ursine vulpine, annaca — wicked game
Открыть глаза тяжело: всё будто напоминает грёбанный вакуум, даже уши заложены, а во рту пересохло до страшного; голова деревянная и тупо болит в районе висков и затылка, будто он бился ей обо что-то негостеприимное твёрдое. Мысли похожи на вату: всё, словно в тумане, веки совсем неподъёмные, а тело, несмотря на то, что он, очевидно, был без сознания, крутит и ломит от перенапряжения. Эмоций нет от слова совсем: они будто бы разом потухли, а слабость по мышцам раздражает, нет, злит, но не так сильно, как слабость рассудка, потому что он, видимо, решил, что с него, сука, хватит. Открыть глаза тяжело. Но Чонгук это делает. Молча, даже не застонав от бессилия, он размыкает свинцовые веки, вдыхая прерывисто, мелко — не полной грудью. И внезапно видит над собой чужое лицо: вид у Тэхёна адски взволнованный, но напряжение сменяется вдруг облегчением, когда он понимает, что взгляд Киллера на нём, наконец, сфокусировался. А после по чужому выражению сквозит та самая тень, которую Чон так хорошо знает — он видел её на лице своего лучшего друга много лет кряду, и значит она простейший вопрос: ебанёт или нет. — Тебе нужно попить, — говорит ему Потрошитель, исчезая из поля зрения, и как-то... плевать. Потому что Чонгук не привык к тому, чтобы за ним как-то ухаживали, не привык испытывать слабость подле того, кто его провоцировал большое количество времени, и сейчас ощущает, скорей, дискомфорт, нежели готовность дать о себе позаботиться. И именно по этой причине, когда Тэхён подносит к его губам прозрачный стакан, Киллер пытается сесть. Однако же тщетно, и Ким, вздохнув, поясняет: — Ты не сможешь. Джин тебе вколол много чего, а потом подключил к этой штуке, — повернув голову, Чонгук замечает установленную рядом с кроватью систему, которая кормит его вены чем-то, ему неизвестным. И спальню тоже вдруг узнаёт: кремово-белая в доме покойного Варвара, та самая, где они имели честь развлекаться перед тем, как вся их жизнь окончательно пошла по пизде. — Тебе нельзя пока двигаться. Нервный срыв, истощение, шок и прочее, прочее, прочее, — вздохнув, Потрошитель осторожно приподнимает чужую чугунную голову, поднося стакан к пересохшим губам. Чонгук отворачивается, и даже эта попытка сопротивления выглядит жалко. Не потому, что Тэхён андроид, что априори сильнее, а потому что сейчас Киллер напоминает себе слизняка без эмоций, который, кажется, не совсем понимает, на кой чёрт всё ещё дышит. И ему бы на себя разозлиться такого — ему бы хоть как-нибудь вспыхнуть, а не выходит. Всё, что осталось — наблюдать только за движением невнятной прозрачной херни, что течёт ему в вены по трубке капельницы. — Ну, не упрямься. Это говно пиздец, как сильно сушит, так сказал Джин. Так что тебе нужно попить, — и Ким снова упрямо поворачивает к себе чужое лицо, стоя на кровати коленями. — Мелкими глотками только, идёт? Не спеши. — Зачем? — это вырывается хриплым карканьем. Чонгук подозревает, что ему укололи сильное успокоительное, может быть, даже транквилизатор, и именно по этой причине пока что эмоциональный фон блёклый, серый и ровный. Он даже боли от потери Юнги сейчас абсолютно не чувствует — только опустошение, безжизненность и дыру в груди, которая сквозит диким холодом. — Ты о чём? — уточняет Потрошитель только лишь после того, как Чон делает первый мелкий глоток: прозрачные капли стекают изо рта на подбородок, и Ким ему их бережно утирает забитыми татуировками пальцами. — Зачем ты со мной нянчишься? — едва слышно поясняет Чонгук. Тэхён на это только вздыхает, чтобы поднять глаза, в которых... так много читается, на самом-то деле, будто он не машина, а действительно живой человек из плоти и крови, жизнь которого тоже переломилась и рухнула. Хотя, наверное, оно так и есть: Чон плохо помнит момент своей вспышки истерики из-за потери Юнги, но вес Потрошителя на себе будто бы до сих пор ощущает. И плач его врывается в память урывками, яркими, но местами, конечно же, смутными. Ким Тэхён, Потрошитель, лидер Нижнего общества, оппозиционер и убийца, рыдал из-за одного Чон Чонгука у всех на глазах, криком обещая тому никогда не бросать и всегда быть с ним рядом. — Потому что обещал тебе, разве не так? — здесь и сейчас с мягкой улыбкой говорит ему, снова бегло утирая чужой рот подушечкой пальца и отставляя на прикроватную тумбочку стеклянный стакан. Очень нежный прямо сейчас и смотрит заботливо — если бы Чонгук не был под коктейлем из непонятно чего, он бы напрягся, наверное. Но эмоциональный фон всё ещё ровен, в душе нет ничего, что ощущалось бы отлично от опустошения, и по этой причине он, наверное, скорее для галочки задаёт новый вопрос: — А зачем обещал? Тэхён, подавшийся было вперёд, вдруг замирает, глядя ему прямо в лицо. Даже рот слегка приоткрылся — это уточнение действительно застаёт Потрошителя прямо врасплох. Ровно настолько, что он вынужден выдохнуть коротко (опять по привычке) и закусить губу перед тем, как дать свой ответ, что звучит крайне неуверенной нотой: — Потому что мне не плевать? — Почему не плевать? — надо будет спросить у Учёного, что за говно он подмешал ему в капельницу: глаза снова становятся резко тяжёлыми — стоит только сделать пару глотков, как вновь начинает клонить в блядский сон. — Я думал, для тебя очевидна причина, — отвечает Ким, ложась рядом с ним. — Разве нет? — Нет. — Хорошо, тогда я повторюсь: потому что у меня к тебе чувства. Так лучше? — Но ты же... — едва ворочая языком, на грани сознания начинает Чонгук, — ...ты же от меня ответа никогда не дождёшься. — Я над этим невластен, — уже засыпая, слышит негромкое: — Но пока я тебе нужен, я буду рядом. — А если я скажу, что не нужен? — То это будет враньё. Спи, Чон. Тебе нужно хорошо отдохнуть для того, чтобы Сокджин прекратил тебя пичкать лекарствами: он сказал, что они и без того очень вредные и тебе с твоей эпилепсией их лучше принимать в крайнем случае. Спи, а я буду здесь и без крайней необходимости никуда от тебя не уйду. Хорошо? — А что за необходимость? — это капризно и жалко звучит. То, как Киллер пытается бороться со сном, выглядит так же, но он ничего не может поделать с собой, потому что его сердце чувствует, что происходит что-то... новое. Не такое, как раньше. Не зря же он именно в этой кровати, а не где-то ещё. — Ребята почти всё перевезут из хижины сюда. В округе Сеула пока что оставаться опасно. Ты даже не заметишь, что меня тут не будет, я обещаю, но как только я проверю оборудование, то вернусь сюда и буду ждать тебя тут. И Чонгук позволяет отпустить ситуацию. О том, что он чувствует по отношению ко всему приблизительно, он подумает позже: лекарства внутри диктуют ему свои правила, и бороться с ними, кажется, всё-таки до конца бесполезно. А потому — закрывает глаза, позволяя Тэхёну себя даже осторожно обнять. А последнее, о чём успевает подумать, так это о запахе. У Потрошителя, несмотря на то, что он всё же андроид, всё-таки есть свой аромат тела, который Киллер находит весьма привлекательным.***
Тэхён чувствует себя отвратительно в тот самый момент, когда Хосок со стеклянным взглядом в карих глазах проходит мимо него в сторону одной из летучек, ни с кем не здороваясь и ни о чём не заговаривая. Молча садится в кабину, сфокусировавшись на точке перед собой и не высказывая поддержку ни раненому Намджуну, ни уставшему Джину, который, как выяснилось, отбился от семерых Верхних в одиночестве, ни предложив помощи Тэхёну, который размещает потерявшего сознание Чонгука в соседней кабине. Даже Чимина не благодарит за спасение, просто, замерев, смотрит в одно место на приборной панели и не выражая лицом каких-либо эмоций. — Не трогай его, — говорит Оружейник своему второму лучшему другу. — Садись в кабину под управлением Чимина. Прости, Тэ, но сейчас ему нужен не ты. «Потому что все мы помним, как ты отзывался о том, кого он любил. Того, кого больше нет», — остаётся невысказанным. И Потрошитель, вздохнув, смотрит своему хёну прямо в глаза, чтобы негромко заметить: — Я хочу измениться. Я думаю, я уже изменился. — И это прекрасно. Но Хосок — это не та высота, с которой тебе нужно начать, — и Ким-старший кивает в сторону черноволосой макушки в иллюминаторе. — Иди к Чонгуку и будь с ним. Механика я возьму на себя, а если ты пообещаешь мне не козлить, то я даже постараюсь его подготовить к тому, что ты хочешь с ним помириться. Ты хочешь? И Тэхён не задумывается. Вовсе не потому, что ему становится страшно за то, что он должен будет по-своему вдруг унизиться, нет — эту мысль он отметает немедленно, потому что сейчас как никогда понимает одну простейшую истину. В дружбе — в настоящей, той, где люди друг друга поддерживают, превозмогая преграды и сложности — понятию унижения места нет и его быть не может. Только взаимодействие, только равенство и только поддержка — всё то, что давал ему Хосок все эти годы, и всё то, что Потрошитель принимал как само собой разумеющееся. Тэхён не задумывается, потому что ощущает целый калейдоскоп разных эмоций, где смешалось и понимание своего мудачизма, и уважение к окружающим его людям, и понимание чужих чувств. Да, запоздало. Да, он понимает, что объективно шанса он не заслуживает. Но он не бросит пытаться, показывая Хосоку теперь, как же тот ему дорог. И поэтому он чувствует себя отвратительно, когда, кивнув, уходит в летучку, за штурвалом которой разместился Чимин. Вовсе не потому, что Хосоку нужен Намджун, а не он, а от понимания, что это он, будучи эгоистичным ребёнком, довёл до такого — до невозможности быть рядом с самым близким, родным и любимым. Легче ему не становится, когда летучка под управлением Сокджина меняет свой курс, а тот вызывается взять байк на прицеп машины Юнги, пока Намджун будет оказывать Механику ту немую поддержку, в которой тот так остро нуждается, пусть это ему сейчас ни хрена не поможет, а Чимин с Тэхёном осторожно разместят в доме Варвара — их новой базе — Чонгука, которому в себя лучше не приходить ближайшие часов пять, если честно. И эти пять часов, они самые скотские, потому что они Киллера моют от грязи и копоти, а потом сами по очереди смывают с себя остатки трагической миссии, посменно дежуря возле кремово-белой постели, на которую положили свою ценную ношу. — Вот он, — говорит Чимин после, заходя обратно в спальню Тэхёна с Чонгуком в одном нижнем белье после того, как снова меняет себе что аккумулятор, что кожный покров на голове и по телу, цыкая на то, что некоторые татуировки канули в лету, — не оправится. — Да, знаю, — эхом отвечает ему Потрошитель, сжимая чужую руку в своей и не отрывая глаз от чужого лица. Чонгук сейчас, как и Хосок до, выглядит расслабленным и едва не блаженным: да, бледный, да, с синяками под веками, но он крепко спит, пусть и вызван этот сон медикаментами — сейчас ему как никогда лучше просто впасть в забытье, пока его подсознание будет пытаться справиться с шоком. — Что будешь с ним делать? — интересуется Конструктор, садясь на кровать у ног Киллера. — Любить, я полагаю, — блёкло отвечает Тэхён, впитывая взглядом уже такие знакомые черты. — Любовь не лечит, Ким, особенно, когда она невзаимная. — Знаю. Но это всё, что я могу ему дать. Я обещал ему быть с ним рядом — я буду. Буду стараться поддерживать и следить за тем, чтобы не натворил глупостей. Хотя мы все знаем Чонгука: если ему очень захочется, он заставит Ад нахер замёрзнуть. — Он будет искать отмщения и, возможно, погибнет в процессе, — замечает Пак совершенно негромко. — И что тогда с тобой будет? — Продолжу жить. За двоих, — отвечает ему Потрошитель. — У меня выбора-то и особого нет. То, что мне будет больно, не значит, что я должен как-то отступить от нашего дела. Хочется мне это признавать или нет, но я в куда худшем положении, чем все вы, поскольку я лидер лидеров, а у таких право на ошибку отсутствует. Значит, мне нужно будет превозмогать себя впредь. Быть разумнее. Стараться слышать тех, кто меня окружает. Быть... человечнее, — и негромко смеётся. — Хочу сказать каламбур. — Валяй. — Вы же не роботы, — и Конструктор прыскает себе в кулак перед тем, как ответить: — Тоже верно подмечено. Мы не роботы. И, наверное, жаль, что так, — и, вздохнув по привычке, оглаживает чонгукову ногу. — Бедный, блять, парень. Как же я ему не завидую. И тебе, кстати, тоже. — Почему? — Когда ему снесёт башню, ты должен быть рядом. И ты должен понимать, что, зная его... особенный норов, может возникнуть момент, когда придётся выбирать между всем и ним. Что ты выберешь, а? — Ты мне не нравишься, — невесело смеётся Тэхён. — Слишком умный. Почему ты, кстати, не сказал нам, что переставил всем карты? — Потому что вы ёбнутые. А если бы вы узнали, что можно не беречь свои головы, стали бы вести себя ещё хуже. Такое вызвало бы подозрение. — Логично. — Конечно логично. Я же злой гений. Забыл? — и, вздохнув, поднимается. — Ладно. Как бы грустно то ни было, но тебе предстоит слишком много работы с этим парнишкой. Каратель в своё время не сломался, потому что Чонгук был для него психологическим якорем, а позже он получил и второй, а вот у самого Чонгука, увы, ни хрена нет чего-то подобного. Ты им, — и смотрит с сочувствием, — так и не стал. Вернее, приложил все усилия, чтобы не стать никогда. — Я уже говорил, что ты мне не нравишься, потому что ты слишком умный, ведь так? — невесело усмехнувшись, произносит Тэхён, скользя взглядом по расслабленному лицу Киллера, чтоб, не удержавшись, осторожно убрать со лба чужую влажную прядь чёрного цвета. — Никогда не поздно исправиться и приложить усилия для того, чтобы спасти то, что попытался разрушить, — замечает Конструктор с мягкостью в голосе. — Это касается не только малыша Гукки, как ты понимаешь. Ты хочешь стараться. Теперь. Это по тебе очень видно, так что, думаю, Хосок это оценит, просто чуть позже, когда немного придёт в себя после потери. Вот чего я реально боюсь, так это того, что он будет делать глупости, — и пожав плечами, идёт в сторону двери. — Хорошо, что у него есть Намджун. Вы втроём, будто семья. Цени, пока можешь. И делай выводы, — и, улыбнувшись мягко, Пак идёт в сторону выхода, а Тэхён продолжает смотреть ему вслед немного задумчиво, тщательно взвешивая то, что он хочет сказать. Потому что действительно хочет, не под натиском обстоятельств, а просто вот так, в спокойной обстановке, потому что они с этим парнем пережили уже столько дерьма, что почти что сроднились, и было бы глупо отрицать очевидное: — Эй, Чимин, — произносит он немного неловко. Когда ребёнок учится ходить, он не может начать бежать сразу — только после того, как будет уверенно держаться на ножках. И по этой причине Тэхён сейчас осторожный: он держится ещё откровенно неловко. Но пытается хотя бы просто шагать. — Что такое? — повернувшись, вскидывает бровь тот в ответ. — Ты тоже. — Я тоже что? — Ты тоже мне, будто семья, — сконфуженно говорит Потрошитель, отводя взгляд, потому что на лице Конструктора застывает такая искренняя эмоция недоумения, нет, даже шока, что смотреть на это становится до откровенного стрёмно. — И ты мне, будто семья, Тэтэ, — мягко произносит Чимин. — Та, которой у меня толком и не было. И после этого выходит за дверь, оставляя его позаботиться об ещё одном её члене, которому значимость в тэхёновой жизни ещё предстоит доказать. — Теперь я понимаю, о чём ты мне говорил. Я хочу шанс, Чонгук-а, — шепчет негромко, касаясь чужого лица, — не быть партнёром, так быть просто рядом. Идёт?