hans zimmer — time
— Нам-таки придётся дать бой лоб в лоб, — произносит Чимин не без досады в высоком голосе, когда они приземляются неподалёку от места боевых действий. — Что-то у седьмой группы не сработало, и в итоге всё пошло не по плану. Мы в полной пизде, так что усердно молитесь в процессе, котята, если хотите вернуться из этой заварушки живыми. И это вам я говорю. А знаете, почему? Потому что мне страшно пиздец. Но это Хосок уже и без него понял, судя по тому, что они успели увидеть с воздуха, пока Пак был за штурвалом: дым, копоть и всплески пожаров в пролеске — вторая сеульская база не была взорвана, но прямо сейчас местами объята огнём, будучи одной из самых крупнейших. В любом случае, план Тэхёна по расстановке взрывчатки никаким образом не усложнял работу в зависимости от размеров объекта, а само вещество изготавливал лично Чимин: почему что-то пошло не по плану, остаётся загадкой, но у Механика прямо сейчас есть подозрение, что среди седьмой группы затаилась большая подколодная крыса, которая сорвала атаку на одну из стратегически важнейших точек захвата. Суки. Но удивляться не стоит. А вот собраться с духом, чтобы дать бой — вполне себе, потому что выступать придётся изнутри, вырезая всех, кого видишь, и не щадя никого, что займёт время: идею вторичного взрыва отмели, не сговариваясь — есть риск куда больших потерь, однако нет смысла отступать, поскольку оборудование у Верхнего общества лучше. Их всех перебьют. А потому остаётся сражаться, и это настолько дерьмово, насколько они вообще могли встрять. И здесь Чимин прав: всё, что возможно — это только молиться. — Команда Джебома во главе с Канпимуком отправились в Кванджу, но у нас не так много времени, как мне бы того хотелось, — натягивая на лицо маску, отрывисто бросает Тэхён, стоит им в спешке выпрыгнуть из летучки, приземлившись между деревьев. — Как только он поймёт, что меня там нет, прикинуть, где я буду точно, труда не составит, и он придёт сюда. И тогда у нас не останется даже и шанса. А сейчас там, внутри, гибнут люди, которых расстреливают, как крыс. — Сколько на базе человек? — интересуется Юнги без какого-либо страха в хриплом голосе, перезаряжая «Апрель». — Сотня. А нас тридцать семь — и это я не знаю, сколько погибло. База большая, но ворота открыты. Заходить через них всемером мы, конечно же, не будем, — Чонгук, хмыкнув на эти слова, достаёт из кобур «осенние». — Сокджин, ты останешься здесь, — командует Тэхён. — Держись как можно дальше отсюда, но слишком далеко не уходи, — прикинув, Потрошитель отстёгивает с пояса одну из кобур и кидает Учёному вместе с винтовкой, пока все остальные натягивают маски на лица. — Это «Март». У него отдача пиздецовая, но вывихнутые суставы — это не так страшно, как смерть. Используй в крайнем случае и не думая: стреляй по всему, что покажется тебе подозрительным. Остальные — за мной. Разбиваемся в привычные группы: Намджун и Чимин, Юнги и Хосок, я с Чонгуком и... — остановившись на секунду, он оборачивается. — Ради бога, выживите в этой мясорубке. Стреляем на поражение. Пленных не брать. Юнги и Хосок входят в ворота, Намджун и Чимин обходят базу справа, мы слева. Там в стенах есть лестницы, найдите дверь и сбейте с неё замок. — А если сюда нагрянет Уюн? — интересуется Оружейник, переходя на бег. — Мы отступаем немедленно, — рявкает Потрошитель, ускоряясь. — Ни за кем не возвращаясь, никого не ожидая, забывая о том, кто кому кум, а кто любовник. Спасаете жопы, потому что Верхнее общество — это люди. А против андроидов мы таким малым числом точно не выстоим. И вот так начинается ад, где Юнги, коротко сжав его руку, устремляется вперёд, даже не глядя: Хосок, сосредоточившись, припускает следом за ним, разделяя команду, на ходу вытаскивая «Май» и «Июнь», чтобы уже через пару десятков метров увидеть первую фигуру в белом. — Я... — и это, в общем-то, всё, что он успевает сказать, поскольку Каратель, не мешкая, прямо на ходу стреляет без какого-либо промедления, попадая точно в узкое расстояние между чужим воротом и шлемом — и тело падает замертво, даже не успев развернуться в их сторону. — Не парься о моих нежных чувствах, — хмыкает Юнги, подмигивая ему с маской на лице. — Я справлюсь. Знал, на что шёл. — Переживать за тебя это мне не мешает, — отвечает Хосок, не в силах, впрочем, сдержать нежной улыбки, и счастлив видеть такую же в ответ: — Ты не можешь волноваться за меня вечно. Я справлюсь, Хосок-и, — и последнее звучит особенно сладко. — А потом мы вернёмся домой, потому что в убийстве нет ничего сложного. — Да, — кивает Механик, оценивая обстановку взглядом андроида и понимая, что у ворот чисто. — Мы вернёмся домой. Сложного действительно нет. Хотя бы потому, что, влетев на территорию базы, они не видят ничего, кроме пожара и дыма, и слышат лишь отдалённые приглушённые выстрелы, что звучат с такого расстояния глухо. Хосок не герой, но и совсем не дурак: схватив Карателя за руку, несётся в сторону первого же попавшегося здания — и вовремя, потому что то в самое место, где они на мгновение замерли секундой назад, попадает град выстрелов сверху. Нужно снять снайперов. Цыкнув, Механик оценивает местность на максимум, используя все способности робота — и видит сразу троих на расстоянии выстрела. Спрятаться те не успевают: он чертовски хорош в том, что касается скорости, а потому, рявкнув Юнги «Налево на одиннадцать!», снимает обоих двумя выстрелами из обоих стволов, а Мин снимает последнего — третьего. Выдохнуть. — Ещё девяносто семь, да? — нервно фыркнув, интересуется у своего парня Каратель. — Смею думать, что меньше, но, как говорится, оставь надежду всяк сюда входящий, — и это говорит тот, кого в детстве звали этим самым страшным словом на «н». — Не расслабляйся и смотри в оба. Не хочу, чтобы тебя подстрелили. — Не подстрелят, надеюсь, — вздыхает Каратель, осторожно высовывая свой нос из-за угла и, прицеливаясь, снова стреляет. — Предполагаю, что теперь девяносто шесть. — Рекорды по убийствам — это такое себе, — замечает Хосок. — Да, не нашего рода хобби. Я бы предпочёл ставить с тобой рекорды по оргазмам, но, видимо, не в эту смену, — и Механик негромко смеётся... А потом происходит самое страшное. Потому что, прислушавшись, он слышит звук стремительно вращающихся лопастей, а, подняв голову, видит три вертолёта, с витиеватой «D» по бокам, что означает одно — и это пиздец. Это такой пиздец, что даже не хочется жить, но Уюн Ванг негде сесть здесь, а это значит, что их будут расстреливать сверху? — Это она, — внезапно негромко и ровно говорит ему любовь всей его жизни. — И мне стоит думать, что она знает, что мы с Чонгуком здесь тоже. — Скорее всего, но не доказано, — камеры. Чёрт возьми, блядские камеры по периметру базы и по территории рядом, которые никто не смог вывести из строя в силу того, что план провалился. Едва ли нужно так много времени, чтобы на вертолётах добраться из Сеула на базу под номером два — второй по расстоянию от самого блядского города. Добраться, чтобы забрать тех единственных, кто останавливает тебя от полного уничтожения оппозиционного общества. Дальше уже всё равно — останутся только враги. — Но она точно не знает, кто из них я, а мы точно не знаем, что это андроиды, а не попытка запугивания, так что операцию стоит продолжить? — неуверенно тянет Юнги, глядя на экран телефона. — От Тэхёна вестей нет и... — Нижнее общество, с вами на связи директор Департамента технического развития Уюн Ванг. Сдайтесь или база будет уничтожена, — раздаётся механический голос из динамиков над их головами. — В случае отсутствия сопротивления власти каждый из вас будет помилован и «эволюционирован» в высший вид. Нижнее общество, с вами на связи директор Департамента технического развития Уюн Ванг. Сдайте оружие. — Мы отступаем, — цыкает Хосок, дёргая застывшего Юнги за рукав. — Бегом! И он ошибался, когда думал, что появление вертолётов с андроидами будет самым страшным, что он успеет увидеть сегодня, потому что то, что происходит уже спустя мгновение, можно характеризовать словом «ад», ведь в одну секунду Механик слышит резкий свист пули, а в следующую понимает, что Юнги перед ним... замирает, глаза распахнув и слегка приоткрыв свои невозможные губы. — Нет, — это первое, что срывается с губ, а Каратель, странно булькнув, оседает на землю с раной в спине. — Нет, сука, нет! — вскинуть голову, увидеть эту ебучую тварь на одной из стен, что ещё не успела спрятаться после такого страшного выстрела, и пустить в неё сразу две пули, чтоб упасть на колени рядом с единственным, кто имеет значение, и сорвать с него маску сразу после того, как убийца из Верхних там, наверху, валится замертво. Откинуть пистолеты к чёртовой матери, туда, далеко, потому что нахуй их — он сейчас совершенно не думает. Притянуть к себе ближе. Прижать к себе, подтянув на колени. И не верить, не верить, не верить. — Нет... — оседает на нёбе затхлым осадком, и весь мир сужается лишь только до одной точки в пространстве: почему-то на проколотом ухе, Хосок и сам не знает, почему именно тут. Возможно, потому что это место осталось единственным незапятнанным кровью, которой у него давно уже нет: тёплой, пачкающей, той самой, что, он ощущает, он видит стекает по его длинным пальцам, пропитывает обильно и быстро одежду. Шум вертолётов, который до этого оглушал и заставлял всё вокруг дребезжать, тоже затих: по крайней мере, сейчас он ощущает, как отчётливо бьётся в сознании отрицание факта того, что он сейчас лежит у него на коленях и умирает. Умирает. Юнги. — Нет-нет-нет, сука, блять, нет! — ухо проколотое. Если смотреть на него, то можно подумать, что Каратель просто уснул. Уснул у него на коленях посреди этого ада, где демоны танцуют свои грязные танцы, а эмоции душат, несмотря на то, что делать вдохи необязательно. Хосок сейчас по привычке вот-вот отхватит гипервентиляцию лёгких, просто лишь от того, что ещё немного — и умом тронется. Он и без того потерял, сука, так много: он не может ещё и его отпустить — он пережил столько дерьма, невозможно представить, за что судьба отнимает сейчас последние вздохи. — Юнги-я! — и Чон изо всех сил к себе прижимает, ране на этой сильной спине не позволяет кровоточить слишком сильно. — Пожалуйста, Юнги-я, не бросай... — хрипло, надрывом и поцелуем — в макушку голубого оттенка. — Не бросай меня. Давай ты будешь жить, Юнги-я? Прошу тебя. Давай будешь жить? Ради меня? Ради себя? Ради того, что есть между нами? Помнишь, я говорил тебе, что это не совокупность кодов и не программа? Помнишь, я говорил тебе, что ты делаешь меня человеком? — и в глазах щиплет. Странно, ведь он не может этого чувствовать, а случается совершенно иначе, полузабыто, и оттого — больнее в миллионы тысяч грёбанных раз. Чёртов Чимин и его рецепторы, в аду им гореть, как сейчас Механик горит. — Давай мы вместе будем людьми, Юнги-я? — Нижнее общество, с вами на связи директор Департамента технического развития Уюн Ванг. Сдайтесь или база будет уничтожена. В случае отсутствия сопротивления власти каждый из вас будет помилован и «эволюционирован» в высший вид. Нижнее общество, с вами на связи директор Департамента технического развития Уюн Ванг. Сдайте оружие. Вертолёты над головами шумят. Небо серое, будто свинцом налитое, давит на голову, но всё, что может делать Механик — это шептать в это ухо негромкое: «Пожалуйста, не оставляй меня, Мин чёртов Юнги, ты не можешь». — Ты не можешь так просто сдаться ведь, да? — Костлявая не сможет тебя забрать, верно же? Ты же такой до ужаса сильный. Ты же такой, чёрт возьми, мой. — Пере... — доносится хриплое, тихое. — ...верни меня, Хо, — и, вздрогнув, Механик осторожно, стараясь не потревожить его лишний раз, исполняет эту слабую просьбу: и чувствует прозрачные слёзы, что срываются с глаз по щекам, когда видит испачканное в крови лицо и глаза тёмно-карие, из которых вместе с грёбанной кровью из раны жизнь утекает. — Я люблю тебя, ладно? — почти неслышно шепчет Юнги. — Я так сильно люблю тебя. Ты же... — и кашляет. — Ты же помнишь, да? — Ты не умрёшь, я тебе обещаю, я... — Я умру, — мягко улыбается Мин, глядя ему прямо в глаза, — совсем-совсем скоро — себе хоть не лги. Просто побудь со мной... немного. Окей? Я хочу, чтобы последним, что я увижу при жизни, было твоё лицо, — и выдыхает прерывисто. — Только твоё. Он белеет стремительно — невозможно стремительно, и Хосок не может просто вот так вот исполнить приказ спасать свою задницу, потому что он здесь и он умирает.«— Я обещаю тебе, Юнги-я, что в один день мы с тобой уедем далеко-далеко ото всех. И не будем думать ни об одном из этих грёбанных обществ, ни об андроидах, ни о том, что где-то здесь наши лучшие друзья разрушают друг друга. Устроим себе передышку, давай? Будем только друг для друга, устроим свой маленький рай для двоих». «Спасибо. За то, что пытаешься сделать меня самым счастливым». «Хосок-а, когда ты меня обнимаешь, мне изнутри очень тепло».
И то, что приходит Механику в голову, оно... бьёт. Бьёт в голову, в место, где когда-то сердце отбило своё, и Чон, прижимая его к себе изо всех грёбанных сил, лишь выдыхает, чтобы сказать коротко: — Ты не умрёшь. Не в мою смену, Каратель. Да и твоя ещё не закончилась. — Хосок?.. То, что он собирается сделать — самоубийство. И глупость. Вряд ли поможет, скорее всего, не сработает, но он попытается. Не может не, верно? Пусть в чудеса и не верит. Но вдруг это тот самый момент?«— Я в восхищении. И даже ему немного завидую. — Почему? — Потому что меня никто никогда не любил так, как ты его любишь. Даже не буду интересоваться, умрёшь ли ты для того, чтобы дать ему шанс пожить за двоих, потому что ответ кажется мне очевидным. Или же нет. Ты не в том положении, когда у тебя есть право выбора, жить тебе или же умереть, ведь так? Хотя, с другой стороны, в стрессовых ситуациях мы не думаем о великих целях для человечества. Важны только мы сами и дорогие нам люди, верно же?»
То, что собирается сделать Хосок, он же Механик — это самоубийство. Но он действительно не в том положении, чтобы задумываться. Давно не в том положении, когда судьба человечества реально имеет значение. — Ты хотела его?! — вскинув лицо к серому небу, туда, к вертолётам, орёт во всю мощь своих неживых лёгких. — Забирай! Слышишь меня?! Забирай его, делай, что хочешь, только сохрани ему жизнь! Спаси его, чёрт возьми, ты же хотела забрать его у меня! — Хосок, не смей, ты не... — «отдашь меня ей», наверняка хочет сказать, но когда Механик слушал Карателя? Верно, совсем никогда. — Забирай, Уюн Ванг! — кричит Хосок в небо, глядя на вертолёты. — Он умрёт без тебя! Сотри меня из его головы. Сделай его для себя лучшим мужем, партнёром, кем хочешь — но жизнь сохрани. Любую, чёрт побери, один Чон Хосок сейчас согласен на всё, потому только так Мин Юнги сможет получить второй шанс. — Я не хочу... без тебя... — раздаётся совсем угасающее. — А я без тебя не смогу! — рявкает, игнорируя бегущие по щекам прозрачные слёзы. — Никогда не смогу! — Она убьёт тебя... — Пусть! Зато ты будешь жить! — и ахает, видя, что два вертолёта начинают снижение. Опускается прямо в нескольких метрах — по лицу бьёт порывами ветра, которых он даже не чувствует, дверь открывается быстро, и из неё выпрыгивает двое андроидов вместе с носилками. — Не отдавай меня, — просит Юнги, глядя аккурат в душу, а не прямо в глаза. — Пожалуйста, не отдавай. — Я люблю тебя, — шепчет Хосок. — Больше всех, кого когда-либо любил. Не осуждай меня, Мин. — Она убьёт тебя! — Поверь, на это тебе скоро будет плевать. А остальное неважно, — и руки свои размыкает, позволяя людям Уюн осторожно забрать из кольца рук самое ценное. То, к чему больше не прикоснётся. И это, наверное, правильно. И, глядя на то, как его заносят в кабину, Хосок не сожалеет, но умирает внутри. Снова. Опять. И сейчас умрёт окончательно, пусть — зато он будет жить. Она выходит из кабины в тот самый момент, когда он в ней скрывается. Вертолёт поднимается, оставляя их вдвоём, где он сидит на земле в окровавленных шмотках, а она всё так же юна и прекрасна, как чёртова принцесса возмездия. Тёмные длинные волосы, лицо нежное, фактически детское — Уюн Ванг и «эволюционировала», когда ей было в районе семнадцати. Та, что пережила смерть родителей. Та, что убила в душе горечь по расставанию с тем, кого младшим братом считала, и с тем, кого любила в своей жизни больше всего. Та, что поднялась с самых низов. Та, что собственноручно уничтожила старшего брата, потому что сочла его слабым — и была права, в принципе. Как там Чимин пересказывал? Ах, точно: Юнги. Всегда только Юнги. Так она, кажется, сказала тому, кто без неё пополам разломился, а через несколько дней уничтожила всё, что было им дорого, включая то, что осталось от её прошлой жизни? Она идёт медленно. Полы белого платья развеваются от невыносимого ветра, когда первый вертолёт начинает взлетать — Хосок видит кобуру в разрезе, и всё равно находит её невыносимо прекрасной. У малолетнего Мин Юнги не было шанса. Ни у кого, кажется, его не может и быть, когда речь идёт об Уюн Ванг. Действительно, ангел возмездия. — Каково это — всё потерять? — интересуется он, когда она подходит вплотную. — А потом — понять, что то, что было потерянным, больше в тебе не нуждается? — Язви, — и она улыбается совершенно по-доброму. Ангел, он уже говорил? — У тебя есть право на это. Ты любил его. — Я люблю его, — поправляет Механик, глядя ей прямо в глаза. — Может, и так. Не твоя вина, что я тоже, — и она слегка наклоняется, чтобы вытащить из кобуры пистолет. — Но жертвенность не оценить не могу. Умрёшь, как герой, пусть ты и жалкий предатель своего государства. — Я многих предавал в этой жизни, Уюн, — и он улыбается мягко, встречая смерть со спокойствием. — Но не твоего бывшего парня и свои чувства к нему, — и прикрывает глаза, когда чувствует дуло, прижатое прямо ко лбу. Аккурат напротив его карты памяти, да? Ведь это единственный способ, чтобы уничтожить андроида. — Я надеюсь, вы успеете улучшить его, — шепчет он. — Должны успеть, Ванг, — и ухмыляется криво. — Ведь тогда я встречусь с ним снова. Пусть и в Аду. — Ад опустел. Все демоны здесь. Прощай, Чон Хосок. — А я отвечу: до скорой встречи. Будем с тобой заселять его заново. Последнее, что он слышит — разумеется, выстрел. И Хосоку не больно. Ведь он андроид. Как говорят, они такого не чувствуют.hans zimmer — paradox