tokio hotel — feel it all
Глаза Чонгук открывает, лёжа спиной на прохладном бетонном полу, ощущая резкий упадок сил и дерущую сухость в глотке. В голове пусто и гулко, веки безмерно тяжёлые, перед глазами всё расплывается, а из тела будто все соки выжали разом — промычав что-то бессвязное, он пытается облизать пересохшие губы, но предсказуемо терпит провал. А ещё заржать хочется сильно. Потому что он не идиот и за двадцать четыре года своей отвратительной жизни уже понимает, последствием чего характеризуется такое его состояние — болезнь будто раз за разом возвращает его к тому блядскому времени, когда он был мальчишкой, который больше всего на свете хотел быть полезным, нужным и чтобы в него кто-то верил. Сейчас он такой и в него неожиданно верят, но она снова догнала его приступом, причём, довольно тяжёлым. А ещё — Потрошителем, чьё лицо перед глазами показывается, затмевая собой полумрак серого канализационного потолка: вдохнув, Чон ощущает запах затхлости и какой-то отвратительной сырости, однако бетон под ним всё же, слава богу, сухой. Просто пыльный и грязный, но когда было не похуй: едва ли можно претендовать на свежесть и чистоту после того, как сначала беззаветно трахался в поли-притоне, после — всю ночь объезжал член андроида, а потом искупался под ржавой вонючей водой, чтобы после пробежать марафон. — Не напрягайся пока, — вдруг говорит ему Тэхён, и его низкий голос пусть сильно понижен сейчас, но всё равно кажется до ужаса громким и раздражающим. Чонгук морщится, пытаясь собрать себя в кучу, но он действительно до отвратного слаб прямо сейчас — подходи, убивай. Однако Ким не высказывает ни намёка на то, что называют враждебностью: напротив, слегка приподняв его голову, не брезгуя пыльных и засалившихся от пота волос, собранных в хвостик не самого надёжного вида, приставляет к губам бутылку воды. — Пей. Но только мелкими глотками, а то подавишься. Если бы у Чонгука была хоть толика сил, то он бы непременно смерил его презрительным взглядом. Или сказал бы что-нибудь оскорбительное, напоминая о том, что Потрошитель ему не хозяин, не бойфренд и не мамка, однако сейчас он действительно слаб, а ещё ему глубоко до пизды, что вода по подбородку течёт и проливается прямо на грудь. Чонгук бутылку воды всасывает так жадно, что та с хрустом сминается, и лишь пытается слегка отдышаться, когда Тэхён осторожно кладёт назад его голову. — Где мы? — наконец, интересуется хрипло Чонгук, ощущая себя бесполезной в эксплуатации тряпичной куклой. Но лежит, не шевелится, позволяет Тэхёну о себе позаботиться. Это даже звучит, как абсурд. Тэхён ни о ком не может заботиться, даже сам о себе. — В канализационном тоннеле под городом, — отвечает тем временем Ким, садясь рядом и приваливаясь спиной к холодной стене. Ему тоже насрать на свой внешний вид: одна из излюбленных белых маек сильно испачкалась, идёт чёрными разводами пыли, но, да, они не в той ситуации, когда о внешнем виде действительно паришься. — Сейчас ночь. Юнги и Хосок забрали Чимина с Сокджином и должны уже через пару-тройку часов передать их Намджуну, если всё идёт по плану, а потом приедут за нами. Нам опасно находиться наверху, Чон, потому что где-то там ходит Охотник, который, как мне кажется, затаил на тебя небольшую обиду, — и Тэхён хмыкает, чтобы бровь вскинуть, когда замечает на лице любовника отпечаток задумчивости, стоит только упомянуть имя Чимина. — Ты чего? — Архангел назвал имя, — тянет Чонгук в потолок. — Уюн Ванг. — Да, директор Департамента технического развития Сеула. Ты знаешь что-то о ней? Не может, блять, быть. Жизнь не может быть настолько отвратительной сукой, чтобы подкинуть им с Юнги такое дерьмо... или может, потому что всё ещё остаётся собой, а, значит, форменной блядью. С неё станется сделать подобный ход конём, чтоб поднасрать ещё больше, и на себя в эту минуту плевать — Киллер, нахмурившись, думает лишь о Юнги. Он ведь реально страдал слишком сильно, много и долго, он не может столкнуться со своим кошмаром прямо сейчас, когда, кажется... относительно счастлив. Как бы ни не хотелось Чонгуку признавать то, что его лучший друг действительно кого-то смог полюбить спустя столько времени самобичевания и постоянной заботы только об одном человеке, не признаться не может, а себе — в первую очередь: Мин заслужил. Нет, без шуток, Юнги действительно, блять, больше всех в этом мире заслужил того, чтобы быть любимым просто так, лишь потому, что он сам по себе огромная ценность. Чуткий, заботливый, крайне внимательный, местами, да, грубоват, но на фоне его самого и вот этого типа, который сейчас ждёт ответ на вопрос, Каратель предстаёт ёбаным ангелом. И если он любит этого парня, Хосока, и это взаимно, то у Чонгука нет прав на то, чтобы беситься или же ревновать. В конце концов, они взрослые люди, а Чон слишком ценит Юнги в своей жизни, чтобы позволить себе психовать или вроде того: Мин и без того сделал для него даже больше, чем дохуя. Хоть в чём-то они должны пойти своими дорогами. — Когда она стала андроидом, знаешь? — уточняет, всё ещё в глубине души желая ошибиться так сильно, как никогда не желал. — Все это знают. Шесть лет назад. А что? — Блять, — а на что он вообще мог надеяться? Вздохнув, Киллер только глаза прикрывает: наверняка лежание на холодном бетоне воздастся ему циститом или простуженной почкой. — Вот же блять, — повторяет, начиная негромко смеяться. — Он был прав. — Кто? — хмурится Потрошитель, не понимая, о чём вообще речь. — Джексон, — повернув к нему голову, улыбается Чон. — Его, я думаю, ты знаешь как Мастера. Тэхёна нечасто можно чем-нибудь удивить, и, наверное, вид того, как вытягивается чужое лицо, Чонгук будет лелеять в памяти какое-то время. — Ты его знаешь? — Лучше, чем знаю тебя, а ведь я с ним даже не трахался, чего нельзя сказать о тебе, — хмыкает Чон. — Он был мне, как старший брат. А его родная сестра была невестой Юнги и матерью его умершей во младенчестве дочери. Очень милая девчонка была, — добавляет со вздохом. — Если бы не братское правило не крашить девушек своих лучших друзей, я бы в неё точно влюбился. Мы были вчетвером, как семья. Да что там... ей мы и были, особенно, когда Уюн родила. — Если ты сейчас скажешь, что ты лично знаком с главной занозой в моей андроидской заднице, я охуею, — ровно произносит Тэхён. — Охуевай, — равнодушно пожимает плечами Чонгук. — Всё с неё и началось, собственно. — Что ты имеешь в виду? — Вереница дерьма в моей жизни. Сначала её забрали в Сеул шесть лет назад, и Джексон дал ёбу и вступил в Нижнее общество. Пять лет назад от пневмонии погибла Союн, дочь Юнги и Уюн, которую мы с ним вместе растили, как образцовая парочка педиков, а потом, три года назад, случился пожар, в котором погибли все, кроме нас с ним. Мои родители, его родители, хён и сестрёнка. Из огромного кочевого поселения остались только мы с ним, — произносит Чонгук абсолютно спокойно. — На моих глазах горел пятилетний сосед, а я ничем не мог помочь ему, потому что боялся, как сука. Как животное без какой-либо мысли. Боялся того, что в тот день так и сдохну, но Джексон оставил заведённый мотор. — Но почему ты сейчас сказал, что он был в чём-то прав? — А, — и Киллер невесело хмыкает. — Он был уверен, что это она отдала приказ сжечь всех наших близких. И я сейчас уверен, что так оно, собственно, и было. История Архангела о жизни Чимина слишком логична, даже если сопоставить по датам, ты не находишь? В пятнадцать — пять лет назад — его подбирает женщина-робот, которая везёт его в далёкий прекрасный Сеул — в лучшую жизнь. Заменяет ему мать, а он ей — ребёнка, которого она потеряла..? — Пять лет назад, — кивает Тэхён. — Странно, что она не отключила эти эмоции. Мы можем так делать при «эволюции». — Ты сейчас сказал, как они, — замечает Чонгук между делом. — Что? — Ты сказал, как они, — повторяется. — Мы говорим «улучшать», они «эволюционируют». — Ну так я и был среди них, — и Потрошитель пожимает плечами. — Долгое время. Я и говорю о себе сейчас не как о живом человеке, если ты не заметил. — Это странно, — внезапно тянет Чонгук, изучая его крайне внимательно, — что я постоянно забываю о том, что ты не человек? — Я всё ещё он, — пожимает плечами Тэхён. — У меня есть своё мнение, великая цель, которая послужит добром человечеству, даже если мне придётся принести себя в жертву. Я могу чувствовать, менять своё мнение, формировать новый опыт на основе своего или чужого, могу кончить и испытывать эмоции или привязанность к кому-либо, да. Просто у меня в венах нет крови. Вот тебе и отличие. Я не такой, как те, кто живёт в стальных городах. Хосок и, как оказалось, Чимин — тоже такие же. Может быть, дело в этом, — и невесело хмыкает. — У меня есть мысль о том, почему она не отключила эмоции, — вдруг говорит ему Чон. — Но она звучит стрёмно. И меньше всего мне хотелось бы, чтобы она оказалась правдивой. — Выкладывай. — Может быть, она тоже... из таких, как ты, Хосок и Чимин? Не такая? Не отключила, потому что не хотела терять чувство привязанности? Я знал ту Уюн чертовски хорошо для того, чтобы мочь предугадать её мысли и действия. Мы были слишком близки. — И? — Для неё семья была всем, — вяло поясняет Чонгук. — Но она ненавидела Нижнее общество, поскольку среди обычных людей, сам понимаешь, у нас репутация очень не очень. Я и сам ненавидел его, и где я теперь? Но речь сейчас не обо мне, потому что если она действительно всё ещё хранит в себе частичку той, старой Уюн, то мы в дерьме, Тэхён, по самые яйца. И он видит, как отпечатывается на лице Потрошителя понимание одного страшного факта — его мимика меняется резко, словно бы от хлёсткой пощёчины: глаза расширяются, а рот приоткрывается, как будто он действительно осознаёт возможный ход действий той, кого считает своим злейшим врагом. — Она хочет забрать вас с Юнги, — тянет негромко. — Хочет улучшить, потому что... — ...наверняка знает имена Карателя с Киллером, а также, скорее всего, и то, что они были втянуты в это дерьмо не по собственной воле, в отличие от её того же старшего брата, — кивает Чонгук. — Даже если Чимин всё это время работал на нас — или себя, неважно — и против неё, он не мог постоянно отмалчиваться, чтобы не вызвать у неё подозрений. Таким образом, думаю, она в курсе того, кем мы являемся, и теперь к личности старой Уюн, которая всегда хотела быть в кругу близких людей, прибавилось желание уберечь их от бича, которое носит название Нижнее общество, — и пожимает плечами. — Особенно сейчас, когда для её положения радикальная оппозиция крайне опасна. — Если ты прав, то больше мы не можем светить тобой и Юнги, — лихорадочно начинает соображать Ким. — Это может дерьмово закончиться, потому что среди своих тоже есть хуева гора ёбаных крыс. — Есть две причины, по которой ты не можешь перестать звать нас в Хэдон Ёнгунса, — отвечает ему Чон. — Первая: ты уже начал вести политику открытой кампании. Если сейчас мы с Юнги вдруг исчезнем, общество будет думать, что с нами что-то случилось, и это уже не сыграет лидерам на руку, потому что для них мы пока что всесильны. Вторая: она поймёт, что мы поняли, а каковы будут её новые шаги, мы уже не узнаем. Но в наличии крыс есть иной выигрыш. — Какой же? — Крысы потому и крысы, Ким, — и, поморщившись, Чонгук находит в кожанке смятую пачку сигарет и зажигалку, чтобы вытащить одну и немедленно закурить прямо так, лёжа. — Они везде ищут выгоду. Если они будут знать, как нас зовут и как мы, собственно, выглядим, будет факт риска для неё в первую очередь. Шантаж, подкуп, угрозы. Сейчас она действует аккуратно, и не думаю, что Охотник хотел меня убить там, наверху. Дестабилизировать — да. Ранить — уверен. Но я стопроцентно нужен живым. А ты как раз — нет. — О, поверь, — и Ким громко фыркает. — Я тоже нужен живым. Пока что. Одному конкретному типу. — Азарту? — вскинув бровь, интересуется Киллер, а Потрошитель ему на это широко улыбается: — Своему сладкому зайке. Он стопроцентно хочет убить меня своими руками. Особо мучительно. — Признайся мне честно, а, Ким, — вдруг хмыкает Чонгук, выпуская изо рта сизую струйку дыма. — В чём? — лениво интересуется в ответ тот. — Ты с ним трахался? — вскинув бровь, хищно улыбается Чон. И видит в ответ зеркальную копию своей же мимики, собственно, даже вспыхнувших демонов в чужих глазах различает отчётливо: — Сотню раз. Он был чертовски хорош для того, чтобы я не проворачивал это снова и снова. — Вот, значит, как... — задумчиво тянет Чонгук, снова упираясь взглядом в потолок и снова выдыхая дым в воздух после долгой затяжки. — Если он был чертовски хорош в том, что касалось траха с тобой, мне предстоит постараться. — Зачем? — Чтобы быть охуительно лучшим, конечно же, — и если бы он перевёл взгляд на своего собеседника, когда произносил эти слова, то увидел бы всенепременно, что Потрошитель вдруг вздрагивает, а в его тёмных глазах резко сквозит внезапной болезненностью, которую можно было бы трактовать... достаточно определённо, наверное. Но в ту секунду Чонгук на Тэхёна не смотрит. Тёмный высокий свод потолка канализационного тоннеля, очевидно, ему кажется куда интереснее.***
— Ты их упустил? — голос в наушнике звучит подозрительно равнодушно и чертовски спокойно — ровно настолько, чтобы Мью осознал, что босс в ярости и тихо порадовался, что Канпимук сейчас далеко. Хотя когда расстояние мешало Азарту наказать провинившихся? Тяжело дыша и прижимая к размозжённому плечу ладонь здоровой руки, Охотник пытается сделать перевязку хоть как-то, но идея дерьмо: пуля плотно засела в плече, а вытаскивать её в полевых условиях он точно не будет — не хватало только кровью истечь и подохнуть, как какая-то падаль. — Знаешь, — нервно посмеиваясь, говорит в микрофон горе-снайпер, нервно сглатывая и стараясь не делать лишних движений. — Его сучка оказалась проворнее, чем мы с тобой думали. Он даже не дал мне шанса, блять, он быстрее меня, он более меткий и, чёрт, — по пальцам бежит тёплая кровь, а тупая сильная боль пронзает плечо. Рука, в которую Киллер попал, уже давно занемела и ломит — сломана, определённо, но он смог затянуть жгут поверх пулевого ранения и даже кое-как зафиксировать руку в одном положении, и теперь необходима только медицинская помощь. — Он дикий, — заканчивает Охотник не без восхищения в голосе. — Он бешеный, блять, Азарт, у него инстинкта самосохранения — ноль. У меня не было шансов, потому что я не думал, что люди бывают настолько отбитыми. Он стрелял в меня так, будто ему реально терять нечего, — и, помолчав, добавляет: — Как будто вся его жизнь — это убийство, а без убийства нет смысла. Ты понимаешь, о чём я? — Киллер, да? — тянет динамик задумчиво. — Я слышал о нём. Говорят, это он убил Варвара посреди экстремистского слёта и сказал, что впредь так будет с каждым? — и в паузе Мью слышит, как руководство со вкусом затягивается. — С первым проигрышем тебя, дорогой. Хочешь с ним поиграть? — Канпимук смеётся негромко. — Могу оставить его тебе, но он госпоже Ванг нужен живым. Однако про степень его инвалидности она ничего не сказала. — Он убил не только Варвара, мой генерал, — негромко, но совершенно невесело смеётся Охотник. — Но и многих наших в том числе. Даук, Чжувон, Хёнбэ — все они были убиты не Потрошителем, а вот этим чудовищем, я, блять, уверен, — и мозг подкидывает воспоминание о трёх изуродованных трупах патрульных Верхнего общества, на днях найденных неподалёку от одной из сеульских баз. У каждого была пробита голова, а происхождение пули местные криминалисты не смогли отследить: если бы у них только был образец из головы Варвара, то вопрос был бы решённым. Однако люди были в прямом смысле обезглавлены с хирургической точностью, и это... так страшно. То, что над ними надругались уже даже после того, как жизнь покинула тело — это ужасно, но также убийца оставил записку. — Нет, я уверен, что это не он, — цыкает Бхувакуль. — Потому что почерк того убийцы я знаю весьма хорошо, но это уже не твоего ума дело. В любом случае, тебе повезло, что я отдал приказ Архангелу и его команде ехать в Пусан: он скоро прибудет на место и заберёт тебя, чтобы оказать медицинскую помощь. Только не сдохни там. Конец связи. Вздохнув, Мью головой прислоняется к старой допотопной трубе на одной из крыш, чтобы, разблокировав свой портативный мобильник, дать возможность бригаде Джебома распознать свою геолокацию — и отключиться от кровопотери. Однако то, о чём он успевает подумать, пронзает душу торжеством мрачным и чёрным: директор Департамента технического развития действительно сказала, что Каратель и Киллер нужны ей живыми, но о качестве поставки не обмолвилась даже и словом. Тому, кто искусно обращается с оружием, ноги не так уж нужны, верно ведь? Да и руки, наверное, тоже, в Сеуле ему найдут занятие поинтереснее, чем пальба из пистолетов сучьего Оружейника. ...— Доложи мне обстановку, Канпимук, — мягко улыбаясь, она смотрит на него по-матерински тепло, но Азарта не обмануть этой прекрасной игрой. Сегодня у него нет настроения отбивать поклоны, поскольку на руках — результат медэкспертизы трёх обезглавленных солдат, которые пали за великое дело, а времени — критически мало, поскольку вот-вот предстоит отправлять новый патруль за тем, кого он считал стопроцентно своим. Однако Конструктор всегда умел удивлять. Впрочем, только дроны зафиксируют сплав, всё будет закончено. Сонян, хозяйка квартиры, уже доложила, что у неё два постояльца: молодой парнишка и мужчина постарше, и по описаниям всё совпадает, а значит, уже совсем скоро. Чимина никто не будет жалеть: не такой уж он больше и ценный игрок, не после того, что Азарт смог разузнать, а выстрелить андроиду в голову с расстояния метра сможет даже младенец, поэтому здесь просчёта быть не должно. — Киллер почти убил Мью, однако добить не дал Потрошитель. Они ушли, но это не так важно, как то, что у меня есть сейчас на руках, — и он кладёт перед своей госпожой стопку бумаг. — Заключения. Ли Даук, Кан Чжувон и Мун Хёнбэ были убиты огнестрельным оружием, однако посмертно им отрезали головы. Зверский, жестокий поступок, и из многих людей и андроидов я знаю только лишь одного, который способен поглумиться над трупами. Конечно, одних догадок здесь недостаточно, — говорит Бхувакуль. — Но головы были сложены вертикальным рядом, будто одна на другую, а в записке было написано: «Кто будет следующим?». Вы знаете, что это значит? — Возможно, я сразу догадалась, Азарт, — качает Уюн головой. — Но я дам тебе возможность поблистать своим разумом, так что давай, покажи доказательства, — быстро кивнув, Канпимук листает бумаги, чтобы найти и другое заключение, старое: — Три года назад Вы отдали Пак Чимину приказ вывести на чистую воду троих пойманных салаг из Нижнего общества: Чхве Ходжуна, Сон Тэуля и Хон Хоняна. Те ни черта не сказали, и Конструктор отрезал им головы самостоятельно, так? — Это ничего не доказывает. — На фотографии-свидетельстве они расположены так же: сверху вниз, вертикальным рядом. Но, да, вы правы, это ничего не доказывает, но если вы включите запись... — и Бхувакуль действительно демонстрирует ей видео, на котором Конструктор, будучи по локоть в крови, устало разгибается в одной из пыточных Верхнего общества, являя обзор на сложённые в вертикальный ряд на полу головы трёх госпредателей, а потом игриво смотрит в камеру и, сморщив нос, с улыбкой произносит, будто дразня будущих зрителей: «Ну, кто будет следующим?». — Не доказывает. Так ведь? — Уже более весомо, но всё ещё спорно, да, — ухмыляется Ванг. — Я знаю, что ты мне дальше покажешь. — На видео её видно плохо, но за столько лет Чимин со многими сфотографировался, — кивает ей Азарт. — И ребята из взводов с готовностью показали мне то, что у них есть. Вот одна из фотографий, моя госпожа, — и опустив глаза, Уюн лишь кивает перед тем, как сказать: — Не держи Конструктора за дурака, Канпимук. Неужели ты думаешь, что он просто так дал тебе возможность сложить два и два? Этим поступком он дал нам ясно понять, что больше не играет за Верхнее общество и андроидов, разве не так? — Тогда к чему вся эта игра? — хмурится генерал, закусив нижнюю губу. — Не понимаю. — Спросишь лично, как предоставится случай, — улыбается ему госпожа директор. — Думаю, это произойдёт совсем скоро.***
— Всегда было интересно, что значит татуировка на твоей шее, — произносит Хосок в рассветном тумане, глядя на Чимина с задумчивостью и не выпуская Юнги из объятий всё ещё. — Три головы сверху вниз, да и ещё и надпись эта дурацкая, «WHO'S NEXT?». Что ты хотел этим сказать? Конструктор на это лишь только смеётся перед тем, как повернуть голову с переднего пассажирского места и, сморщив нос, смотрит ему прямо в глаза с широкой улыбкой. — Фирменный знак. Или дразнилка. Скоро узнаешь, Хосок-а, не переживай.