Душелов

Фургон с грузом выкатили ровно в полночь. Пока колеса мерно скрипели и негромко переговаривались меж собой тесно сгрудившиеся вокруг занявшего львиную долю места резного стола мужчины, взятая на всякий случай сотворила колдовство, которое потребовало от неё едва ли не большей концентрации, чем то основное, которое в скором времени предстояло совершить над щепотью волос Загребущего. Душелов вызвала туман, который густо заволок округлую площадь, протянул толстые щупальца на несколько близлежащих улиц. Никогда не любила погодную магию! И как только Зовущей бурю удаётся обращаться со своенравной и непредсказуемой стихией, словно с верной собакой? В самый последний момент наёмники – и, конечно же, колдуны в роли заводил, умудрились устроить нелепую детскую свару по вопросу о том, кто, как и в какой пропорции будет участвовать в деле выгрузки тяжелого стола-алтаря. На сей раз у взятой не было настроения спускать подобную несобранность. Она не только чуть повысила голос на беспокойную парочку, но и, что куда важнее, нарочито грубо, демонстративно влезла поочерёдно в голову тому и другому и подбросила несколько красочных образов в качестве пищи для размышлений. В частности на тему того, что бывает, когда Душелову кто-то начинает по-настоящему действовать на нервы. Пока что особенных поводов для беспокойства взятая не видела. Даже если какой-то забулдыга-полуночник и явится сейчас на площадь, то скорее всего просто не поверит собственным глазам. Пока же и вовсе никого из посторонних не было заметно. Душелову не хотелось бы, чтобы у властей Роз были надёжные свидетельства её связи с дальнейшими событиями. Несомненно, они узнают, что взятая стоит за всем, догадаться тут не сложно. Пускай. Лишь бы только отсутствовали факты, которые можно облечь в форму полноценной жалобы и идти с нею к Госпоже возмущаться по поводу нарушения привилегий и нейтралитета. Душелов не боялась пузатых городских голов с их обвинениями, но если поднимется шум и о её плане прознает преждевременно, до того, как она сумеет дискредитировать его перед Чарами, Хромой, то выйдет очень скверно. У него все права на деньги, которые по большому счету у него попросту увели обманом. Так что наведённый туман, окрики для повышения разболтавшейся дисциплины у наёмников, и, конечно, быстрое и точное выполнение всех компонентов ритуала – ничто из этого перечня не будет лишним, всё необходимо. А эти опять медлят… -Мешки, - произнесла взятая, - Разрежьте мешки, скорее! Уставились. Глазеют. Ладно, некогда! Душелов схватила Гоблина за плечо, взяла за руку Одноглазого. Замкнула контур пространства, где будут наводиться чары. Они почувствовали один другого в магии. И колдуны осунулись, сжались, поняв в полной мере разницу между ними самими и той, с кем они имели дело: пара свечей, две лучины тлеющих – рядом с мощным, разгрызающим сучья костром. Силы их и взятой были просто несопоставимы. От такой диспропорции потенциалов волшебство могло получить известные искажения, однако Душелов была готова к подобному и внесла в свои расчёты необходимую поправку. - Волосы, - потребовала взятая. Одноглазый вытащил прядку, и Душелов припечатала их пальцем к стенке углубления в каменном блоке. Коротенькое элементарное заклинание – и спутанный клок будто прилип, завис, позволив взятой вновь восстановить тактильный контакт с Гоблином и его всегдашним соперником. Колдовство началось… Что вверху, то и внизу. Малое подобно великому, часть – общему. В магии их тень суть – одно. Заполучить фрагмент тела Загребущего, обрести над ним власть, значит частично получить господство над ним в целом, хотя и неполную. Тот же принцип, что и в известном каждому чародею великом и неотразимом действии истинного имени на дух, на него откликающийся. Волос недостаточно, чтобы отыскать одного из величайших лидеров мятежа, не говоря уж о том, чтобы покорить его. Этого никто и не ожидает. Но их довольно для того, чтобы тесно привязать заколдованное сокровище к личности Загребущего. Душелов выстраивала всё новые рубежи защиты, подвешивала на незримых столпах заклятия, будто прикованных цепью сторожевых псов, готовых броситься на всякого, кто, не имея на то права, покусится на хозяйское добро. Вместе с тем, одной только яростной силы уничтожающей боевой магии было мало. Только Загребущий был ключом к своеобразному сундуку, однако, не весь. Голова. Она одна могла и должна была пройти. Всё прочее обречено было сгореть, подвергнуться безжалостной атаке, как и у любого другого неосторожного человека. Одновременно требовалось внести исключение в правило: отсеченную голову всё-таки будут водружать на алтарь чьи-то руки – и колдовство не должно им препятствовать. Взятая созидала, ткала незримой нитью нечто сродни проклятию, имеющее собственное подобие извращенного кровожадного разума, желающее сбыться. То, что будет способно срабатывать не просто в виде однозначной реакции на раздражитель, а избирательно. Более тонкая работа, которую проще заметить и сломать другому мастеру… Да, это так. Всё же Душелов верила в свои силы, своё превосходство. Она – взятая. Она – Сенджак. И её замки останутся незыблемыми, кто бы из ныне живущих ни подбирал к ним отмычки. Мягкое золотистое свечение – фирменный признак фамильной магии, охватило сокровища, стол, камень, сформировало кокон, оградив пространство где-то три или четыре метра в диаметре. Степень участия во всём этом пары волшебников по сторонам от Душелова была минимальной. Однако стоило чарам завершиться, как Одноглазый, с заметным облегчением разжав ладонь и разорвав связь, строгим и важным голосом велел: - Пусть кто-нибудь испытает защиту. Ворон откликнулся первым. Пытается преодолеть себя и натаскать собственную волю, готовясь однажды столкнуться с врагом, способным на самую разнообразную, но всегда грозную магию? Так или иначе, бывший барон кольнул кинжалом ножку стола. Раздался треск. Ворон выругался, уставился на лезвие кинжала недобрым напряженным взглядом. Ильмо сделал выпад мечом – быстро, без раздумий и показательных жестов. Трах! Вспыхнули и посыпались в стороны искры. Металл лезвия раскалился добела. - Превосходно. Увозите фургон. Солдаты Чёрного отряда не могли этого знать, но взятая широко и довольно улыбалась, скрытая сталью мориона. Главное сделано! Представление начинается! А постановщик, истинный автор действа удаляется, чтобы занять место в зрительном зале. Он вновь выступит на сцену только тогда, когда настанет черёд цветов и оваций. Новая квартира оказалась подобием старой, разве что была обставлена несколько лучше, да окна были как следует начищены – Одноглазый особо озаботился этим, следуя данной ему инструкции. Взятая быстро облюбовала себе наблюдательный пост и стала ждать. Душелов вдруг вспомнила себя – ещё девчонку, коридоры замка Сенджак, она вместе с Теей сидит в засаде, подготовив чудесную магическую каверзу старому мажордому. У сующего вечно свой нос в дела хозяйских дочек и слишком много мнящего о себе слуги должны были отрасти ослиные уши. Она представляет себе, как вытянется его и без того лошадиная физиономия, отчего неудержимо хочется смеяться. Но нужно сдерживаться – взрыв хихиканья может погубить всё дело. И она глотает своё веселье, смешивает его с тревожным, вызывающим дрожь предвкушением. Её наполняет, надувает. Эмоции тесно связаны с проявлениями магического дара: чего доброго и впрямь можно взлететь, оторваться от земли. Предвкушение, которое делает тебя похожим на закупоренную бутылку доброго игристого вина – стоит только чуть помочь пробке, и вот уже раздаётся звучный хлопок, устремляются во все стороны вырвавшиеся на свободу радостные пузыри. Да… Давно. Давным-давно… Такое бывало с ней редко, сны Курганья часто казались более реальными, чем фрагменты былого, отстоящие так далеко во времени, да и она сама была совсем другой тогда. Однако смесь неукротимого любопытства с лёгкой досадой, а также предшествовавшее всему этому мощное колдовство сделали своё дело. Ну же, горожане, где же вас всех носит, прах побери!? Просыпайтесь, лежебоки! Нет ничего глупее и бездарнее, чем провести собственную жизнь в дремоте. Вас ждёт отменное приключение, уж я постаралась. Смелые! Хитрые! Раздумчиво-осторожные, которые будут ходить вокруг и около, как лисы. Выходите! Розы по-настоящему ожили лишь с рассветом. И началось! Карнавал глупостей и пир несуразностей! Громадный зачарованный клад поджёг весь город, будто факел вязанку сухого хвороста. Со своего стоящего прямо перед оконной рамой стула взятая видела всё. Первым был какой-то пьянчуга, набравшийся до полной потери всякого страха. Он выкатился на площадь боком, вертя головой и покачиваясь. На сокровище глупец бросился с разбегу, пригнувшись и выставив вперед руки. Зачем? Даже Душелов терялась в догадках. Может, решил, что если как следует разогнаться, то может получиться выбить часть золота из общей груды прежде, чем сработает защита? А возможно она его переоценивает, и даже такое примитивное умопостроение было чрезмерно большим усилием для насквозь проспиртованного ума. Вероятно, всё-таки это была просто не рассуждающая безумная жадность. В любом случае недотёпа погиб мгновенно. Чары спалили его дотла, так что даже не осталось никаких следов, способных послужить назиданием для новых охотников. Дальше стало куда как занятнее. Плотная толпа вокруг заколдованной зоны сформировалась за каких-то пятнадцать-двадцать минут. Люди бегали, звали родню и друзей, крича на бегу, испуская клубы густого пара в морозный утренний воздух - и захлёбываясь, переходя на сдавленный сип. Мастеровые, прямо тут же решавшие бросить свою постылую работу ради пусть призрачного, но шанса на богатство, бродяги, профессиональные нищие, разом излечивающиеся от хромоты и вымывающие из глаз фальшивые бельма, слуги, не способные найти хозяина, старые склочные шлюхи, пара дородных купчин, которые за гроши нанимали тех, кто будет рисковать вместо них – перекошенное от смеси изумления и алчности лицо города. Вот пытаются протолкаться к месту действия стражники магистрата, да только толку мало. Их власть разом стала удивительно несущественной. Тут счастье, решение всех проблем прямо перед глазами блестит призывно и бесстыдно! Выход из порочного круга невзгод, билет в другую жизнь. Только руку, кажется, протяни. Некоторые и тянули – бедолаги… Нет, взятой ни секунды не было жалко их. Она была честна, бесплатный сыр никого не завлекал хитростью в мышеловку: условие было обозначено чётко – голова Загребущего в обмен на монеты и каменья. А дальше у всякого свой выбор. Кто считает, что он всех умнее, кому не советчик рассудок и не дорога жизнь – милости просим. Вы сами себе судьи и палачи. Никто не толкает вас, жалких мотыльков, в пламя. Они и вправду были уже словно бы не совсем людьми. Животными. Бездумной тварью. Толпой. Зверь, перед носом которого лежит приманка. Он знает о капкане, но не понимает принципа, по которому тот работает, а жажда так велика, что постоянно подмывает сделать выпад, клацнуть зубами, ударить лапой. Вдруг пронесёт? Этот стекшийся со всех окрестных кварталов сброд видел своими глазами, как их предшественникам, тем, кто первым пошёл на штурм волшебного клада, отсекало пальцы, выедало ступни вместе с обувью, как менялись лица ещё стоящих и дышащих мертвецов, у которых колдовская сила заставляла закипать кровь в венах. Чу! Вот очередной падает, корчится с истошным визгом. Толпа откатывается. Но сзади напирают. Они не знают ещё почти ничего, кроме крика “Сокровище!”, вырвавшего их из утренней дрёмы, или рутины всегдашних дел. И кто-то кричит: “Трусы! Посторонитесь! Дайте дорогу – мы возьмём всё сами без вас!”. Тогда передние, хотя они могли бы понять умом, что для новых претендентов цель столь же недостижима, сколь и для них самих, стервенеют, движутся обратно, как накатывающая волна. Сперва маленький шажок, затем побольше. И вот опять удар, вопли, отход. Скоро естественный отбор отсеял самых буйных и тупых в человеческом стаде. Настало время изобретательных. Палки, крючья, лески и удилища. И булыжники мостовой, которые метали градом, решив вначале вышибить ими какую-то часть ценностей за пределы области действия заклинания, а затем, когда раскалённые камни полетели в обратную сторону, продолжая уже из упрямства и слепой веры, что однажды сила чар истощится от непрерывного обстрела. Дураки! Какие же нелепые идиоты! Ведь они знают, что взятая в городе, этот слух гулял, Душелов не сомневалась ни секунды, а теперь должен был всколыхнуться с новой силой. Всем в Империи и её окрестностях известно, что такое один из Десятка, каким могуществом он обладает. В обыденной жизни все эти скачущие вокруг да около клада простаки дрожат перед волшебством, боятся сглазов, заговоров, того, что соседи наймут однажды чародея, который проклянёт, наведёт порчу. И уж конечно ужас охватывает их, заставляя трястись поджилки, при одном упоминании тех, кто вышел на свет из Курганья. Однако всё это отдельно, само по себе. Ничего не существует, мир, остановись, и трава не расти, когда вот лично у него, у какого-нибудь исключительного и замечательного трубочиста, пекаря, кабатчика появляется перспектива, от которой начинают течь слюни, когда его манит сияющим боком золотой телец. Всё забыто! Мечта задарма, вот она… А нет! Нет, дорогие жители Роз, и кое-кто для вас невидимый глядит с радостным интересом за вашей суетой. Улыбается, мурлычет под нос песенку. …А ведь ваш город станет на некоторое время чище. Вы сами – умнее, терпеливее. Ну и, конечно, будут рассказы, где всё окажется куда красивее, чем на самом деле, появится смысл и назидание, и герой, и непременно главное, самое важное в повествовании будет именно про вас, но никак не какого-то там Загребущего. Сестра, Душелов это знает, хотя та и старается скрывать, озабочена проблемой наследия и памяти. При этом она отнюдь не собирается умирать – с прелестной иронией не видя никакого противоречия между этим и страхом, что её историю кто-то однажды переврёт. Словно бы та уже окончена, дописана, и не в её силах по своей воле вносить изменения в сюжет. Только борьба уже поиграна. Сучка из Чар, как бы её сердце этого ни жаждало, насколько велики бы ни были её возможности, неспособна забраться в сознание всем и каждому из своих подданных, чтобы проверить, так ли они думают, то ли ощущают в отношении своей повелительницы. И никогда не сумеет этого. Так будет всегда, покуда она жива. А затем окончательно и бесповоротно вступит в свои права бес всеобщего искажения. Смирись, сестричка, в веках, для грядущих поколений ты будешь такой, какой тебя понимает и видит фермер из предместий Ржи, или пивовар из Весла, в лучшем случае – студент-недоучка из Опала. Они никогда не разглядят твоих сложности, моральных дилемм, но всё упростят и опошлят по своей мерке, сделают схему, шаблон. Даже величие твоё будет в их устах сродни карикатуре. Ужасная тёмная властительница. Тобой ещё будут пугать детишек, как злым серым волком, причём непременно со смехом, который всегда в таких сказках противопоставляется страху. Взятая подобной перспективы не боялась. Она хочет быть на этом свете. Долго. Очень. Может быть даже и всегда, пока время течёт. Остаться последней и посмотреть с самого лучшего места на апокалипсис. А если не выйдет, то пускай будет больше вариантов, изводов – двунадесять разных Душеловов станут населять людские воспоминания. Пусть сестрица страшится, что в молве грядущего её прекрасный облик превратится в ужасную гримасу воплощённого зла. А у Душелова нет никакого лица. И в прямом смысле - облик скрыт маской, а там гадай как хочешь, и в переносном. Разные голоса. Манеры. Непохожие методы, которыми взятая действует в том или ином случае. Она не поместится ни в одно прокрустово ложе упрощений. Из-за неё ещё станут спорить, может даже когда-нибудь сошедшиеся случайно в одном трактире двое рассказчиков намнут друг другу бока, не сойдясь, чья же версия лучше. Прелестно. Просто прелестно… Взятая не сомневалась, что по части посмертной памяти победит и затмит сестру. Но одолеть её в очном противоборстве, увидеть её лицо, когда та поймёт, кто взял над ней верх - эта картина одна стоила любого риска. Между прочим, если уж вспоминать о летописях и их хроникёрах, что-то думает Костоправ обо всём происходящем? Подсмотреть? Или не спешить? Так или иначе, пора начинать новый раунд в игре с лекарем. Что бы ему первым делом скормить о Госпоже – и когда, как, чтобы сведения легли легко, вызвали правильную реакцию: больше пыла и меньше подозрений? В какой-то момент Душелова даже посетила идея, что можно бы было зачаровать Анналы Чёрного отряда таким образом, чтобы они вступили с Костоправом в ответную переписку, стоит ему только упомянуть на его страницах о повелительнице Империи. ...Нет. Слишком резко. И к тому же наскоро обретшей разум книжице неизбежно будет сильно недоставать изящества слога. Госпожа, изъясняющаяся кондовыми односложными фразами? При всей любви к дорогой сестрице это было бы непозволительным дурновкусием. А главное - не помогло бы решению задачи. Капнуть сладкого яда лекарю в сны? Это уже лучше. Размытые, но многообещающие образы, тихие слова, доносящиеся из неведомого, но явно прекрасного далёка. Однако ничто не заменит прямого диалога, рассказа. Взятая знала, что Костоправ переполнен вопросами. Не нужно даже обладать магическими талантами, чтобы понять - у него всё написано на лице. Скоро, когда потянутся дни ожидания, нашего доброго доктора-наёмника непременно прорвёт. Всё случилось даже быстрее, чем Душелов могла бы предполагать - на следующее же утро. Вот только к тому моменту от прежнего превосходного расположения духа взятой не осталось и следа. Проклятая стерва ворвалась в её голову так быстро и внезапно, что перепрятать самые ценные и опасные мысли удалось лишь едва-едва, в самый последний момент. Полночи потом, приглядывая вполглаза за площадью, взятая восстанавливала понемногу, слушая то один, то другой из своих голосов, утраченные на время цели, планы, извлекала из тайников и складывала опять вместе воедино слепок своей истинной личности, укрытый от ока Чар. Иногда в такие моменты у неё возникало чувство, особенно сильное на этот раз, что нечто важное оказалось забыто, утеряно, что какая-то из теней, в ней живущих, утаила, не запечатлела по слабости, утратила какую-то важную деталь. Страх умалиться, потерять безвозвратно, окончательно запутаться. Сомнения в собственном я. То ли оно, какое было? Сумма частей не всегда тождественна целому. В каком порядке куски притёрты друг к другу? Акценты, нюансы взаимосвязей... Сука всегда является внезапно, овладевает, листает твою память и чувства, как страницы конторской книги - внимательно, но холодно и без малейших сантиментов. Причём она умеет устанавливать контакт с чужим разумом и мягко, ласково, или вовсе едва заметно. Ментальная магия ею освоена в совершенстве, она - пожалуй, острейшее оружие в сестрином арсенале. Но нет. Потому что это демонстрация силы. Властелин в грубом маскулинном духе предпочитал физическое насилие, чтобы продемонстрировать доминирование. Госпожа тоньше - и беспощаднее. Она проберётся вам под кожу, властно и вольно разместится в самых сокровенных недрах вашего ума и духа. Когда-то в эру Владычества в ходу были полуофициальные, нигде не записанные, но совершенно обязательные титулы-эпитеты. Правящая чета Империи никогда формально не короновалась, не использовала обращений, вроде Ваше Величество, зато вместо них возникли дежурные, от раза к разу используемые клише славословий. Одним из них по отношению к Властелину было "Тот, чья воля - сталь". Это словосочетание звучало здесь и там, иногда даже встречалось в документах. Его знали все. Но те, кто попадал в Вершины, оказывался при дворе, скоро знакомился и с зеркальным отражением этой расхожей фразы, указывающим на тот факт, что в Империи в действительности не один повелитель, но два соправителя. "Та, что может прокусить сталь" - так именовали тогда Госпожу тихим шепотом в коридорах и башнях. И боялись её не меньше, чем супруга. Тот был неспокойным вулканом, извергавшимся порой бешено и страшно, однако наблюдательный глаз был способен предугадывать беду по струйкам дыма и грохоту оползней, чертам, предвещающим взрыв ужасного гнева. Лава текла по известным маршрутам, неожиданным лишь для неопытного новичка. Во всяком случае, так оно было в первое время царствования Властелина, пока его рассудок ещё не начал прогибаться под тяжестью невообразимой мощи, ему доступной. Иное дело - Госпожа. Её хитрость была подлинно непредсказуема. Властелин не давал себе труда выуживать ваши секреты до тех пор, пока вы делаете то, что ему нужно, даёте то, что он желает от вас получить. Его спутница на престоле знала все тайны, причём демонстрировала это всегда внезапно, не оставляя время ни на осознание, ни, тем более, на защиту. Сестра была единственной, кто не склонялся перед прихотями Властелина, пусть это и давалось ей всё тяжелее с каждым следующим годом. Но кто в итоге смеется последним? Стерва на воле и правит, а её благоверный, несмотря на все свои ухищрения, а Душелову было многое известно о непрестанной напористой работе Властелина, призванной дать ему вожделенную свободу, лежит под гнётом земли, погребенный заживо. Мысли о сестре, опасения, не успела ли она увидеть что-то, поймать, отыскать недостаточно хорошо скрытые хвосты, преследовали взятую пополам с воспоминаниями о временах до первого Восстания. Наверное, именно в этом была причина её небрежности. И, конечно, помимо прочего, сыграла свою роль необходимость поновлять и совершенствовать колдовской барьер вокруг клада. Оказалось, что кое-чего Душелов всё-таки не предусмотрела. В самый глухой и тёмный час на площади появился небольшой отряд. Несколько человек охранников и полудюжина рабочих с кирками и лопатами. Они споро начали отваливать булыжники и вгрызаться в почву под мостовой, очевидно рассчитывая справиться до рассвета. Чары были завязаны на камень и волосы Загребущего, прилаженные к нему. Если при помощи подкопа накренить стол достаточно сильно, чтобы он завалился на бок, то вполне можно было, обходя стороной незримую сферу вокруг упавшего алтаря, собирать рассыпанное золото. Душелову ничего не стоило выйти и прикончить всю не в меру прыткую компанию, но производимый ими шум совершенно точно привлёк внимание местных жителей из домов, расположенных поблизости от площади. Хотя они и не показываются, опасаясь иметь дело со стоящими на стрёме головорезами, и не способны предупредить сейчас других горожан, что особенно борзая банда хочет обойти их всех, несомненно, наблюдают за происходящим эти люди внимательно. Если убить охотников за сокровищем при помощи магии, то завтра все в Розах узнают о случившемся. Магистрат ревностно оберегает свою хрупкую независимость, а потому новости о том, что Душелов свой волей не только разместила на их территории колдовскую ловушку, но ещё и лишает жизни тех, кто может как-то вмешаться в её планы, приведёт их в ярость и ужас одновременно. Они немедленно поспешат осведомиться у Чар как это понимать, и сохраняют ли силу данные им гарантии. Нет. Это не вариант. Можно поручить мокрое дело наёмникам - у них, надо думать, уже давно чешутся руки от долгого безделья. Выдать результаты поножовщины за столкновение двух пришедших к заветному месту одновременно банд конкурентов будет нетрудно. Однако и этот путь решения проблемы взятая в итоге отвергла. Если существует столь явная слабость, то ею может воспользоваться и сам Загребущий – и от него Черным отрядом не отделаешься. Ошибку надо исправлять самой. К тому же будет полезно попрактиковаться в дистанционном наведении чар. В итоге Душелов принялась выставлять новые барьеры, не покидая дома. Дело было не так чтобы трудным, но муторным, требующим сосредоточенности. Особенно взгляда, который нужно было безотрывно концентрировать на объекте. Сперва надлежало затормозить уже успевший заметно продвинуться процесс рытья. По воле взятой почва под лопатами кладоискателей стала неподатливой и жесткой, точно цельный скальный массив. Вероятно сперва они приняли это за естественное явление – суровые холода стояли уже давно, а всякому известно как тяжело вгрызаться даже хорошим инструментом в промерзшую насквозь землю. Однако постепенно охотники за сокровищем догадались в чём дело. Был послан гонец и где-то минут пятнадцать спустя из-за мощных спин товарищей появилась щуплая фигурка ежащегося от мороза и, вероятно, страха человека. Волшебник был откровенно слабым, даже Одноглазый и Гоблин во всём превзошли бы его на голову, колдовал он неумело и робко, но, тем не менее, вовсе игнорировать его усилия было нельзя. Взятой приходилось одновременно мешать чародею в его попытках устранить наведенный ею на почву эффект, переплетать уже существующие узлы защиты, чтобы новые элементы входили в сеть чисто, не нарушая её целости и не открывая новых лазеек, и, наконец, собственно выставлять новые защитные рубежи. Под конец Душелов уже жалела, что не пошла по самому простому и естественному пути. Прикончить всю эту назойливую братию, уничтожить тела, чтобы не осталось никаких следов, а после стереть память всем окрестным обитателям. Или тоже убить их. Проклятье! Взятая действовала теперь уже больше из упрямства и нежелания признавать, что такая долгая и выматывающая работа пошла насмарку. Наконец, победа была одержана. Колдунишка, помогающий бандитам, вконец обессилел, кирки отскакивали со звоном, как если бы били по металлу, а новая система чар требовала всего пары-тройки простых действий, на которые придётся затратить ещё разве минут пять, много десять, прежде чем обрести полную действенность и силу. К этому моменту прочие постояльцы комнаты уже начали просыпаться, забрезжили на горизонте первые лучи солнца, предвещающие скорый рассвет. Кто-то – взятая уловила его приближение только краем глаза, боковым зрением, всё ещё не имея возможности повернуть голову, или даже скосить взгляд - приблизился сбоку к окну. - Пришлось улучшить охранные чары. Я не предвидел подобной изобретательности, - Душелов произнесла эту фразу без какой-то конкретной цели, скорее как укор самой себе. Вся эта морока – исключительно следствие её собственной непредусмотрительности. Иии… да, всё! Ночные гости сворачиваются, опасаясь скоро очутиться в центре толпы, которая потребует свою долю. Хм, очень вовремя. Заклинание завершено, вот-вот дух проклятия обретёт своё чутьё и направленность. Если эта публика решится на повторную попытку следующей ночью, то её ждёт большой сюрприз. Живым не уйдёт никто. Взятая выдохнула. И вот в этот самый момент прозвучал вопрос: - Как выглядит Госпожа? Это было внезапно. Смело и в то же время нелепо. Уже потом, постфактум Душелов проанализировала случившееся и оценила всё его значение. Значит ранним утром, едва продрав глаза, наш дорогой анналист думает ни о чём ином, как о повелительнице Империи. Да так сильно увлечен и захвачен, что вслух интересуется предметом своих воздыханий у взятой, очевидно занятой важным делом, исправляющей ранее допущенную оплошность, а потому, нетрудно догадаться, едва ли довольной собой и окружающими. Это уже самая настоящая страсть, никак иначе! Но время для рассуждений придёт после, а в тот момент Душелов начала отвечать машинально, не задумываясь. Лишь в самое последнее мгновение, поняв, что творит, она успела озвучить уже рвущуюся с губ фразу самым сладким из доступных ей женских голосов, пытаясь придать ей иной оттенок и смысл. - Как тот, кто способен прокусить сталь. Костоправ не стал развивать тему. И, прах побери, взятая испытывала по этому поводу изрядное облегчение. Стоило лекарю элементарно спросить “Почему?”, как беседа могла принять совершенно нежелательный оборот. Понятно, что Костоправ не сумел бы выудить из Душелова ничего против её желания. Она могла просто умолкнуть, или намекнуть ему по необходимости более мягко, либо прямо, что чрезмерное любопытство часто бывает чревато. Но как же досадно бы было по собственному небрежению, неготовности, неумению вовремя правильно отреагировать закрыть такое удивительное окно возможностей! Эта странным образом возникшая влюблённость, слабенький огонёк, в большей степени игра ума, в которую сам Костоправ едва ли мог верить всерьёз, ни в коем случае не должна была угаснуть, превратить в золу. Люди любят мечтать о великом, необыкновенном, но сталкиваясь с ним на деле страшатся и отступают, пятятся назад. Слишком резкий переход от личной и тайной, сугубо умозрительной связи к действительности был способен тут же покончить со всем, как чересчур сильное дуновение может не раздуть тлеющие угли, а потушить их. Взятая уже столько всего спланировала, обдумывая тонкости будущих своих манёвров, уколы своевременно и точно брошенных слов, осаду, которую придётся выдерживать воображению медика Чёрного отряда под натиском тех видений, которыми она его населит. И такая топорная работа! Душелов растерялась. Оказалась неготовой. Стыд и срам! Этот случай побудил взятую совершенно по-новому и гораздо активнее повести свои дела по отношению к Костоправу. В тот же день она впервые перешла от лёгких касаний разума хрониста к полноценным обстоятельным визитам. Настроение стало куда лучше, когда полностью подтвердились некоторые из её прежних догадок. Вообще за Костоправом оказалось очень интересно подсматривать. Весь тот ворох вопросов, которые рождала его любознательность, а осторожность на пару с опытом заставляли держать при себе, сделались для Душелова открытой книгой. Как и ответы, которые летописец пытался отыскать. Некоторые из этих суждений были на удивление точными. Например, что при известных обстоятельствах разница между тем, чтобы самому укрыться, затворившись в башне, или быть пленником, помещённым туда силой, запертым на семь замков, не столь уж велика. В случае с сестрицей это неверно – она преотлично может путешествовать, разумом переносясь куда ей угодно, и не покидая при этом физически своих покоев. Но в целом взятая начала понимать, как в сердце Костоправа произошла метаморфоза, и грозная хозяйка тёмных сил стала прекрасной принцессой, тоскующей в одиночестве. Вот оно, к слову, действительно присутствует. Владычица из Чар сама отсекла себя ото всех – и должна пожать плоды этого выбора, испить до дна чашу. Были и курьёзы, вызывавшие у Душелова искреннюю улыбку. Идеи Костоправа о физиологии и потребностях взятых. Разум лекаря не робел перед Десяткой, не стеснялся и не боялся своих исканий. Это импонировало взятой. А одна вещь вовсе была чудо что такое: анналист Чёрного отряда спрашивал себя, способна ли Душелов со своими разнообразными голосами петь хором. Никогда прежде за долгие годы ей самой это даже в голову не приходило! А, в самом деле!? Может она или нет? Проверить захотелось до зуда под кожей. Остановилась взятая с трудом, буквально заставив себя силой воли потерпеть до более подходящего момента. Во-первых, не стоило уж слишком экстравагантно себя вести на глазах наёмников. У любой ужасающей репутации есть свой предел прочности. Никакая загадочность не поможет, если начнёшь выделывать совсем нелепые коленца. Во-вторых, что важнее, сообразительный Костоправ мог уловить связь и догадаться – содержимое его черепа больше не тайна для Душелова. И так-то медик заподозрил, что ему читают мысли, ещё в самую первую их встречу на корабле. Каким бы наблюдательным хронист ни был, но из утренней истории он сделал совершенно неверные выводы. Впрочем, это предсказуемо - где ему понять? То, что для взятой было исполнено глубокого смысла, рождало массу образов, воскрешало в памяти конкретные случаи, что происходили некогда в Вершинах, где сестрица проявляла свою суть, для Костоправа – туманная абракадабра, странный эвфемизм. “Та, что способна прокусить сталь”- лекарь думает, что от него просто отмахнулись этой бессмыслицей. …Сколько лет прошло с Пробуждения? Не один десяток. Но всё ещё чувствуется разрыв. Отсылки, которые непременно вызвали бы отклик у её современников, теперь давным-давно сгнили и обратились в прах вместе с их телами. Душелов знала, что сестра как-то приказала разыскивать по стране старые ноты, желала обнаружить песни, музыку прежних времён, что некогда будила в ней чувства. Любимые мелодии, от которых после Курганья остались только обрывки, искаженные, покрытые пылью и патиной рефрены. Несмотря на обещание щедрой награды, немого подлинных произведений более чем четырёхсотлетней давности доставили в итоге в Чары… Между прочим, вот это как раз хорошая история для того, чтобы поведать её Костоправу. Госпожа покажется ему через её призму человечной, страдающей, в каком-то роде, несмотря на всё своё могущество, беззащитной. Когда сестра, сперва фальшивая, а затем, если всё сработает, то и настоящая, проявит к нему интерес, наш хронист должен поверить в то, что это вообще возможно. Живое человеческое внимание, не связанное с неким тайным замыслом, колдовством, в которое Костоправа замешивают против его воли, втёмную, некоей избранностью – простое, естественное для обычных людей. Стоит автору Анналов принять это, как дальше всё пойдёт само собой. Дистанция начнёт сокращаться. Горные пики тоже кажутся недостижимыми, когда стоишь внизу, но стоит начать восхождение, как, хотя и не без труда, конечно, они делаются всё ближе, доступнее буквально на глазах. Вместо чувства безнадёжности родится дерзание. Госпожа Империи способна испытывать чувства – так почему бы и не ко мне? Нет, конечно, пока ещё другой этап, слишком рано для подобных спонтанных откровений. Взятая собиралась начать с ночей – времени, когда человеку всё кажется несколько ирреальным, в чём-то даже он сам. Пора сновидений. А в них бывает что угодно. Если ты знаешь, что спишь, то можно не бояться и не сдерживаться, ведь солнце развеет всё, и даже воспоминания часто истаивают, как нестойкий утренний туман, стоит только оторвать голову от подушки. Но на самом деле осадок всегда остаётся. Пусть Костоправ раскрепостит свои мечтания в волшебной дрёме, чтобы потом, ворвавшись из потаённых углов в самый центр сознания, они воспламенили его уже при дневном свете. Душелов знала, что будет делать, понимала как именно. Была готова. Но тут… Другой фронт активизировался внезапно и решительно. Загребущий начал действовать. Сам.