our last night — astronaut in the ocean
— Привет, сладкий! — взмахнув ладонью, мурлычет Охотник, подходя к Тэхёну вплотную и приставляя к его виску испачканное остриё. — Пришёл поиграть со мной, а, Чон Чонгук? Учти, этому парню вставили только один аккумулятор. Паф! — и он снова превратится в куколку, с которой я после того, как покалечу тебя, смогу сделать всё, что угодно. Хочешь потрахаться а, Потрошитель? — Тэхён всё ещё остаётся с открытым ртом, который не может закрыть, и киллер Верхнего общества суёт к его языку грязные пальцы, собирая вязкую стерильную слюну. Провоцируя Чонгука сделать глупость, но единственный в своём роде Киллер стоит, замерев в напряжении, готовый вот-вот кинуться, и по взгляду ни хрена не прочесть, о чём думает: Тэхён одними глазами пытается уговорить его развернуться и свалить нахрен отсюда, потому что шавка Охотника спряталась, а то, что держит сейчас тот в руках, куда опаснее, чем огнемёт и пистолеты. — А потом отдам его Азарту. Как думаешь, что моё руководство сделает с этим парнем, а, Киллер? Чонгук не отвечает. Вид у него всё ещё крайне ершистый, воинственный, но он не двигается. Даже не разговаривает, глядя в упор на врага, и Тэхён понимает: где-то сейчас наверняка обсирается один Пак Чимин в надежде, что Чон не наделает глупостей, а будет следовать какому-то очевидному плану. Они бы точно не пустили его сюда одного. Значит, его бесконечность просто приманка на случай, если ребят из Верхнего общества окажется больше, чем они могут подумать. Значит, остальные где-то поблизости, но где именно? И, что не менее важно, догадывается ли об этом Охотник? Догадываются ли они все, те, кто семьёй стал, что Потрошитель недееспособен, сам себя не сможет спасти, даже пошевелиться не в состоянии? Наверняка да, Хосок и Чимин бы предусмотрели этот вариант, но Конструктор всё ещё плох в том, что касается как командной работы, так и быстрого реагирования в стрессовой ситуации. Значит ли это, что основная часть проработки стратегии лежит на Хосоке, потому что Чонгук явно не в состоянии оценить ситуацию трезво, да даже если бы был холоден рассудком, его стезя далеко не разработка тактик. Он не стратег по натуре своей, а исполнитель. Значит, Хосок. А Хосок любит ударить внезапно и с фланга, так, чтобы иметь возможность минимализировать потери со стороны тех, с кем работает, но с масштабной долей вражеских жертв. Тэхён хорошо знает Хосока. Хорошо знает, что если случится чудо и крыша Чонгука не протечёт раньше времени, а он всех послушается, то просто так рта не откроет — Механик настолько детально подходит к разработке любых планов действий, что даже шифры придумал им в своё время, язык, который никто не мог понять, кроме Тэхёна с Намджуном.«— Птицы сегодня особенно громко поют?
— Хотел бы послушать. Но звериный рык заглушит, я уверен.
— Не против охоты?
— Для фауны вредно.
— Ты часть природы. Не позволяй хищнику без боя заглушить пение птиц».
И вот сейчас остаётся ждать, когда Чонгук откроет свой рот и скажет что-то такое, что будет сигналом для всех остальных. Охотник, всё ещё держащий грязное лезвие у головы Потрошителя, откровенно теряется: все вокруг знают Киллера как импульсивную личность, которая рубит с плеча радикальнее всех радикалов, а сейчас, вот, стоит, «позволяет» над собой издеваться и абсолютно со стороны беззащитен: даже пистолеты не достал из кобур. Но дверь как-то всё же ведь уронил? Подумать о большем Тэхён не успевает: где-то отдалённо им с его улучшенным слухом машины слышится короткий щелчок, а дальше происходит... что-то, что заставляет его совершенно оглохнуть от чувств и... — Не на того человека ты поднял руку, уёбище, — вдруг мягко и вкрадчиво сообщает Охотнику Чон, глядя врагу прямо в глаза и медленно наклоняя к плечу темноволосую голову. Когда он произносит эти слова, в каждом их звуке слышна такая острая ненависть, что её природа становится ясной: явно из категории тех чувств чёрного цвета, которые по итогу, с кровью смешавшись, ощущаются до невыносимого сладкими. Что подтверждает возникшая на губах Чонгука улыбка — широкая, маниакальная — и ледяной блеск его чёрных, но неживых глаз, когда он заканчивает: — Пару высшего лидера Нижнего общества трогать запрещено. И будто целый мир погружается в хаос. Левая стена склада взрывается с грохотом: волна настолько сильная, что Тэхёна, который оказывается как раз чётко напротив неё, лишённый какой-либо преграды в лице контейнеров, как безвольную куклу опрокидывает на негостеприимный бетон пола, откуда он встать уже, сука, не может по причине того, что всё ещё замкнут и парализован от таза и вниз — но единственное, что становится плюсом во всей ситуации, так это ремни. Очевидно, старые и чертовски изношенные, найденные здесь на скорую руку, от резкого движения они лопаются, освобождая запястья, и Потрошитель убеждается, что ещё может повести плечами хоть как-то. Руки слушаются до ужаса плохо, но выбирать не приходится: краем глаза он отмечает, что Охотник на Чонгука бросается в тот самый момент, как из-за других контейнеров, нетронутых взрывом, выпрыгивает сразу шестеро людей в белом, устремляясь непосредственно к его бесконечности. Тэхён видит, что Чонгук, выхвативший из-за пояса один из «осенних», с левой — ведущей — руки палит почти что не глядя и не подготовившись: отдача сильна, и Ким успевает заметить мелькнувшую гримасу острой боли на лице дорогого ему человека, однако выстрел следует точнёхонько в грудь одному из людей Верхнего общества. Тот падает замертво, пока Чон уворачивается от страшного лезвия и пытается высвободить себе хотя бы мгновение для того, чтобы того подстрелить, однако Охотник такой возможности ему не предоставляет: один из знаменитых ножей рассекает воздух со свистом, и всё вокруг происходит слишком быстро, чтобы успеть отследить в аварийном режиме. Поэтому Тэхён откровенно проёбывает, когда второй из людей в униформе падает на пол, однако никогда не думал, что будет так рад видеть разозлённую хрупкую девочку по имени Ю Суджин, которая появляется на одном из контейнеров с винтовкой наперевес и лихо снимает ещё одного. Крупная фигура Намджуна появляется от неё слева — на него бросаются сразу же двое, но травма, полученная на второй сеульской базе, ещё даёт о себе знать, и по этой причине Оружейник не может двигаться столь же уверенно и грациозно, как может, когда он здоров: Тэхён видит, что лучшему другу приходится снова подставиться, заграждая путь одному из ножей — слава богу, простых — левой рукой. От глубокой раны и сильной кровопотери его спасает защитник: нож чужака скользит к оголённому запястью было, но Намджун стреляет с правой руки одному из соперников прямо в живот, чтоб развернуться и обнаружить, что второй уже замахнулся для рубящего вертикального удара ему прямо в лицо. — Сасай кудасай, блядина ты этакая! — раздаётся позитивно-визгливое, и Конструктор с лихим гиканьем приземляется врагу прямо на спину, обхватывая длинными, обтянутыми чёрными узкими джинсами ногами чужую талию и выбивая у того нож, чтобы незамедлительно приставить к незащищённой голове свой «Ноябрь» и сразу же выстрелить прямо в упор. Кровь и кусочки мозгов мгновенно пачкают красивое личико, руки и волосы, выкрашенные в ядрёный розовый, но Чимин ни хрена не расстраивается: напротив, смеясь, с падающего мёртвого тела он, пользуясь внедрёнными программой балансом и стопроцентным умением чувствовать тело, с грацией циркача спрыгивает прямо назад на руки, делая лихое колесо, и приземляется на ноги, чтобы отбить реверанс возникшему перед ним представителю Верхнего общества. Которого немедленно и с разворота снимает находящийся неподалёку Намджун. Кажется, слегка разозлённый, потому что вопль «Хватит паясничать, акробат же ты ёбаный!» слышится Тэхёну в этом кошмаре крайне отчётливо, как и чиминов бойкий и колкий ответ: «Ты не можешь так говорить, потому что моя жопа всё ещё тобой почему-то не распечатана!». Чимин звучит бодро и весело, но Потрошитель уже достаточно хорошо его изучил, чтобы распознать за мнимой бравадой нотки едва заметного напряжения. Если Конструктор напряжён, значит, что-то либо пошло не по плану, либо он очень сырой — обычно Пак не рискует собственной задницей, если вероятность победы составляет менее девяноста девяти процентов, но, очевидно, в этот раз у них не было выхода. Из-за него. Тэхён не может отвести взгляд от Чонгука, чьё лицо исказило гримасой чёрной озлобленности: в какой-то момент Охотник опускает на него страшное лезвие, и Киллер вынужден парировать то пистолетом в опасной близости от открытых пальцев, но, слава богам, Чон чертовски умелый в том, что касается нанесения увечий и отлично владеет собственным телом в стрессовых ситуациях — резко отклонившись назад, он одновременно с этим пинает оппонента выкинутой вперёд прямой ногой. Тот теряет равновесие, нож опасно свистит мимо, но всё же не касается тёплой человеческой плоти. Однако Чонгук сам теряет равновесие и неловко приземляется на бетон левой рукой — неудачно, потому что лицо его обжигается болью, но Охотник уже выпрямляется и извлекает из-за пазухи свой пистолет, однако Киллер резко вскидывает «Сентябрь», позволяя начаться смертоносному танцу. Оба двигаются медленно, высчитывая траекторию движения своего оппонента, и в момент, когда в образовавшуюся дыру в стене влетает ещё с десяток людей в белом, Чонгук... отвлекается, получая пулевое в правое плечо. Кажется, Тэхён вскрикивает. Вернее, сдавленно мычит, потому что челюсть всё ещё недееспособна. Однако что становится страшным, так это вид двух людей в белом прямо перед ним: схватив его, как какую-то куклу, они поспешно вытаскивают его мимо всего побоища, не привлекая лишнего внимания. Потрошитель пытается биться, но слабые кулаки бьют по тёмным затемнённым шлемам — эта партия, видать, подготовилась лучше — и его всё равно выносят наружу, держа за ноги и под руки, оставляя его вместе с остальными внутри. Его предел. Его бесконечность. — Сука, ещё раз ты дёрнешься, и я тебя, блять, кину на землю, — рычит один из людей, а Тэхён замирает, узнав голос сразу же. — На руках до базы будешь ползти, — цедит Хосок, ставя точку в своём рассекречивании. Они отбегают от склада на несколько метров, демонстрируя Потрошителю плотную лесистую местность, и тот из замаскированных под верхних ребят, что нёс его под ноги, помогает лучшему другу закинуть Тэхёна себе на спину. — Руки ещё работают? Давай, обхвати меня, — и как только Ким делает то, что от него просят, припускает вперёд. Человек рядом бежит налегке, но не сбавляя ритма, держится вровень: когда они отступают на значительное расстояние, скидывает с себя шлем, оказываясь Джебомом, донельзя серьёзным и собранным. Одна из чёрных машин, которые были взяты для операции по ликвидации города, стоит заведённой на значительном расстоянии от блядского склада — Сокджин выпрыгивает из неё сразу же, как только они оказываются в зоне видимости, и откидывает багажник, позволяя Хосоку положить Тэхёна в раскрытый кузов. Вид у Учёного крайне встревоженный, а Потрошителю хочется выкрикнуть, чтобы они все шли туда, на блядский склад, на помощь к отряду Киллера, однако он даже и рта не может раскрыть. Этим Джин и пользуется, крутя его в разные стороны и бегло осматривая пробитые затылок и спину. Тэхён лежит лицом вниз и пошевелиться не может, а они говорят о нём так, будто он ни хрена не понимает, честное слово: — Аккумулятор бета заменён и рабочий, но не думаю, что в нём много заряда или что в нём нет жучков слежения. Ты сможешь их заменить, Хо? — Да, вполне. Только надо его обесточить: я не знаю, что именно в нём неисправно, так что лучше не рисковать. Заодно и проверим, можем ли мы ему хотя бы речевую функцию восстановить, хотя, подозреваю, ничего логичного он нам не скажет: будет вопить, чтобы мы шли к Чонгуку. — Я неплохо знаком с техникой «улучшения» Чимина, ну, с его базой. Мы можем сейчас попробовать хотя бы вернуть ему полную работоспособность рук, а с ногами он пусть сам разбирается: скорее всего, ему хорошо подпалили карту током, а что с нервными окончаниями происходит, вообще знать не хочу. — Да, хорошо, можем попробовать. Думаешь, там от них что-то осталось? — Уверен. Чимин точнее хирурга: он умудряется их как-то переставлять, хуй знает, как это назвать, вот на такие вот случаи, это уменьшает радиус поражения в случае пыток. — Лучше мне вот, что скажи: какой процент, что отряд Киллера выйдет живым? — интересуется негромко Джебом. Голос Хосока звучит напряжённо и бегло, когда он рвёт на Тэхёне майку и, очевидно, вскрывает кожный покров на спине: — Чимин держит под контролем всю ситуацию. Он постарается обставить всё так, чтобы склад рванул, когда они покинут его. Чонгук больше не должен играть в самоубийцу: Тэхёна-то мы забрали, поэтому вести себя, как еблан, больше не будет и выйдет спокойно. Хуёво то, что у Охотника я увидел нож линейки «Poisoned spell». Это самый хуёвый вариант. Тэ, — и, перевернув лучшего друга, Хосок смотрит лучшему другу прямо в глаза. — У него ещё были ножи? Моргни дважды, если да. Тэхён моргает, потому что о маленьком ножичке в модифицированных ножнах, закреплённых на запястье киллера Верхнего общества, помнит отлично. Архангел же говорит очередное нехорошее слово. Хосок разворачивает друга обратно. — И что значит это твоё «блять» сейчас? — интересуется Джин. — То, что, скорее всего, лезвие других ножей тоже отравлено, — отвечает Джебом. — Я знаю, что «Poisoned spell» размером в пятьдесят сантиметров и изготовились всего в трёх экземплярах в целях элитарности и безопасности, однако маленькие ножи длиной в пять сантиметров с тем же сплавным составом выдаются почти каждому военному. У меня такой тоже есть, смотри. — Главное, чтобы склад рванул вовремя, а Чимин успел вывести наших, — отвечает Хосок. — Тэ, хватит с тебя на сегодня. Без обид, бро, но дальнейшее тебя уже не касается. Ты хорошо поработал и многое пережил, остальное обсудим потом. Тэхён хочет закричать. Хочет возразить. Хочет обматерить всех здесь и вопить, что так ничего не решить, и это, блять, правда, а не его невыносимое рвение быть в теме хотя бы что зрительно. Правда, ничего сказать не может, а его убийственного взгляда здесь никто не заметит, так как в момент отключения он лежит ткнутым мордой в дно кузова.***
clann — the stolen child
Процесс включения несравним с приходом человека в сознание: Тэхён может ответить за это, так как ему неоднократно приходилось испытывать на себе и то, и другое. Когда ты простой человек, это сравнимо с ощущением медленной и мучительной загрузки сознания: глаза тяжело открываются, мозг ничего не соображает первое время — всё вокруг будто подёрнуто дымкой, ощущения расфокусированы, а тело напоминает либо вату, либо блядское дерево. Когда ты андроид, то включение происходит мгновенно: карта, которая не устаёт, не изматывается, позволяет тебе мгновенно оценить обстановку и рассчитать десятки потенциальных угроз, а тело включается сразу же — ни боли, ни усталости, ни какой-либо другой физической муки. Сейчас всё похоже. Потому что пусть открывший глаза Потрошитель сразу же осознаёт, что он находится на твёрдом холодном столе в одном из подвальных помещений их базы, что некогда представляла собой дом Варвара, пошевелиться он всё ещё толком не может: пальцы рук, да, шевелятся и ощущение себя в теле присутствует, пошевелив плечами, он обнаруживает способность двигать и ими, ровно так же, как и левой ногой, однако вот правая всё ещё не работает. Ким умудряется даже кое-как сесть на операционном столе, чтобы ударить себя по ней, попробовать пошевелить или вроде того. Ничего. Не шевелится. — Как и член, — раздаётся ровное, убитое справа и, повернув голову, Тэхён несколько вздрагивает при виде сидящего в полумраке на высоком стуле Чимина. Вернее, при виде вида Чимина, который, закинув ногу на ногу, вальяжно закуривает и, снова переводя взгляд единственного целого глаза обратно на Потрошителя, добавляет: — Я как раз думаю, как это поправить. Он выглядит чертовски усталым, хотя андроиды такого не чувствуют. И невозможно серьёзный — не как обычно, словно в предвкушении крови или возможной их гибели, а мрачно серьёзный, когда даже глупой шуткой не выстрелишь с целью разрядить атмосферу. Правый глаз изуродован — торчат провода, да что там глаз, вся правая часть тела Конструктора сейчас являет собой настоящее месиво из стального покрова и всё тех же проводов. От правой руки вообще мало, что целое: когда Пак подносит сигарету к губам, Тэхён видит голую кость от локтя до самой кисти, опутанную проводами, кусочками мёртвых нервных окончаний и сеток неживых полупустых вен, по которым, по идее, должен течь «коктейль возрождения». Лоб снова пробит: зияет дыра. Кожный покров на искривлённых в невесёлой ухмылке губах тоже висит неприятными лоскутами. Вопрос только один: — Сколько раненых? — Лучше спроси, сколько убитых, — спокойно предлагает Конструктор, глядя Тэхёну в лицо единственным уцелевшим органом зрения. — Тут мне тоже есть, в чём отчитаться. — И сколько? — напряжённо роняет Тэхён. — Кан Довон мёртв, — выдыхая дым, рапортует Чимин, а Ким вздрагивает, когда перед внутренним взором предстаёт образ милого хрупкого мальчика, которому не повезло влюбиться в Чонгука. Чёрт побери, сколько лет ему было? Восемнадцать? Вроде того. — Уже как три дня. — Три дня?! — Он погиб во время операции по разрушению города: закрыл собой Чонгука. Так получилось, что ты лежал в отключке чуть больше, чем изначально планировалось, потому что у меня не было времени заняться тобой, — и Конструктор затягивается с невесёлым смешком: — У меня, как видишь, не было времени заняться даже собой. — Почему? — Как ты уже наверняка понял, Мыслитель, Водород, Троп и Изгнанник были предателями, работающими на Верхнее общество: при захвате склада, где тебя держал сучий Охотник, мы обнаружили брошенную машину с их личными вещами, но об этом позднее. Тебя похитили, чтобы заманить Чонгука в ловушку и доставить его живого, но не обязательно целого, в лоно семьи, — и Пак коротко цыкает. — Тебя должны были передать Азарту, но из-за нашей шумихи с четыреста четвёртой он просто не успел добраться до места, а потом всё закончилось. Давай я начну сразу с дерьма, — и он вздыхает. — Когда состояние раненых относительно стабилизировалось, мы смогли вскрыть телефоны тех четверых, пролистать все переписки и понять, благодаря чьим силам тот сучий захват второй сеульской базы пошёл нихуя не по плану. То, что они померли в муках — это приятно. Но теперь, — и, пожав плечами, Чимин вздыхает: — Наверное, тебе стоит узнать о том, что произошло после того, как тебя забрали со склада. Тэхён молчит. В воздухе разливается то самое предчувствие скорых плохих новостей — весь внешний облик Чимина говорит о том, что малой кровью отделаться не получилось, и когда он собирается с духом, чтобы продолжить отчёт, вид у него такой, словно стоит ему только закончить, как произойдёт очередная мировая война. И, в принципе, он не прогадывает. — По итогу мы вчетвером разнесли порядка пятнадцати ребят из Верхнего общества. Ю Суджин ранена. Огнестрельное в ногу, сильно пробило бедро, высокая температура, обильная кровопотеря, появился абсцесс, — и, не выпуская сигарету из пальцев, Конструктор, игнорируя торчащие провода и лоскуты кожзаменителя, трёт лицо. — Короче, пиздец, постоянный контроль, гноя много, Сокджин почти не спит, а я на подхвате, потому что ездить в ближайший город к контрабандисту за препаратами может теперь только он. Здорово, что у нас теперь есть две машины, конечно, но... — и он качает головой. А Тэхёну хочется пнуть его, чтобы он уже озвучил конкретное имя, потому что он не дурак и понимает, что сейчас Чимин тянет резину, чтобы... чтобы что? Он не знает, но напряжён до предела. — У Намджуна опять огнестрельное в плечо, на этот раз другое, приятного мало, но он будет в порядке. Я, вот, сам видишь, — и снова выдохнув дым, Пак явно пытается подобрать нужные слова перед последней частью отчёта. Потому что на Потрошителя даже не смотрит. — Что с Чонгуком, — без вопросительных интонаций давит Тэхён. — Говори. — Ты же знаешь, что такое ножи линейки «Poisoned spell», да? — осторожно и издалека интересуется Чимин. — Вернее, приколы их лезвий? — Да, знаю. А ещё Джебом сказал, что маленькие копии этих ножей выдаются почти каждому военному. — Да... — и Пак кивает задумчиво. — Да. В общем, Чонгук был ранен обоими. Если бы у Тэхёна было сердце, оно бы пропустило удар к чёртовой матери. — Сильно? — Охотник лишил его левой руки. Блять. Блять, блять, блять, блять! — и Тэхён дёргается, забыв о том, что у него одна нога нерабочая, и едва что не падает прямо со сраного стола, едва успевая удержать себя на горизонтальной поверхности. — Полегче, Ромео, — тем не менее, не без понимания замечает Чимин. — Правого глаза у него теперь тоже нет, — добивает. Тэхён в ахуе смотрит Конструктору прямо в глаза. У него такой всепоглощающий шок, что он даже не может что-то элементарно почувствовать, чтобы позже иметь возможность осмыслить. Чонгук, его предел, его бесконечность, в данный момент и уже какое-то время проходит через один из своих самых огромнейших страхов — оказаться ненужным, а его, того, кто обещал любить, понимать и принимать абсолютно любым, не было рядом. Но возненавидеть себя самого точно успеется. Пока он смотрит за тем, как Чимин поднимает руку с зажатой меж пальцев почти дотлевшей сигаретой ладонью вперёд, словно призывая к тому, чтобы его уже, наконец-то, дослушали, и заканчивает свой рассказ. К сожалению. Потому что Тэхён даже не подозревал, что здесь было, а теперь он осведомлён, и, кажется, вот-вот двинется фазой, без шуток. — Охотник смог мелким ножом хорошо его поцарапать от правой брови до рта, и, конечно же, сплав окислился, всё, как полагается. Роговица повреждена... да нет, нахуй, давай я не буду обманывать тебя, ладно? — и он коротко цыкает. — Там глазу пришёл полный пиздец, он абсолютно ослеп, там бельмо такое, что фактически слилось с белком. Хорошо, что воспаление и кровоизлияние внутри белка Сокджин успел остановить, а то вообще был бы ад — ходил бы красноглазым до скончания века. А так хотя бы белый, ёпт. Но говно не только в этом, Тэ, — и, нервно бросив на пол окурок, он вторую подкуривает незамедлительно: — Мы с Намджуном успели его вынести. Как и Ю. В этом никакой проблемы не было уже, на самом деле, потому что Охотник съебался сразу же, как его ранил и Чонгук упал на пол, а уже через несколько секунд всё, блять, рвануло. Остальные к тому моменту уже были мертвы, Хосок и Джебом уже успели вернуться и добили тех, кого мы не добили, и оказали ему первую помощь. Это был пиздец, Тэ, просто пиздец, он был весь в крови, орал, не помнил себя, и его нельзя винить — у него был болевой шок, и Сокджин ему что только не колол в полевых условиях, блять, чтобы хоть как-то остановить кровотечение и повысить свёртвываемость крови. Но по итогу пришлось прижигать лазером, — и Чимин качает головой, словно в досаде. — И его хватил эпилептический приступ, который не отпускал его почти час. Хосок держал ему язык на заднем сидении машины, он прокусил ему руку. Мир вокруг превращается в вакуум. — А после того, как эпилептический приступ прошёл, у него случился сердечный. И проваливается в преисподнюю, нахуй. — Сейчас он... в порядке. Насколько человек может быть в порядке, являясь высшим лидером оппозиции и больше всего боясь быть ей не нужным. Мы гарцевали вокруг него несколько часов кряду, Ким, я не шучу, причём не забывай о том, что ещё и Намджун ранен был, и Ю тоже. Она до сих пор не встаёт, — и Конструктор вздыхает. — Но тоже должна быть в порядке — они все физически стабилизированы, про ментально говорить даже не буду, потому что Довон был семьёй и лучшим другом для Ю, а теперь он мёртв, и она осталась одна, а Чонгук инвалид в прямом смысле, и сейчас ему будет рвать башню ещё хуже, чем раньше. Я клянусь, он ненормальный, — Чимин качает головой, словно в неверии. — Когда он узнал, что у него был сердечный приступ, он не испугался, не замкнулся, а впал в бешенство. И смех, и грех, сука, потому что он злился так, что реально будто готов был вырвать себе сердце из груди куда-нибудь нахер, и в той ситуации это было нетипично настолько, что даже мы немного поржали, а потом мы вспомнили, что это, сука, Чонгук, который, мать вашу, злится, и стало пиздец не до смеха. — Как он сейчас? — негромко интересуется Ким, силясь совладать со своими эмоциями: необходимо сейчас сохранять голову трезвой ради Чонгука. Чтобы он не смел даже подумать при виде Тэхёна, что для того хоть что-то, но изменилось из-за этих увечий; что теперь Потрошитель считает его слабым и немощным или — как он любит там говорить? — ненужным из-за того, что ему пришлось пережить такой ряд страшных событий. Тэхёна не было рядом, и он в этом не виноват — смысла винить себя нет, однако в его силах отныне не отходить, помогать, поддерживать и раз за разом доказывать, что он здесь и что он до невыносимого любит. Всё так же — без какой-либо причины, как и говорил, как обещал. Потому что тоже давным-давно понял одну простейшую истину: несмотря ни на что, он — для Чонгука, а Чонгук — для него, и за эту правду он будет биться даже если против него все повернутся. Тэхён не сдастся в своей этой любви. Новый Тэхён, усмиривший своего Потрошителя, ни перед чем не сдаётся, что зовёт дорогим, и свою семью любит и ценит любой, какой бы она ни была, а Чонгук — это семья. — Ослаб и на капельнице, жуёт аспирин. Сокджин колдовал над его глазом последние пару дней, поэтому с утра сняли повязку, так что будь готов и не вздрогни. Рука... ну, не может быть плохим то, чего в принципе нет, так что... — и Конструктор пожимает плечами. — Больше никаких машин, никаких мотоциклов. Только элитно разъезжать пассажиром. — Я могу встать и дойти до него? — интересуется Ким, а Чимин моргает в непонимании, и он вынужден дать уточнение: — У меня нога не работает. Ты хотел сейчас что-то доделать? — Нет, ты можешь попробовать до него доскакать, он лежит в вашей спальне, а я хоть постараюсь привести себя в порядок. Эти аккумуляторы реально недолговечная штука, — и, усмехаясь, он показывает на свой лоб. Тэхён кивает, а потом осторожно встаёт, опираясь на стол. После — на стену, действительно тащит за собой ногу, движется медленно, и только в дверях оборачивается к Чимину с негромким: — Мальчика хотя бы похоронили? Конструктор, глядя ему в глаза одним своим уцелевшим, только головой отрицательно машет: — Пришлось оставить труп в городе. — Я хочу провести поминальную церемонию, когда все будут относительно в строю, — с ненужным, но будто рефлекторным вздохом говорит Потрошитель. — Он заслужил. — Да, — кивает Чимин после секундной заминки. — Он заслужил. ...Сложнее всего приходится на лестнице из подвала, но Тэхён с этим справляется, опираясь на перила руками и поднимаясь медленно-медленно, заранее готовясь к тому, что придётся ещё также подниматься и на второй этаж. Однако уже в холле первого встречает Хосока — тот с лицом, лишённым привычной глазам черноты макияжа, смотрит на него молча какое-то время, а потом подходит, крепко обнимает своего лучшего друга и шепчет едва различимо: — Ты знаешь. — Да, — также едва-едва слышно отвечает Тэхён. — Чимин всё рассказал. Он в сознании? — Спит, время-то уже за полночь. Но ты можешь подняться к нему, я помогу. И... — отстраняясь неловко, смотрит на Потрошителя с пониманием в тёмных глазах. — И когда тебе нужно будет поплакать, я тоже буду готов побыть рядом с тобой. Договорились? — Хорошо. — Хорошо. И после этого они не говорят больше ни слова: Хосок помогает Тэхёну подняться по массивным ступеням и предусмотрительно оставляет его в одиночестве на площадке второго этажа дома, чтобы спуститься обратно вниз — очевидно, к Джебому или, быть может, Намджуну с Сокджином, и Ким ему благодарен за это. Зайти к Чонгуку он хотел бы один, посмотреть на свою зависимость хотел бы без посторонних, а дальше... а дальше чёрт его знает. Как пойдёт, правда. Спальня встречает его полумраком: верхний свет выключен, только ночник на прикроватной тумбочке, тоже приглушенный, освещает часть помещения. Тэхён очень неловкий с одной рабочей ногой, но всё ещё старается быть максимально бесшумным, даже если и больно заходить в ту самую комнату, где они последний раз целовались на этой постели, здоровые, невредимые, целые. Чонгук действительно спит: лежит на спине, рядом с кроватью — система, на тумбочке возле ночника целый ворох таблеток, и с первого взгляда взрослый мужчина неожиданно кажется Потрошителю таким маленьким, хрупким, что сжимается что-то в груди. А может быть, всё дело в том, что он видит, что аккуратно укрыт Киллер кем-то только до середины груди: правая рука лежит поверх одеяла, а левой... а левой, да, действительно нет по плечо, и чёртов сплав «Poisoned spell» не позволит Чимину даже попробовать разработать хороший протез для него — для этого нужны живые нервные окончания, которых в этой части любимого тела больше нет. Чонгук лежит топлесс и, подойдя ближе, неловко садясь справа на постель рядом и стараясь не задеть трубку, что от системы идёт к запястью его бесконечности, Потрошитель хорошо может разглядеть страшный шрам там, где ему прижигали лазером мясо, но сейчас он, видимо, размягчённый заживляющей мазью, выглядит уже слегка подзажившим. Как и страшный вертикальный шрам, что рассекает правую сторону дорогого лица от брови и до самой губы кривой тёмно-красной расселиной: Сокджин хорошо подлатал кожу, наложив швы и, очевидно, всё-таки победив ядовитые выбросы лезвия, однако глаз уже не спасти, да, Тэхён помнит. И, наверное, это не самое лучшее, что можно предпринять в такой ситуации, но удержаться нельзя: вздохнув, Ким сначала нежно оглаживает черноволосую голову, мягко перебирая отросшие волосы, разметавшиеся по кремово-белой подушке, а затем, наклонившись, нежно прижимается губами к шраму в районе брови. Кожа немного жирнится — видимо, и её кто-то смазал заживляющей мазью, — но на это плевать: целует едва-едва ощутимо, до бескрайнего чутко и с абсолютной любовью всё ниже и ниже. Нежное веко, немного грубоватую кожу заострившейся скулы, щёку, слегка шершавую и потемневшую от трёхдневной щетины, и так до тех пор, пока не накрывает любимые губы своими, прикрыв глаза и растворяясь в ощущениях чужого дыхания. Они оба живы, и для Тэхёна это самое главное. Если придётся Чонгуку доказывать, что даже такой он навсегда — самый-самый, то проблем нет: он будет. Не отойдёт ни за что, не бросит и будет любым любить, как обещал. До бескрайнего. До безграничного. До тех самых пор, пока смерть не разлучит их обоих, но даже и после неё, потому что любовь Тэхёна к Чонгуку уже возведена в степень всепоглощающей. Иначе будто и быть не могло. Он ощущает, как дыхание Киллера под мягким напором губ слегка сбивается, а из глубокого становится коротким, волнительным — и незамедлительно, но мягко от них отстраняется, чтобы столкнуться взглядом с левым глазом тёмно-карего цвета, в этом освещении — фактически чёрным, и молочного — правым. Чонгук смотрит, молчит, только брови чёрные хмурит, но это та самая мимика, когда волнения, смирения, внутренней дрожи не скрыть, и молчание из категории тех, что говорит громче слов.«Ты примешь т а к о г о меня?»
Это то, что говорит Чонгук одной только аурой. А Тэхён, протянув руку, мягко сжимает его целые пальцы своими, не в силах справиться со своими эмоциями. Самыми позитивными, на самом-то деле, и светлыми. С самым сильным, что в нём есть, на самом-то деле. Не отрывая глаз, смотрит на лицо самой главной ценности во всей своей жизни. И впредь, уверен, всегда тоже будет смотреть.«Я же тебе говорил уже, глупый: я пойму и приму тебя абсолютно любым».
Тэхён смотрит. Чонгук смотрит в ответ. И поэтому, Потрошитель уверен, слёзы в глазах друг друга они замечают мгновенно. И Чонгук, всхлипнув, прикрывает глаза, позволяя влаге сорваться с ресниц, а Тэхён ни минуты не медлит — наклонившись, нежно сцеловывает, не забыв снова прижаться к израненному веку губами, а после подаётся вперёд посильнее. Так, чтобы поцеловать и страшный шрам на плече, прижаться лбом к кости, но не собираясь с силами, а наслаждаясь касанием, и, распрямившись, снова столкнуться глазами со своей бесконечностью. — А какой я тогда для тебя? — хрипит Чонгук, повторяя их диалог, что был всего несколько дней назад. Тогда у них была передышка, свидание в парке и они занимались любовью, отдавшись друг другу до такой крайней степени, что выплыть из этого чувства больше точно не смогут. И сейчас, мягко и грустно ему улыбаясь, Тэхён не может перестать плакать от облегчения, что живой, дышит и всё ещё рядом, пусть и смотрит затравленно и уязвимо, будто ожидая своего приговора. — Лучший и безмерно любимый, — повторяется. — И всегда таким будешь. — И вот теперь меня изуродовали. — Ты всё равно остаёшься для меня самым красивым, Чонгук. — Почему? — Потому что я тебя не за лицо, — едва-едва слышно отвечает Тэхён, протянув руку и большим пальцем нежно стирая с чужой щеки очередную слезу. — А за душу и безусловно. Услышал? Пауза. И дрожащие губы в лёгкой улыбке: — Услышал, — и Ким, наклонившись к чужой голой груди, покрытой рисунком тату, оставляет ещё один поцелуй прямо там, где сейчас так гулко стучит, а пару дней назад так отчаянно старалось уже прекратить это делать. Лишь для того, чтобы шепнуть: — Не шали больше, ладно? Не забирай его у меня. А когда чувствует в своих волосах слабые, крупно дрожащие пальцы, то поднимает лицо, чтобы снова поймать чужой взгляд карего глаза. И услышать заветное: — Я люблю тебя, Ким Тэхён. Тоже за душу и безусловно. Куда сильнее, чем ты можешь подумать. И снова цветы самых светлых эмоций глотку щекочут, а слёзы, кажется, начинают течь всё быстрей и быстрей. — Я знаю, Чон Чонгук. Давно уже чувствую тебя, самый стойкий и сильный мужчина на свете, — и, приподнявшись на руках, вновь подаётся вперёд. Скрепить поцелуем признание, которое, наконец, смогло излиться между ними словами.