red — let it burn
Это происходит ожидаемо, но всё-таки... да, неожиданно. В эпицентре этого Ада, где бал правят огонь и насилие, Тэхён бежит со всех ног, прижимая к себе осиротевшую девочку, и едва-едва успевает отпрыгивать в сторону от горящих обломков: земля под ногами дрожит, взрывные волны наверняка оглушают ребёнка, и по этой причине он прижимает к груди её голову, свободной рукой закрывая детское ухо. Но шептать: «Всё будет в порядке, я не трону тебя» не перестаёт, пусть и знает, что она вряд ли его поймёт или хотя бы услышит. Быть андроидом круто. Он не выдыхается, у него не сбивается пульс, и поэтому до нужной точки на выходе из проклятого города он добегает достаточно быстро, чтобы столкнуться с Хосоком — друг поворачивается, видит ребёнка и под маской наверняка хмурится перед тем, как сказать негромкое: — Отдай её Учёному и начинай эвакуацию. — Я не уйду без Чонгука, — пользуясь шумом вокруг, произносит Тэхён, глядя лучшему другу в глаза. — Он ещё не вышел из города, я точно знаю, я его пулю поймал. — Ты его что?.. — и Механик отмахивается: — Ладно, похуй, потом. Эвакуируйся, это не обсуждается: сам знаешь, что ловить тут больше нечего, а вот если Канпимук появится раньше, чем позже, то будут проблемы. Группы захвата уже отступают, но нам нужны колёса для беженцев, так что не ломайся, а езжай в дом и жди нас. Я отправлю за тобой Архангела с Киллером так быстро, как только смогу: они тоже в зоне риска. Доверься мне. Хосок редко так говорит, но уж если случается, то, значит, уверен в том, что всё выгорит, на две сотни процентов. У Тэхёна в принципе никогда не было поводов думать о том, что его лучший друг может с чем-то не справиться, но такие слова обнадёживают куда больше, чем можно подумать сначала. А потому, кивнув ему, он идёт в сторону автобусов в поисках Джина — Учёного видно издалека, потому что он призывает горожан соблюдать какое-никакое, но всё же спокойствие. Стреляют, но редко: на глазах у Тэхёна мужчина в гражданском нападает на Оружейника, и тот делает меткий выстрел из своего «Августа» прямо в чужую грудину, и на этом всё быстро заканчивается. Ким едва успевает отвернуть девочку в сторону, а то, что она смотрит на него снизу вверх, замечает не сразу. — Ты чего? — и даже замирает на пару секунд, а девочка, больше не плача, говорит тихо: — Ты андроид. Но добрый. — Я не андроид, тебе показалось, — нервно улыбаясь под тканевой маской, говорит ей Потрошитель. — Но спасибо за то, что считаешь меня добрым, малышка. — Не умри, хорошо? — просит она тихо-тихо. — Потом с тобой встретимся. И Тэхён хер знает, что отвечать на такое, а потому тянет с ответом долгие пару секунд, чтобы, наконец, улыбнуться в надежде, что она различит эту мимику в прорези: — Я постараюсь. Как тебя зовут? — Союн, — говорит девочка, а Потрошителя пробирает от совпадения имени девочки с именем умершей дочери одного хмурого парня в тату. — Мун Союн, — слава богу, не Мин, это было бы слишком. Нет, без шуток. — Очень приятно с тобой познакомиться. — А тебя как зовут? — тихо любопытствует девочка. — Не могу сказать тебе, солнышко, — она заметно расстраивается, а Тэхён, вздохнув по привычке, продолжает движение в сторону Джина, который его уже точно заметил, потому что машет от одного из автобусов. — Ты сейчас отдашь меня? — шепчет Союн. — Да, малыш. Тебя отвезут в безопасное место и будут заботиться. — А ты опять пойдёшь воевать? Тэхён может ей много сказать. Например, что вся его жизнь — это череда войн, где одна другой хуже. Что он привык к такой жизни, потому что борьба являет собой всю его суть, охватывая все аспекты существования — даже мужчину, которого он полюбил, пришлось завоёвывать, о чём ещё говорить? Он правда может ей много сказать. Но вместо этого машет головой отрицательно и сообщает: — Нет, я тоже поеду в безопасное место. Но, надеюсь, мы с тобой когда-нибудь встретимся. — И я тоже. Надеюсь, — и после этого Потрошитель, кивнув, относит ребёнка в сторону Джина, чтобы передать сиротку в надёжные руки, обнять напоследок и, кивнув товарищу, отправиться на поиски свободной машины. — Ты обратно? — окрикивает Учёный, и Тэхён, повернувшись, кивает: — Да, Механик сказал, что мне уже пора уходить. — Держи телефон при себе! — напоминает Сокджин скорее, ради галочки, нежели потому что действительно думает, что некогда высший лидер Нижнего общества может так проебаться. Одним словом, демонстрирует привязанность и определённого рода заботу: Потрошитель, повернувшись к нему на ходу, показывает пальцем знак «ок» и начинает пробираться сквозь суматоху, осторожно огибая текучку гражданских. Ему нужно найти Чонгука, хотя бы взглянуть и увидеть, что с ним всё в порядке, однако Киллера нигде нет: возможно, остался внутри, и это тревожит рассудок, заставляет острое чувство привязанности начать тянуть туда, назад, в город, но здравый смысл велит продолжать поиск свободной машины. Любой: в этой суматохе уже ни черта не понятно, на какой каждый из них изначально приехал, а добросить до развилки, от которой Тэхён в целях безопасности потом пойдёт пешком, совершенно не сложно — и по этой причине Потрошитель крутит головой было, но человек в чёрной тканевой маске возникает слишком непредсказуемо. — Нужна помощь? — Мыслитель, как и всегда, чертовски тактичен и вежлив: интонации жёсткие, но уважительные, серьёзные, но не лишены той нотки преданности, которая всегда является его верной спутницей. И, наверное, это лучший расклад в данной ситуации, пусть Тэхён и хотел бы, чтобы со столь доверенным лицом ехал Чонгук. — Я, Водород, Троп и Изгнанник собираемся ехать. Ты с нами? — Да, давай, скажу, где меня надо будет высадить, — и, напоследок ещё раз оглядевшись в поисках знакомых ему фигур Нижнего общества, вновь видит только Сокджина, Хосока и Намджуна, где каждый занят своим делом. Действительно, надо двигать: толку от него здесь больше нет, а вот проблем доставит, если Канпимук притащит сюда свою задницу, немерено. По этой причине долго не размышляет: идёт вслед за Мыслителем, чтобы прыгнуть на переднее пассажирское в машину к ещё троим членам Нижнего общества и немедленно дать по газам. — На развилке в сорока километрах отсюда, — говорит, повернувшись к водителю. — Идёт? Тот, вздохнув, не отвечает, но давит в пол педаль — и Потрошитель в нём настороженно поднимает свою тяжёлую от чугунного сна голову: скорость слишком высокая даже для тех, кто стремится покинуть место боевых операций, а, если подумать, ни Троп, ни Водород, ни Изгнанник не сказали ему ни одного блядского слова — хотя бы приветственного. Происходит дерьмо? — Скажи мне, Потрошитель, — наконец, начинает тот, кто сидит за рулём, — насколько ты искренне относишься к оппозиционному делу? — Максимально, — напряжённо отвечает Тэхён, понимая, что происходит какое-то дерьмо, что не ясно только ему одному: все четверо его спутников до странного напряжены, а сама формулировка вопроса отчётливо отдаёт задницей. Как и пропуск нужного ему поворота. — В чём проблема, Мыслитель? — Как андроид может руководить оппозицией? — повернув к нему голову, интересуется водитель, глядя очень внимательно, и тут Тэхён понимает, что попал в ловушку: они знают, кто он. Знают, кто есть Ким Тэхён, а кто — Потрошитель, но один вопрос: как? Впрочем, ответ приходит незамедлительно: — И на кой хуй ты и твои подельники заставляют нас дохнуть, как мух, если есть Верхнее общество, которое живёт в комфорте и согласии с такими, как ты? Твою мать. Твою-то, блять, мать. — С чего ты взял, что я андроид? — спокойно интересуется Ким, держа себя в руках и в напряжении: факт того, что он сейчас находится среди предателей, которые не просто так предложили подбросить его, неоспорим, и сейчас голова лихорадочно осмысливает ситуацию. Выпрыгнуть из машины, да, здесь есть кнопка разблокировки дверей, которая позволит ему выпрыгнуть на ходу. Выпрыгнуть, да. — Нужные люди сказали, им нет нужды врать, — спокойно отвечает Мыслитель, а затем, улыбаясь в прорезях маски, цедит: — И попросили тебя привезти на свидание. А дальше всё слишком быстро. Две пули очередных пистолетов Намджуна, стремительно и будто отрепетировано пущенные в подголовник и в спинку сидения сзади, проходят сквозь ткань и набивку, чтобы продробить механический сплав, которым укреплены рёбра и череп. Продробить — и точно попасть в оба аккумулятора, которые незамедлительно приказывают долго жить, а система его жизнеобеспечения, лишённая каких-либо подпиток, мгновенно отключается, потому что даже не может перейти в аварийный режим. И Ким Тэхён, известный как Потрошитель, механической куклой падает лицом на приборную панель.***
— Чонгук, Чонгук, мать твою, Чонгук! — но крик Чимина тает в пространстве, потому что его, сука, не слышат за бешеным стуком сердечным. Грудь пронзает сильной болью, отдающей в левую руку, дышать тяжело, но сейчас наплевать: в эту секунду значение может иметь только то, что Тэхён, там, у Охотника — мстительной суки, которая впервые за всю свою бурную деятельность сломала зубы, да не просто об кого-то — об Киллера, а сейчас у него всё забрала. Потому что Тэхён — это всё. Оплот хоть каких-то эмоций, остатки его человечности, его смысл и боль, его убийца, болезнь, драгоценность, потеря которой отдаётся отзвуком ненависти где-то в ушах, когда до Чонгука снисходит. Изначально у него отобрали Уюн. Любимую его лучшего друга, сестру, подругу и мать, превратили её в монстра с искажённым понятием веры, в монстра, что запустил цепочку кровавых страшных событий. Следующим шагом забрали Союн. Малышку, которую он полюбил всем своим чёртовым сердцем, его первую серьёзную миссию — нести ответственность за кого-то ещё, попытку в кои-то веки сделать всё так, чтобы то значилось под грифом «верно и правильно». После этого у него отобрали семью. Доброго хёна, который в поддержке никогда не отказывал, мать и отца, семью самого близкого ему человека спалили в огне, как будто они не имели ни ценности, ни чувств, ни эмоций. Затем отобрали наивную светлую душу, которая привнесла свежести в их зловонную жизнь. Но не остановились: отобрали дорогое, самое ценное, то, что осталось единственным — и здесь судьба несколько смягчила удары, потому что заставила взглянуть на того, кто, как и Чонгук, изменился. На того, кто говорит «понимаю и принимаю абсолютно любым», того, с кем решился так, чтобы навсегда и с головой — в омут. Того, по кому сердце болит и душа рвётся мучительным криком. А теперь и его пытаются отнять? Нет, вот уж нет: и Чонгук, загораясь нечеловеческой ненавистью в совокупности с невероятной жаждой убийства, делает опасный шаг вглубь гостиной, не видя всех тех, кто стали семьёй. У него перед внутренним взором Охотник и, да, только он. То, как Чонгук хватает его за блядские патлы, прикладывая лицом об колено: так, чтобы до хруста хрящей в носу, так, чтобы до крови из сраных ноздрей, так, чтобы бить ещё и ещё, чтобы кровью захлёбывался, так, чтобы получил переломы костей лица, а потом умолял перестать, когда Чонгук будет сначала забивать ему молотком иглы под ногти, а потом их доставать, чтобы забивать снова и снова, пока не начнёт визжать от боли, как сука. Тогда их можно будет и вырвать: один за другим, медленно-медленно, чтобы на себе, тварь, мог ощутить, что значит боль, которую кто-то смеет причинять с упоением. Чонгук, после того, как закончит, и дальше эту сволочь не будет жалеть: медленно погрузит пальцы в глазное яблоко, дёрнет, лишая органа зрения, вытащит, а вторым заставит смотреть, как будет его разрезать прямо перед лицом уёбка, что посмел думать, что Киллеру можно пытаться перейти дорогу в надежде сыграть, как по нотам — о, нет, после того, как он разрежет ёбаный глаз, он заставит Охотника его сожрать, после чего приступит к медленному освежеванию и... — Чонгук! — Чимин возникает перед лицом: серьёзный, встревоженный, вынуждающий вернуться обратно в действительность, где Киллер стоит посреди комнаты, полной людей, с сжатыми до побелевших костяшек кулаками, стеклянным взглядом и тупой грудной болью. Чон смотрит на Конструктора молча: тот только лишь брови хмурит, чтобы едва слышно бросить: — На его телефоне был датчик слежения. Мы знаем, где он: на машине мы туда сможем добраться за сорок минут. Тебе только осталось приказывать. — Выезжаем немедленно, — рявкает Чонгук коротко, игнорируя давление где-то под рёбрами. — План составим по дороге на точку. Зря ты показал зубы, Охотник. Киллер ради своих идеалов смёл с лица земли целый город всего пару часов назад, неужели ты думаешь, что он оставит от тебя хоть кровавую лужу после того, как ты своими руками осквернил его драгоценность?***
within temptation — a dangerous mind
Больно. Больно повсюду: она отдаётся в голове странным, почти забытым тупым ощущением, разрезает глазницы и губы, отзывается даже в грёбанном члене — и её внезапно так непривычно и много, что рассудок плывёт, как у живого, заставляет быть заторможенным и не понимать, что происходит. Больно. Но голос откуда-то сверху, что насмешкой пропитан, увы, слышится крайне отчётливо: — Просыпайся, принцесса! — и что-то коротит: по телу проносится разряд тока в несколько десятков мучительных вольт — был бы простым человеком, уже бы всенепременно откинулся, а так только скулит, чувствуя, что глаза вот-вот лопнут к чёртовой матери, а все системы будто разом сбоят, выдавая ошибку: челюсть хорошо коротит, слёзы льются и даже стерильная слюна начинает ублюдски капать на подбородок. Хочет упасть, ощущая, что нижняя сторона тела парализована, а не может: руки крепко-накрепко связаны и зафиксированы над головой — Тэхён сейчас чувствует себя дурацким мешком картошки. Мешком, который даже не может себя защитить. Открыть глаза, да. Открыть глаза — но как открыть, когда его снова бьют электричеством, и в этот раз крика сдержать не выходит: все те нервные окончания в нём, что ещё могут зваться живыми, воют от боли и посылают сигнал прямо к карте, и Тэхён снова повисает безвольно, осоловело на серый пол глядя, и всё, что находится в радиусе его зрения с такого угла, являет собой чёрные носки тяжёлых ботинок. Он не знает, куда его привезли, не знает, кто сейчас стоит перед ним, но поднять голову сложно — все системы разом включают аварийный режим и будто весь поток сознания сужается только до функционирования карты. Даже рот невозможно открыть. — О, не можешь болтать, да? Я замкнул тебя? Как жаль, — и пинок в живот, и второй — сразу в лицо: Потрошитель повисает ещё более жалко, и даже злиться нет сил. — Наверное, интересно, кто я? «Вообще нет». Но рот ему сейчас не подчиняется. А некто садится перед ним прямо на корточки и, схватив за подбородок, заставляет взглянуть на себя. Черноволосый и молодой. Лицо симпатичное, почти что модельное, а форма белого цвета — такую носят ребята из Верхних, но лояльность его палача для Тэхёна не становится новостью. Но вот улыбка, что отдаёт маниакальными нотками, портит всё впечатление о чужой природной смазливости — от таких ощущений, когда желание причинить боль превалирует над собственной человеческой сутью, Ким уже поотвык. Кто-то скажет — расслабился, скажет — размяк, да и пусть: ему больше не доставляет удовольствия убивать кого-то мучительно долго, у него теперь есть причина, ради которой он обязан сохранить в себе человека. У причины глаза карие и взгляд настороженный, волосы чёрные она теперь собирает в пучок, а не в хвостик, как в самом начале знакомства, а ещё у неё сильные руки покрыты вязью тату. Причина не любит, когда её называют с издёвкой «котёнок», в её характере столько поломок и понятной затравленности, что она сначала бьёт, а потом уже думает. Но важно — для Тэхёна до безумия важно, — что причина ему открылась и подпустила. Дала понять, что она его тоже, чем возвела чувства одного Потрошителя в миллионную степень, из животного влечения чёрного цвета неожиданно став его пределом, его бесконечностью и его личной зависимостью. У предела и бесконечности прекрасное имя. И сам он весь абсолютно прекрасный. А тот человек, что на него смотрит с дьяволами в тёмно-карих глазах — это враг. Тот враг, который отнял его у Чонгука. Тэхёну вовсе не нужно знать его имя, чтобы понимать, что сейчас, прямо сейчас, он хочет причинить ему боль в ответ и желательно так, чтобы по итогу осталось только бездыханное тело, которое смогло пройти через все круги Ада здесь, наяву, перед тем, как испустить дух. Но вот только проблема лишь в том, что единственный, кто, кажется, тут проиграл — это он сам. И всё, что может сейчас — так это лишь молча смотреть на своего палача, даже не в силах держать голову самостоятельно. А парень, видать, никуда не спешит — улыбается широко, оглаживает по смуглой скуле, а затем, склонив к плечу голову, тянет: — Сначала я думал, что вы двое родные, и когда мне показали твоё голо-фото, моей первой мыслью было: «Они ведь совсем не похожи». И только затем, когда по крупицам стал узнавать о нём и о его прошлом, понял, что он был приёмным сыном твоего папаши и что вы долгое время росли порознь. Он же скрывал его от семьи, так ведь? — Тэхён отмечает на лице своего похитителя некоторое подобие задумчивости, когда тот задаётся вопросом, ответа на который не будет хотя бы ввиду недееспособности речевого аппарата его собеседника. — Растил идеальное оружие, вроде как, а потом заставил тебя столкнуться с суровой реальностью, где ты был всего лишь жалкой пробой пера, на которой он успел наошибаться, а Азарт — высшим хищником. Но вот только в итоге высшим лидером нижних стал ты, а не он. Почему? «Потому что убил своих отца с матерью, а этот парень был мне полезен, так как ненавидел Искателя также, как я», мог бы ответить Тэхён, если бы они с этим парнем хотя бы были знакомы. Или если бы он мог говорить. — Странная штука, конечно, судьба. Изначально тебя позиционировали как бракованного, а в итоге ты... забрал себе всё? То есть, сначала и власть, потом — и сердце того, кто должен был тебя уничтожить, а сейчас не отпускаешь от себя человека, который держит Уюн за задницу только фактом своего существования и который, я уверен, скоро приедет сюда, а я окажу ему самую радушную встречу, — Тэхён вздрагивает. При даже косвенном упоминании Чонгука пазл резко складывается, особенно в тот самый момент, когда незнакомец очерчивает его скулу большим пальцем и злобно цедит: — Что Канпимук в тебе, блять, такого нашёл? Что нашёл в тебе Киллер? Что в тебе такого особенного? — и, не дожидаясь хотя бы даже немого ответа на свой вопрос, поднимается на ноги, позволяя голове Потрошителя безвольно повиснуть, и голос его звучит самодовольно: — Я не думаю, что Канпимук погладит меня по головке, если я тебя покалечу. Вроде как, он собирается сделать это самостоятельно. Но он ничего не говорил про твоего подельника, знаешь ли. Формулировка была такова: доставить живым. Про руки, глаза или ноги мне никто ничего не говорил, — и Охотник смеётся негромко. Тэхён хочет в ярости дёрнуться, выкрикнуть, что хуй с два этот одержимый реваншем фанатик сможет добраться до его бесконечности, но сейчас — прямо в эту секунду — шавка Азарта хватает за волосы и демонстрирует извлечённый из кармана мобильный. Подумав, фиксирует голову Потрошителя в одном положении, позволяя рассмотреть полумрак какого-то старого склада Верхнего общества, а затем нажимает на тэхёнову челюсть большим пальцем, опуская, как мог бы открыть рот простой механической кукле, и поясняет с улыбкой: — Нет, я не хочу тебя трахать в рот, если что. Но хочу, чтобы ты покричал для меня, солнышко. Покричишь? Да куда ж денешься, — урчит киллер Верхнего общества, а потом, взглянув на экран, наиграно умиляется: — Оу, он о тебе беспокоится? «Ты в порядке?», «Дай знать, если живой», «Просто отправь мне хотя бы ебучую точку». Ты с ним, что, трахаешься? — и ухмыляется. — Так даже поинтереснее. Давай позвоним ему? «Нет!». Возможно, это читается на лице слишком точно и остро для того, чтобы ему вдруг не улыбнулись и не уточнили: — Не хочешь? — и в этот момент совершает звонок, включая динамик. Гудки идут всего пару долгих, тягучих секунд, после которых трубку снимают, и голос Чонгука — отчуждённый, холодный, наигранный — раздаётся в гулком пространстве: — И почему ты меня игнорируешь? — Твой дружок-андроид сейчас несколько занят, — отвечает Охотник с широкой улыбкой, бегло рассматривая фигуру Тэхёна с привязанными руками над головой и позволяя себе уточнение: — так получилось, что у него сейчас заняты руки. — Ты кто такой, мать твою? — рычит в трубку Киллер, и Тэхён хорошо распознаёт эти нотки: Чонгук скалится. Заочно пропитывается чёрной, всепоглощающей ненавистью в адрес того, кто забрал у него самое ценное. — И где Потрошитель? — Мы с тобой хорошо знакомы, мальчик-инвалид из поселения, — хмыкает его похититель. — Последний раз виделись в одном из городов, где ты подстрелил меня. Припоминаешь? — Я во многих стрелял. — Не сомневаюсь. Но почему-то уверен, что не от каждого бегал, как трусливая сучка, — скалясь, намекает палач. — О, тот самый Охотник? Какая честь, мать твою. Хочешь реванш? — и Тэхён так ярко может представить, как Чонгук неприязненно дёргает уголком рта при этих словах. — А ты догадливый парень. Хочешь спасти дружка? — Он мне не дружок, — и не врёт ведь. — Но, да, вызволить его не помешает. Что тебе надо? — Тогда давай сыграем в игру, — сладко говорит ему азартова шавка. — И посмотрим, кто из неё выйдет с победой. Кто действительно достоин того, чтобы носить звание лучшего, верно ведь, Киллер? «Не смей!», хочет Тэхён крикнуть изо всех сил. Но рот открыт: получается только лишь тихонько мычать, и будто бы напоминая похитителю о своём существовании — Охотник широко улыбается, переводя на него взгляд злобных глаз в ожидании ответа Чонгука, конечно же... положительного, мать вашу, каким ещё мог быть ответ Киллера? — Давай сыграем, мудила. И в чём будет сложность? — В том, что Потрошитель ещё пока жив. Но игра, Киллер, будет на время, ведь Азарт заинтересован во всём, что касается твоего дорогого подельника. Попробуй найти нас, Чонгук, а правила узнаешь по ходу действия. Тик-так, Чон, — и после секундной заминки, которая нужна ему для того, чтобы одними губами повторить своё «Покричи», он жмёт на кнопку маленького пульта, который держал до этой секунды в своей левой руке. И Тэхёна бьёт таким сильным зарядом, что сдержать крик невозможно. Так получается, что Ким играет по нотам той самой кровавой мелодии, что была написана этим ублюдком: Охотнику, по сути, не нужен Тэхён, но ему нужен тот, кто нанёс ему поражение. Уязвил его гордость, и, видимо, госпожа Ванг где-то там, в безопасности стальных стен Сеула, всё же решила и дала всем понять, что Чонгук, взращенный жестокой рукой Потрошителя, действительно лучшую азартову шавку подвинет. Она хочет получить Чонгука живым. Мечтает восстановить семью в её первозданности, но похититель Тэхёна не хочет терять свой золотой статус, что очевидно и ясно, и по этой причине просто так Киллер отсюда не выйдет, когда всё же дойдёт. То, что непременно дойдёт, является ясным, как день, потому что просто так свою драгоценность этим ублюдкам не сдаст по ряду причин. И что его здесь будут ждать, тоже весьма очевидно: голова Тэхёна всё ещё поднята и удержана рядом затянутых потуже ремней, и он может видеть всё, что сейчас происходит. Склад или ангар. Больше похоже на старый склад Верхнего общества, но не военный, а видимо, всё-таки продовольственный, поскольку размеров он небольших и доверху напичкан стальными контейнерами с терморегулировкой. Выше и ниже, расставлены они горизонтально и вертикально, часть помещения заставлена ими достаточно плотно, а вторая немного пустует, и вот как раз здесь и приходится пытать человека. Не больше сотни квадратных метров навскидку, развернуться, по сути, и негде при столкновении, которого не избежать: на одном из контейнеров Охотник сейчас проверяет один из последних разработанных правительством огнемётов, дабы тот не дал осечку, и на своего пленника даже не смотрит. Знает, что Тэхён не сможет сделать совсем ничего, сукин же сын. Даже челюсть не в силах сжать от безграничного чувства досады, которое сжирает его изнутри: совсем скоро здесь начнётся бойня, где может погибнуть его предел, его бесконечность, а он висит безвольным мешком и ничего не может с этим поделать. Только смотреть очень внимательно, как Охотник фиксирует на себе огнемёт, после чего проверяет в ножнах большой, в сорок пять сантиметров уж точно, нож и другой, поменьше, не больше пяти сантиметров, перекладывает в гибкие модифицированные ножны, закреплённые на правом запястье. После чего становится очень серьёзным, забывая обо всяких былых налётах весёлости, и коротко рявкает: — Джиён, мне нужно проверить два пистолета и огнемёт, — на возглас из-за одного из контейнеров выходит молодой человек в белом обмундировании Верхнего общества, а то, что он тащит за собой, заставило бы Потрошителя усмехнуться, если бы он был в состоянии сделать хоть это: фигуру Мыслителя он узнает из сотен других. И вот сейчас, когда его, связанного по рукам и ногам и безоружного, кидают на холодный пол в нескольких метрах от самого Тэхёна, тот, мазнув взглядом по своему бывшему лидеру, смотрит только лишь на похитителя. — Господин, пожалуйста, не надо! — скулит предатель Нижнего общества, без маски действительно оказываясь мужчиной пятидесяти лет навскидку и с крайне незапоминающимся лицом, но Охотник его даже не слушает: быстро берёт огнемёт в руку и производит предельный выстрел смертоносной струёй — та не издаёт лишнего шума, даже рёв пламени совсем-совсем тихий, но вот вой, который издаёт охваченный огнём человек, режет сознание, словно ножом. Не будь этот звук некогда его повседневной рутиной, а человек — предателем идей дела всей его жизни, Тэхён хотя бы постарался поморщиться в созданных для него неблагоприятных условиях. А так просто смотрит спокойно. Без сожаления и какой-либо жалости. — Мне кажется, — с улыбкой тянет Охотник, убирая огнемёт назад за спину и игнорируя агонию в нескольких метрах от собственных ног, — что тебе даже не жалко. Моргни дважды, если не жалко. Про себя хмыкнув, Тэхён дважды моргает. — Привык? — и снова положительный знак. — Понимаю. Или ещё дело в том, что этот парень подарил тебя мне? — немое согласие. — А ты мстительный. Мстительный радикал-идеалист. С тобой на равных условиях наверняка опасно играть. Такие, как ты, не колеблются. В этот раз Потрошитель смотрит на него достаточно долго, пытаясь донести кое-какую мысль до чужой маниакальной башки. И, кажется, умеет разговаривать взглядом, потому что, глядя ему прямо в глаза, Охотник клонит к плечу темноволосую голову и выдаёт: — Он хуже? Пауза. И Ким снова дважды моргает. — Джиён, пистолеты, — отворачиваясь, бросает его похититель, и его подчинённый покорно предоставляет Тэхёну возможность лицезреть быструю кончину как Тропа, так и Изгнанника: два пистолета стреляют, как надо, а вот с Водородом Охотник решает слегка поиграть для красивой точки в повествовании четверых идиотов из Нижнего общества, которые решили попробовать в салки с политикой — пока этот Джиён держит пленника, Охотник полосует тому лицо коротким ножом: режет рот, губы, в крови пачкаясь, травмирует скулы щекоткой острого лезвия, а потом, гоготнув про улыбку пошире, разрезает и края чужих губ. Довершает дело грязным приёмом: протыкает глазные яблоки и дёргает нож назад на себя, поочерёдно оставляя каждое на страшном лезвии, как бусы на леске. А затем негромко смеётся, слушая громкие стоны и болезненный плач: — Зато теперь ты красивый, — и только после этого вытаскивает второй нож и протыкает Водорода насквозь: с мерзким чавканьем напитанной кровью разрезаемой плоти и хрустом мелких дробящихся косточек лезвие проходит в чужое измученное тело в области сердца и показывается из обтянутой чёрной футболкой спины после секундной заминки — Охотник наткнулся на позвоночник и, решив его не ломать, немного сменил направление лезвия. Тэхён знает, что это за категория ножей, что прорезает плоть так легко. Он уверен в том, что это именно то, что он думает, и если его похититель это озвучит, то больше всего на свете Ким хотел бы, чтобы Чонгук сюда не приезжал. Никогда. Бросил здесь, но так хотя бы выйдет живым из этого ужаса. Охотник же наслаждается чужой смертью какое-то время — не больше нескольких секунд, пару раз прокручивая нож в чужом теле. А потом его резко вытаскивает, позволяя ослеплённому трупу упасть на холодный пол склада бесформенной тушей, и эффектным движением демонстрирует окровавленный клинок Потрошителю: — Вообще, их официальное название «Poisoned spell»: таких было создано всего три экземпляра, и я рад быть владельцем одного из них. Думаю, ты знаешь, что сплав лезвий этих ножей не простой, а похож на ваши оппозиционные разрывные пули с серной кислотой. Эффект тот же: вы поражаете андроидов и их карты, в ответ андроиды поражают вас. Вот этими ножами, — и лезвие медленно и демонстративно крутится неподалёку от тэхёнова лица, потому что по мере подтверждения догадок Потрошителя и этого увлекательного рассказа киллер Верхнего общества подходит к нему несколько ближе. — Я уверен, что ты знаешь, что Уюн Ванг смогла так высоко подняться благодаря тому, что при «эволюции» её нераскрытый ввиду прошлого места жительства интеллект развернулся в полную силу. Вот этот кроха был собственноручно ею сделан, — остриё кровавого лезвия замирает в миллиметрах от носа Тэхёна. Даже не дрожит: Охотник явно знает толк в том, как обращаться с оружием. — Ну, почти. Уверен, что ты знаешь, чем грозит встреча этой стали с кровью человека. В этой войне, как говорят, ничто не проходит мимо тебя. Да, Тэхён знает. Знает, что Уюн в своё время разработала специальный яд, который смогла внедрить в сплав этих знаменитых ножей. Знает, что один такой экземпляр есть у Азарта, знает, что второй был и есть у неё самой, а третий, вот, значит, подарили местной кусачей болонке. Болонке, которая хочет сегодня поразить этим ножом его зависимость, его предел, его бесконечность. Всё просто. Сплав, действительно имея тот же эффект, что и пули, которыми пользуется Нижнее общество, окисляется при контакте с человеческой кровью и высвобождает ядовитое вещество, химический состав которого Тэхёну неизвестен. Но зато он хорошо знаком с его действием: лезвие способно с лёгкостью раздробить человеческую кость, отсечь конечность от тела, а яд поражает нервные окончания ровно настолько, что они отмирают, становясь непригодными для присоединения в дальнейшем любого возможного протеза. — Как думаешь, будет ли Киллер полезным для оппозиции без, допустим, руки? — интересуется Охотник, склонив к плечу голову. — Или ноги? Или, может быть, его стоит сразу кастрировать? Тэхёну бы дёрнуться. Набить эту скотскую рожу, кастрировать его самого, но он не может даже пошевелиться. Балласт. Мусор. Бесполезная кукла, которую сейчас используют как повод для причинения боли любимому им человеку. Но подумать о большем он не успевает, потому что дверь в склад слетает с пазов, с грохотом падая внутрь и пришибая труп Водорода. И Тэхён обязательно бы задохнулся, если бы ему жизненно необходимо было дышать, ведь на пороге замер Чонгук. Или же нет, извините. Чонгук остался лежать под Тэхёном там, в спальне в кремово-белых тонах, потому что так и не смог перестать его целовать в пылу нежной, острой любви. Сейчас здесь перед ними огромной угрозой застыл тот, кого все знают как Киллера. И Киллер готов убивать.