lxst cxntury — tokyo
Они выглядят мило, понимает Чимин спустя пару недель не без лёгкой улыбки на полных губах, когда по просьбе Сокджина в очередной раз заходит в кремово-белую спальню, чтобы обнаружить в ней обоих потрёпанных жизнью калек — и плевать, что Тэхёна он перебрал по частям, как детский конструктор, и вернул былую функциональность. Потрошитель, скорее, больше ментальный калека, нежели если говорить о физиологии: сейчас на плечах этого парня лежит огромнейший пласт ответственности за психику дорогого ему человека, который всё ещё не до конца понимает всю бедственность своего положения, и эта ноша весьма тяжела. Чимину нравится думать, что Ким таки куда сильней духом, чем все могли только догадываться: уму непостижимо, как же сильно под давлением принятия собственных страхов может раскрыться какая-то личность, и он соврёт, если вдруг скажет, что этот цветок не вызывает у него восхищения. Он и раньше Тэхёна по-своему, но уважал. Боялся, да, оценивал по достоинству чужие способности, потом проникся им как одной огромной поломкой, что не подлежит восстановлению — как казалось, — а после связал себя узами болезненной военной привязанности, какая может случиться только тогда, когда люди разделяют одну беду на двоих. Однако сейчас, видя в нём куда больше от человека, чем от большинства других знакомых людей, Чимин не может оценивать их отношения с точки зрения своеобразного симбиоза, потому что Потрошитель с его кардинальными переменами личности действительно вызывает в нём невероятные чувства. Поражает стойкостью, силой, упорством и переменами в мельчайших подробностях: то, как он даже просто-напросто смотрит на тех, кто его окружает, стирает образ мудака, который бросался злым «мусор» в начале знакомства. Ким Тэхён теперь совершенно другой. Он бережёт и оберегаемый, он дарит много позитивных эмоций всем тем, кто его окружает, и стал спокойнее, тише — даже думает перед тем, как что-то сказать. Да, не всегда, разумеется, но во многом себя способен обуздать самостоятельно: уже были случаи в эти дни, когда они с Намджуном закусились по бытовухе, и, в принципе, это можно было назвать... уютным? Смешным? И поразительным — то, как Тэхён теперь может сделать шаг назад и банально уступить что-то кому-то? На самом деле, это действительно было уютно. И глупо. Потому что, съездив к контрабандисту, Сокджин вдруг вернулся с восхитительно жирной едой из фастфуда и свежими фруктами для одного хмурого парня-левши, лишённого теперь ведущей руки — Чонгук под чутким руководством Тэхёна отлично справляется, но теперь ему во многом отказано из-за его слабого сердца, а вот Потрошитель, ещё ни разу за все эти месяцы не вкусивший усилителей вкуса благодаря поставленным Чимином рецепторам... почти подрался с Намджуном за гамбургер. Нет, без шуток: они реально начали крыть друг друга хуями, один пытался отобрать у другого несчастную булку, и по итогу Намджун предложил Потрошителю сходить в чью-нибудь задницу или, если угодно, пригласить кого-то в свою. Тэхён на такие взыскания весьма возмутился, началась перепалка и бурный спор о том, кто кому и в каких позах должен дать в жопу первым, а Чимин, устав от её сильного шума, в очередной раз решил разрешить ситуацию пошлостью, потому что только такое срабатывает на этих дебилах, и выдал: — Чё вы рассуждаете о нижней позиции как о каком-то унижении, мать вашу, а? Пассивом быть классно, — заметил миролюбиво, со знанием дела и, кто знает, быть может, с намёком, потому что, глядя на своего, на секундочку, бойфренда, заискивающе вскинул бровь с кольцом прокола. — Особенно, когда в жопе хороший мясистый член! — Жопа, выходит, не веган, — внезапно и задумчиво поддержал шутку Тэхён, с шумом высасывая трубочкой остатки своей колы, а потом хмыкнул, швырнул в Оружейника гамбургер и пошёл на диван к уныло жующему яблоко Киллеру, чтобы без какого-либо стеснения сесть к нему на колени и, обхватив руками за шею, вдруг нежно клюнуть губами в нос с тихим: — Но моя, видимо, на долгой безбелковой диете? — Ты отвратителен, — засмеявшись негромко, ответил Чонгук, и Чимин... правда рад видеть их обоих такими, честное слово. Например, как сейчас, когда входит к ним в спальню и видит... ах, чёрт, возможно, это чертовски милая сцена, потому что Чонгук, закопавшись в одеяло до самого носа, крепко спит, уткнувшись Тэхёну куда-то в основание шеи, а Потрошитель, в свою очередь, крепко его обнимая руками-ногами поверх кремово-белого пододеяльника, сам перешёл в спящий режим, заряжая от розетки свой альфа-аккумулятор. Боже мой, скажи кто Конструктору ещё полгода назад, что когда-нибудь он войдёт в комнату и увидит Потрошителя с Киллером мирно спящими, да ещё и в обнимку, он бы покрутил у виска пальцем и уточнил, из какой психушки сбежал говорящий. А теперь, вот, стоит. И улыбается, как гордый папаша. ...На самом деле, Чонгук и правда отлично справляется. Нет, без шуток: когда всё только-только случилось, все ждали взрыва, но его не произошло или же они, возможно, происходили в локальных масштабах за дверью спальни кремово-белых тонов — Чимин замечал, что Киллер местами был раздражительным, а ещё чертовски неловким во многом, что касалось каких-то базовых дел, которым он ранее не придавал даже значения. Его лишили ведущей руки, а ещё пробили пулей плечо, и сейчас с непривычки он не может даже толком сходить в туалет. И, наверное, чёрт, это не должно казаться Конструктору милым, но как-то он заходит в их комнату с очередным отчётом о проделанной в тылах работе — например, рассказать о благоустройстве беженцев четыреста четвёртой зоны — и застаёт Потрошителя бережно расчёсывающим Киллеру влажные чёрные волосы. Тот сидит в одном нижнем белье на кровати, смотрит в стену и явно о чём-то задумался, а Тэхён, стоя у него за спиной, слишком сосредоточен на том, чтобы рассказывать. Замечают они Чимина не сразу. Но и этих нескольких секунд вполне достаточно, чтобы Пак расслышал негромкие и ласковые интонации, которые Потрошитель дарит любимому им человеку, пока осторожно проводит расчёской по голове: — Когда-нибудь ты сильно задумаешься, а я заплету тебе косичку. «Колосок» или вроде того, но а пока... пучок или хвостик, Чонгук-а? — А как тебе больше нравится? — негромко и чертовски неловко бормочет Чонгук в ответ. — Честно? — Да. — Пучок. — Тогда давай пучок, чтобы тебе тоже нравилось. И Чимин всё-таки чуточку гадина, а ещё, быть может, самую малость сенситивная булочка, которой стало так остро знакомо то чувство смирения, которое сажает тебя на поводок, когда ты понимаешь, что всё, всё: титул завидного холостяка можно сдать и самое время начать планировать совместный бюджет. Возможно, он в свои двадцать уже достиг того золотого предела в своих каких-то взаимно созависимых отношениях, потому что то чувство, которое он ощущает при виде этой картины, не может назвать ничем иным, кроме как взрывом инстинкта родителя. Что странно, потому что как минимум один из этих двух потенциальных «детей» старше его на пять лет, второй — на три с половиной, а ещё оба выше его на пол-головы и шире в два раза, но это детали, потому что сейчас Конструктор уродливо и наигранно всхлипывает, приваливаясь плечом к стене, и очень громко и протяжно выстанывает: — Омо-о-о-о-о! Я так долго этого ждал, мои же вы сладкие кексики, мои же шоколадные крошечки, мои милуны, мои... — и осекается, столкнувшись с сопротивлением в лице чонгуковой вскинутой брови и тяжёлого взгляда Тэхёна, который, впрочем, перебирать волос Киллера рассеянным жестом не перестаёт. Приходится выпрямиться. Вздохнуть. И пояснить, неловко махнув рукой: — Вы такие милые просто... а я только что был у Ю, и она совсем плохая, так что... ой, блять, короче! — и, топнув ногой, Конструктор проходит вглубь спальни и, садясь в кресло, начинает отчитываться за поставку деталей для сборки, за данные от разведки и за помощь беженцам. Чонгук выглядит куда живее, когда слушает о насущных делах, но на моменте, когда Конструктор вынужден сообщить Потрошителю о грядущей операции по обносу одного из оружейных складов, куда они с Намджуном через неделю пойдут, хмурится: — У Намджуна пулевое ранение. Чимин не хочет говорить очевидные вещи. Но он попросту вынужден: — Вколет себе обезболивающее. У нас нет других вариантов, потому что Архангелу опасно светиться, Довон мёртв, Ю всё ещё борется с травмой, Сокджин бесполезен, а Хосок останется здесь, чтобы в случае чего отбивать базу от нападения вместе с Джебомом. — Здесь будет Тэхён, — напоминает Киллер с напряжением в голосе. — Вовсе не обязательно подвергать Оружейника лишнему риску. — Было решено, что Потрошитель временно отходит от активных действий Нижнего общества и уходит ещё глубже в тыл, — держа лицо, отвечает Конструктор. — Чтобы лишний раз не светиться. — Чтобы быть моей сиделкой, ты хотел сказать, верно? — с нотками пробуждающейся угрозы интересуется Чон, глядя слепым глазом в упор на Конструктора, а Тэхён лишь вздыхает, но ничего не говорит — только рядом садится, позволяя Чимину попробовать себя спасти самостоятельно. Пак не обижается: рассудком понимает прекрасно, через какой перелом сейчас проходит Чонгук, пусть по-настоящему, стоит надеяться, никогда на себе не прочувствует. И это нормально — то, что Киллер во всём сейчас ищет попытки сбросить себя со счетов, даже если никто и не думал этого делать. — Нет, Чон, не сиделкой, а близким тебе человеком, — уточняет Чимин. — Тебе нужно время, чтобы научиться владеть правой рукой так, как ты владел левой. — Я никогда не смогу стрелять с правой так, как стрелял с левой, — заявляет злобно Чонгук, но в Конструкторе достаточно понимания, чтобы принять: злятся сейчас не на него. На себя. Отныне — всегда на себя, и здесь могут помочь только поддержка и время. Депрессия у всех проявляется разно: вот и у Киллера она накладывается на ПТСР и полную смену даже рациона питания... Господи, блять, его действительно жаль, потому что на данном этапе Тэхён помогает ему даже дойти до туалета и расстегнуть ширинку на джинсах. Нужно купить ему мягкие спортивные треники на резинке. Не всё же в трусах щеголять. — Никогда не говори никогда, — говорит ему Пак, покачав головой. — Я знаю, на что ты способен, а на что нет. И, поверь мне, пожалуйста: при должном наблюдении и отдыхе ты сможешь восстановиться в кратчайшие сроки. — Таким, каким я был раньше, я быть уже никогда не смогу. — Ты и не обязан быть таким, каким ты был раньше, — замечает Тэхён, заглядывая ему прямо в лицо. — Я понимаю, что сейчас ты шокирован и не веришь, что ты действительно сможешь адаптироваться к такой перемене, но, поверь, как раз-таки ты на это способен лучше нас всех. То, что ты сейчас напуган и сомневаешься — абсолютно нормально. Но я уверен, что за несколько недель отдыха ты сможешь достаточно восстановиться, чтобы привыкнуть и свыкнуться. И начнёшь тренировки. — Я не привыкну и я не свыкнусь! — Чонгук не орёт, как он любит это делать обычно, но повышает голос значительно, пусть и без прошлой агрессии. — У меня даже глаза нет, Тэтэ! — О, мой бог, ты правда зовёшь его Тэтэ?! — всхлипнув, качает Чимин головой, а потом поворачивается к Потрошителю и скулит умилительно: — Как часто он зовёт тебя Тэтэ?! — Всегда, — коротко отвечает Тэхён, глядя на него, как на больного рассудком. — О Боже мой! А ты его как-нибудь называешь?! — мелко захлопав в ладоши, загорается идеей Конструктор. — Нет?! Тогда как тебе... Гугу? Чонгук «Гугу» Киллер! — Я сейчас возьму вон тот ночник и засуну его тебе в задницу, — спокойно заявляет Чонгук, глядя на него без единой эмоции. А потом, вздохнув, качает головой, и опускает взгляд на руку: — Я правда не знаю, что можно с этим сделать теперь. Я ведь даже не вижу. — Давай, скажи мне, что тебе так нужны глаза в момент произведения выстрела, и я скажу, что ты лжец, — раздаётся от входа и, хмыкнув, Чимин поднимает лицо, чтобы увидеть своего мужчину у двери. Намджун стоит у выхода, скрестив на груди сильные руки в тату, а взгляд голубых глаз у него прямой, светлый, невозможно уверенный и отдаёт тем самым радушием и абсолютным спокойствием, которые всегда будоражат в Конструкторе невыносимое желание обставить всё так, чтобы его заволокло похотью, диким желанием и теми слезами, какие проступают в момент интимных плотских эмоций. Весь Намджун с его непоколебимой уверенностью в себе и в людях вокруг чертовски заводит даже тогда, когда просто стоит. Оплот спокойствия со скрытой глубоко внутри чернотой, которую сложно расшевелить, но если случается... — Такие как ты, Чон Чонгук, — продолжает Намджун, подходя и абсолютно бесстрашно кладя Киллеру на голову большую ладонь. — В момент выстрела не глазами смотрят, а чувствуют сердцем. Понимаешь, о чём я? — и смотрит тому прямо в лицо, не в глаз, а в глаза, без брезгливости, страха или упрёка. А потом говорит те самые роковые слова, которые, возможно, Киллеру нужно было услышать не от Тэхёна, который в него по самые уши, и не от Чимина, который и без того всегда рядом, а вот от кого-то вроде него — человека, который всегда скажет по фактам и кратко: — Сейчас у тебя сложный период, и мне полностью никогда не понять, что ты чувствуешь. Но я могу отвечать за то, что чувствую я, — и взгляд Оружейника сильно теплеет, когда он договаривает: — А чувствую я то, что ты нужен нам, Киллер. Не только как лидер, не только как сила, а в первую очередь, как друг. Как семья. И пока я ещё жив, я могу тебе гарантировать: один ты не будешь. А я сделаю всё, что смогу, чтобы ты даже не думал, что мы от тебя вдруг откажемся. Услышал меня? Чимин, слушающий всё это молча в кои-то веки, только губы кривит, но это не плохая улыбка, а, скорее, до ужаса тронутая: не каждый день можно увидеть, как Чон Чонгук, тот, кого Нижнее общество знает как Киллера, смотрит на кого-то так, словно ребёнок, услышавший в кои-то веки три главных слова от родителей, что вечно были заняты и требовали до бесконечности. Даже рот приоткрыл в удивлении, словно не веря, что и таким будет кому-то нужен и важен, и вот теперь даже незаметно застывший в дверях Чон Хосок, улыбаясь до мягкого, встречается с Конструктором понимающим взглядом перед тем, как сказать своё: — Он прав, Чонгук-а. Ты всегда будешь нужен нам вне зависимости от того, кривой ты или хромой, здоровый или не очень. Мы семья. А семья друг друга не бросит, ведь так? Уверен, Сокджин бы тебе сказал то же самое, но сейчас он находится с Ю: ей совсем плохо. — Абсцесс ухудшается? — неожиданно взволнованно-мягко интересуется Киллер, глядя на Механика во все глаза. Сейчас ему будто пятнадцать: резко распахнутый, как раскрытая книга, уязвимый и уязвлённый, вцепился в пальцы Тэхёна, словно ищет поддержки, а Потрошитель их осторожно оглаживает, будто бы успокаивая — Чимин хорошо это видит. Чимин вообще многое видит и многое знает, но не хочет портить момент — то, что у него есть в закромах, подождёт своего часа, не убежит и не поторопится. Он всегда успеет подумать об этом попозже. — Пошло загноение. Нужно будет съездить к контрабандисту в город за антибиотиком перед миссией, так что, Тэхён и Чонгук, вам предстоит здесь не только предаваться романтике, но и следить за девчонкой. Справитесь? — Да, — отвечает Тэхён одновременно с чонгуковым «зная нас, я бы не гарантировал», и тыкает того локтем под рёбра. На том и решают: Чимин и Намджун, вознамерившись съездить к тому самому складу и осмотреться, покидают базу достаточно быстро, направляющийся к контрабандисту Сокджин вызвался их докинуть до нужного места — проблем быть не должно. Но мерзкое чувство, какое постоянно преследовало во время налёта на вторую сеульскую, всё не проходит, не отпускает: невзирая на прекрасное настроение, Конструктор ощущает себя достаточно странно, словно душа не на месте, чёрт побери. Последний раз нечто похожее он чувствовал во время налёта на вторую сеульскую базу, и вот сейчас — снова, что не может не напрягать в силу того, что сбылось. Он много думал по поводу Юнги, на самом-то деле — как же не думать, если Хосок на глазах день за днём? — но так и не смог прийти к какому-то однозначному выводу в плане того, как стоит работать над делом Карателя со своей стороны. Он мог как-то помочь — он помог. Он поддерживает Механика каждый ёбаный день, но постоянно чувствует, что делает недостаточно. Делится, быть может, не всем. Или не может подгадать момент, чтобы выразить нужную мысль по поводу карты памяти хмурого парня... — Ты чего? — и Намджун его руку сжимает, а Конструктор только ведёт плечом в неоднозначности, чтобы в итоге покачать головой и негромко заметить: — Ничего. Просто задумался. И он же не лжёт. Просто не договаривает. Просто выжидает момент. А пока молча садится в машину к Сокджину.***
Девчонка действительно выглядит плохо: бледная, с затуманенными лихорадкой глазами, она тихо постанывает, лёжа на кровати Намджуна. В комнате пропахло гноем и медикаментами: Чонгук морщится, стараясь не думать, каково ей сейчас с таким прекрасным набором страшных событий. Как её поддержать, он не знает, да и, если честно, не хочет: она сама говорила, что понимает масштабы проблемы, а в словах он всегда был плох. Особенно прямо сейчас, когда сам старается отвлекаться на что угодно, только лишь бы не думать о... — Вы... — раздаётся хриплое со стороны постели, когда они начинают порученный им процесс смены повязки и обработки ранения. Чонгук здесь, скорее, для поддержки, так как с одной рукой чрезмерно неловкий и готовый рвануть в любую секунду, но Потрошитель же до странного спокойный и собранный, будто занимался чем-то подобным всю жизнь. А, может, и действительно имеет огромнейший опыт. — Лучше не напрягайся и ничего не говори, — советует Тэхён, снимая с воспалённой кожи пропахшую гноем и кровью повязку, чтоб цыкнуть и сморщиться, глядя на Киллера: — Абсцесс? Это же он? — Похоже на то, — кивает Чонгук, пропитывая в дезинфекторе новую примочку из стерильного бинта. — Когда вернутся Сокджин и Чимин? Она уже зелёная. И её лихорадит, — Ким на это только пожимает плечами, принимая из его руки марлю и прикладывая на загноение. — Так и помру… — раздаётся вдруг шёпот. — Чего? — и, переглянувшись, оба переводят глаза на хрупкую фигурку Ю на постели. Девушка же выдыхает прерывисто, чтобы, сухо сглотнув, повторить чуть увереннее: — Так и помру, не увидя каминг-аут своего отп… — Отп? — вскидывает брови Тэхён. — Каминг-аут? — хмурится Чон в недоумении. — Ты о чём вообще? — О ком, скорее… — и девчонка слабо смеётся. — Вы мой отп. Поцелуйтесь хоть, порадуйте напоследок беливера вашего пейринга… — Она неисправима, — вздыхает Чонгук, впрочем, даже слегка усмехаясь. Ю на это лишь только хрипло смеётся и сразу же болезненно морщится, потому что Тэхён прижимает марлю к ране и начинает процесс перемотки. — А чего мне бояться? Смерти? — и она только головой качает с болезненной усмешкой. — Все мы там будем. В конце концов, тогда этот Ад, наконец-то, закончится, а я буду знать, что умерла не зря, а ради чего-то... весомого. А тебе идёт, — неожиданно хмыкает, глядя Чонгуку прямо в глаза. — Выглядишь мужественнее. — Я выгляжу инвалидом, Ю, у тебя подмена понятий, — отвечает ей Киллер спокойно, но внутренне всё же сжимается при этих словах. Возможно, совсем скоро он сойдёт с ума от своей беспомощности, а может, и вывезет это дерьмо — чёрт его знает, но пока к первому он всё-таки ближе, чем ко второму. Но Тэхён не позволяет ему быть подавленным: оберегает, старается быть рядом и показывает... что ему не всё равно на Чонгука, но действительно абсолютно плевать, как тот выглядит. И, как бы странно то ни звучало, но такая поддержка настолько ценна и безусловна, что Киллер волей-неволей начинает осторожно мечтать, что он переживёт этот страшнейший в своей жизни кризис. Просто для некоторых вещей действительно нужно время. Просто для некоторых людей нужны другие люди. — О, нет, чувак... — и она улыбается слабо, однако такие свойственные ей нотки игривости прослеживаются даже сейчас. — Ты теперь выглядишь реально крутым. Не как суперзвезда, конечно, а, скорее, как неформальная модель. Понимаешь, о чём я? Ты теперь настолько пиздатый, малыш, что, уверена, у твоего парня на тебя крепко стоит. — Разве мы говорили тебе, что мы вместе? — хмыкает Тэхён, убирая все лекарства на место. — Вот вы мне сейчас и скажите. Вы вместе? Чонгук замирает. Что хочет ответить, знает наверняка, однако прямо сейчас, в этой комнате, пропахшей болезнью и медикаментами, под взглядом того, кого он до безмерного любит, и той, кто потеряла близкого им обоим мальчишку, он ощущает себя маленьким глупым ребёнком. Хочется так много сказать — и, вместе с тем, он не уверен, что это может быть хоть сколько уместным. У них не было времени и нужного для такого момента на разговор подобного рода: в прямом смысле не до этого было, потому что реабилитация проходит для Чонгука достаточно сложно — и это даже не в физическом плане, а, скорее, в моральном. Нельзя сказать, что он не чувствует слабости или же каких-то сердечных болей после первого в своей жизни инфаркта, но теперь, по крайней мере, пьёт таблетки и даже гуляет. А Тэхён вместе с ним: они часто выходят в пролесок неподалёку от дома, тот, что нависает над высокой, не тронутой техническим прогрессом горной грядой, и порой просто молчат. Чонгук не знает, что Потрошитель ощущает в такие моменты, но себе больше не врёт: наслаждается обществом любимого им человека каждый раз так, будто в последний. По-другому не получается: загоняться и думать о своей недееспособности не получается, потому что Тэхён ему это не позволяет. Даже жестами, взглядами заставляет чувствовать себя любимым и нужным. Но они всё ещё не говорили. Даже сексом не занимались после всего того, что случилось. Даже толком не целовались, лишь прижатие губами к губам, и не более, да объятия, пальцы в волосах, которые нежно массируют голову для лучшего сна. И вот сейчас, стоя над постелью, где лежит Ю, разыгрывающая очередной акт одной только ей ведомой пьесы, Чонгук ощущает себя глупым ребёнком с огромным количеством страхов, где главный — это несовпадение их с Тэхёном желаний. Ведь Киллер до безумия хочет, чтобы на поставленный девчонкой вопрос кто-то из них ответил заветное «да», но вдруг Ким передумал? Или пока не готов? Или хочет дать ему время разобраться в себе и с собой? Ситуацию разрешает Тэхён — проверяя повязку на ране, кивает сам себе, а затем, хмыкнув, смотрит на Ю с пару мгновений, чтобы заметить: — Слишком много вопросов, юная леди. — И ни одного ответа, изволю заметить. — Крепче спать будешь, — и, взяв Чонгука за здоровую руку, он вытягивает того из комнаты Намджуна на лестничную площадку второго этажа, где, закрыв дверь, смотрит на него с немым вопросом в тёмных глазах.«Мы вместе?»
— Прогуляться не хочешь? — произносит, а Чон только кивает, после чего маршрут становится привычным за эти дни: они спускаются вниз, Тэхён кричит Джебому в гостиной, что они отлучатся, к Хосоку в подвал не спускаются — тот, как всегда, занят всё тем же, и отвлекать его смысла нет. Чонгук следует за Потрошителем на выход из дома и немного вбок, крюком, к обрыву в пролесок, где солнце почти не пробивается сквозь густую зелень листвы, а трава упругая и слегка влажная — они постоянно сидят там вдвоём, наслаждаясь звуками остатков природы. Так и сейчас. Это то самое место, где любые загоны запрещены априори, и Чон, повалившись спиной на траву, позволяет себе прерывистый выдох того, кто чертовски устал. Пожизненно, кажется, но это всё не сейчас, а потом — в данный момент он позволяет себе повернуть голову и увидеть Тэхёна, который лёг рядом с ним на бок, подперев рукой щёку, и просто смотрит на него, не мигая, но с улыбкой на полных губах. — Что ты делаешь? — негромко. Возможно, прерывисто. Возможно, с клубком чувств где-то в груди: они давят на рёбра, распирают его больное сознание, заставляют немного тревожиться — так происходит почти всегда, когда они с Потрошителем остаются наедине. Чонгук словно превращается в тринадцатилетнюю девочку, которая впервые влюбилась, да ещё и в мальчика старше. — Любуюсь тобой, — спокойно отвечает Тэхён с нежностью в голосе, а Киллер, напротив, от таких интонаций становится беспокойным чрезмерно. — Можно? — Не на что любоваться, — бормочет Чон, опуская взгляд на чужие ключицы. — Но ты покраснел, — со смешком сообщают ему. Чонгук и сам это чувствует, но спасибо большое, что сообщил. — Мне просто жарко. — Моё присутствие повышает твою температуру, Чонгук-а? — Да, — ключицы вздрагивают. Весь Тэхён вздрагивает от такой неожиданной искренности. — Ты волнуешь меня. Я влюблён в тебя, чёрт возьми, конечно, меня смущают такие вот вещи! — Ты хочешь быть со мной вместе? — неожиданно задаёт вопрос Ким, и Чонгук, вздрогнув, вынужден поднять на него взгляд одного целого глаза, чтобы нервно сглотнуть. Потрошитель смотрит серьёзно, с ноткой опаски и робкой надеждой на дне тёплого карего. Безумно красивый: пробивающийся кое-как сквозь листву солнечный луч лёг на лицо золотистой полоской, нежно окрашивая волнистую отросшую прядь, которая упала на лоб, а губы немного поджаты — напряжён, ждёт ответ, нервничает: — В этом Аду хочешь быть со мной вместе? Даже зная, что каждый из нас может в итоге погибнуть? Ты бы хотел рискнуть со мной? И смысла тянуть или врать тоже давно уже больше нет. Потому что ответ очевиден, и Чонгук говорит ему прямо и чётко, глядя в глаза неотрывно своими, один из которых не видит и белого цвета: — Да. Если ты хочешь, то да. Я не стал ничего говорить Ю, потому что мы это ещё не обсуждали, и я не хотел ставить тебя в неловкое положение своим согласием. Вдруг ты... передумал? — Чонгук-а, — и, протянув к нему руку, Тэхён с мягкой счастливой улыбкой говорит то же, что говорил и до этого: — Я понимаю, почему ты сомневаешься. Но я тебя люблю и приму абсолютно любым, помнишь ведь? Буду учиться работать над собой, над тобой и над нами. Не передумаю. Никогда не передумаю. — Ты не можешь загадывать. — С тобой я ощущаю, что способен на всё, — нежно отвечает ему Потрошитель. — Будешь встречаться со мной, а, Чон Чонгук? — Да, — чувствуя, как растягиваются губы в улыбке, говорит Киллер. — Я буду, — добавляет увереннее, подаваясь вперёд для поцелуя. И в этот момент происходит. Чередой коротких вибраций в карманах, которые заставляют их замереть, подскочить и достать разработанные Хосоком ранее сенсоры, что позволяют уловить движения по территории базы. На радаре три красные точки: одна замирает на месте — попала в ловушку Механика, но нельзя расслабляться, — вторая идёт несколько вбок, чтобы тоже застыть. Но третья... Третья движется в сторону дома так, будто точно знает, куда нужно бежать, с огромнейшей скоростью, на которую человек не способен... — Твою-то, блять, мать! — восклицает Тэхён, сжав зубы. Но вполне способен андроид, и в эту секунду Чонгук почему-то нутром чувствует, что только один. Определённый.