстоятельства сложились таким образом. Я могу вызвать вам такси, если нужно…       — Не стоит, Ира, спасибо, — вежливо улыбаясь, ответил полицейский. — Мы на машинах.       — Да и поздно уже, — подхватил его слова Рамиз, быстро ориентируясь. — Всё равно нам на боковую пора. Сегодня дежурство умотало.       — Да. Ничего, Антох, с тобой ещё успеем в следующий раз, — кивнул Журавлёв Шастуну и повернулся к Ире. — Спасибо вам за приятный вечер. Вроде в бар пришли, а тут как к семье.       — Да не за что, мы всегда рады. Проходите внутрь, там Оксана вас соберёт в дорогу.       Она придержала им железную дверь, после чего вернулась к оставшейся паре.       — Что за преколы? — всё недоумевал Шастун. — Я что-то не выкупаю развода.       Арсений на нём продолжал цепляться.       — Нет никакого развода, — ответила она, проходя мимо. — Я открою вам ворота, вы уедете.       Антон нахмурился косо. Арсений в это время уже немного отлепился, всё ещё обхватывая крепко его свободную руку.       — С ним? — он крикнул Кузнецовой. — Я же, вроде, говорил, чтобы он сюда не совался. Я же, вроде, говорил, чтобы ты сюда не совался, — продублировал он для Арсения.       — Пожалуйста, — вымолвил тот, смотря стыдливо куда-то в асфальт.       — Нет, на мои просьбы тут болт положили, или кто? Или что? — с усилием он выкатывал слова из своего рта. Нынешняя его кондиция явно сбавляла ему навык красноречия. — Это всё, конечно, круто-классно, но я здесь с Пашей, и я с ним здесь до утра, пока не протрезвею! Я предупред-ж-джал. Ждал. Ага.       — Паша уехал давно, это во-первых, — твёрдо ответила ему Ира, держа одной рукой дверь, а второй — большой амбарный замок со вставленной в неё связкой ключей. — А во-вторых, не порти о себе впечатление. Не будь мразью, Шастун.       Тот немного опешил от приказного тона, вытягивая пьяное лицо. Арсений воспользовался моментом и подтащил его потихоньку к воротам.       — Ты поедешь на его машине, и ты поедешь к нему домой, — так же продолжила девушка, глядя на окосевшего Антона и помогая Попову перевести того через высокий порог. — Я правильно всё поняла, Арсений?       Тот кивнул кратко, не глядя на неё.       Они оба на пару с Ириной упихнули плохо гнущегося Шастуна, который в своем состоянии был ещё больше похож на длинный светофор — даже цвета на лице менялись точно также от красного до зеленого, на задние сиденья криво припаркованного Арсением автомобиля.       — И это отдай, — недовольно Кузнецова вырвала стакан у него из рук, после чего захлопнула дверь, предварительно убедившись, что никакая из конечностей Антона не будет отдавленной.       — Я запомню, — глухо послышалось ей из-за закрытой двери, и указательный палец Шастуна ткнулся в стекло в её направлении.       — Это вряд ли, — ответила она.       Девушка проводила севшего быстро на водительское место Арсения взглядом, после чего тот уехал, резким разворотом выезжая на проезжую часть. Подумав ещё пару секунд, она кивнула сама себе и направилась продолжать дежурство, болтая подтаявший лед в отобранном стакане.       — Уф… Не крути так сильно, — пробурчал Антон, с большим трудом принимая вертикальное положение. В зеркало Арсений видел, как тот положил руку на грудь после того, как его мотнуло на повороте. — Ебучие качели-карусели мне тут устроил.       — Прости. Я сбавлю скорость.       Он действительно заставил стрелку спидометра на панели немного уйти влево. Сейчас ему было, всё же, гораздо спокойнее, хоть сердце и не прекращало ощутимо стучать. Продолжая периодически поглядывать в зеркало, Арсений видел, что Антон неотрывно держит через него с ним зрительный контакт.       — Какая конкретно часть предложения «лучше нам не пересекаться сегодня» показалась тебе… непонятной? — он развел руками небрежно. Арсений вздохнул. Этого определенно стоило ожидать. Тот сел поудобнее, придерживаясь обеими руками за впереди стоящие кресла, после чего в недоумении посмотрел на свои пальцы, сжимающие кожаную обивку. — Ты на машине?       — Это очень… долго объяснять, — он снизил скорость ещё больше, чтобы Антона не тряхнуло на лежачем полицейском. Послышались недовольные хрюканья.       — Тебе вечно всё «очень долго» и сложно объяснять, — он на секунду посмотрел куда-то в окно, после чего снова вернулся к глазам Арсения в зеркале. — Мы поэтому и поссорились, ты в курсе?       Конечно, Арсений уже прекрасно был в курсе. Сам корил себя за это ежечасно, хоть и понимал, что вряд ли бы ему хватило сил сделать что-то по-другому, если бы выпал шанс. Он перестроился аккуратно, так и не дав ответа на вопрос. Антон сзади вздохнул.       — Понимать бы ещё, что за трюки ты выкидываешь сейчас. Если это одна из твоих странных «проверок» на то, встает ли у меня, то сегодня настроения нет подыгрывать, — он вяло потрогал руками карманы, отводя взгляд на автомобили в соседней полосе. Послышался скомканный мат. Не смог найти сигареты, как понял Попов.       Арсений нахмурился болезненно и посмотрел на парня через зеркало. Ему очень не хотелось, чтобы тот так про него думал. Он сжал неуверенно ладони на руле пару раз, поправляясь.       — Мне просто нужен ты рядом сейчас, — произнес он тихо, но неожиданно даже для себя самого крайне честно.       Антон сзади прыснул, и ладони Арсения сжали руль уже сильнее.       — Что за ссаные баллады ты мне тут пытаешься заливать, бард хуев? — чуть невнятно прокатил тот слова по языку. — Я начинаю злиться, поэтому просто отвези меня домой, пока мы не посрались окончательно. Иначе я у-ух-х, — он расставил руки по бокам от себя, делая настолько угрожающую позу, насколько позволял его перегруженный алкоголем организм. То есть, совсем не угрожающую. У Арсения что-то приятно и больно одновременно кольнуло в груди. Он не мог смотреть на него спокойно. — Просто рамой своей разнесу тут всё и выпрыгну из машины на ходу, — взгляд его стеклянных глаз быстро улетел к мигающим за окном огонькам, и он наверняка забыл, про что говорил секунду назад.       — Я и так везу тебя домой, — мягко сказал тому Арсений. Антон позади немного подуспокоился, наклоняясь на дверь.       — Вот и правильно. А то я спать хочу, — он пристроился поудобнее, продолжая тяжелеющим с каждой секундой взглядом рассматривать пролетающие мимо фонари. Попов за рулем убедился, что тот затих, и вернулся глазами к дороге.       Когда они заехали на парковку, Шастун ещё долго не прекращал возмущаться, что тот привез его совсем не в тот дом, который он подразумевал, пусть и делал он это уже не так активно: в дороге, хоть и крайне непродолжительной, он ощутимо утомился. Арсению пришлось обернуть вокруг себя одну из его рук, чтобы помочь идти ровнее и быстрее. Выходили они из лифта тоже крайне аккуратно, но никого не оказалось ни на лестничной клетке, ни в коридоре. Арсений спешно завёл того в квартиру и помог снять обувь, направляя после его в сторону спальни и чуть не спотыкаясь в темноте о валяющегося на полу попугая. Попов наконец включил свет, ударяя по выключателю, отчего младший из них поморщился, и ему резко стало совсем спокойно. Антон теперь здесь, сам он теперь не один, и угроза отступила. С великим облегчением Арсений выдохнул, прикрывая глаза от ставшего вдруг явным утомления.       Он зашёл в спальню вслед за Антоном и протолкнул того с дороги. Шастун отошёл и остановился, не имея особых намерений двигаться. Арсений выпрямился около стены, кладя свой телефон на табурет и посмотрев на парня с вопросом в глазах.       — Садись, — кивнул он в сторону кровати, всё ещё немного не понимая, чего тот встал. — Раздевайся. Сам же, вроде, спать хотел.       Антон посмотрел на него пьяными глазами с прищуром.       — Знаешь, — начал он со вдоха, — я, кажется, домой просился.       — Да ладно, тебе так сложно здесь переночевать? — Арсений наклонил голову.       — Да, сложно! Я зол на тебя, и я бухой, — пояснил он доходчиво. — Не лучшая комбинация для весёлого времяпрепр... Ну, ты понял.       — Именно по причине второго пункта тебе стоит остаться здесь, — тихо и ласково возразил Арсений. — Неужели тебе трудно? Только эту ночь, я прошу тебя.       Антон вытянул губы в линию и пожал плечами размашисто, после чего пошагал медленными пружинящими шагами к выходу.       — Я просто вызываю такси и еду домой.       Арсений резко потянулся к нему и схватил за рукав толстовки. Антон зарычал громко, размахивая рукой с большой силой, чтобы стряхнуть того с себя, что у него в итоге получилось. Он сердито посмотрел на Попова широко раскрытыми глазами, разворачиваясь. Тот опустил взгляд.       — Что ты делаешь, по твоему мнению? — он рывком приблизился к старшему на расстояние жалких сантиметров и процедил сквозь зубы, смотря сверху вниз, и Арсений вздрогнул всем телом, цепенея и зажмуриваясь крепко. Он сам удивился, как резко вспотели ладони. Сработал какой-то забытый инстинкт. Антон прорычал почти что на ухо, оставляя со своим дыханием резкий запах алкоголя. Арсений сделал вдох, успокаивая неожиданно разошедшееся сердце, после чего открыл глаза, пару раз моргая и смотря куда-то вниз, подальше от тяжелого взора, направленного на него.       Антон отошёл от него на пару шагов, покачиваясь, но не отрывая глаз.       — Ты в очки долбишься, что не замечаешь эту ебучую пропасть? — он подвигал рукой дёргано в пространстве между ними, и браслеты на его запястьях зазвенели. — Я не знаю тебя.       Арсений безмолвно поднял на него глаза.       — Кто ты? — продолжил тихо Антон. — Я бы так хотел узнать. Я так хотел сделать это с самого начала, — он дёрнул головой. — Прямо помню, как думал «Какой забавный интересный человечек. На попугая похож. Обожаю, сука, попугаев. Узнать бы его поближе!». А теперь понимаю, когда сижу по вечерам на стуле, как придурок, смотрю на тебя спящего, что на весь миллион вопросов, что имелись тогда, у меня до сих пор нет ни одного сраного ответа, — он пожал плечами, вываливая всё своим развязанным языком на Арсения. — И ведь я так хочу любить тебя, — он положил ладони себе на грудь. — Так хочу любить этого Арсения сраного Сергеевича Попова, но где он? — он развел руками. — Где ты его всё время прячешь? Почему ты всё время что-то, сука, прячешь? — он сел на кровать устало. — Неужели я не достоин простого разговора, чтобы узнать, что там тебе мозги ебёт? Типа, я лох помойный, что ли? Играю тут в ссаное Поле Чудес, — всплеснул он руками. — Сектор Приз, блядь, на барабане. А, впрочем, хер с тобой, — махнул он, снимая с себя толстовку. — Мне срать на то, что случилось, срать, почему ты бегаешь вот так вот. Мне уже срать. Всё равно бесполезно. Иди делай, что ты там собирался делать.       — Я…       — Головка... Кхм, — перебил он. — Просто иди, без этих твоих «я абы» да «я кабы». Поздно плюшки дуть, когда менты приехали.       Он лёг на кровать, кладя руки под голову и отворачиваясь. Арсений не хотел пререкаться. Он потёр глаза руками, решая просто молча сходить на кухню, где на ощупь нашёл под раковиной что-то, по форме напоминающее водку, но, достав, решил сменить выбор на коньяк. Он влил в себя из бутылки на глаз примерно четверть стакана, что на деле вышло гораздо большим объёмом, чуть скривился на мгновение. Погоняв воздух по пустой голове пару минут, он пошёл обратно, попутно проверяя закрыты ли шторы на всех окнах. Войдя в спальню со сменной одеждой для Антона, Арсений понял, что тот уже крепко спит, вытянув на кровати свои километровые ноги, что самую малость с неё свешивались. Он решил оставить одежду на кресле, после чего подошёл к кровати и аккуратно присел на её край.       Антон лежал расслабленно, чуть на боку, и спал действительно очень крепко. Арсений пробежался по нему глазами. Футболка слегка задралась, и бледный живот спокойно поднимался и опускался. Волосы торчали в разные стороны. Тогда Арсений подсел чуть ближе, убирая кончиками пальцев невесомо пару прядей с лица. Он осознавал, что уже не может без него. Так просто и глупо. Вот он — лежит и спит. Явно перебравший с алкоголем, не влезающий на кровать. Но он рядом, и это одно перекрывало всё прочее. Наконец-то у Арсения был кто-то рядом. И даже не просто кто-то: тот, кто проявлял желание быть с ним не за деньги, не для статуса. И в мире, где каждый, кто был ему дорог, отвернулся от него, потому что чувствовал ложь в каждом его жесте, в мире, где об каждый камень, что встречался ему на пути, он спотыкался, ему удалось найти среди этих булыжников солнечный янтарь, которым являлся Антон. Он грел независимо от того, был он в плохом настроении или хорошем. Он грел всегда.       Арсений взял его за руку, принимаясь аккуратно снимать с неё кольца и браслеты и перекладывать их на табурет. После взял вторую, так же медленно снимая. Без украшений она казалась такой бледной и красивой. Арсений задержался, не решаясь отпустить ладонь из своих. Он держал её обеими руками, после чего приподнял, поднося к своему лицу, и прикоснулся плавно к ней щекой. Это было так приятно. Он закрыл глаза, прижимаясь ещё сильнее, и этот момент времени казался ему настолько сладостно-тяжёлым, что он зажмурился очень сильно, точно ему было невыносимо больно, и задержал дыхание. Он понимал, что теряет. Теряет очень стремительно. Без его ведома всё начало ускользать, как песок сквозь пальцы.       — Завтра… — выдохнул Арсений шёпотом. — Я обещаю.       Он решил для себя твёрдо. Завтра он всё расскажет: и про то, как стал учиться вместе с Ляйсан, и про работу в театре, и про знакомство с Кириллом, про избиения и травмы, и про то, почему пришлось уйти из театра, и про угрозы. Про всё, о чём тот только пожелает узнать. Завтра, как только Антон проснется и придет в себя. А пока он открыл глаза, выдыхая, и положил ладонь обратно на кровать бережно. Разделся, лег рядом. Чуть поёрзав, он придвинулся осторожно, спиной чувствуя тепло тела. Когда он закрыл глаза, Антон сзади чуть зашевелился, после чего рефлекторно подтянул одну из рук, кладя её поперек Арсения. Вновь тому очень сильно захотелось зажмуриться от этого раздирающего чувства.

***

      Антон пришёл в сознание как-то слишком резко для самого себя. Он ещё, правда, не открывал глаза, но уже ощущал себя так, будто выпал вчера из какой-то машины на ходу. Голова ощущалась многотонным грузом, потому что поднять её с подушки оказалось просто чрезмерно трудной задачей. Он таки изменил свое положение на девяносто градусов, садясь на кровати сутуло. Глаза, пожалуй, нужно было открыть, и он расстроенно вздохнул, разлепляя веки, под которые кто-то будто горстями насыпал песка. Слава богам, вокруг было темно. Лишь немного из-за задернутых штор выбивался бледный утренний свет, и только по этой детали можно было понять, что он у Арсения дома. Хотя, в принципе, он не мог сказать, что он не помнил, где лёг спать.       Антон обернулся через плечо, видя бледную широкую спину и взъерошенный чёрный затылок с кучей родинок под ним. Он отвернулся обратно, и в голове пронеслось всеобъемлющее «бля». Он выпивал часто, но почти никогда не пил до такой степени. Вчера же Паша сильно звал, да и повод был достаточно весомый. Плюс, уезжать им надо было уже завтрашним утром, поэтому зайти попрощаться с Матвиенко и другими ребятами из «девятки» казалось логичным. Он всё это прекрасно понимал и по этой самой причине и запретил настрого Арсению соваться туда. Кто мог знать, что он способен был наплести тому под градусом, им ведь ещё ехать вместе завтра. А он и наплел в итоге. Только самому Попову, конечно, было известно, зачем ему приспичило забивать на слова Антона, но и сам он был нисколько не лучше. Он помнил, хоть и не сильно отчётливо, что он вчера ему говорил. Конечно, всё сказанное было правдой, ведь, как там говорится, «пьяный язык — трезвые мысли», но даже так, он ни в коем случае не должен был выплевывать это на бедного Арсения так злобно и так резко. При этом, учитывая, что тот решил ради этой мистической цели сесть за руль, чего он при Антоне ни разу не делал. Одно это настораживало.       Волна стыда и злости как на Арсения, так и на самого себя в даже большей степени, захлестнула его. Дурак. Хоть и был в говно, должен же был хоть попытаться держать язык за зубами. Перед глазами появлялись, как кадры из фильма, воспоминания о лице Арсения вчера, каком-то странном и напуганном, и становилось стыдно в разы сильнее. И тошно, но тут уже трудно было определить, свое отвратительное поведение было этому причиной, или же вчерашние посиделки. Надо бы написать Паше, спросить, как у того дела. Поинтересоваться, не прописала ли Ляйсан ему гранд батман по башке, когда тот пришёл к ней с ебалом-тяпкой под порог.       Антон встал на ноги, на секунду думая, что он прямо здесь и откинется, когда перед глазами всё закрутилось и почернело. Тем не менее, он выиграл бой против гравитации, после чего выдохнул, отмечая, что изо рта у него пахнет так, будто Позов ему вчера не алкоголь в стаканы мешал, а кошачью мочу, затем почесал затылок и обернулся на Попова. Тот всё так же тихо спал, сворачиваясь, видимо, от холода. Майские ночи не отличались особенным теплом, а он был едва укрыт. Антон подошел, опёрся одним коленом на кровать, которая сильно прогнулась под ним, и подтянул тихонько одеяло до плеч.       Сушняк пробил сразу же. Антон помнил прекрасно, что Арсений — заядлый бухарик, а к тому же ещё и очень умный бухарик, поэтому глаза пробежали по комнате в поисках бутылки. Он улыбнулся, словно увидел давнего друга, когда нашел ту недалеко от табуретки рядом с кроватью. На табуретке, к слову, он заметил свои браслеты с кольцами и недоумённо посмотрел после этого на руки. Антон не помнил, чтобы снимал их самостоятельно. Выпрямившись, он с треском открыл нераспечатанную бутылку воды, присасываясь. После того, как ополовинил бедную двухлитровку, Антон обратил свой взгляд на кресло рядом со столиком, в которое он поспешил приземлиться. Стоять было уж слишком энергозатратно. Плюхнувшись с размаху, он чуть не снёс своим локтем стол, и ноутбук, стоявший на нём, неожиданно загорелся. Неужели тот работал всю ночь? Антон потянулся к нему и провёл пальцем по панели, чтобы разблокировать и выключить беднягу. Тот наверняка уже был на последнем издыхании. Он из банального приличия не собирался особо разглядывать, что там у Арсения было открыто — кто знает, чем он занимается от своего грёбаного безделья, но глаза сами зацепились за странного рода диалоги в мессенджере. Антон обернулся ещё раз на Попова. Тот глубоко дышал и определённо точно спал, поэтому Шастун открыл сообщения, и от увиденного бутылка Святого Источника чуть не вывалилась из его рук.       Антон пролистывал сотни сообщений с разных страниц, на которые обладатель ноутбука почти никогда не отвечал, и ужасался от их содержания. Уже устав листать, он поднялся с места резко, подходя к табуретке около кровати. Тихо, чтобы не разбудить ненароком Попова, он взял с табуретки его телефон, заодно хватая и свой, и отошёл к столу. Телефон не включался: видимо, сел. Тогда Антон сунул под мышку ноутбук, схватил лежащее на видном месте зарядное и умчался в комнату подальше.       Когда он наконец включился, Шастун разблокировал его, ведь давным-давно знал пароль, и первым делом зашёл в переписки. Он прямо чуял, что найдёт там больше. Самым ужасающим, от чего даже у самого Антона по спине пробежал холод, было фото, сделанное внутри подъезда Арсения, с омерзительной подписью «мы уже тут». Прислано вчера. Это всё объясняло.       Прочитанное, увиденное заставило механизм в голове Антона повернуться и с громким лязгающим звуком встать на место. В одно мгновение ответы нашлись на огромное количество мучающих его вопросов. Не было и отчасти трудным понять по контексту, кому все эти сообщения принадлежали. Собственный телефон Антона также не выдержал после ночи без подзарядки, поэтому, с надеждой прощупав карманы, он достал рабочую флешку, что всегда носил с собой на всякий случай, и вставил её в ноутбук.