linkin park — breaking the habit
Чимину нравится то, что он видит, сидя в роскошном кресле белого цвета — ноги в чёрных гриндерсах закинуты на приборную панель со множеством кнопок, а выше, там, на широких экранах, люди убивают друг друга. Едва ли это та картинка, которая могла бы порадовать, если бы у тебя всё было в порядке с башкой или же если бы ты, например, не готовил очередной террористический заговор, но что поделать, потому что адекватным себя Конструктор не может назвать, а заговору действительно быть в ближайшее время, да и не совсем люди в режиме реального времени играют в войнушку. Так что, да, он имеет все права радоваться. И даже гадко потирать ладони, обтянутые в ткань чёрных митенок, тоже вполне себе может. И, быть может, расплываться в гадкой улыбке при виде столь профессионального цирка. — Ты похож на маньяка, — сообщает Намджун с соседнего кресла, на него неловко косясь и поднося к губам стакан с чёрным чаем. — Я тебя боюсь. — На твоём месте я бы боялся, что я откушу тебе член, если ты уже не дашь мне тебе отсосать, наконец, — буднично сообщает Конструктор. Намджун давится чаем. — Удивлён? Я вот тоже. Хотя бы тому, что моя жопа всё ещё не узнала, как ей подходит твой член. Пазл, окей? Идеальная расстановка мозаики, — совершенно расслаблено заявляет Чимин, слегка нажимая на выступающий джойстик и меняя угол обзора побоища. — Почему мы обсуждаем это сейчас? — Слушай, может, сходим к психологу? — Слушай, может, займёмся делами? — Да они скучные! — восклицает Пак не без обиды, экспрессивно тыкая пальцем в один из экранов. — Вон у одного башка отлетела и микросхемы посыпались, сразу видно, ничего интересного! То ли дело твой хуй и моя жопа. — Чимин, Бог мой... — О, ролевая игра? — широко склабится тот. — Это я за. Но не всегда. Знаешь, не люблю клише, хотя если ты, Намджун-а, наденешь костюм медсестры... — Реально, дай ему уже отсосать, — буркает злобный Тэхён с другой стороны, не в силах терпеть этот фарс. — Хоть замолчит на какое-то время, у меня реально больше нет нервов терпеть его болтовню болтовни ради. — Айщ, — Потрошитель чертовски на нервах: смотрит в экран слепыми глазами, пусть Чимин точно знает, что тот не может не видеть очередной успех их с Хосоком месяцев адской работы — на камере видно патруль, который мгновенно и точно расстреливают те, что ещё когда-то звались своими, и это очередной срыв планов Уюн, это большая победа людей, ведь программы Хосока работают. Однако сейчас в Тэхёне ни хрена нет ничего, даже азарта. Извините за каламбур, ёб вашу мать. — Юнги не прибьёт твоего мужика, большой крутой парень, — Чимину совершенно несложно угадать причину волнения одного из лидеров Нижнего общества. — И твой мужик, так-то, не сахарный, сможет пережить встречу со своим лучшим другом. — Он очень переживает по этому поводу, — внезапно признаётся Тэхён, покачав головой и внимательно наблюдая за всей той машинной резнёй, что происходит там, далеко, в округе Сеула: — А значит, переживаю и я. Это нормально, Чимин, переживать за того, кого любишь. — Да что ты, — хмыкнув, отвечает Конструктор и будто на нервах слегка начинает жевать свой язык: возможно, он что-то тщательно взвесил перед тем, как начать весь диалог — прощупывал почву, пытаясь понять, готов ли Тэхён его выслушать, потому что Намджун точно не будет готов. Но с другой стороны, будет честно открыть все карты сейчас: в конце концов, он так давно вынашивал это всё в своей голове, что дозрел до признания, а сейчас — прямо сейчас — когда у них на базе Каратель, стоит подготовиться ко всем возможным исходам. Отступления в том числе. — Ты что-то задумал, — Оружейник слишком хорошо его изучил для того, чтобы уметь читать по неживому лицу просто отличнейшим образом. Как Чимин знает отлично, что не имеет прав больше подводить любовь всей своей жизни, а также врать ему, верно? И то, что он, возможно, кое о чём умолчал, было вовсе не ложью (он обещал), а, скорее... лишением повода для очередной порции стресса?.. В конце концов, сейчас действительно происходит слишком много всего, и не хотелось бы оплошать в том, что касается его небольшой маленькой тайны и ну очень большого секрета, который он вот-вот откроет. Наверное. Намджун точно с ума сойдёт, если узнает. Потому что — да — это абсолютно нормально — переживать за того, кого любишь. Чимин больше не может его подводить. — Нет, ничего, — пожав плечами, отвечает своему непутёвому бойфренду, а потом переводит глаза на Тэхёна и делает то, что умеет лучше всего — даёт ему словесных пиздов: — Чонгук не маленький мальчик. Он знает, что один не останется, знает, что сейчас всё... лучше, чем могло бы быть, ну, ты понимаешь меня. Хосок с ними внизу. Он не даст случиться хуйне. — Почему Хосоку можно там находиться, а мне нельзя? — Ким хмурит тёмные брови. — Потому что Юнги с Хосоком связаны любовью до гроба, хочет Юнги сейчас признавать это или же нет, но он так и так всё равно ему доверяет больше, чем когда-либо доверял кому-то ещё, — даёт Конструктор очередной прямолинейный ответ. — Он будет при нём говорить. Возможно, он даже будет говорить только при нём. Остынь, большой парень, ты не можешь всё контролировать, но как хорошо, что ты не единственный лидер в этой конторе. Тэхён коротко цыкает и отворачивается обратно к экранам, очевидно, совсем уязвлённый подобной прямой, пусть и короткой тирадой, но Чимин всегда был тем человеком (и не совсем человеком), о которых говорят что-то вроде: «Не задавай вопрос, если не готов услышать честный ответ», поэтому в своих словах не раскаивается. Но ситуацию смягчает Намджун: вздохнув, он подаётся вперёд, демонстративно отстраняя своего парня рукой и вжимая в спинку мягкого рабочего кресла, чтобы имелась возможность смотреть Тэхёну в лицо. — Ты же сам понимаешь, что этот разговор сделает лучше. — Или только всё усложнит, — нехотя открывается им Потрошитель. — Я беспокоюсь за то, что происходит у него в голове. С головой, потому что он будто только смягчился, только стал... человечнее, что ли? — По отношению только к тебе, потому что влюблён в тебя до усрачки, — раздаётся от двери насмешливое, и Сокджин, входя в помещение, ставит перед каждым из них по стаканчику кофе, не забыв даже про тех, кто не особо в этом нуждается. Вид у Учёного чертовски усталый — немудрено, потому что у Ю открылось её пулевое ранение от попыток Джебома её перенести во время внезапного налёта Юнги, и сейчас он всё свободное время проводит рядом с девчонкой, которая... тоже потеряла для неё что-то важное. — Я не могу сказать, что Чонгук бесконтрольный, — замечает тот, кто заменил Конструктору старшего брата, садясь в свободное кресло и глядя на хаос с местонахождения камер. — Но могу смело сказать, что во многих вещах он резко вырос. По крайней мере, он больше не употребляет, однако я хочу, чтобы каждый здесь понимал, что всё произошедшее отразилось на его здоровье самым отвратительным образом. — Хоронишь его? — тянет Чимин, глядя с нехорошим прищуром, но про себя понимая: хён прав. Потеря конечности, глаза, эмоциональные встряски и перестрелки — явно не тот набор чемпиона, который может способствовать долгой жизни сердечника. Но Чонгук правда справляется просто отлично, несмотря на всё то, что с ним происходит. Даже, кажется, не только их слушает, но наконец-таки слышит. Но Юнги всё равно необходимо осмотреть более тщательно. Как можно скорее. — Нет, — качает головой Джин с усталой усмешкой. — Пока — нет. Ему нужен отдых, но на восстановление нужны месяцы, если не годы, которых у него нет. Их нет ни у кого из нас, и я не знаю, что будет, если его ещё раз накроет хотя бы припадком. Или если его свалит перенапряжение... — Достаточно, мы всё поняли, — цедит Тэхён неожиданно зло. — Ты хочешь «улучшить» его, я угадал? — Программа Хосока, которая уже выходит в финал, должна позволить сохранить ему личность и здравый рассудок. Второе важнее: у него столько травм, что для всех будет лучше, если он сможет отрефлексировать каждую холодным мышлением, а не через призму холерика, — пожимает плечами Сокджин. — Он не согласится на это, — неловко вставляет Чимин. Намджун, до этого сохранявший молчание, тоже вступает в дебаты: — Я согласен с Чимином. Ты забываешь о том, что для тебя — человека, который долгое время жил в Сеуле с андроидами — в машинах нет ничего такого, если они запрограммированы на свободу разума. Однако для Чонгука, который потерял из-за них всё, что имел, не врагами являются только Тэхён, Чимин и Хосок. — Ты не назвал Юнги, — осторожно уточняет Конструктор. — Он умышленно его не назвал, — со вздохом роняет Тэхён. — Сейчас у Чонгука опять будет стресс: одно дело — знать, что самый близкий тебе человек стал тем, против кого вы всю жизнь боролись и кого вы ненавидели, а совсем другое — увидеть это своими глазами. Это... странные чувства, — опустив глаза, признаётся вдруг Оружейник негромко. — Странно смотреть на лица тех, кто был ближе семьи и с которыми вы съели не один пуд соли, но понимать, что это теперь не совсем они. Но и они в то же время. Однако уже совершенно другие. И испуганно поднимает взгляд на Тэхёна, чьё лицо каменеет, но только на пару секунд — ожидаемой вспышки не происходит, только усталость читается в карих глазах, когда тот, усмехнувшись, интересуется: — И как сильно мы изменились с Хосоком? — У тебя был болезненный и жестокий путь взросления и становления, — Чимин, опустив руку, крепко и незаметно сжимает пальцы Намджуна своими в знак поддержки. Тот посылает ему быстрый взгляд, полный тепла, а потом снова смотрит на лучшего друга: — Но сейчас, глядя на тебя, я могу сказать, что горд быть свидетелем того, как ты в итоге сформировался и вырос. В ментальном смысле, Тэ. Ты действительно вырос. Тэхён на это только улыбается грустно, а потом поспешно переводит глаза на экран, где мясорубка давным-давно кончилась; Сокджин, тяжело вздохнув, следует его примеру из любопытства; Намджун переплетает свои пальцы с пальцами любимого ему человека в немом «спасибо тебе», а Чимин... Выдохнув, бросает бомбу в лице своей тайны: — Мне нужно осмотреть Юнги как можно скорее. — Зачем? — удивляются все синхронно. Три. — Разве ты уже не делал это? — хмурится Потрошитель, косясь в его сторону. — Делал. Но бегло — на предмет датчиков слежки, — признаётся Конструктор. Два. — Тогда что ещё ты хочешь найти? — удивляется Джин. — Его карту памяти, — отвечает Пак коротко. — Чтобы постараться её защитить, пусть и не знаю пока, как именно. — Защитить? — и голос у Намджуна звучит очень тревожно. — Но от чего? Один. Вдох-выдох, Чимин, ты справишься с этим, как справлялся с любой другой кучей дерьма на своей покрашенной в розовый цвет голове. — Каждый андроид, которого Уюн собирала своими руками, в целях безопасности становится перед ней уязвим благодаря сканирующей программе, установленной ей в зрительные каналы, которую просто так не вытравить, поскольку вместо пучков волокон зрительного нерва у нас... — Ближе к делу, Чимин, — Тэхён обрывает, рявкает коротко: низкий голос звенит от перенапряжения, а пальцы сжали подлокотник мягкого кресла. — Она способна сканировать тех андроидов, которых «эволюционировала» своими руками, так как это, как правило, те, кто считаются приближёнными к телу, — бесцветно сообщает Конструктор. — Сканировать — и видеть их карты памяти, куда бы она ни была пересажена. Вариант на случай предательства. С целью как можно быстрее устранить своё детище. В комнате повисает гробовое молчание: тяжёлое, давящее и ни хрена доброго не предвещающее. Впрочем, Сокджин приходит в себя достаточно быстро, чтобы осторожно и тихо спросить: — Тебя это тоже касается? Она может убить тебя при первой же встрече? Пауза. — Да, — наконец, негромко отвечает Чимин. — Думаю, я первый в списке.***
Это так странно — смотреть на него спустя столько времени: почти что живого, но невредимого; с тем же лицом, но с небывалой, нечеловеческой пустотой в тёмных глазах, но Чонгуку до странного кажется, что если он взглянет в зеркало, то увидит у себя точно такие же. Хорошо, что в камере нет ничего, что могло показать отражение. Чонгук сидит на полу по-турецки перед тем, кто когда-то был для него ближе всего на этой планете. Сидит так, чтобы ничего не ушло от зоркого глаза андроида. Сидит, будучи одноруким, уязвимым и жалким, с застывшей шрамом навеки ухмылкой и слепым на один глаз, но зрячим не сводит внимания с чужого лица, что лишено каких-либо эмоций. Чонгук не скрывает уродливости, позволяя Юнги изучить его полностью. Чонгук вообще больше ничего не скрывает. Например, то, как до сих пор — неизменно — любит своего лучшего друга и чертовски сильно скучает по тем временам, когда всё ещё не пошло по пизде. Или то, что он полюбил романтически и теперь уж понимает, что Мин ощущал давным-давно, в прошлом, когда они потеряли возможность понимать друг друга и — да — принимать. Чонгуку больше нет смысла держать в узде свои чувства. В конце концов, он лишь человек, который пытался спасти себя сам и потерпел полный провал, а сейчас пожинает плоды. — Зачем ты пришёл? — ровно интересуется Мин. — Потому что чертовски соскучился по тому, кто для меня всегда был ближе, чем мог бы стать брат, — спокойно говорит ему Киллер. Каратель на это только бровь вскидывает, быстро кидая взгляд в сторону своего бывшего парня, что замер у дальней стены, а потом снова переводит глаза на лицо человека, который когда-то давно, в прошлой жизни, был самым близким на свете, а теперь им быть перестал. Чонгук не знает, почему позволил Хосоку остаться. Может быть, всё дело в том, что несмотря на все обиды и ссоры, в этой боли никто не сможет понять их двоих лучше, чем они понимают друг друга. Не исключено, что подсознательно чувствует: стоит Механику выйти за дверь, как рот Юнги точно закроется и он ни слова не скажет, пусть и заявлял громко, что говорить будет только с Чонгуком — определённо, какие-то эмоции Каратель всё ещё точно испытывает, и это странный феномен, в котором ещё предстоит разобраться. Прямо сейчас и начнём. — Что чувствуешь? — лениво склонив к плечу голову, интересуется Мин, сидя точь-в-точь как его некогда друг, по-турецки и на голом холодном полу. Чонгук ведёт плечом в неуверенности и быстро губы облизывает нервным движением, выдавая всё то волнение, которое сковало рассудок. — Я был уверен, что убью тебя при первой же встрече, потому что ты никогда не хотел такой жизни. — А может быть, всё дело в том, что я окончательно перестал играть по твоим правилам и выбрал противоположную сторону? — с насмешкой уточняет Юнги. — Это было не по твоей воле, — отрицательно качает Чон головой. — Но это спасло тебе жизнь. — Как думаешь, старый я бы хотел так жить? — Каратель, хмыкнув не без горчинки, вдруг задумчиво щурится. — Так, как сейчас? — Нет, — честно говорит ему Киллер, а после задумывается, чтобы, взвесив, добавить: — При определённых обстоятельствах — может быть. Но не так, как ты сейчас живёшь, потому что твой разум тебе больше не принадлежит, а все цели навязаны другим человеком. Одержимым нами двумя человеком. — Это неправда. — Это правда, хён, и ты сам это знаешь. Та рациональная часть, что осталась в тебе, втайне согласна со мной, и именно поэтому мы сейчас говорим. Комната погружается в гробовое молчание. Юнги пристально смотрит ему прямо в лицо, изучая уродливость, Киллер же продолжает стойко держаться, хотя иррационально хочет спрятаться от внимательных неживых глаз, которые будто насквозь его видят и словно бы осуждают за то, что он всё ещё человек. Всё ещё дышит. — А сейчас хочешь? — вдруг интересуется Мин. Чонгук понимает не сразу, к чему был задан вопрос, но Каратель позволяет себе уточнить: — Убить меня. Хочешь? Чонгук ощущает, как каменеет Хосок у стены. Но отвечает честно на максимум, глядя другу прямо в глаза своим одним зрячим: — Убить тебя, потому что ты бы не хотел такой жизни, было гуманно, но это было бы убийством из жалости. Ещё меньше, чем вести жизнь машины, мой лучший друг хотел бы, чтобы его кто-то жалел. И молчит недолгое время, чтобы собраться с мыслями и, наконец, подытожить с уверенностью: — Убить тебя было бы просто. Не дать тебе шанса на восстановление — слишком жестоко. — Даже по твоим меркам? — вскидывает Юнги брови с весёлой улыбкой. — Не ты ли недавно взорвал целый город в угоду своим желаниям, Чон? — Я совершил этот поступок, потому что мы на войне, которую развязали не мы. Война — это жертвы, и даже если я стану одной из них, то буду знать, что я хоть попытался спасти тех, кто мне дорог. — Но меня же не спас. — Никто не возненавидит меня за это сильнее, чем я сам себя ненавижу, — прямолинейно и честно отвечает Чонгук. И помещение снова утопает в глубокомысленной тишине. Юнги оглядывает безликую камеру, которая временно стала местом его обитания, а потом, покачав головой, наконец, позволяет Чонгуку начать надеяться, поскольку взгляд неживых глаз смягчается, а с губ срывается тихое: — Ты не должен винить себя в моей смерти. — Но я не могу перестать это делать, Юнги-я. — Знаешь, почему ты обязан? — Удиви меня. — Потому что ты живой человек. Ты не можешь всё контролировать, ясно? — и с горькой усмешкой пожимает плечами. — У тебя просто не хватит ресурса. Сам сказал: мы на войне, — и губы растягиваются в несколько виноватой улыбке, когда он ведёт плечами и вдруг заканчивает: — Я не виню никого из вас в том, что стал жертвой в той операции. Возможно, так нужно было. Хосок сползает вниз по стене. Чонгук не осуждает: хорошо, что сидит, ведь то, что Юнги сейчас произнёс, оно так сильно похоже на него прошлого. На него... настоящего.***
billie eilish — nda
— Когда ты собирался сказать мне? Чимин боялся этого вопроса все долгие три часа после признания, что они находились все вместе в комнате, а потом Чонгук поднялся из подвала с бледным лицом и со слезами в глазах, и стало всё совсем плохо — Тэхён бросился к нему сразу же и увёл в их спальню наверх, Сокджин, вздохнув, отправился проведать Ю, а они, вот, остались вдвоём, и Намджун, до этого благоразумно сохранявший молчание, наконец, изволил открыть рот и спросить прямо. — Я скрываю много дерьма, которое не разглашаю хотя бы потому, что это реально не то, над чем тебе стоит лишний раз заморачиваться, — спокойно отвечает Чимин, напоследок меняя угол обзора камер наблюдения в сеульской округе. Хватит с них на сегодня, день и без того имеет отдушку полной хуйни. Он даже не может сказать, что сейчас его трахают в аккумуляторы, потому что всё чётко, по делу и с аргументами. Как и всегда с Намджуном, который обладает потрясающей памятью на мельчайшие детали и никогда не подходит ко всему без доказательств и веских причин. Чимин не хочет заставлять любимого им человека переживать там, где этого можно было бы избежать, но не может не понимать, на что именно тот обижается. Оружейник правда просит не так уж и много: просто держать его в курсе, если дело касается жизни Конструктора. Пак, в свою очередь, не хочет, чтобы Намджун по итогу страдал от своей же беспомощности. Глаза Уюн Ванг он не вырвет, и если бы не была такая проблема касательно жизни Юнги — одного из членов их разношёрстной семьи, — то Чимин бы ни за что её не озвучил. — Твоя жизнь — это то, над чем я заморачиваться как раз-таки должен, — чеканит Намджун, слегка сощурив глаза в разочаровании и... раня Конструктора этим дерьмом, всё верно, как тот ранит его тишиной из лучших побуждений, однако... — Я не могу гарантировать тебе, что я выживу, если мне предстоит с ней столкнуться, но я могу обещать, что я постараюсь быть в порядке после того, как это случится, — в комнате темно, и свет экранов заставляет часть любимого лица утопать в эффектной тени: Чимин ради того, кто напротив стоит прямо сейчас, костьми ляжет и пожертвует жизнью, и это настолько пугает его самого, что впору бежать. Но бежать-то не хочется: его, вечно бродячего, приручили в этом аду, и это получилось само-собой как-то, потому что рядом с Намджуном Конструктор хочет быть лучше. Иррационально хочет верить в то, что они смогут победить в этой войне. — О чём ты ещё молчишь? — интересуется Ким, а его непутёвый молодой человек только плечом ведёт в неуверенности. О том, что он хочет исправить всё. О том, что ему больно смотреть на то, как в очередной раз строится стена разочарования в любимых глазах. О том, что хочет просто быть счастливым с ним рядом. Тепло дарить хочет, любовь, а не сеять кровь, смерть, насилие — он неуловимо, но ощутимо начал меняться с тех самых пор, как влюбился, потому что рядом с Намджуном ему тепло и уверенно даже не взирая на факторы извне.Рядом с Намджуном Чимину хочется быть человеком.
Но и этого он ему не может сказать, потому что... совсем не привык. Раздавать советы — да, в этом он мастер, на наблюдении за людьми собаку съел, а с собой разобраться не может: выкрикнуть бы, что до безумия любит, так, как машины точно не умеют любить, да не может. — О многом, — повторяется Пак. — Не поделишься? — Нет. — Почему? — Боюсь новой боли. И отводит глаза. — Знаешь, — со вздохом начинает Намджун после... молчания. Нехорошего, долгого, из категории тех, когда стоишь на краю обрыва и вот-вот сиганёшь вниз. И, собственно, прыгает: — Ты везучий, блять. — Почему? — Ты всегда можешь настроить программу в своей голове и запретить себе чувствовать там, где не хочешь. Запретить себе чувствовать то, что не хочешь. Как было с мамой или как будет, очевидно, со мной, потому что я не понимаю, как ты собираешься строить со мной отношения, если открытым быть не получается. И если ты не хочешь со мной разговаривать. Я не хочу с тобой только трахаться и держаться за ручки, Чимин, я хочу быть тебе тем, кому ты сможешь довериться. Тем, на кого положиться не страшно, ты понимаешь? — и, покачав головой, добавляет, уже уходя в сторону выхода: — Я хочу поспать один этой ночью, если ты не возражаешь. Я... понимаю, что тебе нужно многое отрефлексировать и проработать, чтобы иметь возможность говорить со мной, но и мне после того, что я узнал сегодня, тоже нужно время на то, чтобы подумать. Идёт? — Я никогда бы не отключил свои чувства к тебе, даже если бы они причиняли мне боль, — вдруг произносит Конструктор совсем-совсем тихо, глядя в пол неотрывно, и слышит, что Ким останавливается где-то около двери. — Я никогда не буду готов расстаться с ними, Намджун, и никогда не смогу добровольно от них убежать, как всегда убегал от всего. — Никогда? — Никогда. Это то, что делает меня человеком, — и поднимает лицо, глядя своему бойфренду прямо в побелевшее разом лицо, чтобы улыбнуться с тягучей нотой горчинки и закончить едва-едва слышно: — Ты — это то, что делает меня человеком. В том самом смысле, что ради тебя я хочу стать им снова, — и, негромко фыркнув, говорит тихо: — Сладких снов, Намджун-а. Пусть тебе приснятся самые светлые сны. Оружейник, кивнув, выходит за дверь, оставляя его стоять в одиночестве, держа в голове деталь определённого рода. Он умрёт за счастье этого парня, если понадобится, и готов приложить все усилия, чтобы сделать того, наконец-то, счастливым. Но для начала нужно разобраться в себе, так ведь? Всё верно.***
— Ты уверен? — Хосок, бровь вскинув, смотрит ему прямо в лицо, выглядя озадаченным до невозможного. — Разработка ещё сыровата и первоначальную задумку ещё предстоит доработать, но я знаю, как это сделать, так что если потерпишь неделю... — Соль в том, чтобы сделать откат до того, как ты внедришь программу холодной рефлексии, Чон, — флегматично говорит ему Пак, подключая провод к разъёму в виске, что скрывался за надрезанным кожзаменителем. — Что за кинк на страдания? — раздаётся глухое: дверь в лабораторию сейчас нараспашку, и в соседней камере их разговор слышно отлично. — Это любовь тебя таким сделала? — Почти, — отвечает Чимин совершенно негромко, зная, что Каратель его всё равно сможет расслышать. — А что тогда? — Желание вновь стать тем, кем я был когда-то давно, — говорит предельно размыто, глядя на то, как Хосок, покачав головой, запускает на компьютере разрабатываемую им всё это время программу. — Даже не отключишь меня? — Нет смысла, тебя и так перезагрузит через три, две... ...— Ему будет больно, когда он включится? — интересуется Юнги с ленцой в голосе, но с любопытством, а Механик, в глубине душе радуясь, что с ним говорят, неоднозначно ведёт плечом перед ответом: — Думаю, да. На него разом навалится то, от чего он так долго бегал, — загрузка должна вот-вот закончиться, и тогда может быть сложно. До безумия сложно, потому что почему-то Хосок на сотню процентов уверен: Чимин от чего-то бежал не просто так. Не зря блокировал определённый эмоциональный сегмент. — Со мной будет... так же? — Нет, Юнги-я, не будет, — мягко говорит ему Чон. — Я делаю всё, чтобы этого не произошло, но Чимин решил пострадать. Но знаешь, в чём плюс? — В чём? — Андроид не может сойти с ума от душевной боли. Это программой не задано. И в этот момент экран демонстрирует, что загрузка завершена: глаза Конструктора зажигаются жизнью и тот поднимает голову, слепо глядя в белое покрытие стен. Шевелит губами беззвучно. А потом, резко зажмурившись, падает на колени со стула и начинает по-животному... Выть.