Моя страна

Рынки в столице Виресон, в отличие от остальных крупных городов Пэкче, работали раз в три дня и до отказа были заполнены людьми разных мастей. Сами лавки торговцы открывали прямо посреди улицы с высокой проходимостью, а цены и даже ассортимент товара контролировались государственной инспекцией, которая периодически совершала рейды и искала нарушителей. В связи с сезоном урожая торговля шла вот уже вторую неделю без передышки, а у Зуко только появились хоть какие-то копейки сходить за продуктами и новой одеждой. Посему, взяв с собой мешок с рисом и пару медников, он со счастливым предвкушением направился на поиски нормальной еды и теплой обуви. Лавки изобиловали огромным выбором: тут и там попадались пестрые платья, шелковые и атласные ткани, лен высокого качества, башмаки и сапоги разных цветов, на выбор и по размерам, а также головные уборы и оружия, которые пришлись бы по душе любому разборчивому покупателю. Однако Зуко это все не волновало. Лишь пару раз он с задумчивым видом задержался около прошнурованных зимних ботинок и палашей, затем похлопал по карманам, с грустью осознав, что на оное денег ему определенно не хватит, и, раздраженно цокнув языком, направился в сторону прилавков с мясом. На говядину, конечно же, раскошелиться бы пришлось прилично, но свинина стоила дешевле, хоть Зуко ее и не особо жаловал. «Проклятый старик, — думал он. — Мог бы и побольше со своего кармана дать, а не вести себя как последний жмот, складывая остатки монет в старый чулок». Такими темпами они оба протянут ноги уже к концу зимы, а может, и к ее началу. Благо, что погода в столице Пэкче теплая, а осень поздняя: листва опадет только к концу октября, почти в один момент с северными регионами страны Огня. — Почем редька? — спросил Зуко у продавца. — Три муна* за одну штуку, — ответили ему. Юноша нахмурился, возмутившись, что с народа слишком много сдирают, затем осекся, вспомнив стариков, которые пахали рядом с ним на поле и ворчали примерно так же, и смущенно сложил в мешок купленные продукты. Либо общество так сильно действовало на него, либо Зуко и вправду превращался со временем в вечно недовольного жизнью крестьянина, готового брюзжать на все, на чем свет стоял. К обеду солнце ослепило глаза и убрало тени даже с жилых зданий, кошмаря аристократов возможностью обжечь бархатную кожу. Их можно было узнать сразу именно в этот период времени: тут же вскрывались зонты, девушки, охая, усаживались в паланкины, а слуги ходили по пятам, прикрывая их оголенную кожу веерами, да прикрикивали на прохожих, когда тем по несчастью удавалось задеть повозку. — Ох, госпожа, не ходите по земле босыми ногами! — воскликнула служанка. — Мы же на рынке! Вы можете пораниться! Зуко мельком задержал взгляд на девочке в цветастой юкате, что стояла на другой стороне улицы и аккуратными движениями поправляла прическу, совершенно не обращая внимания на возгласы прислуги, и усмехнулся, когда она отобрала веер и откинула сандалии в сторону, заставив несчастную женщину собирать их по дороге. — Я так лучше передвигаюсь, — отрезала маленькая госпожа и с приподнятым кверху носом направилась вглубь рынка. «Избалованные богачи, — подумал про себя Зуко. — Бесцеремонные. Думают, иметь высокий статус и деньги намного важнее человеческих судеб. И этому же учат своих детей. Мерзость». За время пребывания в изгнании он познал все прелести общения с высокопоставленными чиновниками, их женами, да даже детьми, а после, будучи безымянным Ли, коими нарекали всех мальчишек, выросших без отца и матери, в государстве Пэкче, здорово нахватался тумаков от рядовых госслужащих, у которых была какая-никакая, но власть в определенных кругах. Так и хотелось однажды прокрасться к ним темной ночью и совершить правосудие мечом, чтобы неповадно было. Землепашцы страдали от их издевательств больше всех остальных, словно они являлись рабами, а не мирными жителями. Если бы у Зуко только были возможности и сила. И деньги. Больше денег. Без них в этой стране никуда. Будучи принцем, он понимал, что в мире существовала четкая иерархия между власть имущими и их подчиненными, и, по правде говоря, часто пользовался своим статусом, однако старался не переусердствовать. Отец не любил выскочек и сурово наказывал за бахвальство, а уж чего стоило получить от него кнутом по спине. Но Зуко мало задумывался о том, по каким причинам с ним разговаривали так покорно и уважительно, зачем каждый раз склоняли голову и терпели капризы, выдавливая улыбки в ответ на оскорбления. Так было принято. Просто потому, что Зуко являлся наследным принцем и сыном самого могущественного мага огня в стране. Оказавшись на месте тех, кто терпеливо сносил его мерзопакостное поведение, он со временем стал осознавать — это неправильно. Хамское отношение к людям низшего слоя — величайшее проявление слабоумия, на которое только были способны представители аристократии. Так же, как и агрессия в сторону тех, кто мог и вовсе не иметь никакого отношения к притеснению коренного населения, хоть и проживал на их территории. Вот за свой народ Зуко было обидней всего. Мало кто догадывался, но страна Огня за последние сто лет взрастила огромное количество несчастных людей и сломала множество судеб. Война истощила не только соседние государства, а уж кому, как не колониям знать, каково это — жить в изоляции, ожидая, когда в твою дверь постучится местная делегация и пришлет повестку. Либо вырежет семью, или лишит крова и еды. Просто за то, кем они являлись и чью кровь имели в своих жилах. «Смерть отродью Ямато». Так гласила надпись на вывеске, криво и наспех приклеенной к стене каким-то ушлым пареньком: вороватым на вид и не вызывающим ничего, кроме желания вести себя рядом с ним максимально внимательно. Мало ли, вдруг по его вине придется лишиться карманных денег, либо, того хуже, конечностей, свободы или жизни. Взлохмаченный, в потрепанной одежонке, худощавый, но высокий ростом юноша (Зуко даже показалось, будто они примерно одного возраста), перевернув соломинку во рту и встретившись взглядом со стоящим подле свидетелем его передвижений, буквально на секунду замер, приподняв брови, а затем ухмыльнулся и подмигнул. Одеты они были в одинаковые ткани, что, возможно, и привлекло внимание. — Ты так не считаешь? — обратился паренек к Зуко, отчего тот впал в легкий ступор. Заслышав поблизости голоса стражников, он тут же напрягся и схватился за горшок с клейкой смолой. — Ну, бывай! — бросил он в сторону Зуко и ловко сиганул через узкий проход. А стражники в это время приближались. Охота, судя по всему, велась за ворами, либо агитаторами, что расклеивали различные листовки с призывами, подрывающими авторитет правительства. Зуко даже немного порадовался, потому как ему было слишком обидно за нарисованное красными чернилами (словно его выделяли) оскорбительное слово, коим нарекли пэкчесцы своих заокеанских соседей. И поделом этому придурку. Лучше бы подумал, как на жизнь заработать, а не ерундой маяться, не зная, куда деть излишнюю энергию. — Мой кошелек! — воскликнул рядом стоящий продавец у прилавка. — Отвернулся буквально на несколько секунд, а он пропал! Небольшого роста мужичок с серой повязкой на голове медленно повернулся в сторону Зуко, приподнял голову и вперился в него пытливым взглядом. — А никого, кроме тебя, тут не было, — с подозрением протянул он. Зуко опешил. За свою нелегкую жизнь он многое пережил, но чтобы сойти за мелкого воришку на рынке, — это же до какого уровня нужно было докатиться? — Спокойно, старик… — начал было Зуко пафосную речь о совести и хамстве, но его прервал громкий окрик: какая-то женщина призывала стражников, указывая в их с продавцом сторону. — С самого утра здесь ошивается! — громко и быстро протараторила она. — Развесил повсюду бумажки, горшки своровал. Ишь ты, только посмотри на эту пропаганду! А ведь он еще и не один был. Здесь целая команда поблизости ходила, но этого паренька я запомнила. Шляпу и темно-зеленую рубаху я точно запомнила! — А ничего, что этот тип был темнее меня, да еще и без шрама? — тихо прорычал Зуко и отступил на два шага, когда стражники обернулись к нему. — Не того ищете. Преступник только что скрылся за тем поворотом, а я просто мимо проходил. Тот, что стоял по центру, кивнул одному из сослуживцев, и все трое крадучись зашагали вперед. Их хищные взгляды не сулили ничего хорошего, а от тревожного предчувствия резко засосало под ложечкой, словно ему угрожала великая опасность. В этот момент Зуко понял: пора делать ноги, иначе беды не избежать. *** — Что случилось, Сокка? — допытывалась Катара. — Весь вечер на тебе лица нет! Сидишь тихо, в одиночестве, ни с кем не разговариваешь и не ешь… Что-то произошло? Юноша поправил меховой плащ, укутавшись в него с головой, и продолжил сидеть с виноватым лицом, так и не подняв глаза на сестру. — Ничего, — с грустью ответил он. — Все в порядке. Иди по своим делам, веселись, разговаривай с подружками на девчачьи темы и не беспокойся обо мне. Это не твои заботы. — Вот как? — удивленно вскинула брови Катара, расставив руки по бокам. — Тогда чьи же? — Не твои — точно, — недовольно буркнул себе под нос Сокка. Пир по случаю очередного воссоединения братских племен разгорался с новой силой. Люди веселились, громко смеялись, вели непринужденные беседы и были рады такому грандиозному событию. В годы войн, тягот и лишений это были единственные светлые деньки, которые давали народу надежду на счастливое будущее. Не воспользоваться данной возможностью — жестокое упущение. — Это из-за Юи? — догадалась Катара. — Что она тебе сказала? Она отказала тебе в чувствах? Не согласна на свадьбу? — Дело не в том! — тут же опроверг ее предположения Сокка, резко смутившись, затем с грустью отвел взгляд и надул губы. — Мой отец. Он не доверяет мне. Гин, Бато — все они сейчас рядом с ним обсуждают стратегию войны и обороны от огненных захватчиков. А я сижу тут и стараюсь угодить гостям своим присутствием. Решение принимаются без меня, без моего же согласия женят на принцессе другой страны. А что могу сделать я? Отец словно пренебрегает мной. Без влияния Юи тут явно не обошлось. Это Катаре сразу стало понятно. Ее слова Сокка всегда воспринимал слишком серьезно, порой болезненно, но было видно, с каким трепетом он относился к этой девушке. Белокурая принцесса севера давно и надолго запала в его душу, хоть Сокка никогда и никому в подобном не признавался, но это было так очевидно, что не догадался о его чувствах только самый несмышленый человек на земле. — Тебе всего шестнадцать, Сокка. —Катара произнесла это с легким укором, но уже мягче. — Отец просто хочет, чтобы ты многому научился прежде, чем участвовать на таких серьезных собраниях. Встреча гостей и их сопровождение тоже ответственная и тяжелая работа. Именно поэтому он попросил тебя о помощи. — В шестнадцать лет отец всюду таскался за дедом и даже умудрился поучаствовать в сражении, — с легкой обидой отозвался брат. — То были нелегкие времена, — попыталась оправдаться Катара. — А сейчас чем лучше? А ведь и правда. Мир снова на грани войны. После того, как генерал Айро проиграл битву за Ба Синг Се, народ Огня немного поумерил свой пыл, однако по мере того, как новый Лорд Огня Озай набирал силу, обстановка вновь начала накаляться. Не царство Земли, так какое-то из племен Воды точно могло попасть под раздачу в его коварном плане завоевать мир. А Озай силен, могущественен, хитер и сообразителен, и имел многотысячную армию, готовую уничтожать все, что только могло помешать его планам. — Чем бы ты помог стране, если бы попал внутрь? — Катара указала пальцем в сторону круглой палатки, перетянутой шкурами убитых зверей. — Мы даже не знаем, что творится за стенами столицы. Что можно говорить о войне и о целом мире? Она протянула руку в надежде, что брат примет ее приглашение, ведь и он прекрасно понимал: отец пока не горел желанием втягивать в политику своих юных детей, а Сокке еще нужно набраться опыта и смелости. По крайне мере, год для осуществления задуманного у них еще был. — Идем танцевать? — спросила Катара с улыбкой. — Гости наверняка заждались нас. Заодно покажешь Юи, насколько хорошо тебе даются акробатические трюки и метание бумеранга. *** — Взгляните на нашу принцессу, — ехидно пропел Кваху, равняясь с Катарой у стартовой линии возле кромки воды. — Мало того, что танцует хорошо, так еще и плавает, небось, как русалка? А на выступление все же не позвали. Решили, что не выдержишь нагрузки, или не хватило способностей встать рядом с мастерами? Девушка одарила его пронзительным взглядом и горделиво отвела нос в сторону, делая вид, что разминает ноги перед прыжком. Одно только присутствие этого хамоватого и не совсем чистого на руку паренька приводило ее в легкое оцепенение и желание однажды заморозить его драгоценную косу, которой Кваху гордился. Она была достаточной длины для четкого определения: в бою его практически никогда не удавалось ранить, а уж одолеть и того подавно. Всем покорителям воды было знакомо это обидное чувство, когда приходилось лишаться богатой шевелюры по самые уши из-за острых лезвий и собственной невнимательности, а затем отращивать ее долгое время и навсегда усвоить урок: не попадаться на уловки и действовать быстро. Хама не горела желанием обучать его, но Кваху часто напрашивался. Катару же он считал, если не соперником, то помехой, которая когда-то встала у него на пути и отобрала сильнейшего в стране учителя и великого мастера магии воды. Его манеры и язвительные выпады в ее сторону стали давно привычными и обыденными, словно день был прожит зря без них, поэтому Катара научилась не заострять на этом внимания. Если, конечно, Кваху не придет в голову насолить ей чем-нибудь на соревновании. Тогда может пострадать репутация отца и Хамы. Этого коварного типа явно стоило опасаться. — Подумала, что не хотела бы оказаться рядом с тобой в танце Луны и Океана, да еще и на пару покорять воду, — колко отозвалась Катара и скривила лицо. — В напарники к себе я бы тебя не взял, — улыбнулся Кваху. — Как бы тебе и здесь не облажаться. Стыдно ведь будет. Найди сокровище раньше меня. Сумеешь? — Я не намерена подыгрывать тебе, — горделиво отвернулась от него Катара, вставая на стартовую позицию. — Это соревнование должно быть честным. За нами следит весь совет. Тебе же хуже будет, если попадешься на уловках. Прогремела барабанная дробь, море заволновалось, а затем сразу утихло, как только маги воды принялись усмирять его волны. Студенты встали за красную отметку и приготовились к сигналу старта, а все зрители и, казалось, даже судьи с замиранием сердца затихли всего на секунду и тут же взорвались овациями, едва началось соревнование. Дальше оставалось только смиренно наблюдать за исходом, ибо ничего более от них не зависело, только от способностей самих соревнующихся. Катара долгие годы отрабатывала дыхание под водой, но так и не научилась верно им пользоваться. Существовала какая-то особенная техника, в которой можно было не задействовать руки и использовать лишь часть сил на создание вокруг головы водного барьера. Однако в нем кислород быстро кончался, а потому приходилось вновь и вновь проворачивать одну и ту же процедуру, чтобы продолжить дышать. Зачастую сие действие отнимало достаточно времени, а Катара хотела успеть. Ей было необходимо найти сокровище, спрятанное на дне залива, и вернуться на берег раньше остальных. Под понятием «сокровище» часто выступали либо украшения из золота и серебра, либо специальные предметы, вроде ключей и молотка, которые могли оставить привязанными к водорослям. Они же имели статус повыше, так как их тяжело найти, а уж тем более отвоевать у живучих растений, стремящихся схватиться за лодыжку и утянуть на дно. Впрочем, за этим Катара такой долгий путь и проделала. Даже если Кваху вернется раньше нее, то все равно она отвоюет первенство за труднодоступный предмет. Оставалось только добыть его, что представлялось довольно непростой задачей. Продираться сквозь скользкие кустарники, то и дело норовящие сковать тело в тугие путы, было сложно и больно. Пару раз Катаре даже показалось, будто какое-то растение ранило ее ногу. В некоторых случаях это тоже было опасно, ибо существовали виды водорослей, чей яд являлся смертельным для человека. Все это не более, чем паранойя, но Катара сама не раз пожалела, что сунулась в такое опасное место. А где-то в глубине колыхающихся стеблей едва поблескивал старый ключ, привязанный за воротник у самого основания колец. Его-то ей и нужно было достать. Потянувшись пару раз вперед, Катара аккуратно срезала верхушки водорослей и поплыла в сторону находки, но не тут-то было. Кто-то грубо толкнул ее и ловко обогнал, урвав заветный трофей раньше, чем Катара успела что-либо сообразить. Кваху. Девушка грозно свела брови к переносице, когда ее хитрый соперник выдавил усмешку и продемонстрировал пойманный ключ в руке. Его лицо так и кричало: «Спасибо за то, что предоставила мне такую возможность и нашла ценный предмет». Кваху весело отсалютовал и с помощью магии воды быстро поднялся со дна — к берегу. Обескураженная, злая и разочарованная Катара разрубила растущие поблизости стебли растений и поплыла дальше в поисках нового предмета, хоть и с бȯльшим азартом, чем раньше, но с горестным осознанием того, что первого места ей явно не видать на состязании. Катара и сама не заметила, как далеко она зашла и оказалась вблизи впадины, в которую можно провалиться, точно в воронку, и больше никогда оттуда не выбраться. Тонкий стебелек лениво ухватился за ее ногу, будто останавливая от необдуманных действий, как если бы это был чей-то дух, вселившийся в растение, либо ее собственный разум, кричащий не соваться в злачное место. Но Катара не могла остановиться, не могла не приблизиться к обрыву. Чей-то голос взывал к ней. Снова. И в этот раз она решилась прислушаться к нему. А может быть, и не она вовсе? Что, если разумом Катары овладели мифические сирены, которые хотели утянуть ее за собой, как в той сказке про странствующих моряков? А ведь таких историй за тысячелетия существования людей становилось все больше, и неизвестно: то ли от глупости, то ли действительно по мистическому совпадению, но моряки часто погибали в южных водах, так и не добравшись до континента. Ее голые ноги ступили на песок, и в ступнях болью отдались мелкие ракушки и камешки, собранные по пути. Катара медленно зашагала в сторону обрыва, игнорируя кончающийся кислород в легких, и заглянула вниз. Поначалу ей казалось, будто она всматривалась в бездну — в самое величайшее проявление тьмы и пустоты, но после с самого ее дна стали виднеться слабые, едва проглядывающиеся проблески, как если бы кто-то забыл потушить фитиль. «Море никогда не взывало ко мне, — внушала себе Катара. — Оно — не Дух и даже не живое существо. Не может такого быть, чтобы это все являлось его происками». Потеряв управление над магией, она впервые вобрала в нос воду и тут же стала задыхаться. Паника только усилилась, когда Катара поняла, что не может восстановить вокруг себя барьер. Ей необходимо срочно выбираться на берег! Потуги применить магию не увенчались успехом, а горло и легкие сдавило, словно их обожгли изнутри, и постепенно этот пожар разрастался с небывалой силой. Катаре нельзя было слушаться его. Голос, взывающий с моря, завладел ее разумом и подчинил себе, за что ей пришлось больно поплатиться. Хама — единственная, кто догадался об этом. Эта мысль не давала ей покоя. Она же была последней. *** Старая колдунья редко ошибалась. В ее силах было даже предсказывать погоду по заломам и трещинам на льду, по состоянию коры деревьев, что прорастали в темной роще Духов и никогда не имели листвы. По стае птиц, пролетающих на головой, и по настроению моря. — Оно имеет свой дух, разум и характер, — каждый раз твердила Хама, — но не каждому дано слышать его. Это дар. Такой же, как и покорение стихии. Катара не раз вспоминала ее разговор: задумчивый, отрешенный, неторопливый. Колдунья пережила многое и обладала сокровенными знаниями, которые были недостижимы для остальных людей. И в тот раз она вновь оказалась права. Не так ли? — Море здесь такое шумное, — заметила однажды Юи. — Я слышу, как оно стонет. Это так странно. На севере волны тихие и теплые, а здесь… оно словно защищается от кого-то. Катара не обратила внимания на ее слова. Тогда оное показалось ей простым разговором девочки с богатым воображением. Катаре порой самой нравилось одушевлять некоторые предметы, думать, есть ли у определенного леса или дерева свой собственный хранитель, и откуда появились маленькие серебристые рыбки, что обитали в пруду у северян. Ей тоже было интересно узнать о таких крохотных и простых вещах. Но слышать, чувствовать, подчиняться воле этого могущественного Духа Катара смогла только сейчас, и, по правде говоря, ей было страшно, как никогда в жизни. Страшно и одиноко, больно и грустно, тоскливо и невыносимо тяжело. В один момент вдруг стало так плохо, что захотелось выть от отчаяния. — Все хорошо, Катара! Успокойся! Ты меня слышишь? Это я, твой папа! Руки отца заботливо обнимали ее плечи. Катара моргнула и подняла голову, будто очнулась от долгого и кошмарного сна, и почувствовала небывалое облегчение и легкость, когда увидела вокруг себя знакомые и родные встревоженные лица. Однако видение не покидало ее разум, и от того становилось беспокойно на душе. — Папа, — прошелестела Катара, почти не пошевелив губами. — Как же повезло, что твою пропажу вовремя обнаружили, — произнес Хакода и поднял дочь на руки. — Готовьте палату и зовите лекарей! Принцессу необходимо тщательно осмотреть. — Я видела сон. — Катара по-детски зацепилась пальцами за края одежды отца в надежде, что тот обратит на нее внимание. — Очень долгий тревожный сон. Мне стало так тоскливо и одиноко, словно вся моя жизнь состояла из бесконечного горя и испытаний. — Это всего лишь сон, — отозвался Хакода. — Он пройдет так же быстро, как рассеется туман перед рассветом. Но Катара знала одно — оно не рассеется. Оно будет преследовать ее еще очень долгое время.