Illecebra. Соблазн

      Последние дни в королевстве Силла протекают так тихо, что даже мыши боятся лезть в дворцовую кладовую. Такое впечатление, что солнце с утра встает робко и не торопясь, словно спрашивая разрешения у кого-то, кто может вернуть время вспять, заставить день поменяться с ночью, вернуть секунду назад одним щелчком пальцев. В добавок ко всему дворцовые покои захватила в плен гнетущая тишина, избавиться от которой можно лишь с утра, когда король совещается с министрами, и по вечерам, когда принимает отчеты от различных ведомств.       Линь в первые сутки после случившегося с Чимином не отходил от него, проклиная то ли омегу, то ли короля за то, что происходит в эти месяцы. Неуемная месть Чонгука королю Тэджону и такое же упертое желание Пака покинуть этот мир и отправиться на небеса сведут лекаря с ума. Он уже сам стал напоминать призрака, хотя и обладает от природы слишком светлой и тонкой “китайской” кожей, но теперь больше похож на мертвеца. Хотя нет, Линь одергивает себя и оглядывается на лежащего Пака. Того не переплюнуть — Чимин уже пятый день, как полотно, скорее сливаясь с черным атласом простыней Чонгука в его покоях, чем контрастируя с ними.       По решению короля Чимин был доставлен в его покои, где Линь обработал руку и применил все свое мастерство, чтобы остановить кровотечение. Хвала небесам, что Чонгук успел вовремя, услышав шум разбитой вазы — Чимин потерял не слишком много крови, но этого хватило для того, чтобы снова впасть в бессознательное состояние. Как же ему это надоело, думает про себя доктор, меняя в очередной раз повязку. Сейчас Линь приходит к Чимину часто, но все же король отпускает его спать, пока состояние наследного принца не меняется.       По обыкновению, вечерами его навещают Намджун и Джин. Они спрашивают о состоянии омеги, переживая за него больше, чем все остальные. Сказать лекарю нечего, поэтому он только пожимает плечами, а на лбу генерала Кима залегает тревожная морщинка — он хмурится, потому что больше всего ненавидит неопределенность. Для него, как для человека военного, неведение тяготит, но не страшит. Когда цель есть, Намджун знает с кем нужно бороться и как, поэтому всегда одерживает победу, а здесь, в борьбе с болезнью, а по сути — с самим собой — Чимин может и не выиграть, что беспокоит Кима больше, чем любая вражеская армия у ворот королевства.       На улице темнеет, и мелкие чиновники разбредаются из тронного зала, получив указания на ближайшие дни. Чонгук устал, но продолжает думать о государственных делах, мысли о которых все чаще нарушает человек в его покоях. Хосок, всегда поддерживающий брата, частично берет управление на себя — ездит с инспекцией в отдаленные городки, контролирует торговлю, встречается со сборщиками налогов, выслушивает проблемы, о которых докладывают местные чиновники.       В эти дни Тэхен неизменно остается с ним, верно ожидая, когда старший принц вернется во дворец. Кисэн сжирает непонятное чувство ревности и одиночества, причем которое из них больше — определить он не может. Слухи о том, что Чимин в королевских покоях, расползлись молниеносно, и Тэ скрежещет зубами, когда только думает о том, насколько близко Чимин был к цели. Порежься он сильнее или опоздай Чонгук — Тэхен бы снова вернул свое положение кисэн с привилегиями, а пока остается только надеяться, что омега из Пакче быстрее отправится на тот свет.       Посмотрев на Хосока, уставшего с дороги, у Тэхена на лице появляется двойственная улыбка — сначала он натягивает дежурную, к которой привык при виде принцев — Джин отлично выдрессировал кисэн в самые первые дни прибытия во дворец. Но, когда Хосок широкими шагами пересекает покои и заключает Тэхена в объятия, дежурная улыбка сменяется настоящей — омега зарывается в его слегка отросшие волосы, которые уже ниже плеч, и утыкается в ключицы, вдыхая терпкий запах любимого альфы.       Неопределенность его раздражает, а еще больше душит и заставляет ревновать. Он так неосмотрительно потерял любовь короля Силлы, что не может себе простить этого обидного промаха, и еще больше вжимается в Хосока, вцепляясь длинными пальцами в его ханбок. Хосок хотя и старше, но находиться на правах соправителя ему удобно и хорошо. Менять, по-видимому, он ничего не захочет, а Тэхен понимает, что реальная власть у Чонгука, который с каждым днем становится все дальше. Если раньше Тэ не вылезал из кровати обоих принцев, то теперь он может по пальцам пересчитать дни, когда его призывал король.       — Ты начинаешь пахнуть, — Хосок, соскучившийся по любимому омеге, не может не подметить, что у того скоро течка. — А я хочу тебя уже сейчас.       Он наклоняется и шепчет это на ухо Тэхену, отключая того от меркантильных мыслей о своем положении. Истинность дает о себе знать, и ноги Тэхена, как ватные, подгибаются, когда сильная рука притягивает его к себе за тонкую талию, больно прижимая за спину. Тэхен терпит, потому что любит и не может этого отрицать. Тэхен терпит, потому что надеется вернуть Чонгука — и этого тоже не отрицает. Иначе зачем ему жизнь во дворце, если даже с самой простой задачей ему не справиться?       Он томно прикрывает глаза и поднимает голову вверх, глядя на Хосока сквозь подрагивающие ресницы. Губы приоткрываются сами, потому что Тэхен любит — любит, когда Хосок такой властный и до боли жаждущий, когда требовательный и грубый, потому что имеет право. Взять своего кисэн, своего истинного, немедля, здесь же. Хосок впивается в губы, скидывая с себя плащ, а Тэхен юркими пальцами развязывает узел ханбока и на пути к кровати ему почти удается стащить его с широких натренированных плеч.       Хосок скидывает ханбок, оставляя его где-то на полу, после чего легко приподнимает омегу и кладет на простыни цвета изумруда. Длинные шелковистые волосы Тэхена разметались по кровати, а истинный, нависший над ним, и еле сдерживающий сбившееся дыхание, только дразнит своего омегу. Он наклоняется, упираясь руками по обе стороны от кисэн, и целует того в лоб, а потом продвигается дальше и зубами подхватывает край ленты, которой завязан хвост. У омеги в волосах заколка с белыми цветами, которую Хосок хочет подцепить зубами и по животному вытащить из копны волос, но внезапно ощущает дерзкий укус — рот Тэхен оказался как раз на уровне его груди, поэтому омега не отказал себе в удовольствии оставить зубки на чувствительной зоне возле соска, лизнув тот языком и доводя Хосока до исступления.       Альфа еле сдерживается, но заканчивает начатое, вытаскивая заколку и развязывая узел ленты до конца. Соблазнительная грудь над лицом наложника не дает ему сосредоточиться и Тэхен тянется обнять его, но получает предупреждение:       — Руки! — рычит Хосок на кисэн, который тут же возвращает их на кровать, вцепляясь пальцами в простыни. Еще немного, и под ногтями разойдется ткань по ниткам, но Тэхен терпит, а его организм нет. Внизу живота начинает скручиваться комок жара, который опаляет его изнутри, а потом он ощущает липкую влагу между ног. Чертова течка и чертов Чон Хосок, с близостью которого организм реагирует, как бешеный, но Тэхену уже плевать. Он только вытягивается вперед, выставляя грудь колесом, а ноги прижимая к животу, потому что болеть начинает еще больше.       Хосок уже развязал его волосы и погрузился в копну темных шелковистых прядей, которые он бережно выкладывает в узор по кровати, подцепляя зубами. Иногда альфа получает влажную отметину на груди тэхеновым языком, который попадет куда-то совершенно бесцельно, иррационально, словно Тэхен забылся и не видит, а только желает и желает, чего нельзя не сказать и про Чона. Он не терпит и садится Тэхену на бедра, вдыхая усиливающийся запах лотоса. Тот до противного кружит голову и выбивает весь кислород, но Хосок на этом поле битвы умереть готов, если только его тело будет лежать на Тэхене и чувствовать биение его сердца.       Альфа специально медленно развязывает пояс ханбока и отбрасывает его на пол, двумя руками хватая мечущегося по постели Тэ за талию. Он до боли вжимает его в мягкую кровать, надавливая на тазовые косточки, и откидывает ткань, обнажая нижнюю одежду. Ловкими движениями Чон подцепляет тесемки и развязывает платье, но дает возможность Тэхену самому закончить начатое — его пальцы быстрее справляются и он, приподнимаясь, остается сверху совершенно обнаженным, но продолжает ерзать задом, пытаясь приблизиться к партнеру еще на несколько сантиметров. Хосок крепко удерживает Тэ и стягивает нижние брюки рывком, досаждая боль омеге, проходясь грубой ткань по возбужденному члену.       Он крупный, поджатый к животу и с уже покрасневшей головкой. Прозрачный эякулят проступает на кончике полового органа, и Чон размазывает его пальцем, собирая немного себе на ладонь и слизывая, словно самое вкусное блюдо. Тэхен почти не открывает глаза, он сам превратился в один сплошной нерв, чувствуя все, что происходит, и слышит довольное причмокивание слишком громко и слишком пошло, от чего начинает течь еще больше. Он ощущает, как рука Хосока по-хозяйски ложится ему на шею, перекрывая на секунду кислород, но альфа сразу же скользит шершавыми пальцами по нежной коже груди, цепляя в отместку соски и слегка прокручивая каждый, из-за чего у Тэхена словно током простреливает во всем теле, заставляя выгнуться вперед. Хосок чертит указательным пальцем линию по середине груди, спускаясь к пупку, огибая его и на секунду ныряя в дырочку, но тут же выходя из нее.       Он накрывает рукой плоский, еще больше вжавшийся от нервов живот, и ребром ладони ныряет между ног, которые напряженно сведены, но Хоби одним надавливанием заставляет Тэхена раскрыться перед ним. Омега раздвигает худые загорелые ноги, а принц Чон беспрепятственно проникает под уже мокрые ягодицы. Смазка хлюпает, когда он быстро и без предупреждения вставляет первый палец в анус, сгибая его внутри, чтобы еще больше подразнить Тэхена. Тот только хнычет и подается вперед, но Хосок второй ладонью накрывает его живот, давая сигнал остановиться. Тэ ноет, словно выражает неудовлетворение и на секунду на его лице пробегает нотка разочарования, но альфа, заметив это, проталкивает палец еще глубже, а Тэхен благодарно выдыхает, говоря таким образом «спасибо».       Хосок, который ни с кем прежде не был так нежен, оттягивает свой пик возбуждения, стараясь не концентрироваться на собственных ощущениях, иначе сойдет с ума и разорвет омегу прямо здесь. Он наклоняется вниз к его животу и вбирает член полностью. Несмотря на немалые размеры, как для омеги, Хосок справляется на отлично и Тэхен только закусывает до боли ребро ладони, чтобы не заорать от того, как ему хорошо с истинным. Секс с Чонгуком отличается, он другой, но не такой, как с Хоби, когда омега в каждую секунду соития чувствует то, как о нем заботятся, любят. Чонгук никогда так не делал – он приходил и брал, а Хосок приглашает и отдает. От собственных ощущений Тэ захватывает еще больше, а альфа дразнит его, выделывая языком вокруг члена незамысловатые узоры, следуя за ручейком вен, идущих от головки к основанию.       Второй палец присоединяется заметно быстрее, потому что ни Тэ, ни Хоби уже не могут терпеть. Омега без разрешения сдергивает брюки и Хосок позволяет ему немного покомандовать, ровно до того момента, пока оба не оказываются абсолютно обнаженными, а омега не задевает рукой отзывчивый член принца, дергающийся от соприкосновения кожи к коже. Тэхен раскрывается, призывно маня альфу и покачивая бедрами. Сегодня он сам хотел доставить ему удовольствие, но Чон Хосок, которому он не смеет перечить, делает все по-своему и бережно, быстро входит в него, одним движением достигая чувствительной простаты.       Ритмичные движения и крики Тэхена, который не сдерживает себя, а Хосоку его затыкать совершенно не хочется — это услада для ушей, и он раскачивается размеренно внутри жаркого тела под звуки требовательных криков омеги, который достигает пика и тут же вцепляется тонкими красивыми пальцами в его плечи, оставляя метки от ноготков. Хосоку не больно, он только закрывает глаза и продолжает делать несколько фрикций, которых хватает, чтобы он кончил внутрь, потому что доверяет Тэхену и знает, что Линь дает омегам отвар от беременности. Его член, достигнув разрядки, пульсирует внутри, но Хосок не спешит выходить, а только лишь устало ложится сверху на омегу, который уже слабо что соображает. Его сердце стучит, как бешеное, а Чон слушает ритм и через время засыпает под размеренный стук в теле своего истинного.

***

      С наступлением темноты Гук идет в купальню, а позже бесшумно проникает в свои покои, и укладывается на кровать, практически не замечая лежащего на второй половине Чимина. Огромная постель, которая может уместить троих, Чонгук это точно знает, прогибается под его телом, и он чувствует под собой обволакивающую прохладу ткани. Странно, но присутствие Чимина ему и мешает, и нет. Пак дышит совсем не слышно, а похудевшее тело ничем не стесняет Чонгука, но король Силлы не высыпается четвертую ночь, пока Чимин находится здесь.       Чонгук готов признать, что решение оставить здесь омегу было скоропалительным и принятым на эмоциях, когда он увидел окровавленного Пака в саду, но сейчас он только поворачивается на бок, лицом к лежащему Чимину и придвигается ближе. В темноте комнаты, где свет только от горящих в углу свечей, ему впервые становится неуютно. Рядом на столике стоит тазик с водой, бутыли с отварами и маслами, которые сюда стащил Линь для лечения принца, несколько чудных металлических инструментов, похожих на иглы или тонкие ножички, полученные лекарем из Цинь — все это больше пугает, чем вселяет уверенность в выздоровлении. Лицо Пака серое, худое, а руки холодные с похудевшими пальцами, от которых по ладони тянутся синие вены, выступающие на сухих конечностях. Чонгук кладет руку на мертвецки бледную ладонь Чимина и пытается ее согреть, не отнимая так с десяток минут. Вторая рука, перемотанная тканью почти до локтя, все еще выглядит ужасно — повязки не кровят, как в первые сутки, но Чонгук с осторожностью и каким-то внутренним беспокойством поглядывает на них. Чистые.       Он ведет по ладони, поднимаясь к локтю, по плечу и дальше к ключицам. Оставленный после заколки след под пальцами все еще твердый, как жгут, который проложили под тонкой кожей. Чонгук водит по нему пальцами и думает, какой волчонок дурак, что позволил испортить себя. Он вспоминает тот вечер, и во рту под языком скапливается слюна от ощущения крови, что он слизывал с этой шеи. Гук наклоняется ближе, рассматривая лежащего Пака. Наследный принц Пакче, как проклятие, лишившее его сна, не меняется в лице ничуть. Если бы он мог чувствовать прикосновения, то точно бы отхватил палец, думает Чонгук, кладя руку на подбородок и проходясь большим пальцем по нижней губе.       Чонгук очерчивает контуры медленно, словно хочет раззадорить волчонка, разозлить. Пусть он даже накричит на него, даст пощечину, укусит за руку, где уже есть аккуратный шрам от зубов, только бы открыл глаза. Он понимает, что смешно тягаться с омегой, тем более — таким беззащитным и слабым, что ударь он его чуть сильнее — точно убьет, но Чонгуку это начинает нравиться. Он не может ему позволить умереть — пока Пак здесь, жива его цель отомстить за смерть отца. Омега становится воплощением того, что Чонгук планирует сделать в ближайшее время с врагом, но ведь лежачих не бьют, правда? Этому его учил отец.       Когда ладонь достигает щеки, накрывая ее почти полностью, король ощущает непонятное тепло, впивающееся в кожу. Оно обжигает огрубевшие пальцы, и Чон моментально поворачивает голову Чимина к себе, подставляя под свет свечи, стоящей у изголовья кровати. У омеги горят щеки, а на лбу выступил холодный пот. Гук трепет его по щекам, пытаясь растормошить, но это все равно тщетно.       — Стража!       Из-за дверей покоев моментально показывается хваран, несущий дозор возле королевской спальни. Лучшие воины — только самые быстрые, самые крепкие и самые смышленые попали в элитный отдел, набранный Намджуном и им же лично натренированный.       — Лекаря быстрее! — кричит Чонгук, вскакивая с кровати.       За доли секунды хваран исчезает за дверью. Состояние Чимина не лучше и не хуже, но жар от его лица беспокоит короля — этого не было раньше!       Сонный Линь приходит в себя, как только видит Чона, наклонившегося над омегой. Мысленно Линь думает, что тот отправился на небеса, и уже благодарит их: отныне жизнь в королевстве пойдет поспокойнее, а он сможет, наконец-то, заняться сбором трав, поспевших в этом сезоне, а не торчать вечно у постели принца, с которым то и дело случаются неприятности. Но и здесь лекарю не везет, как только он видит, что Чимин жив, но ему стало хуже. Чонгук моментально отходит, давая доктору подойти к Паку, но остается здесь наблюдать и ожидать вердикта от китайца.       Линь ощупывает конечности, прикладывает руку ко лбу, прослушивает сердце и считает пульс, приложив пальцы к здоровой руке. Посчитав, Линь ощупывает шею возле ушей, спускается вниз и прикладывает палец к коже, пытаясь найти пульсирующий сосуд. Чонгук из шкурных соображений знает, что такие крупные сосуды поставляют кровь по всему телу — именно поэтому в битве он полосует мечом по шее противника, чтобы убить того наверняка, но сейчас альфа только вопросительно смотрит на лекаря, а тот отрицательно кивает, становясь все более озабоченным.       — Он нужен мне живым, Линь! — короткий приказ отдан, словно самим небесам. Сейчас Чонгук именно так смотрит на лекаря, в чьих силах вытащить омегу из лап смерти. — Сделай что-нибудь!       — Все, что в моих силах, Ваше Величество! — Линь склоняет голову. — Похоже на то, что у него началось гнилокровие. Я читал несколько переводных трактатов об этой болезни, но не сталкивался с ней. Мне передали записи заморских врачей, ранее эту болезнь великий Аристотель назвал сепсисом.       — Линь! — прикрикнул Чонгук, слабо соображающий в медицине. — Мне сейчас не до болтовни. Что с этим делать?       — От нее умирают, Ваше Величество, — Линь склонил голову, прощаясь с этим миром и мысленно моля, чтобы Чонгук убил его быстро и желательно мечом, дабы не мучиться. Смерть будет слишком хорошим избавлением для него, но разве он не заработал ее, столько лет верно прислуживая при дворе короля Силлы.       — Линь, — он слышит голос короля, словно из потустороннего мира. Голос тихий, но такой убедительный, неприятно проникающий змеей в его уши, а оттуда — прямо в голову, где отдается в мозгах, подавая информацию приказом, который он просто не может не выполнить. — Он будет жить, ты понял?       — Да, Ваше Величество, — тихо бормочет Линь, и кто он такой, чтобы ослушаться приказа короля, которому и небеса не подвластны, а тут всего лишь умирающий омега, чья жизнь находится в этих больших мозолистых руках. — Я Вас понял, мой господин!       Лекарь падает государю в ноги, моля о прощении, что посмел усомниться в королевской силе. Осознание того, что он натворил, сказав Его Величеству, быстро в голове Линя раскладывает все по полочкам, ставя задачи одна за другой. И никто точно не знает, что нужно делать, но лекарь только пятится назад от человека, с чьими глазами сейчас лучше не сталкиваться. Дверь отворяется с той стороны, и стражник смотрит вниз на лекаря, все еще просящего прощения у короля. Сомкнутые створки перед лицом китайца отрезвляют, заставляя того подняться на ноги и вытереть пот со лба. Недоумевающий хваран все еще сочувственно пялится на доктора, а тот только расстроенно машет рукой и стремительно уходит в свою комнату.       Трактаты, которые ему передали в свитках, лежат у него в комнате. Он открывает сундук с самым ценным — записями — и быстро ищет необходимый предмет. Записи о целебных травах, перечень ядов и дозировок, его собственные наброски о том, как принимать детей в королевских семьях, чего он, кстати, еще никогда не делал, а только внимательно слушал отца, рассказавшего об этом — все не то. Очередной сверток летит в угол, и на дне сундука он находит несколько листов пергамента, оберегаемых им с особым трепетом. Пергамент был передан ему из родной земли, а как он туда попал — никто не знает, но переписанные знания Линь бережно хранил, а иногда даже перечитывал, словно пытался через пальцы ощутить дух Империи Цинь.       Линь пробегает глазами по родным, до боли знакомым иероглифам, и читает, что нужно делать. Он мечется от шкафа к столу и обратно к шкафу, готовя все необходимое, а потом достает из того же сундука небольшую коробочку с ядами. Внизу еще одна коробка — там лежит несколько инструментов, что передали ему в подарок вместе с записями, и Линь вытаскивает и ее — они пригодятся, чтобы вытащить этого несносного омегу из лап смерти.       Собрав все в небольшую корзинку, он оглядывается, ничего ли не забыл, и с ужасом осматривает себя. Как его вызвали к королю в покои в ночном платье, так и он туда и прибежал. Линь связывает лентой растрепанные волосы, наскоро их пригладив, и накидывает ханбок, чтобы появиться в приличном виде. Прохладная ночь и треск цикад, раздающийся вокруг, сопровождают его, пока он бежит обратно в покои, где Чонгук все еще стоит над наследным принцем, скрестив руки на груди. Он закусил губу, чем выдает лекарю свою нервозность, но тот старается не обращать внимания, подсев к пациенту.       Линь ловко сменяет ткань под головой омеги, омывая виски водой из тазика. На лоб он кладет повязку, пропитанную одной из жидкостей в бутылочках, после чего лекарь разматывает поврежденную руку — все так, как и описано. Рука горячая, покрасневшая и распухшая, чего под тканью не было заметно. Место на запястье, где надрез, посинело, шрам неестественно вывернут наружу, притягивая к себе взгляд Чонгука, который через плечо китайца чисто из любопытства заглядывает посмотреть, что там.       — Почему так? — выдавливает из себя Чонгук, пытаясь скрыть беспокойство. Ему вообще нет никакого дела до сына убийцы, но этот шрам заставляет сжиматься сердце и напомнить о том, что перед ним человек. Который хотел уйти из жизни. Из-за него.       — Гнилокровие, Ваше Величество, еще не изучено, — лекарь отвечает, но не отвлекается от своих действий.        Он достает небольшую посудину, почти плоскую, и подкладывает Чимину под руку. Линь совсем немного трусит, потому что раньше такого не делал, обходясь при лечении травами и мазями. Даже раны и стрелы воинов, полученные во время битв, лекарь мог залечивать другими способами, но сейчас, под пристальным взглядом Его Величества, решительно берет нож с маленьким серебряным лезвием, обмакивает его в какую-то жидкость, и за доли секунду полосует по руке Чимина.       Чонгук, не ожидавший такого исхода, делает шаг назад, а на ханбоке Линя непонятным рисунком рассыпаются капли крови. Он повредил другие сосуды, но своей цели достиг — из шрама, который так и не зажил, размеренно потекла темная жидкость. Она мало напоминала кровь — скорее черноватую густую массу, струя которой собиралась медленно на дне посудины. Линь сжал руку Чимину от локтя до запястья, словно выдавливая плохую кровь, после чего отошел за сосудом, стоящим на столике. Чонгук уставился на открытую рану, из которой, как ему показалось, даже виднелась кость. Он тяжело сглотнул и перевел взгляд на Чимина — ни единой эмоции на лице, хорошо, что омега так и не пришел в сознание.       Лекарь продолжил что-то делать, меняя повязки, промывая рану то одним, то другим средством, после чего крепко сжал края и засыпал их каким-то белым порошком. Чонгук недоверчиво уставился, но молчал, наблюдая, как тот перевязывает руку, делая неширокую повязку и затыкая края под низ. После этого Линь сменил примочку на лбу и дал Чимину несколько капель какого-то жутко пахнущего лекарства.       — Остается ждать, Ваше Величество, — Линь кланяется и осматривается, где он может присесть в этот раз. До рассвета еще долго, поэтому он хочет поспать хотя бы несколько часов — глаза слипаются ужасно.       — Ты можешь идти, — Чонгук обходит кровать и садится, глядя на лекаря. — Если будет нужно, я позову.       — Слушаюсь, Ваше Величество, — недоумевает китаец, но спорить не решается и уходит.       Чонгук ложится рядом, но сон ушел. Видимо, сегодня ночью он вообще не сомкнет глаз. Боковым зрением он видит лихорадящего Чимина, который начинает приходить в себя. Возможно, от болевого шока, возможно — от проведенной процедуры, но Чимин начинает крутить головой, метаясь по подушке то вправо, то влево. Ему что-то снится или нет, но Чонгук не может не отреагировать, снова поворачиваясь на спину и глядя на отродье из Пакче.       — Волчонок? — зовет Чонгук, но знает, что ответ не получит. В бреду Чимин навряд ли его слышит. В комнате начинает усиливаться запах персика и Чонгук отворачивается, не выдерживая этого натиска. Противно щекочет в носу, спирает в груди, выбивая кислород из легких, а еще у омеги начинает грудь ходуном ходить, словно он задыхается, или сердце сейчас остановится. Нечленораздельное мычание, но с таким придыханием, и Чонгук не выдерживает — пододвигается почти вплотную и рассматривает Чимина. Прошло несколько часов после таинственных действий доктора у постели больного, и Чонгук слабо верит в это лечение, но в то, что отродье из Пакче умрет — не верит еще больше.       — Ты сильный, ты выдержишь, — говорит Чонгук и поправляет челку с его мокрого лба.       Как и предупреждал Линь, жар усиливается, но сам Чимин начинает дрожать, а король Силлы, владеющий землями от края до края, где не видит и око человеческое, просто теряется в том, что не знает, как помочь омеге. Чонгук не задается вопросами, зачем ему нужен живой Чимин, ведь мертвым-то ему быть лучше — и Чонгуку глаз раздражать не станет, и Тэджону насолить можно, отослав бездыханное тело сына, который отправился на небеса не на родной земле, по-королевски, а будучи униженным пленником великой страны и великого правителя, но Гук эти вопросы не задает, потому что знает ответ. В который раз он пытается вспомнить свои первые чувства, возникшие при виде Чимина, сына убийцы его отца, но сейчас не помнит и сотой доли того, что ощущал тогда.       Чимин — дерзкий и несносный, сильный и смелый, который пошел против него, единственный человек в жизни, кто смог поднять на него руку — Чонгук трет себя по щеке от воспоминаний, жарящих на коже — он тот человек, который не боится Чонгука и делает ему наперекор. Король так устал от слащавых кисэн, один взгляд на которых убивает все желание, а Тэхен, изученный вдоль и поперек, приелся и уже не приносит такого наслаждения, как… этот.       Гук держит его за руку, продолжая морщиться от персикового аромата, но проникается странным чувством, которого у него никогда не было. Названия он ему еще не дает, да и определять не хочет, полностью поддаваясь инстинктам альфы рядом с истинным. Гук подкладывает руку под голову Чимина и притягивает его за талию, боясь повредить перебинтованное запястье. Чимин, продолжающий бредить, мотает головой, но останавливается, утыкаясь носом куда-то в плечо. Чонгук вытирает ладонью пот со лба и прижимается к нему губами, чтобы ощутить соленость на коже омеги. Он приглаживает волосы назад, открывая лоб, раздвигает края ночного платья, чтобы омеге было легче дышать, и кладет вторую руку на талию, железной хваткой прижимая Чимина, чтобы не упал.       Линь, нашедший утром короля и наследного принца в такой же позе, оторопел, боясь войти. Шум дверей разбудил Чонгука, который впервые за пять суток отлично выспался несмотря на то, что Чимин отдавил ему руку. Она затекла и не слушалась, а Гук быстро сбросил Чимина, словно его застали на горячем.       — Ваше Величество! — Линь кланяется, стараясь не смотреть на короля. — Утренние процедуры.       — Занимайся, Линь, — Чонгук отвернулся и встал с кровати, даже не обернувшись на спящего принца. — Почему здесь все провоняло персиком?       — У омеги течка, мой господин, — Линь уже осмотрел Чимина и его неоднозначное пятно на постели под попой.       — Этого мне еще не хватало! Ты что, не давал ему отвар? — Чонгук зло зыркает на лекаря. Какая недальновидность — если бы король решил призвать омегу в покои, пусть даже в течку, он мог забеременеть, чего Чонгуку совершенно не нужно.       Линь с облегчением отмечает, что до Чонгука факт их истинности не доходит. Вроде бы и король, а таких простых вещей не понимает, думает Линь, меняя повязку на руке. И это хорошо, иначе реакция правителя была бы непредсказуемой. Чонгук наматывает круги по своей спальне и ждет ответа на свой вопрос.       — Отвар пьют все омеги в гареме, — уклончиво уходит от ответа лекарь и продолжает свое дело.       — Тогда почему я слышу его запах? — рычит в недоумении король, который все больше хочет выкашлять этот противный персик. Ночью еще терпимо и не так сильно, но сейчас, когда Линь начал осматривать Чимина, терпеть становится просто невозможно. — Продолжай, мне нужно идти.       Он уходит из комнаты, и лекарь облегченно выдыхает. Кажется, он сам перестал дышать, но только не из-за запаха Чимина, а из-за страха перед беснующимся государем, попадать под горячую руку которому совсем не хочется. К слову, персиковый аромат Линь слышит отчетливо, но он не приносит раздражения или дискомфорта. Словно рядом на тарелке кто-то разрезал спелый персик и выложил его для гостей. Линь сглатывает накопившуюся слюну и мысленно мечтает о том, чтобы когда-то еще раз поесть этих удивительных фруктов.

***

      Осенняя пора, так некстати накрывшая земли трех государств, пришла в этот раз намного раньше обычного. Холодные промозглые ветра, поднимающие песок во внутреннем дворе дворцового комплекса, унимаются лишь к полудню, разгулявшись еще с ночи. Чимин, проснувшийся утром один в незнакомой комнате, теряется взглядом и проводит по потолку, по углам. Память подкидывает воспоминания и омега понимает, что он здесь уже был, но не помнит когда. Рука, которой он не может пошевелить, лежит, как плеть — безжизненная, высохшая, исхудавшая и землистого цвета, точь-в-точь, как у покойника.       Чимин понимает, что это комната короля и пытается встать, чтобы бежать отсюда куда глаза глядят — не важно, на кухню, в купальню, во двор. Ему все равно, но оставаться здесь он больше не может. Наследный принц пытается привстать, но тут же падает, пытаясь опереться на больную руку. Пак вспоминает, что хотел уйти на небеса, но кто-то его спас. Он даже помнит громкий голос, но кому тот принадлежит — не знает. Но уж благодарить этого человека он точно не собирается. Если бы все удалось, он бы не лежал здесь, вновь притащенный на растерзание королю Силлы, чтобы поиграть с ним, в очередной раз унизить его и растоптать его, в конце концов, тоже королевскую гордость.       Пак осматривает себя и видит, что ноги целы и, по крайней мере, одна рука уж точно цела — ею он хватается за черные простыни, чтобы найти опору. Перевалившись неловко на бок, он чуть не упал с кровати, но нашел в себе сил подняться и рывком податься вперед, чтобы… упасть. На шум в комнату сразу заглянул хваран и тотчас закрыл дверь, словно там ничего не происходило.       — Министр Квон, выясните размер налогов с окраинных земель и распределите запасы зерна среди тех, кто потерял кормильцев, — отдает приказ Чонгук в тронном зале, но вошедший стражник привлекает его внимание больше, чем постоянно кланяющийся Квон. Он хороший чиновник, толковый, и много служит государству, но пройдоху нужно контролировать постоянно. Чонгук знает, что потревожить его во время совещания с министрами могут только по исключительно важному поводу, к которым волчонок, несомненно, относится.       Хваран кланяется перед королем, становясь на одно колено. Он просит разрешения доложить и Чонгук поднимает одну бровь в нетерпеливом ожидании. Намджун, стоящий среди министров ближе всех к королю, слышит разговор слишком отчетливо:       — Наследный принц Пакче очнулся, Ваше Величество! — кланяется еще раз воин и ждет распоряжений, утупившись в сапоги.       Ликованию Намджуна нет предела, и он уже знает, что сегодня принесет Джину радостную новость. Чонгук в ответ только кивает головой, а сидящий рядом Хосок становится более внимательным к происходящему, но генерал Ким замечает, как ходит нижняя челюсть, то ли в злобе, то ли в напряжении. А может, от длительного ожидания?       За дверями опочивальни короля слышатся шаги, но Пак не может встать. За почти месяц, который он проболел, его мышцы и кости настолько ослабли, что ноги не слушаются, стали ватными, а он явно преувеличил свои возможности и мечта сбежать растаяла, как рассветный туман. В настежь раскрывшихся дверях показалась фигура в черном, а свет от окна не давал возможность рассмотреть лицо. Пак, сидя на полу, поднял глаза выше, оценивая рост входящего. Ему показалось, что в этом монстре все три его роста будут, но, как только человек шагнул в комнату, все прояснилось. У страха глаза велики, а у волчонка тем более — он увидел Чонгука, от которого сразу же отвел взгляд. Лучше бы это был монстр, которых он в детстве боялся, хотя король Силлы целиком и полностью его заменяет.       — Волчонок, — Чонгук подходит ближе и садится на корточки перед ним, чтобы осмотреть.       Чимин очень сильно похудел, изменился в лице, глаза запали, нос заострился, а волосы, которые Линь ему расчесывал и ежедневно мыл, стали похожими на заросли кустарника — все торчат в разные стороны, отказываясь укладываться в красивую прическу. Ладонь Чонгука тянется поправить пряди, но Пак, удерживаясь одной рукой, на попе отползает назад.       — Не трогай меня, сволочь, — шипит он, глядя исподлобья на Чонгука.       — Выздоровел, значит, — улыбается Чонгук, но к омеге не дотрагивается. Вместо этого он резко подхватывает того за тонкую талию и поднимает, сажая на кровать. Интересно, он вообще сколько-то весит? Полмешка риса, не больше. Чонгук поставил руки перед ним, упираясь в края кровати, и сказал:       — Ты-то теперь кусаться только и можешь. Что, ноги ослабли? Так всегда, если долго лежишь, поэтому можешь не надеяться уйти отсюда.       — Сколько я здесь? — недовольно бурчит Чимин.       — Двадцать семь рассветов.       На лице омеги шок, и он только не мигающими глазами смотрит в лицо напротив, отказываясь верить.       — Я пришлю лекаря, — бросает Гук и разворачивается.       — А можно мне увидеться с Джином? — слабый голос и просьба, в которой он не может отказать.       — Можно, — не оборачиваясь, отвечает король и уходит, отдавая распоряжение страже.       Линь вбегает в комнату через пять минут после ухода короля. Он не верящими глазами осматривает омегу, щупает его ноги и руки, вертит лицо на свет, просит открыть рот и осматривает белки глаз, чем уже раздражает Чимина, для которого это вообще все лишнее. Он же умереть хотел, а не жить.       — Как же Вы, наследный принц, нас перепугали, — бормочет лекарь, в очередной раз меняя повязку. К счастью, пускание гнилой крови и яды помогли, поэтому шрам на запястье почти затянулся, оставаясь только небольшим возвышением на тонкой коже.       — Почему я здесь, почему не в гареме? — вопит Чимин, пытаясь пошевелить рукой, но пока получается плохо.       — Потому что вас велели перенести сюда, — отвечает лекарь. — Вернее, перенесли.       Он сразу же поправляет свою речь, вспоминая события того дня и Чонгука с принцем на руках.       — Кто перенес? — Пак не понимает, как его нашли в отдаленной части сада и кому сдалась его тушка.       — Тот, кто вас спас, — Линь продолжает свое дело и считает пульс на руке. Ему очень важно сосредоточиться на счете, ощущая пульсацию под пальцем, а не отвечать на глупые вопросы омеги. Неужели он не понимает, как здесь оказался? Или не подозревает, что Чонгук его спас? Или даже не догадывается об истинности? Линь своими мыслями сбивается со счета и в очередной раз начинает заново.       — Кто? — короткий, но требовательный ответ не заставляет себя ждать и Линь раздраженно откидывает его запястье, поняв, что посчитать пульс ему не удастся.       — Его Величество король Силлы Чон Чонгук, — лекарь смотрит на Чимина и видит, как тот поменялся в лице — растерянность, смешанная с непониманием, но еще какой-то затопленной надеждой, все это вместе появилось в его взгляде и Чимин перестал сопротивляться, замолчав и послушно положив Линю руку на колено.       Ему нужно было все обдумать, но остатки выплеснувшегося минутами ранее адреналина покинули его тело, возвращая в то состояние, в котором он и должен быть после длительной болезни — слабый, с совершенно пустой, да еще и ноющей головой, в которой не было ни одной мысли касательно происходящего. Значит, голос, который он слышал — это был Чонгук. О, небеса, ну зачем он только его спас!       — Вы же поблагодарили господина за спасение? — спрашивает Линь между прочим, поскольку любой, вернувшийся к жизни, вполне логично благодарит своего спасителя. Вскинув голову, лекарь вспоминает, что перед ним Чимин, и все вопросы отпадают сразу же.       — Пф, еще чего! — гордо поднимает нос Чимин и отворачивается. Ему немного страшно смотреть на изуродованную руку, но еще страшнее понимать, что она как будто не его, не слушается вовсе, а потому болтается, как плеть, без всякой пользы. Он даже опереться на нее не может, а Линь что-то разглядывает, вертит, надавливает на запястье.       — Вы живы только благодаря Его Величеству, — еще раз подчеркивает лекарь. — И, если бы не его забота о Вас, почивали бы уже в земле с вашей маменькой.       Линь знает, что делает больно, но говорит правду. Своей жизнью омега обязан только Чонгуку, и уж пусть теперь распоряжается ею достойно, если остался в живых. Еще одной выходки нервная система лекаря просто не выдержит, ведь с каждым разом Пак не становится здоровее, а способы нанести себе вред придумывает все более изощренные. Не факт, что какая-то из попыток не увенчается успехом.       Чимин насупился, но продолжает выполнять указания лекаря и следить за его действиями.       — Почему я не могу шевелить рукой? — спрашивает омега, стараясь скрыть тревогу в голосе.       — Пока точно не скажу, возможно что-то повреждено, и Вы никогда не сможете ее использовать, как раньше. Если же мои предположения верны, то все же рука будет двигаться, но не скоро – нужно ее разрабатывать. Наследный принц, — вздыхает Линь, обращаясь к совести Пака, что ли. — Вы сами должны захотеть выздороветь. Мне поставлена четкая задача — вы должны жить. Теперь от Вас зависит, как провести эту жизнь – быть инвалидом и посмешищем при дворе или же одуматься и постараться вернуться к прежней жизни. Выбор за Вами, Ваше Высочество. Извините меня, господин, если я был слишком груб.       Линь склонил голову, но только лишь в почтении к Чимину, как к особе королевских кровей. Он знает, что может говорить тому все — омега здесь никто и не посмеет наказать доктора, как бы ни хотел — его приказов никто не послушает. Поэтому лекарь, весьма уставший от проделок Чимина, говорит принцу все в глаза. А то тот ни умереть нормально не может, ни жить, а что делать Линю — хоть разорвись.       Лекарь сидит подле Чимина еще с полчаса и пристально оценивает его состояние. Омега просит привести Джина, но ослабев, тут же ложится и проваливается в сон. Джин приходит ближе к вечеру, когда Паку принесли нормальной еды, от которой Чимина сразу вывернуло — он не ел слишком долго, чтобы воспринимать пищу. Джин, смотря на то, как омега отчаянно пытается поесть, только хвалит его:       — Вы должны лучше питаться, Ваше Высочество.       — Зачем? — Чимин теперь не засовывает в рот большие куски от жадности, а пытается приучиться есть помалу. Так хотя бы не тошнит и не просится наружу.       — Ваше Высочество, — осторожно начинает омега. — Почему Вы это сделали?       — А разве непонятно? Я хотел умереть, наверное, поэтому, — пожимает плечами Пак и отпивает жидкость, похожую на настой из сухофруктов. На кухне приготовили самые питательные блюда, а Линь лично проследил, чтобы для наследного принца отобрали лучшие продукты.       — Почему? — Джин не отстает, и Чимин понимает, что придется делиться.       — Потому что я никому не нужен — ни в Пакче, ни в Корё. От отца я не слышал весточки с того самого момента, как прошла облава на наш дворец, а король Мин…— Чимин вдохнул, чтобы набраться смелости и выпалить правду. — Король Мин отказался от меня.       Джин на мгновение замолкает, удивленно глядя на омегу.       — Что ты так смотришь? Я нашел способ передать ему записки — ни на одно письмо он не ответил — он сжег послание. Зачем жить, если ты никому не нужен? Мне от самого себя противно.       — Ваше Величество, — Джин ласково берет его за руку и поглаживает, чтобы успокоить. — Вы зря наговариваете на себя. Вы нужны…       Он слишком боится произносить слово «королю Чону», поэтому просто меняет действующие лица.       —…Вы нужны мне, я так привязался к Вам за это время, — откровенная полуправда-полуложь действует на Чимина, как ведро холодной воды.       — Правда? — недоверчиво смотрит омега. Казалось бы, Джин ему здесь ближе всех, но природное недоверие ко всем, кто родился в Силле, часто перевешивает чашу разума и Чимин поневоле в каждом видит врага.       — Правда, — заверяет его Ким. — Не нужно больше так делать, я не переживу, если с Вами что-то случится.       — Да уж, если Ваш король меня спас, то умереть он мне точно не даст, — со злостью бросает Чимин, засовывая за щеку кусочек кураги. — Ничего, что я могу сделать сам — только быть здесь под постоянным контролем этого изверга.       — Под защитой, Ваше Величество, — рискует подсказать Джин и тут же получает колкий взгляд. — Он не отходил от Вас все эти дни, не подпуская никого, кроме Линя. Даже меня и генерала Кима, — Джин разочарованно разводит руками. Действительно, информацию ему удавалось урвать кусочками только от лекаря, который в конце дня устало валился с ног, перекидываясь с Кимом лишь парой фраз.       — И опасности никакой не надо, если есть защита короля Силлы, — Чимин откровенно передразнивает Джина, все еще не веря в то, что произошло. Неужели Чонгук действительно так заботился о нем? Хотя, какая забота — не убил и на том спасибо. А что ему делать теперь? Отправляться в гарем? Не хочется что-то, — Чимин мечтательно ведет рукой по черным атласным простыням королевской постели, которые водной гладью пускают волны под его рукой.       — Ваше Высочество, будьте терпеливы, — Джин то ли просит Чимина, то ли уговаривает себя, но скорее взывает к небесам, которые слишком много страданий дали этому омеге.       — Буду, не переживай, — говорит Чимин решительно. — Я еще не получил ответы на все вопросы.       Джин не хочет дальше расспрашивать, чтобы не рушить мостик доверия, который построился между ними в последнее время. Чимин слишком скрытный, поэтому не расскажет, о чем думает, но уже то, что он настроился жить, вселяет в Джина оптимизм. Пусть даже так, но омега бросит эти мысли о самоубийстве.       Откланявшись, Джин уходит, а следом за ним семенит и евнух, который пробовал блюда. Чимин откидывается на кровать, смотря на свою руку. Какой же он все-таки дурак! Теперь с такими шрамами Юнги точно не захочет быть с ним, но ведь и Чимин не из робкого десятка. Он не заметил за своими раздумьями, как на Силлу опустился прохладный вечер, и в двери покоев вошел Чонгук. Пак сел в кровати, наблюдая за его действиями.       — Не бойся, я тебя не трону, — Чонгук оставляет оружие и снимает верхний ханбок, на что Пак стыдливо отворачивается, и ложится в кровать. В свою кровать, думает Чимин и отодвигается от хозяина дворца.       — Что с рукой? — задает вопрос Чонгук, к которому сон никак не идет.       — Лекарь не знает, — вздыхает Чимин обреченно. Пока он здесь, он нужен Джину, и это его единственный повод оставаться в Силле. Разговоры с королем Чоном выматывают последние силы. — Все может пройти, а может и нет.       — Волчонок, почему ты такой дикий? — Чонгук поворачивается на бок и подкладывает ладони под щеку, готовясь слушать.       — А ты будто не понимаешь? Я никогда не смирюсь с тем, что ты сделал мне и моей семье.       — А где теперь твоя семья? — с ухмылкой спрашивает Чон.       — Моя семья там, где мое королевство, — глухо и потерянно отвечает Чимин, потому что в правильности ответа совсем не уверен.       — Мне нужно завоевать его, чтобы ты почувствовал себя, как дома? — хитрит Чонгук, чем вызывает еще большее негодование.       — Ты не посмеешь, — шипит омега не хуже змеи, но Чонгук только смеется в ответ на это.       — Оно мне не нужно, глупый, если бы хотел — давно бы было моим, — Чонгук уставился в глаза желтого дракона на потолке.       — Тогда отпусти меня. Я же для тебя совсем бесполезен. За меня не дадут выкуп, а земли Пакче тебе не нужны — все просто: отпусти меня, — Чимин подает идею, но знает, что глупую. — Я приношу здесь только несчастья.       — Себе. Но тебя мне не жаль. Можешь делать так и дальше, — хмыкает Чонгук.       — Ах вот как! — негодует Чимин, чья королевская гордость задета по самое не хочу. — Так почему же тогда ты меня спас?       Чонгук, не отводя глаз от желтого дракона, отвечает односложно:       — Лежачих не бьют.       — Можно подумать, — фыркает омега.       — Можно. Я не твой отец, который подло напал на наш отряд ночью и убил моего отца, воспользовавшись преимуществом в силе. Это был нечестный бой, поэтому я хорошо усвоил уроки — лежачих не бьют.       Чимин замолкает, когда речь заходит о Тэджоне, потому что понимает — сказать нечего. Он целиком и полностью верит Чонгуку — иначе его зверское отношение к Паку просто нечем объяснить. Только месть может ослепить человеку глаза так, чтобы превратить его в чудовище, которым стал Чонгук. А какой он на самом деле? Пак впервые задумывается об этом, глядя на профиль короля Силлы. Вероятно, до всех этих событий он был другим, возможно, мягче и добрее, но он точно изменился в ту ночь, когда произошло нападение.       Чимин бегло окидывает его с головы до пят и отмечает, что король хорошо сложен и даже симпатичен. Вытянувшись на кровати, он кажется еще выше ростом, черные волосы, завязанные в хвост, разметались по подушке, сливаясь с черными простынями. У него густые брови, слегка крупный нос, большие, не характерные для корейцев глаза в обрамлении пушистых длинных ресниц. Губы… Чимин не хочет думать о них, потому что сразу же болит шрам на шее и встают картины, как этими самыми губами король слизывал его кровь из разодранной заколкой раны. Пака передергивает, но он же не трус, поэтому продолжает смотреть дальше. Волевой подбородок Чонгука переходит в изящную, но мощную шею, покатые плечи выдают не одну тренировку на заднем дворе, где часто Чимин замечал короля, а вздымающаяся мускулистая грудь… Нет, о ней Пак тоже думать не хочет. Да и вообще, король закрывает глаза и размеренно дышит, наверное, спит.       — Не пялься на меня, — раздается грубый голос и Пак вздрагивает.       — Еще чего!       — Я все чувствую.       Пак, обиженный, что его застали за таким делом, отворачивается, пытаясь заснуть. Обессиленный организм тут же погружается в сон — в первый день Чимин спит, как младенец, а устает даже от обычных разговоров. На больную руку ложиться страшно, она ощущается неестественно, поэтому Пак поворачивается на бок, утыкаясь в Чонгука. Тот, не открывая глаз, ухмыляется и разворачивается спиной. Ну и подумаешь, проскальзывает у Чимина ответ на неуважение к его королевской особе, и он тут же засыпает.

***

      День у Чимина проходит как обычно — визит Линя с утра, растирания руки, и другие процедуры, а потом приходит поболтать Джин, но самым необычным был евнух короля, который вместе с придворным работником поставил перед ним в углу королевской спальни большой мешок. Чимин покосился на него с недоверием, словно там лежит что-то запретное или страшное, но евнух быстро ввел его в курс дела.       — Ваше Высочество, — слащавая улыбка и заискивающий голос уже подбешивают, но Пак с непроницаемым лицом смотрит на того. — Вам необходимо разрабатывать больную руку, поэтому по решению короля — вот!       Он кивает на большой мешок, после чего работник заходит снова и гремит посудинами.       — Здесь рис, гречка и горох, — продолжает евнух. — Вам необходимо перебрать их и разделить вот сюда.       Помощник раскладывает три медных таза перед Чимином, у которого от ужаса глаза на лоб полезли.       — Мне? — он не верит и даже переспрашивает в пустоту, на что получает утвердительный кивок и две пары глаз, уставившихся на него.       — Приказ Его Величества! — в один голос выдают оба и спешно удаляются.       Чимин сидит до вечера — злой, со скрещенными на груди руками. Вернее, больную он так и не смог поднять, пришлось помогать себе правой рукой, но так или иначе он ощущает себя очень грозным. Ну попадись ему сейчас король Силлы!       Король заходит спустя несколько минут — сегодня получилось справиться с делами пораньше, Хосок предоставил отличный отчет, а чиновники подвели итоги сбора налогов. Все королевские решения выполнены, о чем получены соответствующие рапорты – где, как, кого и сколько. Решив, что на сегодня достаточно, Чонгук пару часов отмокал в купальне, а потом вернулся в покои. Чимин, у которого разве что пар из ноздрей не шел, сидел с лицом пострашнее драконов на стенах.       — Неужели ты думаешь, что я буду это делать? — первый вопрос без обычного приветствия и поклонения королевской особе. Что ж, это не в привычке Чимина, поэтому Чонгук только пожимает плечами — он уже привык к этим колкостям.       — Это королевский приказ, здесь его выполняют все, волчонок, независимо от того, кто ты — кисэн или наследный принц, — Чонгук подходит вплотную к Чимину, а тот не отходит, чтобы не показать боязни.       — Да? И «твоя любимая кисэн» тоже перебирала зерно по ночам? — не унимается Чимин, вспомнив некстати о Тэхене.       — Не-е-ет, — словно издеваясь, говорит Чонгук. — Он был занят более интересным делом. А если бы ты не резал себе руки, то мог бы занять его место.       Чонгук пошло облизывается, оглядывая принца Пакче так, словно раздевает. Чимин ежится от пошлого липкого взгляда и слышит следующие слова.       — Но ты мне не интересен.       Эти слова врезаются в уши, но еще больше отдают где-то глубоко. А должен быть интересен? Кто он такой, чтобы быть интересным королю Силлы, которого ненавидит больше всех в жизни. Он всего лишь его пленник, узник этого огромного дворца, в котором все дышат с разрешения Чонгука, а он теперь еще и живет благодаря его милости. Раздражение, нахлынувшее в секунду, сменяется горечью негодования, а потом оседает, но обнажает еще более уродливое чувство — ревность. Чимин знает, что ревновать нельзя. Ревнуют те, кто любят. Когда-то он ревновал Юнги, когда ждал из походов, а тот его, если Чимин на приеме уделял ему мало внимания, но сейчас-то что не так?       Откуда может взяться ревность к чудовищу и убийце? Чимин вспоминает, что живет в мире, где все сошли с ума, и немного успокаивается. Видимо, он тоже распрощался с разумом, и наконец-то влился в общество тех, кому здесь хорошо и правильно — безумцев. Ведь Чимин и правда видел в Силле больше радостных лиц, чем грустных. Он вспоминает даже Джиена, который с отцом поставлял рис во дворце — мальчишка настолько любил своего короля и верил ему, что Чимин еще тогда хотел обозвать его умалишенным, а сегодня готов присвоить этот титул себе.       — Ты переберешь всю крупу, иначе я сделаю твою жизнь невыносимой, ты понял? Я каждый день буду подмешивать новые виды зерна, поэтому в твоих интересах справиться за три дня, — Чонгук улыбается. — Потом наступит наказание.       — Подумаешь, — бросает ему Чимин и отворачивается. Король, выпрямившись, стоит перед ним и протягивает ему руку. Подать ее нельзя потому, что Пак просто не может это сделать — рука еще слишком слаба. Если же не подать руки, Чонгук точно заподозрит что-то неладное. Пока Чимин лихорадочно думает, решение находится само собой.       — Я знаю, что ты не можешь владеть раненой рукой, а это… — он кивает на мешок, — поможет тебе быстрее выздороветь.       — Как благородно с твоей стороны, — язвит омега, но молча уходит и открывает мешок. Три вида зерна отлично перемешаны между собой — чтобы их разделить придется выкладывать на ладонь и по крупинке отделять. Но королевская кровь Чимина не позволяет ему стушеваться перед трудностями, и он опускается на колени, чтобы попробовать. Чонгук устраивается на кровати рядом и посмеивается.       — Что ты хочешь?       — Сейчас? Умереть, — Чимин только представляет, как ему возиться с зерном, поэтому неудачно шутит — да уж, лучше смерть, чем потерять зрение, присматриваясь к зернышкам на ладони.       — Ты уже пробовал — не получается, — Чонгук откровенно его провоцирует, но Чимин сдерживается. Напоминание о его неудаче больно бьет по самолюбию, но он сидит молча. — И все же?       — Я тебе уже говорил — отпусти меня, хочу домой.       — Идет!       Чимин ошалело разворачивается в сторону Чонгука и не верит тому, что услышали его уши. Ему кажется, из и так дрожащих рук выпадут зерна и ему придется их выковыривать из щелей в полу, но что он слышит? Это правда?       По виду Пака альфа понимает, что он ему не верит. И правильно не верит, потому что сейчас Чон озвучит следующее:       — Не радуйся, у меня есть условие. Ты поедешь домой только на семь дней, и туда и обратно тебя будут сопровождать мои лучшие солдаты. Посели их во дворце — они заслужили королевских покоев. Если ты задумаешь в это время что-нибудь выкинуть, пеняй на себя — твой отец отправится в сырую землю быстрее, чем ты думаешь. Король Мин туда же. Возвращаешься ровно через семь дней.       Искра во взгляде у Чимина гаснет также быстро, как и появилась — это очередное издевательство и унижение, коих Пак уже перенес здесь столько, что не сосчитать.       — Я согласен, — выдает Чимин и понимает, что это лучший шанс вообще выбраться отсюда и повидать отца. Пусть даже так, пусть он побудет дома всего лишь семь рассветов и семь закатов, но он сможет ступить на родную землю, а за это Пак готов вытерпеть все.       — И помни, волчонок, любой твой неосторожный шаг — и королевство Пакче исчезнет с лица земли.       — Да понял я, куда уж понятнее.       Чимин отворачивается и внутренне ликует. Нет, он не планирует побег, иначе Чон Чонгук действительно выполнит угрозу, но он уже радуется в предвкушении встречи с отцом. Как бы там ни было, он сможет выяснить, что случилось, и что же теперь делать. Чимин продолжает свою работу и засыпает прямо на мешке с зерном, сделав лишь небольшую часть. Свет от свечи слишком тусклый, чтобы хорошо освещать зерна, поэтому ему приходилось осматривать каждое, поднося к пламени. Вымотавшийся Пак мирно засопел, после чего Чонгук перенес его на кровать, укрыл одеялом, и лег с другой стороны.       Развернувшись, он смотрел на спящего Чимина, который подложил ладошку под щеку и размеренно дышал. После болезни усталость настигает омегу во сто крат быстрее, и сейчас он намного уязвимее, чем прежде. Чонгук пододвигается и слышит, как ему в грудь дышат теплым воздухом. Поврежденная рука висит, как плеть, но внешне уже становится чуть лучше — лечение Линя дает результаты, и рука наливается, становясь почти похожей на здоровую осталось восстановить движения пальцев, но с этим Чимин справится — Чонгук просто уверен.       Решение отпустить омегу в Пакче было спонтанным и для самого Чонгука непонятным. Импульсивно принятое за одну секунду, оно стало проявлением доброты и сочувствия, о которых Чон в себе даже не подозревал. Пак скучает по родным землям и, находясь здесь совсем один, тоскует по родине и семье, которой-то и остался один Тэджон. В мгновение на государя налетает негодование, как только он вспоминает об убийце своего отца, но оно тут же гасится, потому что голова Чимина безвольно падает и утыкается королю в голую грудь. Носом и губами. В глубоком сне Чимин совершенно не контролирует движения тела, поэтому интуитивно морщит носом и укладывается удобнее, прижимаясь щекой к теплой коже своего мучителя. Чонгук, наблюдая эту картину, искренне умиляется и обнимает такого грозного и такого беззащитного волчонка за талию. Наследный принц даже не пошевелился, только подвинул ладонь под щеку для удобства и продолжил спать. В эту ночь Чонгук впервые за долгое время не сомкнул глаз, играя с блондинистыми прядями Чимина и накручивая их на пальцы.

***

      Паланкин, поставленный на крепкую повозку, выехал ранним утром через пять дней после того, как король обещал выполнить свое обещание. Джин, удивленный тем, что Пак едет домой, не мог понять мотивов Чонгука.       — Он вернется, Джин, не переживай, — Намджун чистит меч, сидя на крыльце и провожая взглядом повозку. Он дал двенадцать самых лучших хваранов, которые будут защищать наследного принца на случай набега разбойников. Но это вряд ли — все, кто знают воинов Силлы, не сунутся даже драться с ними.       — Зачем он его отпустил? А если что-то случится дома? А если он не вернется? — Джин заламывает руки и ходит перед их домиком, наматывая круги.       — Решение Чонгука, признаюсь, было для меня неожиданным, но он знает, что делает.       — Надеюсь, — вздыхает омега. — Они только уезжают из дворца, а у меня уже сердце за него болит.       — Ты так привязался к нему? — Джун обнимает мужа за талию и целует куда-то в шею.       — Очень, — тихо отвечает Сокджин. — Ты знаешь, он так отчаянно пытается строить из себя сильного, но я же вижу, как он страдает. Тебе не кажется, что Чонгук начинает менять свое отношение к Чимину?       — Не знаю, пока еще рано об этом говорить. Меня больше беспокоит Тэхен. Он не покидает покоев Хосока, как бы чего не случилось.       — Ты про что?       — А сам не догадываешься?       — Нет, что ты! — возмущается Джин. — Мы все пьем отвар от беременности.       Джин выпаливает это, совершенно не думая над своими словами. Он бы и сейчас сказал точно также, спроси его Линь или другой омега, но Джун… О, небеса, он не должен был этого услышать.       — Что? — Ким с негодованием разворачивается к мужу. — Что ты сказал?       — Я… — отпираться бесполезно и Джин только опускает глаза.       — Джин! Как ты мог? — Намджун тормошит его за плечи и заставляет поднять голову. В глазах омеги стоят слезы.       — Прости.       — Простить? Почему ты пил эту гадость? Ты что, не знаешь, что после нее не может быть детей? Ты же не гаремный омега, а мой муж! Почему ты так поступаешь, зачем? — Ким кричит на весь небольшой двор своего генеральского дома и с отчаянием отталкивает от себя Джина. — Лжец!       — Намджун, погоди, — Джин кричит вслед уходящему генералу, чтобы объяснить, что для детей сейчас не время.       Сколько раз он пытался вложить в голову это Киму, но тот оставался непреклонен и не пропускал каждую течку мужа, втайне пытаясь наградить его ребенком. А потом Ким и вовсе отчаялся, решив, что не может иметь детей. Ведь бывает же так, что альфа, как бы ни старался, пустышка. А это гнобило его больше всего — великий генерал Ким, которого боялись все вокруг, оказался неспособным продлить род и передать своему будущему сыну навыки — будь он альфой или омегой.       Намджун ушел, а Джин так и остался плакать у дома. Его маленькая тайна вышла наружу, наделав больших неприятностей, и решил же Джин больше не пить отвар, и хотел же он на следующую течку подарить Джуну ребенка, но нет — все должно было случиться именно так, по-глупому.       Генерал Ким направился в селение, как и давно планировал это сделать. Пусть он и не в лучшем настроении, но ему лучше сейчас уйти подальше и все обдумать. Предательство любимого мужа, недоверие душило Кима, перекрывая воздух в приступах злости. Он до сих пор не мог поверить, что Джин травил себя, чтобы не дать ему ребенка. Ким по пути рассекал мечом воздух, рубил высокие ветки, пока конь медленно вез своего хозяина по просторам Силлы.       Найти дом Ким Инха не составило труда — ее знали все. Известная мастерица по ткани многим выполняла заказы, поэтому домик на окраине селения Ким увидел сразу же и вошел, постучавшись в немного покосившуюся дверь. Хозяйка открыла и обомлела, увидев перед собой генерала королевского войска. Намджуна знал каждый человек в Силле, но не каждого знал он. Ким вежливо поклонился и нагнулся, чтобы войти. Инха усадила его за простенький стол и напоила чаем, хотя больше переживала за цель его визита.       — Что-то случилось с Тэхени? — робко спросила она, поставив перед Намджуном ароматную чашку мятного чая. Для успокоения — самое то.       — Нет, почему вы так думаете? — удивленно спрашивает Намджун, поднимая бровь кверху. — С ним все более чем в порядке. Он стал фаворитом королей.       — Ох, — облегченно вздыхает хозяйка и садится напротив. — Тэхени давно уже не был у меня.       — У него много дел — он преуспел в танцах, вышивании, — врет Намджун, чтобы завязать разговор. — Но я пришел не за этим. Расскажите мне про Тэхена. Он ведь вам не родной?! — последнее предложение, сказанное громче, дает понять, что Намджун знает. Возможно, слишком много, но и Инха не сдается.       — Да, я взяла его на воспитание с малых лет, — бормочет Инха свою ложь.       — Кто его настоящие родители? — не унимается Ким.       — К-крестьяне, — запинается Инха, вспоминая легенду, которую рассказывала всем. — Прошло много времени, в семье было несколько детей, и они не смогли растить Тэхени. Поэтому отдали его мне.       — Где они сейчас? — Джун понимает, что правды, скорее всего, не найдет.       — Они умерли, — сочиняет на ходу Инха, чтобы окончательно положить конец разговору.       — И это единственная правда? — Намджун пододвигается ближе и смотрит женщине в глаза. — Потому, что я не прощаю лжи.       — Все так и было, господин, все так и было, — испуганная Инха кивает головой, чтобы заверить Намджуна в правоте своих слов, но он только ухмыляется — он нашел ответ, который искал. Тэхен — не из крестьянской семьи. Нужно искать пути выхода на Пакче.

***

      — Отец! Ваше Величество! — Чимин на еще не до конца окрепших ногах соскакивает с паланкина, забыв, что тот стоит на повозке, и больно ударяется об землю.       Они были почти двое суток в пути, но Чимин все это время даже не сомкнул глаз — ему настолько волнительно вновь увидеть границы своего королевства, что он не мог позволить себе проспать это зрелище. Родные поля, леса, горы и ручьи, по которым он еще маленьким бегал босиком, когда гулял с маменькой Дахи. А в той стороне находится место, где он видел журавлей — Чимин из паланкина впивался глазами вдаль и ему даже казалось, что он снова их видит. Птицы красивые и грациозные, на тонких ногах с аристократическим окрасом и вытянутыми шеями — они всегда стояли в его глазах, как символ любви и верности своей земле. Его Пакче, его родное королевство, сколько же времени он не был здесь!       Чимин поднимается с земли и отряхивает темно-синий бархат. Ему сшили самое красивое платье, но Паку плевать — сюда бы он и в нижнем добрался, на коленях бы дополз, стер их до крови, если бы знал, что может добраться живым и снова глотнуть целительный воздух родных просторов.       — Отец! — кричит омега снова и бежит к дворцовым воротам, но ему преграждают дорогу стражники, оглядываясь на воинов Силлы.       — Все нормально, они со мной! — Чимин кивает и ворота отворяются. Он вбегает во внутренний двор и сразу же направляется в покои короля. В тронном зале не горят свечи, а это значит, что собрание с министрами еще не началось и он может застать Тэджона в своих покоях.       — Отец! — Пак насильно отворяет двери, пока слуги только попытались открыть рот — они думали, что Пак не иначе, как привидение. Во дворце уже давно ходили слухи, что наследный принц умер на чужбине, а теперь король не знает кого поставить на престол, но, чтобы так увидеть Чимина воочию — это был настоящий шок для воинов.       Чимин вбегает в покои и видит стоящего Тэджона. Он уже одет и делает последние приготовления к тому, чтобы выйти в тронный зал. Чимин кидается ему на шею и утыкается в грудь, потонув в родном запахе. Он так давно не видел его, что слезы душат, даже не давая возможности поплакать. В горле стоит ком от того, что он наконец-то оказался дома, где провел лучшие годы своей жизни. И пусть здесь нет шикарных комнат с драконами по углам, замок всегда ему казался очень теплым и уютным. Чимин шморгает мокрым носом и отдаляется от Тэджона, придерживая того за плечи:       — Отец, ты что, не рад меня видеть? — в глазах омеги тухнет последний огонек надежды, и он отходит на шаг назад, чтобы прояснить ситуацию. — Ваше Величество?       О, небеса, неужели и здесь все сошли с ума? Пак просто не верит, что из одного мира безумцев он просто переместился в другой мир таких же сумасшедших. Как отец не может его обнять при встрече? Поцеловать? Прижать к себе, как делал это всегда перед сном, а потом — после удачной охоты. Погладить его по спине и потрепать за волосы? Что случилось?       — Что ж, Чимин, я рад тебя видеть, — Тэджон специально сложил две руки и опустил перед собой, давая понять, что объятий не будет. Определив границы общения, король Пакче уставился на сына.       — И? Я вернулся, отец! — Пак на эмоциях действительно забывает, что вернулся он только на неделю, поэтому ищет хотя бы какой-то отблеск радости в родных глазах. А его нет.       — Чимин, твое возвращение, несомненно, это хорошо, но…       — Что «но»? — перебивает его Пак с негодованием. — Что может быть не так? Я вернулся из того места, откуда люди просто так не уходят. Если бы ты знал, каково мне было там! Не видеть тебя! Не видеть Юнги! Терпеть издевательства короля Силлы!       — Так терпеть издевательства, что отдаться ему? — шипит Тэджон, снимая каменную маску с лица. Чимин докопался до сути и обнажил то, что накопилось за это время. — И каково же тебе там было? Каково это спать с королем Силлы? Зачем тебе видеть меня и Юнги, если ты отдался ему? А теперь что, Чимин? Ты совершенно бесполезен для страны!       — Отец… — Чимин еще раз отступает на шаг и не может поверить в то, что он слышит.       — Что, отец? — Тэджон уставился на него и продолжил. — Из-за тебя погиб король Мин, из-за тебя Юнги получил травму, наши королевства потеряли большую часть армии. Неужели ты думаешь, я бы не вызволил тебя? Да, наша армия разбита, а я после битвы расхворался, но я бы нашел способ вытащить тебя оттуда. Ты же решил не ждать! Сам лег под короля, не думая ни о своей стране, ни о чести, ни о Юнги, ни обо мне, в конце концов. А что теперь, Чимин? Посмотри, что ты наделал? Тебя обесчестили, ни одно королевство не захочет связаться с нами через узы брака с тобой, — Тэджон брезгливо поджимает губы и осматривает Чимина.       — Отец, но ты же знаешь, что я сделал это ради Юнги! Его бы убили, если бы…       — Если бы ты так хорошо не прислуживал Чон Чонгуку? Ублюдку, который убил твою мать, расстроил твою свадьбу, похитил тебя и сжег нашу деревню дотла! Этому человеку ты отдал свою невинность?! Ты, Чимин? Моя надежда и опора, мой единственный сын, которого я воспитывал в строгости и ласке. Я никогда не думал, что ты сможешь навлечь столько позора на мою седую голову, — Тэджон демонстративно обхватывает виски руками и поднимает ладони к небу, что-то бормоча себе под нос.       — Ваше Величество… но что мне было делать? — у Чимина от обиды слезы стоят в глазах и за грудиной горит так, словно каленым железом выжигают.       — Чимин, мыслить надо в интересах страны! Сколько раз я тебе говорил, что наследный принц должен иметь все достоинства, а не быть подстилкой для убийц. А теперь даже в Империи Монголов знают о том, что наследник Пакче — кисэн Чон Чонгука!       — В Империи Монголов? — негодует Пак, до которого доходит смысл сказанных слов. — То есть, если бы Юнги убили, ты бы отдал меня в Империю Монголов?       — На худой конец японским якудза, но теперь ты совершенно не годен, — фыркает Тэджон. — А что ты думаешь, как строится политика? Неужели ты думаешь, что все короли женятся на своих омегах по большой любви? Я вижу, ты еще так и не вырос! Не можешь ты управлять государством!       — А маменька? — недоуменно спрашивает Чимин. — Ее Величество ты тоже не любил?       — Перестань, браки по расчету уже давно не новость, а привычная практика во многих королевствах, — Тэджон замолкает, а Пак переваривает полученную информацию.       Шок и осознание того, что родители только изображали из себя любящую пару повергли его в ужас. Неужели можно вот так столько лет сидеть за одним столом, проводить приемы, спать в одной постели и не любить друг друга. Лицемерие, подлость, обман? Они обманывали Чимина, придворных, соседей, себя, в конце концов. Пак помнит, как мама отзывалась об отце — она никогда плохого слова не говорила о нем. А сейчас почему-то ему вспомнился счастливый Тэхен, которого он видел в Силле совершенно другим. Таким, каким никогда не видел Дахи.       Пак украдкой наблюдал пару раз, как они целовались в саду, как Хосок носил Тэхена на руках, подхватывая его, убегающего от альфы. Они резвились, как дети, совершенно забыв про то, что он наследный принц королевских кровей, а Тэхен — безродная кисэн. И в тот момент в их мире совершенно исчезали все границы, позволяющие открыть самих себя, они были охвачены страстью, которая накалялась в воздухе, и делала Чимину неловко, отчего он отворачивался и хотел заткнуть уши от их счастливого смеха, въедавшегося в голову. Как же раньше он не понял, что это и есть любовь.       Наследный принц ошарашенно смотрит на отца и мотает головой, не веря в то, что он осознал. Ну почему это случилось с его родителями? Почему он проклят, что не может быть с Юнги? Почему даже Тэхен заслуживает любви, а он — нет? Ни от отца, ни от предназначенного истинного. Такое впечатление, что в этом мире он больше никому не нужен. Разве что Чонгуку — да и то поиграться, унизить, наказать.       Шальная мысль пробегает сама по себе, но образ Чонгука так живо предстает перед глазами — Пак представляет, как он выносил его из сада после неудачной попытки отправиться на небеса, как не выпускал из комнаты, держа под стражей и день, и ночь, как заставил перебирать зерно, чтобы вернуть руке прежние возможности.       Тогда Чонгук казался чудовищем, а сейчас Чимин не может понять — кто из них большее чудовище: король Силлы или король Пакче. Отец, его любимый отец, который всю жизнь был для него примером, оказался лицемером и лжецом. Ах, как же он хорошо играл роль любящего мужа — Чимин не мог даже заподозрить, что он не любил маму. Не может такого быть! Наверное, любил, принц не так все понял, не может быть, чтобы отец не любил свою королеву. В застывших от ужаса глазах теплится слабая надежда и он хочет спросить, что же было между ними, но старший евнух, робко постучавший в дверь, говорит о том, что все министры уже собрались в тронном зале и ждут короля. Известие о прибытии принца уже разнеслось по дворцу, и чиновники хотят объяснений.       — Мне нужно идти, — только и говорит Тэджон. — Министры волнуются.       — Я понял, отец, можешь не тревожиться, — Чимин отвечает все еще заторможено и не может отойти от шока. — Не переживайте, меня через семь дней здесь уже не будет. Мне нужно вернуться в Силлу.       — Так я и думал, — Тэджон с еще большим омерзением смотрит на сына с головы до пят.       Он чуть завистливо поджимает губы, потому что Чимин… Чимин изменился. Он стал каким-то другим, неуловимо упрямым, себе на уме, выросшим на годы за эти несколько месяцев, что был в плену. Дорогая одежда, охрана, богато убранный паланкин, заколка с драгоценными камнями. Его сюда прислали, чтобы подразнить взгляд короля Пакче. Чтобы показать, что его сын даже в заложниках живет лучше, чем сам король огромной страны?       Тэджона это раздражает, но поделать он ничего не может. Чимин стоит перед ним, подняв гордо голову и выпрямив плечи. Из длинного рукава ханбока больной руки не видно и принц, прикусив губу до боли, благодарит небеса, чтобы здесь не предстать немощным и больным. В Силле, как ему казалось, его видели всяким — и в камере пыток, и на позорном столбе на городской площади, и изнасилованным королем Чонгуком, но здесь, в родном королевстве, он просто не может пасть так низко, чтобы его отец упрекал принца снова.       — Ты поедешь в Силлу, как узник, заложник! Со всем позором тебя примут те, кто смеются над нашим королевством, кто убил твою мать и короля Мина! А ты вернешься туда, чтобы вновь попасть в кровать к королю? Что, понравилось быть кисэн? — Тэджон выплевывает весь яд, но внезапно осекается. В его глазах бегают зрачки и это верный признак того, что король Пак что-то придумал. — Ладно, не будем об этом.       Злость на сына, что улеглась за мгновение, дала Чимину призрачную надежду, что отец его простит. Простит? Хотя за что нужно прощать наследного принца, если он сам стал жертвой обстоятельств, а еще спас Юнги от верной смерти? У Чимина в голове перемешалось все, что он так старательно раскладывал в сознании по полочкам. Ну уж никак он не думал, что отец станет его упрекать. Пак посмотрел в спину уходящему королю и опустился на небольшой стульчик, подперев голову здоровой рукой. Что ему здесь делать теперь — он так и не понял, но еще есть надежда поговорить с отцом и рассказать ему все.       В покои короля, всегда неприкосновенные для прислуги, кроме евнухов, может войти только один человек — доктор Джан. Известие о прибытии принца достигло и его и Джан, безмерно любящий Чимина, поспешил встретиться с ним.       — Ваше Высочество! — он стал на колени перед Чимином и поклонился. — Я не надеялся вас здесь увидеть!       Голос Джана дрожит от волнения, и Чимин верит, что слова лекаря — не притворство. Он по нему очень сильно скучал, и даже сравнивал с Линем во врачевании, но Джан в его памяти всегда занимал особое место.       — Перестаньте, господин Джан, — Чимин поднимает его за плечи и выпрямляет, чтобы заглянуть в глаза. — Лучше расскажи мне, что здесь происходило, пока меня не было.       — Это долгий рассказ, наследный принц, пойдемте прогуляемся по королевскому саду.       — Не откажусь, Джан, я очень соскучился по дому, — ответил Пак, для которого сад в Пакче всегда был любимым местом.       Когда они вышли на улицу, доктор шикнул на прислугу, что столпилась у выхода. Они так отчаянно пытались подглядеть за принцем, что побежали в рассыпную, как только показался лекарь.       — Да уж, слухи точно разносятся очень быстро, — подметил Чимин, оглянувшись, не идет ли кто-то за ними.       — Еще бы, как только стража доложила о приближении хваранов из Силлы с паланкином, я сразу понял, что это вы, — Джан позволил себе обнять Чимина за плечи, как делал это с детства, играючи с маленьким Чим-Чимом, как называла его Дахи.       Как настоящий лекарь, Джан не мог не отметить бледность Чимина, но и красота — броская, наглая, совершенная и идеальная — не ускользнули от его взгляда. Чимин очень изменился. Очень.       — Ну рассказывайте же скорее, — Чимину не терпится, и он выдает себя, слабо дергая доктора больной рукой. Лекарь только запоминает это и начинает свой рассказ.       — Вот так все и произошло. Долгое время Его Величество болел, но сейчас ему уже лучше. В королевстве чуть не поднялись народные бунты — очень много солдат было перебито в последнем сражении. Мне пришлось нелегко — каждый день умирали десятки людей от ран, которые я не мог вылечить и это так расстраивает, — Джан заканчивает свой рассказ, заложив руки за спину. — А теперь я хочу послушать Вас, Ваше Высочество! Я так переживал за вас, что же случилось в Силле. И что с Вашей рукой?       — Заметил, Джан? От тебя ничего не утаишь, ты хороший врач.       — Не преувеличивайте моих достоинств, я — обычный человек.       — Нет, ты лучший! Руку я поранил сам, — Чимин протягивает запястье со свежим шрамом и получает только ужас в глазах и неодобрительный кивок от лекаря.       — Зачем же так, Ваше Высочество? — доктор не может смириться с тем, что Пак мог умереть. — Вы же наследный принц!       — Я тоже так думал, Джан, — Чимин идет неторопливо, уставившись под ноги. — В Силле тоже я всем говорил, что наследный принц, но с каждым днем моя вера в свои же слова таяла, как первый снег. Ты знаешь, что случилось там?       — Знаю, Ваше Высочество, — Джану неудобно говорить о таком, но Чимин продолжает свои размышления.       — Будь я наследным принцем, от меня бы не отказался Юнги, да и отец бы не упрекал в том, что я…       — Не произносите, нет, я не хочу слышать это, — мотает головой Джан на такую несправедливость.       — Да, я даже позавидовал одной из кисэн — любимице королей Чонов. Уж Тэхену жилось в наложниках лучше, чем мне.       — Тэхену? — глаза Джана округлились, а уши стали гореть от желания узнать побольше информации.       — Да, у королей Силлы есть слабое место — зеленоглазая кисэн, которая скачет из койки в койку, а иногда удовлетворяет и обоих принцев. Знаешь, я даже завидовал ей — он моего возраста, но в свои годы Тэхена хотя бы хотят и любят, а я… Я остался не нужен даже своему истинному.       — Почему вы так считаете, Ваше Высочество? — осторожно спрашивает Джан, собирая информацию по крупицам.       — Это же очевидно! — Чимин знает, что Джан не обладает всей информацией, поэтому продолжает свой рассказ. — Тэхен и наследный принц Чон Хосок. Они… любят друг друга, я это вижу. Тэхен злой и мерзкий тип, но мне кажется, что они с принцем истинные. Ему повезло найти свою любовь, а мне…       В голове у Джана лихорадочно пролетает две мысли — Тэхен, весточку о котором ему передала не так давно Инха, неплохо устроился в королевском дворце, а еще — Чимин нашел своего брата, но если они истинные с Хосоком, то… О, небеса, об этом Джан даже думать не хочет. Старое предание он помнит хорошо и точно знает, что в нем говорилось. И если Хосок — истинный Тэхена, то Чонгук… Нет, этого не может быть! Просто не может быть! Джан прикусывает губу и даже не знает, что делать. Его бедный мальчик столько перенес, а это известие добьет его окончательно. Всю жизнь Чимин верил в то, что их с Юнги любовь послана им свыше, она крепкая и нерушимая, как скалы, а теперь…       — Что ты задумался? — толкает его в бок Пак, заметно повеселевший во время прогулки. Воздух родной земли, его любимые цветы в саду, небольшая беседка, где они с Юнги сидели до позднего вечера — все это навеяло столько прекрасных воспоминаний и немного подняло настроение принцу.       — Я не думаю, что Его Величество сердится на Вас, мой господин, — Джан пытается настроить Чимина на хорошие мысли.       — Да ладно, Джан, сейчас это уже не имеет значения. Я уеду отсюда, и кто знает вернусь ли снова. Моя жизнь — своеобразный залог за спокойную и процветающую жизнь в Пакче. Король Чон обещал не трогать королевство, если все будет хорошо. Я снова выступаю в роли спасителя, но кто спасет меня? — Чимин грустит, но смиряется со своей судьбой. — Ничего, не будем о плохом.       — Не будем, — подбадривает его лекарь и проводит в дальнюю часть сада, чтобы показать новые цветы, высаженные им в позапрошлом месяце.       Днем, когда они расстались, Джан нашел свои записи, которые вел всегда, и сжег свиток с того дня, как у королевы Дахи родились дети. Больше никто не мог знать о том, что произошло семнадцать лет назад — только он и госпожа Со, но в ней он уверен, как ни в ком другом.       После окончания совещания с чиновниками Пак Тэджон оставил военного министра До и приказал тому срочно везти письмо в Корё. По замыслу государя, который созрел в его голове буквально сразу перед собранием, Чимин мог-таки стать полезным для страны — осталось только найти тот самый рычаг, которым можно надавить на него. И этот рычаг — король Корё Мин Юнги – единственная и самая большая любовь Чимина, которому он не посмеет отказать.       Гонец, отправившийся тотчас, почти загнал лошадь, но до Корё добрался в самые кратчайшие сроки. Запыхавшийся, падающий ниц перед Юнги, он только и успел вручить ему свиток, после чего потерял сознание.       — Хм, Пак Тэджон срочно хочет меня видеть. К чему бы это? — Юнги сворачивает послание и постукивает им по ноге.       Идея соединить королевства с Тэджоном у Юнги не пропала, но без Чимина сделать это было крайне тяжело, вернее говоря — невозможно. Других детей у короля не было, поэтому для Юнги перспектива была не особо радужной. Портить отношения с несостоявшимся родственником Мин не хотел, а во время болезни короля Пакче даже пару раз отправлял гонца справиться о его здоровье и передавал заморских сладостей для восстановления сил. Но, похоже, у Тэджона появился более действенный план, чем просто сидеть и скулить о собственной беспомощности.       Королева Мин, вошедшая в пустой тронный зал, гулко шаркала ногами. Ее здоровье оставляло желать лучшего, и она угасала на глазах. Юнги, заметивший мать, позвал ее к себе.       — Король Тэджон приглашает в гости, — коротко бросает он и следит за ее реакцией. Мать всегда была прозорливой и расчетливой в делах, поэтому ее чутью он доверял. И даже болезнь не подкосила в ней остатки здравого смысла, когда речь заходила о сыне. Она словно оживала, хотела стать полезной, поделиться советом, поддержать того, кому сейчас и так не легко без отцовских наставлений. — Что Вы скажете об этом, Ваше Величество?       Юнги накрывает ее прохладную руку и буквально чувствует под ладонью, как она теплеет. Кисти становятся мягче, по крупным венам на похудевших руках пульсирует кровь, отдавая ему в ладонь. Мать слабо, но уверенно, сжимает его пальцы и заглядывает в глаза:       — Поговаривают, принц Пакче вернулся.       Она говорит прямо, не скрывая того, что услышала от придворных дам. Сплетни достигают чужих ушей быстрее, чем гонцы на самых лучших скакунах, поэтому королева уверена, что так оно и есть. — Думаю, это как-то связано с наследным принцем.       — Не может быть! — Юнги на долю секунду даже оживился и у него проскочил огонек в глазах, но тут же потух, при воспоминании о последних событиях.       — Ваше Величество! — мать внимательно следит за лицом сына, анализируя каждую эмоцию. — Если наследный принц Пакче в королевстве, вы должны поехать туда. Это хорошая возможность отомстить.       В некогда добрых и веселых глазах матери залегла глубокая тоска, а еще — жажда мести. Юнги иногда казалось, что только она держит мать на этом свете — она не умрет, пока не отомстит за покойного мужа. Юнги, который не меньше ее хотел отомстить Чонгуку, закусил губу — Ее Величество правду говорит. По крайне мере, план у Мина уже готов. Он оборачивается, чтобы никто не подслушал, и шепчет матери о просьбе. Она только молча кивает, кланяется сыну в знак уважения и быстро уходит в жилую часть дворца.       Прислуга, ожидающая распоряжений госпожи, зовет к ней лекаря — он часто сидит с ней, когда ей становится плохо, но сейчас лекарь получает другую задачу. Лечить никого не нужно. Спустя пару минут доктор приходит с небольшим пузырьком, наполненным прозрачной бесцветной жидкостью. Он кивает королеве и передает емкость, которую она зажимает в руках. Скоро придет отмщение и тогда можно покинуть этот мир, спокойно уйдя на небеса.       Юнги, собиравшийся в Пакче выезжать ранним утром следующего дня, получил необходимый сосуд и спрятал его в ханбок. Этот предмет он не может доверить никому.

***

      Три дня неторопливого пути из Корё в Пакче не показались Юнги слишком долгими. Если раньше он нетерпеливо ждал встречи с любимым омегой, то в этот раз больше рассматривал окрестности своего и чужого королевства. Он давно не выезжал из Корё, занимаясь внутренними делами страны и укреплением армии, поэтому с удовольствием и неким удивлением осматривал местность. Неплохие открытые поля между королевствами, вдали гористая местность, скалы и мощные речные потоки, шумящие за величественными каменными возвышениями, наталкивают Юнги на мысль о том, что здесь можно развернуть поле битвы, сделать засаду.        В голове он рисует мнимую карту и запоминает место, чтобы послать сюда военного министра для составления плана. От борьбы с Силлой он еще не отказался, а месть за отца так и не воплотилась в жизнь. Кроме этого, Юнги хотелось нанести удар и за свое личное поражение, стоившее ему былой красоты. Мин хотя и не считал себя красавцем, но все же у омег пользовался успехом, а теперь даже наложницы в его новом гареме стыдливо отворачивались — рассмотреть обезображенное лицо короля хотелось из чистого любопытства, но не все могли бесстрастно перенести шрам на его лице, чтобы не выдать эмоций.       При подъезде ко дворцу королевскую особу из Корё уже встречает личная охрана Пак Тэджона и провожает государя в отдельную часть дворца, где хозяин королевства всегда принимает гостей и ведет деловые переговоры за закрытыми дверями. Сюда не пускают министров, а стражники стоят за двумя дверями в проходе, ведущем в потайную комнату.       — Ну здравствуй, Юнги, — протягивает ему руки Тэджон и Мин без особого интереса тоже заключает его в объятия.       Нормы этикета требуют этого, но в мыслях Мин уже сотый раз пытается задать Тэджону вопрос — какого черта так осложнились отношения с Силлой и кто же виноват в смерти короля Чона. Но вопрос, как кажется молодому королю, не слишком своевременный, поэтому он занимает выжидательную позицию и натягивает улыбку, принимая правила игры, навязываемые ему прямо сейчас. Что ж, раскусить короля Тэджона оказалось просто, теперь нужно использовать его в своих целях.       — Доброе утро, Ваше Величество! — Мин отстраняется и глубоко кланяется в знак почтения. Тэджон, явно польщенный этим, спешит взять Юнги за плечи и начать свою игру.       — Спасибо тебе, за подарки! Когда я болел, твои чудесные фрукты вернули мне силы.       — Не стоит, Ваше Величество, это лишь малая часть того, что я мог для Вас сделать. Итак, по слухам, в Пакче вернулся Чимин?       — Ты все еще не можешь забыть этого негодника? — Пак улыбается и прощупывает почву, насколько можно этим фактом шантажировать Мина.       — Отнюдь нет, Ваше Величество, вы же понимаете теперь всю сложность моего… нашего, — поправляется Юнги, — положения.       — Да, я согласен, все получилось так некрасиво, но эта глупость и ему чуть не стоила жизни…       — А мне стоила чести. И изменить ничего уже нельзя, — подытоживает король Корё, уставившись на Тэджона. Тот, как змея на сковороде, пытается повернуть ситуацию в свою сторону.       — Да, этот ужасный факт оставил пятно и на моей стране, — Тэджон деланно поднимает руки, как он это умеет, и продолжает свою речь. — Но теперь мы с тобой оказались перед лицом общего врага — короля Силлы. Не лучше ли нам воспользоваться возможностями обоих королевств и отомстить ему? Юнги, ты никогда не думал о том, чтобы присоединить к себе земли Силлы? – вкрадчиво спрашивает король Пакче.       — А вы? — Юнги бросает вопрос и смотрит в глаза Тэджона, зрачки которого лихорадочно бегают, потому что сказать ему нечего. — Это же вы напали на короля Чона и убили его, чтобы он не помог нам в битве при Ланьлань. Каковы ваши мотивы и цели, Тэджон?       Юнги, несмотря на свой небольшой рост, смотрит королю прямо в глаза и не отводит взгляд. Он не боится его, старого интригана, который не смог даже здесь обойти противника, чего уже говорить о битвах. И если Тэджон все еще хочет королевство Силла, то не видать ему новых земель, как своих ушей — не для него эта битва и не ему выиграть войну с Чонами. Для Юнги — это дело чести, переросшее в цель всей его жизни, а для Тэджона — очередной источник обогащения. Жадный, непрозорливый скупердяй поплатился за свои ошибки. Теперь время Юнги бороться с Силлой.       — Да, я не спорю, что хотел бы присоединить новые земли, но тебе они важнее, — вкрадчиво говорит Тэджон. — Тем более, сейчас мы можем объединить их, если ты еще не передумал. Ты станешь королем огромного государства, и никто даже не вспомнит, что случилось тогда. Тебя будут бояться и уважать, никто и рта не откроет насчет Чимина — об этом я позабочусь. А ты — позаботься о короле Чоне.       Юнги, ожидавший такого маневра, понял, что его план отчасти совпадает с желаниями Тэджона. Что же, их можно совместить, чтобы получить выгоду. Он нервно сжимает в кармане небольшой сосуд, возлагая на него большие надежды. Если сделать все правильно, то от королевства Силла останется одно название.       — У меня есть план, но для этого мне нужна помощь Чимина, — начинает свой рассказ Юнги.       — Я думаю, он не откажет тебе, он все еще любит тебя, — на плечо Мина неприятно ложится рука короля Пакче, словно сковывая его движения. Юнги чувствует давление, словно ему на плечо положили бревно, поэтому он выворачивается из объятий и продолжает.       — Я могу просить о встрече с ним? — Мин посвящает Тэджона в свои планы и король Пак распоряжается накрыть на стол для королевской семьи и приближенных министров — все должно изначально выглядеть безупречно и идеально.       Обед, на который собрались все члены богатых семей и министры первого ранга, был приятной неожиданностью для Чимина. Когда его пригласили выйти в зал для проведения торжеств, он сразу понял, что отец изменил свое отношение к нему. Неужели он перестанет прятать сына и упрекать его тем, что произошло в Силле? Неужели он его простил и Тэджону не стыдно за Чимина? Иначе зачем тогда устраивать праздник? Наконец-то возвращение в родные земли для Чимина почувствовалось, как хотелось — с нежным трепетом, небольшой помпезностью и воспоминаниями о былых праздниках, что они проводили вместе.       Чимин, который взял с собой несколько платьев из Силлы, выбрал одно из самых красивых — желтое из тяжелого атласа с золотой шнуровкой, увитой по краям белого нижнего платья, специально выступающего из-под ханбока. Одежда очень подходила к волосам и нарумянившемуся лицу Чимина — он казался таким, как прежде, только грусть, залегшая далеко во взгляде, не отпускала его ни на минуту. Он заколол шпильку из чистого золота, что нашел здесь в своей шкатулке, так и оставшейся нетронутой в его покоях, и уложил красиво локоны. Служанки, помогавшие наследному принцу, не могли им налюбоваться.       Пак посмотрел на свое отражение и улыбнулся сам себе, но потом осекся — в голове слышится только одно слово «волчонок», которое повторяется не один раз, отбивая молоточком в сознании. Почему эти слова пришли к нему сейчас и что это значит? Он помнит, что ему осталось четыре дня пробыть дома, но он отнюдь не скучает по издевательствам Чонгука, нет! Он хочет хотя бы на это короткое время отдаться воспоминаниям, побыть здесь, побродить по покоям, по саду, потрогать свои и матушкины вещи, посмотреть на журавлей. Возможно, в последний раз, но уж точно не вспоминать о Чонгуке.       Чимин демонстративно трясет головой и откидывает прядь, что мешает у глаз. Он выкинет из головы все то, что произошло и просто будет здесь счастлив. Последние приготовления и перед ним, наконец-то, открываются двери зала для торжеств, где посередине стола сидит его отец, а рядом с ним — король Мин.       Увидев Юнги, у Чимина остановилось сердце, ухнуло и упало куда-то вниз. Юнги здесь, он не забыл его! Между ними расстояние в несколько десятков метров, но Чимин их готов преодолеть и броситься на шею к любимому, чтобы наконец-то выяснить все недоразумения, простить друг другу все обиды. Правила этикета — единственное, что сдерживает сейчас Чимина, но он не отводит взгляда от Юнги и замечает кривоватую улыбку уголком рта. От нее на лице сразу же оживает страшный шрам, тянущийся от лба до подбородка. Сначала Пак не обратил на него внимание, но теперь и его собственная рана стала болеть еще сильнее — он прочувствовал все, что перенес любимый.       Чимин, не разрывая взгляда, как зачарованный, вплывает в тронный зал. Гордая осанка, приподнятый подбородок, расправленные плечи и идеальная полуулыбка, как и полагается наследному принцу — в нем нет ни одного изъяна и его не в чем даже упрекнуть. Он совершенен сам по себе, и знает это, оглядывая всех присутствующих в зале. Чимин кланяется министрам и садится на свое место рядом с отцом. Все с интересом рассматривают принца, словно надеются найти хотя бы один недостаток, но, разочарованные безуспешными поисками, напрягаются и натягивают милые улыбки для королевской особы. Большинство присутствующих в зале осведомлены о слухах, но по понятным причинам при короле это не обсуждалось. Теперь же их любопытство может быть удовлетворено.       Юнги, заметивший напряженность министров, подыграл Паку, спасая его в этой сложной ситуации. Он развернулся к Чимину и поклонился ему в знак того, что между ними остались такие же крепкие и тесные отношения, а все остальное — только досужий бред. Весь ужин Чимин просидел, как на иголках. Присутствие Юнги не давало ему покоя, и он хотел побыстрее уйти, чтобы наконец-то выяснить причины его поступка, поговорить с ним наедине.       — Ваше Высочество! Расскажите нам, как вам удалось бежать из плена? — министр торговли оказался одним из самых смелых и рисковых чиновников. Он спросил то, что все боялись озвучить.       — Меня отпустили сюда, господин Кан, — в замешательстве говорит Чимин, ведь по сути — это правда.       — Его Высочество исполняет важную государственную миссию, — перебил его король Пакче, чтобы Чимин не наговорил лишнего.       — Да, господин, но…       — Мы переживаем трудные времена, — в разговор вклинивается Юнги. — Армии наших государств не в лучшем состоянии, поэтому мы собираем силы, чтобы противостоять противнику. Его Высочество беспокоится за свою страну и ни в коем случае не хочет принести ни малейшего вреда королевству Пакче, не так ли, Чимин?       Юнги подобострастно смотрит в глаза принцу и тот понимает, что нужно поддакивать и со всем соглашаться.       — Надеюсь, я смогу быть полезным своей стране, — Чимин кротко опускает глаза на стол и теребит край скатерти.       Еще один неудобный вопрос может поставить его в неловкое положение и Пак отчаянно просит небеса, чтобы присутствующие замолчали. Обед заканчивается поздним вечером, и обессиленный Чимин выходит в сад. Он чувствует Юнги за спиной — тот идет неторопливыми шагами и уводит его в сторону, притягивая за талию.       — Юнги! — Чимин бросается ему на шею, пока никто не видит. В дальней части дворцового сада много зарослей, поэтому их встреча может остаться совсем незамеченной. — Юнги, что случилось, почему ты не писал мне писем? Ты же получал их? Почему сжег?       Мин в ожидании этого вопроса сжимает руку Чимина и обнимает его за талию.       — Извини, я был так зол. Не на тебя, Чимин, нет. На всю ситуацию, на Чонгука, который разлучил нас. Я не дал тебе ответ, чтобы не обнадеживать попусту, но сейчас ты знаешь — мы собираем армию с твоим отцом, чтобы вновь выступить в Силлу. Так не может больше продолжаться — остаться должен кто-то один. Король Чон сделал мне слишком много плохого, чтобы я закрыл глаза на это. Убийство моего отца и разлука с тобой не должны пройти ему бесследно. Если я отомщу Чонгуку, я смогу жить, как и раньше, а пока меня гложет эта мысль, что подонок еще дышит со мной одним воздухом.       — Юнги, милый, — Чимин проводит пальцем по его шраму. — Оставь его в покое, не нужно мстить. Давай забудем все и станем жить, как и раньше.       — Забудем все? — излишне эмоционально выкрикивает Мин, у которого перед глазами стоит слишком много неприятных картин. — Ты готов простить это чудовище? Сколько всего он сделал, и ты готов его простить?       — Юнги, я не хочу вновь потерять тебя.       — Ты мне не веришь? И своему отцу? Считаешь нас слишком слабыми? — в глазах Юнги сверкнул недобрый огонек.       — Нет, но я больше не хочу тех ужасов. Я попрошу короля Чона, чтобы он отпустил меня, ведь ты не виноват в смерти его отца.       — Минни, ты слишком наивный — короля Чона не остановить. Он не отпустит тебя. Единственная возможность нам быть вместе — убить Чонгука. Такого остановит только смерть — ты же сам все видел, мой наивный глупыш. Я очень хочу быть с тобой, но из-за мести твоему отцу и желания нанести тебе как можно больше боли, Чонгук не остановится и разрушит наше счастье.       Юнги во время своей пламенной речи внимательно наблюдает за Чимином, который из правдолюба и защитника постепенно перенимает сторону Мина. Пак хлопает большими глазами и смотрит на Юнги, всецело ему доверяя — себя и свою жизнь.       — Но что же нам делать? Ведь мне нужно вернуться, иначе он начнет войну… — Чимин закусывает губу и лихорадочно ищет любую возможность, но выхода так и не видит — ему придется вернуться в Силлу.       — Чимин, ты же понимаешь, что после случившегося в моем королевстве, да и в твоем, большинство министров против нашего брака. Я не могу не послушаться их, иначе меня обвинят в государственной измене — такое не прощают. Но единственное, что бы могло привлечь их на твою сторону — помощь в борьбе с Чонгуком.       Юнги всматривается, как изменились глаза Чимина — там мелькнула надежда и он из отчаявшегося омеги превратился в решительного матерого бойца — такой и сквозь огонь, и сквозь воду пройдет ради достижения своей цели. Юнги понимает, что работа наполовину сделана и неторопливо продолжает дальше.       — Если ты нам поможешь, то никто из придворных никогда не посмеет тебя упрекнуть. Ты должен… — Мин затаивает дыхание и сжимает Чимина за руки, — отравить Чонгука.       Первая реакция Чимина для Юнги остается непонятной — он оцепенел, как только услышал о том, что ему предложили.       — Это единственный выход доказать, что ты верен своей стране. У меня есть порция яда, которую нужно подсыпать в королевскую еду. Евнух, проверяющий пищу, не должен это заметить – войди к нему в доверие и подсыпь яд после того, как он попробует еду. Ты можешь подложить яд в миску незаметно, чтобы никто не заподозрил тебя, а как только Чонгука не станет, мы с Тэджоном ворвемся в их земли и вызволим тебя из плена. Мы сможем быть вместе, мой хороший.       Юнги наклоняется и целует Чимина в макушку, но он стоит, скованный ужасом от того, что ему предлагают. В голове Чимина ненависть к Чонгуку пылает кострами — он помнит все: от приема в его тронном зале, до позорного столба и в конечном итоге — изнасилования.       — Помни, Минни, что он лишил тебя самого дорогого — матери, а теперь ты можешь потерять и меня. Если ты дорожишь мной, своим отцом и своей страной, ты сделаешь это. Ты смелый, я верю в тебя. Я найду в себе силы забыть все, что произошло, — Юнги говорит эти слова так тяжело, с придыханием, чем еще больше отягощает душу Чимина. — Мы сможем вернуть все, как было, разве ты не этого хочешь?       — Я… Я не знаю… Я хочу, но смогу ли… — в глазах Чимина стоят слезы, а на сделку с собственной совестью идти так трудно, как никогда.       — Я верю в тебя, Чимин. Ты самый смелый омега, у тебя все получится, — Юнги достает из кармана пузырек с ядом и передает его Чимину. — Запомни, здесь смерть человека, который убил наших родителей. Он не имеет права жить на этой земле, и сейчас в твоих руках возможность остановить это чудовище. Ты сделаешь это, если любишь меня.       Последний довод Юнги, как стрела, выпущенная прямо в сердце. Конечно, он любит короля Мина, иначе и быть не может. Истинность, предопределившая их любовь, не напрасна. Он не хочет жить так, как жил его отец с королевой Дахи. У него есть шанс все исправить и быть с тем, кто ему предназначен, а не просто отбывать повинность в чужой стране, рожать наследников королю по расчету и сидеть на вечных приемах с натянутой улыбкой. В руках его судьба, он сильный и сможет сделать все, что нужно. Чимин забирает пузырек с ядом и прячет в ханбок.       — Я согласен, Юнги.       В объятиях любимого он проводит время до глубокой ночи, а на следующий день с самого утра они едут покататься по полям, чтобы посмотреть на журавлей, живущих на озерах у границ королевства. Чимин проводит, как ему кажется, свои самые счастливые часы, совершенно забывая о том, что на следующее утро хвараны будут ждать его с приготовленным паланкином, чтобы отправиться в Силлу. Семь рассветов и закатов пролетели так быстро, что, расставаясь с Юнги, Чимин еле сдерживает ком в горле.       Душащие слезы не дают ему возможности даже нормально попрощаться, но он лелеет надежду, что этот дурной сон закончится. Все пройдет и начнется его новая жизнь, в которой никогда больше не будет Чонгука, страха за своих родных и за Юнги, которого он потерять боится больше всего на свете. На прощание Чимин вытаскивает емкость с ядом и отчаянно кивает Юнги, который стискивает его в своих объятиях.       — Я сделаю, я все сделаю и пришлю тебе весточку, ты только жди.       Мин на это только молчит. Если ему удастся убрать Чонгука руками Чимина — это будет лучшее, что может сделать омега для него. Обо всем остальном он позаботится сам.