***
linkin park — what i've done
Тэхён слишком часто задаётся вопросом, что ему предстоит делать сейчас, пока Нижнее общество всё ещё зализывает глубокие раны после самой масштабной кампании за всё время существования оппозиции в принципе. Как правило, он снова и снова связывается с контрабандистами, силясь увеличить поставки оружия и деталей для его сборки: Намджун не скупится выкатывать ему целые списки того, что ему необходимо прямо сейчас, и чем плотнее Потрошитель увязает в этой тыловой работе, тем больше порой проклинает Чонгука и его больную башку за то, что тот разбил машину Юнги. На вопрос к Хосоку с Чимином о том, можно ли восстановить джип хоть когда-то, те только пожали плечами, после чего подвергли тачку анализу и выкатили ещё два огромных списка того, что нужно сменить. И в этом не было проблемы, окей — Тэхён, ощущая себя кем-то сродни смеси экономки с бухгалтером, быстро восстановил старый контакт с чёрным рынком Сеула через Сокджина, у которого там в ипостаси Учёного уже было достаточно наработанных связей, но к чему не был готов, так это услышать: «Пока у нас нет того, что Вы ищите. Но как только появится, мы сообщим». Но даже не в этом был весь пиздец ситуации. По сути, единственный, кто ещё может относительно безопасно водить байк и таскать их от точки до точки — это Чонгук, потому что Сокджин за рулём мотика никогда не сидел, а отряду Джебома вообще воспрещается покидать территорию, напичканную Цвергпинчерами одного безумного гения, который из подвальных помещений и носа не кажет. И вот здесь уже есть проблемы, поскольку относительно безопасное передвижение с Чонгуком-водителем не характеризуется положительным оттенком наречия: последнее время Киллер предстаёт в двух состояниях — бесконтрольной агрессии или же под ебичейским кайфом, шмыгая носом и вызывая у всех присутствующих панику своим состоянием. На прошлой неделе Намджун пытался воззвать к его здравому смыслу, объясняя, что таким своим поведением Чонгук подвергает команду опасности. Что себя гробит заживо, напоминает, что его сердце не вечное, а живое, вполне себе человеческое — и ему как эпилептику вообще нужно держать себя в норме и тонусе, а не нюхать амфетамин с кокаином. Чонгук в тот момент был на отходах. Поэтому послал его нахуй. Так и сказал: «Катись нахуй, Намджун, пока я не прострелил тебе коленную чашечку», и в конфликт сразу же вмешался Чимин, который становится поистине бешеным только в двух случаях — когда Чонгук ведёт себя, как мудак, и когда кто-то хамит его бойфренду, а тут сами звёзды сложились таким чудеснейшим образом, чтобы Киллер получил еблом по столу. В прямом смысле: Конструктор не из тех сладких мамочек, которые садятся и объясняют дитю нерадивому, где именно оно проебалось, и по этой причине просто схватил Чонгука за патлы сразу же после угрозы и охуенно приложил того лицом о поверхность журнального столика. Нос хрустнул, кровь полилась, Пак ударил ещё пару раз — по его словам, для профилактики, и ситуация разгорелась нихуёвым коктейлем, в процессе которого Чонгука опять перекрыло и он орал, как ебанутый, что прострелит Конструктору каждую часть его тела в поисках такой тщательно скрытой внутри него карты памяти. Он действительно достал пистолет. Но воспользоваться им не успел, потому что карма работает быстро, а Сокджин делает отправляющий поспать укол в шею быстрее. После этого случая у Чонгука за семь дней случилось четыре припадка. Тэхён сидел с ним каждый грёбанный раз, уже не зная, что ему с собой делать, потому что ощущение складывалось, будто с каждым разом Чон всё больше и больше терял от себя человеческого: глаза становились злее, слова били громче, больнее, движения в какой-то момент стали резкими, обрывочными и местами весьма бесконтрольными. Это был тот самый переломный момент, когда Потрошитель как никогда ясно вспоминал добрым (без шуток) словом Карателя и один из немногих их диалогов, которые можно было назвать конструктивными.«— Не делай этого, Ким.
— Чего именно?
— Не буди его Киллера. Чонгук не зря сидит на таблетках. У него реально проблемы. Ты не догадываешься, какого масштаба, а вот я его много лет уже знаю — ничего, кроме страха и бед, его поведение нам не принесёт».
Как же ты, Каратель, был прав. Тэхён, который, как нянька, суёт непокорному ребёнку в рот таблетки каждый грёбанный день, сейчас так хорошо понимает всю твою гиперопеку: если раньше этот парень был ершистым, то сейчас попросту неадекватный, но обладает, видимо, каким-то подобием магнетизма, которое заставляет к нему противоположным полюсом быть расположенным. Он держит подле себя, от него не отвертеться, он как губительный яд и вместе с тем — панацея. Вызывает зависимость, но помогает почувствовать себя абсолютно свободным. Его удары больнее всего, но момент, когда он ластится, жмурится и позволяет себе быть открытым, облегчает любые страдания. Все четыре припадка Тэхён его к себе прижимает. И каждый раз, когда у Чонгука после них нет никаких сил, когда он бледный, потный, разбитый, разрушенный, Потрошитель находится рядом — ни за что не уходит, поит водой, а в голове набатом упорное: «Это я виноват, я виноват, я виноват». Ты виноват, Ким Тэхён. Смирись с этим, прими эту данность — и начинай работать с тем, что имеешь, потому что другого выхода нет. Не сажать же на цепь, он же не вещь, не игрушка, а один из, мать его, лидеров Нижнего общества, которому не посчастливилось испытать на себе ощущение кризиса личности. Сильного кризиса. Но, чёрт, как же он прижимается к Потрошителю во всей своей слабости. И по утрам злится сам на себя — психует, летит мебель, гремит гром эмоций, бьют по ушам крики: «Не трогай меня!» и «Не прикасайся!», чтоб «Мне это не нужно!», а в глазах — ярость вперемешку с испугом. Чонгук от Тэхёна к концу этой недели шарахается, как от прокажённого: даже белеет лицом, смаргивает только известное ему одному наваждение, а Потрошитель себе запрещает даже надеяться. Чонгук — наркоман с ментальным расколом, его шатает, как тонкое деревце в бурю, сегодня один, а завтра — другой, но только одно в нём неизменно: жажда отомстить за Юнги. Чонгук давным-давно не маленький мальчик. Но это вовсе не значит, что когда он уходит, Ким не может найти себе места, и потому проводит остаток времени рядом со своим лучшим другом, с которым теперь пытается всё наверстать, не допустить больше боли и отсутствия взаимной поддержки. И Хосок ему молча благодарен за это, пусть головы и не поднимает, ни с кем не общается — не до проблем ему внешнего мира, он их даже полномасштабно не знает, потому что Киллер к нему спускается здоровым, чистеньким, свеженьким и умеет вести диалог, пусть это лишь маска. Один раз — день на четвёртый — Тэхён просит Хосока попробовать вовлечь Чонгука в создание программы, которая могла бы вернуть им Юнги. Но Механик только головой качает, выражая бесполезность этой идеи, перед тем, как ответить: — Я с ним говорил. Он не верит, что это возможно. Понимаешь, в чём разница? Я верю в то, что прежний Юнги сможет быть со мной, пусть теперь у него другое тело и в запасе всё время мира, а Чонгук считает, что, став андроидом, он так или иначе себя потерял. — Но он же нормально относится к нам. Ко мне, к тебе и даже к Чимину. Они постоянно куда-то мотаются, хотя накануне сцепились. Чимин ему нос разбил. — Давно просился, раз так, — пожимает плечами Хосок. — Но не говори мне, что ты не думал о возможных причинах принятия Чонгуком нас всех. Он ведь с нами-людьми не был знаком. Он не знает, какими мы были — я и сам за это время уже слегка подзабыл, чем именно тот Хосок отличался от нынешнего. Андроиды для него всё ещё враги номер один. И всегда, к сожалению, будут, — и, помолчав, друг губы кривит в грустной усмешке: — Он совсем плох, я угадал? — С чего ты взял? — По глазам твоим вижу. Только его поведение может так сильно тебя зацепить. И после этого они долго молчат: Механик вновь безмолвно его понимает, позволяет взвесить перед ответом каждое слово, и только молча внимает, когда Потрошитель, наконец, открывает рот, чтобы признаться: — Он употребляет наркотики. После них его разбивают припадки, но он продолжает это делать с упорством барана, потому что, по его словам, так он не чувствует, что... он не в порядке. Это он мне как-то сказал в бреду после очередного приступа, Хо. — Мне жаль, — с чувственной ноткой искренней грусти говорит ему Чон, а после вдруг руки протягивает, чтобы крепко обнять и продолжить: — Мне жаль, что так получилось. Пожалуйста, только не кори себя слишком уж сильно, идёт? Он всегда слишком хорошо его понимал. Настолько, что порой даже страшно становится. — Но я виноват. — Да, виноват. Но ты не убивал... — спотыкается. — ...его лучшего друга. Ты не заставляешь его ехать за дозой и провоцировать приступы. Ты наломал дров, но, я уверен, сейчас пытаешься их разобрать, даже если это бессмысленно. Я угадал? Пауза. — Да. — «Да» — ты пытаешься или «да» — это бессмысленно? — Да, я пытаюсь и да, это бессмысленно. Но я его всё равно не оставлю. Даже если он будет отталкивать, я докажу ему, что он мне нужен любым. Даже со своими идеями. — Любовь вопреки — это прекрасно, — отвечает Хосок, поворачиваясь обратно к экрану компьютера. — Но запомни, пожалуйста, что для нас эта роскошь непозволительна. Перед тобой сейчас сидит яркий пример. Он тоже пытался любить и быть любимым, несмотря ни на что, и судьба ясно показала ему, где его место. Ощущения не самые лучшие. — Ты же понимаешь, что... — начинает было Тэхён, но Механик устало отмахивается: — Я всё понимаю, Тэ, честное слово. Но легче ли от этого мне? Нет, абсолютно. Так что, да, рефлексия — прекрасная вещь, но обезбол из неё явно дерьмовый, — и после этого они какое-то время молчат: Хосок продолжает работать над всё той же программой, зубы сжимая и пытаясь написать нужный код, и вид у него явно оставляет желать лучшего: взгляд подёрнулся плёнкой застарелой, выжженной боли, за волосами и макияжем он давно уже не следит — весь чёрный и мрачный без атрибутики, и просто... пытается. Самое дерьмовое то, что Тэхён никак ему не может помочь — ни словом, ни делом, и поэтому просто какое-то время сидит, пока в голову не приходит идея: — Хватит нам здесь отсиживаться. — Что ты имеешь в виду? — флегматично интересуется Чон. — То и имею. Хватит тебе сидеть здесь безвылазно, а мне — гробить менталку видом Чонгука, который не хочет, чтобы его кто-то вытаскивал. У нас продукты заканчиваются. На выходных проникнем в Сеул. В субботу, я думаю. — Да, — отвечает Хосок, всё ещё глядя в экран. — Да, хорошо. Действительно нужно развеяться. А потом случается пятница. Буквально следующий день, когда Тэхён, переговорив с контрабандистами, ловит в коридоре Чимина, рассуждая о грядущей вылазке и предлагая Конструктору принять в ней участие, идёт на кухню с утра, и замирает, увидя картинку, которая становится резко за гранью. Абсолютно за гранью, потому что сначала он видит удивлённые лица Джебома, Намджуна и Джина, которые сидят на диване в гостиной, а после из-за угла показывается и Ю Суджин, и вид у неё вдруг такой виноватый, когда она видит Тэхёна, что в груди расцветает предчувствие. Будто там, в кухонной зоне, его ждёт что-то такое, что непременно ударит. ...Например, Чон Чонгук, который, замерев у барных стоек, неожиданно кормит с ложечки одного из членов отряда Архангела — парнишку Довона, что смотрит на Киллера глазами, в которых плескается чувство влюблённости. И сам Чонгук трезвый, в сознании, ему улыбается, негромко посмеиваясь, и приговаривает: — Ещё ложечку хочешь? — Что за хуйня, — без вопросительных интонаций тянет Чимин, замирая за правым плечом Потрошителя. — Овсяная каша, — неуверенно говорит ему Ю. — Мы сварили овсяную кашу на завтрак. — Ты поняла, что я имею в виду, — а Тэхён этого диалога даже не слышит: у него всё внутри резко вдруг обрывается после мгновенного взрыва, который именует собой осознание: он Чонгуку и правда... не нужен. И все эти взгляды после припадков, полные уязвимости, боли, что сквозили оттенком пугливой привязанности, остались лишь взглядами. И расцениваются теперь по-другому: без какой-либо надежды, просто убийством чужих ощущений. Потому что, нет, Потрошитель, он не выбрал тебя. И правильно сделал, наверное, ведь Кан Довон не причинял ему боли, не оскорблял лучшего друга и не принижал гордость с достоинством. Это нормально — когда тот, ради кого ты готов горы свернуть, в ответ тебя не. И это нормально — когда ты ощущаешь гулкую пустоту в голове и груди из-за того, что человек, ради которого ты изменился, ради которого ты способен пойти на безумства и ради которого жертвуешь всей своей зоной комфорта, на тебя даже не смотрит. Это нормально. Нормально, Тэхён. То, что он даже не смотрит — перед ним сидит смазливый очаровательный юноша, который ловит каждое слово, каждую мимику любимого тобой человека, и его за это нельзя осуждать. Кому, как не Потрошителю знать, что Чон Чонгук вызывает зависимость, но помогает почувствовать себя абсолютно свободным. Что удары больнее всего, но момент, когда он ластится, жмурится и позволяет себе быть открытым, облегчает любые страдания. И только он один может бросить с обрыва, чтобы в полёте поймать и вернуть обратно в сознание. Когда-то Ким у него самого спрашивал, за какие грехи ему случилось так полюбить. Чонгук тогда дал ему точный ответ: потому что вся жизнь Тэхёна построена на крови, убийствах и боли. Что другого языка он знать не знает, и в этом есть смысл... мог бы быть, если бы теперь Потрошитель не понимал себя и мир вокруг лучше. Если бы не осознал, что проявлять чувства, эмоции, слабости — это не равноценно дать слабину. Если бы не принял за аксиому, что в чувстве и желании защитить тех, кто тебе дорог, и кроется настоящая сила. И по этой причине, когда он, наконец, отмирает, глядя на сцену, где Чонгук — тот, ради которого он согласен всё испытать — на него даже не смотрит, потому что всё его внимание сосредоточено лишь на одном человеке, Тэхёну... охуительно больно, но у него есть силы на то, чтобы в гробовой тишине покинуть гостиную, не устраивая ни сцен, ни истерик. Чонгук ведь не раз просил его не приближаться. Не раз говорил, что не хочет. Он ничего ему не обещал, а значит, и предъявлять за что-то Ким прав не имеет. Поэтому сидит, вот, на крыльце, рядом с вышедшим следом Чимином, и слушает верные вещи. Вещи, которые диктует Конструктору рассудок в совокупности со здравым смыслом, но от этого точно легче не будет. Не получается. Возможно, пока что. — И что ты решил с этим делать? — интересуется Пак с ноткой флегматики. А у Тэхёна не так много ответов на все вопросы из тех, что ему задают, но на этот всё-таки есть: — Продолжать любить его, что очевидно. — У тебя нет тормозов, верно, Тэ? — Чимин спрашивает не без нотки печали, а Потрошитель на это лишь усмехается, качая головой с разъедающим душу чувством досады: — Помнишь, мы как-то сидели рядом с ним, пока он был в отключке? Ты сказал мне тогда: «Любовь не лечит, Ким, особенно, когда она невзаимная», а я ответил, что в сложный для нас обоих момент обещал быть рядом всегда, и я буду. Тогда ты сказал: «Он будет искать отмщения и, возможно, погибнет в процессе», и я от своих дальнейших слов всё ещё не отказываюсь. — Продолжишь жить, — кивает Конструктор. — За двоих. А если он будет совсем-совсем плох? Что тогда? — Если он будет совсем-совсем плох, я его на своём горбу понесу, — произносит негромко Тэхён. И Чимин, вздыхая, только головой качает, чтобы вдруг протянуть руку и прижать за плечи плотнее к себе. И проронить негромкое: — Иногда обстоятельства ебут нас всех так, что лучше им подчиниться. Просто лишь для того, чтобы остаться в добром здравии после того, как всё кончится. — Что ты имеешь в виду? — нахмурившись, интересуется Ким. А Чимин, глядя куда-то вперёд с поволокой спокойствия, вдруг произносит: — В понедельник мы, отряд Киллера, подрываем зону под номером четыре сотни четыре — первый в списке тех городов, которые лояльны Верхнему обществу.***
hans zimmer — time (cyberdesign remix)
— Я нахожу это отличной идеей — перед ответственной миссией дать тебе шанс понять, каково это — находиться на каком-то задании. Это то, что Уюн мурчит ему на ухо, прижимаясь всем телом — обнажённым, восхитительным, самым любимым, и это тот самый случай, когда бывший Каратель не имеет ничего против того, чтобы в полной мере распробовать вкус службы на стороне победителей. Он достаточно настрелялся в потолок храма Хэдон Ёнгунса, даже умудрился почувствовать на лице дыхание смерти во время террористической вылазки — теперь всё, чего Юнги хочет больше всего, являет собой справедливую и спокойную жизнь, лишённую постоянного ощущения гонки. И того, чтобы Чонгук тоже её вдруг обрёл, эту жизнь. Ни дня не проходит, чтобы Мин о нём не задумывался, не обращался мыслями к лучшему другу и не мечтал воссоединиться с ним вновь. Втроём — небольшой дружной семьёй, которая не знает ни времени, ни каких-либо болезней, ведь андроиды не стареют и не могут что-нибудь подцепить. Быть эпилептиками тоже не могут. — И что ты хочешь мне предложить? — интересуется Мин, повернув к ней голову. Лежать вот так, обнажёнными, на роскошной кровати приятно. Никуда не торопиться — прекрасно вдвойне. Андроиды не устают, а потому времени у них — ну просто навалом, не чувствуют боли, не испытывают моральных сломов и не склонны к тому, чтобы саморазрушиться. Или влюбиться в оппозиционера. Который уже точно мёртв. — Попрактиковаться в контроле, — и она ноготком проводит по его голой, лишённой татуировок груди. — В Сеуле происходит куда больше вещей, чем ты можешь подумать. Люди всё ещё остаются людьми, даже если они стали андроидами, чёрный рынок действительно есть, а живые постоянно проникают за стены с целью что-нибудь нелегально добыть. — Ты предлагаешь мне выступить в одном из патрулей? — уточняет Юнги. А Уюн на это широко улыбается. — Да. В субботу. Что думаешь?