bring me the horizon — a devastating liberation
Некогда буддистский храм Хэдон Ёнгунса, расположенный в уезде Киджан, что рядом с Пусаном, имел особую значимость с исторической точки зрения: разрушенный несколько раз на протяжении всего своего многовекового существования, он каждый раз отстраивался снова и снова разными людьми и по разным причинам. Нашедший своё место в горах восточного побережья, прикрытый ещё не тронутой технологическим прогрессом лесной зоной, он достаточно уединён и скрыт от глаз в эти суровые дни, а для андроидов, далёких от религии и поклонения, так и вовсе потерял ценность, лишившись даже крупицы внимания со стороны стальных городов Южной Кореи, становясь, таким образом, бельмом на глазу. Впрочем, тем самым, что никак никогда не мешало, поэтому на величественную постройку, что впитывает в себя удары волн во время особо сильных штормов, всем и по сей день абсолютно плевать, что уже много лет делает её идеальной для разного рода собраний и сборищ, если ко всему подходить аккуратно и без лишних задержек. В любом случае, те, кто здесь собираются, знают толк в скрытности и осторожны до ужаса: в их деле самое важное — выжить, а также — честно служить, будучи приверженцами единой идеи и цели. Тэхёну семнадцать, и он здесь впервые на полных правах, несмотря на то, что в системе с пятнадцати. Здесь холодно, а ещё в толпе до странного тихо, даже шёпота нет, и будто бы рёбра изнутри холодит, потому что людей собралось точно больше двух сотен, но все они лишь только молчат, выжидая, пока он, вскинув голову, облачённую в чёрную маску с прорезями для рта и глаз, смотрит на испещрённый от пуль потолок. Если не кривить душой, то можно сказать, что ему до безумия хочется вцепиться в руку стоящего рядом отца, как ребёнку, потому что до этого он никогда не бывал на собраниях Нижнего общества, однако своё родство и привязанность здесь нельзя выдавать: люди, знаете ли, существа крайне неоднозначные, и зачастую, стоит им только заметить твою слабость или добросердечность, этим пользуются без капли смущения, чтобы тебя раздавить как букашку. Особенно здесь: в безликой толпе, что, замерев, вслушивается в каждое слово Мастера, что вещает о великих целях и, сука, решениях, спрятав лицо под такой же, как и у всех здесь, плотной тканевой маской чёрного цвета только с двумя прорезями. Они действительно все здесь стоят в них: лиц не должен видеть никто, а кто покажет, рискует стать лёгкой добычей, мишенью, жалким оленем, которого загрызут сильные хищники, что не знают пощады — кому, как не Тэхёну, знать это, потому что пусть ему только семнадцать, но за ним уже два года как закреплено одно определённое прозвище, которое наводит на всех ужас и страх. Мысль о том, что многие, стоя здесь, перед Мастером — одним из лидеров Нижнего общества, думают, что Потрошитель тоже может присутствовать на этом собрании, ему импонирует. И страшит, впрочем, тоже, потому что если раскинуть мозгами, то его психике уже ничем не помочь, она на одно только заточена, хотя ум, как все говорят в поселении, незаурядный. Кто-то даже зовёт его гением, но на это только лишь может, что про себя негромко смеяться: действительно, так искусно скрывать свою жизнь в оппозиции от повседневной рутины способен только лишь гений — а ведь он не только работает на них, этих шутов, что привыкли командовать. Они с ребятами частенько для них, но первостепенно — для себя и друг друга, в этом и прелесть их анонимности. Но в то же время все они здесь как раз те, о ком говорят «сам за себя». Потому что пусть в Нижнее общество и вступают целыми семьями, здесь их учат разрывать кровные узы и приносить в жертву себя и других из-за масштаба поставленной цели. Это важнее всего — и отцу, что стоит рядом, по правую руку, протяни и коснись, абсолютно плевать, что Тэхёну только семнадцать, а ещё ему дискомфортно и страшно находиться среди всех этих людей. И, что уж скрывать, от того, чем он занимается на ежедневной основе, ему снятся кошмары, и от них жутко настолько, что порой он хочет либо не спать никогда, либо пустить пулю в висок. Но нельзя. Ведь цель ещё не достигнута. И сколько ему ещё предстоит крови пролить по чужому приказу — чёрт его знает, но сейчас, в возрасте, когда его психика расшатана не до конца, он понимает: в этой войне ему страшно участвовать, однако выбора, кажется, нет. А слова Мастера о том, что Оружейник в паре с Механиком снова создали улучшенный пистолет против андроидов, такой, что позволит прострелить даже модифицированную лобную кость, ему так и вовсе не нравятся, потому что, возможно, в свои семнадцать он уже является нарушителем негласного свода жестоких правил сообщества, поскольку знает в лицо что второго, что первого. Хотя, возможно, дело лишь в том, что они втроём были вместе ещё задолго до того, как родные отцы их втянули в это дерьмо, и сейчас он уверен, что никто из двоих перечисленных его никогда не предаст. Что бы ни случилось, Намджун и Хосок всегда будут рядом, рука об руку, вместе, поддержат и жизнь отдадут, даже не думая, как он сам — за них, потому что когда вы ещё фактически дети, но вынуждены видеть кровь и насилие, невольно цепляешься за то, что было дорого сердцу ещё в минуты спокойствия, когда вы просто хотели, чтобы всё стало сносно, как по взмаху чьей-нибудь палочки. Но пока здесь, в жестокой реальности, где у каждого из них на счету есть минимум по три-пять убийств, Мастер говорит о том, что оружие должно пройти ещё не одну проверку, конечно, и только затем попадёт в руки особенно важных фигур. Тех, кто выстрелит, не раздумывая ни одной блядской секунды, тех, кого в народе зовут простым словом «машины» — и это не оскорбление, а просто определение того слоя людей, которые давно сломали ту приборную панель в своём сердце, что воспроизводит эмоции. Ирония в том, что Тэхён, невзирая на свой юный возраст, прекрасно осознаёт, что его тоже получит, несмотря на всю громкость слов — ни для кого не секрет, кто здесь самый меткий стрелок, кличка которого звучит, как... — Потрошитель сегодня снова убил потенциального шпиона андроидов, — сообщает им один из ключевых фигур Нижнего общества, стоя слегка в отдалении и широко руки раскинув, и по залу проносится одобрительный гул. Мастер всегда приходит сюда в одиночестве: ни Хакер, ни Террорист своих физических личностей не раскрывают, целиком доверив контроль над основной массой приверженцев одному человеку. И за это, возможно, Тэхён их не уважает: забавно, когда кто-то считает себя реально всесильным, однако боится тех, кем управляет. Он бы никогда не смог так поступить, поскольку всегда считал — уж если берёшь на себя какую-либо ответственность, то имей совесть нести её тяжесть. А не вот так, по-крысиному. — Они вместе с Искателем образуют отличную пару, и это прекрасный тандем. Итак, друзья мои, мои соратники, мои дражайшие члены Нижнего общества, ждите от нас новостей. Привлекайте людей, донесите им верность наших идей, и да пребудет с нами сила! — Во славу Хакера, Террориста и Мастера люди будут свободны! — словно по какой-то заучке громко произносят все здесь присутствующие, и Тэхён взглядом цепляется за тонкую фигуру в такой же, как у него, чёрной тканевой маске, что скрывает лицо. Но он Хосока узнает везде, как и Намджуна, что стоит чуть поодаль, высокий и сильный. Они встретятся, разумеется, встретятся вечером — у них на троих своё задание верное, и сейчас, когда все постепенно расходятся, Тэхён Хэдон Ёнгунса покидает в первом потоке. Разумеется, он к отцу в машину не сядет — не дай бог кто узнает, что Искатель и Потрошитель связаны больше, чем партнёрским товариществом, тогда жди беды, а мама, которая, он видит, идёт совсем в ином направлении, даже не глядя, будет рыдать. Она их очень любит двоих, на самом-то деле, и была против того, чтобы Тэхён убивал уже с пятнадцати лет, просто проявляет чувства... по-своему. Не словами, а взглядом. Не яростью, а глубоко внутри себя перемалывая, что, наверное, тоже не есть хорошо — он хотя бы ненависть к блядской системе выпускает через курок в комбинации с дулом, а у неё всё внутри кипит, чтобы гнить. Вдобавок, она просто не знает всего. А он, идя в сторону скалистого берега, подальше от членов оппозиции, где каждый норовит воткнуть тебе нож в спину, только лишь радуется, что под маской не видно эмоции муки, которая пронзает его с каждым шагом: задний проход всё ещё порван, но заживает. По крайней мере, нет крови, и это и хорошо, и плохо за раз, потому что если крови не будет, значит, его снова будет можно... — Эй! — резковатый голос Хосока вырывает из мыслей и, когда они друг с другом равняются, Чон произносит: — Птицы сегодня особенно громко поют? Я отловил двух новых подопытных кроликов. — Хотел бы послушать, — мягко Тэхён отвечает. Я не против взглянуть на них. — Но звериный рык заглушит, я уверен, — сегодня отец снова придёт ко мне и будет насиловать. — Не против охоты? — тщетно злобу скрыть попытавшись, интересуется друг. Ты Потрошитель, блять, прикончи его. — Для фауны вредно, — сухими губами роняет Ким: мама не переживёт, если узнает. Хосок чертыхается, но зубы сжимает, чтоб процедить своё: — Ты часть природы. Не позволяй хищнику без боя заглушить пение птиц, — и отходит назад, чтоб сделать вид, что они не знакомы. Что никто из них не в курсе, что из себя представляют Механик и Потрошитель без масок. Ты не можешь беречь её вечно. Так защищай себя. Это именно то, что Хосок хотел сказать своему лучшему другу. ...Он всегда насилует его в старом сарае за домом, заткнув тряпкой рот. Она пахнет пылью и сыростью, от привкуса плесени всегда мерзко мутит, но выбора нет — его никогда не бывает. Он всегда насилует его в старом сарае за домом: с пятнадцати лет — с тех самых пор, как Тэхён впервые убил, он регулярно чувствует член, который поршнем движется у него прямо в заднем проходе, разрывая мышцы сфинктера, но сопротивляться нет смысла, потому что Искатель — он же Ким Тэхян, сорок два года — получил от лидеров право владеть «Семью искрами блаженства»: особой разработкой Учёного, сильным наркотиком, что дурманит даже андроидов, возбуждая нервную систему или то, что осталось, и заставляет тебя быть будто... животным. В худших традициях жанра: рыдая от унижения и факта того, что тебя насилует тот, благодаря которому ты родился на свет, ты, временно не чувствуя боли, стараешься насадиться на его член сквозь кровь, что стекает по бёдрам, чтоб кончать без остановки — остаточный эффект разрушителен, Тэхён не может встать после него ещё пару дней, силясь оправиться, и вовсе не потому, что ему снова нужно накладывать на сфинктер блядские швы и забыть, что такое ходить в туалет по-большому, а из-за того, что его тело изматывается за тот короткий временной промежуток, что «Искры» коротят его мозг во время воздействия. Это как резкий разряд батареи на холоде. Как прожить сотню лет за секунду, пробежать километр, сделав один только шаг: невозможно даже веки поднять, и поэтому он просто плачет от боли и ненависти, собственной грязи и желания, сука, убить, одновременно разрываясь от боли. Потому что отец. Что бы ни делал — авторитет, против которого сложно руку поднять, кем бы ты ни был: простым мальчиком или же юным убийцей в экстремистском сообществе, который всё видит через искажённую призму болезненности. Всё, что Тэхён в свои семнадцать умеет, когда дело касается его родного папаши — лишь плакать. В такие моменты из него выходит то, что все вокруг зовут Потрошителем, и он остаётся наедине с собой и своей мукой ребёнка, который испытывает унижение, стресс и чувство обиды. А ещё чувствует, как у него мозг перестраивается на вектор жестокости и равнодушия через перелом всего здорового, светлого. Это как будто дверь захлопнуть и выбросить ключ — вот, что происходит с эмоциями. Чем больше он плачет, лёжа голым на холодном земляном полу, тем холоднее внутри и тем сильнее в нём это чувство острой ненависти по отношению к родному отцу, которое он всё заглушить, сука, пытается, но нет смысла. И причин тоже нет. Он не тот ребёнок из счастливой семьи, не тот мальчик, который может рассказать папе, что влюбился в девчонку и чмокнуть в щёку любимую маму, пока та ужин готовит. Он ребёнок Нижнего общества, плод экстремизма, концентрация всего того, что лидерам не хватало до этого, а его родители — оппозиционеры, которые тоже знают, каково это — чувствовать тепло чужой крови на пальцах. И они гордятся им, просто по-своему: не так, как могли бы гордиться Тэхёном-отличником, но так, как восхищаются все Потрошителем, который убивает искусно, без каких-либо эмоций и никогда не промахивается. Впрочем, когда всё это происходит (на регулярной основе) отец неизменно цедит ему: — Не такой уж и страшный ты, Потрошитель. Всенепременно рычит, может, даже отвесив пощёчину: — Вроде просишь, чтоб я перестал, а сам мне подмахиваешь, похотливый сучоныш. И, разумеется, перед тем, как смешать свою сперму с кровью в его разорванной заднице: — Нравится такой способ расслабиться после убийств? Это Тэхян привёл его в общество: его родной сын не хотел такой жизни. Вернее, он всегда чувствовал в себе потребность быть лучшим и значимым для своей, человеческой расы, но никогда — слышите?! — не хотел убивать. Не хотел причинять боли, мог бы с удовольствием помогать Намджуну собирать оружие или Хосоку же — его усовершенствовать. Да, высоко не взлетишь, но это не так сильно травмирует, как вид размазанных мозгов по стене, выбитых пулей. Он никогда не хотел видеть подобных картинок, а сейчас они составляют большую часть его жизни. И чтобы его в семнадцать снова насиловали, заставляя вдыхать пропитанный наркотиком кляп — тоже не хочет. У него слёзы текут по щекам, а он не в состоянии перестать мычать из-за того, что у него разрядка идёт за разрядкой. И это ломает всё тело сильными судорогами, от этого разъезжаются ноги и он насаживается глубже опять. На член родного отца. За что, пап? За что? — Будешь знать, что и на такого, как ты, есть управа, — но ведь это ты меня таким сделал. — На каждого Потрошителя найдётся своё возмездие, слышишь? — ты боишься меня? Ты просто боишься? Но ведь я не хотел убивать, я и сейчас не хочу. — Слышишь, нет?! — Слы... — сдавленно мямля в кусок грязной ткани, а язык заплетается, перед глазами черти пляшут свои дикие танцы и то ли осознанием собственной блядской никчёмности бьёт по башке, то ли фактом того, что жизнь — это боль, и только в твоих силах отрегулировать счётчик терпимости. — ...шу. Ты боишься, да, Ким Тэхян? Поэтому раз за разом проявляешь свою «доминантность»? Унижаешь, насилуешь, бьёшь, чтобы после подобрать с пола, как мусор, как кусок мяса какой-то, чтоб рявкнуть: «Вставай, хватит ныть. У нас новое дело». Боишься, что твой родной сын станет монстром, той самой машиной, которая далеко не андроид, а нечто такое, что просто задушило в себе остаток эмоций? Ссышь, да? Того, что когда-нибудь он придёт за тобой. Возможно, твой сын, которого ты в очередной раз бросишь полуголым и истекающим кровью и спермой лежать на холодном земляном полу сарая за домом, в какой-то момент просто устал быть человечным, подумай об этом. Подумай о том, что Потрошитель окончательно в нём пробудился вовсе не из-за первой крови на ещё детских руках. ...— Ты убил своего отца? — Хосок хмурится. Тот двадцатилетний Хосок, которого общество давным-давно знает Механиком: тем самым парнем, который улучшит любое дерьмо, доработает любую деталь, смонтирует, спаяет, приделает — это сюда. Но здесь, в их поселении, он просто Хосок, Чон Хосок, двадцать, весёлый улыбчивый парень с тщательно скрываемой двойной жизнью, что покрыта чернотой, дерьмом и психозами. Друг Ким Намджуна и Ким Тэхёна, где последний внезапно для всех стал героем, но одновременно — несчастным и справедливым ребёнком, поскольку... — И мать, — спокойно, без единой эмоции. — Мусор нужно вырезать на корню, Хосок-и, — и посылает лучшему другу кривую улыбку, какую послал сначала Искателю, а после — Воительнице. Он их не мучил: в конце концов, они его породили — только два метких выстрела, не более, честно. И отомщённым себя ни хрена не почувствовал. Если быть точным, то в нём, кажется, действительно перегнил тот остаток эмоций, потому что не пришло ни облегчения, ни боли, ни радости. Только лишь равнодушие, холод. Пустота, к которой привык, кажется. И лёгкая тоска при мысли о маме. — Мать? Почему?.. — и они оба знают ответ: потому что иногда, в их мире, полном насилия и мудаков, смерть — это единственный способ уйти ещё будучи... цельным. Узнай Ким Чеён, что её муж насиловал её родного ребёнка несколько лет, она с ума бы сошла; узнай люди, что Тэхян был Искателем, её бы забили камнями за это, подозревали бы во всех смертных грехах до самого последнего вдоха. А её сын, единственный выживший бедняжка Тэхён, тот самый малыш, который, прознав, что родители связаны с радикальными оппозиционерами, о которых ходят самые страшные слухи, переборол себя и разрешил ситуацию. Пусть кроваво, да, и справедливо. Прости, мама, но твоя смерть для Тэхёна действительно немного печальна. А для Потрошителя — выгодна. Для его целей — необходима. Теперь никто на него никогда не подумает, и Потрошитель, изнутри выжженный, но не сломавшийся (почему? сила воли, быть может, или жажда убийства, что теперь идёт рука об руку пожизненной спутницей) готов принять бразды правления из рук Хакера, Террориста и Мастера — лишь потому, что эти три клоуна собой представляют только мусор, и Нижнее общество за долгие годы с ними никуда не продвинулось. Это все видят, это все знают: на трон восходят другие фигуры, те, что идут в ногу со временем, с прогрессом, навязанным городами из железа и стали, и здесь одними лозунгами и обещаниями далеко не уйдёшь. Дерьмо ваша тактика. В пизду милосердие. Здесь важны действия. Ким это понял ещё в семнадцать, блять, лет. И отчаяние — несокрушимое, сильное и толкающее тебя на внушительный риск. Хосок, он такой же. Намджун, уже собравший три пистолета за последние десять дней — тоже. Три бета-версии, мощные, имеют претензию на несокрушимость, если после того, как Механик их доработает, попадут в нужные руки. А они попадут. Потому что делаются только для одного человека — нового героя небольшого поселения на тысячу человек, того, кто «истребил змей», того, кто «от гибели спас» и гарантирует «спокойную жизнь». Тэхён с низин своего возраста, но с вершин — колоссального опыта жизни в не самых лучших кругах хорошо понимает: спокойно не будет. Не тогда, когда у них над головами следящие дроны летают в попытках всё контролировать, не тогда, когда их дети не могут ощущать себя в безопасности. У него руки омыты в крови всех тех, кто либо предал, либо струсил — таким в Нижнем обществе совершенно не место, нельзя выгнать крыс, если они есть в системе, и сейчас он стал одной из важнейших деталей в ней, такой прогнившей, но способной к восстановлению, если знать, как починить. Осталось лишь заменить механизм. Найти Хакера сложно, но через три месяца он успешно с этим справляется, оставляя за собой только кровавую дорожку и груды тел тех, кто предоставлял ему даже крупицу какой-либо информации: видели подозрительного парня в окрестностях стальных городов; покупал быстрорастворимый рамён в круглосуточном; поселился в съёмной комнате на втором этаже того блочного дома серого цвета, который стоит на пересечении тех двух улиц Ансана, съехал после полудня — Тэхён шёл за ним девяносто два дня ровно, закрывая рот навсегда всем тем, кто мог его заподозрить хоть в чём-то. Хосок, давным-давно отбивший три их мобильника от главного спутника, шифрами ему сообщает, что общество находится в ужасе, а Хакер бежит всё быстрее: все понимают, чего добивается тот, кого зовут Потрошителем, и не знают, как можно его остановить. Или не хотят останавливать: движение начинает походить на океан во время подводного землетрясения, потому что всё дерьмо всплывает наружу, вылетает густыми горячими гейзерами, и многие начинают желать перемен. Тэхён находит его вновь в Ансане — Пак Богом, тридцать два года — и не церемонится ни единой секунды, а потом покидает за два посещения набивший оскомину город и отправляется в сторону Кунпхо, потому что уверен, что Террорист находится там, точно так же обсираясь жидким от страха. Но, впрочем, недолго, потому что и его тело дай бог найдёт кто по мерзкому трупному запаху когда-нибудь — Тэхён и с ним справляется на высший балл, без предисловий и реверансов. Мастер дохнет сам, вместе со всем своим поселением, решая проблему. И в свои какие-то двадцать Ким Тэхён, стоя в маске чёрного цвета с прорезями для глаз и рта перед огромным количеством людей в точно таких же, но сохраняющих тишину гробовую, не испытывает ни страха, ни неуверенности: его голос спокоен и твёрд, поза расслаблена, а три пистолета, прошедшие по два апдейта каждый, приятно тяжелят пояс камуфляжных штанов. «Январь», «Февраль», «Март» — так их зовут, и они ему дороги, как родные, блять, дети никогда бы ни стали. За его спиной — ещё двое сообщников, и их он знает отлично: они с ним с самого детства, точно так же всех потеряли ради огромнейшей цели и блага, так как Чон и Ким-старшие не хотели видеть власть в руках молодых «амбициозных козлов, которые что-то там о себе возомнили», и их родным детям пришлось убирать своими руками. Тэхён на такие высказывания, к слову, только лишь фыркает, но Потрошитель за это наказывает. Спуску не будет ни единой душе. Больше никто из провинившихся живым не уйдёт. — Ваши бывшие лидеры — мусор. Поприветствуйте новых, — ровно цедит, глядя на толпу с лёгким прищуром. И синхронный выкрик «Во славу Потрошителя, Оружейника и Механика люди будут свободны!» для него слышится приятнейшей музыкой.***
— Как вы посмели! — раздаётся вопль из открытого кузова. — Да вы знаете, кто я?! — Да, Намджун-а, — и Чонгук вздрагивает, глядя прямо перед собой, несмотря на то, что наличие за спиной не просто андроидов, а четырёх из пяти лидеров Нижнего общества, мягко говоря, уязвляет, но сесть назад значило оставить Юнги одного впереди, а ещё — делить с кем-то сидение, и поэтому сейчас Чон просто-напросто вслушивается в лениво тянущиеся нотки голоса Потрошителя, низкие, хрипловатые, расслабленные, будто тот задремал, и старается смириться с холодом животного страха внутри. — Осведомлены с подросткового возраста. — Так какого хуя я сижу сзади, уёбки?! — возмущается никто иной, как Оружейник, и картинка снова не складывается: как могут... они, которые убивают людей и андроидов пачками, экстремисты ебучие, вести себя так, будто им на всё похуй? С другой стороны, наверное, глупо было думать о том, что ключевые фигуры оппозиции выглядят лет на сорок и с серьёзным лицом носят костюмы-тройки, проживая в роскошных апартаментах, ведь так? Впрочем, факт того, что это оказались четверо молодых ребят, одного из которых сейчас против его воли посадили в открытый багажник внедорожника перед тем, как съебаться из города, вызывает, мягко говоря, диссонанс в мозгу. — Почему я, а не он?! — Потому что я солнышко, — сообщает, на секунду, Конструктор, широко улыбаясь: Чонгук видит это в зеркале заднего вида. — Просто твои друзья, Ким Намджун, поняли это раньше, чем ты! — Нет, нам похуй, — прямолинейно отвечает ему Ким Тэхён. — Просто Намджун слишком много выёбывается, что ему снова предстоит что-то делать, потому что, конечно, тусоваться в пустой круглосутке и трахать какую-то тёлку для него имеет куда больший вес, чем возвращаться к делам, которые он оставил несколько месяцев назад. — Она всё ещё моя девушка, — сообщает Оружейник обиженно. — Она тебя бросила. И забрала твоего кота, бро, — напоминает Хосок без толики сочувствия. — Мистера Лапкинса спиздила! — Сучка, — искренне расстраивается, на секунду, лидер всех оружейников человеческой расы Кореи. — Я же любил её, а она... — Женщины всегда предают, — глубокомысленно изрекает Чимин. — Нет им доверия. Поэтому я люблю члены. — Можно я не буду осведомлён, насколько ты любишь члены? — интересуется Потрошитель не без раздражения. — А мне интересно... — между делом бросает Хосок. — А вдруг я больше никогда не увижу своего кота?.. — раздаётся из кузова совершенно отчаянное. — У меня к вам всем только один вопрос, — обрывает этот цирк Юнги, не отводя глаз от дороги. — Какой? — живо интересуется Механик, конечно же. — Как мы относимся к оргиям? Лично я не очень, но если ты вдруг заинтересован, то... — А вы четверо точно держите в страхе андроидов и весь мир людей? Мне для науки, — игнорирует Мин, озвучивая, в общем-то, то, что крутилось в голове у Чонгука довольно давно, просто он не хотел взаимодействовать с компанией на заднем сидении примерно никак. Абсолютно — и по этой причине смотрит на выжженное солнцем бездорожье в попытках собрать себя в кучу. И потому не проёбывает момент возникновения маленькой красной точки, спуск курка и быстрого точного выстрела, который не разбивает стекло, а оставляет в нём крохотную, едва различимую дырку непосредственно посередине, так, будто стреляющий измерил линейкой длину и выстрелил в центр. — Точно, — спокойно произносит Тэхён, убирая пистолет и заставляя Чонгука сглотнуть. — О, это «Январь»? — интересуется живо Оружейник из кузова. — Мой любимый. Я в него всю душу вложил. — Ты поставил на него «Белоснежку»? — восклицает Хосок. — Извращенец! — Вы говорите загадками, — сообщает Конструктор. — «Январь» — это мой пистолет, я делал его специально для Тэхёна, а «Белоснежка» — улучшенный глушитель, который Хосок сделал для другого пистолета, но Потрошитель не был бы собой, если бы сделал всё так, как мы планировали, — сообщает Намджун. — С тебя новая лобовуха, Ким Тэхён, — буднично сообщает Юнги, не моргнув даже глазом. — Иначе следующая остановка — твоя. — И твоя тогда тоже, — криво ухмыляется андроид в ответ. — Они теперь наши пленники, получается? — тянет Чимин. — Забавный момент. — Нет, они теперь принудительно часть нашей команды. Но эпилептика я бы где-нибудь высадил и выстрелил в голову: его болезнь будет только мешать, а если оставить живым — распиздит. Но тогда этот мрачный зануда выстрелит в голову уже кому-то из нас. Или себе. А он нужен: у него есть машина, — сообщает Хосок, и Чонгук только хмыкает: ни для кого не секрет, что камеры андроидов считывают только лица водителей. Для того, чтобы остаться незамеченными, этим парням нужен Юнги. А Юнги без лучшего друга не двинется с места. Умно, Механик. — Куда мы, кстати, едем? — интересуется Оружейник устало. — Я немного выпал из темы. — В новое логово, — отвечает Тэхён. — Мы перебазировались из Хэдон Ёнгунса? — Нет, я говорю про наше логово. На шестерых. — Кроватей там, кстати, всего три, — широко улыбаясь и глядя в зеркало заднего вида, сообщает Механик Юнги. — Будем спать вместе с этим хмурым занудой! — Отсоси, — словно на автомате, предлагает ему в ответ Мин. — В первую же ночь, обещаю, — и Чон посылает лучшему другу Чонгука воздушный поцелуй, а после игриво подмигивает. Чонгук смотрит назад не без растерянности, желая испепелить такого навязчивого ублюдка взглядом и напомнить, что спать ему не обязательно, но сталкивается глазами с другими: холодными, карими, в обрамлении пушистых девчачьих ресниц. Ким Тэхён смотрит на него с ухмылкой на полных губах, всем своим видом выражая надменность, снобизм и презрение, но на какой-то короткий, совсем невесомый момент кажется, будто немного оттаивает. Но только лишь на момент, потому что Потрошитель, ухмыляясь пошире, говорит: — Я бы тоже выстрелил тебе в голову, мусор. Ты бесполезен. Балласт. А Чонгук всё ещё давно не подросток, поэтому его не трогает такое дерьмо. И по этой причине — широко улыбается, чтобы ответить: — Надеюсь, при «улучшении» ты попросил оставить тебе возможность ходить по-большому, потому что я хочу видеть твою рожу в тот момент, когда ты поймёшь, как же жиденько ты обосрался.