*** two steps from hell — moving mountains
Некогда буддистский храм Хэдон Ёнгунса, расположенный в уезде Киджан, что рядом с Пусаном, имел особую значимость с исторической точки зрения: разрушенный несколько раз на протяжении всего своего многовекового существования, он с каждым разом отстраивался снова и снова разными людьми и по разным причинам. Нашедший своё место в горах восточного побережья, он достаточно уединён и скрыт от глаз в эти суровые дни, а для андроидов, далёких от религии и поклонения, так и вовсе потерял ценность и лишился даже крупицы внимания со стороны стальных городов Южной Кореи, становясь, таким образом, бельмом на глазу. Впрочем, тем самым, что никак никогда не мешало, поэтому на величественную постройку, что впитывает в себя удары волн во время особо сильных штормов, всем и по сей день абсолютно плевать, что много лет делает её идеальной для разного рода редких собраний и сборищ. Чонгуку, за двести метров до цели натягивающему на лицо маску из плотной чёрной ткани с разрезами для глаз и рта, на историю этого места абсолютно плевать: пояс чёрных карго приятно, но почти неощутимо тяжелят две кобуры, в них — заряженные намджуновы «Сентябрь» и «Октябрь», модифицированные только лишь под него одного, идеально в руку ложащиеся и невесомые, что делает их превосходным орудием смерти в умелых руках. Его руках: слегка мозолистых, татуированных, но многое умеющих во всех смыслах этого слова — Потрошитель, по крайней мере, два дня назад, когда ими его довели до очередного оргазма, не жаловался. Чон действительно умеет стрелять. Убивать, в общем-то, тоже, как показала практика полгода назад, и даже может получать удовольствие в реалиях их жестокого мира, который не знает пощады. Что он о себе понял тогда? Что ему нравится возвращаться возмездием к тем, кто причинил ему боль. Что ещё осознал? Что то, как он делает это, приносит много вреда. Ему самому, в первую очередь: он до сих пор помнит ощущение крови на руках и лице и свои чувства в этот момент. И лицо Юнги хорошо помнит тоже, к сожалению или же к счастью — до сих пор не решил. Наверное, всё-таки к счастью: сумел же остановиться в итоге и залечь на дно тяжёлым, уже покрывшимся илом булыжником в попытках успокоить ту жажду, которая изнутри разрушает, грозясь уничтожить всё то, что он строил так кропотливо. Чонгук действительно старается быть достаточно мудрым для того, чтобы держать себя на поводке — и именно по этой причине Потрошитель, который не знал о нём ни хрена (как, впрочем, и спустя несколько дней смог лишь раскусить его чёрную душу и лицезреть размер члена), счёл его слабым. Киллер таковым был лет десять назад — плюс-минус два года, когда он был совсем, по сути, ребёнком с неокрепшим детским мышлением: рыхловатым, варьирующимся, с постоянным перенаправлением ценностей и страхом оказаться ненужным. Если проводить причинно-следственную, то он свою проблему знает получше, чем многие: осознание своей слабости и ненужности в подростковом возрасте, а после — шанс, который подарил ему тогда ещё просто Джексон, привели к тому, что внутреннее «я» одного малыша Чонгук-и, доброго мальчика, которого все по жизни жалели из-за его эпилепсии, подняло голову гремучей змеёй, зашипело громко и стало жаждать большего. Куда большего, чем он мог сам ожидать поначалу. Принятия. Самоудовлетворения. Крови. Он всегда знал и чувствовал, что в нём скрывается нечто подобное: с детства страдающий синдромом отличника, он ощущал в себе потребность быть нужным и важным, полноправным членом сообщества, тем, кто мог бы помочь — и перманентно считал себя слабым из-за того, в какое положение был поставлен другими. Винить здесь нельзя никого, разумеется: люди в их поселении, ныне мёртвые, всегда хотели как лучше — едва ли Джексон осознавал, какие плоды посеет своими словами о прекрасном цветке, которому не позволяют раскрыться, и он должен сделать это сквозь все выстроенные другими преграды. Тогда у Чонгука не было времени думать: забрали Уюн, всё начало рушиться, а после жизнь унесла и малышку Союн — всё то время, что прошло с момента их разговора в машине, вплоть до гибели всех, Чонгук старался быть отличной поддержкой для своего лучшего друга, выпуская из внимания то, что поддержка в тот сложный период была нужна не только Юнги. Киллер всегда был в нём. Спал до определённого временного отрезка, но открыл глаза окончательно после того, как снова осознал, что без него Чонгук бесполезен — в момент, когда Мин заталкивал полумёртвого друга в машину и втопил в пол педаль газа, вытаскивая их двоих из огня. Лениво потянулся, когда они оказались достаточно далеко от пожарища, и принялся ждать момента, когда стоит рвануть, будучи концентрацией яда, гнева, жестокости, а также желания доказать всем, что они ошибались — и всегда шептал своё: «Они теперь все мертвы, а ты жив. Задумайся, Чон». А потом, полгода назад, отодвинул в сторону его трезвое «я», чтобы выйти и разобраться в проблеме. В конце концов, вопрос стоял в том, чтобы отомстить за причинённую ранее боль: возможно, именно тогда в полной мере он осознал, что у него есть огромные проблемы с гневом — или с самим собой, в первую очередь, смотря, с какой стороны посмотреть, потому что тогда он себя... не контролировал. Тогда был Ёнджун — мальчишка двадцати лет, который к ним прицепился банным листом в одном из поселений: улыбчивый, милый и до ужаса добрый, словно котёнок, который потерялся на улице — Чонгук не удивился тому, что спустя две недели жёсткое сердце его крутого хёна оттаяло, и Юнги им проникся. Снова начал улыбаться, даже шутить, потому что с Ёнджуном нельзя было иначе — ребёнок, ей-богу, Чон часто задавал ему вопрос: «Как ты выжил вообще?!», а тот смеялся в ответ, говоря: «Просто не нарывался на плохих парней, видимо». Светлый и тёплый, комфортный и обволакивающий, он идеально дополнял разбитого жизнью Юнги (и давал Чонгуку много поводов для того, чтобы изображать рвотный позыв в тот момент, когда они целовались у него на глазах), который всё потерял, и поэтому, да, всех всё устраивало, несмотря на то, что Чон остался без регулярного секса — найти разовый трах всегда можно в больших городах, мимо которых они и проезжали на постоянной основе, нигде не задерживаясь больше, чем на неделю, и это действительно было... нормально. Всю жизнь убегать — и порядок. Главное — живы, главное — вместе, без всяких там плохих парней, о которых отзывался малой. Даже не подозревая, что таким образом свою гибель предсказывал, потому что в один чёртов вечер, когда они морозной зимой остановились в Ансане, Ёнджун вышел в магазин на углу и не возвращался до неприличия долго: ровно настолько, что Чонгук и Юнги вышли его искать прямо на улицу... но долго искать не пришлось, потому что в первой же подворотне услышали выстрел — и стартанули туда. Тогда Киллер проснулся. В момент, когда он увидел, как оседает на землю Ёнджун с простреленной грудью, в момент, когда он увидел, как лицо Юнги побелело, а рот в беззвучном крике открылся. В момент, когда Чон, повернув голову, столкнулся взглядами с выбритым налысо мудаком с опустевшим магазином ствола — испуганным, но не фактом того, что убил, по сути, ребёнка, а тем, что его за этим застукали. Чонгук помнит, как Юнги бросился к своему последнему парню, прижимая его к груди и начиная рыдать своё: «Нет-нет-нет-нет». А ещё помнит, что Ёнджун, умирая, улыбнулся его лучшему другу, чтобы тихо и хрипло сказать с булькающей на губах пеной кровавой: «Зато, хён, я спас девочку. Он бы её изнасиловал, а так она убежала...» — и, прикрыв глаза, умереть. Это то, что помнит Чонгук. Киллер же отметил в голове совершенно иное: дикие глаза лысого мудака, который орудие убийства бросил на припорошенный снегом асфальт и думал дать стрекача. Ощущение животной ярости чёрного цвета, что его целиком затопила, холод кожаной куртки той твари, когда он схватил его за грудки, но тепло, влажное, вязкое, что пальцы испачкало в тот самый момент, когда первый удар кулака с хрустом сломал нос убийце. А после — и запах крови почувствовал, густой, тяжёлый, пьянящий, застеливший перед глазами пелену красного цвета; Чонгук бил эту мразь так, как никого никогда раньше не трогал — быстро, повалив прямо на землю, прыгнув на него сверху, в исступлении мутузил чужое лицо, бил головой о твёрдую землю с одним лишь злым «ненавижу», что с губ срывалось шипением. — Чонгук, ты убьёшь его! — это не слышал. А если и слышал, то, в принципе, не возражал: Киллер на свободу вырвался, чтоб именно это и сделать. Покарать того, кто обидел. Уничтожить немедленно — и Чон не переставал его бить, ни лицо, ни об окровавленный снег головой, пока не услышал первый хруст черепа, но не остановился даже тогда, когда густые брызги стали лицо заливать. Чонгук убивал. В ярости, в ненависти, в желании причинить боль тому, кто её уже причинил, он лишал незнакомца в ответ права на жизнь лишь потому, что тот почему-то решил, что у него есть все полномочия, чтоб забрать чью-то. Если так, значит, не у него одного, верно же? — Сука, Чонгук! — это тоже не слышал, одержимый желанием разломить толстую кость чужого черепа до того момента, пока мозг не покажется. Боли в костяшках не чувствовал, уж слишком была велика боль за другого, близкого ему человека: Юнги и так привык терять всё, а эта мразь у него забрала даже мальчика, который смог заставить негромко смеяться. — Чонгук, он мёртв, прекрати! Он умер, Чонгук! — и лучший друг сжал со спины сильно-сильно, чтоб резко дёрнуть назад, стаскивая с ещё теплого тела. — Чонгук, всё. Он умер, Чонгук, ты меня слышишь? — и, обхватив руками его залитое чужой кровью лицо, наклонил своё, испуганно-бледное: — Смотри на меня, Чонгук. Смотри на меня. Это я, Юнги, твой хён, твой лучший друг. Смотри на меня, Чонгук, я умоляю тебя. Он мёртв. Ты убил его. Ты отомстил. Успокаивайся, Чон, давай, — прошептал, и Чон слёзы увидел, что беззвучно текли по широким скулам его умного, сильного, под завязку забитого татуировками хёна. — Давай, Чон, вдох — выдох. Вдох — выдох. Ты сможешь. И в этот момент до Чонгука дошло, что он сотворил своими руками. И никогда в жизни он столько не плакал, пряча лицо на чужой сильной груди, никогда с таким ужасом не смотрел на то, что осталось от человека после того, как он его уничтожил. Осознание, что Киллер с ним, жив, крови напился, а теперь ушёл на покой, спугнутый дорогим ему человеком, ударило по лицу не хуже кулака несколько минут назад. Он заживо забил человека. Тот даже ударить его не успел. — Всё будет в порядке, — шептал хён, гладя его по волосам. — Спасибо, что отомстил за мою боль, Чон. — Я... я... — Тише, — и Мин, он помнит, его в макушку поцеловал, как ребёнка. — Просто, пожалуйста, обещай мне, что будешь пить таблетки. Они ведь не только от эпилепсии, ты же знаешь, да? — Да, — хрипло. — Знаю, — потому что у него в детстве уже были подобные вспышки. Не настолько сильные, да, но родители сразу поняли, что с сыном что-то не так, когда он, разозлившись, отлупил соседского мальчика — и схватил приступ практически сразу. Таблетки помогают. От эпилепсии, да, не так, как могли бы, но Киллера усыпляют отменно, если его не тревожить. Чонгук знает, что Юнги было больно оставлять Ёнджуна вот так, в подворотне. Но под покровом зимнего позднего вечера хёну необходимо было позаботиться о последнем его дорогом человеке. Единственном, что всё ещё дышит, пока их не схватила полиция, которую стопроцентно кто-то вызвал на шум. Позаботиться — и покинуть Ансан в кратчайшие сроки. В течение часа. Как можно быстрее. А после — набить на пальце ещё одну полосу. У Чонгука, который поднимается в гору здесь и сейчас, есть огромные проблемы с гневом — и меньше всего ему хотелось бы, чтобы Ким Тэхён знал об этом. Ирония, однако же, в том, что за эти четверо суток знакомства андроид умудрился не до конца разбудить, но расшевелить в нём то чёрное, что змеем-искусителем предлагает повязнуть в кровавом грехе. Но он обещал. Однако как теперь придётся выкручиваться, если все они сейчас балансируют на краю пропасти, где внизу течёт бурная река красного цвета? Воды там с отдушкой металла, пугающие, но при этом манящие. Ему точно триггер сорвёт. Он уверен в этом. И ранит этим Юнги. Последнего дорогого ему человека. Единственного, что все ещё дышит. Однако в данный момент он неприязненно морщится только от мысли, что сейчас ему впервые предстоит побывать на настоящем слёте Нижнего общества, да не просто в качестве нового члена, а входя в него одним из новых лидеров: одним из тех стать, кто из пятёрки образует семёрку владык самого опасного мира — мира, в который когда-то давно боялся быть втянутым больше всего. Мира, о котором вслух нельзя говорить, потому что есть риск, что найдут либо те, либо андроиды — и чёрт его знает, что будет страшнее. Так Чонгук думал. А потом Потрошитель, испачкав им животы своей стерильной спермой в качестве итога того, что Чон дрочил им двоим одновременно, выдохнул, рассмеялся и сообщил: — Будет странно, если я скажу это сразу после того, как кончил, но всё же. Ты и твой друг теперь будете играть ключевые роли в деятельности Нижнего общества. — Кто сказал? — ещё задыхаясь, поинтересовался Чон. — Я. — В честь чего такая щедрость внезапно? — Потому что теперь вы двое с нами, — остро улыбнувшись, сообщил ему Ким. — И у вас просто нет выхода. ...Никогда не подумал бы, что действительно когда-то увидит столько людей в одном месте. Мужчины и женщины, угловатые — не скрыть чёрными свитерами и широкими штанинами брюк — подростки, фактически — дети, все, как один — в масках. Кто-то из них — Юнги, Хосок, Чимин, Намджун и Тэхён. Кто-то — тот самый Учёный, личность которого до сих пор не раскрыта. Сотни людей идут к буддийскому храму, что стоит слегка в отдалении, стекаются внутрь, как ядовитые змеи, готовые в любой момент открыть огонь по неверным. Чонгук помнит, где ему было велено встать. Сердце почти не колотится: всё будет нормально. Маска спасает: хорошо, что все члены общества остаются друг для друга инкогнито — весомы здесь только лишь клички и ширина кровавого следа, который ты за собой оставляешь. У Чонгука он не очень большой, но Киллер изнутри царапает рёбра, просится наружу с целью сделать очередной вдох — туда, где бы он мог развернуться во всю мощь своего жестокого безумия, неся за собой разруху и смерть. Но Чон не может ему это позволить. По крайней мере, не в данный момент, невзирая на то, что Потрошитель его кровавое «я» успел хорошо расшатать — глядишь, нормальный Чонгук вот-вот рухнет, уступая тёмной стороне своей личности право на то, чтобы владеть его телом. У Чонгука, который, затерявшись в толпе среди моноликих людей, вслед за ними входит в большие двери Хэдон Ёнгунса, есть огромные проблемы с гневом — и меньше всего ему хотелось бы, чтобы Ким Тэхён знал об этом. Ирония, однако же, в том, что за эти четверо суток знакомства Потрошитель, возможно, узнал о нём больше, чем того бы хотелось. И, главное, чтобы не пожалел о том, что получил эти знания.*** 2wei — gangsta's paradise
Они смотрят. Словно стая голодных собак, которых не кормили с неделю, стоят, пожирают глазами сквозь прорези в масках: готовые сорваться с цепей, едва, что не рычат низко и хрипло, пуская на пол вязкие нити слюны. Они смотрят. Готовые сорваться в любую секунду, плевать — на него с целью загрызть, или на близлежащий Пусан, чтобы не оставить там ни единой машины, распространяют ауру ожидания, смерти, желания причинить боль. Они смотрят. Они истосковались по крови, выли от скуки почти чёртов год, который их потянул в затхлую пыль. Они его, привалившегося небрежно задницей на статую Будды, готовы на части порвать прямо сейчас лишь потому, что он их оставил, покинул и предал — и даже догадаться не смогут, как будут правы. Но знают, что он себя в обиду не даст: на поясе — три кобуры, в руках — дорогой сердцу «Февраль», и он нежно играет с любимой игрушкой. С минуту. После — стреляет наверх, в потолок, пробивая в том дырку, заставляя этих псов вздрогнуть и вспомнить, что Потрошитель расстреляет их всех быстрее, чем они достанут свои пистолеты. И живым отсюда никто не уйдёт, когда осознает, что даже с телом, что станет похожим на решето, он всё ещё жив и смеётся. — Нижнее общество, — начинает развязно, отрываясь от статуи и делая вперёд пару шагов: они, всё также голодные, но не испуганные, делают два ровно назад. — Давно мы с вами не виделись с глазу на глаз. Я скучал, — и улыбается. — Скучал так сильно, вы себе не представляете: скучал по нашим деяниям, по нашему общему делу, и всё то время, пока был сражён своим недугом, жил только лишь мыслью о том, как увижу всех вас, и мы продолжим наше дело совместно, — по толпе проходит ворчание, и он посылает в потолок ещё один выстрел, гарантирующий тишину в Хэдон Ёнгунса. А затем продолжает, будто ничего не случилось: — Я уверен, здесь теперь много новеньких. Знаю о том, что появились новые ключевые фигуры: Конструктор, Учёный. Но сегодня, господа мои, день невероятных открытий, потому что я представлю вам новые лица: Карателя, — и Мин Юнги за спиной стреляет в потолок из «Апреля». — А ещё — Киллера, — Чонгук не выёбывается: просто делает шаг вперёд и кивает. — К нашему делу открыто присоединился Конструктор, — Чимин изображает реверанс с ноткой издёвки. — А Механика, — ещё немного — и потолок в решето превратится, если они не перестанут стрелять. — И Оружейника, — Намджун хмуро кивает. — Многие из вас уже знают. Я рад рассказать вам, что с этого дня мы вновь начинаем работать иначе, — и Тэхён паузу держит. — Работать совместно, ведь, как сказал мне Конструктор, для того, чтобы свергнуть андроидов, нужно, чтобы все гении Нижнего общества работали вместе. — Где ты был? — раздаётся внезапное, резкое. Ким этот голос помнит отлично, и смотрит на первый ряд всех собравшихся: Варвар, он же — Мун Коян, стоит прямо напротив него. Коренастый детина, сорок три года, известный любовью к изнасилованиям юных девушек, предпочтение отдаёт девственницам — от Потрошителя ничто не укроется. Этот гондон был другом его дражайшего папочки, что не позволяло Тэхёну прирезать его до своих двадцати, пока он не стал отцеубийцей, а ещё Коян в своё время имел определённый вес в узких кругах — и поэтому его нельзя было трогать следующие два года после. Но не сейчас, потому что теперь всё будет иначе и Ким не будет подстраиваться под чьи-то там интересы — склонив голову, Потрошитель смотрит на него с лёгкой насмешкой: — Тебе дать точный адрес? — Я хочу знать, что ты не предатель, — сообщает кретин. — И на каком основании бросил тех, кто шёл за тобой. — Разве ты не знал, что я был тяжело болен, а, Варвар? Разве тебе не передавали мою волю и раньше? И, насколько я знаю, ты всегда был в числе тех, кто хотел меня уничтожить, потому что хотел занять моё место, — и с удовлетворением видит, как вздрагивает эта паскуда. — Думаешь, я был не в курсе всё это время? Ты жив лишь потому, друг мой, что это я позволил тебе. Знаешь, — и Тэхён, никого не стесняясь, лезет в карман чёрных карго и, достав сигарету из пачки, со вкусом затягивается, подкурив предварительно. — О Нижнем обществе ходит множество слухов: что мы грабители, воры, едва, что не террористами нас обзывают. Но мы люди, мы не из тех, с кем боремся все эти годы. А если мы люди, родной, то это значит, что у нас есть определённые принципы, а также мораль, верно? Я прав? — Я не понимаю, к чему ты сейчас клонишь, — и по испуганным глазам Тэхён видит, что всё-то тот понимает. — К тому, что не насильнику сейчас меня попрекать временной слабостью, — и склабится. — И не вору. Крадёшь у своих же. У Данте, кстати, два года назад, миллион вон украл именно ты, разве не так? Чтобы заплатить той девчонке, которая сорвала с тебя маску сообщества, пока ты её ебал в подворотне, — и голос становится похож на шипение, когда по залу идёт громкий гул возмущения: чтобы порочить символику Нижнего общества подобным дерьмом? А потом воровать? Исключено. — Когда она того не хотела. И ты хотел её убить, верно? Я видел по камерам, как ты бежал за ней, — и Ким снова широко улыбается, наблюдая, как приоткрывается в ужасе этот уродливый рот. — Ты думал, я тебя не найду? Не узнаю, что ты опозорил наше сообщество? Но вот убийца из тебя тоже дерьмовый: ты её упустил. Поэтому пришлось пиздить у ближнего, чтобы она впредь молчала. Тебе повезло, что Данте андроиды забрали в Сеул: будь он сейчас с нами, я бы позволил ему тебя пристрелить, — вновь сизый дым выдыхает, стоя боком к толпе и насмешливо глядя на борова, который наверняка идёт красными пятнами. И начинается цирк. Он длится недолго: лишь мгновенье, но в этот короткий временной промежуток случается так много всего интересного и показательного, что остаётся лишь только присвистнуть — Варвар всего-то быстро и нервно тянется к своему поясу, где в кобуре ждёт своего часа его ёбаный ствол, но не успевает, поскольку получает в лоб пулю. Осеннюю — ой, то есть, конкретно сентябрьскую, что вынуждает Тэхёна улыбнуться чуть шире, глядя на то, как падает тёплое, но уже мёртвое тело ублюдка, и повернуться к Чонгуку, который всё ещё держит один из своих пистолетов, глядя на всех представителей Нижнего общества, что замерли, словно кролики перед удавом. Потрошитель видит и глаза Мин Юнги — испуганные, они не сводят своего взгляда с лучшего друга, а потом в упор смотрят на шкодливую под маской рожицу и самого Потрошителя. — И так будет с каждым, — раздаётся голос Киллера в тишине всего Хэдон Ёнгунса: ни за что не прослушать ледяных интонаций. — Любой, кто причинит вред Карателю, Потрошителю, Оружейнику, Механику или Конструктору, попробует на вкус мою пулю. А если постарается сделать это особо изощрённо, то предварительно будет захлёбываться в кишках своей же семьи или других близких людей. Великие цели, что влекут за собой освобождение миллионов людей, не терпят трусов или предателей, которые подставляют своих же собратьев. Теперь вы, — и дулом указывает на труп, под которым стремительно растекается кровавая лужа. — Предупреждены. Я буду стрелять таких вот ублюдков, как крыс, потому что падаль не достойна носить эту маску, а также находиться в стенах логова Нижнего общества. Грязь тяжела. Взлететь не даёт. Теперь всё действительно будет иначе, понимает Тэхён, чувствуя, как в груди тепло разливается. Ведь наконец-таки Киллер открыл свои жаждущие людской крови глаза. — Вы услышали одного из ваших новых лидеров, друзья мои, — мягко улыбнувшись, произносит Конструктор своим нежным голосом. — И если вы думаете, что эти слова — пустой звук, то я вам соболезную. Давайте будем друг с другом честны. И теперь в потолок стреляет Юнги. Лишь для того, чтобы, очевидно, услышать: — Во имя Потрошителя, Киллера, Карателя, Механика, Конструктора, Учёного и Оружейника люди будут свободны! ...— Ты специально сделал это, — шипит Каратель, как только они отходят от буддистского храма достаточно далеко, одними из самых последних: внедорожник, припаркованный в трёх километрах отсюда, уже наверняка успел по ним всем соскучиться, но каждому необходимо сделать огромнейший крюк, чтоб не думали, что они теперь всегда вместе. — Ты специально выбесил того парня, Тэ... — Потрошитель, — ледяным голосом обрывает Тэхён. — Ты специально вывел его на эмоции. Рискнул собой, чтоб проверить, защитит ли тебя Чон... Киллер, — и пинает зло первый попавшийся камень, когда они сворачивают к густому кустарнику, чтоб стянуть с себя чёрное и переодеться в столь узнаваемое. — Я прав?! — Нет, Юнги-я, — произносит негромко Тэхён, убедившись, что рядом нет никого и, наклонившись, вытаскивает из-под камня мешок с их одеждой. — Я ничего не сделал, ты так не думаешь? Только лишь обличил очередного предателя. Стрелять не просил. Говорить то, что он там сказал — тоже. Видишь? Я ни при чём, — и снова широко улыбается. Мин смотрит в ответ, не моргая. После — говорит злобное: «Блять!», запуская пальцы в примятые волосы голубого оттенка, смотрит болезненно, рвано вдохнув-выдохнув, и, наконец, произносит: — Не делай этого, Ким. — Чего именно? — Не буди его Киллера. Чонгук не зря сидит на таблетках. У него реально проблемы. Ты не догадываешься, какого масштаба, а вот я его много лет уже знаю — ничего, кроме страха и бед, его поведение нам не принесёт. — Ты боишься его? — интересуется, натягивая на себя одну из своих белых маек и глядя в глаза. — Чонгука? Боишься, да? И Юнги взгляд отводит, чтоб, глаза прикрыв, бросить: — Есть основания. — А я его не боюсь, — пожимает Потрошитель плечами. — Прекрати его сдерживать, Мин. Он не маленький мальчик, к слову, с немаленьким членом. Мне понравилось — рабочий размер, я ему так и сказал. — Вы?.. — начинает Каратель, а потом негромко смеётся: — Ну, конечно. Я бы мог и сам догадаться. — Так что найди себе другую игрушку, Юнги-я. Вокруг тебя как раз одна вертится. Размалёванная, — и Тэхён только подмигивает. — Ревнуешь? — кривит губы Юнги. — Не люблю, когда трогают мои вещи, малыш. — Ты сам сказал только что: Чонгук — не маленький мальчик. Думаю, он сам разберётся с тем, кого ему любить больше, Ким. А теперь натягивай уже свои ебучие берцы, а то мы так до утра простоим, и нас за это выебут в жопы. — Звучит интересно. — Иди нахуй. — Только если на один конкретный. — Как там было?.. — Рабочий. — Ах, точно. Ты отвратителен. — По крайней мере, я не прокалывал член. — Я сейчас блевану от твоей близости, Ким, без шуток, отойди от меня на два шага, я не знаю, что в тебе привлекло моего лучшего друга. Спасибо.