woodkid — goliath
Последний раз они сталкиваются тогда, когда ночь набрасывает на Сеул своё тёмное покрывало прохлады, которое, правда, не сильно спасает: жар идёт от домов, от ярких неоновых вывесок, от летающих между домами в сто и двести этажей машин и высокоскоростных поездов. Жар идёт от нагретой за день стали белого цвета, от идеально ровного асфальта, от множества двигателей и реклам-голограмм: город душный и душит, узлом на шее сжимается — или ему это так только кажется, когда он стоит на одной из смотровых площадок их Департамента, без страха вниз глядя. Ветер розовые волосы треплет, но он тоже горячий, ни капли прохлады: мог бы вспотеть — уже бы непременно взмок, как блядская мышь, но стоит, впитывает глазами черты столицы, в которой жил последние пять грёбанных лет, из которых последние три застыл в теле семнадцатилетнего мальчика. И шаги за спиной слышит отчётливо, несмотря на ветер и громкие мысли о том, что пора давать дёру. Лихорадочно думать, как выжить, потому что тот, кто сейчас замирает по правую руку, в любой момент готов столкнуть его вниз, как столкнул в своё время многих других, чтобы по итогу оказаться там, где стоит. За рекордное количество лет дослужиться до генерала — это же нонсенс. Это нужно либо отлично уметь лизать чью-то вагину, либо обладать интеллектом и охуенно огромными знаниями. Чимин ставит на то, что стоящий рядом с ним Канпимук хорошо владеет и одним, и другим, но сохраняет молчание: говорить с подсоском из Верхнего, пусть даже и на столь высоком посту, не очень-то хочется — он всё равно будет ниже, пока не вживит карту памяти в голову. Людям у руля машинной политики нечего делать, по крайней мере, пока: Ким Тэхён всё ещё находится за пределами города и его невозможно поймать — последний патруль, который мог его видеть, был уничтожен. Им же — далеко не надо ходить. Не все могут одолеть группу андроидов. — Готов к свиданию, Пак? — интересуется Азарт между делом, лениво закуривая. — А тебя злит, что я собираюсь замутить с твоим бывшим? — огрызается тот с насмешкой. Чимин делит людей на категории: есть хищники из семейства кошачьих — гибкие, знающие цену убийству, быстрые и умение красиво лишить жизни впитывают с молоком матери. Есть псовые: они более шумные, часто неаккуратные, но сильные, у них коэффициент укуса огромнейший. Есть падальщики — к ним он относит себя: это те, которые никогда в жизни открыто не пойдут на убийство, но с удовольствием сыграют так, чтобы подставились и убили за них. Есть жертвы: они обычно ведут образ жизни обыкновенной, невзрачнейшей серости, чаще всего первыми попадают под страшный удар, когда остальные выходят на риск борьбы друг против друга. Однако этот же парень, что сейчас замер рядом с ним в выжидательной позе, ни на кого не похож. Он скорее, из пресмыкающихся: такой же холодный, склизкий, чешуйчатый и, скорее всего, ядовитый, так как сам себе на уме и никогда не понять, какую преследует цель, подсознательно угрозу в нём чувствуешь — и по этой причине Чимину очень не нравится. Чимин не любит умных людей, стратегию которых сложно считать. Возможно, потому что сам такой, чёрт его знает, но партию в шахматы бы с ним не сыграл — не потому, что боится внезапно для себя проиграть, а, скорее, из чувства брезгливости. Даже стоять рядом с ним ему сейчас отвратительно, словно себя осознанно травит, будто бы мало в этом мире сейчас химикатов и испарений, которыми воздух пропитан. — Не нравлюсь тебе? — понимающе кивает Азарт. — Понимаю. — Не нравятся те, кто переобувается в воздухе, — спокойно отвечает Чимин, намекая на то, что ещё совершенно недавно Бхувакуль принадлежал совсем к другой группе людей. — Дело только в этом? — кривит тот тонкие губы. Конечно же, нет: они оба знают и чувствуют, что в этой негласной борьбе за благосклонность директора Чимин неуклонно проигрывает — просто лишь потому, что у него пока нет таких знаний, которые могли бы помочь Уюн Ванг приблизиться к Ким Тэхёну не как к одному из андроидов, а как к Потрошителю. Недаром же, по её словам, ему удалось ускользнуть из Сеула. Однако Чимин больше, чем уверен, что информация у него будет со временем, а вот то, как именно он ею распорядится, вопрос уже немного другой. Быть может, он не видит более смысла в том, чтобы продолжать работать на ту, что вот-вот попытается его скинуть с игрового поля, как знать. — Что собираешься сказать Потрошителю? — Что твоя сладкая задница передаёт ему привет, полагаю, — он слишком много раз шёл на риск ради того, чтобы лидер Нижнего общества отыграл, как по нотам, и сейчас приложит все усилия, чтоб мелодия его махинаций продолжала играть так, как должна. Самое сложное ещё впереди, ведь Ким Тэхён — редкая сволочь, и убедить его сотрудничать может быть нелегко. Или же, наоборот, просто: он непредсказуемый, сам себе на уме, отличный стратег и при этом всём — взрывоопасный холерик. Идеальная комбинация для того, чтобы была возможность сопоставить его с образом пумы, и это делает перспективу взаимодействия с ним ещё интереснее. Чимин любит сложности: без преград нет результата и чувства удовлетворения после. И сейчас, когда Канпимук кончиками губ ему улыбается, глядя ледяными голубыми глазами столь внимательно, будто силясь разгадать все его планы, Пак только и может, что глаза закатить, а затем, склонив голову, добавить ёмко и вкрадчиво: — Я не лезу в твои дела, Азарт. Вот и ты, будь добр, не суй нос в мои, — у тебя нет таких прав. А вот ассоциацию с нильским крокодилом вполне себе вызываешь: незаметный, но как только сомкнёшь свои челюсти, будет ай, как неприятно. Но Чимин — не дурак, и на водопой просто так не придёт, так что сегодня без пира. — Даже не думал, — и Бхувакуль лишь закуривает. — Просто забавно, как иногда жизнь складывается, вот и всё. — Хочешь сказать, что факт того, что кого-то из нас отправят надрать задницу Нижнему обществу, в котором ты состоял, тебя удивляет в современных реалиях? — вскинув бровь, интересуется Пак. — Если ты думал, что с исчезновением Механика и Потрошителя оппозиция вымерла, то мне тебя жаль. — Будешь искать Оружейника или Учёного? Уже успел найти их? Как высоко ты вообще пробился в их аморальной среде? — Я уже сказал тебе: не суй нос туда, где тебе его могут отгрызть, — спокойно отвечает Конструктор. — Я больно кусаюсь. — Знаю. Видел, что стало с одним из сержантов после того, как ты пытал его всего пять часов, — сообщает Азарт. — Столько крови и голого мяса, я в восхищении. Говорят, что ты под конец заставил его свои глаза сожрать, чтобы он выдал тебе, на кого из Нижних работает. Это правда? — Возможно. — И что ты бил его три часа током перед тем, как приступить к освежеванию. — Не могу отрицать. — Он сказал тебе всё, что знал? Просто интересуюсь, потому что всегда было любопытно, как далеко ты можешь зайти. Знаешь же: тебя здесь все считают... немного безумным. — Да, сказал. У него не было выбора, — пожимает плечами Чимин, а потом, потянувшись, даёт понять, что разговоры закончены: развернувшись на пятках, идёт в сторону ведущей на крышу двери. Этот парень не дал ему насладиться видом столицы в последний, чёрт возьми, раз — будто ему было смертельно необходимо испортить Чимину редкий момент проявления сентиментальности. Но, впрочем, в конце не выдерживает, как любой уважающий себя падальщик — обернувшись, посылает Азарту улыбку через плечо, чтобы негромко окликнуть: — Эй, Бхувакуль. — Слушаю, — он напряжён. Возможно, подсознательно даже боится — и пусть. Чимин действительно является тем, кто умеет оправдать все ожидания. — Он раскололся на тот самый третий час из пяти, — подмигнув, сообщает Конструктор одну небольшую деталь. — Держи это в памяти, когда решишь перейти мне дорогу. И уходит прочь с крыши, оставляя Азарта осмыслять эту угрозу. Потому что мальчик, который решил, что ему вдруг подвластен весь мир, ещё даже не подозревает о том, насколько он ошибается. И, что самое важное, как иногда полезно раскинуть мозгами и хоть немного задуматься, как страшно может всё-таки житься, если два твоих злейших врага вдруг неожиданно объединятся против тебя. Но Канпимук слишком самонадеян — пока — и в Чимине угрозы не видит, несмотря на столь прямой выпад: никто, невзирая на его репутацию, не может даже помыслить о том, что личная домашняя шавка директора, которую та подобрала с улицы, может вдруг внезапно оскалиться против хозяйки, как только поймёт, что её хотят усыпить. О, нет, Конструктор ещё недостаточно реализовал себя на поприще мироустройства: как самый настоящий ублюдок посмотрит на то, как озлобленный на мир Потрошитель здесь когда-нибудь всё обратит в пепел — а он ему в этом поможет. Потому что, наверное, стоит быть благодарной, госпожа Уюн Ванг, тому, кто для вас выжимал последние соки из своих подопечных — простое понимание и оценка по достоинству вполне себе могли послужить лучшей наградой. Но теперь у вас новый мальчишка, потому что тот был в рядах Нижних, а, значит, оппозиция волнует Вас куда больше, чем Вы хотите всем вокруг показать. Или те, кто может попасть под её влияние, может быть? Чимин наслышан о прошлом девушки, что, как и он, застряла в теле подростка. История грустная, не лишённая боли: некогда дочь, сестра, подруга, любовница и даже мать — она постепенно лишилась всего, что когда-то любила, а когда-то оттолкнула сама. Чимин был свидетелем ситуации, которая произошла между ним и её, как оказалось, родным старшим братом: они буквально его поймали на вылазке, и на лице Джексона Ванга пропало всё человеческое в тот самый момент, когда он увидел Уюн. А потом он разрыдался, словно ребёнок, прямо на улице, никого не стесняясь, встал на колени и обнял за ноги, пряча в платье лицо: плакал навзрыд, шептал слова о любви, говорил о том, как им всем её не хватает, а Пак, точно знающий, что его госпожа отключила, но не до конца, лишь наблюдал за реакцией, которой предсказуемо не было. Тогда она его отпустила — сказала лишь только своё: «Убирайся и попытайся стать достойным своей сестры человеком», и это породило в голове тысячу мыслей, которые терзали день ото дня: почему она не казнила, не наказала, а просто выгнала, повелев уйти туда, откуда пришёл? Ответа, как он надеялся, ждать нужно было недолго: такие, как Джексон, всегда возвращаются. И прав оказался: может быть, прошло всего несколько месяцев, и он вновь стал свидетелем, однако другой ситуации, когда Ванг снова сунулся на самоубийство. С момента их первой встречи тот изменился: похудел, во взгляде горел фанатичный огонь, он упал к её ногам сразу же, глядя, словно бы на божество. И тогда Чимин понял: парень сломался, перестав быть похожим на нормального, чёрт возьми, человека — не скрывая застывшее в глазах глубокое горе, Джексон хватал её за руки и шептал своё: — Забери меня. Давай мы снова будем семьёй, Уюн, я прошу, я умоляю тебя! — Ты ничего не достиг для того, чтобы я сочла тебя нужным Сеулу, — так она ответила в тот день. И вновь отпустила, не объяснив никому причин, разумеется. Тогда, занимаясь будничными делами их Департамента, он задавался вопросом: почему она раз за разом так поступает? Какова была её реальная цель? Ведь контактируя с Уюн Ванг на постоянной основе, он достаточно быстро научился отгадывать часть её действий, мыслей и планов. Видел: она не заинтересована в том, чтобы удержать брата возле себя. Но и не убила ни первый раз, ни второй, а, значит, хранила у аккумулятора альфы какую-то тайну, ему неподвластную. Отключила эмоции не до конца. И в их третью — последнюю — встречу, наконец-то получил разгадку. Она состоялась на окраине одного из человеческих поселений, в тени острых скал, отбрасывающих уродливые тени на выжженную красную землю: она сама искала встречи со своим старшим братом, чтобы по итогу узнать, что тот стал-таки Мастером Нижнего города. Вербовщик, он привлёк внимание той, кого жаждал больше всего, и, блять, это такая ирония: действительно примкнул к оппозиции только ради того, чтобы когда-нибудь его из неё же и вытащили. Для того, чтобы быть всегда вместе и доказать младшей сестре, что на что-то способен. Но Пак, только «улучшенный» в свои семнадцать лет, знал, что идея была обречена на провал изначально: Уюн не нужны слепо преданные, потому что ей с ними скучно — всегда в приоритете будут мыслящие. А Джексон, увы, таковым на тот момент больше не был. Жалко, подумал Чимин, в очередной раз глядя на то, как Ванг-старший стоит перед ней на коленях. В тот период он, будучи молодым и пока не столь амбициозным, всегда был с ней рядом, словно тень, словно действительно пёс, и тогда он подумал о том, что, да, жалко. Но не как человека, потому что от личности в Джексоне ни хрена не осталось: только больная сумасшедшая цель — быть со своей сестрой вместе. А то, чем он когда-то, наверное, был, растворилось без возможности вернуться назад. — У меня никого не осталось, — сказал ей её старший брат, и только тогда Пак заметил эмоцию на лице своей госпожи. То было презрение, и оно было столь велико, что тот, пытаясь понять причину, даже подрастерялся слегка, но пояснение подобной реакции не заставило себя долго ждать: — Ты отвратителен, — вот, что она сказала ему. — У тебя остался самый ценный мне человек, мальчишка, который стал нам младшим братом и рядом с тобой была моя кроха-дочь. У тебя остались все люди, которые нам заменили семью, а у меня никого, — и коротко выдохнула, с силой сжав зубы. — А ты, червь, оттолкнул каждого, кто хотел помочь тебе. И ради чего? Чтобы я тебя забрала? Да нахер мне тут сдался пустоголовый одержимый фанатик, который не может адекватно оценивать обстановку, в которую он попадает? — и шаг назад сделала, словно ей в подол вцепился кто-то совсем омерзительный. — Ты думаешь, я не наблюдаю за вами? Не вижу, как изменился мой Юнги-я? Как изменился Чонгук? Не знаю, что я... — и сделала вдох, будто бы по привычке. Значит, поддалась негативным эмоциям, и Чимин в ту секунду был пронзён стрелой любопытства: что же в этих людях для неё такого особенного даже сейчас? — Мать-сирота?! И ты ни черта не помог, Джексон. Никому из них не подал руки, когда они в этом нуждались. Но зато решил поиграть в оппозицию. Играй, что же. — Но ты же всегда хотела семью, Уюн, — он даже не брился. Был похож на бездомного... и это так унизительно, на самом-то деле. Или то, что зовут отклонением? Чёрт его знает, но факт один: сумасшедший. — Да, и она у меня будет, оппа, не переживай, — ледяным тоном отрезала. — Но не с тобой. — Ты заберёшь их к себе, да? — с грустной улыбкой поинтересовался её старший брат. — Я так и подумал. С самой первой нашей с тобой встречи, потому что всё, что ты у меня спросила — как там мыслит Юнги. Что говорит. Чем живёт. Я помню, да... — сбиваясь на шёпот, уронил напоследок. — А ты не ответил, потому что не знаешь. Потому что решил не держаться того, кто тебя бы понял лучше всего. Ты жалкий, Джексон. Мне не нужны слабые люди. Они формируют слабых андроидов. — Я не так близок к нему, но я знаю, что он ни за что не захочет быть таким, какой ты стала, сестрёнка. Слишком любит семью. Слишком любит друзей. Слишком любит людей. — А я слишком — его. Своего Мин Юнги, с которым мы всегда были особенно связаны, — какой же ты была для своего Юнги, пока была человеком? Пак бы послушал, да рассказать, кажется, некому. — Ты одержима. — Ты тоже, — спокойно ответила ему младшая. — Уюн, для меня навсегда только ты, и в этом причина. — А у меня причина — Юнги. Всегда только Юнги и Чонгук, который стал мне, как любимый младший братишка. И семья у нас будет самая лучшая. — Я не позволю тебе, — это было то роковое, что он произнёс. То, что поставило точку в том человеческом, которое ещё теплилось в стоявшей напротив него красивейшей девушке. — Значит, я тебя уничтожу. А ты, если не хочешь, чтобы я тебя достала в Аду, если когда-нибудь туда попаду, лучше помоги мальчикам в нужный момент. Может быть, наверху над тобой кто-то, да смилуется. — Как помочь? — Ты поймёшь. Она пообещала — и сделала. Никого в живых не оставила, кроме двух парней, которые удрали на джипе, что для них Джексон заведённым оставил. А, взглянув на камеры, прикреплённые к дронам-поджигателям, его начальница только лишь хмыкнула, чтобы заметить: — Хоть что-то мой брат сделал правильно. Одержима семьёй — это те эмоции и даже парочка гала-фото, что она показала в очередном порыве острого горя. Одержима людьми, которые остались там, за стенами Сеула, больше ей недоступными — и это её слабое место. На мальчиков было бы любопытно взглянуть, так он думает, покидая Сеул спустя три года после сожжения поселения, в котором жил Ванг, и устремляясь в сторону одного из крупных людских городов, потому что уверен: Потрошитель с Механиком там, хотят покинуть его как можно скорее, но не знают, как именно, ведь на машине просто так не уехать — камеры считывают лица всех водителей. Дальше него они не ушли: всё та же слежка, доступ к которой у Конструктора, конечно, в наличии, бы их зафиксировала. Но, подлетая на капсуле к старым баракам и отправляя её на автопилоте обратно, не ожидает сорвать джекпот в лице уже знакомого глазу зелёного джипа и двух парней с экрана портативного устройства своей госпожи. И — да, Боже — он замечает фигуру Тэхёна, небрежно привалившуюся к кирпичной стене, которая всем корпусом разворачивается в сторону тачки, когда парни заходят внутрь старого домика, у которого, они собственно, и парканулись. Иногда жизнь преподносит счастливые совпадения даже внезапнее, чем это могут показать в кино или в книгах. Но Чимин, стоя за одним из домов, понимает: ему нужно сбить всех лидеров в кучу — недаром Механик и Потрошитель не отправились на свой страх и риск дальше, пригрозив какому-нибудь очередному зеваке. Значит, в этом городе затаился и Оружейник, который залёг на дно после того, как Чон Хосока забрали в Сеул. Или, вернее, после того, как тот сдался без боя. Но Чимин всё ещё падальщик, и рисковать собой точно не будет. И поэтому в его голове рождается план совершенно не хитрый, но из тех, что увенчаются успехом с огромным процентом: вызывает патруль. — Как только появится парень в белой майке с винтовкой, отступите, — коротко сообщает в динамик, а после — кидает на землю, чтобы раздавить тот подошвой тяжёлого берца, ведь уже через несколько тягучих часов он начнёт играть совершенно за другую команду. Немного — всё ещё за андроидов, чуть меньше — за Верхнее общество, ставя Азарту палки в колёса. Но, в первую очередь, за себя, разумеется. Если он будет достаточно осторожен и заставит свою карту быстро работать, то на четырёх сторонах сбалансирует не хуже гимнаста. И ликует глубоко внутри так отчаянно громко, когда всё идёт именно так, как он и задумал. Потому что: — Какого, блять, хуя?! — и, подняв голову от содержимого капота всё этой же славненькой тачки, Чимин надевает на себя очередную из тысячи своих прекраснейших масок, чтобы ответить коротко: — Бля. Я думал, она бесхозная, — и, губы выпятив, неловко чешет серёжку в левой розовой брови грязным пальцем. — Сорямба, пацаны, попутал чутка, ну, с кем не бывает. В день, когда он сидит на заднем сидении тачки и изображает одержимость хуями и только (игра, в общем-то, получается довольно уверенной, так как он реально по ним), Пак обещает себе: он будет осторожен в своей авантюре, как никогда. А потом внезапно бьётся лицом о бетонную стену по имени Ким Намджун — о того самого нытика, для которого имеет значение только его ёбаный кот и мысли о том, какое странное оружие ему придумать сегодня. И почему-то приоритеты слегка... изменились сами собой. А ведь к успеху шёл, сука. Как лох, считай, споткнулся на финише.*** anberlin — enjoy the silence
У Сокджина, вроде как, абсолютно нет прав просто брать — и начать громко смеяться посреди широкого прохода канализации, игнорируя раздражение того, кто заменил ему младшего брата и близкого друга в одном лице... но это именно то, что он, к сожалению, делает после того, как его относительно погружают в эмоциональную составляющую последних нескольких месяцев, и ему, по ходу, ни капли не стыдно. — Стой, то есть... — Чимин, поморщившись, цыкает, и от этого Джин смеётся ещё громче прежнего, да так звонко, что гул небезопасно отдаётся по канализационному тоннелю и растворяется где-то на его другом конце. — Ты буквально переиграл все свои планы не потому, что Потрошитель оказался охуенным стратегом и лидером, не потому, что у тебя произошла переоценка ценностей касательно Нижнего общества и положения людей в современных реалиях, а потому что... ты просто внезапно втюхался в чудака, который торчит в подвале целыми днями и собирает оружие? Я так тебя понял? — Я не, как ты тут пытаешься меня подъебать, втюхался, — сморщившись, словно старое яблоко, кисло тянет ему в ответ Пак. — Просто, ну... он интересный? Да, с ебанцой, да, ноет по кошке, которую спиздила бывшая, но, по крайней мере, мне с ним комфортно, и... блять, ты можешь просто перестать ржать надо мной?! — рычит раздражённо, а Учёный просто катится со смеху: сдержаться сейчас, видать, очень сложно, а ещё Сокджин вынужден опереться ладонью на отсыревшую стену и начать слегка подвывать. — И, нет, я не переиграл свои планы. Просто определился, на какой стороне мне быть выгоднее, вот и всё, — закатив глаза, спокойно проясняет Конструктор. — Он пытался играть роль великого злодея, но, в лучших традициях сказок, въебался в какого-то там бедолагу, который даже не подозревает, как сильно у великого Конструктора по нему свербит писька в штанах, — охая и утирая выступившие от смеха слёзы, декламирует Ким. Лицо Чимина становится каменным. — Ну, давай, колись, сколько раз ты пытался уложить его в койку? — глядя на друга, как на неизлечимо больного (со смесью жалости и желания сделать ему эвтаназию незамедлительно, видимо) услужливо интересуется Джин. Пак мрачнеет. — Прямым текстом — четыре. — И как он отреагировал? — всем своим видом изображая участие, интересуется у друга Учёный, но не особо преуспевает в подобном: видно, что чеку вот-вот сорвёт и у него случится припадок. Чимин в изнеможении прикрывает глаза. — Он не понял. И это была последняя капля. Икая от смеха, Ким оседает по стеночке жопой прямо на холодную землю. Конструктор в раздражении цыкает (снова), а потом начинает движение в сторону выхода: он отправил сообщение Карателю, как только они спустились в один из каннамских люков — по идее, уже совсем скоро им предстоит выйти наружу где-то в пяти километрах от Сеула и, дойдя до ближайшего города, просто зависнуть в нём, чтобы под ночь Юнги их забрал. Идея хороша, да не слишком: в Чимине жив страх за то, что кто-то из Верхнего общества узнает его и, пораскинув мозгами, поймёт, кем является тот, что идёт рядом с ним. Разделяться идея плохая: Сокджин безоружен, да и вообще в том, что касается самообороны, полный профан — только и может, что кулаками махать, а с андроидами или группой полиции это так не сработает. В общем, да: у него нет времени думать о Ким Намджуне и его участливых улыбках, добрых глазах и аппетитной заднице, которую он бы непременно попробовал, сука, на вкус, если бы тот не был идиотом. Или им не притворялся: Чимин всё ещё не верит в то, что кто-то может быть настолько невосприимчив к намёкам, но почему-то хочет верить, что как только он его хорошенько оттрахает, то все эти эмоции (совершенно ненужные) отойдут на задний план и никак больше не будут мешать. Чему — пока ясно не очень. Всё, что Конструктору нужно сейчас — это зарекомендовать себя полезным ебанутому Потрошителю и его раздражающему нормальных людей шизику-крашу с неконтролируемой жаждой крови, которая вот-вот прорвётся. Эти двое опасны для социума: Чон ещё мог бы делать вид, что адекватный, но и его понять можно — судя по обрывочным рассказам Юнги, у него всегда были беды с башкой, которые он пытался как-то держать в узде, однако это достаточно сложно, когда тебя каждый раз триггерят и вынуждают вестись на дешёвые провокации. С другой стороны, и Киллера можно понять: Чимин не дурак, и за каждым из лидеров вёл наблюдение всякий раз, как выходил из подвала того убогого домика, в котором они жили до этого. Впечатление создаётся одно: будто Чон Чонгука всегда держали на привязи в их родном поселении, а потом хён с гипертрофированным синдромом спасателя, который стал ближе, чем брат, окружил чрезмерной заботой. Ничего плохого Каратель для своего лучшего друга совсем не хотел, разумеется, но, видимо, как-то упустил из виду, что дитятке двадцать четыре годика ёбнуло. Но и в его положение можно войти. Мин Юнги Конструктору нравится очень: он весьма совестлив, честен и замкнут, а ещё в меру озлоблен количеством погибших близких людей, впрочем, не съехал крышей тотально, а так, только слегка подтекает. А ещё он отчаялся: ровно настолько, что уже ни хрена ничего не боится, но боится за дорогого сердцу лучшего друга. Он не из тех, что проецируют отчаянье в ярость, а, скорее, относится к категории смирившихся и принявших должное. Тот самый парень, который готов порвать на себе последнюю рубашку, но топлесс всё-таки лечь в гроб, наконец. Хорошо, что ему повстречался Механик: тот, конечно, тоже отбитый, но не настолько. И своё защищать будет всенепременно. А есть Ким Намджун, и у злобного гения конца двадцать третьего века реально есть к себе пара вопросов. Он мог влюбиться в любого другого мужчину, однако почему-то невольно потянулся к самому простому (в ментальном смысле) из них: не сказать, что добродушный, но рассудительный, вдумчивый и местами неуклюжий Намджун действительно почему-то как-то противно засел прямо под рёбрами и спутал все карты. И, да, Чимин переживёт его возможную гибель, переживёт невзаимность... но очень расстроится, если хотя бы не трахнет. В однополом сексе нет ничего зазорного, особенно, когда вы оба так сильно друг друга хотите: не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что у Оружейника на Конструктора крепко стоит, да так, что скоро взорвётся мошонка. Однако тот терпит — и пусть. Возможно, рано или поздно сорвётся во что-то конкретное и абсолютно безбашенное, как часто бывает, когда долго воздерживаешься от того, что тебе предлагают открыто. А ещё Намджун явно не тот, за кого себя выдаёт, и его загадку Чимин хочет разгадать так сильно, знал бы кто в этом мире: сильнее, чем, наверное, уесть Уюн Ванг, сильнее, чем перевернуть весь Сеул кверху фундаментом, сильнее, чем... чем трахнуть всё того же Намджуна. Ким притворяется простой жертвой, серостью, совершенно обычным, но Конструктор часто видит моменты — они вспыхивают в голубых вставках линз в те секунды, когда Намджун раздражён или считает, что его окружают уёбки, и тогда в нём сквозит хищник. Хищники — лучшие друзья и партнёры всех падальщиков: без первых вторые погибают так отвратительно быстро, что становится жаль всех трудов, но по какой причине Оружейник предпочитает скрывать свою сущность убийцы, пока неизвестно. И разгадать его невозможно. Чимин не любит умных людей, стратегию которых сложно считать. Возможно, потому что сам такой, чёрт его знает, но партию в шахматы бы с ним определённо сыграл — потому что боится внезапно для себя проиграть, и, наверное, из любопытства. А если его проигрыш будет идти нога в ногу с разочарованием в этом мужчине или же, напротив, кончится жарким сексом в постели, то он только за. Так что, да, эта партия относится к тем, где он получит то, чего хочет, в любом, сука, случае, и это прекрасно. — Я по лицу вижу, что ты себя почему-то очень сильно обманываешь прямо сейчас, Пак Чимин, — замечает Сокджин, и Конструктор возводит глаза к заплесневевшему потолку тоннеля, чтобы затем взглянуть на него прямо в упор и, растянув губы в улыбке, обронить короткое: — Чушь. Потому что Конструктор, он всегда точно знает, чего именно хочет, и не позволит глупым эмоциям перекрыть все те амбиции, которые росли в нём годами.