По следу раненого Оленя

      Стоило лишь брюнетке захлопнуть за собой дверь, Хаск пододвинул свою тушу поближе к ней. Скрестив руки на груди, он приблизился ухом к резному орнаменту на двери. С той стороны едва доносился шум говора, но толком мужчине не удавалось что-либо разобрать: по всей видимости, Аластор наконец-то умудрился заменить дверь на более толстую. Как некстати! Ведь именно сегодня Хаску впервые захотелось подслушать его разговор с этой красоткой-детективом, у которой были все признаки недосыпа, уже очевидно переходящие в истощие организма. При первом взгляде на неё, у Хаска создалось впечатление, будто она не спала целую неделю, и этим она напоминала своего предшественника. Неужели все детективы не следят за собой и своим здоровьем? Хаск прекрасно помнил, как впервые встретился с детективом Генри МакФрайдом. Мужчина был так же высок, как и он сам, прям сантиметр в сантиметр, но по телосложению был более хил, даже немного робок, имел тёмно-карие глаза, скучающий взгляд, в противоположность характеру и вечно поджатые губы, а возрастом был едва ли старше девушки. При первой встрече, произошедшей уже пару лет тому, Генри выглядел чуть хуже, чем она, однако это не помешало Хаску познакомиться с ним поближе и, даже, немного сдружиться. Когда у МакФрайда выдавался свободный от работы день, Хаск постоянно тянул его в местную пивнушку, выпить по пинте ирландского эля, а иногда чего-нибудь и потяжелее. Тяжко вздохнув, брюнет отошёл от двери, упёрся спиной в стену и достал из заднего кармана брюк фляжку с ликёром, открыл её и запрокинул голову, делая протяжный глоток. Поморщившись, он закрыл её и убрал обратно, повесив голову. Прошёл уже год с тех пор, как детектива Генри МакФрайда нашли мёртвым подворотне. Согласно сводкам из газет, бедняга был зарублен топором, который и торчал из его груди, когда того нашли. Не самая достойная смерть для такого славного парня. Убийца так и не был найден, однако топор в груди говорил сам за себя: это был "Дровосек". Хаск не был коренным жителем Нового Орлеана, потому история о загадочном убийце с топором наперевес больше заинтересовала его, чем испугала. В городе все знали о нём, все боялись его. Все, кроме Хаска. К великому сожалению, он знал о "Дровосеке" гораздо больше, чем весь город. Он общается с ним каждый божий день, и каждый божий день убийца дарит людям смех и улыбки своим радиовещанием. Благодаря радио его знают все, все его любят и уважают, но лишь один знает его истинную природу; лишь один может предполагать, что творится в голове у этого маниакального безумца, убивающего лишь забавы ради. И он один знает, как произносится его настоящее имя. Вдруг раздался дверной скрип, резко вырвавший Хаска из раздумий. Из радиоблока вышла та самая красавица-детектив и встретившись с брюнетом взглядом, поспешила удалиться прочь восвояси. Проводив её взглядом, широкоплечий мужчина незамедлительно зашёл в радиоблок, с грохотом закрывая за собой дверь. Аластор, вальяжно закинувший ноги на стол и доедавший бутерброд, с ухмылкой покосился на вошедшего. — А-а-а, Хаски, старина! Рад тебя снова видеть, ты подстригся? — Надо поговорить, Аластор, – заявил Хаск, угрюмо скрещивая руки на широкой груди и пропуская вопрос мимо ушей. — У нас проблема. — А? Да? – с усмешкой отозвался шатен, заботливо уложив бутерброд в сторонке, словно родное дитя. Сложив руки на столе, он кивком указал брюнету на стул, но тот лишь фыркнул. — Так в чём наша проблема? — Ты только что с ней разговаривал, – ответил тот, стараясь сохранять хладнокровие, но судя по очередной усмешке улыбчатого товарища, выходило это весьма неважно. — И готов поспорить на бутылку виски, она уже ставит тебя в подозреваемые. Аластор рассмеялся, вальяжно и с пафосом закинув ноги на стол. Покачав головой, он снял монокль и убрал его в нагрудный карман жилетки, после чего взял в руку бутерброд и откусил от него немного. Хаск, поджав губы, со скепсисом поднял густую бровь, молча наблюдая за ним. Создавалось впечатление, будто его не слишком волновало появление нового детектива в городе, не говоря уже о многих других нюансах. — Не беспокойся, Хаски, – успокоил того шатен, дожевав пищу. — Она пришла не совсем по мою душу. Погиб бедняжка Бенджамин, где-то вчера вечером. Помнишь его, да? Конечно же он помнил. Пухленький скромняга Бен Бёрч, уже который год трудившийся на радиостанции простым уборщиком. Сам Хаск лично не общался с ним, однако за последние пару лет, которые он провёл в Новом Орлеане, он часто слышал его имя и чуть менее часто видел его лицо. Бен был маленьким человеком – в переносном смысле, разумеется – и потому не представлял для него интереса. Говоря начистоту, в этой жизни мало что представляло интерес для Хаска, он ничем особенным никогда не интересовался, ему были чужды нравственность и безнравственность – он просто жил, существовал, вместе со своей внутренней пустотой. Добро, Зло – всё это для него было лишь ненужными ярлыками, которые никак не оправдывали человеческих деяний, в том числе и его. Хаск просто жил, у него не было определённой цели. Вернее, теперь не было. Когда-то давно он был совершенно другим человеком, более живым и нравственным, но те времена прошли так мимолётно, что Хаск даже и не понял, когда он успел так быстро пристраститься к сигаретам и выпивке, впрочем, его это уже и не волновало. Случилось то, что случилось, и это не изменить, а значит, уже неважно. — Да, я помню его, – отозвался брюнет, вздохнув. — Жаль, что он почил. Однако на самом деле ему было всё равно. Даже смерть Генри МакФрайда вызвала у Хаска больше эмоций. — О да, очень жаль, – с усмешкой согласился Аластор, окончательно доев бутерброд и с лёгким прищуром посмотрев на брюнета. — Итак, что ты там хотел обсудить, старина? — Детектив, – напомнил тот, оперевшись руками на стол. — Ах, да, детектив, – протянул шатен, задумчиво сложив руки вместе. Поёрзав в кресле, он уселся поудобнее и кинул взгляд в сторону. — И что ты думаешь по этому поводу, дружище? — Думаю, что новый детектив принесёт нам много проблем, если от неё вовремя не избавиться, – холодно изложил Хаск, глядя на собеседника. Аластор молчал, внимательно изучая невидимую точку на стене, будто вёл с кем-то мысленный диалог. Брюнет недоумённо глядел на него, выжидая. Спустя где-то минуту, шатен отодвинулся от стола и встал с кресла, подходя к широкому панорамному стеклу. Заглянув в своё отражение, он сложил руки за спиной, на лице появилась широкая улыбка, а в глазах загорелся огонь. Его осенило. — Мы можем использовать это в своих целях, Хаски, – сказал радиоведущий, кинув заговорческий взгляд на него через плечо. Брюнет вопросительно поднял густую бровь, поджав губу и убрав руки со стола, слегка поёжившись. Уж что-что, а этот его взгляд никогда ему не нравился. Он всегда приводил к нехорошему. Как и, собственно, вообще любая другая затея Аластора. Порой Хаск даже задавался вопросом: на кой ляд он таскается с этим чудиком? Бывало, на него не хватало нервов, а иногда и волосы дыбом вставали от его выходок. Говоря в общих чертах, Аластор и вправду был странным, даже по меркам Хаска. Вернее, уж точно по меркам Хаска. Этот улыбчивый шатен был в каком-то роде его противоположностью, своеобразным антиподом. Он казался таким живым, энергичным и вечно любопытным. Всегда был в курсе всего, общался со многими людьми и всегда казался всеобщим любимчиком, чего не сказать о хмуром брюнете с густыми бровями и бакенбардами. Однако было у них кое-что общее: они оба не отдавали большого отчёта морали. Они были теми, кто они есть, и не пытались быть похожими на других. Это выделяло их обоих на общем фоне, и при этом позволяло оставаться незамеченными. Всё шло хорошо, но в глубине себя он знал, что скоро всё закончится, но не знал, как именно. — Ну и как же ты собрался это сделать? – спросил Хаск, доставая фляжку из кармана. Аластор тихо рассмеялся, возвращая свои карие глаза к собственному отражению. Склонив голову слегка набок, он зловеще растянул улыбку по лицу и вздохнул. — Скоро ты всё узнаешь, мой друг.