*** iamx — insomnia
Тэхён, которому двадцать два, не имеет ничего против подобного рода заведений от слова совсем: тех самых, что утопают в пороке, сигаретном дыме и музыке; тех самых, где люди под воздействием различных веществ превращаются в развратных похотливых животных, разбивающих остатки самосознания о неконтролируемое желание, что пробуждает «Семь искр блаженства» — наркотик, пришедший из Нижнего общества, что вызывает неконтролируемые порывы эйфории и желания. Людям в таких заведениях похуй. Им плевать, что их кто-то может увидеть: они много пьют, курят и трахаются. Им плевать, с кем, плевать, как — всё помещение напоминает собой потрясающую и дурманящую оргию, где эмоции вызваны искусственно, а течение жизни остановилось лишь для того, чтобы дать всем возможность насладиться друг другом. Он действительно любит такие места: любит секс, любит мужчин, которые любят в ответ, любит податливых девочек, которые готовы насадиться на твой член своим сладким чувственным ртом в любую минуту, но сейчас, здесь, ему нужен некто определённый — тот, кто выбился в «люди» совершенно недавно, но расположил огромным доверием ввиду того, что активно участвовал в рейдах и миссиях. Потрошитель к себе его подпустил, не с Механиком и Оружейником свёл, а с Хосоком, Намджуном, потому что в людях всегда умел разбираться и знал, что на Азарта можно рассчитывать: тот показал себя превосходным членом оппозиционного общества — никогда не колеблется и знает толк в том, что касается человеческой смерти или умерщвления андроидов. Точный, словно хирург, хладнокровный, как какая рептилия, он создаёт впечатление кого-то подобного: острая улыбка на пухлых губах, ледяной и высокомерный взгляд лениво сощуренных глаз (из-за вживлённых в них линз — всегда голубых) — Канпимук Бхувакуль чертовски хорош собой, напоминая лениво дремлющую змею, которая одним укусом может убить. Не правая рука самого Потрошителя, конечно же, однако об Азарте и его абсолютном бездушии к промахам общества знает вся оппозиция. Довольно высокий, но грациозный и гибкий, как кошка, никогда не надевающий на слёт Нижнего общества привычные всем свитера и карго — эстет двадцати одного года от роду, который, невзирая на маску, ходит в чёрном пальто и кожаных перчатках столько, сколько Тэхён себя помнит. Азарт привлекает, но может разрушить. Оттого, собственно, таковым и зовётся — и сейчас, идя по залу, в котором воздух пропах сладким дурманом, пропитался тягучей располагающей музыкой, Потрошитель взглядом из потока людей старается вычленить сребровласую голову с выбритыми висками, но таковой не находит. Он точно должен быть здесь — и, увидя за барной стойкой парнишку, разливающего всем коктейли с примесью периодической таблицы, Тэхён подходит к нему и, наклонившись, цедит: — Парень, блондин, большие голубые глаза, в чёрном пальто или водолазке с высоким горлом, скорее всего, сегодня по девочкам, и, я больше, чем уверен, минимум с тремя-четырьмя. Думаю, снял приватную комнату. Меня там ждут. — Ваше имя? — мягко интересуется юноша. Тэхён, вскинув брови, на секунду задумывается, а потом, улыбнувшись, даёт свой ответ: — Кан Чону, — Канпимук прилюдно всё время его так называет, словно на каком-то приколе. Или же дразнит. Он любит такое, искуситель, мать его, чёртов, но Тэхён не может его за это винить: будь он таким же харизматичным смазливым сайко-милашкой, он бы вёл себя точно так же, потому что с набором кинков Азарта ему бы при других обстоятельствах ни одна душа не дала. Проблема (или же преимущество?) в том лишь, что Ким не такой, а прямолинейный, местами — хитрый, расчётливый, но не способный на категоричную подлость, а близкому кругу верен до последнего вздоха. — Вам в соседний зал, третья дверь справа, — улыбается мальчик. — Хорошего отдыха, — кивнув, Потрошитель устремляется в указанном ему направлении. И не потому, что зудит в штанах, а из-за того, что ему нужно поделиться с доверенным лицом радостной вестью: этой ночью Нижнее общество полностью уничтожило небольшую базу Верхнего под Сеулом с помощью созданной Механиком и Оружейником взрывчатки, не понеся никаких потерь со своей стороны. Такая новость редка, все люди целы, и Ким чувствует колоссальный душевный подъём, ощущая, что после подобной операции в его людях вселилось куда больше надежды, чем прежде. Будто теперь они обрели ещё больше уверенности. Ещё больше смысла — ещё один маленький шаг к тому, чтобы быть свободнее, показать, что с ними действительно стоит считаться. Тэхён взбудоражен. Совершенно по-детски, если отбросить в сторону то, сколько крови было пролито ночью, он, открывая нужную дверь, действительно испытывает столь сильный прилив самых позитивных эмоций, что кажется, будто вибрируют руки. Открывает — и хмыкает, поняв, что, в принципе, не удивлён тому, что предстаёт перед глазами в тесноте тёмной комнаты с большими кожаными диванами и низким журнальным столиком, на котором стоит груда бутылок, фрукты и — да, Тэхён видит дорожки белого «Семь искр блаженства», одну из которых сейчас жадно вдыхает в себя одна из четырёх девочек, что находятся здесь, плотно обхватив трубочку купюры пальцами с длинными ноготками чёрного цвета. Татуированная, черноволосая, смазливая, в коротенькой мини и улыбается пьяно — Канпимук, сейчас развалившийся на одном из диванов и внимательно разглядывающий, как две другие девочки ласкают друг друга на тёмном полу, любит трахать таких. — Мы это сделали? — лениво интересуется Бхувакуль с острой улыбкой, выпуская кальянный дым в пространство между собой и Тэхёном, и выглядит так, будто четвёртая малышка не отсасывает ему прямо сейчас, давясь членом и цепляясь ноготками за чёрную ткань брюк, которые Азарт лишь слегка приспустил. Красивый, чёрт: абсолютно разнузданный, откидывает назад серебристые волосы, проводя по выбритым вискам длинными пальцами в обрамлении тонких колец, и наслаждается тем, как Потрошитель гипнотизирует взглядом ту самую черноволосую девочку, которая, широко улыбаясь, подползает к нему на коленках и шепчет негромкое: — Трахни меня. — Одному будет скучно, — хмыкнув, сообщает ей Ким, и Канпимук смеётся, достаточно грубо отстраняя ту детку, которая делает ему горловой — прямо за волосы, и позволяет увидеть свой член, пульсирующий, налитый кровью и такой влажный сейчас. — Давай её сюда, — и, фыркнув, Тэхён подходит прямо к нему, волоча девочку за руку прямо по полу, а она и не против. — Эй, — и Азарт смотрит на неё. — Как тебя зовут? — Ди, — хрипловато говорит она, голодно гипнотизируя его эрекцию. — Налетай, — и Бхувакуль пальцем показывает на своё возбуждение. — А мой друг тебя поимеет, идёт? — коротко кивнув, Ди подползает к нему на коленях, дожидается, пока чужие сильные бёдра разъедутся шире, и, встав на четвереньки, прогибается в пояснице, чтобы Тэхёну было удобнее трахнуть её в позе догги. Хорошо, что она в юбке — ебать будет сподручнее, и Потрошитель, поморщившись, пинком отправляет к ней журнальный столик, игнорируя падение пустых бутылок на пол, чтобы после сказать: — Встань на него и отсасывай так. Ты, — повернувшись к той малышке, которая осталась не при делах, он кивает на Азарта: — Займись им. — Неудобно... — хнычет брюнетка, выпустив чужой член изо рта, и Канпимук в этот момент закатывает глаза, позволяя девочке-шатенке снять с себя чёрную водолазку: — Делай, как он сказал. Не будет же сам Кан Чону вставать передо мной на колени только для того, чтобы присунуть такой шлюхе, как ты? — Неудобно! — хмурится девочка. Азарт коротко цыкает, а потом, размахнувшись, даёт ей хлёсткую пощёчину — не очень сильную, но ощутимую: Ди всхлипывает и, прижав ладонь к щеке, смотрит на него глазами побитой собаки. — Запомни, малышка: всем здесь похуй на твой комфорт, — наклонившись и взяв её за волосы, цедит Бхувакуль. — Тебе сказали сосать — будешь сосать. И только попробуй блевануть мне на член: заставлю сожрать, ещё и подрочу на это. Понятно? — Понятно, — шепчет малышка, вставая на стол коленками и позволяя задравшему ей юбку Тэхёну потянуть себя назад за татуированную руку для лучшего упора перед тем, как расстегнуть ширинку собственных джинсов и вставить. Несмотря на то, что ей только что прилетело, девочке явно нравится, что здесь происходит: течёт так, что член входит в неё с громким хлюпаньем, а мычит она так громко и давится так приятно для слуха и ощущений, что, возможно, в какой-то момент Потрошителю крышу срывает. Или дело в том, что другие две девочки отвлеклись друг от друга, и одна ему в губы впивается, позволяя протолкнуть в себя пальцы, а другая, пристроившись сзади, раздвигает ему ягодицы и начинает влажно и умело вылизывать. ...— Наших потерь, как я понимаю, нет, иначе бы ты не трахался с таким отчаянным рвением, — хмыкает Канпимук уже на рассвете, когда они, оставив этих девочек спать, где попало, голыми и перепачканными в сперме, одеваются и выходят за дверь. У Бхувакуля на шее красуется три свежих засоса, у обоих хорошо приласканы задницы, и каждый кончил три раза за ночь с перерывами на покурить и посмотреть на то, как девочки развлекают себя — Тэхён любит такое, но это не тот самый секс, который ему действительно нужен. Пресыщение, но без душевного удовлетворения, как и всегда, а жрущее и по сей день чувство вины, которое притупляется только при определённых действиях во время животного траха, никуда не исчезает, конечно же. Глядя на Азарта с его холодом в голубых глазах, в которых стоит точно такое же животное неудовлетворение, невзирая на то, что они устроили, Потрошитель как никогда понимает: они друг для друга — именно те, кто нужен больше всего. Тот, кому нужно издеваться и бить, чтобы быть, и тот, кому нужно быть наказанным за всё то, что он когда-либо делал, без каких-либо раскаяний и сожалений — да, они очень хорошо подходят друг другу и оба осведомлены о таких вот запросах своих поломанных психик. Это то, что зовётся чёрной гармонией, деструктивным покоем, осколочной целостностью — поэтому, наверное, до сих пор вместе в этом аду, полном крови, кишок и насилия, и никуда уже отсюда не денутся, кажется. Тэхён уверен: не будь Канпимук таким харизматичным смазливым сайко-милашкой, с таким набором кинков ему бы ни одна душа не дала. Проблема кроется в том, что сам Тэхён является отцеубийцей... да и просто чужая кровь, которая руки по локоть испачкала, уже давным-давно высохла, а, значит, душа его прогорела и сгнила давно, поэтому проблемы, кажется, нет, если смотреть с этого ракурса. Но есть миллионы других, и поэтому, когда Азарт в тесноте коридора оказывается слишком близко, ровно настолько, что Потрошитель чувствует горячие дыхание на своих губах, то кто-то из них двоих, тот, который является лидером, коротко хмыкает и произносит: — Я разобью тебе ебало, если ты меня поцелуешь. — Иногда ты такой зануда, — не обижается Бхувакуль, отстраняясь, и вскидывает руки ладонями вперёд в примирительном жесте. — Даже не скажешь, что тот, кто был со мной всю ночь, и тот, кто стоит напротив — один человек, Кан Чону. — Я люблю развлекаться, но не люблю, когда кто-то думает, что работу можно смешать с весельем. Тогда на выходе всегда происходит дерьмо, парень, так что просто забудь о том, что, теоретически, мы могли бы присунуть друг другу. И, да, наших потерь действительно нет, но когда они мешали мне хорошенько потрахаться? Канпимук хмыкает, а потом, коротко поздравив, выходит первым на улицу. Чтобы через два дня предать их, демонстрируя свою рожу по всем видео-щитам относительно больших городов, где его представят уже как Азарта из Верхнего общества — организации, которая защищает интересы всех честных граждан нашей республики.*** x-ray dog — pride and the power
— Тебе нравится, — эту усмешку Чонгук замечает в тот самый момент, когда Юнги, зло сплюнув на землю, поворачивается в сторону небольшой базы Верхнего общества, окружённой высоким забором, по которому то здесь, то там маршируют ребята с автоматами. Говорит, впрочем, не Мин: внимание лучшего друга сосредоточено только лишь на небольших точках в нескольких десятках метров впереди, коих всего, собственно, три — Намджун, Чимин и Хосок осторожно расставляют взрывчатку вдоль забора, всё ещё оставаясь незамеченными для радаров местной базы из-за того, что последние двое всю неделю проторчали в подвале, стараясь создать такой глушитель, который сделает их незаметным для вражеских экранов, однако не перебьёт сигнал. Чонгук ощущал в эти дни, на самом-то деле, большую прореху в причинах и следствиях: он не программист, разумеется, но даже так понимает, что для создания чего-то подобного необходимо знание программ Верхнего общества, которое неожиданно оказалось непосредственно у Конструктора, однако на все вопросы Пак, широко улыбаясь, ответил короткое: «Я дружу с Учёным с самого детства», и на этом, в общем-то, всё, потому что причин не верить нет — об этой дружбе не знал только лишь он один, а Тэхён, прошлой ночью выпустив его член изо рта в очередной раз, сказал только: — У нас нет причин для того, чтобы не верить Чимину. Он буквально заново свёл меня с этим парнем, Учёным, который, на секунду, находится на территории Сеула, чтоб ты знал. Я восхищён, потому что думал, что являюсь исключительным в какой-то степени. — Что ты имеешь в виду? — они не занимаются сексом. Тем, который подразумевает проникновение — нет, но охотно ласкают друг друга пальцами, ртами, и здесь не осталось стыда: Чонгук, пока задавал свой вопрос, стягивал с Потрошителя чёрные боксеры с проступившим на нём пятном предэякулята, чтобы после насладиться звуком шлепка влажной головки под проколотым пупком. Иногда — в особые дни — Киллер позволяет себе вольность играть с этой штангой: в ход идут зубы, а Тэхёну безумно нравится то, что он делает с ним в такие минуты. Эрогенная зона, да: Ким, на самом-то деле, очень чувствительный, и оттого игра становится весьма интереснее — нежный, но грубый, скулит от малейшего трения, но стоит одеться — превращается в машину для убийства, и это такой насущный вопрос: каким он был до «улучшения», если, по его словам, всё то, что он сейчас испытывает — лишь результат памяти тела? В такие моменты Чонгук даже почему-то жалеет, что они не познакомились раньше. А затем вспоминает себя три года назад и понимает: даже если бы они и встретились, то взаимного интереса у них точно не вспыхнуло — Чон и сейчас здесь только лишь потому, что у них с Юнги просто нет выбора. (О том, что у Тэхёна нереально вкусный член, который ему нравится чувствовать в своей глотке, он думать не будет. Или будет. Потому что то, как Потрошитель обычно трахает его в рот, грубо, держа за волосы, не давая даже манёвра и задавая свой собственный резкий и быстрый темп, ему нравится просто пиздец, как и то, как Ким спускает глубоко ему в горло. Да, он определённо будет думать об этом, чёрт побери). — То... — и Потрошитель, схватив его волосы на затылке потуже, начал двигаться бёдрами резко и аритмично, заставляя немного давиться и позволяя слюне Чонгука бесконтрольно стекать на подбородок и увлажнять шлёпающую об него гладкую чужую мошонку. — Что я и Хосок... — выдох, а затем громкий стон: андроид толкнулся особенно сильно, Чонгук вытолкнул из себя сдавленный горловой звук, какой часто сопровождает минет и который Тэхёну так нравится, и позволил стенкам собственной глотки туго обхватить чужой ствол. — Мы хакнули их системы на силе воли, чувак... — и вид у Тэхёна был в этот момент такой, словно он увидел небо в алмазах. — ...просто на силе воли вернули себе свои личности. — Когда-нибудь ты научишься говорить понятно для окружающих, но, видать, не сегодня, — здесь и сейчас тянет Чонгук, внимательно наблюдая за Чимином, слежку за которым ему поручили, и готовый в любой момент выдать залп из своих осенних ребят, которые так полюбились сердцу. Тэхён на это только лишь фыркает, а потом поясняет: — Адреналин. Чувство опасности. Вероятность собственной гибели. Ты кайфуешь от этого, Киллер, не отрицай. — Никогда не, — и Чон, абсолютно спокойный, пожимает плечами: они с Тэхёном могут быть друг с другом разными, факт, но никогда — вежливыми. Ни за что — привязанными. Ни в жизнь — чем-то большим, нежели раздражающие друг друга (не)люди, которым просто нравится убивать других (не)людей, но которые периодически (очень часто) по-животному трахаются. Без проникновения, потому что когда один из них сдаст оборону собственной жопы, что-то неуклонно изменится, и оба здесь это знают и чувствуют, но никто не горит желанием путаться. Их связь основана на крови, выгоде и тотальном нежелании находиться рядом друг с другом, но — всё же — желании регулярно кончать. Остальное дерьмо нахуй не нужно, да и оснований для его появления, в общем-то, нет. Чонгук может отвечать за этот базар. Но сейчас, глядя на то, как ухмыляется Ким, он ощущает... нечто странное. В том смысле, что в этой ухмылке скопилось всё дерьмо за раз — и что-то ещё, такое, которое он не может уловить, понять и осознать: будто Потрошитель знает нечто, о чём он, Чон Чонгук, в народе именуемый Киллером, даже не смеет догадываться, но, впрочем, всё это неважно, пока не касается общего дела — и он отворачивается обратно к Чимину, готовый в любой момент выстрелить в лоб любому из мудаков Верхнего общества, которые только попробуют посягнуть на его милую болтливую задницу. Чонгук не догадывается, но точно видит третий из них, негромко хмыкающий в тот самый момент, когда Чон отворачивается, а ухмылка сползает с лица Потрошителя, чтобы тот среагировал на звук совершенно мгновенно, стрельнув злыми глазами в сторону одного Мин Юнги, который чётко отслеживает перемещение Оружейника вдоль высокого забора вражеской базы. У Карателя на губах полуулыбка застыла, в которой насмешкой читается: «Ты ещё даже не понял, как крупно попал», и это Тэхёна уязвляет. Но отрезвляет — потому что, невзирая на то, что он ещё помнит, как чувствовать, сейчас всё ещё остаётся машиной. Бездушным андроидом, «улучшением» столь же бездушного человека, который не ведал чувства влюблённости за все двадцать два года своей живой жизни: куда там тому, кого с пятнадцати лет учили лишь убивать да насиловали в сарае за домом? И когда Чимин, Намджун и Хосок незамеченными возвращаются обратно, и все они срываются с места за тридцать секунд до того, как база взлетает на воздух, Тэхён уверен: Мин Юнги неправ, даже если молчит. Сейчас, будучи андроидом, Потрошитель может чувствовать только лишь то, что испытывал раньше — ни больше ни меньше, и по этой причине они с Чонгуком могут быть друг с другом разными, факт, но никогда — вежливыми. Ни за что — привязанными. Ни в жизнь — чем-то большим, нежели раздражающие друг друга (не)люди, которым просто нравится убивать других (не)людей, но которые периодически (очень часто) по-животному трахаются. Без проникновения, потому что когда один из них сдаст оборону собственной жопы, что-то неуклонно изменится, и оба здесь это знают и чувствуют, но никто не горит желанием путаться. Их связь основана на крови, выгоде и тотальном нежелании находиться рядом друг с другом, но — всё же — желании регулярно кончать. Остальное дерьмо нахуй не нужно, да и оснований для его появления, в общем-то, нет. Тэхён может отвечать за этот базар.