billie eilish — no time to die
Этот город очерчен металлическим цветом: высокие белые здания, что сверкают на солнце, отражают его яркий свет и выглядят совершенно бездушно. Отблески антенных пик на крышах каждого дома нездорово бьют по глазам, застилают обзор — может быть, когда ты находишься в черте этого прогнившего города, это не так сильно мешает, однако же здесь, в отдалении, они ослепляют до рези в глазах, и смотреть на них сложно даже тогда, когда погода давит хмурым свинцом небосвода. Хосок в раздражении сплёвывает прямо на пыльную землю: она красная, будто кровью пропитана, и идёт несимпатичными трещинами, которые крошатся, если поддеть железным носком его чёрного берца с тяжёлой подошвой — вокруг тишина застыла густой вязкой субстанцией, которую хочется разрезать одним громким выстрелом, и если вытащит свой пистолет, то сюда не припрутся никакие блядские дроны, поскольку Хосок сбил датчики распознавания сплавов, но это только лишь он обладает подобным умением, к сожалению. Ни у кого, кроме него и Намджуна, такой возможности нет — остальные здесь безоружны, безвольны, у них руки крепко-накрепко связаны, а верёвка уже стёрла запястья до кости, и это совсем не приятно в том мире, где хочется зубы оскалить на инстинктах, рефлексах. Называй, как угодно, но если спросить каждого, каково ему спать по ночам, никто не скажет в ответ: «Хорошо и спокойно», потому что объективно хуёво, ведь как можно крепко, мать вашу, спать, когда в жизни происходит сплошное дерьмо, которое выходит за грани нормального. Но так уж повелось, скажут те, кто смирился и сдался, каждый окажется там, в белых, обшитых металлом стенах Сеула, откуда не выйдет тем, кем был раньше — не так давно они забрали одного Ким Тэхёна двадцати двух грёбанных лет, и не просто какого-то мальчика, нет: они забрали в первую очередь друга, и только потом — Потрошителя. Глаза жгут злющие слёзы, но плакать роскоши нет — перед ними с Намджуном стоит слишком много задач, которые необходимо решать, спрятав внутри своё страшное горе. Утрату. Потерю, которая разрывает их изнутри наравне со страхом толпы: Тэхён всегда был тем из них, кто обеспечивал поддержку с доверием, рядом с ним Механик чувствовал себя в безопасности, а сейчас его больше нет, и Хосок сталкивается с суровой реальностью — ему всего двадцать два, а на плечах лежит ноша настолько тяжёлая, что он не уверен, что справится. Но выбора нет. По крайней мере, пока, когда он изнутри гниёт заживо от невероятнейшей боли, что вперемешку с тоской. Но нужно взять себя в руки, собраться и делать: оппозиции наплевать, кто погиб, потому что они анонимны, они не привязываются, и здесь вина только их троих в том, что они друг с другом давненько знакомы. Стали дорогими друг другу. Позволили чувству привязанности себя покалечить. ...— Он бы хотел, чтобы мы дальше боролись, — цедит злобно Чон, а Намджун, вздохнув, прикрывает глаза, чтобы не видеть вскрытые тела этих машин, в которых они копались до этого: под телами андроидов натекли лужи субстанции, которую называют «коктейль возрождения» — того, что заменяет им кровь, заставляет работать внутренние органы, которые нашлись всего у одного из троих пойманных пленников. Очевидно, того, кто не хотел выпускать из себя человека, точно никогда не узнаешь, но те образцы, которые им оставил Тэхён перед тем, как быть заломленным и уведённым насильно, а также — тот, которого подстрелил опоздавший на вечеринку Хосок, дали возможность... знать больше. Они заперлись в просторном подвале занятой хижины на целые сутки, не забывая эксплуатировать краденные из Сеула лампы только лишь по одной: они довольно большие, чтобы хорошо освещать тесноту помещения, и заряда хватает часов на десять постоянной работы. Всего их четыре: сорок часов. Не так уж и плохо. У них в подвале установлено множество оборудования, которое не так давно (этот домик, потерянный между горами и лесом, они обнаружили только месяца два назад) принёс сюда Тэхён, пользуясь связями: компьютеры, с которых Чон тоже успел сбить спутниковый сигнал и настроить под локальную сеть, операционные столы, скудное техническое оснащение. Помимо прочего, он умудрился спиздить из Сеула даже моделирующие VR-очки с функцией рентгена, которые Хосок и Намджун почти не используют, но лишними точно не будут — не та ситуация, чтобы отказываться. В общем, да, между собой они шутливо называют подвал «операционной», ни больше ни меньше: вот и сейчас Механик разбирает андроидов, переходя от одного стола к другому, извлекая детали и беря мазок с вен для анализа, с тех самых мест, где, по логике, должны были ставить блокаторы — плюс «коктейля» заключается в его прозрачности, а это значит, что всё видно достаточно чётко. Намджун, в свою очередь, надевает эти самые VR-очки для планировки новых пистолетов, таких, как тэхёновы «Январь», «Февраль» и «Март», но уже для Хосока. — Какие месяца тебе нравятся? — интересуется у лучшего друга. — Как мне назвать пистолеты? — Ну, пусть будут «Май» и «Июнь»? В честь дней рождения моих покойных родителей, знаешь, — и, хмыкнув, Механик вновь разворачивается в сторону операционных столов. — У нас есть формалин? Я хочу разложить кишечник и желудок, который тут есть, и понять, почему у других андроидов их нет. Как и репродуктивной системы. — На кой хуй тебе их кишки? Они такие же, как и у обычных людей. — Нет, не такие же. Наши стимулируются притоками крови, здесь результат идёт от разработанной искусственной жидкости, которую нужно регулярно подкачивать, — набирая вторую колбу раствора, поясняет Хосок. — Более того, в обоих андроидах есть основной и резервный аккумулятор. Первый, разумеется, заменяет сердце, на него и похож, нужно будет проверить его на заряд и изношенность. А второй размещён в черепной коробке под картой памяти. Мозг человека существенно превышает размеры карт памяти, потому что они с ноготь мизинца руки, однако вмещают в себя около трёх миллионов йоттабайт. Это в миллионы раз больше, чем, согласно исследованиям, способен запомнить один человек за всю свою жизнь, — и, выдохнув, заканчивает свою мысль не без восхищения: — Человек не способен собрать такого андроида, я даже не смогу назвать это ювелирной или хирургической работой, потому что это сравнение не окупает масштабы и скорость, нужную для переподключения сердца к аккумулятору, карты памяти — к мозгу и мгновенного одновременного запуска, чтобы тело не превратилось в бесполезный мешок. Это миллисекунда. Модификация человека человеком невозможна, Намджун. У нас нет такой скорости. — А я об одном наслышан, знаешь, — хмыкает Оружейник, уже сняв очки и неотрывно работая с какой-то мелкой деталькой в углу, перманентно сравнивая практику с теоретическим наброском расчётов. — Уверен, ты тоже. — Ты про Конструктора? Восходящую звёздочку Нижнего общества? — хмыкает Чон. — Окей, возможно, он бы и смог. Говорят, гений. — О нас тоже так говорят. Что правда. Талантливые, юные, амбициозные, те, кто держат в узде сотни людей, навевают страх простым представителям человеческой расы: Потрошитель, Механик, Оружейник — и недавно присоединился Учёный, с которым контакт имел только Тэхён. А сейчас его больше нет, и он вряд ли вернётся, а как осторожно вывести талантливейшего в своей области парня-химика из его закономерной ракушки, Хосок пока без понятия. Конструктора тоже было бы недурно найти, но он появился недавно, и Механик совсем не уверен, что тот стоит тех рисков, на которые придётся пойти для знакомства. Возможно, попозже. Быть может, года через три или вроде того, он подождёт, пока этот парень, который натравливает андроидов друг на друга с такой лёгкостью, будто стравливает двух бойцовских собак, раскроется полностью, и тогда они его схапают тёпленьким. Если останутся живы, конечно, что спорно. — В любом случае, нам нужно решать, что делать с репутацией Тэ. Как сказать людям, что Потрошитель уже не вернётся. — Я бы вообще не стал говорить, — хмыкает Намджун. — Это подломит дух общества, а также раскроет личность Тэхёна. А Тэхён, напоминаю тебе... необычный. — Думаешь, у него есть все шансы вернуться живым? Человеком? — интересуется Чон. Намджун только отрицательно головой машет в ответ, чтобы вздохнуть и пояснить свою мысль: — Я думаю, что у него есть достаточное количество силы воли, чтобы не подчиниться заданным кодам, — произносит спокойно. — Но ведь это не его мозг. Это, — и Чон демонстрирует другу зажатый в пальцах съёмный носитель, который достал из чужой головы. — Записывающее устройство, картинку которого легко можно вывести на экран компьютера, напоминаю. Не мозг. Не живое. — А базируется карта на чём? — усмехаясь, подталкивает его Оружейник. — Да-да, на мозге, а тот как получает информацию об окружающем мире? Эмоции, чувства, рассудок, анализ. Тэхёну меняют мозг, но нет гарантии, что то, что ему перейдёт по наследству, со временем возродит Потрошителя. Это миллионная часть всех старых эмоций, и не забывай про коды и программы. Есть все причины так думать. Желание, чтобы это было именно так, как озвучил Намджун, правда, всё равно перевешивает. Потому что, блять, друг. Самый родной человек, по которому Хосок очень скучает, без которого, иногда кажется, даже не может, и тоска столь сильна, что он совсем не уверен, как с этим быть. Однако... — Робот-бунтарь. Звучит романтично, — хмыкает Чон. — А на практике наверняка будет полный пиздец. — Ты так говоришь, будто уверен, что он вернётся. — Он вернётся. А если нет, то ты разработаешь прогу, которая позволит обезопасить мышление при внедрении карты памяти, и напомнишь ему, кем он является. Тем более, что я вижу, что ты на грани того, чтоб отправиться следом за ним. Скучаешь. — Как я тебе это сделаю, блять? — игнорирует Хосок последние фразы. — Как я вживлю программу в живое сознание?! — Придумаешь, ты же Механик, — и, опустив взгляд, смотрит на результат своего долгого труда. — А нахуй я составную рукоятку сделал опять, если монолит тут лучше пойдёт?..***
«Для учёта в работе» предстаёт взгляду тёмным подвалом, в который Тэхён спускается без тени сомнения, чтобы громко щёлкнуть чем-то во мгле и позволить яркому свету ещё одной лампы затопить пространство, открывая вид на два мощных компьютера, три операционных стола и ряд огромных наполненных формалином полок с внутренними органами. Это место напоминает блядскую лабораторию каких-то ебанутых фанатиков: огромный плакат строения человека висит на стене, рядом другой, изображающий круги кровообращения с отметками в лице простых канцелярских кнопок, и третий — с центральной нервной системой точно с такими же обозначениями. Хотя почему же «напоминает», это, кажется, она и есть — и Конструктор, ахнув в восторге, подходит к плакатам, глядя на них с нездоровым восхищением, а после, хмыкнув, начинает переставлять отметки по малому кругу кровообращения в немного другом порядке, а затем, глядя на плакат с нервной системой, коротко цыкает. — И где мы проебались, герой? — интересуется у него Оружейник. — Вы не можете поставить крестцовый блокатор на шейном отделе, потому что тогда спровоцируете пароксизмальные разряды в нейронах головного мозга, он слишком груб для него, это один из мощнейших блокаторов для человека, — тянет Чимин. — Мы и исходили из этих расчётов, — поясняет Хосок, подходя ближе. — Ведь мозг нужно защищать, и... — и Пак громко фыркает: — Ставя блокатор на шейный отдел, ты не защищаешь мозг, но тяжестью самого химического вещества спровоцируешь эпилептический припадок, к примеру. За неимением шейных блокаторов их лучше перекрывать черепно-мозговыми, которые нужно будет обновлять каждые тридцать секунд, а лучше — каждых двадцать девять целых секунды и восемь миллисекунд. Они очень легки, поскольку обычно ставятся в последнюю очередь, когда вся локальная работа уже произведена, оттого под постоянным воздействием «коктейля возрождения» очень легко разрушаются, — и Чимин показывает на шею нарисованного человека. — В основе каждого блокатора лежит своё вещество, отсюда и разная тяжесть: никогда не угадаешь, какое может поразить человеческий мозг раньше, чем вместо него будет вставлена нужная карта памяти. Скажу больше: не на каждую зону можно вводить один и тот же раствор, потому что у него тоже разные тяжесть и набор компонентов, а благодаря нервной системе мы... делаем всё? Да, думаю, так можно сказать. И только путём точной и быстрой работы, на которую здесь никто, кроме меня, не способен, можно «переподключить» ЦНС к аккумулятору-альфе, карте памяти, которая помимо ваших воспоминаний и прочего также носит в себе память вашего тела и нервных окончаний в нём, и создать проводимость к источнику дополнительного питания — аккумулятору-бете. Аккумулятор-альфа, — и Конструктор показывает пальцем на грудину рисунка. — Имеет ту же сердечную функцию, прогоняя полученную в результате эссенцию по всему телу готового андроида, которая, так скажем, на выходе образует что-то вроде очистительного вещества. Многие, стремясь оставаться «людьми», сохраняют свои внутренние органы вроде кишечника или желудка, поэтому испытывают периодическую потребность в пище или в том, чтобы сходить по нужде, но здесь ещё сохраняется эффект первичных потребностей, который помнит карта памяти, поэтому первое время фантомное желание срать преследует даже военных. Это всё происходит из-за того, что ваш мозг заставлял вас жрать и хотеть в туалет по итогу, а карта — это его электронная модифицированная составляющая. Также часто сохраняется половая активность. Я даже больше скажу: андроиды могут вырабатывать сперму, поскольку, извините, ниже пояса гражданские, как правило, живые и сохраняют себе нервные окончания. Это всё по желанию, но многие просят оставить им возможность кончать, ведь это настолько приятно, — и Чимин ухмыляется. — Но военным андроидам убирают и внутренние органы, и все половые, репродуктивную систему в целом. Чтобы не отвлекались, а, к слову, оргазм поражает карту памяти точно также, как и собственно мозг. По этой причине память тела вызывает лично у меня дикий восторг, ведь это надо так — всё равно испытывать эйфорию, хотя, по сути, чувствовать не можешь, — и, широко улыбаясь, поворачивается к замершим членам своей новой команды. — Мне кажется, я смог вас удивить. — Откуда ты так много знаешь? — интересуется Тэхён в свою очередь. Пак на это лишь только смеётся, подмигивая: — Я Конструктор, чувак. Без этих знаний я бы ни хрена не добился. — А чего добился-то? — ввинчивает Хосок с усмешкой. — Признания, — просто отвечает тот. — Вашего, например, только что. Радуйтесь, что я теперь с вами: так ваши цели будут продвигаться куда быстрее. Как минимум, потому что Потрошитель вернётся на арену эффектно. — Они будут знать, что я андроид, ведь так? — хмыкает тот, но вскидывает брови, когда Хосок отрицательно машет головой: — Нет, мы с Намджуном обыграли всё так, будто ты подцепил серьёзную болезнь, которая требовала долгого лечения и реабилитации, и передавали им «твою волю». Поэтому как только ты снова будешь в строю, никто ничего не заподозрит. Наверное. Ну, догадываться точно будет кто-то по типу Варвара, но, я уверен, ты найдёшь способ их приструнить и заверить в том, что ты человек, без большого количества жертв. — Если, конечно, среди нас не возникнет какой-нибудь крысы, — и взгляд карих тэхёновых глаз впивается в хранящего всё это время молчание Юнги, но тот, однако же, лишь только бровь вскидывает и, скрестив на груди сильные руки в рисунке тату, произносит без тени какого-либо страха: — Мне больше некуда идти. Незачем жить, я всё потерял: свою дочь, её мать, родителей, брата, сестру и человека, с которым пытался строить отношения после всего произошедшего. Единственное, что меня здесь удерживает — это Чонгук. Пока с ним всё будет в порядке, у тебя будет водитель, будет сторонник и сообщник, который поддержит вне зависимости от того, нравится это ему или нет. Но если хоть один волос упадёт с его головы, если его ментальное здоровье хоть немного шатнётся, ты можешь пристрелить меня сразу на месте, потому что в этом случае я тебя немедленно сдам, Потрошитель, и убью себя после. Надеюсь, мы с тобой понимаем друг друга. Тэхён смотрит на него какое-то время. Долгое время, не мигая, выдавая в себе не человека — машину, потому что замирает, цепенеет, как люди не могут физически. Задумывается, чтоб, наконец, в гробовой тишине улыбнуться: — Я понимаю и принимаю твою позицию, Мин Юнги. Твои прямолинейность и честность достойны уважения, парень. Поэтому даю совет сразу: хочешь привязанности — не реагируй на подкаты Хосока. Он тебя не достоин, да и ведёт себя с людьми, как ублюдок, потому что по натуре своей — сукин сын. Он не к тебе испытывает какое-то неебаться влечение, а ему в первую очередь нравится злить твоего лучшего друга, которого ты наверняка трахаешь, когда просто выживать становится скучно. Всё, что он ценит — это секс и преданность делу и своим близким друзьям. Ты в этот круг едва ли войдёшь, а если и сможешь, то я в чудо поверю, клянусь. — Откуда ты знаешь про?.. — вскинув бровь, начинает Юнги, а Тэхён, игнорируя недовольную гримасу Механика и всех окружающих, ему поясняет с усмешкой: — Про тебя и тот мусор, с которым ты возишься? Потому что, пусть мне и год, двадцать два я всё-таки был человеком и, как следствие, хорошо в вас разбираюсь, — и нос морщит. — Но ты всё ещё можешь поиметь нашу сучку Механика. Выёбываться он может, сколько угодно, но твой член на вкус узнать хочет до пены изо рта, если быть честным. Трахать лучших друзей — плохая идея. И много мороки впоследствии. — Я убью за Чонгука, — спокойно обозначает Юнги, проигнорировав все слова о Хосоке. — И за свои принципы — тоже. Я хочу, чтобы вы все здесь это уяснили и приняли, потому что в ином случае мы не сработаемся. — Да ты прямо... Каратель. Мне нравится, как это звучит, а тебе? — Тэхён широко улыбается и в возникшей паузе радостно хлопает в ладоши: — Но время позднее, а вы всего лишь люди, которым, наверное, хочется спать? Пойдём, парень, я покажу, куда тебе нужно будет отогнать тачку. Хосок-а, покажи остальным, где тут можно хорошо помыть член. В магазин за шампунями и прочим таким съездим утром. Сейчас нужен сон. И на этом этот ёбаный день наконец-то официально заканчивается.