Моя страна

В ту злополучную ночь Аанг оставил Аппу в стойле и строго наказал слугам присматривать за ним. Грядущее сражение не предполагало дальние полеты, как и задание, исходящее от вождя племени Воды, посему он мог обойтись и без своего верного боевого товарища. На выходе его уже поджидал Кузон, придерживая в руках откуда-то впопыхах добытую ржавую мотыгу. Аанга удивило, что, несмотря на снежную бурю, наступающий с берегов туман и комендантский час, вокруг ходило множество людей, и все они были взволнованы предстоящей битвой. Внезапно с востока подул морозный ветер, предвещающий о снежной буре, что заставило Кузона зябко поежиться и плясать на месте. Магам огня несвойственно терпение к холоду, но, казалось, его трясло вовсе не от мороза. Это заметил только Аанг, краем глаза, и совершенно неважно, за какой надобностью его друг постоянно держал при себе огненную плеть, даже в мирные дни и те моменты, когда не было необходимости вступать в схватку. Кузон считался предателем страны и был приговорен к смерти. К самой позорной смерти в народе Огня — к отсечению головы. Аангу стоило невероятных усилий вытащить его из передряги и не дать казни свершиться. И он, как никто другой, понимал своего лучшего друга. Кузону всюду мерещились враги и убийцы. То была плата за преданность аватару. — Держи. — Аанг протянул другу последнее яблоко, которое в этот раз не досталось Аппе. — У тебя слишком бледное лицо. Тебе оно нужнее. Негромкое фырчание стоящего позади аватара бизона донеслось до Кузона легким ветерком, сбагренным мокрым паром с его ноздрей. «Негодование», — подумал он и неуверенно принял угощение. — Кажется, только что Аппа пожелал мне им подавиться, — нервно пошутил Кузон, опустив глаза. Мимолетный легкий прищур Аанга заставил его ненадолго прийти в себя. На секунду показалось, будто легкая догадка, предположение, или, возможно, даже подозрение отразились на лице аватара, но он старательно скрыл это за мягкой улыбкой, делая вид, словно ничего не произошло. — Знал бы он, сколько умудрились дети растаскать ящиков с яблоками со склада, — усмехнулся Аанг, — то давно бы стал считать тебя своим лучшим другом. Надеюсь, мы проживаем здесь последние недели. Очень бы хотелось вернуться в тепло и упасть лицом в траву, греясь на солнце. Уже чувствую этот пряный аромат спелых вишен, томящихся в пироге, который делают на острове Киоши. — Какой смысл есть пироги, если ты любишь только начинку? — с налетом легкой иронии посетовал Кузон. — Если есть возможность наслаждаться свежими ягодами в корзинах, то не лучше ли их пробовать на вкус? Все же ярче, чем помятое нелегкой печной жизнью повидло в тесте. — Ты не понял их настоящей изюминки! — засмеялся Аанг и закинул в стойло Аппе толченую карамель, предварительно ласково погладив животное по морде в качестве вечернего прощания перед важным событием. — Ну, вот! — Он стряхнул пыль с рук и локтем мягко поддел Кузона. — Уверен, ты бы тоже сейчас не отказался от вкусной стряпни тетушки Янмей? Как попадем к ней, надо будет стащить ту книгу с рецептами. — Да ну тебя! — с улыбкой отозвался Кузон, отвечая ему тем же. Разговоры о планах после сражения придавали сил и уверенности, а также заставляли расслабиться хоть на малую долю. Не только Кузон, но и сам Аанг испытывал волнение, просто не подавал вида и делал все возможное, чтобы другим было легче. Так он чувствовал себя лучше. Аппа грустно заныл, когда два друга открыли дверь в обитель вечной мерзлоты и ледников, что заставило Аанга на некоторое время остановиться и взглянуть на бизона, как бы спрашивая, не случилось ли что. Кузон ненавязчиво отвлек его внимание и указал пальцем в сторону идущих навстречу вождя с его свитой. А закрыв за собой засов, Аанг понятия не имел, что в ту короткую, полную удивления и любопытства секунду, он смотрел на своего преданного зверя в последний раз. *** — Друзья… — аватар поднял голову, медленно и беззвучно пошевелив губами, затем вздохнул и совсем поник. — Скорее всего… у меня их не осталось. Осознание подобной мысли оказалось больнее, чем сами слова. Это ранило и ужасало, и в то же время заставляло чувствовать полное, абсолютное одиночество. Совершенно один в странном, пугающем и незнакомом мире — так бы сейчас описал себя Аанг. Потерянный, преданный и никем не нужный человек. Созин бы точно назвал его мусором, в очередной раз. Только теперь его оскорбления попали бы в самое сердце и оказались верными. — Совсем? — мягко переспросила Катара, пытаясь выудить у него на лице хоть какой-нибудь намек на так любимые им шутки. — Ни одного не осталось? — М-м, — понурил плечи Аанг и медленно закивал. — Полагаю, что так и есть. — О, — Катара не нашлась, что ответить, — это так грустно… Маг воздуха казался ей таким потерянным и одиноким, словно брошенный щенок, которого хозяин оставил на улице посреди дороги в снег. В тот миг, когда он стоял, склонив голову перед статуей зверя-хранителя аватара, Катаре почудилось, будто он искренне горевал об этой утрате, словно бизон Аппа был его другом. В голове не укладывалось, да и звучало странно. Кочевники ценили духовную связь со своими животными. Эта история не нова и каждый раз вызывала у любого душевные сожаления и слезы, так что Катара его понимала. — А я, — неожиданно ее осенило, — могу быть твоим другом? Ты мне нравишься. Я бы очень хотела дружить с тобой. Прозвучало по-детски наивно и глупо, словно Катара просила об этом ребенка, а не взрослого молодого человека, который был выше ее на три головы. Внезапно ее жест рассмешил Аанга, чего он поневоле не стал скрывать и смущенно опустил голову. Проступившие на его щеках ямочки от улыбки вызвали у Катары ответную реакцию. — Что? — спросила она сквозь смешок, зардевшись. — Я сказала что-то забавное? — Нет, — Аанг помотал головой и повернулся к ней, выставляя мизинец вперед. — Я бы очень ценил дружбу с тобой. Правда. Катара задержала взгляд на завораживающей серой стали в его глазах и невольно поддалась очарованию невинной и одновременно грустной улыбки. Так много боли было в этом жесте. Так много отчаяния. Скрепляя их дружбу печатью на мизинцах, ей бы очень сильно хотелось хоть на короткий миг стереть эту печальную тень на его лице и понять, что же могло случиться с ним однажды. *** В сыром, душном и темном помещении, которое почти не пропускало сквозь железные решетки над головой солнечные лучи, Джет постепенно терял чувство реальности, времени и того, кем он являлся. Рассветы сменялись закатами и протяжной ночной тишиной, утро наступало так же медленно, как и длился день. Хотелось выть: отчаянно и истошно, но вовсе не от боли и не от пыток, а от усталости. Джета пытали несколько суток кряду и не давали заснуть. Стоило ему прикрыть веки и впасть в дрему, как в лицо тут же бросали целое ведро с ледяной водой. А телесные наказания хоть и не отличались изощренностью, но были такими же ужасными и выматывающими, как сам гнев пятого принца. — Ли Банвон, — севшим от криков голосом проговорил Джет, глядя на то, как принц входил в помещение. — Человек, ради которого моя команда убивала влиятельных сановников. Так вы отплатили мне благодарностью, Ваше Высочество? Банвон присел напротив него и внимательно всмотрелся в лицо пленника. Джет узнал этот хищный прищур. Так пятый принц смотрел на тех, от кого ожидал верного ответа. — Благодарность, — мягко произнес он. — Это то, ради чего ты убил главного судью? Или же, — немного погодя Банвон протянул руку в горящие угли и вытянул за рукоять раскаленную мотыгу, — тебе кто-то приказал. Кто-то очень… влиятельный, такой же, как и те сановники, которых ты убивал? Джет тихо засмеялся. Его слова развеселили и заставили задуматься. А ведь и правда, любой на месте Банвона посчитал бы такой жест предательством или оскорблением. Но откуда Джет мог знать, что за сей поступок будет отвечать сам принц? Он бы тогда ни за что не согласился на авантюру, предложенную проклятым Ли, твердившем о честолюбии и справедливости. — Приказал? — сквозь смех выдал Джет. — Все мои действия происходили по моему желанию. Я никогда не слушаю чужих приказов, потому что я — борец за свободу. И убиваю только тех, кто этого заслуживает. Очередное раскаленное железо по ноге уже не так сильно бы болело, и Банвон как раз собирался приложить мотыгу к его колену, однако в последний момент передумал. Ему стало интересно, что же еще мог ответить этот горделивый и весьма воинственный пленник. За все время Джет ни разу не признался, кто входил в состав банды лисов, не назвал ни одного имени и постоянно твердил, что за все ответит только он, потому как являлся их лидером. — Причина. — Банвон приблизил железо на опасно близкое расстояние к его горлу. — Назови мне хотя бы одну причину, почему я должен оставить тебя в живых. Джет почувствовал жар, опаляющий его кожу, и выдохнул, сжав пальцы на руках. Ему необходимо было решиться. — Скажем так, — самоуверенно заявил он, посмотрев принцу в глаза. — Никто, кроме меня, не сможет помочь вам и этой стране достичь величия, ибо я тот, кто вам нужен. *** — Церемония скоро начнется. Волнуешься? Хакода прекрасно знал своего собственного сына. Терзания Сокки часто отражались на его лице. Юноша хмурился, постоянно расхаживал по комнате и тяжко вздыхал, когда в его голову прокрадывались разные мысли. Хакоде казалось, будто его сын готовился к войне или помышлял о тайной стратегии, которая могла перевернуть мир. — Отец. — Сокка повернул к нему голову и поначалу удивился появлению вождя у порога, затем опустил взгляд и проглотил последние слова. Хакода уловил нечто странное в его поведении, затем, спустя какое-то время, догадался. — Я запретил твое посещение в Оазис Духов не затем, что не доверял, — произнес он, — а потому, чтобы ты не забивал свою голову лишний раз проблемами, которые могу решить я. — Но я — твой сын! — заявил Сокка.— Я должен знать, что на самом деле творится… — Пока жив я и мои верные «братья», — перебил его Хакода, — тебе не о чем беспокоиться. Тебе всего семнадцать. Ты юн, неопытен, тебе предстоит еще многому научиться и пережить не одно сражение. Политика — искусство, которому учатся долгие годы, а твое время еще не пришло, Сокка. — Он подошел к сыну и дотронулся до его плеча. — Поверь мне, это не то, о чем сейчас следует беспокоиться. — Почему же мы не можем просто казнить вражеского адмирала? — спросил Сокка. — Чего мы боимся? Гнева Хозяина Огня? Мести? Очередного сражения? Армия народа Огня сейчас в упадке после битвы. Мы могли бы воспользоваться возможностью. Тогда почему мы переправляем адмирала на юг, тем самым подвергая опасности собственный народ? Ты говорил, что мы заключаем союз с севером ради поддержки и взаимовыручки, но за последнее время только мы оказывали им помощь и ни разу не получили ничего в ответ. Север мог протянуть нам руку еще тогда, во время первого вторжения народа Огня, когда был жив аватар. Возможно, он бы не погиб, а война была бы остановлена. Если мы идем на жертвы только ради северян, то я отказываюсь от этого брака. — Сокка! — прикрикнул на него Хакода, отчего юноша замер и удивленно округлил глаза. Неужели отец будет заступаться за северного собрата? Юноша полагал, что его поступку не было оправданий. Отец подвергал опасности юг, свой народ, семью, верных подданных. Участие в войне привело к колоссальным потерям. Сокка не мог смириться с мыслью, что оба вождя опасались спровоцировать Озая на радикальные действия. — Не думаю, что мы поступаем правильно, отец, — с отчаянием в голосе выдал он. — Народ Огня, Озай, его армия и подданные — наши враги. Важно показать им, что мы не страшимся их гнева и готовы встретить честный бой в случае угрозы. Мы — самое воинственное племя Воды. В наших руках самое мощное оружие всех времен и народов. Мы сильнее, чем кто бы то ни был. — У нас мало ресурсов, Сокка, — покачал головой Хакода. — За последние годы от сильных морозов и ветров умерло чуть больше половины поголовья скота. Лесные звери прячутся в непроходимых чащах, где обитают злобные призраки и духи. Рождаемость падает, а смертность растет. Вспомни, когда за эти пять лет мы питались разнообразной пищей? Мы, правящая династия. А что попадает на стол простому народу? Торговые пути с Пэкче — наше спасение, союз с Севером — надежда на будущее, а возможность не вступать в открытые конфликты хотя бы пару лет — единственный шанс выжить. Мы одолели врага, пленили адмирала и поставили Хозяину Огня ультиматум. Этого достаточно для того, чтобы на время забыть о столкновении. Отныне необходимо действовать крайне осторожно. Политика — весьма грозное и устрашающее оружие в руках того, кто не умеет ею пользоваться. *** — Верно, адмирал Джао? Окутанный железными цепями на вершине пика Большой медведицы павший военачальник народа Огня за несколько недель пребывания в плену сильно сдал, оброс щетиной, иссох и побледнел. Любой солдат, бывший в его подчинении, определенно бы его не узнал — настолько сильно изменила адмирала обстановка. Его могли морить голодом, не давали воды и оставляли в полном одиночестве среди свирепствующего ветра на вершине самой высокой точки Северного племени, в лютые морозы и протяжные завывания, эхом отдающие в ушах, словно рядом бродили неупокоенные души мертвых людей. — Ты жаждал величия, — говорил Хакода, — мечтал слиться с Духом Луны, хотел его силы. А в итоге получил то, чего совсем не ожидал. Каково на вкус поражение? Чувствуешь ли ты утрату за погибших молодых солдат, сложивших свои головы в этих водах? Ты воспитывал их лично и вел на войну, где обещал награды и трофеи, достойные самого храброго и сильного воина. Были ли повинны эти дети в твоих глупых ошибках? Джао слабо дернулся, гремя цепями, и опустил голову в тихом смехе. Его сальные потрепанные волосы спадали вниз и прикрывали обросшее лицо, однако несложно было догадаться, какое выражение пряталось за ними. — Страна Огня взращивает солдат, готовых отдавать свои сердца ради великой цели, — произнес адмирал и поднял голову, изучающим взглядом посмотрев на Хакоду. — Разве ты, вождь Юга, не внушал своим воинам то же самое? Ты искренне горевал об утрате или радовался победе? Тем, кто потерпел поражение, порой живется легче тех, кто достиг триумфа. — Чаяния и надежды захватчиков мне чужды, — не остался в долгу Хакода.— Но я твердо уверен, что мои люди жертвуют жизнями ради будущего своего народа, а не ради мнимого всевластия над миром и утоления непомерного аппетита алчных правителей. Джао громко захохотал, и его смех гулко отозвался в пещере, так, что ветер принес его эхо с дальнего конца. — Ты чувствуешь себя победителем! — воскликнул адмирал. — Но ты ничем не отличаешься от меня, Хакода. Настанет тот час, когда и ты захочешь власти, ибо она вскружит тебе голову, и тогда, — он хищно оскалился в звериной ухмылке, — ты поймешь, насколько сильным может быть тщеславие. Однако в отличие от тебя я иду к великой цели. — Хакода криво усмехнулся, слушая бредни Джао, которые звучали больше как оправдание своим собственным проступкам. — Не все кончено. Уверяю тебя, друг мой, время еще покажет, кто оказался настоящим победителем. Его смех еще долгое время не покидал стены пещеры, а слова больно впились в разум южного вождя. Выходя наружу, Хакоде показалось, будто за ветвями голого дерева показался хвост росомахи, что предзнаменовало дурную весть, а на сердце стало так тревожно и неспокойно, что после он проворочался в постели до самого утра, так и не сомкнув глаз. *** Тюремная клетка пахла соломой, гнилью и сыростью, словно ранее здесь разлагались чьи-то мертвые тела, и их убирали только под утро. После пыток, расправы в погоне и голода мало кому удавалось выбраться с этого места целым и невредимым. В дальнем углу коридора слабо горели факелы, стоящий напротив стражник светил своим Зуко прямо в лицо, а поодаль молчаливо стояла девчонка рода Бейфонг: тихо и неподвижно, точно статуя. Словно ее вовсе не существовало, и она оказалась лишь отстраненным зрителем, которому довелось увидеть трагичное представление. — Веселит, не правда ли? — Зуко сжал челюсти, хватаясь за решетки. — Какие еще козыри припрятаны в рукаве у Банвона? Тоф долго не отвечала. Ее это не касалось, определенно, и она вовсе не хотела тратить время и силы на отчаявшегося преступника. Девочка вела себя слишком высокомерно для своего возраста. Возникало ощущение, будто весь мир был обязан стелиться перед ее ногами. — Я ведь могу выбраться, — пригрозил Зуко. — И тогда тебе не поздоровится. Я не причастен к вашим дворцовым интригам! И мне вообще не понятно, что я тут делаю! Легкая усмешка проскользнула на губах Тоф Бейфонг. — Убийство и ограбление мирных жителей не считается преступлением? — спросила она. Зуко опешил. — Мирных жителей? — оскалился он. — Эти отродья! Ты считаешь их невиновными? — «Ты»? — вскинула брови Тоф. — Как жаль, что полы сделаны из дерева и соломы. Я не чувствую твоих ног и не могу преподать урок за небрежное отношение к тем, кто выше тебя по статусу. — Своим поведением и манерами ты не тянешь на «госпожу», — скривился Зуко. — Я видел безумно богатых и влиятельных людей, которые были благороднее и воспитанее тебя. Дом Бейфонг может попасть в немилось из-за твоих деяний, Слепой бандит. — Отойди от него, — спокойно приказала стражнику Тоф. — Он пытается отвлечь нас разговорами, чтобы подобраться к ключам. Жар от огня перед собой Зуко более не ощущал. Стражник отошел на достаточное расстояние, чтобы до его пояса не смогли дотянуться руки плененного узника. Зато Тоф все же решилась показаться перед ним, подойдя к тюремной клетке и вставая напротив. В тонкой белой пленке, застилающей ее глаза, Зуко заметил отражение своего лица, и оно показалось ему слишком уродливым. А может, ему на самом деле все привиделось, и в этих слепых глазах он видел блики пляшущего огня, освещающего пространство, а не себя, скривленного от злобы? — Я не могу судить тебя, — без тени проявления эмоций выдала Тоф, — но могу точно определить, насколько отчаянным было твое желание навлечь на себя беду. Раз не умеешь связываться с плохой компанией, не стоило даже начинать. Ты агрессивен. Эта злость не поможет тебе привлечь внимание Его Высочества. — Она развернула перед ним заявку на участие в отборе, которую Зуко подписывал лично. — Сейчас для него ты — пустое место. Мусор, не достойный жизни. Я говорила, что насилие над слабыми заставляет чувствовать меня паршиво? Это мое последнее предупреждение. Одна ошибка может стоить тебе головы. Зуко не просто покоробило ее пренебрежительное отношение к нему. Высокомерие и чувство вседозволенности проявлялось в Тоф Бейфонг еще с самой первой их встречи. Наверняка она никогда не терпела поражений и являлась баловнем судьбы, совсем как Азула. Таких людей Зуко искренне ненавидел. — Мусор? — усмехнулся он. — Ты имеешь жизнь, о которой мечтают сотни, тысячи обычных людей во всем мире. Ты и понятия не имеешь, за что они могут бороться каждый день, как ничего не смыслишь в правосудии. Поэтому тебе легко плевать на всех с высоты своего полета? Не холодно там, наверху? Не страшно падать лицом в землю, если вдруг однажды потеряешь равновесие или поскользнешься? Похоже, Тоф его слова только позабавили. — Даже если я однажды упаду, — произнесла она, приподняв подбородок, — я найду способ прогнуть под себя землю. Но ты никогда не сможешь выбраться из той ямы, которую сам для себя вырыл. *** — Тебе стоило послушаться меня тогда. — Слова Банвона заставили Зуко поднять на него глаза и обратить внимание. — Жить тихой и неприметной жизнью. Это все, что я требовал. Зуко был разозлен, но не менее удивлен сему заявлению. Пятый сын короля Пэкче помнил его, того самого Ли, которого когда-то на рынке поймали стражники города. Банвон не вел себя высокомерно по отношению к Зуко, как это делала Тоф, однако от него исходила черная, устрашающая аура. Весь воздух вокруг него был пропитан кровью и страданием сотен людей, которых он убил в сражении, либо за провинность или с целью достичь той власти, которую имел сейчас. В народе говорили, что именно Ли Банвон сделал своего отца королем, бросил вызов ныне покойному главному министру и помог Ли Сонге свергнуть верного генерала предыдущего правителя Пэкче. — Вам стоило убить меня тогда, — насмешливо выдал Зуко, совсем отчаявшись в том, что его оправдания примут. Банвон не из тех, кто мог понять чьи-то жалкие попытки выгородить себя и проявить сострадание. — Какое несчастье. Я принес одни неприятности! Возможно, моя смерть послужит мне уроком? — А у тебя острый язык! — подметил принц. — Но не самые умные мысли. Сначала делаешь, а после думаешь, зачем все это было. Каждый наш промах отражается на нас самих. Каждое неправильное слово больно бьет по тебе самому, а действия влекут за собой неприятности. И все-таки Зуко казалось, будто Банвон поверил ему. Не совсем правильно, не так, как хотелось, но все же поверил. Это стало облегчением для него, но в то же время Зуко забеспокоился, так ли необходимо говорить принцу Пэкче, что стояло за его мотивами, отчего банда Борцов за свободу так жестоко расправилась с хэчи и его помощниками. — Все мои поступки совершались по моему желанию — не по чьей-то указке, — выдал Зуко. Это все, что он мог сделать. Почти те же слова, которые озвучил его напарник. — Гордишься этим? — поинтересовался Банвон. — Было бы чем, — с горечью в голосе ответил Зуко. — Я был зол, расстроен и… меня снедала ненависть. Даже сейчас, сидя здесь, в этой душной тюремной клетке, я проклинаю вас и весь ваш род. Моя жизнь — мусор? — Он опустил голову и выдавил короткий смешок. — По крайней мере, она не была самой лучшей. Но я знаю цену справедливости, и что за нее необходимо платить. Если вы думали, что я мог плясать по чьей-то указке сановников, считающих пятого сына Его Величества врагом, то это глупый вывод. У меня есть гордость. Я никогда не позволю себе прогнуться перед кем-то. — Вот как? Банвон опустился перед ним, присаживаясь, чтобы быть со своим пленником на одном уровне. Взгляд его выражал насмешливость и любопытство, словно перед ним предстал интересный артефакт, либо дух, внезапно вышедший из леса, чтобы полакомиться вкусностями на рынках. — Гордость позволит тебе не молить о пощаде? — улыбнулся Банвон. — Спасет ли она тебя от рук смерти? Поможет избежать наказания, справедливости? Ты убил человека, но кара настигла меня, и это подорвало мне все планы, мой авторитет и репутацию. Ты требуешь правосудия, но тебя оно еще не коснулось. Что же делать? Мне стоит убить тебя? Или же, — в этот момент Зуко понял, что привел принца в тихую ярость, и что следующий вечер для него мог не наступить, — усмирить твою гордость? *** Сокка слишком долго ждал этого момента, но, дойдя до него, уже ничего не чувствовал. Только разочарование и злость. Он не мог принять такое решение отца. Брак был для юного принца долгожданным, ибо он мог связать себя узами с девушкой, которую любил, но это обстоятельство сковывало его по рукам и ногам. Накладывало обязательства перед ее племенем, а Сокка не желал жертвовать собственным народом, пусть даже ради любви. Это было неправильно и несправедливо. Хотелось бежать как можно дальше и не появляться перед Юи больше никогда. — Еще не поздно сделать шаг назад, — в который раз одними губами сказала она. Только ему, так, чтобы услышал и увидел это именно Сокка. — В таком случае вас заставят принять обет безбрачия,— неслышно ответил он. — И все сражение для моего племени окажется бессмысленным. Мы не получим никакой выгоды и ухудшим отношения с Севером. У меня нет выбора. Юи опустила глаза и плавно отстранилась от Сокки, когда он сделал к ней шаг и потянулся к ее шее, чтобы скрепить их помолвку свадебным ожерельем. Его слова задели принцессу. Сокка напомнил ей, ради чего так был необходим их брак. Здесь играла важную роль сухая политика, выгода, а чувствам не было места. Ложь, обман, игра на интересах — не более. — У вас нет выбора, — с легким нажимом повторил Сокка. Юи удивленно посмотрела на него, но не смогла выдавить и слова. Сокка излучал решительность и черствость, словно совсем не радовался собственной свадьбе. По его лицу отчетливо читались злость и негодование, а тон голоса больше походил на приказ. Это пугало, заставляло пожалеть о своем выборе и той радости от их встречи. — Скрепление вашей помолвки в месте почитания духов — верная клятва: и в старости, и в горе, и в радости всегда быть вместе и поддерживать друг друга, — зачитывал наставления шаман. — Вы должны пройти весь путь вместе и отдать дань уважения каждому покровителю Северного племени, а затем попросить благословения у южных духов. Последний шаг сделает вас мужем и женой. Юи отвела взгляд в сторону в тот момент, когда Сокка попытался заглянуть ей в глаза, дабы увидеть эмоции. Казалось, будто целая пропасть разверзлась между ними. Оба чувствовали исходящий друг от друга холод, и ни единой радости от события. — Прошу прощения, принцесса, — обратился к ней Сокка, закрепляя на тонкой шее Юи ожерелье. — Это ради блага моей страны. — Он мягко повернул ее голову к себе и замер на пару мгновений, давая понять, что поступил так не нарочно. — Что бы ни случилось, всегда помните — мои чувства к вам искренние. Легкое прикосновение его губ заставило Юи расплакаться: тихо, молчаливо, совершенно незаметно для других. По щекам ее текли слезы, но тело не двигалось, а сердце трепетало от поцелуя того, кому она была обязана поклясться в вечной любви и преданности. И проблема крылась вовсе не в ней, не в том, что это было не взаимно. Так уж получилось, что для Сокки принцесса Севера была обузой и, возможно, большой угрозой в будущем. *** На рассвете измученного жаждой и голодом Зуко связали и грубо потащили из тюремной клетки на волю. Яркие лучи восходящего солнца больно ударили по глазам, стоило только выйти наружу, а под ногами резко поплыло все, что находилось на поверхности земли. У Зуко громко заныл желудок и закружилась голова. Трое суток ему не давали покоя и держали взаперти, а тут принц Банвон решил смилостивиться и выпустить преступника на волю? — Это невозможно, — бессвязно пробормотал Зуко и получил болезненный толчок в спину палкой от стражника. — Чего застыл как вкопанный? — грубо бросил он, и все остальные слуги потащили Зуко за ворота. — Пошевеливайся! Его Высочество не любит долго ждать. Через силу и явное нежелание ему пришлось волочить ноги в заданном направлении. Интересно, будет ли это наказанием, либо Банвон на самом деле приказал отпустить Зуко? И как сейчас поживает старик? Небось, места себе найти не в состоянии от переживаний? Или, наоборот, был полон уверенности, что упрямый племянник однажды все-таки соизволит вернуться, ибо он имел привычку пропадать на несколько суток бесследно? — Куда вы меня ведете? — спросил Зуко, с неприятным выражением лица стряхивая со своего плеча ладонь одного из королевских стражей. — Город в другом направлении. Вместо ответа его силком развернули и вновь потащили без лишних слов, точно тряпичную куклу. Дорога не была длинной, но она показалась Зуко до того долгой, что он еле переставлял ноги. А затем перед ним показались огромные красные ворота с гербом сахонбу* по центру. Зуко даже представить не мог, что за ними скрывалось. — Что это? — он обернулся к молчаливым стражникам в надежде, что хоть кто-то из них объяснит, но ответа не получил. — Ты можешь попросить о пощаде и склонить перед Его Высочеством голову. Так ты сохранишь себе жизнь. Это было единственным, что Зуко услышал от них, прежде чем ворота раскрылись, и его с силой швырнули в проем. Шум тут же прорезал пространство и уши. Солнце нещадно слепило глаза, но не только оно. И пестрящие черепицы крыши генеральной инспекции, и разноцветные одеяния множества людей, сидящих на трибунах и ликовавших так, словно скоро состоится важный турнир, который будет полон зрелищности и эффектности исполнения, — все это ослепляло и заставляло кровь прилить к голове от режущего чувства неожиданности и опасности. По центру арены Зуко увидел пятого сына короля, расположившегося на месте главного судьи. Ли Банвон улыбнулся ему, и эта улыбка почудилась еще более устрашающей, чем проявление гнева с его стороны. Несмотря на это, принц оставался спокоен. По сути, он единственный приковывал все внимание Зуко, который не сразу понял, где и почему оказался в таком месте. Только громкая барабанная дробь отбивала где-то в ушах, но проявлялась больше как что-то назойливое и неприятное, вызывающее тревогу и напряжение. — Второй этап отбора объявлен открытым! — прокричал с дальнего конца арены чиновник низшего ранга, обращаясь к судьям. — Напоминание для участников: все, кто вылетел из круга, считаются провалившими экзамен, и будут исключены из финального состязания. Применение магии земли в любом ее проявлении строго запрещено! За этим постоянно будут наблюдать инспекторы. Уловки, применение всех стилей рукопашного боя разрешены. Каждому из вас будут выданы оружия. Ваша цель — поймать и одолеть преступника. Те, кто лишится своего меча или копья, будут немедленно дисквалифицированы. Экзамен? С каких пор Зуко подпустили на экзамен, хотя он даже не участвовал в первом отборе? Сколько дней прошло с тех пор, как его поймали? Ли Банвон явно не стал бы давать ему шанс участвовать в этом конкурсе. Преступники, грабители и убийцы не имели права появляться здесь, как и рабы, и дети слуг низшего сословия. И тут он призадумался. Преступники… Зуко испуганно заозирался по сторонам и не успел отойти пару шагов, как под его ногами задрожала земля. Пустынное поле тренировочного лагеря сахонбу превратилось в арену для сражений, в которой по центру находился он — тот, кого испытуемым приказали убить. Цель этих ребят — Зуко, а арена вокруг него — место, где должна пролиться его кровь. Это и была месть Ли Банвона. Она же являлась желанием принца проучить наглого наемника и заставить его склониться, позабыв о гордости.