Illecebra. Соблазн

      В огромном зале, поражавшем входящих своими размерами, горел яркий свет. Сотни свечей расставлены по периметру помещения в несколько рядов и кажется, что попадаешь не в тронный зал, а в самый центр пожарища, если не пекла. Огни ослепляли комнату, и грели невероятно одинокого человека, сидевшего посреди этой непозволительной роскоши. Согревали его не только свечи, но и три кисэн, которые ластились вокруг золотого трона. Одна кисэн, бета, сидела на коленях правителя и гладила впалую худую грудь, второй омега стоял сзади и разминал плечи и шею, оставляя нежные поцелуи-бабочки у линии роста волос, на скуле, ключицах, а еще один омега старательно вылизывал ствол полового члена после того, как минутами ранее король Мин оросил его лицо, а тот не успел проглотить все до капли.       Откинувшись на спинку трона, государь Мин Юнги блаженно проводил свой обычный вечер, коих он в последнее время уже не считал. В его гареме подобрались неплохие кисэн, еще одну японочку он купил совсем недавно, но эти трое — его любимые. Пресытившись ласками, король только щелкнул пальцами и полуобнаженные наложники, быстро подобрав одежды, исчезли через дальнюю дверь, ведущую по лабиринтам дворца в комнаты, где они жили.       Зажженный свет играл на отшлифованных до блеска подлокотниках, занавесках, расшитых золотой нитью, потолке с вкраплениями янтаря, создавая дополнительное желтоватое свечение. Юнги казалось, что в этом желтом калейдоскопе его шрам почти не видно, поэтому евнухи зажигали по его приказу как можно больше свечей. А вот при дневном освещении грубый рубец казался уродливой серой бороздой, располосовавшей его жизнь на «до» и «после» встречи с королем Силлы. И если жизнь «до» была наполнена светлыми мечтами и надеждам на будущее, то жизнь «после» приобрела тускло-серый оттенок, как и сама кожа возле шрама. Юнги и свыкся, и нет — одна его часть ненавидела себя обезображенного и хотела реванша, а вторая твердила о том, что время мести Чонгуку еще не пришло. Положив на весы обе, Юнги понял, что чаши равны. А это значит — не нужно принимать скоропалительных решений. Все равно одна из них перевесит, нужно только подождать.       Король Мин запахнул ханбок и собрался идти спать. Вечернее развлечение разморило его, обещая беззаботную ночь и хороший сон. Как только он встал с трона и прогнулся в спине, ощутив сладостную послеоргазменную дрожь в члене, в двери зала постучали. Время позднее и чиновники знают, что его тревожить нельзя, иначе рискуют поплатиться своей головой. Солдаты, стоящие у входа, тем более не побеспокоят, если дело пустяковое. Юнги напрягся с нехорошим предчувствием, вспомнив последние дни. Что ж, если это то, о чем он думает, то вполне ожидаемо.       — Ваше Величество! Разрешите войти! — чиновник падает на пол и, не поднимая глаз на короля, твердит. — Ваша милость безгранична, Ваше Величество!       — Говори, что случилось?       Министр внутренних дел, что уже собирался уходить домой и складывал в дворцовой библиотеке свитки, напряженно сопел, уставившись в пол.       — К Вам гость и он просит Вас принять его, не дожидаясь утра!       — Кто это?       — Пак Тэджон, Ваше Величество! — докладывает министр дрожащим голосом.       Зная о пикантных отношениях между семьями, трудно предугадать, что питает Юнги к Тэджону. Король, развлекающийся напропалую, словно и забыл, что давал клятву верности во дворце Пакче, собираясь взять в мужья сына Тэджона. Поменялись ли ориентиры у короля Мина, министр еще не понимал, а оттого реакции на короля соседнего государства побаивался. Он помнил, как на прошлой неделе здесь казнили посланника из Пакче, а король всем строго-настрого запретил упоминать о том случае. Не было человека — и все тут.       — Зови, — вздыхает Юнги и возвращается на трон.       Он садится, перекинув ногу на ногу, и запахивает полы ханбока. Отсутствие нижнего белья его немного ограничивает в позах, которые он должен принять согласно этикету, но Юнги плевать. Об одном только воспоминании губ кисэн, равномерно и ритмично двигающихся на стволе, короля Мина расслабило, поэтому он пренебрежет правилами — Пак невелика персона.       Громкий стук сапог за дверями говорит о том, что Тэджон торопится, а это значит — он настоятельно ищет встречи с Юнги. Король Мин устало потирает виски и буквально знает, о чем будет разговор. Надоедливый недородственник и здесь не может справиться сам, втягивая его в сомнительного рода авантюры.       — Юнги, мальчик мой!       Мин внутри брезгливо поджимает губы, но на самом деле растягивает их в очаровательной улыбке. Иногда она такая обезоруживающая, почти детская, которую любил наблюдать Чимин. Когда Юнги улыбается, у него обнажается край десен, а зубы выглядят маленькими, будто у ребенка. Внешность обманчива, и эта улыбка теперь вместе со шрамом создает неприятный колорит — ребенок-урод, прокаженный, неудачник. Так Юнги думал о себе в первое время, пока не избавился от мыслей о своей неполноценности, а злость не подстегнула его еще больше.       — Добрый вечер, Ваше Величество! Что привело Вас ко мне в такой поздний час? Что случилось? — Юнги максимально желает показать свое участие в жизни Тэджона, поэтому сочувствующе наклоняет голову, чтобы прищурить глаза и посмотреть насквозь этой гнилой души.       — Юнги! Беда! Чон Чонгук захватил Пакче и мне нужна твоя помощь! Я посылал гонца, разве ты не получил послание?       Того, которого я вздернул на площади на прошлой неделе, думает король Мин и округляет глаза.       — Ваше Величество! О чем Вы говорите? Нет, конечно! Рассказывайте же все по порядку! — Мин очень учтив и даже подается поближе, чтобы слушать внимательнее. Перед глазами обеспокоенный король Пак, а в голове голые наложники, что будут ждать его завтра в это же время. Во рту под языком почувствовалась кислинка и скопилась слюна.       — … и после этого мне пришлось уносить ноги с поля боя, иначе он бы перебил не только всех моих солдат, но и лучших военачальников! Юнги, ты слышишь меня?       — Да-да, конечно, он тот еще подонок этот Чонгук! Очевидно, что Минни не удалось его отправить на небеса! Ах, как бы он облегчил нам заботы, если бы провернул все, как мы задумали! — король Мин нагнетает ситуацию, чтобы выставить Тэджона виноватым. Этот омега не способен абсолютно ни на что, так пусть хотя бы его отец поймет, как он ничтожен.       — Юнги, я думаю Чимин сделал все, что мог. Я уверен, что он любит тебя, мальчик мой. Ваша любовь такая чистая и светлая, она послана небесами! Вы должны быть вместе, Юнги! Но для этого нам нужно объединиться. В послании я тебе писал, что мне нужна подмога. К сожалению, мне удалось собрать чуть более восьми тысяч, а сейчас со мной вернулась лишь небольшая часть военачальников. Я даже не могу сказать точно, сколько людей выжило на поле боя. Этот подонок шел за мной по пятам, он тучей пронесся по лесу, где безжалостно рубил головы солдат. Если объединить наши армии, мы бы могли одержать победу и отомстить ему за все, что он нам причинил.       Речь Тэджона — пламенная и такая волнующая — не особо тронула короля Мина. Собственно, новостей для него здесь нет — о гонце он знал, поражение предвидел, как и появление Тэджона здесь тоже. Это был лишь вопрос времени. Пак пытается сыграть на его личной обиде, поэтому ловко, как ему кажется, может манипулировать Юнги. Но король Мин не такой дурак, чтобы вестись на уловки старого крыса и плясать под его дудку. Его цель еще не определена, но и довольствоваться ошметками он не будет. На кой черт ему жизнь одного Чон Чонгука, если есть процветающая Силла? А вот Чон Хосок, что стоит тенью за спиной брата, станет существенной помехой. Но и здесь у Мина закрадывается мысль, которую ему не раз говорил отец — власть меняет людей. Верна ли она в отношении Хосока, он не знает, но идею далеко не отпускает. Размениваться Юнги не хочет, поэтому ловить лучше крупную рыбку и за один раз.       — Тэджон, ты говоришь все правильно, — успокаивает его Мин. — Но в этом деле лучше не спешить. Мне очень жаль, что все так получилось и ваша страна понесла потери…       — … наша страна, Юнги, наша. Не забывай, когда мы вызволим Чимина и вы поженитесь, Корё и Пакче станут единой страной! — перебивает его Тэджон и вклинивается со своими навязчивыми ненужными замечаниями, чем еще больше раздражает короля. Тот видит Пака насквозь и понимает, что просто так он Пакче не отдаст, а это значит есть угроза дворцовых интриг, и здесь нужно держать нос по ветру. Покойный король Мин учил его не доверять никому, а надеяться только на себя, что Юнги с успехом и делает. Он снова улыбается и продолжает с теплотой в голосе:       — … конечно, наша страна понесла потери. Возможно, это лишь говорит о том, что мы должны собраться с силами и победить Чонгука не только армией, но и обхитрить. Если мы не можем растоптать его хваранов в битве, это не означает, что мы откажемся от борьбы. Король Чон не так прост, но и у него есть слабое место. Осталось его только найти, после чего можно давить на него и шантажировать. Тэджон, согласитесь, слишком расточительно играть с Чонгуком по его правилам — мы умнее и можем обставить его в этом состязании.       Юнги улыбается и внимательно следит за выражением лица Тэджона. Вроде бы ему удалось уговорить его не делать резких телодвижений. Месть — это блюдо, которое подают в холодном виде. Так зачем спешить? И тут Юнги, смотря на колеблющегося почти родственника, делает коронный ход.       — К тому же, пока Минни в лапах этого чудовища, мы не можем гарантировать его безопасность. Любой неверный ход ему навредит, а я так не хочу, чтобы мой любимый омега страдал, — Юнги делает нужное выражение лица и ему самому кажется, что в носу защекотало от слез. Что-что, а играть он умеет.       — О, небеса! За что они послали мне такого рассудительного зятя. Юнги, ты умерил мой пыл! Я готов разорвать Чонгука голыми руками, лишь бы вызволить сына, но понимаю, что все это отцовские чувства. Ты же такой холодный и расчетливый, что я не могу не признать правоту твоих слов. Как же Минни повезло с будущим мужем!       Вот на счет разорвать голыми руками — это он прав, думает Юнги, слегка улыбаясь Тэджону. Только так и можно побороть Чонгука, особенно если удирать, сверкая пятками. Юнги получил рапорт от своей разведки о побеге короля Пакче во всех красках.       — Так что же Вы хотите, Ваше Величество? — король Мин задал вопрос в лоб, потому что уже хотелось спать и закрывались глаза. Слушать полуложь-полуправду от Тэджона ему не хотелось, а разговор нужно закруглять.       — Я хотел бы получить убежище, Юнги. Вернуться в Пакче я не смогу — они уже захватили дворец и сейчас там не пойми что творится.       Чон Хосок там творится, с раздражением в мыслях бросает Мин. Об этом ему тоже донесли.       — Поэтому я и мои военачальники нуждаются в вашей защите. Надеюсь, Вы не откажете мне в просьбе. Ведь мои земли — ваши земли.       Ага, а больше звучит, как мои проблемы — твои проблемы. Юнги просчитывает все слишком быстро и хорошо. Но Тэджону не откажешь, мало ли что случится дальше. Поэтому Мин делает лицо с огромным чувством одолжения и снисходительно вздыхает:       — Конечно, Ваше Величество! Я не могу Вас бросить в такой тяжелый для страны момент, ведь мы же почти родственники, — Юнги делает упор на слове «почти», чтобы показать между ними дистанцию. — Надеюсь, все разрешится как можно лучше и как можно скорее, а пока я прикажу приготовить Вам покои. Сколько человек прибыло с вами?       — Около тридцати.       — Что ж, для Вас я найду место во дворце, остальных смогу поселить в гостевых покоях.       — Премного благодарен, Юнги.       Король Мин хлопает в ладоши и вызывает старшего евнуха. Он отдал соответствующие распоряжения и посмотрел на короля. Немного сгорбившийся, разменявший пятый десяток, он выглядел жалко, но Юнги его не жаль. Собственная жадность и глупость стали ему самым большим наказанием, пусть же пожинает все плоды. И если уж так получилось, что в эту интригу оказалось втянуто Корё, то от большого пирога нужно отрезать кусок покрупнее.       — Отдохните, Вам приготовят купальню, а завтра мы поговорим с Вами, Тэджон.       — Спасибо, мальчик мой, — Тэджон кланяется и уходит за евнухом, а Юнги презрительно смотрит на то место, где он стоял. Мальчик мой! Ишь чего вздумал!

***

      Повозки с ранеными приехали на полтора дня раньше, чем оставшееся войско. Городские ворота были беспрепятственно открыты, а как только гонец оповестил о том, что войско едет с победой, охранники одобрительно закивали друг другу, переглядываясь. Войско Силлы непобедимо — в этом никто не сомневался. Дорога к дворцовому комплексу вела Линя сквозь толпы живущих поблизости граждан королевства, которые улыбались раненым, высунувшим головы из повозок. Это чувство единения со страной всегда в нем порождало какую-то гордость.       Будучи китайцем из Империи Цинь, Линь мало помнит о своей стране. Прожив всю жизнь в Силле, он стал единым организмом с этим народом, но и предательством родины это назвать нельзя — просто здесь за добро платят добром, заботятся друг о друге, стараются поддержать в болезни и горести, а все хорошее, что происходит в жизни каждого жителя, множится во сто крат от подаренных согражданами улыбок. Переняв культуру и традиции Силлы, лекарь гордился тем, что принадлежит этому народу всей душой. Выпрямившись, Линь и себе позволил поймать пару улыбок, по праву считая их заслуженными — он беспрестанно следил за здоровьем раненых и ни один воин не отошел на небеса благодаря его лечению.       Остановившись перед городскими воротами, Линь одернул ханбок и поправил волосы. Высокая оценка чиновников важна ему не меньше, и лекарь всегда пытается соответствовать наивысшему стандарту. Вот и сейчас он идеален до невозможного, поэтому картинно складывает руки на корзинке с лекарствами и кивает, чтобы открывали ворота.       Повозки, въезжающие во дворец, Чимин увидел издалека. Они с Джином шли через площадь перед дворцом, чтобы выбрать украшения, привезенные торговцами. Как и любой омега, Чимин загорался глазами, когда видел красивые вещички. В Пакче ему постоянно дарили подарки — на день рождения, на праздники, просто так привозили послы потому, что влюблялись в него бесповоротно. Но, оказавшись здесь, интерес к красоте потух, потому что в Силле изначально наследный принц не видел ничего, что заслуживало его внимания и называлось словом «красиво». Джин, растормошивший Чимина, был рад, что принц побывает у торговцев. Чонгук велел ему втайне скупить все, что понравится, поэтому Ким приготовился загибать пальцы, умоляя небеса, чтобы десяти хватило.       Завидев повозки и Линя на одной из них, у Пака остановилось сердце. Кто там — трупы солдат, раненые, а может быть связанные Юнги или его отец? Зная Чонгука и его проделки, Пак был готов ко всему, но сердце сжалось при мысли, что в повозке может быть и тело короля Силлы. Джин, побелевший, как снег, по инерции схватил Чимина за запястье, сжав его до боли.       — П-простите, Ваше В-высочество, — бормочет Джин и ослабляет руку, но Чимин его всецело понимает. От них до повозок — десятки метров, их пройти — пара минут, но сердце бьется так, будто Чимин слышит его последний удар и ни время, ни расстояние больше не будут иметь значения. Неизвестность пугает и тяготит, поэтому Чимин, набравшись смелости, тянет Сокджина вперед.       — Пойдем, посмотрим, иначе в обморок грохнешься.       Кто бы говорил, думает Джин, потому что голос у Пака дрожит, а своей бурной деятельностью омега пытается замаскировать страх. Интересно, чего боится он?       За пару минут они пересекают площадь, а Линь, который уже слез на землю, копошится в повозке и собирает корзинки с лекарствами. Подошедший на помощь хваран часть корзинок заносит в покои лекаря, ставя их у дверей, а остальные — в специальное крыло в казарме, где лечат раненых. С повозок аккуратно встают те, кто может идти сам, другим же помогают подошедшие хвараны, что не несли дозор. Сокращая метры, Джин и Чимин вглядываются в лица лежащих в повозках людей, но их обеспокоенные взгляды перехватывает Линь и только улыбается:       — Мы победили!       Джин останавливается, как вкопанный. Если Линь улыбается, то значит все хорошо, но при слове «победили» генеральский супруг явно ощутил, как в его ладони напряглась рука наследного принца. Он выдернул ее и подбежал к лекарю. С другой стороны площади к Линю спешил Тэхен.       — Что с моим отцом? Что с королем Мином? — Чимин кричит лекарю в лицо, не сдерживаясь и требуя немедленного ответа. Джин с обидой поджимает губы. О Чонгуке принц совсем не подумал.       — Ваше Высочество, я не владею всей информацией, я всего лишь лекарь.       — Ты же знаешь, Линь, — шипит на него змеей Чимин, потому что ждать слишком томительно. — Они… живы?       Робкая надежда в голосе звучит, как последняя соломинка для утопающего. Чимин все эти дни молился, чтобы отец и Юнги остались целыми любой ценой — откуп, переговоры — да что угодно, лишь бы они были живы. Иначе зачем тогда все надежды вернуться домой, если дома нет?       — Скажи мне, Линь, — Чимин тянет его за чогори и своим взглядом обезоруживает полностью.       — Среди умерших короля Пака не было, — отвечает Линь и видит, как Чимин покачнулся на каблучках. Все эмоциональное напряжение, скопившееся за эти дни, сошло на нет здесь и сейчас. — Король Мин, как я понял, участия в битве не принимал.       — О, небеса, я не зря молился вам, не зря, не зря! — наследный принц складывает ладони к небу и что-то шепчет. Губы двигаются быстро, слова отточены и видно, что произносились не раз. Джин только наблюдает за ним и не делает никаких выводов.       — А король Силлы? — наконец нужный вопрос и напрягаются все четверо. — Где он?        Большими глазами Чимин моргает и смотрит на Линя.       — Пакче захвачено, король Чон и принц Хосок отправились туда. Больше я ничего не знаю, извините, но мне нужно идти, — Линь кланяется им и берет оставшиеся корзинки с особенно ценными лекарствами. Здесь опиум и другие сильнодействующие средства, которые он не доверяет никому.       Тэхен, замерший в ожидании с натянутой улыбкой, заметно расслабился. Уголки губ немного осели, но не от разочарования, а от того, что он устал держать маску кисэн. Кисэн всегда должен быть приветливым, кисэн всегда должен улыбаться, кисэн должен иметь хорошее настроение — это то, что вдалбливал ему в голову Джин с первых дней пребывания здесь. Но сейчас Тэхен стоит среди них, как обычный омега, что ждет своего любимого с войны, поэтому он ничего не должен. Расслабленное лицо и немного повлажневшие глаза заметил и Джин. Он притянул его к себе, поглаживая по голове — они теперь все в одной лодке.       — Как Пакче захвачено? — принц хлопает ресницами и переводит взгляд на Джина, будто тот может что-то сказать. Тэхен все еще на его плече и наблюдает молча. — То есть, война еще не окончена? Где мой отец?       Чимин не собирается истерить. Он сцепляет кулаки и просто верит в то, что небеса его услышали. Если они сохранили его отцу жизнь, то все остальное может быть не так страшно. Наследный принц резко разворачивается и уходит, а торговцы драгоценностями, приехавшие в Силлу, уезжают ни с чем.

***

      Выезжая из Пакче, Чонгук домой не торопится. В его голове много мыслей, которые он пытается разложить по полочкам. Он совершенно точно уверен в том, что правильно оставил Хосока в Пакче. Кроме брата он не доверяет никому, а с отличным военачальником Чхве Ином они составляют мощную силу. Беспокоит другое — сбежавший Тэджон, который — Чонгук готов дать руку на отсечение — прячется в Корё. Информация к размышлению такая неоднозначная, что он едва перекидывается словами с генералом, чья лошадь ступает в один шаг с королевским жеребцом.       — Что вы думаете теперь делать, Ваше Величество?       — Сначала мне необходимо уехать на некоторое время из страны. Переговоры с Империей Цинь нужно провести вовремя, иначе на границах начнутся проблемы. Потом проверю выборочно некоторые провинции по уплате налогов. Обязательно заеду в Канвондо…       — Я спрашиваю про наследного принца, — откашливается Ким. Костры, что они палили с утра, надолго въелись в легкие.       — А, ты о нем. Не знаю, я еще не принял решения.       — Тогда зачем все это? Эти поцелуи, трогательные проводы и объятия? Я все видел, — хмыкнул Намджун и сделал это так, словно его «все видел» не иначе, как «будьте счастливы, дети мои».       — Генерал Ким, я не могу отрицать, что он мне нравится. И, возможно, я смогу забыть о его происхождении. Но я никогда не смогу жить бок о бок с предателем. Мне нужен омега, на которого я могу положиться. Он должен стать моей второй половиной, моим отражением, моей правой рукой. Я должен его чувствовать, как себя. Ты понимаешь, насколько мне важно доверие, Намджун? Я король большой страны, мой омега не может смотреть на Корё или на Пакче. А волчонок ненавидит Силлу всей душой.       — Ты сам сделал так, чтобы он ненавидел нашу страну, но в твоих силах все изменить, — сказал Намджун в ответ на пламенную речь короля. Конечно, он прав.       — Ты же знаешь, что навсегда примером для меня будут отец и мать. Я помню, как они любили друг друга. Эти отношения… Это что-то запредельное. Мама всегда поддерживала отца, а он только в ней находил свою радость. Иногда мне кажется, это не Тэджон виноват в его смерти, а он сам стремился на небо встретиться с мамой. Я часто смотрю на звезды, знаешь, возле Полярной есть две звезды, которые никогда не меркнут. Даже если небо затянуто тучами, они все равно виднеются. Они мне чем-то напоминают папу с мамой — такие же яркие и всегда вместе. Я надеюсь, им там хорошо…       У Намджуна внутри все переворачивается, потому что впервые за много лет Чонгук доверяет ему такие мысли. Иногда может показаться, что король Силлы расчетливый и хладнокровный, но генерал знает, что взрослеть ему приходилось не по своей воле и обрастать броней тоже. А сейчас, когда Чонгук живьем с себя панцирь сдирает, до крови обнажаясь, генералу хочется прижать его к себе, как собственного сына, и дать ему выплакаться, сколько может. Только он знает, что Чонгук плакать не будет, альфа держит все в себе и столько мужества у этого человека, что сам Ким ему завидует.       Приближаясь к Силле, Чонгук уже издали увидел домики на окраинах королевских провинций. Еще полдня пути, но воины почти не устали. Они стройными рядами движутся вперед, ведомые полковниками. Прохлада спускается на местность, где неподалеку течет горная река, а Чонгук, услышав шум воды, свистнул Намджуну и пнул лошадь в бока. Прижавшись к холке, король быстро разогнал животное и обернулся, увидев отстающего лишь на половину корпуса Кима. Они часто с ним так соревновались, когда Чонгук только еще учился ездить верхом, но теперь разогнать скакуна, слушающегося беспрекословно, было очень просто. В ушах короля засвистел ветер, а в крови зашкаливал адреналин. Давно он так не выгонял жеребца, да и самому захотелось развеяться. Генерал Ким — достойный противник, он двигается не менее быстро и не сбавляет напора, чтобы догнать Чонгука.       Свистнув, Чонгук разгоняется до максимума, а лошадь ловко перепрыгивает препятствия, стремясь вперед. Животное почувствовало свободу и играющую кровь хозяина, поэтому под стать ему выпускает свой пыл, застоявшись в стойле. Сзади за спиной слышится свист Намджуна, а топот копыт усиливается; генерал того и гляди догонит. Чонгук тянет за поводья и сворачивает в небольшой лесок, край которого выходит к реке. Хвойный запах лезет Киму в нос и в рот, но его не обманешь — хвоя Джина пахнет по-другому, но он все равно старается насытиться ароматом, широко раздувая ноздри.       Остановив коня, Чонгук дает ему время успокоиться, а потом спрыгивает на землю.       — Тебе не догнать меня, генерал, — Гук восстанавливает дыхание и привязывает лошадь к дереву. Намджун, сидящий в седле, ласково смотрит на него сверху — ну точно мальчишка!       — Я уже не могу с тобой равняться, я старый, — смеется Ким и разглядывает местность.       Весна в Силле — особое время года. Намджун ее любил всегда, потому что весной обновлялась природа, а кажется — духовно обновлялся он сам. Он гулял с Джином за дворцом, они ходили по лесу, который только просыпался от зимней спячки, и дурачились, как дети. Его муж весело смеялся и стряхивал на Кима утреннюю росу, а тот, всегда имея с собой теплый плащ, мстил ему, раскинув подстилку в зарослях кустов, и брал любимого, согревая теплом собственного тела. Ему казалось, что интимнее моментов в их жизни нет, когда они, прижимаясь оголенными телами, смотрели друг другу в глаза и не нужно слов, чтобы высказать все, что каждый находил для себя во встречном взгляде. Задумавшись, Намджун даже не заметил, как Чонгук быстро разделся и нырнул в ледяную воду горной реки.       — Чонгук! Вот же ж, — с досадой крикнул Ким, посматривая на бурлящий поток. Несмотря на солнце, ярко светившее над Силлой, ночи были холодные, а вода еще не прогрелась. — Чонгук!       Спустя несколько десяток секунд у противоположного берега реки показывается голова, и Чонгук выныривает, громко фыркая от воды. Он выходит на камни и машет Джуну рукой, показывая, что все в порядке.       — Идиот, — бурчит про себя Ким, пока король не слышит. У него чуть сердце не остановилось, этот мальчишка точно сведет его в могилу раньше времени своими выходками. Вроде бы король великой страны, а творит такое безрассудство!       Чонгук распустил длинные черные волосы и выжал воду, а затем завязал их в высокий хвост и закрепил повязкой. Мокрые пряди все равно прилипли к вискам, а сам Гук постоянно отбрасывал их в воде, возвращаясь вплавь назад. Течение в реке быстрое, но король уверенно справлялся с потоком воды, делая отточенные мощные гребки. Приближаясь к Джуну, он брызнул на него водой.       Генерал Ким спрыгнул с коня, привязав и свою лошадь. Скакун Чонгука мирно пасся в траве, поедая сочную зелень, пробивающуюся из-под земли. Размеренное чавканье двух животных было словно колыбельная, убаюкивающая их. Джун стряхнул воду, сел рядом и вырвал травинку, засунув в рот. Дурная привычка жевать траву у него так и осталась с детства, а Джин всегда кричал на него, что он может съесть ядовитое растение. Перекатывая между зубами стебель, Ким посмотрел на Чонгука. Король разлегся прямо на траве, подложил руки под голову и блаженно улыбался, подставляя голое тело солнечным лучам, чтобы обсохнуть.       — Эх, Ваше Величество, не знал бы я, что вы король — принял бы за крестьянина.       — Мне не стыдно, генерал, это все мое, — Чонгук щурится от солнца и показывает на небо пальцем. — И оно мое. Над Силлой всегда будет солнце, пока я правлю страной.       Намджун улыбается и думает, что королевский гонор ему очень даже идет. В глазах Чонгука столько решимости, что ему страшно даже наперекор что-то сделать. И генерал очень сильно надеется, что все сказанное окажется правдой.       — Ну ты же знаешь, что солнце светит только днем? А ночью светит луна, — Джун загадочно подмигивает королю и тот понимает с полуслова.       — Она тоже моя, — Чонгук переворачивается по колкой холодной траве и мечтательно смотрит вперед. Перед ним встает образ Чимина в тот последний день, когда он его провожал в поход. — Искупаться не хочешь? – альфа переводит разговор на другую тему и подталкивает Кима в бок.       — Вода холодная, — смеется Намджун, но снимает плащ и скидывает сапоги. Чонгук дожидается, пока он разденется, и сталкивает его в реку, прыгая следом. Генерал Ким выныривает в паре метров от короля и забрызгивает того крупными каплями, искрящимися на солнце, а Чонгук ныряет под воду и утаскивает Намджуна вниз, шутливо топя и хватая за ноги. Они кричали и резвились еще долго, пока не замерзли и не вышли на берег.       — Вашему Величеству захотелось остудиться в холодной воде? — Джун растирает тело, чтобы согреться, а Чонгук только лишь накидывает на голые плечи плащ.       — Нет, хотел кровь смыть. От нас несет за версту, — бурчит Чонгук.       — Ну-ну, — усмехается Намджун, ничего не говоря и только поглядывая, как Гук сосредоточенно одевается. Кому-то не нравится запах крови…       В Силлу они добрались ближе к вечеру, когда солнце уже садилось. Обогреваемые ласковыми лучами, Чонгук и Намджун быстро догнали войско по дороге домой и торжественно въехали в городские ворота, а потом и во дворец. Чимин наблюдал за королем издалека и не осмелился подойти, выглядывая с дальней части сада. Чонгук, заметивший его, кинул поводья конюху и пошел за постройки, чтобы перерезать принцу путь к отступлению. Боковым зрением Гук заметил Джина, который уже бежал к мужу, и усмехнулся. Ему бы хотелось оказаться на месте военачальника.       Увидев приближающегося короля, Пак застыл, как вкопанный, сверля его глазами. Королевская кровь сдерживала его от того, чтобы устроить скандал, поэтому он только стиснул зубы, стараясь сохранить железную маску.       — Я вернулся, волчонок.       — Заметил, — чуть ли не рычит Чимин от злости.       — Ты снова кусаешься, — Чонгук остановился в метре от Чимина и скрестил руки на груди.       — Что ты сделал с моим отцом? — отчеканил Пак по словам.       — Ничего. Пока ничего.       — Где он? — тревога у Чимина нарастает с каждой минутой, а король словно издевается и отвечает односложно.       — В Корё.       — О, хвала небесам, — у омеги отлегло от сердца, а у Чонгука прилила кровь к голове. Порыв ярости сдержать трудно, а надежды на нормальные отношения между ними разрушились, словно их и не было. Чимин, играющий на стороне противника, ему неприятен.       — Маленький лжец, — Чонгук подходит к нему и хватает одной рукой за шею, сомкнув пальцы так сильно, что чуть ли не душил омегу. — Ты же сказал, что будешь меня ждать? Ты не понимал, что я ехал убивать?       — Я надеялся, — хрипит Чимин от недостатка воздуха и боли, сковывающей горло. Он не может даже сглотнуть, не то, чтобы вдохнуть немного кислорода. Неприятные ощущения посеяли панику, которую заметил Чонгук в глазах наследного принца и немного ослабил хватку, но руку не убрал.       — На что ты надеялся? Что я пожалею твоего отца? Оставлю его в живых? Это не в моих правилах, волчонок. Он позорно покинул поле боя еще до его окончания, как только увидел, что терпит поражение. Последними бежали военачальники, они пробирались через трупы воинов, что отдали свои жизни за трусливого короля Тэджона.       — Сколько?       — Что сколько?       — Сколько воинов Пакче ты убил?       — Тысяч семь, — хмыкнул Чонгук, прикидывая в голове рапорты, доставленные воинами после окончания битвы.       — Чонгук, ты больной…       Черт, его имя из уст омеги вызывает в голове какие-то эмоции, которые гасят гнев. Гук поглаживает пальцем шрам на шее и смотрит на омегу без злости или ненависти. Пак напуган, как кролик, уставившийся на него черными глазками-бусинками. Только в янтарных глазах омеги есть еще что-то, что он разгадать пока не может.       — Мне нравится, когда ты так говоришь, — альфа притягивает Чимина к себе и смотрит вниз. Омега такой низкий, что аж шея болит наклоняться.       — Тебе не может это нравиться! Ты действительно убийца, посмотри на себя, чудовище. Это обвинение, а не похвала, Чонгук! Люди не могут, не должны быть такими! — кричит Чимин куда-то в широкую грудь.       — Волчонок, знаешь, воины Пакче в лесу тоже не рис сеяли. Они пришли убивать — этого ты не видишь? Просто кто-то оказался сильнее, а кто-то слабее — вот и все.       — Они мои подданные, — надломленно говорит Чимин с болью в голосе. — Я тоже виноват в их гибели!       — Успокойся и прекрати истерику. Возвращайся к себе, — командует ему Чонгук.       Король Силлы уходит в совершенном разочаровании, а Чимин медленно плетется через сад к дворцовому входу.       Впереди омега увидел Тэхена, подбежавшего к королю. Он смиренно поклонился перед ним и что-то спрашивал, а Чонгук терпеливо отвечал. После этого король пошел во дворец с кисэн, что последовал за ним. Ревность, поселившаяся внутри Чимина, сдавила сердце. Да пусть он пользуется, кем хочет — Тэхен отличная подстилка, кивающая ровно в тот момент, когда это нужно — фыркнул Чимин и пошел к себе.

***

      Дворец в Силле с утра стоял на ушах, но больше всего — дом кисэн. Для них Чонгук всегда придумывал развлечения, чтобы без дела не сидели: то песни, то танцы, то вышивание. Теперь вот известный японский художник Мацуо Такиро приехал из Японии, чтобы научить их расписывать ширмы. Навык при королевском дворце не особо нужный, потому что в Силле есть свой штат художников, зато как развлечение — отличный способ разнообразить вяло текущие дни.       Поначалу японец с присущим ему чувством собственного величия гордо ходил по дворцу в разрешенные ему места и рассматривал ширмы с разными рисунками, только поджав губы и прищурив глаза. Техника ему была знакома, но он все равно обсудил с местными мастерами новинки. Ширмы, вышитые золотыми нитями в королевской части дворца, японец не видел, иначе бы ему и глаза ослепило не столько от золотого отлива, сколько от зависти. Для короля перегородки не раскрашивали, их расшивали изображениями золотых драконов. Тэхен, сидевший неподалеку от Мацуо, откровенно нудился. По его мнению, Хосок способен купить лучшие ширмы в мире, так зачем омеге пачкать руки о краски. Лучше заняться чем-то более полезным, что не дает ему покоя уже столько времени.       Наложники, наклонившиеся над образцами ткани, старательно выводили какие-то растения, больше похожие на стебли риса или бамбук. Тэ присмотрелся к своему рисунку — на что бы это было похоже? Или у него руки не из того места растут, или у Сунь, сидящего рядом, явно природный дар к рисованию. Настроение немного подпортилось, а еще он увидел Линя, свободно гулявшего по саду в поисках каких-то растений. Заметив на себе взгляд кисэн, лекарь поднял голову и посмотрел на Тэхена. Его явно несчастный вид требовал срочной помощи, пусть лечения не медицинского, но духовного. Линь издалека улыбнулся, а Тэ внутренне расслабился — ему осталось мучиться здесь недолго. Уже через десяток минут китаец уверенно шел с другой части дворца с корзинкой наперевес.       — Прошу прощения, господин Такиро, я украду этого омегу на пару минут, он помогает мне с травами, — поясняет Линь и глубоко кланяется. Японцы особенно любят такие поклоны.       Недовольная улыбка на лице Такиро не ускользнула от Тэхена, но он внутри неистово ликовал. Кисэн изобразил на лице всю жалость мира, что его отвлекают от занятия, и отложил кисти. Наложник тоже поклонился японцу и отошел в сторону вместе с Линем.       — Ты спас меня! — шепчет ему Тэ отходя от группы обучающихся. — Фу, нудный японец!       — Ага, пиши пропало, если меня раскусят. Хорошо, если не доложат старшему евнуху, иначе нам несдобровать, — хихикает Линь и тянет Тэхена в сад. Они в последнее время мало бывают вместе, даже посплетничать и то не удается. Теперь же он еще и избавил друга от этой нудятины — ну и пусть влетит, не будет больше евнуху Чхве пиявок ставить! — Ну как у тебя дела, расскажи мне, а то и поболтать некогда.       — Даже не знаю, что сказать, — поник Тэхен, раскидывая перед собой примятую туфлями траву. — Я разговаривал с королем Чоном…       — Набрался смелости, да? — с интересом спрашивает Линь.       — Ага, только мне от этого еще грустнее стало. Наследный принц Хосок пока сюда не вернется, да и вообще неизвестно когда…       — А что говорит король?       — Только то, что Хосок остался править в Пакче, больше ничего, — Тэхен разводит руками и поджимает губы. В глазах проскальзывают чертики, и он делится с Линем самым сокровенным. — Он обещал забрать меня в Пакче, как только все наладится.       — Да ты что? — Линь очень удивлен и немного раздосадован — если Тэ отсюда уедет, он потеряет единственного близкого друга. — Откуда знаешь?       — А то! Мне солдат весточку от принца передал, — заговорщицки шепчет омега, чтобы никто не услышал в саду их разговора.       — Да ты, я гляжу, не особо и рад, — доктор прищуривается и слышит в интонации кисэн нотки сожаления. Почему-то он научился читать Тэхена за это время, как раскрытую книгу. Или Линь слишком пронырливый, или Тэ так плохо маскирует свои эмоции.       — Видишь ли, принц Хосок довольствуется малым и по праву считает, что не достоин быть королем, — рассказывает ему Тэхен о наболевшем. — Мне так жаль, что придется уехать отсюда, расстаться с тобой.       Тэхен берет Линя за руку и прижимается к лекарю, заглядывая в глаза и улыбаясь широкой, простодушной улыбкой.       — А вот если бы он правил в Силле, нам бы не пришлось расставаться, правда? — спрашивает кисэн.       — Правда, но такова твоя судьба, Тэ. Вы же…       — Да, мы истинные, — Тэ отворачивает полу чогори и показывает уже поджившую метку. Она расползлась возле ключицы замысловатым, но очень красивым узором. Бережно омега закрывает одежду и гладит метку, улыбаясь.       — Ну ничего себе, Тэ, поздравляю! — Линь в шоке и не может отвести глаз от Тэхена. С меткой он стал еще красивее, появилась какая-то нежность и плавность в движениях, омега стал более привлекательным, но куда там еще больше — для Линя Тэхен всегда был идеалом красоты. Не зря этот омега привлек королей, которые разглядели жемчужину в пыли городской площади.       — Не с чем, Линь. Я так привык к Силле, что не мыслю жизни без нее, — мечтательно говорит Тэхен.       — Да, хорошо быть любимым кисэн королей, — подкалывает его лекарь.       — Теперь, наверное, только принца. Король Чон давно не призывал меня к себе, да и других кисэн, кажется, тоже, — подмечает Тэхен.       — Ну вы все еще пьете отвар, поэтому никаких особых распоряжений от короля не поступало. Неужели ты думаешь, что он… — у Линя округляются глаза в шоке от той мысли, которая пришла ему в голову.       — С этим лягушонком? — брезгливо спросил Тэхен. — Нет, не думаю, что он привлечет его. Король Чон любит умелых наложников, не то, что этот.       Тэхен говорит это не без гордости и непреднамеренно задирает голову. В конце концов, все эти слова по отношению к нему заслуженны — он лучший во всех отношениях кисэн, только вот нужно вернуть любовь короля.       — Не знаю, конечно, но принц Хосок тоже хорош, — Линь подбивает его локтем в бок и громко смеется. — Или тебе больше нравится король Чон?       — Видишь ли, дорогой друг, — объясняет ему кисэн. — Я не хочу жить в Пакче. Что мне там делать? Это не моя страна и не моя родина. Я никогда не стану там полноценным королем, все будут сравнивать меня с лягушонком, наследным принцем Паком. Так мерзко: быть королем, но в то же время не иметь никакой власти.       Тэхен задумался и сорвал василек, покрутив его в руках.       — Смотри, этот цветок красив только здесь, поскольку вырос на этой земле. В другом месте он завянет, — Тэ вздыхает и выбрасывает василек на обочину.       — Но умрет он не от того, что растет в чужой земле, а от того, что ты его сорвал и выкинул, — правильно подмечает Линь. — Тэхен, у тебя есть удивительная возможность распорядиться своей судьбой. Ты красив, как этот цветок, и я уверен, что ты будешь цвести и в Пакче, только не позволяй себя сорвать. Не упусти свой шанс, Тэ, а я порадуюсь за тебя.       Линь поддерживает погрустневшего друга, как может. Тэхен получил от небес подарок, который нужно принять с благодарностью, а не крутить носом и искать лучшего. Так можно прогневить высшие силы, поэтому лекарь ласково гладит наложника по спине и настаивает принять свою участь и ехать в Пакче за принцем Хосоком.       — Поверь мне, ты сможешь стать полноправным королем. Родишь принцу наследника, у вас будут дети и заживете по-королевски, — подбадривает лекарь. — А я буду просить, чтобы король Чон отпускал меня к тебе в гости. Да и вы будете приезжать.       — А если у нас не будет наследников? Если первый наследник появится в Силле? Ему достанется оба королевства? — Тэхен закусывает губу. По глазам видно, что он что-то тщательно обдумывает.       — Ты забегаешь слишком далеко, Тэ, — смеется Линь. — Пакче только захвачено, не думай об этом. Тем более, уж в Силле наследнику явно не появиться так рано — разве что от кисэн, чего я никогда не допущу. Мне король лично голову на площади отрубит, если кто-то из вас понесет.       — А я говорю не о кисэн, — Тэхен, идущий по тропинке за Линем, резко останавливается, упершись тому в спину. От неожиданности лекарь опешил.       — Мой мальчик, ты намекаешь на наследного принца из Пакче?       — Я не намекаю, я прямо говорю. Когда его страну сотрут в порошок и ему некуда будет вернуться, он изменит свою тактику и заманит короля Чона в свои сети. Это отличный способ, почему нет?       — Нет, точно нет, — только и посмеивается лекарь. — Абсурдная идея! Королем Силлы ни один омега крутить не сможет, а этот и подавно.       В голове у Линя всплывают сцены, когда принц из Пакче едва не отошел на небеса. Этот омега быстрее умрет, чем станет плести интриги против короля. Тем более, что он ненавидит государя и близости с ним не хочет.       — Подержи, пожалуйста, корзинку, мне нужно пробраться к дворцовой стене, нарву многолетника от кашля.       Тэ берет корзинку и разглядывает уже собранные аккуратные пучки различных растений. Линь отлично знается в травах, каждую он перевязал разноцветными лентами и разложил в корзине так аккуратно, что даже подсохшие цветки не осыпаются. Кисэн вытащил один пучок с тонкими стеблями и небольшими ярко красными цветками и невольно залюбовался ими. Цветы кажутся такими красивыми, просто неземными. Стебель покрыт тонким пухом, листья упругие и массивные, а красные огоньки на кончиках неимоверно нежно смотрятся на крупном стебле.       — Тэхен! — кричит Линь издали, увидев кисэн, засмотревшегося на букетик. — Положи немедленно!       Тэ дернулся от голоса лекаря, испугавшись его тона. Обычно приветливый Линь никогда на него не кричал, поэтому он вытянул шею в немом вопросе:       — Что случилось?       — Положи эти цветы в корзинку! Их ни в коем случае нельзя трогать, Тэ! — Линь подбегает, подхватив полы ханбока. В руке едва собранные стебли какой-то травы наполовину выпали — в спешке Линь совершенно забыл о том, зачем пошел к дворцовой стене. Лекарь выхватил цветы и кинул их быстро в корзинку, перевесив ее себе на руку. — Это ядовитый олеандр, Тэхен! Ты понимаешь, он опасен!       — Опасен? — Тэхен сначала в ступоре и не может смекнуть, что к чему, но потом хитро улыбается. — Извини, я не знал.       Максимум тревоги на лице кисэн и Линь спешит успокоить своего друга.       — Это я виноват, положил его неосторожно. Ты же не трогал цветки и пыльцу? — спрашивает обеспокоенно доктор. — Внимательно наблюдай, олеандр действует не сразу — если почувствуешь себя плохо, немедленно приходи ко мне.       Тэхен только кивает головой и поглядывает в корзинку. Ядовитый олеандр, значит… Действует медленно… Именно то, что нужно.       — И такие цветы растут прямо здесь, — наигранно сокрушается наложник. — Ты мой герой, Линь, ты столько всего знаешь. Как ты отличаешь их — голова кругом идет.       — Ну большинству растений я тебе обучил, ты и сам хорошо разбираешься, но олеандр никогда не бери в руки — достаточно совсем немного пыльцы, чтобы вызвать остановку дыхания, паралич и верную смерть, — наставляет его китаец.       — Я и не знал, — бормочет Тэхен и послушно следует за лекарем, вспоминая, где тот рвал олеандр. Красные кустики в самом углу сада не оставляют сомнений — это он. — Пойдем скорее Линь, а то меня хватятся. Не хочу, чтобы старший евнух бурчал.       Лекарь заканчивает собирать травы и еще немного болтает с другом, провожая того на свое место. Рисовать ему как не хотелось, так и не хочется, а голова забита совершенно другими мыслями — красивым растением с красными цветками. Отбросив кисть и даже не закончив рисунок, Тэхен с трудом дождался окончания обучения. Японец обошел вокруг него и посмотрел на почти пустое полотно, но получил в ответ такой язвительный взгляд, что задавать вопросы и поучать резко расхотелось.       Кисэн выстроились в очередь к японцу, чтобы спросить совета или показать свои рисунки, а Тэхен, воспользовавшись суматохой, просто сбежал погулять по дворцу. На одной из тропинок он встретил Чимина, идущего от дома Джина.       — А что это наследный принц не присутствовал на обучении? — ехидно спрашивает наложник, вглядываясь в ненавистное нагловатое, но очень красивое лицо блондина. Идеально уложенные волосы, небольшие серьги в ушах, новый ханбок — явно получил у генеральского супруга — и расшитые цветами туфельки: в этом образе Чимин бесил его еще больше. — Или ты не кисэн? Ну конечно не кисэн, даже в купальне король Чон побрезговал тобой?       Тэхен обходит Чимина, сцепившего кулаки. Терпеть незаслуженные унижения его достало, да еще из-за короля — вот уж совсем не повод! Пак разворачивается и очень хочет расцарапать беспардонному наложнику лицо, но только щурит глазки до щелочек.       — Я — наследный принц, и мне не нужно учиться этому. А тебе не помешало бы держать язык за зубами. Что, без принца Хосока течка накрыла? Ну так иди, тебе есть кому ее скрасить, — язвит Чимин, намекая на короля.       — А ты свою с кем провел? — не отступает Тэхен. — Что, в Пакче развлекался? Я же говорил, что король Чон тебя не захочет!       — Меня хотя бы отпустили, а твоему слабому передку доверия нет, — Чимин понимает, что ведет себя крайне низко, но Тэхен заставляет его щетиниться и показывать все иголки. Ни один омега так его не бесит во всей Силле, как Тэхен.       — Ваше Высочество! — кричит ему Джин, догоняя по дороге. — Вы забыли брошку.       Чимин с пренебрежением смотрит на украшение. Оно шикарное — сделано из редких материалов и так подходит к его глазам, что сил нет отвести взгляд от ёнджа. Уставился на него и Тэхен, у которого подобных брошей — целая шкатулка, но именно такой нет.       — Это королевский подарок, Ваше Высочество, — Джин протягивает брошку, но Чимин складывает руки за спиной:       — Спасибо, Джин, но он мне не нужен. Верните его королю. Я пойду, — Чимин смерил Тэхена презрительным взглядом и ушел во дворец в свои покои.

***

      — Тебе ничего не удалось узнать в Пакче? — Джин растирает мужу спину, которая ноет после длительной тренировки с хваранами и хочет узнать побольше о том, что случилось в походе. Намджун рассказал про их скачки с королем наперегонки, купание в ледяной воде и еще много чего, упуская кровавые сцены самого побоища.       — Я видел их лекаря, кажется доктор Джан, — рассказывает Ким. — Он мне показался очень… даже не знаю, как описать. Преданным что ли. Он не сопротивлялся и держался с достоинством, даже когда я устроил обыск. Хорошо, что Чонгук не знает — мне удалось перевернуть вверх дном все его покои, но кроме рецептов и лекарственных списков там ничего нет. Не думаю, что он не вел записи — обычно так делают все врачи, чтобы передать свой опыт лечения ученикам, а здесь — полное ничего.       Джин вздыхает, но расстраивается не слишком сильно.       — Джуни, ты же понимаешь, это была бы редкая удача, если запись сохранилась. Делать это слишком беспечно, думаю, что эта тайна так и уйдет на небеса с лекарем, и мы ничего не узнаем.       — Не опускай руки, можно еще раз надавить на Ким Инха, но мне и так все понятно. Нужны только доказательства, — генерал покусывает обветренные губы. — Доктор мог знать не один, придворная дама или еще кто-то явно присутствовали тогда. Черт, мне кажется тайна слишком близко, протяни руку — и ты все поймешь, но как только я приближаюсь, правда становится все дальше и дальше. Словно мираж, за которым я гоняюсь. Чувствую себя одураченным.       — Не кори себя, — Джин пересаживается к нему на колени и обнимает за шею. — Разгадывать дворцовые интриги — самое неблагодарное дело, но когда-то все станет явным. Когда тебе к королю?       — Да, уже можно идти, солнце садится.       Джун выглядывает в окно, но из дома уходить не хочется. Джин на коленях совершенно не настраивает на деловой лад. С Чонгуком надо обговорить поездку в Империю Цинь, а Джин, от которого так пахнет хвоей, просто не отпускает его и пленит все больше. Никакие дары мира не сравнятся с этим омегой, в волосы которого Намджун запустил большую мозолистую руку, притягивая мужа к себе. Супруг подается вперед, он совершенно не прочь задержать генерала на минутку, игриво смотря в его темные, залитые похотью глаза. Времени ждать у них просто нет, поэтому Джин целует первым, нежно прислоняясь к губам мужа.       Намджун скользит рукой по спине Кима, кладет ладонь на его тонкую талию и сжимает бока. Пальцы невольно тянутся к ханбоку, узел на котором он развязывает в считанные секунды и пропускает руку внутрь, бессовестно лапая разгоряченную грудь. Вставшие соски Джина только лишь дразнят, но омега уже несдержанно стонет в губы, чтобы Намджун продолжал. Досконально зная своего мужа за столько лет совместной жизни, Ким подхватывает его и переносит на кровать, наклоняясь над любимым.       — Ты сводишь меня с ума специально? Негодник, если я опоздаю к королю…       — То ты просто скажешь, что трахал своего любимого омегу, — выдыхает ему в ухо Ким. — Он поймет…       — Ну уж нет, разве что позавидует, — Ким прекращает разговоры и берется за дело, скидывая с себя брюки.       Он приподнимает Джина за бедра, а тот ерзает, чтобы быстрее освободиться от белья. За пару минут они остаются обнаженными и сплетаются телами в вечной борьбе, когда один не уступает другому.       — Сегодня я сверху, муженек, — еле соображая, выдыхает Джин и седлает генерала на бедрах. Картины лучше не найти и Намджун томно приоткрывает веки, удерживая омегу за талию. Он выгибается всем телом, член, прижатый к животу, подрагивает и истекает смазкой, но альфа не торопится. Указательным пальцем Джун ведет дорожку от груди до пупка, а Джина кроет еще больше, но он пытается справиться с собой. Омега заводит руку за спину, цепляет яички, дразнит мошонку, он больше не может терпеть, поэтому насаживается на член генерала, утопающего в блаженной неге.       В Джине тепло и мокро, точно так, как он мечтал в походе, желая быстрее оказаться дома и прикоснуться к любимому. У Намджуна срывает крышу, и он подкидывает бедрами, зная, что супругу не больно — он только закрывает глаза, ощущая чувство наполненности, словно раньше в его теле чего-то не хватало. Джин высоко стонет, садясь еще глубже, от чего вторит ему Намджун, член которого вгоняется на максимум. Партнер упирается в крепкие бедра альфы и раскачивается на нем, получая все большее наслаждение. Сегодня он ведет себя максимально эгоистично, но генералу это только нравится. Командовать в постели — прерогатива его любимого, а он пойдет за ним в любую битву, хоть на смерть.       Джин вытягивает ноги вперед, чтобы обеспечить еще более глубокое проникновение, а альфа подтягивает его за лодыжки и перехватывает под коленями, резко подавая на себя. Член достигает потаенных точек внутри супруга, и Джин чуть ли не теряет сознание. Джун поддерживает его под спину и садится, облокотившись спиной на кровать. Он накрывает рукой член омеги, сдерживая у основания, но жалобный задушенный стон дает знать, что продержится муж не долго. Ким задает ему нужный тон, придерживая Джина, который за несколько активных толчков кончает, изливаясь мужу на живот и пачкая себя. Альфа, не выдерживая вида надломленных в оргазме бровей, вытянутой шеи с четко очерченным небольшим кадыком, кончает следом. Он переворачивает Джина к себе, зажимая его ногами, но не выходит из омеги.       — Ты такой соблазнительный, потому что у тебя течка? Ты сильнее пахнешь, поэтому я тебя никуда не отпущу.       — Опоздаешь, любимый, — Джин не может отдышаться, но понимает, что супруг прав — у него поднялась температура и поднывает живот.       — Я полежу так еще немного, — Джун зарывается в его волосы и шепчет всякие непристойности. Набухающий узел не дает ему выйти из омеги, а Джин понимает, что время вышло, теперь нужно только ждать, пока природа поработает в обратную сторону и узел спадет.       — Ты хитришь, генерал Ким, — омега легонько стучит его по груди. — Я еще пью отвар.       — А я все еще надеюсь, что когда-то он не сработает. Не разрушай мои мечты, пожалуйста.

***

      У Чонгука генерал появляется через полтора часа. Глубокий вечер, но король еще даже не закончил дела, не говоря уже об отдыхе. Горы прочитанных свитков отпечатываются усталостью в глазах. Гук морщит и трет лоб, но, видя Кима, еще и потягивает носом.       — От тебя омегой несет, генерал, — улыбается король, а Намджун неловко краснеет, как подросток.       — Есть такое.       — Генерал, на следующей неделе я отправляюсь в Цинь и сколько там пробуду — точно не знаю. Поэтому королевство я оставляю на тебя.       — Чонгук, тебе может понадобиться помощь, — Намджуну не хочется отправлять его одного в Цинь, но король уже все решил.       — Я бы обязательно оставил Хосока, но он в Пакче, а ты единственный, кому я могу доверять, как себе. Дай мне лучше двух толковых военачальников, и я возьму отряд хваранов. В Цинь молодой император сменился не так давно, не думаю, что он начнет отношения с конфликта. Это только переговоры, и я к ним готов.       — Будь осторожен.       — Непременно, а чтобы вы здесь не скучали, попроси Джина организовать для кисэн театр. Бродячие артисты появились на границах королевства — не слыхал?       Намджун отрицательно качает головой. До театра ему уж точно дела нет, а еще времени — он либо в походах, либо ездит по провинциям, либо тренирует солдат.       — Отлично, значит и сам посмотришь. Я отправил гонца к северным границам, они прибудут, когда я уже уеду. Расплатишься щедро, а если понравится — дашь сверху столько же.       — Не слишком расточительно, Ваше Величество, для бродячих артистов?       — Опять злишься? — щурится Чонгук, услышав официальное обращение.       — Нет, просто интересуюсь. Всех позвать на представление?       — Всех.       — И наследного принца?       — Особенно — наследного принца.       Намджун понимает что к чему. Ну мог бы и сразу сказать, что это развлечение для одного только Чимина.       — Задобрить пытаешься?       — П-ф, еще чего! Артистов накормить, напоить и дать им серебром, — командует король.       — Слушаюсь, Ваше Величество! — чеканит в ответ генерал, уже не сдерживая широкой улыбки с ямочками.       — Клянусь, я разжалую тебя до хварана! — смеется Чонгук понимая, что его план раскрыт. — Ну что за человек!       Непринужденная болтовня о государственных делах, воспоминания о битве и первые донесения от Хосока они обсудили и даже успели выпить чай, приготовленный специально для короля. В отсутствие брата Чонгуку становится так одиноко, ведь заядлый любитель чаепития — как раз Хосок, теперь же он коротает вечер с генералом. Камень на душе и отсутствие наследного принца не дают ему расслабиться, а тревога не покидает мысли.       Разойдясь с генералом глубоко за полночь, король Силлы направился в свои покои, но, проходя мимо комнаты омеги, не мог не остановиться. В щелке неплотно закрытой дверцы он увидел Чимина. Тот сидел на кровати, скрестив ноги под собой, и читал свиток. Омеге разрешено пользоваться библиотекой, но Гук там никогда его не видел — оказывается, он читает здесь. Альфа пошевелил носом, втягивая слабый персиковый запах, и уставился на принца. Он был сказочно красив, и Чонгуку показалось, что удивительнее омеги он не встречал. Склоненная над свитком голова, прямая спина, маленькие руки, ловко скручивающие письмена — он выглядит настоящим государем.       Чонгук не выдерживает этой пытки и решает зайти. Чимин только резко поднимает голову, но не пугается, а скручивает свиток и приветствует короля поклоном. Такая кротость бесит.       — Никогда, слышишь, никогда не смей так больше делать, — Гук подходит непозволительно близко, но Чимин с опущенной головой не отступает ни на шаг. Король немного улыбается — вот он настоящий волчонок: злобный, упертый, кусачий.       — Как? — голова все еще наклонена, а голос тихий и смиренный, аж до скрежета в зубах альфы.       — Не опускай голову — ни передо мной, ни перед кем другим, понял? В тебе течет королевская кровь, пусть даже и Паков, но ты никогда не должен опускать голову, — с раздражением цедит сквозь зубы Чонгук, глядя на Чимина.       — Тебе же раньше это нравилось? — омега поднимает голову и смотрит прямо в глаза королю без малейшего страха. — Тебе же хотелось унижать, подчинять, делать больно?       — Мне и сейчас хочется, но не с тобой, — Чонгук внимательно всматривается в глаза омеги, но там неопределенность и холод. — Ты умеешь ездить верхом?       Вопрос в час ночи довольно неожиданный, поэтому омега только моргает глазами, не понимая, о чем речь. По-хорошему, ему надо прикинуться порядочным и сказать, что ездить на лошади не умеет, но его научили этому в Пакче, причем Пак отлично держится в седле, поэтому смысла врать нет.       — Умею.       — Отлично, переодевайся, жду тебя возле королевской конюшни, — бросил Чонгук, не отрывая взгляда от Чимина. Он в последний раз пробежался по его напряженным бровкам, сведенным в одну линию, закусанной нижней губе, выдававшей заинтересованность и сказал:       — Поедем на прогулку, а то ты из дворца совсем не выходишь, одичаешь и сбежишь к своим сородичам в лес.       — А по чьей вине я здесь оказался? — нетвердо говорит Чимин и ощущает, что былого запала уже не чувствует. Если раньше эта фраза могла стать началом скандала, то сейчас Чимин совершенно не хочет ругаться.       — Рассказать? — скалится Чонгук и только одна эта фраза прибивает омегу к полу. — Одевайся, я жду.       Чонгук ушел, а Пак нехотя напялил туфельки и поменял ханбок на более теплый. Ночью холодно, поэтому он не хочет мерзнуть, да и вообще — может его король завезет в лес и оставит там на съедение диким зверям. В голове роится все больше мыслей одна страшнее другой, но распоряжению короля он не перечит, завязывая пояс на ханбоке. В отражении на него смотрел красивый статный юноша, осталось только собрать волосы в пучок, чтобы не мешали. Чимин любит в своей жизни удобство, поэтому плюет на традиции и вместо высокого хвоста с гребнем делает низкую прическу, перетягивая пряди лентой, а также закрепляя ленту на лбу. У Чонгука такая с драконами, а у него просто темно-синяя, под цвет одежды.       Выйдя во двор, Чимин сразу увидел короля. Тот уже приготовил две лошади и держал их за поводья у дворцовых ворот. Животные неторопливо перебирали выросшую между мелких камней траву и не показались Чимину опасными, только королевский скакун выделялся агрессивным характером, громко засопев на подошедшего.       — Он всегда такой, не бойся, держи, — король передает поводья от второго жеребца и Чимин ловко садится в седло. Несмотря на свой маленький рост, у него отлично получается пружинить в стремени. Следом сел и Чонгук, и они выехали из дворца, а стражники закрыли массивные ворота, оглушительно лязгая в ночной тиши металлическими замками.       — Куда поедем? — спрашивает король, легонько похлопывая лошадь по холке.       — Ваше Величество, я же не знаю местности…       — Хочешь, я покажу тебе свою землю? Ты тоже полюбишь ее, — Чонгук улыбается наследному принцу, пока тот пытается, сцепив зубы, не прокричать, что он никогда не полюбит эту чужую для него страну, принесшую столько горя. — Поехали.       Ночью в Силле хоть глаз выколи и Чимин осторожно ведет лошадь, не ускоряя ее шаг. Они едут от дворцовых ворот далеко-далеко и омеге кажется, что непроглядная тьма их поглощает все больше. Под ногами животных хрустят ветки, источая пронзительный треск посреди кромешной тьмы. В прохладе леса Чимин порядком замерз, поэтому он кутается в плащ от ханбока. Наконец, они выезжают из леса в очень странное и интересное место — принц таких не видел даже в Пакче. За спиной был густой лес, с одной стороны — горы с ущельем, с другой — шумели воды горной реки, а впереди прямо перед ними — небольшой выступ, заканчивающийся обрывом. Вот здесь его и скинут в реку — пробежало у Чимина в голове, но Чонгук его тут же окрикнул. Он уже спрыгнул с лошади и тянул обоих животных за поводья. Чимин тоже встал на землю, немного покачиваясь — он давно не ездил в седле, да и дорога длинная, спина устала и мышцы затекли.       Чонгук отпустил лошадей пастись, привязав поводья к деревьям. Чимин смотрел вперед, страшась подойти к обрыву, но сзади на плечи легли руки, поправляя плащ и закутывая омегу в него еще больше. Король Силлы прижал его к себе и Паку казалось, что его согревает объятиями альфы больше, чем теплой тканью плаща. Холод совершенно протрезвил мозги, несмотря на глубокую ночь, спать абсолютно не хотелось. Хотелось стоять здесь вот так. Очень долго.       — Ты злишься? — Чонгук спрашивает куда-то в макушку, зарывшись лицом в волосы.       Растрепавшийся от дороги хвост он еще больше разворошил носом, а потом прикусывал за волосинки и вытаскивал их из прически, наводя совершенный беспорядок на голове. Повязка спала куда-то в траву, но Чонгуку она и не нужна. Он слишком соскучился за то время, пока омега отдалился от него. Их «случайные» встречи перестали случаться, а без поцелуев этих губ Чонгук чувствовал, что с каждым днем теряет что-то важное, словно расстается с частичкой себя, чем-то очень дорогим сердцу.       — Ты надеешься получить ответ или съесть меня?       В совершенной тишине раздается громкий смех Чонгука, который, казалось, мертвого в могиле оживить может. Чимина даже передернуло от неожиданности, но, повернувшись, он увидел широкую улыбку и слезы в уголках глаз, выступившие от смеха.       — Что! — омега топнул ножкой, это не вопрос, это требование. — Чего смеешься?       — Наконец-то это настоящий ты. Ты меня ненавидишь, волчонок, твоей покорности хватило на несколько часов, — Чонгук не может переставать сдерживать смех. — Так ты не ответил — злишься?       — Злюсь, Чонгук, — Чимин хотел сказать как можно тише, но глаз не отвел и головы не опустил.       — Скажи это еще раз.       Чонгук смотрит на омегу, не отрываясь и вслушиваясь в каждый вздох, но больше всего ему слышится стук собственного сердца, который отдает даже в ушах.       — Да, я злюсь! Я ненавижу тебя, ты это хотел знать! Ты бесчувственная тварь, которой нет прощения, ты жестокий убийца…       На этом слове Чимин прерывается, потому что Гук отталкивает его к обрыву, а тот чуть ли не падает, но вовремя тормозит, туфельками упираясь в землю и выравнивая положение тела.       — Ты, придурок, убить меня решил?! — завизжал Чимин от страха.       Обрыв кажется пугающим, когда стоишь рядом, но, когда ты на самом краю — это просто жуткое ощущение. Липкий пот скатывается по спине, а сердце заходится в учащенном ритме. Чимин смотрит на короля, который улегся прямо на траву.       — Здесь невысоко.       Пак не хочет оценивать насколько невысоко ему бы падать, но отходит от края на всякий случай.       — Садись, — Чонгук хлопает по траве рядом с ним, а принц поджимает губы. Земля холодная, местами мокрая от предрассветной росы, а трава хотя и густая, но наверняка колючая. Глядя на замешательство омеги, король снимает с себя плащ и стелет рядом. Паку ничего не остается делать, и он усаживается, а король ложится по-прежнему в траву. Некоторое время они сидят в тишине, а потом альфа тянет его за руку и Пак устраивается рядом с ним.       — Смотри сколько звезд. Вот те самые яркие звезды — мои родители, — Чонгук показывает пальцем на небо, а Чимин смотрит ввысь. На черном полотне отчетливо виднеются две золотистые точки — они действительно светят больше всех, и Пак признает, что это красиво. А еще под его спиной такая воздушная, мягкая трава, что зря он называл ее жесткой. Вспомнив о маменьке Дахи, Чимин закрыл глаза и прислушался к звукам. На небо смотреть больше не хотелось, зато звуки он любил слушать. Неподалеку раздавалось довольное чавканье лошадей, а горная река мощным бурлящим фоном словно играла с водой, создавая своеобразную музыку. Пак готов поклясться, что он никогда не бывал в таком удивительном месте, где и зрение, и слух, и обоняние обостряются во сто крат.       — От тебя опять несет кровью, — замечает омега, сам не зная зачем.       — Я сегодня никого не убивал, — честно отвечает Чонгук и удивляется своему достижению. В последнее время в их королевстве действительно стало тише и безопаснее, люди работают на своей земле, разбойники и убийцы стражникам попадаются редко — и казнить как-то некого.       — О, небеса, — вздыхает Чимин и откидывается на спину, уставившись в небо. — Ты представь только, что все убитые тобой люди превращаются в звезды. Посмотри, сколько их?       — Много, — соглашается Гук, наблюдая за Луной, а не за звездами.       — На небе места скоро не хватит, или ты хочешь озарить всю землю светом тех, кого ты лишил жизни? — Чимин не отстает и хочет добиться своего.       — Нет, мне достаточно того, что есть, — бросает Чонгук небрежно, словно не он недавно присоединил новые земли.       — Так почему же ты не остановишься? Почему не прекратишь эту войну, не отпустишь меня домой?       — Куда? — Гук щурит глаза, но в темноте при свете Луны видит совершенное разочарование на лице омеги. — Куда тебя отпустить? Где твой дом? Там, где тебя подставили под плаху? Ты это считаешь домом? Я тебе еще раз повторяю — твоя волчья шкурка никому не нужна: ни Юнги, ни Тэджону. Ты бы поступил так с любимым человеком? Ты бы подставил его, зная, что в случае неудачи его ждет верная смерть?       — Нет, — потупился Чимин и сел, обхватив колени.       — Не смей опускать голову! — резкий окрик короля заставил вздрогнуть.       Чимин молчит, но задирает подбородок и спрашивает:       — А ты бы так сделал? — в глазах Чимина, полных слез, есть только одно желание — найти в истинном хоть что-то человеческое, что не делает его животным.       — Нет, — твердо отвечает Чонгук. — И в этом мы с тобой похожи.       На себе омега чувствует тяжелый взгляд черных королевских глаз. Он прожигает его тело через ханбок, оставляя раны и ожоги, от которых болит еще сильнее, чем от физических побоев, потому что Пак понимает — Чонгук прав. Он пожертвовал собой, своей невинностью только ради того, чтобы Юнги отпустили из Силлы. У него не было ни малейшей гарантии, что король выполнит свое обещание, только лишь призрачная надежда на его честность, но даже так Чимин сделал все это, не колеблясь ни секунды. Юнги… Отец… Неужели они ради политики готовы были пожертвовать им? Он стал пешкой совсем в другой игре и даже не подозревал, что нужен не королю Силлы, а Юнги и Тэджону. Ему безопаснее здесь, чем в родной стране?       Осознать и принять это очень сложно, просто невозможно поверить во все сказанное, но разум сдается, а сердце еще держит последнюю оборону. Он хочет увидеть их и спросить — почему они поступают так? Он им не важен? Его жертва может стать напрасной и для Чимина места в их жизни больше нет? Оставив эти вопросы без ответа, Чимин отворачивается, но чувствует на спине руку, поглаживающую его от поясницы вверх, проходясь по всему позвоночнику. По телу проходит волна дрожи и предательски разливающегося тепла, а Чонгук тянет его за руку, чтобы Пак улегся рядом.       — О чем ты думаешь? — король поворачивается на бок и подставляет руку под голову, пытаясь прочитать эмоции на красивом лице.       Луна, светящая мягким светом на омегу, делает черты его лица еще нежнее. Чонгуку кажется, что Пак поразительно похож с Тэхеном — в них обоих есть что-то общее, неуловимо схожее, но что – он понять пока не может. Красота кисэн броская, дикая, он, как не ограненный алмаз, который Чон нашел в случайном путешествии, но Чимин совершенно другой. Он точно не случайный в жизни альфы, его уготовили сами небеса, годами оттачивая красоту омеги в далеком Пакче. В нем мягкость профиля удивительно сочетается с волевыми линиями подбородка, а вздернутый нос говорит о том, что королевская натура здесь не уснет никогда. Чонгука не обмануть наигранным манерным преклонением — фальшь так и разит от омеги, когда он старается быть услужливым.       — Ни о чем и о многом, — медленно отвечает Чимин, потому что в его голове мысли собрать действительно тяжело. Они разрозненными вспышками то появляются, то снова пропадают.       — Не забивай свою голову тем, что не стоит внимания, так можно сойти с ума.       — Мне кажется, я уже сошел с ума, — отвечает омега. — Всего этого вообще не должно быть. Я лежу здесь, на чужой земле, рядом с убийцей матери и рассматриваю звездное небо, рассуждая о том, чем мы похожи. Чонгук, это напоминает бред больного человека. Мне иногда кажется, что это все сон, и я обязательно должен проснуться. Но каждое чертово утро я делаю это здесь, в чужом королевстве и в чужой постели.       — Что бы ты хотел изменить? — внезапно спрашивает Чонгук, придвигаясь ближе. Он привстает на выпрямленной руке и нависает над омегой. Вопрос застал омегу врасплох — что бы он хотел изменить? Обратить время назад невозможно. Все, что произошло, уже не вернуть. Чимин верит в то, что небеса знают, как лучше, по-другому и быть не может. Иначе это затянувшееся сумасшествие просто не имеет под собой смысла — нужно жить дальше и двигаться вперед.       — Ничего. А ты?       — Один день. Изменить только один день в своей жизни, когда я взял тебя против твоей воли, — говорит Чонгук и наклоняется, чтобы уткнуться Чимину в шею. Ему сейчас совершенно не хочется смотреть омеге в глаза.       — Я сам… — Чимин пытается объяснить, но Чонгук, только мотает головой, зарывшись в локоны. Его не нужно оправдывать. Стыдно.       — Нет, ты за него, — глухо сказал Чон, а омега услышал обиду в голосе.       Внутри Чимина все начинает переворачиваться. Он действительно содрал с него всю броню и добрался до того, что называют человеком? Неужели Чонгук открыл перед ним свои слабости — стыд, сожаление, раскаяние? Его истинный оказался не таким ужасным, как представлял себе Чимин, поэтому он облегченно вздыхает, словно с души упал камень — впервые он разговаривает с ним на равных, не как с королем.       Омега начинает пахнуть персиком ярче, дурманя внутреннего зверя в альфе, сдерживать которого становится все труднее. Гук знает, что для омег такие прикосновения интимнее поцелуя, но он не настаивает, останавливаясь в миллиметрах от кожи. Сладкий запах провоцирует слюноотделение и альфе кажется, что сейчас он больше напоминает бешеную собаку, которая поймала добычу. Он стискивает зубы до скрежета и не делает ничего, пока Чимин не поворачивает к нему лицо, сталкиваясь губами. По своему желанию. Выдержать такую пытку альфа не в силах, а наследный принц весь сжимается внутри от того, что он чувствует. Власть. Он чувствует власть и силу, противостоять которой не может. Глупенький омежка внутри, что бросал раньше вызов самому чудовищу, понемногу замолкает и утихает, а Чимин смотрит на короля без былого испуга.       Чимин целует сам, он робко тянется вперед, но Чонгук не отвечает, застыв в ожидании. Он бы никогда не подумал, что такое может случиться. Пак прижимается к его сухим, обветренным губам своими пухлыми, горячими, сладкими и желанными, которые Чонгук медленно облизывает, перенимая инициативу. Проигрывать самому себе тяжело, но Чимин справляется. От одних движений шершавого языка по губам он тихо стонет — омега так скучал по этим прикосновениям. Чонгук ловит его каждое движение, каждый вздох, он не дает ему вести и не сдает позиций альфы.       Король подкладывает руку принцу под голову, чтобы лежать на земле было не так жестко, и проводит носом по щеке, еле отрываясь от губ. Еще немного и он может не сдержаться, поэтому целует Чимина в щеку, в скулы, в подбородок, спускаясь по шее к ложбинке между ключицами, прикусывая кожу и оставляя на ней красные пятна. Пак просто пропадает в таком Чонгуке, он снова подается вперед, чтобы быть максимально близко, но король обездвиживает его, садясь на бедра и прижимая руки к земле. Впервые Чимину нравится свое подчинение, и он абсолютно не хочет вырываться. На щеках у омеги румянец, на лбу выступили капельки пота от жара, которым его окутал альфа.       Легонько придерживая руки омеги и давая возможность все прекратить в любой момент, Чонгук опускается к ханбоку, зубами развязывая пояс на чогори и внимательно наблюдая за действиями принца. Чимин не шелохнулся, а только еще больше выгнулся вперед, подставляя шею под поцелуи. Альфа не может оставить мальчишку без внимания, поэтому снова по-животному, мокро и размашисто вылизывает нежную кожу, спускаясь вниз и все больше приоткрывая чогори. Похоже, сегодня одежда тоже на стороне короля, чогори поддается быстро, а глубокий вырез оголяет шелковистость кожи. Король пытается остыть, он лбом утыкается в грудь и слышит, как часто у омеги бьется сердце. Он взволнован не меньше, на закрытых от стыда веках дрожат ресницы, его самого всего начинает колотить от прикосновений альфы.       Чонгук чувствует, как на его шею невесомо ложатся руки омеги, пальчиками хватаясь за волосы. Пак неосознанно цепляется за альфу, но ему не больно, он только снова наклоняется и целует в губы, а руки омеги продолжают блуждать по коже, проникая под воротник ханбока короля. Гуку никого так не хотелось сейчас, как Чимина, а тот подогревает желание, путешествуя по спине настолько, насколько возможно просунуть руку. Прикасаясь к голой коже альфы, Чимин впервые боится себя и не понимает, что в нем изменилось. Поцелуи с Юнги были такими целомудренными, он не позволял ему лишнего и не делал недозволенного сам, а теперь в нем словно все тормоза и запреты слетели. Под его пальцами ходуном ходят напрягшиеся мышцы, потому что Чонгук на руках удерживает себя над омегой, а тот только усугубляет свое положение.       Альфа рычит и еле сдерживается, когда Чимин снова стонет, но Гук только зализывает его шрам на шее, пытаясь укротить самого себя. О, небеса, у омеги от прикосновений к шраму идут такие непривычные ощущения, заставляющие напрячься от страха, что он не сдержится и отдастся ему прямо здесь. Гук прекращает ласкать шею и берет принца за запястье. Шрама почти не видно, но и здесь альфа в кромешной темноте попадает безошибочно, прижимая худую руку к губам. Он целует медленно, давая время успокоиться себе и Чимину. Второй раз совершить ошибку он просто не имеет права, а сдерживать возбуждение внизу настолько сложно, что альфа сгребает в охапку Чимина и прижимает его к себе, пытаясь успокоиться запахом омеги.       — Спать хочешь? — спросил Чонгук, смотря на измученного принца. Его губы припухли от поцелуев, блондинистые волосы разметались по траве в полном беспорядке, а грудь поднимается. — Поспи немного, пока не рассвело. Я тебя не трону, чего ты боишься?       — Очень вовремя, Чонгук, — съязвил Пак, стыдливо запахивая ханбок и разочарованно сверкая глазами на альфу.       — Иди сюда, — король притягивает его к себе, укладывает на плечо и согревает своим теплом. Запах крови Чимину уже не так бьет в нос и самое страшное, что он начинает к нему привыкать. Ругая себя за это, омега окончательно сморился сном, а Чонгук вытаскивал травинки из его волос под звуки чавканья лошадей, которые тактично отошли на пару шагов в лес.       За горизонтом встает солнце — яркий диск желто-оранжевым заревом поднимается постепенно, каждую минуту становясь все больше и озаряя лужайку светом. Чонгук поднялся с земли, очистил ханбок от травы и отвязал лошадей. Проснувшийся Чимин не мог отвести взгляда от этого места, озираясь по сторонам и пытаясь запомнить шум воды, запах трав, шелест утреннего ветра и блеск росы. Он присел на корточки и провел рукой по мокрой траве, умываясь росой. Капельки блестели на солнце, превращаясь в мириады маленьких звездочек, только не на небе, а на земле. Чимин улыбнулся, собирая очередную порцию росы, но его окликнул король.       — Возвращаемся!       — Я хотел спросить, а что там? — Чимин показал рукой на территорию за горным перевалом.       — Империя Цинь, я еду туда на следующей неделе.       — Вот как. Я знаю императора, мы когда-то с отцом ездили в Цинь, да и император, проезжая через наши земли, часто заглядывал к нам, — немного погрустнел Чимин, вспоминая о том, как хорошо было раньше. — Воевать?       — Нет, волчонок, — усмехнулся альфа. — Пока только на переговоры о безопасности границ. Поэтому веди себя хорошо и не смей выкинуть какую-то штуку.       Чимин вздыхает — выкинуть чего-нибудь эдакое уже точно не получится, если небеса не хотят забрать его к себе, придется коротать время на земле. Он перевязал пояс ханбока, поправил повязку на голове, найдя в траве ленту, и сел на лошадь. Дорога через лес утром казалась не такой страшной, как ночью. Они проехали ее всю почти молча, лишь изредка перекидываясь общими фразами. В то, что король его убьет, омега уже не верит. Похоже, жизнь Чимина для него становится значимой, и от этого на душе разливается непрошенное тепло. Таких чувств к убийце быть не должно, но Пак не может ничего с собой поделать, запихивая эмоции куда поглубже, чтобы не мешали.

***

      Чонгук уезжает в Империю Цинь ранним утром следующей недели. Пока Чимин спал, отряд хваранов во главе с королем выдвинулся из западных ворот в сторону соседней страны. Пути до Цинь немного, всего три дня, но повозка с провизией и всем необходимым замедляла путь. Чимин, проснувшийся слишком поздно, бесцельно бродил по еще темным дворцовым коридорам, пытаясь не признаваться себе, зачем он уже который раз проходит мимо королевских покоев. Стражники, охраняющие даже пустое помещение, стояли с каменными лицами, по которым не скажешь — внутри король или нет.       Омега вздохнул и все понял, когда увидел Намджуна, въезжающего во дворец.       — Доброе утро, Ваше Высочество, — генерал поклонился ему и спрыгнул с лошади.       Предвосхищая вопрос о короле, Ким ответил первым:       — Провожал Его Величество.       В груди Чимина засела обида и разочарование. Даже несмотря на то, что их отношения все еще оставались натянутыми, и Пак пытался вернуться домой, ему до слез хотелось именно сегодня утром увидеть Чонгука. У них нет ритуала прощания, и он не муж, не кисэн, не наложник, но осознавать то, что он так и не увиделся с ним перед дальней дорогой, было больно. Прикусив губу, Чимин отвернулся, чтобы Ким не видел, как предательски навернулись слезы, но Намджун окликнул его:       — Если бы вы не так крепко спали, то знали бы, что король на рассвете заходил в ваши покои попрощаться.       — Я спал? — растерянно спрашивает Чимин.       — Конечно, очень крепко, как младенец, король не хотел вас будить, просто поцеловал и уехал. Велел мне оставаться здесь, пока его не будет, поэтому можете обращаться ко мне или напрямую к Джину, если что-то понадобится.       У Чимина сразу заалели щеки — какая непристойность, заходить в покои омеги еще и при чужом альфе. Хотя, странный и внешне холодный генерал Ким ему уже не чужой. Понемногу Чимин прикипел к этой семье, поэтому только улыбнулся военному и ответил:       — Спасибо, генерал, мне больше ничего не нужно.       — Ну тогда я приглашаю вас на представление артистов, которое состоится через несколько дней во дворце на главной площади перед входом в тронный зал, — Намджун подмигнул и ушел на совещание с министрами, стекавшимися ко дворцу, а Чимин отправился к Джину за моральной поддержкой — попить чай и поболтать.

***

      Театр приехал к дворцовым воротам Силлы только на пятый день. Чимин откровенно маялся во дворце — оставшись один, он только проводил свои дни с Джином, читал и очень много рисовал. Последние картины — воспоминания о ночной прогулке, луна и горы, водопад, край обрыва. Когда-то принц почти перестал рисовать — картины из Пакче бередили ему душу похлеще открытых ран, но потом, когда родные края стали стираться в памяти, Чимин забросил это, а теперь снова взялся за кисть. У мастера при дворце он попросил краски и вечерами художествовал в покоях, а потом бережно складывал свитки в стол.       Когда становилось особенно тяжело, Пак доставал рисунки и втайне от всех оживлял в памяти картины на обрыве, стараясь балансировать между всеми чувствами, что накатывали на него. Угрызение совести за влечение к убийце иногда поглощало самое светлое, что рождалось глубоко в сердце. Чимину нравилось становиться омегой — он даже не понимал раньше, что это. И только теперь, когда повзрослел, понял, что детские чувства к Юнги так и останутся самыми светлыми воспоминаниями о жизни в Пакче, но быть настоящим омегой — это совершенно другое.       Это волнение, когда он приближается к тебе, а ты хочешь уйти, но ноги, словно ватные, не дают сделать ни шагу. Это когда сердце замирает, если он подходит слишком близко; это желание, что внутри отключает все тормоза, а хочется прижиматься еще и еще; это страх, что в один момент человека можно больше не увидеть. Быть омегой — это чувствовать, как под твоими прикосновениями его жар опаляет пальцы; как сердца стучат вместе, ускоряя ритм, а потом замирая, когда он целует так, что земля из-под ног уходит. Становиться настоящим омегой Чимину нравилось.       В день приезда театра Чимин с самого утра ходил, как потерянный. Идти особо никуда не хотелось, но Джин уже прожужжал все уши, что Его Высочеству просто необходимо появиться среди министров и их супругов, поэтому посещение обязательно и обсуждению не подлежит. Чимин надел свой любимый желтый ханбок и красиво заплел волосы. Атласные белые ленты Джин уложил в виде цветка на одной стороне, с которого спускалась брошка с ниткой жемчуга. Омега был просто неотразим и даже генерал Ким не мог не признать, что он затмил сегодня всех.       На главной площади было тепло и стояла почти летняя погода. Шел пятнадцатый день гранатового месяца, и солнце светило особенно ласково, обогревая открытое пространство. Большинство омег уже собралось, а первые места традиционно заняли высшие чины. Намджун предпочел в этом не участвовать, а следил за безопасностью — вошедшие бродячие артисты были осмотрены им лично, чтобы у них не было оружия или ядов. Особенно ядов, подумал Джун при осмотре очередного лицедея. Ему не хотелось, чтобы повторилась ситуация, как с королем, и он до сих пор винит себя в том, что мог предотвратить все это.       Проверив последних, Намджун отпустил людей готовиться к представлению. Проблем не было — только одежда, театральный инвентарь, маски для представления и прочая разрешенная дребедень. Выплатив щедрую награду, Ким пообещал еще, если присутствующим постановка понравится. Толпа бродячих артистов активно закивала — деньги не помешают никогда.       Чимин взял соломенный зонтик, чтобы прикрыться от солнца, и сел в первый ряд вместе с Джином. Лицедеи принесли необходимые предметы и начали представление. Обычно в бродячем театре осуждают королей и жадных чиновников, такое Пак видел и раньше, поэтому сегодняшнее действо не стало исключением. Вышедшие в масках актеры подошли к столу с чаем и изображали пышную вечеринку. Особенно напрягала Чимина маска с нарисованным шрамом — актеры скрывали свои настоящие лица, но отлично вживались в роль тех, кого позорили перед народом. Людей со шрамом Чимин знал мало, вернее, только одного — Юнги.       Актеры изображали короля в окружении омег, которые дарили ему наслаждение по одному, по двое и по трое. Паку стало мерзко, и он даже представил, как это может быть в реальности. Хотелось закрыть глаза и уши, чтобы не слышать завываний актеров и не видеть слишком разнузданные позы. На лице со злости появились красные пятна — как они смеют порочить честь короля Мина. Когда в игру вступило новое действующее лицо, Пак оторопел — грузный актер в маске носил большой перстень, как у его отца. Чимин понимал, что это подделка, но все повадки и манеры говорили о том, что высмеивают Пак Тэджона.       В одну секунду ему захотелось исчезнуть отсюда со стыда, или разорвать артистов своими руками — противоречивые мысли не давали ему покоя. Юнги не такой, и пусть он не его истинный, но Мин и его отец — королевские особы, они не допустят сомнительных развлечений. Это по меньшей мере низко — обыгрывать людей так мерзко и подло. Чимин дернулся, чтобы уйти, но рука Джина его схватила крепко, а взгляд просто пригвоздил к подушке.       — Ваше Высочество, если уйдете вы, то уйдут и остальные, — шепнул ему Джин. — Давайте досмотрим представление.       Сцепив зубы, Чимин сидел и смотрел на актеров — часть из них танцевала и пела совершенно бездарно, к счастью, на всех были маски и лиц было не различить, иначе наследный принц расцарапал бы каждого, кто участвует в этой гнусной постановке. Только несколько актеров в ярких разрисованных масках двигались еще более-менее сносно — угадывалась грациозность движений, попадание в ритм, плавность переходов. Такая тяжелая судьба — танцевать за гроши перед зрителями.       Вторая часть была похожа на первую, но здесь высмеивали чиновников. Интересно, что Чимин действительно узнавал некоторых и с ужасом думал о том, что не вникал в политику в Пакче — неужели это правда? Раздача земель за деньги, отбирание урожая у крестьян, непомерные налоги, грабеж ремесленников? Неужели все так слепы, что даже бродячие актеры видят больше, чем король, у которого под носом это все творится. А если король знает? Пака передернуло — Тэджон, по его мнению, был хорошим королем, но омега за пределами дворца бывал редко, а о жизни населения и вовсе знал мало. Тяжелое чувство осело на душе после представления, но всем так понравилось, что Чимин не мог не похлопать, поддерживая выступающих. Закончили они в самый солнцепек, когда желтый диск стоял в зените, а с актеров, отыгравших на славу, уже пот катился от усердия и жары.       — Нужно распорядиться, чтобы сделали чай и покормили бродячих артистов, — шепнул Намджун супругу и Джин поклонился. — Посмотри, Тэхен изнывает от жары, ему первому сделай, он уже несколько раз в кухню за водой ходил.       — Я все сделаю, Намджун, — сказал Джин и пошел на кухню. Артисты пошли переодеваться и получили от генерала Кима щедрую выплату за представление. Они беспрестанно благодарили его, кланяясь за серебряные слитки — в лучшем случае с одного преставления им давали медяки, а тут целых двадцать слитков — по одному на каждого.       Когда чай разносили артистам, Чимин отправился в покои, которые им отвели для переодевания. Несмотря на всю злость, он подошел к ним и пригласил их присоединиться к чаепитию. Служанка принесла большой сосуд, наполненный ароматным каркаде, и разлила по пиалам, поднеся каждому присутствующему. Пак жадно выпил всю — жара была не только от горячего воздуха, но и от накалившегося разговора.       Высокий омега, уже поменявший наряд, благодарно поклонился за напиток Чимину:       — Спасибо, Ваше Величество!       Чимина тут же передернуло — какое еще Ваше Величество?!       — Высочество! Ваше Высочество!       — Простите, Ваша милость безгранична, Ваше Высочество! — падает чуть ли не в ноги пойманный на ошибке актер, боясь гнева королевской особы.       — Не стоит, — сказал Чимин. — Лучше расскажите, кто сочинил такую бездарную историю?       — Простите, Ваше Высочество, — вновь падает на колени актер и Паку это лизоблюдство порядком надоело. Да что они все такие испуганные! — Это не выдумка, Ваше Высочество, чистая правда, своими глазами видели.       — Где? — шипит Чимин, наступая на актера. Тот пятится, но продолжает бормотать.       — В соседнем королевстве, Ваше Высочество. Мы не так давно выступали в Корё и были приглашены ко дворцу короля Мина.       — Вы лжете!       — Ни капли, простите, пожалуйста, Ваше Высочество, мы не лжем. Мы были во дворце короля, играли там другую постановку, но потом поменяли на эту. Она стала более успешной — в Корё мы получили много денег за нее. Эта история так популярна среди местных жителей, что ее теперь даже пересказывают.       — О, небеса! — Чимин прикладывает руку ко лбу, кажется, у него сейчас поднимется температура. Юнги и Тэджон опозорены на все королевство, а теперь — еще и на соседние земли. Не трудно догадаться, кто был реальными героями постановок.       — Мы видели, Ваше Высочество, — продолжает омега, — как короля Мина обхаживали кисэн, и…       Продолжение Чимину слушать не хотелось — если это все правда, он просто выставит себя в глупом свете.       — Что ж, продолжайте усердно играть, а пока подкрепитесь чаем, день выдался жарким, — Чимин еле выдавил из себя эти слова, чтобы сдержать вежливую маску на лице. — Спасибо за представление, мне понравилось.       Получается, Чонгук был прав. Пока он здесь, его Юнги развлекается с кисэн! До обидного противно и тяжело дышать, словно в груди перекрыли кислород. Чимин выходит из помещения и прислоняется спиной к стене. На глазах таки выступили непрошенные слезы. Остаться брошенным, преданным, забытым — не каждый день приходится переживать подобное! Сцепив зубы от злости и вытерев слезы, Чимин вышел. Неподалеку виднелась фигура Тэхена — он обмахивался веером от жары и поглядывал в сторону артистов. Вот еще один повод не показывать своих слез перед этим кисэн, подумал Чимин и шмыгнул носом. Джин, подоспевший вовремя, ласково взял его за руку и улыбнулся, ободряюще погладив. Он тоже обо всем догадался.       — Все будет хорошо, Ваше Высочество! Разрешите мне прийти к вам вечером в покои?       — Конечно, — устало говорит Чимин. — Мне нужно сейчас побыть одному.       Чимин сжал ладонь Кима в ответ и ушел к себе. Ему нужно о многом подумать. Позади гремели повозки бродячего театра — они складывали свои нехитрые одеяния и маски и готовились отправиться в другие королевства. Как же стыдно, подумал Чимин, глядя на них, и поплелся к себе.       Вечером Джин ускользнул от Намджуна, освободившегося чуть раньше. День выдался тяжелым, и генерал заснул еще на закате солнца. Осторожно открыв дверь в покои наследного принца, Джин ужаснулся — Чимин лежал на полу у кровати, его трусило, а изо рта шла пена.       — Ваше Высочество! — Джин перевернул Пака на спину и похлопал по щекам. — Ваше Высочество!!!       Чимина мелко потряхивало, руки скрючило, как у старика, а пальцами он так вцепился в воротник ханбока, что Джин еле вытащил ткань, чтобы дать побольше воздуха. Он открыл окно, и в помещение сразу ворвалась вечерняя прохлада. Медлить нельзя и Ким выбежал в дворцовые коридоры:       — Лекаря срочно! Его Высочеству плохо!       Вернувшись к омеге, Джин попытался растормошить его, но тщетно. Он часто дышал, но неглубоко, как рыба, заглатывающая воздуха на суше. Руки похолодели, под глазами появились круги, а губы стали синими. Джин вытер их, но пена продолжала медленно появляться, ее было не остановить.       — Намджун!!! Намджун!!! — Джин кричит над Чимином и плачет, ощущая, как из тела омеги уходит жизнь. Киму больше некого звать, только Линь и Джун могут как-то помочь, и ему кажется, что еще через пару минут он отключится следом.       — Ваше Высочество! Не умирайте, Ваше Высочество!       Линь прибежал так быстро, как мог, а следом за ним хвараны привели и Джуна. Спросонья и в домашнем ханбоке, он не мог сообразить, что случилось, но, увидев Чимина, сразу все понял. Линь колдовал над омегой, слушая сердцебиение, открывая веки и осматривая глаза, щупая пульс.       — Помогите мне его перенести на кровать, — попросил Линь и посветил свечей. Синюшные губы, парализованные конечности, пятна на коже говорили только об одном — это действие яда.       — Что это? — обеспокоенно спросил Намджун. — Он будет жить?       — Это не болезнь, а яд, — уверенно сказал Линь. — Я сделаю все, что в моих силах, но мне нужно противоядие. Сначала я должен узнать, чем его отравили.       — О, небеса, Джун, неужели это артисты? Не может быть! — Ким закрывает рот ладонью, в страхе произнести что-то страшное. — Его отравили люди из Корё?       — Не знаю, но я всех проверял — яда не было, — недоуменно говорит Намджун, пока Линь хлопочет над омегой. — Может быть случайно что-то попало.       — Ты веришь в случайности после всего?       — Извините, мне нужно отлучиться, чтобы принести лекарства, вы побудете здесь? — лекарь обвел взглядом генерала и Джина.       — Линь, делай все и даже больше, если с ним что-то случится — король не пощадит и меня, — бросил Намджун доктору и это был самый веский аргумент.       Лекарь выбежал из дворца и направился к себе. Он сгреб в корзину травы, медицинские инструменты, пузырьки с настоями. Линь прошел в кухню, отдал приказание кипятить воду и отправился в дальнюю часть дворца, принадлежавшую Хосоку.       — Ты меня за идиота держишь?! — лекарь с силой толкнул дверь так, что она чуть не вылетела. — Ты что натворил?        Тэхен сидел напротив окна и расчесывал длинные волосы, примеряя то одну, то другую заколку. Темные локоны струились вниз, реками разливаясь по острым плечам. Чертовски красив, но так порочен! Он улыбнулся своему отражению и Линю, ворвавшемуся в покои.       — О чем ты? — томным голосом спросил омега, словно его ничего не интересует кроме выбора цвета ёнджа — белую или с красными цветами. — Тебе какая больше нравится?       Тэхен хлопает большими глазами в обрамлении густых ресниц и смотрит на лекаря.       — Ты понимаешь, что ты сделал? — Линь старается не орать, чтобы никто не услышал. — Тэхен, ты что задумал? Как ты мог так поступить? Это олеандр, говори?!       Омега молчит, расчесывая волосы дальше, а Линь злится еще больше — ему нужно определить яд.       — Запомни, я не буду скрывать то, что знаю. И твое счастье, если наследного принца удастся спасти — только в этом случае я по дружбе буду молчать. Да меня король казнит! Как ты вообще провернул все это? Ты с ума сошел совсем!       — Хочешь знать? — оживает Тэхен. — Подсыпал в чайник.       — Что??? Ты… Ты… — Линь смотрит на омегу и заикается от шока. — Ттэ-ххен, ты п-понимаешь, чт-то ты сд-делал?       — Я не дам этому лягушонку окрутить короля. Я их любимый кисэн, и Хосок должен править страной, а если не он — то Чонгук не достанется никому!       — Т-тэ — ты убийца! Ты понимаешь, что убил двадцать невинных человек! — Линь отходит к дверному проему, не веря всему, что услышал. Ему кажется, что вместо Тэхена сидит чудовище, оно же и скалится ему, обнажая крупные клыки, с которых слюна брызжет. Нет — он мотает головой — этого просто не может быть!       — Нищенский сброд! Они попадутся разбойникам или сопьются — один конец. Мне нужен был наследный принц!       — Тэхен, они умрут мучительной смертью где-то в лесу, им некому даже оказать помощь! Я тебя предупреждаю, я сделаю все, чтобы наследный принц остался жив!       — Вот иди и выполняй свои обязанности, — Тэхен брезгливо поджал губы, поняв, что его план провалился. Линь хороший лекарь, он вытащит Чимина, но ничего, это лишь одна попытка. Он обязательно что-нибудь придумает. — А меня ты не сдашь, Линь, я ведь видел, как ты подсыпал яд в капли генеральского супруга.       — Я — не убийца, как ты, Тэхен.