james arthur — impossible
— Почему ты занимаешься именно этим? — интересуется Оружейник в один из тех дней, которые они предсказуемо проводят в подвале вдвоём: Тэхён снова отсылает Хосока с Юнги за едой в ближайший грёбанный город, а Чимину, в принципе, делать здесь категорически нехер: сейчас, когда они находятся здесь, все его силы уходят на то, чтобы втереться в доверие к остальным лидерам Нижнего общества, и, блять, это так сложно, особенно если брать в расчёт Потрошителя, который не доверяет даже, кажется, себе самому. Конструктор не может перестать думать о том, что лучше бы они так и продолжали подрывать базы Верхнего общества — глупо, конечно, но когда ты что-то делаешь, нет ощущения, что ты бесцельно стоишь на месте, не в силах двинуться дальше. Однако такие моменты он любит, что уж кривить своей микросхемной душой: когда Хосок уходит куда-то, а они с Намджуном остаются только вдвоём. Почему — не знает и сам, просто рядом с этим парнем внезапно комфортно, и Чимин ничего не может поделать с собой: каким бы тот ни казался иногда неловким и местами даже смешным, он является искренним (или отлично делает вид), а ещё — ужасно простым в том сложном мире, где Конструктор старается балансировать на стольких сторонах сразу. Возможно, всё дело в этом. Быть может, он действительно просто-напросто тянется к чему-то естественному, пусть Намджуна с его фиолетовыми волосами, глазами голубого цвета (у корейца, да, голубые глаза) и проколотой бровью естественным сложно назвать. — Всё просто, — пожимает Пак плечами, взмахом пальцев выводя модель уплотнителя черепной кости андроида с экрана своего ноутбука на поверхность стола и начиная её медленно-медленно прокручивать для увеличения масштабирования и дальнейшего детального изучения. Без алгоритмического генератора работать с химическими составами достаточно сложно, но Хосок обещал, что как только Тэхён перестанет его гонять, как ручную собачку, и вспомнит, что одну уже подобрал, то они займутся этим немедленно. Чимин готов ждать: в любом случае, пока с уплотняющим слоем ни хрена не понятно, потому что натягивать на сталь кожный покров будет небезопасно, поскольку, например, тот же чиминов «Декабрь» её тут же пробьёт, а иридий ему в подвале не высрать. Он же не маг, в конце-то концов, а если он предложит Тэхёну сделать его голову большой, словно у куколки «Bratz», из-за количества стальных слоёв, но зато непробиваемой, то Потрошитель из него самого сделает подобную куколку. У них там как раз, словно в фильме ужасов, сменные ноги. И лучше Потрошителю об этом не знать. — Я больше ничего не умею, — поясняет, пожимая плечами и глядя на своего товарища по оппозиции не без насмешки. — Ты же хотел быть врачом, — напоминает Намджун, подтаскивая стул ближе и садясь рядом. — Почему не стал? — «потому что меня подобрала Уюн Ванг и воспитала из меня командира андроидных войск, но я не могу тебе об этом сказать, потому что, технически, я на задании». Но в этот момент Конструктору почему-то до странного хочется внезапно открыться: будто кажется, что Намджун внезапно поймёт. Но, с другой стороны, у Чимина, он уверен, давно нет тех эмоций, которые могли бы реально заставить его чувствовать себя крайне подавленным и которые могут надавить на него с целью открыться. Он отключил тот свой эмоциональный сегмент, который отвечал за родителей, а они, наверное, являлись главной причиной всех проблем в его фактические двадцать. Всё это — результат того, что произошло с ним когда-то давно, в другой, человеческой жизни, и запустило цепочку огромного количества страшных, кровавых событий. Глядя на Намджуна сейчас, Чимин невольно задумывается, кем тот его видит. Миловидный пацан, чьи волосы покрашены в розовый и не растут, стройный, не очень высокий, но крепкий безумно, с вязью тату по бледной коже шеи и рук? Двадцатилетний юнец с несколько нескладным, пусть и развитым телом подростка, которое не может стареть, но они слишком невнимательны к таким мелочам, как человеческая физиология, чтобы отличить одного от другого. Мыслить глобально — пожалуйста, да, разгадывать великие тайны — раз плюнуть, но у себя под носом заметить андроида они не в состоянии, ведь он на их глазах ни разу не заряжался, а батареи в подвале всегда быстро садятся, потому что они много работают, и он не имеет к ним никакого отношения, что вы. Чимин завтракает вместе со всеми, ночами, лёжа рядом с Намджуном, делает вид, что засыпает, у него в сфинктере мягкие ткани, которые наощупь неотличимы от мышц, а сперма и предэякулят имеют вкус, как настоящие — Сокджин подсобил с нужной реакцией и парой растворов. Его от человека не отличить, он, как и все, иногда хочет банально посрать, потому что оставил себе желудок и переподключил его по экспериментальной, только недавно отработанной им системе искусственных нервных волокон к карте памяти. Если она не будет сбоить в течение хотя бы пары недель, он возьмёт её за основу уже другой разработки, которая поможет Механику и Потрошителю вернуть себе былые органы чувств. Киллер и Каратель такой широкий жест точно оценят. Так что, да, Чимин в глазах Намджуна предстаёт парнем из детского дома, который влачил существование отшельника или вроде того какое-то время, а потом — хуяк! — и возрос до Конструктора. Но только лишь сам Чимин в курсе того, что его истинное лицо является кардинально другим: оно покрыто кровью и изуродовано злобной усмешкой того, кто бил человека электрическим током несколько часов кряду, а после того, как тот выдал всё, что знал, приступил к наказанию в лице освежевания. Это явно не тот поступок, которым он мог бы гордиться. Даже с учётом того, что действовал он в интересах тех, кому верно и долго служил, забыв о том, на чьей стороне хотел быть изначально, но судьба не была бы собой, если бы не послала ему тварь Бхувакуля, который очень хотел выбиться вверх, и во всех смыслах не опустила Чимина с высот госверхушки сюда, в Нижнее общество, чтобы организовать разговор с Ким Намджуном. Намджуном, который наверняка прячет в шкафу не один блядский скелет, сам убивал, пытал и действовал бесчеловечно, однако всё ещё сохраняет в себе интеллект и крупицы здравого смысла. А ещё... верит в то, что когда-то это закончится. Чимин, например, никогда не думал, что это сработает, но теперь, когда Оружейник напоминает о старой детской мечте, что-то внутри болезненно ёкает, не поддаваясь заданной когда-то системе и совокупности кодов. Конструктор не начинает смотреть на мир по-другому от одного разговора, конечно, но мысль, проскочившая следом за робким «А ведь когда-то я мечтал помогать кому-то другому», его откровенно пугает тем, что он вдруг оглядывается и словно со стороны снова смотрит на десятилетнего мальчика, который сидит на полу в старой квартире, прижавшись спиной к холодной стене, слушает крики пьяной пародии на человека и считает позвонки человека, словно молитву. У того мальчика было множество книг и тетрадей, где он цветными карандашами набрасывал строение тканей, когда углублялся в гистологию, и старательно рисовал большой скелет человека, подписывая каждую кость, а ведь их больше двух сотен. И сейчас, в холодном свете подвала убогой хижины в округе Сеула, он действительно смотрит на Намджуна... немного иначе, чем раньше. Не так, как изначально смотрел: в их первую встречу он показался ему бестолковейшим нытиком, потом начал слегка раздражать своей чередой подъёбов, но после они круто сработались, и Пак дал Оружейнику шанс на то, чтобы раскрыться в своих глазах. И не разочаровался: Ким знает так много, а рассказывает так интересно, что невольно заслушиваешься. И вот где-то на этом этапе их скучной рутинной работы, которая не является ничем интересным для тех, кто не шарит, Чимин вдруг осознал: Намджун классный парень. И не только для перспективы изредка трахать друг друга. А просто обыкновенный, простой человек, который хочет быть свободным, счастливым, иметь права и обязанности, и чтобы бывшая вернула кота, разумеется. — Потому что... — и Чимин, критично сощурившись, увеличивает участок 3D-черепа, где сделал более тонкий слой. — Разве врачи в наше время могут существовать нормально? — этот вопрос он задаёт, уже подняв глаза на Оружейника и сталкиваясь с ним взглядами. — Всё, чего я когда-либо хотел — это помогать людям. Простым людям. Лечить их, оценивать их состояние, быть действительно полезным, но... не срослось. Так что конструкция — это всё, что у меня теперь есть. И я неплох в этом. — Ты гениален, — как-то совсем честно и просто говорит ему Ким, улыбнувшись и вдруг протянув руку и взъерошив розовые жёсткие волосы. — Даже не представляешь, насколько. Надеюсь, у нас получится победить в этой войне. И тогда ты непременно станешь врачом. Чимин только хмыкает, чувствуя неожиданное смущение. В том смысле, что он никогда даже не задумывался до этой секунды, что они реально могут вдруг победить: для человека, нет, для андроида, который до недавнего времени прикладывал усилия для достижения обратного, о таком было как-то странно помыслить. Однако сейчас — прямо сейчас, — создавая дополнительную протекцию для черепа Тэхёна, Хосока и своего, разумеется, который надо будет установить себе ювелирно и тайно, может быть, ночью, Конструктор вдруг понимает: да, наверное, его мечта всё ещё не такая расплывчатая и недостижимая, если он приложит достаточно усилий. Верно ведь? — А ты будешь моим пациентом? — вдруг улыбнувшись, интересуется Пак. Намджун, задумавшись, скорее, для вида, но не убирая руки с его головы, беззлобно нос морщит, а после, плечами пожав, отвечает: — Нет, конечно. Я, что, похож на жильца? Да я умру сразу! При первом же лобовом столкновении! — Эй! — и Чимин, нахмурившись, бьёт его по руке. — Не смей так говорить! — Я просто говорю тебе правду, — вздохнув, Оружейник только откидывается на ржавую спинку. — Я не из стратегов и я не из везучих. Тэхён, вот, из первых, Чонгук — из вторых. А я? Что я? Я только и умею, что собирать пистолеты. — Неправда, — и Пак серьёзно смотрит ему прямо в голубую радужку линз. — Ты самый естественный, самый отзывчивый и самый широкий душой человек, которого я когда-либо встречал, а людей я в своей жизни видел немало, поверь. Намджун мягко ему улыбается. Возможно, не без надежды, а потом, когда ведёт плечом снова в какой-то неловкости, вдруг говорит: — Ты классный парень, Чимин. Без шуток. Спасибо тебе за то, что ты со мной разговариваешь. — Как я могу не говорить с тобой, а? Имею в виду, ты же осознаёшь, что ты реально много знаешь и круто рассказываешь? — Наверное, — и, почесав нос в смущении, Оружейник снова возвращается на своё рабочее место — к другому столу, где лежит железная груда металлолома, которая впоследствии будет винтовкой. — Просто все всегда говорили мне о том, что я их, ну, очень гружу. — Меня нет, — и Конструктор в неловкости переводит глаза на 3D-модель. — Рассказывай мне о мире чуть больше, идёт? У меня проблемы с таким, я в пятнадцать лет начал жить на улице, если ты не забыл. — Хорошо, — голос Намджуна звучит очень тепло. А в душе Чимина почему-то становится так же.*** audiomachine — war of faith
— У тебя во лбу пуля, блять?! — громко и не без восторга восклицает Юнги, что ему, вообще-то, не свойственно, глядя на Конструктора во все глаза и явно испытывая какой-то когнитивный диссонанс от открывшейся взгляду картины. — Я же говорил, — равнодушно пожимает Пак плечами, кивая Сокджину на заднее сидение и залезая следом за ним. — У меня пробита голова. У тебя головка, у меня голова. Металл что там, что там, ну, ты понял... — Когда ты сказал про пробитую голову, я думал, там, что тебе уебали по башке арматурой, а не то, что тебе пустили в лоб блядскую пулю! — шокировано выдаёт Каратель одновременно с хосоковым недоуменным: «А ты откуда знаешь, блять, про головку?!», но Мин только отмахивается, чтобы, нахмурившись, сразу же дать по газам, стоит Чимину закрыть дверцу плотнее. — Чимин, скажи мне одну такую вещь сразу, окей? — Валяй, — лениво тянет Конструктор. — Я вам теперь всё-всё расскажу, честное слово! — Механик на пассажирском сидении только лишь хмыкает, но судить его за это нельзя: в конце концов, кто-то здесь реально слегка запизделся и заигрался в человека, чтобы ему так — оп, и поверили на слово. Чимин всё это понимает прекрасно, как и, в принципе, ощущает себя, так сказать, благодарным: спасибо, что не кинули и не убили. Несмотря на то, что им нужен Учёный, Конструктора могли элементарно замуровать где-нибудь, да и дело с концом — а для Чимина такой расклад невозможен. Он всё ещё не объяснился кое с кем, кто остался там, на временной базе. Почему — думать не хочет. Не время, не место, не те люди, не та жизнь, кажется, в целом. Пак привык быть чрезмерно самодостаточным, а держать связи — это проявлять слабость. Как там о нём говорили в Сеуле? «Тот, кто всегда сам по себе». Определение верное, он привык ему соответствовать, однако сейчас, пока они едут в машине, не может не чувствовать странное, иррациональное волнение, когда думает об Оружейнике. — Как ты не помер? — интересуется Мин, глядя на него в зеркало заднего вида. — У андроидов в голове резервный аккумулятор и карта памяти, но вот он ты, сидишь и болтаешь. — На самом деле, не факт, что я дотяну до округи Пусана, — сообщает Чимин, указательным пальцем демонстративно постукивая себе по виску. — Вернее, уверен, что я не дотяну. Как ты верно заметил, мне пробили запасной аккумулятор, поэтому заряда у меня не так уж и много. Я же предатель и крыса, не мог позволить себе открыто зарядиться от ламп, когда мы выдвигались в Хэдон Ёнгунса. А ответ на вторую часть вопроса достаточно прост и логичен: вероятно, я жив, потому что в моей голове нет карты памяти? — Bluetooth? — вскинув бровь, насмешливо интересуется Механик, откидываясь затылком на подголовник и, очевидно, находя себя очень смешным. — ИК-порт, — показывает Пак средний палец в ответ. — Она просто расположена у меня в другом месте, вот и всё. Как раз на такие вот случаи. — А где тогда? — любопытствует Мин. — Детка, мы близки, но пока не настолько, — закинув ногу на ногу и скрещивая на груди татуированные руки, парирует Пак. — Давайте я лучше вам свою подружку представлю? Сокджин, это женатики. Женатики, это Сокджин. — Мы не... — начинает было Юнги, выглядя заметно сконфуженным, но Чимин лишь только отмахивается: — Боже, то, что вы по уши влюблены друг в друга, заметили все, кроме Чонгука. Кстати, когда ты ему скажешь? — вскинув бровь, интересуется вдруг. — Пока Тэхён не сообщил ему об этом в своей определённой манере? Имею в виду, что мне, кажется, теперь придётся многое вам всем рассказать, раз уж теперь я крыса открытая, и мне нужно как-то прикинуть, в каком порядке вам предстоит переживать потрясения, — Сокджин рядом громко вздыхает, но всё ещё не произносит ни слова, однако Хосок, развернувшись, вдруг смотрит Конструктору прямо в глаза, чтоб процедить: — Говори сейчас, Пак. Ты не в том положении, чтобы шутить. — А что мне ещё остаётся-то? — вздыхает Чимин, понимая, что шутки на этом закончились, и садится удобнее, тщательно взвешивая поначалу каждое слово, а потом, плюнув, понимает, что времени у его заряда не так много, как он планировал изначально, и смысла фильтровать больше нет в принципе: — Я даже не уверен, что знаю, как начать правильно, но выбирать выражения у меня времени нет. Это, как я уже вам сказал, Сокджин, и мы познакомились в тот самый день, когда меня, будучи десятилетним ребёнком, привезли в больницу после того, как мой отец держал меня в заложниках три дня. Вроде как, вы знаете эту историю, я её не скрывал, — дождавшись кивков, он продолжает: — С десяти до пятнадцати лет я жил в детском доме. Там меня избивали, издевались над тем, что моя мать была проституткой, и в пятнадцать я сбежал. Фактически сдох, но меня подобрала девушка-андроид, сказав, что разглядела в моих глазах огонь, который уже раньше видела у одного дорогого ей человека. — Что за человек? — уточняет Механик. — Не стоит сейчас, — предупреждает было Чимин, но Хосок хмурится, и выхода у него больше нет. — Вели своему мужу припарковаться, Чон, потому что сейчас ему будет пиздец, как не до смеха, — Чимин вновь ловит взгляд Юнги в зеркале заднего вида, и тот вдруг нажимает на тормоз, чтоб обернуться и, вскинув тёмные брови, бросить короткое: «Ну?». — Меня подобрала тогда ещё не директор, как сейчас, а заместитель директора Департамента технического развития Сеула. Знаете эту категорию женщин, у которых всё отнимают, и они становятся машинами во всех смыслах этого слова? — Хосок, стрельнув взглядом в Юнги, напряжённо кивает. И Конструктор, наконец, бросает свою бомбу: — Это об Уюн Ванг. Женщине, которая до двадцати лет потеряла родителей, затем и любимого ей человека, а также юношу, который заменил младшего брата, и... — Дочь, — почти шёпотом заканчивает Каратель. Лицо его в этот момент не выражает совсем ничего, только сильно бледнеет, а глаза слегка расширяются, будто в лёгком неверии. Шок, Чимин знает эту мимику. Окончательно до него дойдёт чуточку позже. — Именно. Как её звали, ты не подскажешь? Она же не только её, но ещё и твоя, — Хосок потрясённо переводит взгляд с Чимина на своего бойфренда и резко назад, слегка приоткрыв рот и будто не в силах поверить, что такой безумный расклад столь кровавых событий на самом деле реален. — Союн, — произносит Юнги, медленно поднимая вверх правую руку тыльной стороной к Чимину, чтобы указательным пальцем левой показать на безымянный палец — прямо на полосы. — Мин Союн. Самая жирная из них всех. — Да, я знаю, она говорила, что ты обожал свою дочь, — не без грусти произносит Пак, чувствуя себя отвратительно. Не так в его голове это всё происходило, если быть честным. Он планировал рассказать Юнги о том, что его некогда любимая женщина всё ещё помнит и любит, при других обстоятельствах. — И её, — почти шёпотом. — Тоже. Её брат, Джексон, несколько раз попадался нам на пути — ещё тогда, когда среди нас не было Азарта и мне не было нужды предавать твою бывшую. Мечтал, чтобы она сделала его андроидом, сделала его одним из своих, но Уюн слишком хороша в том, что касается своих подчинённых, и всё, что сказала ему — чтобы он следил за тобой. А он подался в Нижнее, а как всё кончилось, ты и сам знаешь. Но он выполнил её волю, — поджав губы, Чимин высовывает руку за борт машины, чтобы ударить по дверце джипа снаружи. — Спас вас из пожарища. Твоя бывшая гениальна, Каратель. Знаешь ли ты, что полное название раствора, который течёт по телу андроидов, звучит как «Коктейль возрождения Ванг»? Она улучшила эту формулу примерно в пять раз, и это был нереальный скачок. Поднявшись на столь высокий пост за такой короткий срок может только действительно гениальная женщина, которая всё потеряла. Кроме надежды. — Надежды? — слегка дрожащим голосом давит Юнги. — Надежды на что? Они все знают ответ. Прямо здесь, прямо сейчас все присутствующие хорошо понимают, чего хочет директор Департамента технического развития Сеула больше всего: и Хосок, который, замерев, не знает сейчас, что именно делать или же говорить; и Сокджин, который держится в напряжённом молчании всё это время, зная подробности этой истории; и Чимин, который все подтверждения этому что видел, что слышал; и, конечно, Юнги, лицо которого уже слегка отдаёт зеленцой, а в глазах — Пак точно видит — постепенно тухнет всё то, что Механик всё это время разжигал так нежно и трепетно. Жаль, очень жаль, но у Конструктора для этих двоих нет никаких хороших новостей, ровно так же, как и у их глупой любви — счастливого будущего. — На то, чтобы рано или поздно воссоединиться с мальчиком, о чьём огне в глазах напомнил ей мой взгляд, и... с тем, кого она любит больше всего, — ставит точку Чимин. — Она хочет тебя и Чонгука, Юнги-я, — негромко и не без перелома заканчивает: — И она без толики какого-либо сомнения уничтожит каждого, кто встанет у неё на пути. Как уничтожила Джексона. Как уничтожила твою семью и Чонгука. Всех тех, с кем вы вместе росли и кого она с детства знала, ты понимаешь? Она и продвинулась так высоко лишь для того, чтобы вы втроём были вместе. Ей от этого мира, блять, не нужно больше вообще ничего. Я здесь изначально отчасти и для того, чтобы это устроить. Но она не учла, что у меня свои планы на жизнь. Или учла. И тогда нам всем точно пиздец. И на этом моменте Каратель вдруг громко смеётся. До истерики, слегка задыхаясь, всем телом трясясь и игнорируя хватку Хосока на обтянутом кожаной курткой плече, Юнги захлёбывается в неистовом смехе, без стыда позволяя слезам течь по бледным впавшим щекам, он смеётся до оглушения громко, не в силах остановиться, а потом просто утыкается лбом прямо в руль и позволяет себе просто начать выть, словно животное, крупно дрожа и бессвязно бормоча перечень неизвестных Чимину имён и... пару болезненных слов. Как заведённый. Будто сошёл вдруг с ума. Всё, что Пак может разобрать в потоке плача, звучит, как «Чонги», «Юнджин», «папочка», «мамочка» в разном порядке: Юнги подвывает, цепляясь пальцами в руль, и объятия Хосока, который пытается через коробку передач прижать Карателя ближе к себе, игнорирует. — Ехать надо, — спустя несколько минут гробовой тишины, нарушаемой этой оправданной ныне истерикой, произносит Чимин. — Он не в состоянии этого сделать. Я говорил, что не стоит ему узнавать это вот так. — Вот-вот отъедет, — предупреждает Сокджин, глядя на их разбитого горем водителя. — И к лучшему, хоть слегка поднакопит сил, а дальше будем действовать по ситуации, — и в этот момент Каратель, как по заказу, выдохнув прерывисто, долго, вдруг отключается, обмякая всем телом. — Я могу повести, — в тяжёлом молчании, наконец, произносит Учёный.— Это риск, но ещё больше мы рискуем, стоя вот так вот, на месте. Если дроны-дозорные нас засекут, то окажемся в заднице. Перенесёшь его, Механик, идёт?***
Сокджин не хочет думать о том, что, стоит лишь кинуть взгляд в зеркало заднего вида, он видит трагедию. Разрушенного человека, от переизбытка эмоций резко лишившегося чувств, который, очевидно, так по-человечески затрахался быть для всех сильным и стойким, что, как говорится совсем по-простому, дал откровенного ёбу, как только ему сорвали всевозможные триггеры. Но что причиняет ещё больше боли, так вид одного из двух парней из тех, что он встречал давным-давно в баре, когда Чимин только указал ему на двоих лидеров Нижнего общества, которых он улучшал самостоятельно. Не так всё это должно было быть, конечно, совершенно не так, но... — Скажи как врач, — вдруг подаёт надломившийся голос Механик с заднего сидения, всё ещё прижимая к себе бесчувственное тело дорогого ему человека. — Он вывезет? — Вывезет, — ни минуты не медлит с ответом Сокджин, глядя аккурат на серое в свете луны бездорожье. — У него, увы, просто нет выбора. Как и у всех нас, если подумать. Ведь такова жизнь, хули. Суровый путь выживания, где возможная свобода людей от гнёта андроидов через призму потерь и поломанных психик предстаёт лишь искажением, миражом, жалким призраком, образом. Кровавой фата-морганой, если кому-то внезапно угодно, чтобы вся тщетность их бытия была завёрнута в яркий красочный фантик красивых двух слов.