Первая смена 1975-го

— Беги, — тихо сказала Лина. — Я удержу. Беги. Жилин бросил на неё взгляд — и отвёл. Он покрепче ухватил Игоря, кивнул Юре с Кешей — и зашагал в сторону ревущего чёрного леса. — Повезло нам, — заметила Алёнка, когда её ступни коснулись гравия. Жилин поднял на неё голову. — В чём именно нам повезло? — на всякий случай уточнил он. Рядом с ним Игорь жмурился на солнце; Жилин всеми силами старался не выглядеть так, будто всё, что его интересует — это тёплое Игорево плечо вплотную к его собственному, а вовсе даже не Алёнкино мнение о везении. Костер предыдущей ночи всё ещё горел перед его глазами, и думать Жилину совершенно ни о чём не хотелось. Судя по скептическому взгляду Алёнки, та это видела. — Земля вызывает Луну, — пощёлкала она перед его глазами пальцами, и Жилин нахмурился. — Это не ответ на вопрос, — ровно заметил он, однако с места не сдвинулся. — Я его дала, но ты прослушал, — обиженно фыркнула Алёнка; впрочем, он догадывался, что обида была напускная. — Мы ещё день вместе проводим, а почти весь лагерь развезли домой. Не хочу уезжать, тут хорошо, — Алёнка крутанулась на месте; воздух вокруг неё едва слышно и нежно запел. Игорь придвинулся чуть ближе. — Я не видел, что они уехали, — кое-как пробормотал Жилин. — Ясное дело. Автобусы только отошли. Мало людей осталось, их всех вроде пока в одном корпусе поселили; по крайней мере, повели вроде в сторону корпуса на пляже, — Аленка собиралась было сказать что-то ещё, но из окна палаты Жилина послышался возмущённый Кешин вопль: — Кто собрал мои вещи?! — Ты и собрал, — отозвался флегматично Юра из соседнего окна. — Кому оно ещё надо. Забыл опять наверняка, у тебя всю неделю не голова, а решето. Жилин перевёл глаза на крайне интересные камушки на дороге. Плечо Игоря подрагивало, как будто тот скрывал смех. Алёнка покачала головой. — Вы волшебные балбесы, точно говорю, — весело сообщила она Жилину, и он решил не уточнять, каких «их» и какое именно «волшебство» она имела в виду. На всякий случай. Последние дни проходили в совершеннейшей суматохе, и возможность немного перевести дух перед отъездом Жилину нравилась. Бесконечные тренировки остались в прошлом; Пикник предупредил, что ночью он уедет в город, и за ними присмотрит временный дежурный. Планы на ночь, конечно, были. Играть в карты, петь; возможность остаться «взрослым» на целую ночь перед последним днём в лагере. Хлопнуло окно. Игорь глухо застонал. Это, а ещё внезапный шквальный вой ветра, а ещё — дикий вопль кого-то из девочек — и Жилин прыжком слетел с кровати; Игорь на своей глухо рычал, вжимался головой в подушку, и в его рыке Жилин слышал чужие голоса. Опять? Он метнул взгляд на Кешу; Кеша трясущимися руками пытался надеть очки, а как надел — с ужасом уставился на Игоря. — Что с ним? — крикнул он, пытаясь перекрыть вой ветра; в палату распахнулась дверь. — Где Белкин с Шишкиным? — угрюмо спросил Косолапов. Жилин обернулся. Кровати были пусты. — Рафа тоже нет, — подал голос Юра. Из палаты девочек вновь раздался даже не крик, а жалобный вой; Северов, а за ним и Косолапов поспешили туда, а Жилин опустился на колени перед игоревой кроватью, заставил Игоря смотреть на себя. Он выискивал разум на дне чёрных глаз — но видел испуг, а за ним — воду чёрных болот. — Слышишь, не теряйся, Игорь, — Жилин слегка встряхнул его за плечи; голос предательски дрогнул. — Есть у тебя что-нибудь? Заглушить? Давай, не отключайся, — забормотал он в попытке успокоить себя. Игорь смотрел в стену. — Выпил перед сном всё... Не... Не спалось, — выдохнул он, и Жилин заметил горлышко пустой бутылки, торчавшей из-под кровати. Он встряхнул её — ни капли. Жилин выругался; оделся быстро, так же быстро натянул на Игоря хотя бы штаны, взвалил его себе на плечо. Надо было уходить. Срочно. Убрать Игоря отсюда, пока он не разнес к чёрту лагерь. Пока не навредил себе. Другим. Не опять. — Ты и ты — ищите старших, что бы ни случилось, не оставайтесь одни, — резко сказал он Кеше и Юре; Юра близоруко заморгал. — Я не смогу о вас позаботиться. Я должен убрать Игоря отсюда. Юра приготовился было возразить, но Жилин сдвинул его в сторону; Игорь вцепился в него, как в соломинку. Путь по коридору казался чудовищно длинным; хлопнуло окно в рекреации и разлетелось осколками, снова раздался вой. Двадцать дней назад Жилина не затапливало ужасом — так. Двадцать дней назад вокруг были взрослые, которые могли позаботиться о других, пока Жилин заботился об Игоре как о приоритетной цели. Жилин стиснул зубы. Кеша метнулся мимо него в коридор в палату к девочкам, на вой; Юра едва успел его поймать за загривок, и тут же им навстречу вылетел белый Северов. — Девочек нет. Герды нет. Авроры нет. Алёнку утащило что-то в окно, я не успел рассмотреть, — он подскочил к Игорю и попытался его встряхнуть, но Жилин оттолкнул его в сторону: — Не подходи! — Это он сделал? — Северов прищурился, снова рванулся на них; Жилина шарахнуло током, но он чудом устоял на ногах и рявкнул: — Это не Игорь! Где дежурный вожатый? Косолапов пнул дверь в вожатскую — там было пусто. Игорь схватился за голову и застонал. Лес отозвался — тысячей чужих голосов. Ребята примерзли к полу; Жилин выругался, исхитрился посадить Игоря себе на спину, наказал — держись, неважно, что будет, держись, понял? — и потащил его к выходу, однако выйти не смог. У двери в корпус стояла Лина — и смотрела на него, не отводя взгляд. Когда она пришла в себя после удара, Рощин и Чернов пришли к ней вдвоём. Говорили долго и тяжело; каждое слово вбивало ей в череп правду, от которой она бы с радостью открестилась, выбросила её из головы, забыла, как страшный сон. Правду, которую она поняла в ту секунду, когда взяла куклу в руки; правду, которая отзывалась в ней горечью озера в горле. Все вставало на свои места — странности Герды, странности вожатых, ощущение общей ненормальности происходящего. Предложение Марса учить её выглядело совсем иначе — хотя он поправился, что лучше бы, конечно, учить её Чернову; Чернов, конечно, ворчал, но принципы объяснил. «Помни, где ты. Ты слышишь тысячу голосов. Не забывай за ними слышать свой и иди на него; не позволяй другим захватить тебя. Ты будешь чувствовать каждого и чувствовать, что и они; помни, где ты, что есть ты. Помни». Заходила и Наталья. Она помогала справиться с головной болью, ворчала на Чернова и Рощина. Ворчала на руководство — «каждый год одно и то же... в этом году притащили уже активного, совсем с ума посходили, экспериментаторы. Вы же дети, зачем это всё надо», а Рощин хмуро обрывал её, что уж лучше пусть детям помогут те, кто старше, под присмотром. Ускоренный курс обучения необычных детей на необычной территории. «Они не будут помнить, кто они. Они будут стараться настигнуть тебя — беги. Они не будут знать, кто ты — беги». «Зачем это надо?» «Выживи. Помощи не будет. Вы — сами за себя. Что ты сделаешь для выживания — твоё дело». — Он ни при чём, — Лина махнула рукой на Игоря. — Но его надо отсюда убрать. Мне сказали, что он делает всё... Громче. — Не стой в дверях, и я унесу его в болота, — огрызнулся Сергей. Лина покачала головой. — Под болотами курган. Игорь слышит мертвых, так? А мертвые слышат его? Сергей еле слышно зарычал. «Он будет защищать его ценой своей жизни. Решай сама, что с ним делать». — Сергей. Слушай. Нам надо выжить до рассвета, понимаешь? — Словно в иллюстрацию её слов, из леса донесся чей— то вой сквозь ветер; Лина постаралась не обращать внимания. Она слышала каждого. Она знала, кто именно воет. «Прошу тебя, держись». Каждый на территории отзывался в её душе огнем; когда она закрывала глаза, она могла найти каждого из них — если не терялась в чужих голосах. — А мне нужно убрать его отсюда до тех пор, пока он не разнесёт лагерь, ясно? Другой. Половина огней была горячей и обжигала, стоило прикоснуться. Половина — пугающе ледяной. И он — будто изображение, объёмное на первый взгляд, но холодное, как сталь. Лина подняла голову. — Убираемся отсюда, — коротко бросила она. Буря выла за окном; они были всего километрах в десяти от лагеря, на военной базе. Чернов сидел, закрыв глаза — слушал. Наталья молча перекладывала абрикосовые косточки перед собой, на которых кто-то нацарапал затейливые знаки. Рощин курил. Большая часть вожатых молча напивалась. Две девочки, такие же новички-вожатые, как и Пикник, обнявшись, тихо всхлипывали в углу. Если бы Пикник мог, он бы тоже в кого-нибудь вцепился, чтобы не сорваться в бурю на улицу; останавливало то, что один бы он лес прошёл только в случае, если выжег бы его целиком, и то, что дальше двери ему бы выйти все равно не дали. Рощин поднялся. Молча взял стакан, налил почти до краёв и поставил его перед Пикником; стекло жалобно клацнуло о потёртое дерево старого дубового стола. — Пей, — приказал он. Пикник зажмурился. Хотел оттолкнуть, но опустошил залпом; слёзы выступили на глазах, но он только коротко вздохнул. — Как вы выдерживаете это каждый год? — тихо, севшим голосом спросил он. Рощин кивнул в сторону ящиков, заполненных бутылками. — Когда как. Хотя Эдуард вообще не пьёт, — хмыкнул он. Чернов приоткрыл глаз и с неудовольствием посмотрел на Рощина. — Заткнись. К удивлению Пикника, Рощин действительно заткнулся и только нервно затянулся. До рассвета оставалось три часа. — Выруби его, — Лина не говорила, а приказывала; Игорь хрипло замотал головой и тихо сказал: — Н-не надо. Это не я... Это кто-то ещё, не я, я держу, — кое-как пробормотал он. Жилин усилием воли заставил пульс прийти в нормальное состояние. — Я не буду его вырубать, — холодно сказал он. Игорь ледяными руками цеплялся за его плечи. — Тогда под твою ответственность. Мы все в зоне поражения, понимаешь? — резко бросила Лина. Жилин вскипел. — То, что ты знаешь больше в целом, чем мы, не даёт тебе права командовать! Игорь же сказал — он держит! — Он мотнул головой. — Посмотри! И действительно; вокруг них — около трёх метров — зона казалась чище, чем вокруг; дальше за границей трёх метров висела кромешная и воющая мгла. И вряд ли виной ли тому была бетонная стена раздевалки у площадки, к которой они прижимались в попытке укрыться от шквального ветра — слишком ровным был круг, которым их укрывало. — Я... Я для них свой, — Игорь глухо выдохнул. — Меня не тронут. Лина поджала губы. Жилин перехватил Игоря покрепче. За их спинами раздался чудовищный треск; Жилин, как кот, развернулся в прыжке — и увидел, как их корпус под натиском бури складывается, словно карточный домик. Косолапов тихо ахнул. Кеша схватился за голову. — Мой фотоаппарат! — Мой приёмник! — вторил ему Юра. Лина коротко рявкнула: — Скажите спасибо, что не сами там оказались! Завязалась короткая перепалка; Жилин лихорадочно думал. Нужно было выбираться отсюда. Вывозить ребят. — Я должен позвать помощь, — крикнул он. Лина помотала головой. — Нам не придут на помощь. Мы должны выжить сами, — прокричала она в ответ. Ветер рванул волосы. Дождь хлестнул по глазам. Жилин помотал головой. Они тянули на дно, хотя воды вокруг не было; ветер не приходил ей на помощь, хотя она звала его постоянно. Или отзывался, но не мог прорваться к ней через мертвые воды. Они кричали, выли, умоляли им помочь; раз за разом рушилась плотина, накрывала их толщей воды, раз за разом один из них жертвовал собой, чтобы они остались — в счастливом миге за несколько часов до. Они звали её по имени. Их горящие потусторонней зеленью глаза неотрывно смотрели на неё — и она видела их взгляд даже тогда, когда жмурилась. Видела лица. Болота становились горькой речной водой, они просили остаться с ними, и она умирала с ними бесчисленное множество раз. И каждая хрупкая ниточка, что держала её на ветру, обрывалась с каждой новой смертью. Холодные руки тянули её на дно. За плетьми дождя неба не было видно. Лина совершенно не понимала, где они находятся — ливень размыл дорогу, и видимость была нулевая. — Алёну надо вытаскивать, — крикнула она. — Разделимся? — Плохая идея, очень плохая идея, — Кеша вцепился в плечи руками; его очки заливало, и Лина не была уверена, что он вообще её видит — как и Юра. — Мне нужен кабинет Чернова, там телефон, я нас вытащу, — не унимался Сергей. Барьер моргнул — порывом ветра их чудом не сбило с ног. Сергей тут же скосил на Игоря глаза. — Я Алёну не брошу, — огрызнулась Лина. — Ты не пройдешь без нас и метра! — Я знаю! Становилось все холоднее и холоднее; Сергей умоляюще посмотрел на нее — а потом потерся коротко щекой о предплечье Игоря. — Выдержишь? Ответ Лина бы все равно не расслышала, но расслышал его Сергей — и коротко кивнул. Она знала, куда — огонь Алёнки метало, она слышала её крик даже через бурю; корни, травы змеились по барьеру, гладили её ступни — «я знаю, куда идти». Они нашли её на пне, без сознания, в разорванной одежде; Косолапов метнулся к ней. — Она жива? — Кеша пытался разглядеть хоть что-то в буре; Алёнка казалась совсем белой. Когда Косолапов поднял её, на её спине у лопаток виднелись две ярко-алых раны. Лина отвела глаза. Северов тихо ахнул. Сергей уставился на землю перед собой. Косолапов осторожно завернул её в свою насквозь мокрую рубашку — она тут же окрасилась алым — и бережно подхватил на руки. — Надо выбираться отсюда, — хмуро сказал Косолапов и побрел прочь. Болота кипели вокруг них; Лина смотрела только вперед — за барьером рядом с ними в шаг ступали тени. Она старалась не всматриваться в их лица. В силуэты. Не выискивать знакомые черты. Боковым зрением — все равно узнавала: Шишкина, Белкина, Конфеткина. Аврору, которая тянула к ним руки и щурила светящиеся глаза. — Они... Они все?.. — Юра проводил взглядом Аврору; Лина ускорила шаг. — В сорок первом их затопило. По документам — подорвали плотину, а они стояли лагерем внизу по течению, — прокричала она, стараясь не оглядываться. Стараясь не видеть. Не выискивать знакомые черты. — Сколько их было? — Двадцать четыре человека, от семи до пятнадцати, плюс вожатые. — Но как?.. — Игорь говорит, что тут курганы, — подал голос Сергей. — Много мертвых, и среди детей был такой, как вы. Пожелал. А они откликнулись. — Откуда он знает? — кажется, это был Северов; чужие голоса смешивались. — Он их слышит. Они звали его. Они знали, что он сможет помочь, навести порядок, помочь успокоиться, упокоиться и пойти дальше. Они говорили на языке, который Игорь, наверное, знал всегда; они говорили ему про пути, про которые он знал. Болота. Леса. Ветви. Ливни. Живые и мёртвые, и те, кто между. Игорь оправдывался: у него такие же — дома, кто ждет, когда он окрепнет и позаботится. Они хотели, чтобы Игорь остался. Освободил. Помог. Они были у него в голове, в сознании, в голосах друзей он слышал их — и пытался сопротивляться. Барьер дрожал; Жилин спустил его со спины, посадил перед собой, встряхнул за плечи. — Лина, он долго не продержится! Я должен убрать его отсюда, если он потеряется — вас убьет, меня он ободрал до костей! Давай, Игорь, ну, не вздумай, слышишь, слушай мой голос, а? Пожалуйста? — Серёг, ты... Ты говори только, ладно?.. — он говорил еле слышно, но Жилину было достаточно. — Хорошо. Хорошо, только помни, что ты Игорь, а не хмарь болотная, хорошо? Лина, надо к дому Чернова. Срочно! Был бы обычным человеком — охрип бы так орать в бурю, чтобы только воздуха хватало; советские инженеры потрудились на славу, ничего не скажешь. Приоритет защитить Игоря пылал перед его глазами непреложным императивом. Он говорил и говорил, пока они прорывались к дому; буря шла, наверное, вечность, и ему казалось, что до рассвета ещё одна такая же вечность. Вечность, которой у них не было. Их маленький лагерь, побитый бурей, казался неодолимым препятствием. Они добрались до корпуса; он кое-как дозвонился до сестры, сестра сказала идти к воротам — если сможет прорваться. «Они заберут тебя и мальчиков». «Но тут ещё наши! Я должен их бросить?» «Сергей. Игорь». «...да.» Пока он говорил, Лина держала крыльцо. Тени приближались; она отталкивала их, прицельно била по ледяному огню каждого, как тем вечером, когда взяла куклу в руки. Тот мальчик — она не видела его в лагере, и он крутился около границы барьера, и она знала, что он нападет, едва она останется без защиты. Косолапов и Северов против них были бесполезны; они перевязывали найденными бинтами Алёнку, а та, придя в себя, тихо плакала, но не говорила, почему. Лина и так знала, почему. И она чувствовала, как мечется Сергей. Когда он вышел к ним, когда снова взвалил Игоря к себе на плечо — она уже всё знала. Знала, что ввосьмером они не выйдут. — Беги, — тихо сказала Лина. — Я удержу. Беги. Уводи его отсюда и забирай своих. Жилин бросил на нее взгляд — и отвёл. Он покрепче ухватил Игоря, кивнул Юре с Кешей — и зашагал в сторону ревущего чёрного леса; стоило барьеру отдалиться от них, как мальчик бросился на неё. — Герда, мне страшно! Над ними гремели взрывы; Киндлар испуганно жался к сестре, а она гладила его по голове, зарывалась носом в макушку и укачивала. — Не бойся, Кай, — мягко сказала она. — Помнишь, как мама рассказывала? Ничего страшного не произойдет, нас заколдует, и мы проснемся, и все будет хорошо. Как в сказке. Она дрожала, Киндлар чувствовал; но голос её был ласковым и спокойным, и даже тогда, когда взрыв раздался совсем рядом, и вдруг их накрыло водой, и закрутило — он зажмурился, чувствуя, как вода заполняет легкие; он постарался выгрести вверх — но сложно было понять, где он, вода крутила, сбивала с толку. Еще несколько часов назад они смотрели на звёзды. Еще несколько часов назад Герда читала ему книгу на эстонском. Одноклассник Герды, Раф, попытался вытолкнуть его наверх, но... Иногда желания исполняются. Вечное время, вечная жизнь, вечные пятнадцать. В их жизнях не случалось войны — каждый год они проживали свою смерть. Время циклично, если знать, как смотреть. Смотреть — из окна дома на сваях, почти не шевелясь. Стереть себя из их памяти — но дать им вечное лето. Время циклично, если знать, как смотреть. Лина отделила себя от чужой памяти — мальчик стоял над ней, а она лежала на мокрой земле, и из земли лезли корни и травы, оплетали её; Косолапов защищал Северова и Аленку. Она сосредоточилась — и ударила по мальчику — Каю. «Мы хотели жить. Мы хотим жить. Житьжитьжить». «Они не помнят, кто ты. Беги». Она вырвалась, вскочила на ноги; она уже знала, что может увести их за собой. — В дом! Не вздумайте выходить, корпус выстоит! И метнулась — в лес, чувствуя, как травы режут её ноги, как ветви тянут свои руки, чтобы поймать её; она ударила по холодным огням, она знала, что будет — и они оказались позади неё. Прочь, прочь. Надеяться, что она не найдет тех из младших, кому повезло меньше. Надеяться, что она уведет огонь на себя. Дождь нещадно лупил её по лицу, по телу, по царапинам. Страх затапливал её суть — и она знала, что это ее страх, и держалась за него, как за соломинку, в полном океане чужих голосов, криков и боли бесконечной агонии, которая длилась вот уже тридцать четыре года. Она делала этот страх сильнее и ярче, чтобы быть заметнее для них. Она знала — просто знала — что они не смогут проигнорировать. Она не смотрела в сторону Игоря, Сергея, хотя чувствовала, что они близки к воротам. Знала, что Юра с радостью бы спрятался. Знала, что Кешу мотает. Она знала всё — но не смотрела. Не смотрела. Она не знала, привлечет ли внимание, если она посмотрит ближе. Озеро бурлило; она бежала по побережью, которое еще недавно казалось таким дружелюбным и уютным. Она взлетела на небольшой утес на берегу — и чувствовала, как они тянутся к ней, тянут холодные руки и языки пламени, потому что она была самым ярким пятном эмоций, а они искали хоть что-то яркое. Удар был неожиданным и резким, как тогда на мостках; она подскользнулась, успела увидеть — Герду. «Конечно». Но эта Герда не знала её; эта Герда толкала её вниз, в черную воду, эта Герда захлёбывалась в своей боли и смыкала ладони на её горле, эта Герда тянула её на дно. Вода снова забирала у неё её саму. Все они были здесь; каждый из них тянул её на дно. Она открыла глаза в мутной воде — и Герда смотрела на неё, и призраки — Аврора, Раф, Шишкин и Белкин, и маленький Кай — не сводили с неё слепых сияющих глаз. Она слышала каждого — они звали её к себе, в вечное лето. Отчаянное, полное горечи выражения лица Герды вдруг сменилось на смятённое, испуганное. Их не стало больше за тридцать четыре года. Лина обвела их взглядом, потянулась к душе каждого, коснулась каждого из них — и подняла взгляд наверх, туда, где по поверхности, как ей показалось, скользил луч света. Игорь устало дремал на его плече; тряслись от холода Юра и Кеша, завернутые в теплые одеяла. «Буханка» подпрыгивала на утлой дороге — вывозила их отсюда прочь. Рассвет медленно занимался над побитым бурей лесом. Жилин смотрел на разъеденный ржавчиной потолок «буханки». Защита приоритетной цели — выполнена. Безопасность сопутствующих целей — обеспечена. Он старался не думать о тех, кто остался позади. Механическое сердце билось тяжело и ровно. «Живи».