Первая смена 1975-го

Первый день в «Красном Октябре» показался Жилину суматошным и каким-то даже бестолковым, соотрядники — сумасбродными, но весёлыми. Если парни поначалу относились друг к другу с подозрением, то после линейки и необходимости отстоять имя своего отряда под тяжёлым взглядом директора Чернова первая палата «Красный подболотник» вышла если и не братьями, то, по крайней мере, друзьями навек. Шишкин был неугомонным — стоило на секунду отвести глаза, как он уже качался на ветке ближайшего дерева или с интересом изучал крышу ближайшего корпуса под нудные нотации Белкина — неплохого, в сущности, парня, пусть и не в меру ехидного. Жилин невольно проникся к Белкину сочувствием, потому что в случае с Игорем одни нотации не всегда работали — чтобы остановить его от сумасбродной идеи, как правило, нужно было с головой нырнуть в болото. И чаще всего — не фигурально. Кеша, само собой, крутился с ними — хоть он и припоминал постоянно Игорю многострадальный стул в первом классе, всё-таки считал его своим другом и не лез с бесконечными «недостойно советского пионера», как большинство их одноклассников. Насколько понимал Жилин, Кеше было в целом всё равно, что там и кого достойно — «лишь бы человек был хороший, а там договоримся». Тем более, что пионером Игорь не был, и Кеша ни разу не задавал вопрос, почему тогда Игорь таскает галстук и почему с ним водится отличник и староста Жилин. Так или иначе, после отбоя утихомириться не получалось ещё долго — Игорь с Шишкиным нашли общий язык, и хохот в палате стоял такой, что после жалобы девочек Травко прибежал утихомиривать их лично в час ночи. После зарядки на следующий день Травко предупредил сонных пионеров, что скоро будет медосмотр, и сказал собираться. — Надо — значит, надо, — Юра тяжело вздохнул: как бывалый хроник, он не любил медосмотры. Ничего нового не находили, но, по крайней мере, в школе после каждого медосмотра за ним неделю носилась в панике мать на потеху всей школе. Жилина, впрочем, не особенно интересовали другие ребята. По поводу себя он тоже не тревожился, потому что понимал, что любой осмотр пройдет без сучка и задоринки. Что его интересовало — как все будет у Игоря. Каждое общение Игоря с врачами неизбежно заканчивалось охами и ахами, попытками наставить на путь истинный без малейшей попытки вникнуть в ситуацию. Каждый раз Жилину приходилось улаживать ситуацию тем или иным способом. На этот раз, впрочем, Жилин надеялся, что обойдется без приключений — лагерь, в конце концов, оздоровительный, и он и Наталья передавали материалы, когда Наталья оформляла сыну путевку. — В бассейн пойдешь после медосмотра? — спросил его Шишкин, и Жилин пожал плечами. — Может, и пойду, кто ж знает. Если дождь будет, то, конечно, не пойду, — спокойно ответил он. — А в футбол? — А в футбол пойду. Второй отряд можно позвать, в две команды поиграем. — Да они ж мелкие, — нахмурился Шишкин. — Кто ж мелких обижает. — Д-да не такие уж и мелкие, — Кеша поднял руку, показывая на стоящий чуть поодаль второй отряд. — Лоси повыше тебя, Серёж. Жилин хмыкнул. — Выше меня быть — ума много не надо. А вот как они играют — это уже интереснее... — Неплохо играют, поверь мне, — заметил подошедший Юра. — У них в лагере два человека из московской юношеской сборной. Кеша неуверенно оглянулся и добавил: — А м-может, и не такая хорошая идея... Шишкин загоготал, двинул его в плечо кулаком и заявил: — Расслабься! Что мне твои лоси, я и слонам в футбол наваляю! — Да ты т-только что их м-мелкими называл! Жилин их веселые препирательства уже не слушал — с момента, как Игорь ушел на медосмотр, прошло уже добрых минут десять при том, что все остальные выходили минуты через три. Странно. Он вытянулся так, чтобы видеть окно медкабинета, и всмотрелся в силуэты. Сутулую фигуру Игоря он узнал бы всюду; рядом с ним маячила неизвестная ему тень — худощавая, высокая. — Извините, народ, дайте я пройду, — Жилин локтями растолкал ребят и под возмущённые крики «куда без очереди» скользнул ужом в медпункт. Краем глаза он зацепил, что девочки уже почти закончили с осмотром в соседнем крыле; не придав значения, он поспешил в медкабинет, в котором осматривали парней. — ...неслыханная наглость! С каких пор в порядке вещей — приезжать в лагерь пьяным?! — кипел от негодования кто-то, чей низкий голос был Жилину не знаком. — Куда смотрит твой пионервожатый?! —Й...Я н-не пионер, — пробормотал второй голос, и вот его Жилин уже узнал. И низкий рокот в его голосе на грани слышимости — тоже. Внезапно хлопнула форточка, жалобно зазвенело стекло. Жилин пулей влетел в кабинет и с ужасом увидел капельницу, подключенную к руке Игоря. — А ты чего тут делаешь? — На его топот обернулся врач и недовольно воззрился на Жилина. — Тебя еще не вызывали. — Это Вы чего делаете?! Нельзя! — Жилин в один прыжок оказался около койки, на которой сидел Игорь. Обхватил его лицо ладонями, заставил посмотреть себе в глаза. Ничего. Ни намека на узнавание. — Ты что творишь?! — Врач попытался оттащить его от Игоря, но времени изображать хорошего пионера не было: Жилин слегка оттолкнул его (судя по звону, в шкаф), выдернул капельницу из руки Игоря. Форточка хлопнула снова; с улицы послышались чьи-то испуганные крики. — Ему нельзя трезветь, — лихорадочно протараторил Жилин. — Дайте что-нибудь. Спирт. Что угодно. Быстрее. Пожалуйста! Ответа от врача он так и не дождался — и, наверное, не ждал. Ветер усилился, с веселым звоном из старой рамы вылетело и разбилось стекло. Послышались торопливые шаги. Травко. — Уводи всех! Мы же предупреждали, что нельзя, что ни в коем случае!... — голос Жилина потонул в шквальном порыве ветра. Хлипенькая дверь входа в медпункт хлопнула с такой силой, что вразнобой зазвенели склянки в стеклянном шкафу. Глаза Игоря потемнели. Жилин рывком выпрямился, потянул его на себя — силы хватило; он не смотрел на Травко, тянул Игоря за собой к черному ходу, прочь от людей и от жилых домов. Дверь чёрного хода, стоило её открыть, сорвалась с петель и отскочила в сторону; Жилин невольно закрыл лицо одной рукой от ветра и ливня, второй намертво вцепившись в ладонь Игоря. Игорь не упирался. Но идти было сложно; Жилину казалось, что ладонь, которую он сжимает, вот-вот вырвется из его хватки, умчится вместе с ветром, стоит чуть ослабить. От ясного июньского дня не осталось и воспоминания — шторм взялся из ниоткуда, безжалостный, совсем не июньский ледяной ливень оплеухой хлестнул по щеке. — А обещали вот без этого... И что помогут... Особые условия... специалисты... Сволочи, — еле слышно выдохнул Жилин. — Игорь, пойдем, дружище, пойдем к лесу, там лучше... Он расслышал треск — ветер обдирал обшивку с корпуса медпункта. Плохо дело. Что в лесу будет не лучше — он отлично знал. Но от «гражданских», как их называла его наставница, Игоря нужно было увести. В лес. К болотам. Еще один порыв ветра сорвал с него галстук, другой — растрепал уже насквозь мокрую рубашку; она противно хлестала по телу. Игорь вдруг дернул его за руку; Жилин на долю секунды испытал вспышку надежды, что он пришел в себя. Нет. Когда он развернулся, чтобы взглянуть на него (лагерь уже был позади, скрылся за соснами), Игорь стоял прямо и безотрывно смотрел на него — исподлобья. Без единого выражения. Дождь и ветер как будто не причиняли Игорю неудобств; несмотря на очередной шквальный порыв, он даже не пошатнулся. И вдруг устремился вперёд, вглубь леса, рванув Жилина за собой — хотя, скорее всего, он даже не помнил, что кто-то держит его за руку. Лес стремительно густел, ветки били Жилина по лицу, обвивались вокруг запястий и щиколоток, шипами впивались в лицо и плечи, рвали рубашку. Кто-то совсем недалеко завыл; не волк — их голоса Жилин знал. Кто-то другой. Кто-то, чей рокот звучал в голосе Игоря там — в кабинете. И ещё один. И ещё. Он резко дернул Игоря за руку; они, сцепившись, покатились под откос, в заросли брусники, клюквы и молодого шиповника. Последний впился ему в плечо — Жилину было плевать. — Не иди туда, — Он прижал Игорю плечи к земле, заставил снова смотреть себе в глаза. Перекричать бурю было сложно; ветки хлестнули его по спине, и он глухо вскрикнул от боли. — Не иди. — Я — часть... — начал было Игорь, но Жилин тряхнул его за плечи, отчаянно замотал головой: — Нет! Нет. Ты Игорь, помнишь? Игорь Натальевич Катамаранов, Игорь! Цельный, не часть! Ветер гулко завыл над его головой; ухмылка Игоря относилась не к Жилину, а как будто к словам кого-то, кого Жилин не слышал. Почва под ними жадно чавкнула. Жилин коротко вскрикнул и схватился за плечо; Игорь тут же ужом выкрутился из-под него. — Меня зовут. Ему не нужно было и кричать; Жилин слышал его, несмотря на скрипящий, стонущий лес. Слышал, несмотря на бури. И слышал, кто звал Игоря. — Ты не обязан откликаться, ты — не оно, — крикнул он снова, ловя Игоря здоровой рукой за пояс, чтобы тот не мог встать. Еще один удар, как нагайкой, от лопатки и до ключицы; Жилин взвыл, но не отпустил Игоря, хотя шиповник уже обвивал его щиколотки. Игорь замедлился на секунду; темнота в глазах на мгновение будто рассеялась, когда он перевел взгляд на окровавленные плечи Жилина, но ветер тут же завыл с утроенной силой. — Нет, Игорь, хватит, прошу, — Жилин пнул шиповник, еле поднялся — Игорь снова пытался освободиться. В трех метрах от них раздался глухой звук; огромный пузырь из-под земли закипел и раздулся, и лопнул с жутким хлопком, и за ним — еще и еще. Земля под ногами предательски дрожала, ходила ходуном, и облака пара из-под земли и мха, которые нещадно перебивал дождь, то поднимались, то опадали обратно к поверхности. Жилина колотило. От боли, страха — не за себя. Рывком он прижал Игоря к огромному дубу, который показался ему самым надёжным, обнял его, прижимая к дубу собой, своим телом — так, чтобы не нужно было перекрикивать бурю. Вцепился пальцами в кору — дерево захрустело под его пальцами. — Вспомни, кто ты, — он уткнулся лицом в кору, глухо забормотал у самого его уха. — Ты Игорь. Ну же. Ну. У тебя мама есть, тётя Наталья. У него мамы нет. У тебя я есть, а я ведь для тебя, дурака, стараюсь, и класс у тебя — у Игоря, а не его — есть, и друзья. Тебя каждая лиса дома знает, потому что ты Игорь, а не кто-то там. Он даже особенно не задумывался, что несет; лес хлестал его по спине, царапал ноги, пытался оторвать и дать Игорю уйти — но он держался, намертво вцепившись в дерево. Он почти мог разобрать то, что стонет лес, что воет ветер. Он чувствовал, как по ногам стекает кровь, и как лес жадно впитывает ее, и ему мало. Игорь пытался вырваться, трепыхался — но как будто уступал голосу, пока лес бунтовал и требовал, и пытался вырвать Жилина из себя, чтобы забрать к себе Игоря. — Ты — настоящий, ты — тёплый, ты — человек, и я ж тут для тебя только, слышишь, — сбивчиво, упрямо бормотал он. И звал по имени, и твердил, снова и снова, и не отступал — держал собой, только сильнее вгрызаясь пальцами в дерево, только рвано выдыхал от каждого удара. Он не знал, сколько прошло времени; буря стихла, и только тогда, когда он услышал тихое и хриплое: — Серёг, я... Я вроде в порядке? — то только тогда он разжал пальцы и без сил стёк на побитый мох лицом вниз. Игорь стёк рядом с ним — спиной к дереву. Спину Жилин не чувствовал. Они оба тяжело дышали — как после марафона. Жилин с усталой иронией подумал, что после таких марафонов равных бы им на олимпиадах не было. Он приподнялся, прислонился более целым плечом к дубу, из которого в тех местах, где Жилин в него вцеплялся, сочился сок. — Посмотри на меня, — негромко попросил он. — Это я, я, — Игорь поднял на него воспаленные глаза, дёрганым жестом потер лоб над бровью, и Жилин наконец позволил себе расслабиться: темноты в них не было. Были вопросы. «Я видел, что ты такое». — Как рассветёт, пойдем в лагерь, — негромко сказал Жилин и перевел взгляд к тёмному — ночному — небу, на котором медленно рассеивались тучи. Их не было целый день? Он устало вздохнул. — Я не сбегу до утра, — Игорь вздохнул и откинул голову назад, опираясь на дерево. — Правильно. Лучше поспи. А утром дорогу найдем. — Я тебя выведу, — Игорь зевнул и закрыл глаза, практически мгновенно проваливаясь в сон. — Не сомневаюсь. Жилин еще некоторое время сидел без движения, прижимаясь к плечу Игоря. Думал обо всем: о кипящих болотах и шквальном ветре, о шиповнике и чёрных глазах. Думал о том, что Игорь видел, как зарастают его раны — и что под ними скрывается. Думал о том, что ему не стоит спать в лесу, который норовит его убить за то, что он не хочет отдавать ему Игоря. И сам не заметил, как провалился под утро в сон.