Моя страна

Вначале Зуко бежал со всех ног. Петлял по улицам, уворачивался от острых углов и пытался достать настоящего преступника, а вслед за ними в это время гнались трое решительно настроенных во что бы то ни стало схватить за обе руки стражников. Приключение выдалось сумасшедшим. Зуко бежал по следам карманника и агитатора, «правая рука» закона дышала ему в спину, ушлый паренек весело скакал по жилому сектору и устраивал по пути преграды: то обувью по лицу закинет, то телегу с капустой перевернет, то скроется из виду, а затем вновь появится. Словно погоня для него была не больше, чем игрой, и Зуко это приводило в жуткое бешенство. Так и чесались руки поджечь ему волосы на макушке или продырявить штанины по самые резинки. А после подлец просто пропал из виду. В один момент он остановился, вытянул раскрытую ладонь кверху и, не оборачиваясь назад, неожиданно выдал: — Пожалуй, на этом закончим! И смылся. Вот так просто, без всяких объяснений. Только глаза его и видели! А Зуко настолько устал и разочаровался, да к тому же не имел и росинки маковой во рту с самого утра, что только сплюнул на землю и втоптал в грязь всю свою обиду и негодование. Если он однажды снова наткнется на этого кошмарного оболтуса, то определенно сотрет его в известковый порошок. И за потерянный по дороге кошелек с деньгами, и за упущенный кусок мяса, и за все те унижения, через которые Зуко вновь предстоит пройти, связавшись с представителями правопорядка столицы Виресон. — Признавайся! — вот уже битый час допрашивал его командир стражи. — Кто подослал тебя? У Зуко заплыл второй и единственный уцелевший после всех жизненных коллизий и потрясений глаз. Видеть что-то или кого-то уже не представлялось возможным. Не мигая вперившись взглядом в пустую воображаемую точку, он продолжал упрямо утверждать, что это они все дебилы и упустили преступника, который был у него почти в руках, если бы не жутко исполнительные органы правопорядка. А в ответ на это получал очередную порцию тумаков. — Значит, не хочешь признаваться? — приподнял брови стражник. Зуко отвел голову в сторону, все еще продолжая стоять на коленях со связанными за спиной руками, и постарался абстрагироваться. Будь что будет. Если бы сейчас он встал на свою защиту, то могли бы пострадать все, с кем он хорошо знаком, в том числе и дядя, и им двоим снова бы пришлось искать себе новый дом. Простолюдин в одиночку не докажет своей правоты. В большинстве случаев, даже сообща такое редко удавалось, ибо власть и сила никогда не были на их стороне. Зуко ничего не оставалось. — Спрашиваю еще раз! — Стражник грозно рыкнул и схватился руками за ткани одежды юноши. — Господи-ин! — испуганно воскликнул подоспевший торговец у прилавка. Тот самый, у которого Зуко неожиданно даже для себя «своровал» кошелек. Мужчина спешно засеменил в сторону стражников и вывалил им перед носом утерянный предмет. — На месте они! — громко выдал он, стряхивая со лба пот. — Завалилась в узкую щель между ящиками да так и пролежала нетронутой весь день! Очень стыдно и неудобно! Так неудобно! Прошу прощения, бравые граждане, за беспокойство, — извинился он с поклоном. Вот только не перед Зуко. Про него в этом месте вообще забыли на эти долгие пару мгновений, пока разрешалась ситуация. Однако отпускать никого не торопились. Наоборот, стали допрашивать с еще большим энтузиазмом, ибо, если Зуко не мелкий карманник, то, значит, расклеивать по рынку листовки ему определенно кто-то приказал. Иначе и быть не могло. Спас его разве что случай, иначе весь этот беспредел продолжался бы до самого утра. — Его Высочество — принц Банвон! — громко представил верноподданный королевского дворца, выбегая вперед и замирая в поклоне с выставленными вперед ладонями. Все остальные повторили за ним: резко прекратили какие-либо действия и склонили головы, словно только его прихода и ждали. Во главе своей свиты, обычно состоящей всего из пары человек, что охраняли спину Его Высочества, вальяжной походкой и с гордой осанкой вошел наследный принц Пэкче. Он был молод на вид, немногим старше Зуко (разница колебалась примерно от четырех до шести лет), рост его казался чуточку выше рядового пэкчесца, а кожа загорела на солнце и не сияла безупречной белизной, как у любого другого представителя знати. Его отец — бывший генерал Ли Сонге, уроженец крепости Хвасон, не происходил из неприлично богатой семьи и всего добился сам. Этому же научил своих сыновей. Ли Банвон поучаствовал во многих сражениях, помог свергнуть предыдущего короля и теснить народ Огня далеко за пределы страны, к тому же не чурался часто выходить на люди, как не стыдился и труда. Такие слухи ходили о нем. Зуко довелось самому узнать, что из сказанного — правда, а что выдумки. Банвон завел руки за спину, сделал пару медленных шагов и остановился, с легким прищуром осмотрев окрестности и людей вокруг себя. Взгляд его был похож на коршуна, который искал на охоте добычу, и пронизывал насквозь. Сразу стало ясно: человеком принц был устрашающим и весьма авторитетным. Его слову охотно подчинялись и наверняка с таким же рвением бросались погибать от меча врагов на поле боя. — Веду допрос расклейщика листовок, Ваше Высочество, — покорно ответил стражник, словив застывший взгляд принца, направленный прямиком на Зуко. — Две недели поисков на этот раз завершились удачей, и теперь мы сможем поймать заговорщиков… — Ты, — обратился к юноше Банвон. — Как твое имя? Зуко выдержал короткую паузу, однако ответить все же решил. Неохотно. — Ли. — Ли? — усмехнулся принц. — Мальчишка без имени расклеивает листовки, призывающие уничтожать людей из колоний? Знатно же тебя помотало, раз уж решился на такую работу. — Я не расклеивал их, — тут же среагировал Зуко. — Стража поймала не того человека. — Хорош заливать! Целая толпа свидетелей видела тебя сегодня на рынке! — рявкнул на него командир и резко осекся, когда Банвон выставил перед ним ладонь и подошел к связанному преступнику. Принц пытливо посмотрел на Зуко. С некой долей любопытства и азарта, как ему показалось. После чего последовал едва слышимый ироничный смешок. — Отец всегда говорил мне не стыдиться своих ран и шрамов, — сказал Банвон. — Это все трудом заработанные трофеи в бою, воспоминания и очередной повод для гордости, ибо пережить такое не каждому удается. Шрамы украшают солдата. Делают его сильнее, закаляют стойкость и силу духа. — Что вы хотите этим сказать? — дерзко ответил ему Зуко. — Если люди Ямато сделали это с тобой, то я тебя не виню, — уже немного тише продолжил Банвон, наклонившись к сидящему на коленях юноше. — Вполне справедливо желать смерти тем, кто лишил тебя родителей, дома, права на счастливое будущее… или трона. Но скажи, что лучше: каждый день видеть страдающий от рук верхушки народ, встречать по дороге иссохшие тела людей, что умерли от голода, чувствовать запах гари от сожженной плоти и пить с реки воду с кровью; либо жить в неведении, никогда не познать вкуса горя и утраты, но при этом не иметь возможности быть свободным? Зуко не понимал, о чем спрашивал его этот человек, но одно стало понятно: или он немного не в себе, или задумал что-то, поэтому решил устроить допрос. Даже его слова показались странными. Словно Ли Банвон заглядывал в самые потаенные углы души и вываливал ее наизнанку, словно догадывался, кто был перед ним. Но это ведь определенно бред! Зуко никогда не пересекался с этим человеком: ни на поле битвы, ни будучи принцем народа Огня. Ли Банвон не мог знать его лично, и Зуко очень надеялся, что ему все только показалось. Он накрутил себя, либо стал слишком болезненно воспринимать чужие слова. Нет. Банвон говорил совсем о другом. Он проверял его. — Что лучше: быть связанным по локоть и не иметь права высказаться, либо жить свободно, но при этом лишиться ног? — Зуко прищурился, отвечая наследному принцу с уверенностью и нажимом. Это был короткий диалог. Короткий, но исчерпывающий, и Банвон это понял. Пару секунд он пытливо всматривался в лицо юноши, а затем вновь хмыкнул и выпрямился. — Полагаю, тебе не составило бы труда проживать эту жизнь, уповая на лучшее будущее. — Принц кивнул стражникам, тем самым отдавая приказ освободить пленника. — Несмотря на невзгоды и потрясения. *** Зуко выходил со смешанным чувством. Его отпустили с миром, без сопротивления в сторону Ли Банвона, в чью голову пришла такая идея, но и без особого энтузиазма, наверняка отметив про себя, что не раз будут продолжать следить за потенциальным преступником. Слово наследного принца для стражников было важнее, как и собственная репутация. Скорее всего, они попросту не захотели проблем на голову, но еще не раз будут посягать на свободу Зуко. — Проклятье! — громко выругался он, пнув перед собой камень об стену. — Чтоб этому придурку пусто было! Угораздило же наткнуться на него именно сегодня! Дерьмо! Голос неожиданно сорвался до крика, и Зуко пришлось остановиться, отдышаться, немного прийти в себя и сбавить обороты, хотя в этот момент хотелось сжечь все дотла, включая тот ларек с его мерзким торговцем. Который, к слову, тихо стоял в углу и с испугом таращился на него, срывающего свой гнев на камне и кирпичной стене. Зуко уловил движения в углу краем глаза, а затем бросил взгляд на продавца и скривился. — К-кошелек обронил, — пролепетал мужчина и с осторожностью подошел к юноше, протягивая ему найденную вещь. — Ты уж не обижайся на меня, старого дурака. Я полжизни в пехотных войсках служил. Зрение и память совсем подводят! Контузило. — Он развязал повязку и продемонстрировал огромную гематому на половину лба и макушки. — Десять мунов, — глухо прорычал Зуко и продолжил, когда мужчина вопросительно приподнял брови. — В этом кошельке было всего десять мунов. Все остальное: еду, мясо, мешок с рисом и даже шляпу я потерял, когда убегал от стражи. И благодаря кому? Как думаешь, на что мне теперь жить весь следующий месяц? Продавец замялся на месте и виновато понурил плечи, а Зуко все продолжал наступать и распаляться. — Я потратил целый месяц на то, чтобы добыть эти вещи! — он схватил мужчину за грудки. — В этой дурацкой стране даже еда достается тяжелым и неблагодарным трудом! А что мне делать теперь? За десять мунов на рынке даже протухшую рыбу с горем пополам невозможно отыскать! И Зуко заметил одну очень странную вещь: лицо продавца слегка повело в сторону, а руки стали дрожать. Это было очень похоже на приступы «падучей болезни», о которой так много рассказывали в детстве. Кажется, ею страдала покойная бабушка. Люди говорили, что, когда у нее случался приступ, то всем становилось страшно, что она умрет или навсегда останется калекой. Зрелище явно было не из приятных. Зуко ослабил хватку и осторожно отпустил мужчину. На всякий случай он отошел на пару шагов, затем сорвался с места и побежал прочь. Не хватало еще, чтобы его обвинили в смерти человека. Еще одного свидания со стражниками Зуко явно не желал. В этот раз он бы точно одними тумаками не отделался. После в его подсознании что-то болезненно заныло, — то ли укол совести, то ли внутреннее беспокойство; и Зуко решил вернуться, проверить, все ли с этим продавцом в порядке. Однако ни его, ни кого-то еще поблизости он не застал. Значит, все же в порядке? Он ведь не обманывал себя? Раз человек ушел, то был здоров, верно? Как бы то ни было, Зуко пришлось сегодня несладко, а вот отсутствие того продавца, благодаря которому он и потерял нажитое «богатство», только сильнее разозлило. И поделом, что контуженный! А если Зуко однажды наткнется на того паренька с листовками — отпинает так, что сломаются ребра, а после заставит платить за каждый прожитый в голодном бреду день. *** — Стоять! Катара схватила за локоть своего непримиримого соперника и утянула его в дальний и темный угол, на полном серьезе намереваясь устроить разборки. Кваху даже не брыкался. Точнее, пытался, но ему ничего не удалось противопоставить ей, ибо Катара была сильно рассержена и негодовала от несправедливости. — Какое право ты имел лгать моему отцу? — тихо прошипела она, чтобы никто посторонний не услышал. Кваху мягко отстранился от Катары, припадая к стене, и поправил съехавший рукав одежды. — Я? — усмехнулся он. — А я и не лгал. С чего ты взяла? — Глаза юноши хитро сощурились. — Все еще думаешь, что могла наткнуться на впадину? В Черном заливе? Ты сама-то в эти бредни веришь? Подумать только! — Кваху театрально вздохнул и прошелся вокруг нее. — Да это же сплошное волшебство! Не иначе, как проделки Духов? — Это ведь ты подставил меня на соревнованиях! — продолжила нападать Катара. — Благодаря тебе я зашла за линию и потеряла контроль над водой! — Я выиграл честно, — развел руками Кваху. — И, между прочим, спас тебя. Если бы я не решил вернуться и проверить, все ли с тобой хорошо, — он на секунду призадумался. — Даже раньше. Если бы я не заметил рану на ноге, яд водорослей мог бы отравить весь твой организм, и тогда бы наша любимая принцесса увидела не только галлюцинации, но и всех предков до пятого колена, и даже горячо почитаемого аватара, что погиб в этих водах. Катара грозно нахмурилась и схватилась за воротник его одежды. — Что здесь происходит? — раздался за спиной громкий голос Сокки. — Катара! Девушка не сводила злобного взгляда со своего сокурсника, но отпустить — отпустила, пусть и неохотно. Слова Кваху сильно распалили ее. Говорить что-то в сторону ее предков, да еще и об аватаре в таком пренебрежительном тоне, — да какое право он имел? Пока Сокка быстрым шагом направлялся в их сторону, Катара старалась сообразить, что можно было придумать в оправдание. — Ничего серьезного, — отмахнулся Кваху и мило улыбнулся ей. — Ее Высочество решила поблагодарить меня за свое спасение. Верно, принцесса? Катара только сузила глаза в ответ, напряженно ожидая реакции от брата. — Правда? — нерешительно замялся Сокка. — Что-то не похоже на благодарность. — Все в порядке, — выдала Катара. — Я просто расстроена тем, что соревнование выиграл он, а не я. Обещаю, на следующем испытании я обязательно покажу себя. Последняя фраза прозвучала как предупредительный сигнал. Юная принцесса не сводила глаз с Кваху и прямым текстом заявляла ему опасаться ее гнева. А затем она резко развернулась и зашагала прочь, раздираемая сомнениями и противоречиями. *** Ее ранили ядовитые водоросли. Организаторы не предусмотрели такую возможность и допустили погрешность, не уничтожив в округе все опасные растения. По правде говоря, обвинять их в чем-то не было правильным решением. Различить водоросли для каждого представлялось трудновыполнимой задачей, и никто не предполагал, что дочери вождя взбредет в голову поплыть к самому краю очерченных границ, допустимых для соревнований. Катара сама виновата в том, что пошла на поводу у алчности и захотела легкой победы. Это стало для нее хорошим уроком. Но она не могла с точностью утверждать, была ли та глубокая впадина в заливе сном или реальностью. Возможно, даже искаженной реальностью, ибо Катара была согласна и на это. Она не могла ей присниться, ведь все было таким ощутимым, таким настоящим. И тот голос, что взывал к ней. Катара впервые действительно услышала его. Казалось, словно не море стонало все время, а заточенный в кромешной тьме Дух, взывающий о помощи. «Сирены», — подумала Катара, и в целом могла оказаться права. Либо существо, которому ни в коем случае нельзя оказаться на суше. Отец всегда предупреждал их с Соккой об опасностях, таящихся в глубинах вод, просил не доверять их Духам и никогда не привлекать внимание Похитителя лиц. — Духи коварны, — обмолвился когда-то Хакода. — Некоторые из них давно затаили злобу на людей, и жаждут того момента, когда смогут похитить их души. Будьте крайне осторожны. Только аватар может с ними управиться, а нам, простым смертным, такой силы не дано. Но Хама, старая колдунья, переиначила его слова: — Аватар тоже своего рода Дух. Могущественный и опасный. Именно он долгими тысячелетиями был проводником между миром людей и миром, где обитают иные существа. Равновесие нарушено. Его душа мечется и страдает, и обливается кровавыми слезами. Катаре стоило помолиться. В очередной раз зажечь свечу рядом с утраченной аватаром реликвией, которую нашли в море после сражения с огненными захватчиками несколько десятилетий назад, перебрать деревянные чётки, сложить ладони вместе и закрыть глаза. Помолиться за упокой его души, от всего сердца поблагодарить за спасение и просить о прощении. Аватар не заслуживал такой смерти. Он мог вершить великие дела, если бы остался жив, а мир не сотрясала бы война, но он решил пожертвовать собой ради сохранности целой страны. Что сталось бы с ними, если бы в тот день великого повелителя всех стихий не оказалось рядом? Тишина в храме была звенящей. Ни единого ветра, только звуки догорающей свечи и легкий стук чёток в руке Катары гулко отдавались в ушах. Преисполненная благоговением и ушедшая в долгие и протяжные мысли, она не сразу заметила, как что-то скользкое коснулось ее плеч и исчезло в сумраке. А после над головой внезапно пролетел черный клубок дыма, как если бы это все были проделки темных существ. Впервые за долгие годы Катара отчетливо услышала то, о чем кричал Дух моря. *** Отчетливый крик, человеческий, душераздирающий, жуткий и отдающий мурашками на коже. Катара какое-то время неподвижно сидела в постели, прикрыв лицо и уши руками, и судорожно считывала секунды, пытаясь успокоить страх. Животный, всепоглощающий ужас перед неизвестностью. И отчаяние: глубокое, словно море, и черное, как та самая таинственная впадина. Затем, осторожно пошевелившись, Катара опустила ладони и внимательно вгляделась в них. Это был сон. Всего лишь кошмар, который уходил с рассветом, но он был таким осязаемым и пробирал так сильно, что она все еще не могла прийти в себя. — Спаси меня, — глухо прошептала Катара, чувствуя, как у нее начали трястись кисти рук. — Спаси… На другом конце комнаты слабо пошевелилась Юи. Она перевернулась на бок и плотнее закуталась в меховое одеяло, продолжая пребывать во сне. Катара тихо выдохнула и аккуратно встала с постели, стараясь не шуметь при ходьбе. Только закрыв за собой двери, она с облегчением приподняла голову и всмотрелась в лениво горящую свечу, висящую на стене. Совсем скоро ее воск расплавится, и наступит темнота, а служанки придут менять ее только под утро. У Южного племени Воды не так много ресурсов, чтобы растрачивать их попусту, посему экономили даже на огне. В последнее время Катару преследовала навязчивая мысль опасаться темноты. Там могло скрываться что-то нехорошее, но ведь она понимала, что это далеко не так. Всего лишь кошмары, всего лишь помутнение рассудка от долгих и упорных тренировок или усталости. Катара не понимала, почему, но ее пробрал жуткий холод. Затряслись ноги и руки, живот повело, захотелось свернуться калачиком в углу, либо залезть обратно под теплое одеяло и больше никогда и никуда не выходить. Только бы стряхнуть с себя остатки этого жуткого сна. Казалось, темная сущность с каждым разом подбиралась к ней все ближе. Казалось, Катара постепенно теряла саму себя. И поэтому ей становилось жутко и страшно. Она ни с кем не могла поделиться. Никто не понял бы ее переживаний. Даже Хама. «Оно все еще зовет тебя?» Море никогда не взывало к ней. Катара слышала вовсе не его. Море не имело души и сознания, не могло говорить и, уж тем более, просить о помощи. Катара ощущала чужой страх, читала чужие мысли и жила чужой жизнью. В последнее время все чаще.