woodkid — iron
На замечание Тэхёна о том, что нужно перехватить Учёного до того, как это сделает Азарт, Чимин широко улыбается, чтоб подмигнуть и бросить: «Его я беру на себя, отдыхайте, ребята», и Чонгук, нахмурившись, чувствует на себе внимательный взгляд тёмных глаз сразу после того, как Пак отворачивается к Намджуну, чтобы начать спорить о том, какого цвета подсветка на лестнице будет сегодня. Они... подружились? Наверное, это можно назвать именно так, может быть, с нотками флирта, Чон не уверен, так как всегда был плох в подобных вещах, и опыта романтических взаимоотношений у него за двадцать четыре года так и не случилось — не до этого было. И вот сейчас, когда Потрошитель, с которым он временно живёт в одном помещении, поддавшись острому чувству соперничества и попав в определённый капкан, смотрит на него с нехорошей ухмылкой, Чонгук понимает: что-то не так. Что-то задумал, нечто такое, что касается только их двоих, а, значит, бежать будет некуда — любое проявление мягкости Ким сочтёт за блядскую слабость, а проблема лишь в том, что никто из них двоих позиций точно не сдаст. ...Хотя иногда, если быть честным, хочется очень. Возможно, даже этой ночью — до ужаса, особенно, когда Тэхён, широко улыбаясь, выходит из душа в чём мать родила, никого не стесняясь и сверкая серебром штанги в пупке рельефного пресса. Чонгук никогда не подумал бы, что у него есть кинк на тату. И на ублюдков, даже если у них охуительный член, который так идеально ложится в его чёртов рот, когда андроид коленями встаёт на постель, на другой стороне которой Киллер лежит в одних только боксерах, и, откинув со лба влажные тёмные пряди, колко бросает: — Хочешь развлечься со мной сегодня, котёнок? — он, сука, знает, как сильно Чонгука раздражает, когда к нему так обращаются, нарочито принижая все те качества, за которые он так болезненно борется в настоящий момент в мучительных попытках адаптироваться к новой жизни, где бежать не просто нельзя — надо танком переть. И, да, Чон больно кусается, однако Тэхён из тех извращенцев, которым нравится боль, и когда Потрошителя заваливают на нагретые чужим телом простыни, чтобы сверху нависнуть перед тем, как впиться в истерзанные уже доселе губы, он только смеётся в его рот, с силой впиваясь в плотно обтягивающую рёбра кожу, кусает в ответ, но уже немного иначе, нежели Киллер, а после, отстранившись, только лишь шепчет, проводя по костям широкой ладонью: — Сломал бы тебе каждое, милый. — Сил не хватит, — и, блять, это пьянит. По-животному жаждущая тьма, что поселилась глубоко-глубоко, снова выплёскивается, и Чонгука ведёт просто от понимания, что всё то, чего в нём все раньше боялись, здесь... привлекает. Потрошитель больной. Нет, не так: ёбнутый. Однако и Киллер не лучше. И именно по этой причине они делят постель в эту минуту, упоённо глодая не плоть друг друга, а, кажется, разум. Иначе почему ощущение, что они летят в пропасть? И почему это страшное чувство полёта совсем не пугает, пока они летят вместе? — Ты во мне сомневаешься? — рывок — и вот уже на лопатках Чонгук. Борьба даже здесь: ни один из них не сдаёт другому позиции в постоянном желании доказать свою доминантость. У Киллера в венах от этого мудака течёт лава, без шуток — ему рядом с ним так горячо, как это только возможно, но это тот самый жар, когда хочешь сделать больно лишь потому, что уверен: другому стопроцентно понравится. Тэхён, в свою очередь, к его лицу наклоняется, чтобы коснуться чужой нижней губы кончиком своего языка и шепнуть: — Если бы я всем верил на слово, Чон Чонгук, я бы давно был в гробу. И после этого предохранители слетают к чёртовой матери, потому что они оба друг в друга вгрызаются, а Ким позволяет себе вольность начать настойчиво пахом тереться о ткань несвежего белья, чтобы после — скользнуть грубо в рот Киллера. Чонгук кусается. Во всех смыслах, ноги на чужой пояснице скрестив, навстречу выгибается, но только лишь для того, чтобы контакт был плотнее, теснее. Блять, как же Чонгуку нравится умение Потрошителя прогибаться, но не сдаваясь — это относится к тому, как он снова снизу оказывается, позволяя оседлать свои голые бёдра, и внизу так, сука, жарко, когда Киллер, упершись локтями в матрас с двух сторон от его головы, грубовато толкается в чужой пах через ткань, впрочем, чувствуя цепкие длинные пальцы на своих ягодицах. — У тебя прелестный прогиб, — ухмыляется этот ублюдок, чтобы блаженно глаза закатить при новом толчке, уязвимо подставляя для укуса кадык. — Я бы хотел посмотреть на него в тот момент, когда твоя задница бы сжимала мой хуй. — Только после того, как твоя морда встретится с моим кулаком, — хрипло Чон смеётся в ответ. Если это можно назвать «дёрти толком», то у них явно больное представление об этом понятии. Впрочем, этим же словом характеризуются их взаимоотношения в целом.«То, что происходит между тобой и Тэхёном — ебаная дичь. Нездоровая, токсичная, грязная и воняет говном. Заканчивай это».
Так сказал ему его лучший друг. А до этого заметил, что Чонгук изменился, но это не совсем правда, ведь так? — Сними, блять, трусы, — рычит Потрошитель, активно подаваясь вверх бёдрами. — Мешают. — Ты же не чувствуешь, — замечает Чонгук. — Я чувствую больше, чем ты можешь подумать, — и, подняв голову, он его раздражённо за шею кусает. Проблема лишь в том, что Чонгук не менялся. Он всегда был таким: жаждущим силы, крови, признания. Желал быть ценным и значимым, всё потерявшим, но сейчас, здесь — готовым отстроить всё заново, так, как хотел бы. Как мог бы, дай ему хоть кто-то шанс раньше. Чонгук всегда был сильным. Не крутым, как Юнги — просто сильным, но глядящим в рот своему хёну, который, к слову, тоже относился к нему, как к больному ребёнку. А этот ублюдок, который, извиваясь, так хочет кончить под ним, стал первым, кто его принял такого, потому что сам похож на дерьмо — вот и ответ. — Сними сам, если надо, — с прерывистым дыханием и острой улыбкой говорит ему Чон, и Тэхён делает то, что ему предлагают, незамедлительно, грубо и низко выстанывая нецензурщину и жмурясь от подступающего по нервам оргазма. — Кончишь для папочки? — Пошёл ты, блять... стой! — и, глаза распахнув, цепляется за чужое плечо, когда Чонгук отстраняется, наслаждаясь видом двух членов, крупно пульсирующих. — Стой-стой-стой. Охуел?! — Ты сказал мне уйти, — пожимает плечами с улыбкой. — А я мальчик послушный. — Вернись обратно, — рычит Потрошитель. — Пока не заставили. — А ты кончишь для папочки? Видеть тень на этом лице — восхитительно. А острый оскал, который не говорит о хорошем в дальнейшем — вообще отвал задницы. — Да, папочка. Кончу. И сдерживает своё обещание. ...Чтобы теперь, когда Чимин широко улыбается, чтоб подмигнуть и бросить: «Его я беру на себя, отдыхайте, ребята», опереться на стену плечом и сказать: — У меня есть к тебе предложение. Чонгук даже не знает, как именно оно, сука, звучит, но по этой ухмылке на красивом лице понимает — отказаться от очередного состязания точно не может.***
— Я нанимался вам, что ли? — рычит выползший из спальни ближе к полудню Юнги, злобно зыркая на них поверх ободка большой белой кружки с ядрёной порцией кофе. Хён, Чон отмечает, уже выглядит крайне рассеянным и немного разбитым, словно дерьмово полночи спал или же спал неудобно, чёрт его знает, но такой расклад вещей вполне допустим. Карателю всегда тяжеловато давались переезды с места на место и, как правило, сон для него — та ещё роскошь, которую он, прожив с Чонгуком бок о бок столько измученных лет, мог себе позволить в размере прожиточного минимума или вроде того. Впрочем, Киллер не уверен, что лучшему другу сейчас можно за руль: татуированные пальцы того мелко подрагивают, однако вид Хосока, который тоже выглядит немного задумчивым, более тихим, что ли, и без какой-либо косметики, наталкивает на определённые мысли. — Добросишь нас с Чонгуком до города, не переломишься. Технически, ты был втянут в эту движуху только из-за того, что у тебя есть машина, — пожимает плечами Тэхён, игнорируя чужие недомогания и задумчиво разглядывая пейзаж за окном. — Так что не манди тут особо, окей? — А я разве об этом просил? — огрызается Мин, не скрывая враждебности в голосе, что ему также не очень-то свойственно: создаёт впечатление крайне расшатанного эмоциями человека, хотя, вроде как, этой ночью все спали на порядок лучше приличного. Теоретически — и Киллер даже немного сжимается внутренне, видя, что у Потрошителя начинают ходуном ходить желваки: бесится. Хотя, к чёрту: злобный Тэхён всегда греет душу. — Слушай, а у меня есть вопрос к тебе, — внезапно влезает Конструктор, обращаясь к Хосоку. — Какой? — вскинув бровь, интересуется Чон без привычной клоунады: задумчив, несколько хмур, будто постиг какой-то дзен за прошедшую ночь. Но он и не спал, вроде как, как и Тэхён: Чонгук видел, как эти двое заряжались от ламп перед самым выездом в сторону храма. — Откуда ты берёшь всю косметику? — тем временем с прищуром давит Чимин, засовывая в рот ложку с хлопьями. — Я ношу с собой косметичку? — глядя на него, как на дебила, с вопросительной интонацией отвечает Хосок. — Во внутреннем кармане своей кожанки? — А что, если ты забудешь кожанку? — Я её не забываю. — А вдруг? — Тогда я не накрашу лицо? — А почему ты красишь лицо? — продолжает допрос Пак. — Потому что мне по приколу? — разводит руками Механик. — Мне, что, нельзя? — Можно, конечно, но... — и тот шумно глотает: Чонгуку хватает внимательности, чтоб отследить взгляд сохраняющего молчание Намджуна, который гипнотизирует движение чужого кадыка вниз и вверх. — ...я, если честно, думал, что причина в другом. — В чём же? — Ну, типа, знаешь, — и Конструктор, улыбнувшись, всплёскивает руками со, слава богу, пустой ложкой. — Акт протеста. Ершистый характер. — У него не настолько ершистый характер, чтобы бросать кому-либо открытые вызовы, — хмыкает Тэхён, не отрывая взгляда от леса за прозрачным оконным стеклом. — Я просто умнее тебя и не лезу на рожон для того, чтобы просто на кого-нибудь выебнуться, — пожимает плечами лучший друг Потрошителя. — Но он достаточно скользкий тип для того, чтобы нагадить тебе прямо на голову, если ты не оправдаешь его ожиданий, — игнорируя, ставит точку Тэхён. — Смачно так. Это наш Механик точно умеет, но его конёк, конечно, это трахнуть и бросить. Ну, все же здесь понимают, что отношения и какие-то чувства — это не по нашей части, ведь так? Я раньше думал иначе, но именно наш Хосок-а заложил мне в голову верные мысли: чувства отвлекают от долга. И в этот момент Чонгук видит. Видит, как Юнги крупно вздрагивает — кофе из и без того дрожащих от недосыпа пальцев едва не выплёскивается — и отводит глаза с негромким, кажется, выдохом. А ещё видит взгляд того же Хосока — тот очень быстро мечется от спины Тэхёна на Карателя и снова обратно, а после, цыкнув, Механик всё же роняет: — Это было давно, бро. Слишком давно для того, чтобы я не мог поменять своё мнение. Ну, или вырасти в принципе. — Ты ещё только недавно трахал в Сеуле какую-то андроидку, — развернувшись, говорит ему Потрошитель. — Пока мы не свалили. — Личность имеет свойство менять своё мнение и расти под натиском обстоятельств и окружения, — мудро изрекает Намджун. — И это абсолютно нормально, Тэхён. То, что ты, как кретин, следуешь какому-то эмоциональному запрету, который сам себе поставил хуеву гору лет назад, не говорит о тебе ничего хорошего. Лишь о твоей ретроградности. — Ура, деградация, — фыркает Потрошитель, а потом вновь переводит взгляд на притихшего Юнги. — Отвези нас двоих в город. Забрать можешь завтра днём, я отобью тебе сообщение. Хосок, ты же отбил от спутника его телефон? — Да, давно, сразу же, как ты отдал приказ, — как-то сдержанно отвечает Механик, и Чонгук перестаёт понимать, что здесь происходит, но явно какая-то дрянь. После того, как Ким закончит свои дурацкие челленджи, он непременно выведет Юнги на разговор — не хватало ещё, чтобы тот ещё больше замкнулся в себе, решив, что остался без поддержки своего лучшего друга. Они же всегда так: друг другу всё как на духу. Потому что кому ещё, да? Сколько бы новых людей (и не очень) ни появилось в их жизни, в каком бы дерьме они вместе ни плавали, Чонгук всегда уверен в одном: они с Юнги всегда могут друг другу довериться. Даже если один теперь не просто Юнги, а Каратель, а второй — не просто Чонгук, а ёбаный Киллер. — Отлично, — и Тэхён кивает. — Будет круто, если ты поедешь позже вместе с Юнги в другой город и затаришься жрачкой. Чимин, начинай поиски Учёного, потому что нам нужно успеть до того, как его перехватит мусор из верхних. Дом нельзя оставлять пустым, поэтому, Намджун, ты за старшего и... да хватит ебать эту подсветку! — рявкает, впрочем, с ноткой веселья, поскольку лестница в холле загорается ярко-зелёным, а гала-панель по левую руку Чимина исчезает слишком быстро — до того, как Намджун успевает даже повернуть свою голову. Впрочем, Ким не был бы собой, не добавь он с насмешкой: — Ваш флирт, как у детей. Лучше просто потрахайтесь. — Я предлагал, — пожимает плечами Конструктор. — Он не хочет. И на этом моменте Юнги, вздохнув, встаёт из-за стола, захватывая неизменную спутницу — кожанку, что мирно висела на спинке его стула всё это время, и, на ходу повязывая на лоб бандану, молча идёт в сторону выхода. Чонгук, понимая, что лучший друг и без того раздражён, в дебаты вступать не намерен: липкий взгляд Потрошителя всё ещё чувствуется, а идея, которая поселилась в его голове, всё ещё кажется отнюдь не безопасной. Зачем им в город? Что Ким задумал? ...— Тормози, — это Тэхён говорит на въезде в город, как раз один из тех, что являются достаточно крупными для того, чтобы чувствовать себя в некой опасности — что-то вроде того, где они сами друг с другом встретились. — Не нужно, чтобы тебя и тачку видели лишние глаза, окей? — Принял, — равнодушно бросает Юнги, и Чонгук хмурится. С другом происходит что-то явно неладное, но пока у него нет возможности допросить того с особым пристрастием, потому что Потрошитель явно не намерен больше задерживаться — спрыгивая с подножки на выжженную солнцем и технопрогрессом землю, он поворачивается в сторону Киллера и кивает, намекая на то, чтобы тот поторапливался: — Я отобью тебе сообщение, Мин. Заберёшь нас чуть позже. — Насколько? — интересуется Каратель без тени эмоции на скуластом лице. — Как только я наберу тебе, милый, — и, широко улыбаясь, Ким морщит нос, чтобы после, не оглядываясь, двинуться в сторону города, который не кажется Чонгуку гостеприимным, невзирая на открывающиеся глазу мелкие открытые веранды кафе и яркое солнце, ведь на небе — ни облачка. Тэхёна он не боится, оставаться с ним наедине — уж тем более: Потрошитель от его члена и двух пистолетов реально зависим, да и не сделает он ему ничего, что может навредить слишком сильно. В любом случае, Чон достаточно большой мальчик для того, чтобы обуздать чужие амбиции. И когда Юнги становится едва различимой точкой на горизонте, он ускоряется, чтобы догнать свой личный сорт головной боли с коротким: — Зачем мы здесь? — Здесь есть секс-шоп, — пожимает плечами Тэхён. — И в нём мы сейчас купим две анальные пробки, которые каждый из нас себе вставит. — Чё? На кой хуй? — А какой — определим путём того, кто победит в моей небольшой задумке, Чонгук-а, — и, повернувшись к нему, Потрошитель с умилительным выражением лица тискает его издевательски за щёку. — Или ты боишься проиграть мне? Боишься, что твоя задница не осилит мой член? Блять. Возможно, это было слишком легко — отстранившись, Чон хмыкает, вскинув бровь, и скрещивает татуированные руки на сильной груди, чтобы склонить к плечу голову и не без насмешки бросить: — А ты не зассышь дать мне трахнуть тебя в случае проигрыша? — Всё будет честно, малыш, — и, подмигнув, Тэхён кивает на маленькую дверь с призывным неоновым «19», что в переулке. — Я обязательно расскажу тебе план, но сначала мы снимем какую-нибудь однушку, идёт? — Предположим, окей. Чонгука никто не спросил, хочет он или нет. Но отказаться, ясное дело — это признать себя слабым. Да и возможность поставить Потрошителя раком кажется весьма привлекательной.***
Это похоже на какой-то ёбаный пиздец, потому что других слов Чонгук не может подобрать в тот самый момент, когда он, чувствуя изнутри давление анальной пробки, вокруг которой невольно сжимается, вслед за Тэхёном выходит в большое помещение из тёмного коридора. Комната большая и круглая, тонет в полумраке и музыке, и, очевидно, со множеством разномастных ответвлений, видимо, для поиска более удобных... партнёров. Потому что здесь трахаются. Словно животные, явно под чем-то, прерываясь только на то, чтобы сделать глоток чего-то более крепкого, никого не стесняясь, совершенно бесстыдно — и это не возбуждает. От такого зрелища даже становится несколько тошно, а то, что предлагает ему Потрошитель в тесной комнатушке, которую они сняли до этого — высшей инстанцией слова «абсурд». ...— Как много людей ты можешь трахнуть за ночь? — это то, что Ким спросил с широкой улыбкой. — Не знаю, — честно ответил ему Чонгук без каких-либо подозрений. — Не пробовал никогда брать себя на понт. А что? — Вот сегодня, — и, проходя мимо, Тэхён хлопнул его по поджавшимся ягодицам. — Узнаешь. Кто больше, Киллер? Проиграешь — пробку в твоей заднице сменит мой член. Проиграю я — будет наоборот. По рукам, котёнок? Его губы были так близко. Желание крови и азарт по венам так будоражили. А страсть, которая заставляет плавиться разум, подстегнула к кивку и насмешливой ухмылке, которая утонула в очередном поцелуе. ...И вот сейчас, нет, эта идея кажется совсем не удачной. — Это как засунуть член в мусорный бак, — скосив глаза в нужную сторону, говорит Потрошителю Чон, не поворачивая головы. — Это тебе, наверное, похуй, потому что ты мешок с микросхемами. Андроиды вообще могут подцепить что-нибудь? — Да. Нет. Не знаю, — и Ким смеётся негромко. — В любом случае, я же не зря сказал тебе купить пачку гондонов. Неизвестно, на ком до тебя скакал этот мусор. — Зачем мне пачка, когда один всё время со мной ходит? — не удержавшись от колкости, бормочет Киллер под нос. — Что сказал? — без тени улыбки уточняет Тэхён. — Только правду, — с невинной улыбкой хлопает глазами Чонгук. Потрошитель цыкает, сморщив нос, а после закатывает глаза в своей традиционной манере, но без раздражения, что удивляет, поскольку, казалось бы, это была самая первая эмоция, которую тот впервые почувствовал, только-только родившись на свет. Мол, все дети как дети, вскрикивают и начинают плакать, чтобы у них раскрылись лёгкие, а Ким Тэхён сморщился, как забытый на столе помидор, и заорал скорее от ненависти ко всему живому, нежели просто по факту. — В любом случае, тебе здесь мерзко и скучно, пока ты не попробовал одну любопытную вещь, которую обычно используют в подобных местах, — со знанием дела говорит Потрошитель, чиркая зажигалкой и со вкусом затягиваясь зажатой меж татуированных пальцев сигаретой. — Какую же? — вскинув бровь, интересуется Чон. — «Семь искр блаженства», котёнок, — и, да, Чонгук знает, что это такое. Тот самый наркотик, который делает животными что людей, что андроидов (разумеется, тех, кто оставил себе от человека хоть что-то), некогда разработанный Учёным ради того, чтобы пытки в Нижнем обществе носили приятный характер. Дрянь разрослась по подполью достаточно быстро: такой чудной наркотой не гнушились побаловаться даже члены Верхнего общества. О поставках в крупные города ничего не известно, конечно, но есть подозрение, что и там порошок весьма ходовой. — Ты привёл меня в поли-притон? — и из груди рвётся то, что в народе зовут словом «ржач». — Ким Тэхён любит поли-притоны? Блять, кому скажу — не поверят! Поли-притоны, в принципе, достаточно новая тема, которая появилась как раз после распространения «Семи искр блаженства» в достаточно широком доступе: то самое место, где наркотик можно купить по дешёвке, а ещё — найти себе член. Или киску, всё зависит от того, что нравится больше, но когда ты под кайфом, эти грани стираются, и на каком-то моменте становится всё равно. Чонгук не думал, что такому, как Потрошитель, действительно нужно ходить в такие места — Тэхён не создаёт впечатления человека, у которого могут быть проблемы с сексом: в конце концов, он, как бы Чон ни выёбывался, но всё же красивый. Такого, как Ким, хочется хотеть — он самоуверенный, он знает, как пользоваться своим членом, и ему едва ли нужен наркотик для того, чтобы регулярно кончать, хотя, опять же, когда ты вдыхаешь «Семь искр», то ты просто... по-другому не можешь, пока не отпустит. Это огромная нагрузка на организм, и подсаживаться на это дерьмо лучше не стоит — андроиды в принципе не способны, как правило, испытывать наркозависимость, а вот у людей вполне себе может в один момент отказать к ебеням сердце. В любом случае, в поли-притоны приходят, чтобы грязно животно ебаться. И теперь они здесь, смотрят на то, как на их глазах бесстыдно сношаются люди, а у самих сзади по пробке, а впереди — перспектива абсурдного челленджа. — Не забывай считать оттраханный мусор, Чонгук-а, — наклонившись, урчит ему на ухо Тэхён. — И угоститься не забудь тоже. Я буду честным с тобой, когда мы закончим, и ты тоже будь, иначе в чём смысл? Перетрахать как можно больше людей, верно? И Чон смеётся негромко, вспоминая, что соревнуется, сука, с андроидом, у которого из проблем — только подпитка «Коктейлем возрождения», что течёт вместо крови по венам, да экономия заряда. Он проигравший заранее. Но не сдающийся, иначе не стал бы тем, кого зовут Киллером. А потому, повернувшись к Тэхёну, улыбается остро, а после, никого не стесняясь (всё равно здесь всем плевать), оставляет на чужих губах поцелуй, из тех что быстрые, грубые, но совсем не глубокие, и шепчет так тихо, чтобы его еле-еле расслышал даже тот самый, к кому он обращается: — Тебе предстоит поднажать, Потрошитель, потому что я так просто не сдамся. И в тот самый момент, когда, широко улыбаясь местному бармену, высыпает на стойку порошок белого цвета, чтобы предложенной картой раздробить на дорожки и вдохнуть с помощью забытой в кармане купюры наркотик, он думает только о том, что бы об этом сказал один Мин Юнги.