***
Чимин гонит лошадь подальше от королевства, время от времени оглядываясь назад. Если его и начнут искать, то не в этой стороне — скорее всего пойдут в город или в Корё, но никак не на восток. Пак то и сам не знает, что в этих землях, только упорно подстегивает животное, несущееся вперед. Окутанный страхом, он сотни раз пожалел, что покинул Силлу. Он — король, на которого надеется в свое отсутствие Чонгук, но что ему теперь до этого альфы? Чонгук не умеет держать член в штанах, а Чимин — данные ему обещания. Они квиты, утешает себя Пак, чтобы не чувствовать угрызения совести, что с каждой преодоленной равниной съедают его еще больше. Пак потерял счет, сколько возвышенностей он проехал, но лошадь явно устала — Чимин даже не останавливал ее на водопой. У него у самого маковой росинки во рту не было, а внутри пылал пожар от жажды, поэтому он сжалился над бедным животным и подъехал к небольшому ручью, что бил из-под земли и бежал по каменистой дорожке, пропадая в скалах. Холодная кристально чистая вода журчала, отбиваясь красивыми переливами в тишине, а Чимин посмотрел в свое отражение и криво улыбнулся сам себе. Неудачник, потерявший благословение небес… Что теперь ему остается — скитаться по соседним королевствам, просить приюта? Он умывается холодной водой и слышит, как лошадь жадно пьет из ручья. Ее широкий розовый язык быстро погружается в воду, она много разбрызгивает ее вокруг, фыркает, а при попадании воды в нос смешно мотает головой. Омега подошел ближе и обнял животное за шею — лошадь не переставала пить, но всем корпусом прильнула к Чимину, чуть не повалив того на землю. — Тише, тише, теперь мы с тобой совсем одни, — уговаривает Пак животное и гладит шикарную гриву и блестящую шкуру. Лошади в Силле при королевском дворце — местная гордость, за ними всегда хорошо ухаживали и держали только выносливые породы, которые способны маневрировать в бою. Широкий корпус защищал наездника, но в то же время кони не были неуклюжими — они десятки раз спасали солдат во время сражений. Ночь, опустившаяся на землю, тревожит омегу, а по спине пробирается страх. Он сам еще никогда не был в такое позднее время в широкой степи, поэтому чего ожидать не знает — просто боится даже пошевелиться. Лишние звуки, шевеления веток, крик птиц или шорох дикого животного повергают Чимина в неописуемую дрожь. Его колотит так, что он желает только одного — быстрее двинуться в путь, чтобы идти на восток и меньше думать об опасности. По воспоминаниям Чимина, именно там должна находиться Империя Цинь. Это единственная страна, в которой он может пока спрятаться. Давние отношения с Пакче не позволят китайскому императору выставить Чимина за ворота дворца, хотя на большее он не надеется — ему нужна только крыша над головой. — Поехали, хорошо, — уговаривает Чимин животное, которое смотрит на него большими черными глазами. В обрамлении густых ресниц зрачки у лошади такого темного цвета, что в них отражается все, как на ладони. Пак невольно всматривается в красивую статную фигуру и, не отнимая руки, глядит на отражение луны, звезд в его глазах, и десятков огоньков, что появились сзади и пляшут, приближаясь к ним. Чимин замер, боясь повернуться, но опасность неумолимо наступала. Он медленно и осторожно, чтобы не создавать шума, обернулся и увидел приближающихся людей на лошадях с зажженными факелами. Рассматривать их не было ни сил, ни желания, а адреналин, собравшийся в организме и разом стукнувший в мозг, отчетливо отбивал ритм — бежать, бежать, бежать. Не важно кто это — солдаты из Силлы, монголы или разбойники — Паку нельзя сейчас попасться в лапы к ним и стать узником. Его единственная надежда — край горизонта впереди, за которым утром обязательно для него встанет солнце. Вглядываясь в кромешную тьму, Пак ловко садится в седло и бьет лошадь, чтобы животное понесло вперед. Времени на раздумья просто нет и Чимин надеется, что ему получится оторваться. Сзади он слышит крики и присвистывание, мимо него пролетают стрелы и омега только молит небеса, чтобы его не ранили, ведь помощи ждать неоткуда. Лошадь несется со всех сил, она разогналась моментально, слушая хозяина, но несколько часов в дороге дали о себе знать — животное непозволительно замедляет ход, а Чимин, пригнувшись к холке, только шепчет ей: «Скорее! Вперед!». Одна из стрел, просвистевших мимо, летит на бешеной скорости и омега понимает, что преследователи совсем близко. Увернуться от них некуда, а до ближайшего леса ему просто так от них не оторваться. Последние стрелы, выпущенные наездниками, попадают точно в круп и в ногу, и лошадь становится на дыбы, скидывая Чимина на землю. Пак, больно ударившись спиной, смотрит на то, как в животное попадает еще несколько стрел, и кобыла чуть ли не затаптывает Пака своими копытами, перебирая в агонии ногами на одном месте. Все, его побег окончен. Пак закрывает глаза и валится на траву, поскольку бежать нет смысла. Шум нарастает и Чимин слышит, как он окутывает его вокруг. Открыв глаза, омега увидел хорошо одетых вооруженных людей, что оцепили его, перекрывая пути к отступлению. — Хванджи, похоже у нас сегодня неплохая добыча, — говорит один из них, наверное, главный. Чимин абсолютно не хочет его рассматривать, но по уверенному голосу понимает, что это так. — Вытащи стрелы из лошади, такое животное еще пригодится. Порода! — Слушаюсь, господин, — отвечает парень и спешивается, чтобы подхватить лошадь Пака за удила. Животное не дается, но вскоре и оно перестает сопротивляться, обезумев от боли. Пак мысленно прощает ей эту неудачу — а на что он надеялся, сбежав из Силлы? Что весь мир — это дворцовые стены, где он находится в безопасности? Пак снова закрывает глаза, но тут же чувствует, как его дергают больно за плечо и поднимают, чтобы он встал. Нехотя, потирая бок, который еще болит, он поднимается и осматривает путников. Все они среднего возраста и только пара человек чуть старше его. По их лицам и одежде он не может угадать откуда они — присланы из Силлы, охраняют границы Цинь или промышляют разбоем. К последнему Чимин склоняется больше всего, когда слышит: — За него мы получим неплохую сумму, — посмеивается кто-то из отряда. — Эй, ты откуда? Чимин получает тычок палкой в плечо и отшатывается, едва держась на ногах. Разговаривать с ними он не имеет ни малейшего желания, а тем более — рассказывать кто он. Они тут же его вернут в Силлу, да еще и за выкуп. Нет, лучше молчать, принимает решение Чимин и смотрит на них, упорно не говоря не слова. На спине Пак ощущает взгляд, что непрестанно следит за ним. — Немой что ли? Слышишь меня? — разбойник снова толкает Пака, и он падает на ослабевших ногах. Его тут же поднимают и подталкивают поближе к лошади, с которой наклоняется ниже противный альфа и внимательно смотрит на Чимина. — Так ты омега? — посмеивается тот. — Я чувствую твой запах. О, небеса, этого еще не хватало! Чимин замирает от страха и слушает вердикт. — Посмотрите, есть ли у него метка! — командует разбойник. К Чимину подходят двое, сдирая с дрожащего Пака плащ. Завязки нещадно трещат, отрываясь от воротника, а чогори ханбока сразу же холодит ночной промозглый ветер. Скоро зима, но омеге холодно так, словно она наступила уже давно. Он обнял себя за плечи и замотал головой, что-то мыча и пытаясь противиться. — Живее, ребята! Приказ понят беспрекословно — грязные руки ложатся на шею Чимина и разрывают чогори, обнажая кожу на груди. Метка Чонгука, которая уже зажила, красовалась под ключицей, чуть ниже кости. — Помеченный, господин Ёнгван, — кричит один из них, а Пак вырывает остаток чогори и закутывается, чтобы не показывать обнаженное тело. Он быстро поднимает плащ и накидывает его просто так, завернувшись в шерстяную ткань. — Хм, а мог бы принести неплохой доход, — разочарованно говорит старший и, прищурившись, смотрит на Чимина. — Ничего, мы найдем ему другое применение. Есть и те, кому доставляет удовольствие овладеть меченым омегой. Так ведь, красавчик? Очевидно, обращение было именно к Чимину, и он застыл, не зная, как себя вести. Страх парализовал его полностью, не давая даже трезво соображать. — Свяжите его! — кивает тот своим людям, и наемники крепкими веревками обматывают тело Чимина, впиваясь все новыми и новыми витками в плечи, доходя до талии, спускаясь по ногам. От их прикосновений омеге противно, и он прямо сейчас не против бы окунуться в тот самый ледяной ручей, чтобы смыть с себя отметки липких от пота рук. Пак сцепляет зубы и морщится, чтобы не заорать и не выдать себя. Он ощущает заинтересованный взор одного из наемников и только зло зыркает на него — конечно, не каждый день им попадаются короли в заложники. Через час пути наемники останавливаются в лесу и разбивают лагерь. Костры, разожженные по кругу, отпугивают диких животных. Пака скидывают с лошади под дерево, об кору которого он здорово расчесывает себе лицо — на щеке сразу защипало и появилась противная липкость. Пока разбойники обустраивали лагерь, Чимину не с первой попытки, но удалось сесть — с завязанными сзади руками он стал совсем беспомощным. Человек, что рассматривал его, вился вокруг Пака, а тот от гнева не понимал, что ему надо. Когда костры разгорелись, а из веток и прочего материала разбойники сделали примитивные палатки, к Чимину подошел один из наемников и взял за подбородок. — Да, подпортили немного картину, но ничего, раны затянутся быстро, а приедем мы еще не скоро. Может самому попробовать тебя, а? — он сдавливает подбородок до боли, не давая Чимину увернуться от похотливых глаз напротив. — На меня смотри! Ты же и кричать-то не будешь, раз немой. Разбойник противно посмеивается, но к счастью его кто-то позвал, и он разочарованно ушел, обещая этой ночью еще вернуться. Пак инстинктивно сжал ноги и подтянул их к себе. У него, кроме Чонгука, не было никого, тут уж точно можно с жизнью проститься, если его изнасилуют. На глазах Чимина выступают слезы, а к горлу подкатывает истерика. Ему очень хочется прокричать, что он король Силлы, но в этот бред мало кто поверит. А еще ему хочется вернуться во дворец к своему королю. Омега мечется у дерева, прислонившись спиной к крупной коре, что своими сучками царапает ему спину, оставляя жгучие следы. Человек, разглядывающий Чимина, подносит ему сосуд с водой и немного наливает в тарелку, подставляя ко рту. Чимин пьет жадно, словно от этого зависит его жизнь. Он стучит зубами об посудину, в панике заглатывая как можно больше воды, и давится ею, сразу же закашливаясь. Разбойник терпеливо ждет и дает новую порцию, наклоняя тарелку пониже. Не понимая, откуда такая щедрость, а действуя на инстинктах, Чимин продолжает пить, мысленно благословляя руку дающего — если бы не он, Пак бы точно умер от жажды. — Хорошо, хватит, — он вытирает капли с подбородка омеги и уходит, оставляя его одного. Наблюдать за разбойниками Чимину нет нужды — они мельтешат тут везде, устраиваясь на ночлег. Жареное на костре мясо вызывает болезненный спазм в желудке и урчание — Чимин вспомнил, что ел только ранним утром. К счастью, все тот же человек появляется возле него и дает кусок курицы. Есть из чужих рук крайне неудобно, но Пак старается откусить хотя бы небольшой кусочек, иначе он упадет в обморок от голода. Мясо не слишком вкусное, слегка суховатое и тугое, плохо разжевывается, но у омеги внезапно появляется аппетит, и он тянется за едой еще. Кажется, что это самое вкусное, что он ел когда-либо, поэтому Пак откусывает снова и снова, никак не наедаясь. Наемник посмеивается и протягивает новый кусок. Наверное, его приставили смотреть за пленником, думает омега, и продолжает есть. Старший, что подходил раньше к омеге, больше не появлялся, а лагерь потихоньку ложился отдыхать. Наемники скрывались группами в своих шатрах, а кое-где уже доносился храп. — Минсон, ты охраняешь его! — кричат издалека и альфа, кормивший Чимина, поднимает руку в знак согласия. Еще через десять минут в лагере появляется полная тишина. Повсюду тлеют костры, едкий дым которых уже попадает в легкие и Пак задыхается от противного ощущения, дерущего в горле и в носу. — Как вы здесь оказались, Ваше Величество? Чимин дергается, когда слышит вопрос, а присевший рядом разбойник по имени Минсон доверительно смотрит ему в глаза. — Я знаю кто вы и что вы можете говорить. Только тише, чтобы нас не услышали, у Ёнгвана отличный слух, — предупреждает парень и присаживается рядом. — Откуда вы меня знаете? — недоумевает Чимин, решив раскрыть правду. — Вы меня не помните, Ваше Величество. Два года назад, в Йесоне, когда был пожар… — Помню, — заторможенно говорит Чимин. — Я помню пожар. — Да, вы собирались бежать с королем Мином, но нападение Силлы помешало вам. Я сам родом из этой деревни, но уже много лет здесь. — Как ты узнал меня? Это невозможно, — Чимин просто шокирован происходящим и не может опомниться. — Вас трудно не узнать, вы мало изменились с того времени. За два года стали только красивее, но похудели сильно, — посмеивается наемник, а Чимин обводит взглядом все вокруг. — Почему ты стал разбойником? Кто эти люди? — В Йесоне честно не проживешь, власть в руках богатых, а бедные горбатятся на одни только налоги — разве это жизнь? — Но Йесон это же Пакче… — Чимину так горько слышать отзыв о родной земле, что последняя надежда тут же разбивается об слова парня. — Вот именно, там все в руках именитых кланов, поддерживаемых вашим отцом. Они отправляли огромные богатства во дворец, чтобы выслужиться перед королем, а простой народ погибал в засуху и неурожай. Неважно все это, того Йесона больше нет. Он уничтожен пожаром. Вы как здесь оказались? — Мне нужно в Империю Цинь, — твердо говорит Чимин. — Поговаривают, вы стали королем Силлы. Это правда? — Правда, Минсон, — Чимин опускает глаза, потому что ему стыдно — Чонгук, сжегший деревню дотла, теперь оказался не врагом, а любимым мужем. И если Пак простил себе эту слабость, то многие в королевстве Пакче до сих пор воспринимали его как убийцу. — Эх, ну и в передрягу Вы попали, Ваше Величество. Ничего, сейчас что-то придумаем, — Минсон развязывает Чимину руки, которые от боли затекли, снимает веревку и растирает его за плечи. По телу тут же прокатывается волна боли вперемешку с жаром, а Чимин непонимающе смотрит на альфу. — До Империи Цинь — два дня ходу. Вы должны держаться той горной вершины — как только перейдете ее — сразу начинаются владения китайцев. Лошадь только я вам дать не могу — ее охраняют, — Минсон говорит шепотом, что Чимин его еле слышит. — А ты? — тупит омега. — Тебя же накажут! Почему ты это делаешь? — После пожара в Йесоне я перевез свою семью в Наджон, а король Мин, которому мы помогли бежать, щедро расплатился со мной. На полученные деньги мы смогли купить продовольствие — зерна хватило на несколько месяцев. Король Мин, можно сказать, спас мою семью от голода, поэтому Ваша свобода — это единственная малость, чем я могу отплатить ему за это. Поговаривают, он все еще любит Вас. — Ты можешь пострадать, Минсон, — омега в ужасе закрывает рот ладонью, когда представляет, что невинный человек может лишиться жизни по его вине. Слишком много смертей, слишком! — Мне ничего не будет. Ёнгван — мой двоюродный дядя, он ничего не сделает, а вот вы можете лишиться жизни. Не время болтать — бегите, пока все спят. У вас мало времени, через три часа заступает новый караул, и я не смогу скрывать Вашу пропажу. И помните — держитесь той вершины, я постараюсь сбить охрану с толку, а если что — прячьтесь в ущелье. Мало кто сунется туда — про него ходят плохие слухи, но вы должны преодолеть его — это самый короткий путь в Цинь. — Спасибо тебе, Минсон, — Чимин встает на цыпочки и обнимает альфу. — Спасибо тебе. Чимин вспоминает, что может хоть чем-то отплатить разбойнику и вытаскивает из своих волос дорогую ёнджа из золота с драгоценными камнями. К счастью, разбойники еще не успели осмотреть его, а под копной волос надежно спрятанные дорогие украшения не было заметно. — Возьми, — Чимин поспешно втискивает в руку парня заколку и сжимает кулак. — Спрячь ее. Если будешь когда-нибудь рядом с Силлой, отдай это королю, и он отплатит тебе за помощь. Но прошу, не говори, куда я отправился. Просто покажи ёнджа и все — король Чон озолотит тебя в десятки раз больше, чем стоит эта заколка. — Не стоит, но все равно спасибо, — Минсон отталкивает Чимина и кидает ему теплый плащ. — Бегите же. Времени нет. — Может быть, еще встретимся, — улыбается Пак, не веря своей удаче. — Может быть, — молодой альфа машет рукой и Чимин стремительно уходит в темноту, стараясь аккуратно ступать по промерзлой, обледенелой земле. Небо снова благоволит к нему.***
Пак бредет уже несколько часов, а словно прошла целая вечность. Ноги подкашиваются от непривычки, холод морозит плечи, но он настойчиво кутается в плащ. Утреннее солнце, неласково зимнее и колющее щеки, медленно выкатывается из-за горизонта, начиная новый день и все же подавая надежду. Пак вздыхает и думает, что зря он разуверился в поддержке небес — высшие силы на его стороне, а это значит шанс уйти от Силлы все дальше еще есть. Ноги уже не идут и заплетаются между собой. Чимину кажется, что на нем надеты деревянные колодки, как при пытках, но лучше бы его пытали, только бы не ощущать того, как организм перестает слушаться и сдается. Упав в траве, Чимин с досадой колотит маленькими кулачками по ногам, заставляя себя подняться. На глазах слезы от собственной немощности. Усталость, разочарование в себе, самобичевание и отчаяние давят на Чимина изнутри. Он винит себя в том, что вообще сбежал из Силлы, но злость и ревность, обуявшие его в тот момент, были сильнее разума. Пак упирается руками в промерзлую землю и царапает ладони обмерзшими травинками, на которых застыли кристаллики росы, превратившиеся в зимнее утро в десятки мельчайших стеклышек, впивающихся ему в руку. Чимин усилием воли опирается на ладони и становится на колени, выпрямляясь во весь рост. Впереди он видит горную вершину, о которой говорил Минсон, но его глаза предательски слипаются. Не спав всю ночь, а по сути — он почти сутки на ногах, Пак ощущает тяжесть в теле — как только он закроет веки, то заснет тут же, поэтому омега срывает несколько пожухлых обледенелых травинок и засовывает их себе в рот. Пока он жует траву, спать почти не хочется, а горечь, появившаяся в первые минуты, и вовсе не дает отключиться. Пак сплевывает слюну, фыркает, но упорно жует новую порцию. В данном случае ему нельзя останавливаться — наверняка разбойники уже хватились его и, если Минсон не подведет, то они поедут искать его в другой стороне, но наткнуться на них можно везде. Опасность и страх от пережитого еще не полностью освободили мысли Чимина. Он, словно заторможенный, не верит в случившееся и упорно топает к скалам. Ночь, заставшая омегу в лесу, совершенно измотала его — он боялся заснуть, чтобы не быть съеденным дикими зверями, поэтому в качестве отдыха становился у деревьев, прислонившись к ним спиной, и пытался о чем-то думать, чтобы не сойти с ума. Во время одной из таких остановок Пак вспомнил, как Чонгук держал его в пыточном подвале на ошейнике. Если бы он заснул, то ремень сам бы затянулся на его шее. Омега улыбается и мысленно благодарит короля Чона за то, что он может сутками стоять и не спать — кто знал, что это чудовищное наказание может спасти ему жизнь. Новый рассвет Чимин встречает, напевая песню и все так же жуя время от времени траву. О том, что он совершенно не разбирается в растениях, Пак старается не думать — если небесам угодно, он умрет от яда, но все же не попадется в лапы разбойников и не вернется в Силлу. Пару раз ему встречались ручьи с чистейшей прозрачной водой, из которых Чимин жадно пил, становясь на колени и черпая воду ладонью. Он, наследник Пакче и король Силлы, пьет там, где лошади останавливаются на водопой — омега не верит сам себе, но продолжает жадно глотать, вглядываясь в свое отражение на голубой глади. Щеки ушли, глаза больные, поблескивают, губы обветрились и потрескались в уголках. Холодная вода, заходящая в ранки, действует как обезболивающее, поэтому Чимин большими пригоршнями набирает ее и плещет в лицо, умываясь. Прохлада приносит непонятное чувство удовлетворения — только вчера он дрожал от холода, а сегодня уже ледяная вода не такая противная. Пак прикладывает руку ко лбу и понимает одно — у него жар. Отсюда слабость и почти галлюцинации — теперь горная вершина отдалилась от него и до нее снова идти и идти. Посидев у ручья и отдохнув, Чимин встает и смотрит вперед. Внутри него просыпается неожиданное желание следовать за солнцем, которое поднялось выше и озарило тропинки, ведущие в горы. Словно что-то неведомое толкает Чимина в спину и шепчет ему не сдаваться. Пак вытирает нос, расклеившись от собственной беспомощности, и бредет по протоптанной земле. Значит недалеко будут люди, если на дороге видны отпечатки лошадиных подков и сапог. Цинь, ранее недосягаемая, на расстоянии вытянутой руки. К границам Империи он добирается ближе к вечеру. Вдалеке слышится разговор, но Чимин не может определить, откуда идет звук — голова пустая, а в ней только звон, как на празднике в Пакче, когда местные музыканты играют на каягым. Дорожка, ведущая к небольшому селению, уже не кажется Паку длинной — несмотря на жар, донимающий его с утра, Чимин ускоряет шаг и приближается к крайнему домику, обнесенному накренившимся забором. Видно, что люди тут живут небогатые, но омеге все равно на их статус — лишь бы ему позволили переночевать хоть в сарае со скотом, только бы пережить ночь и попасть к Императору. — Господин, — Пак зовет хозяина дома, прислонившись к забору. — Господин! В темноте его совершенно не видно, но спустя пару минут в доме загорается огонек, а из дверей показывается китаец средних лет. — Чего тебе? — кричит он, прихрамывая на одну ногу, и подходит ближе к Чимину, прищуриваясь — Милостыню не подаю, самим есть нечего! Иди откуда пришел, нищеброд! — Я не милостыню прошу, мне нужно переночевать, я заплачу, — Пак почти умоляет и хаотично копается в волосах, пытаясь закоченевшими от холода руками достать еще одну золотую ёнджа. — Я отплачу! Руки, как на зло, слушаться не хотят, а Чимин упорно не уходит, чувствуя на себе насмешливый взгляд хозяина дома. — Иди отсюда, пока не попался, ты видно не местный, раз не знаешь — в нашей деревне никто не подает. В прошлом году от голода умерло много людей — почти в каждом доме отправились на небеса старики или дети. Поэтому поколотят тебя и все, — китаец выходит за ворота и выталкивает Пака на дорожку. — Иди, иди, ко дворцу поближе деревни побогаче будут, там и разживешься. Не зли меня, пока я сам тебя не отлупил, бедняцкое отребье. Чимин не может поверить своим ушам и просто опускает руки. У него в памяти всплывают воспоминания о деревне, где живет Джиён — у омеги слюнки потекли от того вкусного юккеджана, которым его накормил парень тогда. Почему же здесь все такие озлобленные и недружелюбные? Пак слышит, как китаец уходит, хлопнув дверью, а сам опускается на землю, прислонившись спиной к забору. Несколько суток без сна дают о себе знать — как только Пак прикрывает глаза, он сразу проваливается в сон, в котором видит себя и Чонгука. Они вышли на прекрасный холм, вокруг сияет солнце, поют птицы и распускаются цветы, а трава, доходящая по высоте до бедра, зеленым морем покачивается и шумит вокруг них. — Это твоя земля, волчонок. Мы построим новую страну и назовем ее Чосон. Это означает утренняя свежесть, — Чонгук что-то шепчет ему в шею, щекоча нежную кожу, а Чимин счастливо смеется, прижимаясь к королю поближе и обхватывая его за талию. Он тянется за поцелуем и тут же его получает, потому что своему волчонку дракон отказать не может. Пак закрывает веки, а из глаз текут слезы счастья, которое они обрели спустя столько времени. Под утро, когда Пак промерз до костей, он трет заплаканные глаза, но не может вспомнить, отчего расплакался. Совсем психованным стал, подумал Чимин, пытаясь подняться. Температура не спадала, лоб горел, а щеки стали такими красными, что даже не видя своего отражения омега понимал — они просто пылают жаром. Окинув взглядом домик старика, что прогнал его, Пак устало поплелся вперед — здесь больше не на что надеяться, да и новый день встречает его желтым диском, распаляющим мерзлую землю. К другому селению, на которое указали ему прохожие, Чимин добирается через несколько часов. Благо, его подвез на старой телеге торговец, направлявшийся на местный рынок. Телега того и гляди грозилась развалиться, поэтому Чимин сидел на ней, боясь лишний раз вдохнуть. Скрип колес повторялся в его ушах, зато в груди больше не отзывалась королевская кровь — он был счастлив даже такой мелочи, сидя на повозке и слушая приземленную болтовню крестьянина о своих заботах. Да, жизнь в Империи Цинь не легкая… — Сколько ехать до дворца императора? — спросил Пак, спрыгивая с повозки. Он стал совсем легким и чуть ли не отпружинил от земли, как только его ноги коснулись тропинки. — Не знаю, я никогда не был в Сяньян, но, говорят, вам нужно идти туда, — он показал рукой на дорогу, петлявшую мимо деревьев и уходившую в непроглядный туман. Идти туда не хотелось совсем и Чимин поежился от страха. — Продайте вашу лошадь, господин, — просит омега торговца, на что тот отрицательно кивает головой. — Не продам, она моя единственная кормилица. — Я вам заплачу золотом, — Чимин наконец выпутывает заколку и протягивает ее торговцу. — Возьмите, на нее можно купить три отличные лошади, еще и денег останется. — Нет, не нужна мне твоя побрякушка, куда я ее дену, — ворчит китаец и отказывается от ёнджа. — Забирай себе, может, она еще и ворованная. — Нет, она моя! — с обидой выкрикнул Чимин. В воровстве его еще никогда не обвиняли. — А ты кто? Такие штуки впору только королям носить, а ты голодранец. На себя-то посмотри, — посмеивается китаец и скручивает длинную черную бороду на пальце. — Скажи спасибо, что я тебя подвез. И на этом простимся. А если хочешь во дворец попасть, то через два дня в деревню приедут сборщики налогов — они тебе и покажут путь к императору. Китаец смотрит на Чимина и в его глазах Пак читает жалость и некую неприязнь. Сейчас он действительно тот, кого стоит пожалеть — одежда грязная, местами разодранная, руки все в ранах поколоты льдом, а на щеке следы от пребывания у разбойников. А то, что он пытается пробиться к самому Сыну Неба — так называли императора жители Цинь — вызывает негодование. — Спасибо, — коротко бросает Пак и отворачивается. Из домика напротив, у которого они остановились, исходят пленительные запахи еды. Он не может отличить, что это за блюдо, но в желудке резко возникает боль. Чимин перегибается пополам, чтобы хоть как-то унять боль, но она простреливает снова и снова, заставляя Пака осесть на землю. — Что же ты тощий такой? — спрашивает торговец и обходит его, протягивая руку. — Пойдем, неподалеку есть рынок, там можно перекусить. Так уж и быть, куплю тебе тарелку риса. Чимин поднимается с земли, все еще не веря в то, что он сможет скоро поесть. Забыв о себе, он только пил, но кроме мяса у разбойников уже двое суток в желудке ничего не было. — Спасибо, — бурчит омега и послушно заворачивает за угол, следуя за китайцем. Рыночные ряды заставляли его чуть ли не выть от того, насколько он хотел есть. При дворце в Пакче он не знал, что такое потребность в продуктах, а в Силле и вовсе избаловался — Чонгук заказывал на кухню заморские вкусности, которыми радовал омегу. Теперь же кусок свежего мяса как ничто другое в мире не привлекал омегу. Свежепорубленное, с кровью, оно стройными рядами лежало на столах продавцов, которые зазывали посетителей. Чимин остановился и втянул носом запах крови. Она даже отдаленно не напоминала аромат альфы, но сознание подкинуло нужные воспоминания и Пак невольно растянул губы в улыбке. — Ну чего ты тут стоишь, рот раззявил! Нет у меня денег на мясо, в лучшем случае рис, — недовольно говорит торговец и тащит Чимина вперед за рукав. — Пошевеливайся, а то передумаю. Наевшись до отвала рисовых шариков, слепленных из плохо проваренного полусырого зерна, Чимин поблагодарил торговца и отправился гулять по рынку. Здесь было намного занятнее, да и не так страшно, а омежий интерес все-таки взял верх. Температура чуть спала и Пак чувствовал себя получше, чтобы крутить головой повсюду и рассматривать красивейшие ткани, нежные, как кожа младенца. Они были невесомыми, раскрашенными в разные цвета, широкими полотнами ткани развевались, подгоняемые морозным зимним ветерком. — Хотите купить? — спросили у него и Чимин застенчиво ответил, что нет, но только потом до омеги дошло, что над ним посмеялись. Сейчас он выглядел не лучше бездомного, о чем тут можно было думать! Переходя от одного торговца к другому, Чимин задумался над тем, где ему провести еще два дня и что поесть. Обменять золото на еду здесь проблематично, но на рисовых шариках долго не проживешь — от жесткого зерна у него начал болеть живот ничуть не меньше, чем от голода. Торговец мясом не покидал его сознания, а все нутро хотело именно тот кусочек, что лежал с краю — сочный, влажный, с поблескивающей кровью. Скорее всего говядина, но Чимин в мясе особо не разбирался, ему просто хотелось есть. К счастью, когда он ездил с отцом на охоту, тот научил его разводить огонь, поэтому Чимин уже мысленно жарил кусочек на палочке, сидя где-нибудь в лесочке, в отдалении от китайского селения. Он подошел поближе и стал изучать товар. Деловито потыкал маленьким пальчиком в пару кусочков, чтобы создать ощущение знающего человека — так делали другие покупатели, так сделал и Чимин. — Иди отсюда, проходимец, — хозяин лавки увидел, что оборванец рассматривает мясо, но платить за него вряд ли сможет. Чимин поджимает губы и давит в себе обиду, но ему дико хочется тот крайний кусок. Он просто готов сейчас жизнь отдать, лишь бы съесть именно его. Он никогда в жизни не возьмет чужого, но сейчас, глядя на сочное мясо, у Пака отступают все моральные принципы куда-то далеко и появляется только один — инстинкт выживания. Нутро омеги просто хочет питаться, чтобы выжить — разве это не достаточный повод, чтобы совершить такой поступок? Это какое-то наваждение, но Чимин отходит на пару шагов, а торговец отворачивается, чтобы рассчитаться с покупателем. Пользуясь минуткой, Пак аккуратно стягивает со столика кусок и прячет его под плащом. — Вор! Вор! Эй, он украл мясо! — покупатель с вытаращенными глазами тычет пальцем на Чимина, а хозяин мгновенно оборачивается, уставившись на пустующее место. Пак, недолго думая, оборачивается и пускается в бег. Он не может понять, откуда только силы взялись, но омега ловко лавирует между столпившимися в узких рядах людьми. Ему в спину только и слышатся крики хозяина, а неприятное слово «вор» все больше режет уши, но Паку плевать — в руках, под плащом, его греет желанный кусок еды. О небеса, он верно с ума сходит, если решился на такое! Ругать себя поздно, инстинкты решают за омегу сами, поэтому Чимин, не оборачиваясь устремляется вперед, ощущая себя победителем — в этой схватке с трудностями он смог выбраться сам, да еще и с добычей. Радость омеги длилась ровно несколько секунд, пока он не споткнулся об выставленную вперед ногу и не растянулся на земле, больно ударяясь о промерзлые камни. — Ай! — Хватайте его! — слышится издалека. — Он вор! Он украл мое мясо! Стойте! Противный голос все приближался, а на Пака уставился человек, чьи дорогие сапоги буквально были перед его носом. — Что же ты решил умыкнуть, мерзавец? Чимина за шкирку приподнимают и ставят на землю, будто нашкодившего юнца. К нему тут же подбегает хозяин лавки и начинает бить по рукам, прикрикивая: — Гадкий воришка! Я знал, что тебе нечем платить, так ты украсть вздумал? Нельзя было с тебя глаз спускать! От очередного удара Пак разжимает руки и кусок мяса выпадает на грязную землю. Он старается не смотреть на людей из-за охватившего его чувства стыда. Если бы Чонгук узнал, что король Силлы своровал на рынке мясо, он бы убил его лично и не перенес такого позора. К счастью, думает Чимин, сейчас он правда больше похож на бездомного, нежели на короля, а что с нищего взять — посмеются над ним, да и только. Люди, собравшиеся вокруг и глазеющие на вора, шумно выдохнули. Доказательства были налицо. Чимин густо покраснел, но все не мог оторвать взгляд от еды — во рту скопилась слюна от опустошающего разочарования. Будь он проворнее, наверное, бы уже убежал, а так всего лишь давится слюной, пытаясь не думать о еде. Пак тут же ощутил пинок сапогом в бок от хозяина лавки. — Я тебе покажу, как воровать, сучонок! — Остановитесь, уважаемый Синьхуа, — сказал человек, подставивший Паку подножку. — Мы же не варвары, мы накажем его по всей строгости закона. Он наверняка не местный — не знает, что в провинции Шэньси воровать нельзя. Здесь справедливый суд, не так ли? — Да, цзячжан, — ответил торговец и его агрессия тут же сменилась подобострастным голосом. Вокруг все одобрительно закивали, глядя на богача. Чимин понял, что человек в дорогой одежде — представитель знати, возможно — местный староста, поэтому перед ним готовы становиться на колени и целовать подошвы его обуви, лишь бы тот был благосклонен. — Бросьте его в темницу, а завтра он получит пятьдесят палок! — китаец приподнял подбородок Чимина небольшой тростью и заглянул ему в глаза. — А ты хорошенький, но наказание должен понести. Китаец с ухмылкой смотрел на Пака, но тот дернул головой и отвернулся. Противный взгляд он ощущал, как клеймо на своей коже, словно оно прожигало его до самых костей. Неведомо откуда взявшиеся помощники потащили омегу в сторону хозяйственных построек в самом конце рынка. Они были похожи на зернохранилища, но Чимин понял, что именно здесь и содержат мелких преступников, потому что впереди была небольшая площадь с деревянным погостом, где исполняли наказания. Стараясь не думать о том, что его ждет, Пак пытался перебирать ногами, чтобы поспеть за рослыми провожатыми, что подвели его к небольшому помещению. Внутри было сыро и пахло гнилью. Чимин отчетливо услышал лязг металлического затвора — щеколда тяжело легла в пазы большого железного замка. Упершись плечом в дверь, Пак попробовал расшатать ее, но ничего не получалось. С виду неказистый домик оказался для него неприступной крепостью. Чимин прислонился к стене и сполз по ней, потому что силы стоять в ногах уже не было. Сколько он так просидел — точно не помнит, но Чимин не может перестать думать о еде. Такое впечатление, что внутри него живет голодный зверь, который только и хочет есть — постоянно хочет есть, причем желательно мяса и побольше. Укутавшись в плащ и закрыв воротником нос, чтобы противный запах не вызывал тошноты, Чимин уснул. Слабость, вновь поднявшаяся температура, которая то повышалась, то опускалась, отсутствие нормального сна совсем сморили омегу. Просыпается Чимин на следующий день от криков и визгов тех, кто за стеной собрался посмотреть на исполнение наказания. Вспомнив, что оно предназначается ему, Пак мгновенно приходит в себя — сон как рукой сняло и омега смотрит в щелочку между бревенчатыми перекрытиями. В центр площади принесли деревянную лавку, невысокую, туда же постелили бамбуковый коврик, а рядом стоял тот самый китаец, что подставил ему подножку. Чимин сцепил от злости зубы — вырвавшись из Силлы, сбежав от разбойников, чудом не замерзнув под забором, он просто не может умереть здесь. Пятьдесят ударов… Пак думает — много это или мало. В Пакче разбойников и воров наказывали палками редко, а если и били, то по несколько сотен ударов, от чего люди умирали. Быть в числе тех, кто не выдержит наказания, омеге не хотелось. Люди стекались к площади, становясь вокруг нее и мешая Паку смотреть, что происходит в самом центре. Два человека, остановившись прямо у темницы, громко разговаривали между собой и Пак отчетливо слышал каждое слово: — Ты посмотри, как Кинджан старается выслужиться, — говорит один другому, кивая на центр площади. — Знает, что сегодня должны приехать сборщики налогов из дворца — хочет, чтобы его заметили. Как староста, он не плохой, но бывает таким злым. — Да, жаль мальчишку, за кусок мяса пятьдесят палок — это много! А если он не выдержит? — отвечают ему с состраданием в голосе. У Чимина все еще холодеет спина и приближается паника, но он вслушивается дальше. — Не думаю, что Кинджан его убьет — он хочет показать свою справедливость, чтобы стать судьей. За такое преступление не убивают, но проучит он воришку знатно. Значит, ему нужно просто продержаться до приезда чиновников из Сяньян. Самое главное — не потерять сознание, а правильно воспользоваться жадностью этого противного старосты, а уж там он попытается объяснить, что ему нужно попасть во дворец. Народ все прибывает, а казнь еще не начинается. Выжидая тех, для кого и приготовлено это представление, Кинджан расхаживает по площади и что-то громко кричит, возмущается, но Чимину половины не слышно, а половину слов он не совсем понимает. Местный диалект здесь не похож на разговор в Силле или даже Пакче, но по интонации и одобрительным возгласам он догадывается, что речь идет о нем. Кинджан готовит толпу, чтобы показаться справедливым. Где-то через час Чимина выволакивают на улицу, а люди перед ним расступаются, с интересом оглядывая заморыша. Он интересен, словно заморская диковинка, но Чимин с гордо поднятой головой следует вперед, стараясь не смотреть вокруг. — Отвечай, за что ты здесь? — противный голос китайца нарушает тишину, но Чимин к этому готов. Он просто молчит. Разговаривать Пак будет только с императором, а доказывать зарвавшимся аристократам, что он король — не будет, все равно не поверят. — Не хочешь говорить? — китаец насмехается над Паком и обходит его вокруг, тыкая все той же тростью в бок. Больновато, но Пак терпит. В Силле у него и не такие синяки были, благо опыт имеется, выносливость тоже. Не для того он там выжил, чтобы погибнуть здесь. — Мы же все знаем, что ты попался на воровстве. Как говорил наш великий учитель Гуань Чжун: законы — это отец и мать народа. По кодексу Империи Цинь ворам назначается публичное наказание пятьдесят палок. Приступайте! Чимин смотрит на него и решает тянуть время. В голове всплывают труды философов, что он читал в Силле, поэтому, слегка улыбнувшись израненными губами, он ответил: — Конфуций когда-то сказал: «Стремитесь к добру сами, и простые люди будут желать того же. Добродетель благородного мужа подобна ветру, низкие же люди по природе подобны траве. А трава всегда клонится под ветром». Видимо, вы не хотите стать ветром, что клонит траву, — продолжает Чимин. — Вы сами хотите стать травой, что клонится под ветром собственной алчности и жадности. — Да как ты смеешь! — ошарашенный Кинджан отступает на шаг. Он даже не думал, что нищий будет цитировать философа. — На лавку его! На лице китайца моментально показались красные пятна от злости. Ноздри раздувались, он тяжело дышал, словно его самого уличили в воровстве. Чимина подтолкнули к бамбуковому коврику и заставили лечь на него, после чего слегка прикрыли тело, чтобы оставлять меньше следов. — Исполняйте немедленно! Первый удар пришелся по икрам, но омега даже не вскрикнул. Ребра болели от неудобного положения, а к горлу подступала тошнота. Желудок совершенно пустой, поэтому Чимин сцепил зубы и старался не концентрироваться на неприятных ощущениях. Второй и третий удары он почувствовал ниже, в области щиколоток. Реально больно было только у костей, все остальное можно было терпеть, думал Чимин, пока удары сыпались на бедра и икры. В момент, когда палка пришлась по колену, омегу буквально подкинуло от боли — казалось, что внутри что-то оборвалось и он уже вряд ли станет на ноги. Чимин перестал считать удары после двенадцатого, но толпа, как заколдованная, продолжала вопить и громко кричать: «тринадцать, четырнадцать, пятнадцать...». Чимину хотелось приказать им заткнуться, но он здесь не король, а они — не его подданные. Оставалось только сжевывать губы, прикусывая нижнюю, чтобы компенсировать силу боли в ногах. «Двадцать один, двадцать два, двадцать три...» — Остановитесь! — Кинджан поднимает руку, кажется, на тридцать седьмом ударе. Пак точно не помнит, потому что его сознание просто отключается, а мороз, пробирающий тело в районе груди, идеально контрастирует с жаром в ногах. От таких ощущений он готов просто сойти с ума, организм не слушается, а сознание цепляется за отдельные звуки, фразы, голоса… Голоса. — Что здесь происходит? — спрашивает один из воинов, которые подъехали на лошади к центру площади. Среди них — человек в простой, но очень дорогой одежде. Чимин только поворачивает голову, как неловко падает на лавку — все это время он пытался сцепить зубы и упираться подбородком, но наказание остановлено, и он может отдохнуть. Помутневшими глазами, сквозь боль и страдания, Пак различает императорских людей и пытается им что-то сказать, но выходит только неловкое мычание. — Вор, нездешний, господин, — кланяется Кинджан и гадко улыбается, уставившись вниз и склонив голову перед военными и чиновником. — В чем его вина? — приехавший не унимается, рассматривая Чимина. Светловолосый парень — редкость в здешних местах, а по рассказам, которые он слышал среди чиновников, только один человек в округе имеет такой необычный цвет волос — наследный принц Пакче. Не может быть! Чиновник спрыгивает с лошади и широкими шагами пересекает площадь. — Он украл мясо у торговца, поэтому должен понести наказание. Пятьдесят палок. Надеюсь, вы считаете это справедливой карой для воришки? — Кинджан подходит ближе и говорит под руку чиновнику, что вертит Чимина за подбородок, рассматривая лицо. Здесь явно что-то не то, он не может быть вором. — Я не стал давать больше — он усвоит урок и больше никогда не прикоснется к чужому. Я справедливый цзячжан. Кинджан довольно докладывает, правильно расставляя ударения в словах, ожидая похвалы. — Ты совсем с ума сошел? — шипит на него чиновник. — Ты знаешь, кто это? — Никак нет, господин, — теряется старейшина, почувствовав неладное. — Но он вор, мы только выполняли справедливое наказание… — Развязать его немедленно и на мою лошадь! — Да что случилось? Кто он? — Молись небесам, чтобы я ошибался, иначе тебе не сносить головы. Быстрее! — чиновник помогает отвязать Чимина от лавки, а военные уже раскрывают бамбуковый ковер. Пак стонет, прикрыв глаза, потому что сил говорить не осталось. — Сюда! Чиновник садится на лошадь, а перед ним военные подсаживают Чимина. Тот обнимает омегу за талию, придерживая плечи и прижимая крепко к себе. — Налоги буду собирать через семь рассветов! — кинул чиновник и развернул лошадь. — В Сяньян, срочно! Лошади по промерзлой дороге не оставляют за собой пыль, поэтому Кинджан еще долго всматривается в спины военных, уезжающих все дальше. Скоро они превращаются совсем в маленькую точку и исчезают за горизонтом. Он молча пожимает плечами и разгоняет толпу зевак, что уже разочарованно потянулись к своим жилищам. Такое им приходится видеть не часто, да и тут наказание не довели до конца, а местные мальчишки даже поспорили, выдержит ли воришка палки, или сознание потеряет. Воины уже подъезжают ко дворцу, за пару часов преодолев дорогу от селения до самой императорской резиденции. Охранники быстро открыли ворота, а чиновник замедлил кобылу, аккуратно въезжая, чтобы не тревожить Чимина. Он заснул, но омегу снова охватил жар. — Кто это? — спрашивает старший евнух, подоспевший к прибывшим. — Не уверен, но это может быть дело государственной важности. Я нашел омегу в провинции Шэньси, в небольшом селении неподалеку. Боюсь, это наследный принц Пакче. — Дай-ка взглянуть, — просит старший евнух и чиновник приоткрывает капюшон. Светлые кудри Чимина распустились волнами из растрепанной прически. На землю, стукнув громко о мрамор, падает золотая ёнджа с дракончиками. Евнух подбирает ее и разглядывает. Похоже, это действительно правда. Известия о светловолосом омеге, появившемся когда-то в Пакче, разнеслись по соседним королевствам быстро. Весь двор судачил о том, что рождение светловолосого наследника у короля Пака может быть проклятием небес или недобрым знамением, но со временем об этом забыли до тех пор, пока Чимин не появился в Силле. О его браке с Чонгуком говорили все, кому не лень, да и в Империи Цинь новость достигла ушей императора, а от него распространилась и в среде придворной знати. — Помогите мне, Личон. Евнух протягивает руки и берет Чимина, подхватывая бережно под спину. — Что с ним? — спрашивает тот. Пак явно не в порядке и ему требуется лекарь. — Я позову врача. — Да, пожалуйста. Он получил наказание палками от Кинджана. — Старый пес все еще хочет выслужиться? — евнух качает головой и вытирает замазанное личико омеги. — Похоже на то. Я не удивлюсь, если в этот раз император таки разжалует его со старосты селения. Ему в пору быть палачом, нежели государственным служащим. Пойду доложу Его Императорскому Величеству, — чиновник обеспокоенно бросает взгляд на Чимина, которого старший евнух — коренастый альфа средних лет — уже уносит в сторону дворца, где живет лекарь. Чимин кривит лицо и стонет, но не открывает глаза. В комнате лекаря горят ароматические свечи, а высокий китаец с длинными черными волосами, убранными в пучок, меланхолично растирает в ступке семена. Все движения отточены до автоматизма, словно он занимается этим с утра до ночи. Оно и не удивительно — за спиной лекаря стоит огромный шкаф с запасами различных лекарств от всех болезней. В свободное время он собирает травы и готовит запасы снадобий, которыми торгует Империя Цинь с другими странами. Медицина в империи славится по всей округе и во многом именно благодаря исключительным способностям и трудолюбию лекаря. — Разрешите, Ван, — евнух заносит омегу и кладет на кровать к удивленному лекарю. Он поднимает одну бровь вверх и ввиду своей медлительной натуры томно прикрывает глаза, поворачивая взгляд на омегу. Ван — один из самых лучших лекарей в Империи Цинь. Уже девять поколений его семьи занимались врачеванием при дворе и от них он перенял все самые ценные знания. Несмотря на свои положительные качества, Ван нерасторопный. Просто в его философии жизнь и смерть стоят рядом и только небеса знают, кому из них достанется бренное тело. Согласно философии лекаря, его пациенты хоть иногда должны доставаться смерти, но пока он рядом жизнь подсказывает ему — бери и лечи. И время здесь совершенно не играет роль, поэтому доктор никогда не торопится, чем удивляет не только императора Цинь, но и всех придворных. Он просто знает кому суждено жить, а кому — умереть. — Я посмотрю, — равнодушно говорит лекарь, продолжая растирать зерна, чем злит старшего евнуха. Тот мало смыслит в медицине, но несет ответственность за жизнь омеги. — Ван… — настойчиво намекает старший евнух, кивая на Пака. — Хорошо, хорошо, Личон, не будь таким надоедливым. Он не умрет, — лекарь только по одному виду понимает, что жизнь омегу не покинет, а вот лекарства ему понадобятся. Врач вздыхает, откладывает ступку и осматривает Чимина. Порезы на руках и ссадины на лице, спине. Евнух помогает лекарю, переворачивая омегу для осмотра. Ноги в ужасном состоянии, но кости не перебиты. Синяки яркими пятнами разбросаны по икрам и по бедрам. — Жить будет. Подай мне мазь со второй полочки, ту, что в нефритовой шкатулке. Лекарь тщательно смазывает синяки, после чего обтирает тело Чимина и, положив омегу на спину, прикладывает повязку, смоченную в сильно пахнущей жидкости. — Снять жар, — поясняет лекарь. В его покои стучит военный, приоткрывая дверь и заглядывая в комнату. — Его Императорское Величество! — докладывает охранник и в комнату заходит Чжао Бин. Он вопросительно смотрит на врача, а тот кивает на кровать, где лежит омега. Император, даже не всматриваясь, бормочет: — Это он! Это наследный принц Пакче, король Силлы. Что с ним? Он будет жить? — Да, Ваше Императорское Величество, — Ван соединяет ладони и склоняет голову перед императором. — Омега потерял много сил, у него есть повреждения, но они не угрожают жизни. Я смогу его вылечить. — Дайте мне знать, как только он придет в себя. — Да, Ваше Императорское Величество, — Ван не слишком изобретателен в ответах и это еще одна его особенность. — А пока перенесите во дворец для гостей, он сейчас пустует и омегу никто не потревожит, — распоряжается Чжао Бин и не может поверить своим глазам. — Надо сообщить в Силлу, — бормочет император. — Может быть не стоит, Ваше Императорское Величество? — подсказывает евнух, который слишком хорошо осведомлен о том, что такое дворцовые интриги. — Вы не знаете, почему он здесь оказался, и нужно будет сначала поговорить с самим королем Паком, как только он очнется. — Да, ты прав, Личон, — усмехнулся молодой император, все еще неопытный и слишком спешащий в некоторых вопросах. — Я подожду, пока все прояснится. — Вы так мудры, Ваше Императорское Величество, — кивает ему евнух, довольствуясь тем, что подсказал верное решение. Чимин пришел в себя к вечеру. Он открыл глаза и потянулся, потому что все тело ломило от невероятной боли. Руки и спину меньше, но ноги просто отнимались, словно чужие — вместо них омега ощущал только сильную тянущую боль, но упорно старался шевелить пальцами и тянуть носки — иначе он просто не понимает, что они принадлежат ему. Пак обводит взглядом потолок, расписанный красивыми узорами, и осматривается вокруг. Убранство покоев, дорогие ковры, шелка на постели и невесомый балдахин из розовой просвечивающейся ткани говорят о том, что он уже во дворце. Пак смутно помнит спасших его людей, но после того, как его забрали в Сяньян, память отказывается работать. Омега поворачивает голову в сторону и видит звезды на небе. Он провалялся здесь как минимум несколько часов, а может даже целые сутки. Потерявшись во времени, омега пытается напрячь мозги, но кроме головной боли не получает ничего. Пересохшие губы он облизывает, ощущая на них горечь лекарств. Его уже осматривал лекарь? Чимин с трудом откидывает покрывало и видит ноги, смазанные мазью. Он одет в чистое белье, его подранного плаща и грязного ханбока нигде нет, зато вдали, на большом сундуке, расстелен новый с характерной расшивкой Империи Цинь. Такие рисунки Чимин видел у Линя, поэтому он облегченно вздыхает и откидывается на подушку — наконец-то он достиг своей цели и может встретиться с императором. Дверь отворилась почти неслышно и в полумраке покоев Чимин увидел долговязую фигуру с глиняной посудиной в руках. — Вы очнулись, Ваше Величество, — то ли спрашивает, то ли подтверждает вошедший. — Меня зовут Ван, я лекарь императора. — Откуда вы знаете, кто я? — удивляется Чимин. — Вас трудно не узнать, — сдержанно и по-деловому говорит доктор, что Чимину очень нравится. Он не пристает с расспросами, а только профессионально выполняет свои обязанности. — Ах, да, — доходит до Чимина, и он дотрагивается до своих светлых прядей. — Долго я здесь нахожусь? — Всего несколько часов, Ваше Величество. Увечья, нанесенные в Шэньси, я обработал, а также дал отвар для восстановления сил. Это поможет вам быстрее почувствовать себя в тонусе и вернуть здоровье. — Спасибо, лекарь Ван, — смущается Пак и благодарит за помощь. — Как вы себя чувствуете? — лекарь склонился над Чимином, ощупывая его ноги. — Здесь не болит? — Сильно болит, я думал и вовсе без ног останусь, — Пак вспоминает взгляд Кинджана и понимает, что тот вполне мог добавить еще пятьдесят палок, если бы не подоспели военные. Алчность в глазах, желание покорять и наказывать, неимоверная злость к Чимину явно говорили о том, что староста селения не остановится. — Самое главное, что кости целы. Попробуйте встать, — Ван протягивает руку, а Пак свешивает ступни с кровати и неловко становится на пол. Он теплый, с мягким застеленным ковром, а омеге все кажется сказкой — его ноги по промерзлой твердой земле протопали так много, что Пак уже отчаялся ощутить подобный комфорт. Он с опаской встает, опираясь на руку лекаря, но несмотря на пронзающую боль делает небольшой шаг. — Отлично, — резюмирует лекарь. — Пойдемте сюда. Он подводит Чимина к новому ханбоку, терпеливо помогая ему преодолевать шаг за шагом. — Извините, а теперь я доложу Его Императорскому Величеству, что вам стало лучше. Он просил сообщить, когда вы придете в себя, — кланяется лекарь и протягивает ханбок. — Наденьте его, не годится встречать императора в такой одежде. — Спасибо, — вдогонку кричит Чимин, присаживаясь на край постели. Ван уходит к императору, а Пак готовится к разговору, завязывая пояс ханбока. Бледно-желтая ткань идеально гармонирует с его волосами, омега весь словно соткан из солнца и золотых нитей. Чимин приглаживает прическу и находит на столике свои украшения. Бережно поглаживая ёнджа с драконами, он крепит ее в волосах и глупо улыбается, потому что внутри потеплело, а сердце стало стучать немного сильнее. Через полчаса в покои постучали и Чимин сразу выпрямил спину, несмотря на боль попытался встать и натянуть улыбку, но все еще измученное и похудевшее лицо выдавало его слабость. — Ваше Величество, — приветствует его Чжао Бин, кланяясь гостю. — Доброй ночи, император Чжао. Простите, что мой визит стал таким неожиданным и принес вам столько хлопот, — поклонился Чимин, разглядывая вошедшего. Чжао Бина он помнит с трудом, точнее сказать — не помнит совсем. Несмотря на дружеские отношения между Пакче и Цинь, омега в силу своего возраста мало уделял внимания политике, а все приезжие во дворце — будь то послы или сами правители соседних государств, оставались безликими. Он быстро забывал их, потому что все внимание было приковано только к одной персоне, которую он ждал и хотел видеть больше всего — к королю Мину. Юнги был для него всем, это самый желанный правитель для Чимина, чью макушку он всегда высматривал в потоке приехавших на праздник гостей. Зато об императоре Цинь и его молодом сыне-альфе, что теперь правит страной вместо умершего отца, у Пака воспоминаний не осталось. Чжао Бин высок и невероятно красив. Чимин не может не отметить, что альфа хорошо сложен, у него высокий лоб, шикарные темные, как смоль, волосы, уложенные в безупречную прическу, из которой не выбивался ни один волосок. Подобранные у висков, волосы заплетены в высокий хвост, а сверху украшены дорогой заколкой из золота с камнями. Свет луны, падающий из окна, освещает волевую линию скул, прямой нос, идеальную линию бровей, словно во дворце весь штат придворных евнухов ежедневно трудится над созданием образа императора. Видно, что Чжао Бин любит себя и знает о своей красоте. Он медленно и с достоинством склонив голову, смотрит на Чимина, выгодно подчеркивая свой профиль. У омеги все сдавливает в груди, когда он осознает разницу между ним и Чонгуком. Он вспоминает, как жаркими ночами сам срывал повязку с альфы, распуская его длинные пряди по плечам. Они не такие шелковистые, как у императора Бина, но Пак больше всего любил запускать в них свои пальцы, пока Чонгук целовал его шею, вылизывал метку, ставил отметины на груди и плечах, что Чимину на утро было трудно выбрать ханбок, которым он мог скрыть следы их страстных ночей. А когда альфа в порыве возбуждения резко приподнимался, вдавливая плечи супруга в мягкую кровать, Пак отчетливо помнит, как он откидывал копну волос, прикусывая губу и входил в Чимина, вытрахивая из него всю душу, последние капли сознания, оставляя только воспоминания и немного стыда. Чонгук такой не идеальный, но такой любимый… Пак напряженно сглатывает, понимая неловкость ситуации — он просто на мгновение отключился, позволил воспоминаниям, которые тщательно старался изгнать, снова появиться в своей голове, в мыслях, оживать картинками и буквально слышаться в ушах голосом альфы — с придыханием, с хрипотцой, когда он прижимал его к себе и повторял: «Волчонок, ты мой, никому не отдам». У Чимина наворачиваются слезы, а в горле застревает комок. Император Цинь, внимательно наблюдая за омегой, осторожно интересуется: — Вы плачете из-за Кинджана? Я отдал распоряжение и староста будет наказан. Простите, что в моей стране вам пришлось встретить столь ужасное… — слово «унижение» по отношению к Чимину Бин употреблять не хочет, — невежество. — Да, спасибо, — соглашается Чимин, активно кивая. Прикрыться поступком Кинджана сейчас выгоднее, чем ворошить прошлое. — Но я ведь действительно заслужил наказания. — Вы не можете так говорить! — возмутился император. — Особа государя неприкосновенная. У нас, в Цинь, никто не посмеет нанести вред сыну Неба или обвинить его в чем-то. «Поэтому вы так и живете», думает про себя Чимин, глядя на холеного императора. В Империи Цинь власть императора считалась священной, данной небесами, но с таким подходом сам император мог злоупотреблять своим положением и совершать действия против народа. Справедливость — понятие относительное. Чимин поежился, когда вспомнил, о скольких казнях ему рассказывал Чонгук. Для него не было разницы — чиновник или нет, человек, наделенный властью или простолюдин — у Чонгука были его законы и его правила, основанные на принципах справедливости в Силле. Иногда Чимин страшился Гука — он бы и собственного брата убил, если бы тот пошел против законов страны или запятнал себя порочными поступками. Бр-р-р-р… Чимина снова передергивает от страха, но с Чжао Бином решает не спорить — он лишь гость, какое ему дело до местного управления и законов этой страны? — Я абсолютно согласен с вами, господин император, — смягчается Чимин и не доказывает обратного. — Мне самому стыдно за этот поступок и боль от угрызений совести намного сильнее, чем от пятидесяти палок, поверьте. Бин засматривается на омегу и находит его невероятно рассудительным и сдержанным. Он кается так, что его совершенно не хочется наказывать, а строгость и высокие стандарты, что омега поставил сам себе, заставляют его уважать еще больше. Королю Силлы действительно повезло с таким супругом, но… — Как вы оказались здесь? — беспокоится император. — Уже поздно и я не хочу вас отвлекать своими расспросами, но должен ли я сообщить в Силлу о вашем пребывании в Цинь? — Нет! — Чимин инстинктивно перехватывает императора за руку, хотя по правилам небесной особы касаться запрещено. — Пожалуйста, нет! Чжао Бин смотрит на маленькие пальчики, вцепившиеся в его запястья. От омеги тепло и еще пахнет лекарствами с горчинкой, но императору не хочется убирать его руки. — Простите, — Чимину неловко за свою несдержанность и он разжимает пальцы сам. — Я пришел искать у вас защиты и хотел бы отложить наш разговор до завтрашнего утра. Я невероятно устал. — Вы голодны? — улыбнулся император, поглядывая на омегу. — Как вы узнали? — засмущался Чимин. — Человек, укравший кусок мяса, явно предпочитал бы его съесть. — Значит вам все рассказали? — удивленно говорит Чимин, скорее утверждая, нежели спрашивая. — А вы ничего не скрывали и, признаюсь, подкупили меня своей искренностью. Я ненавижу ложь и ценю честность в людях, — отвечает альфа. — Мой чиновник доложил, за что вы получили наказание. — Да, мне крайне неловко, — Чимин краснеет, его щеки заливаются румянцем, а император не может наглядеться на застенчивого омегу. Он такой открытый и невинный, незапятнанный злостью и интригами, что Чжао надеется вскоре на такой же честный с ним разговор. Оттягивать его надолго нельзя, но Чимину нужно поправить здоровье и это очевидно. — Хорошо, я оставлю вас, Ваше Величество, отдыхайте, а когда вы поправитесь, мы вернемся к этому разговору, — император в последний раз окинул взглядом омегу и вышел. На следующее утро Чжао Бин не искал встречи с Чимином, хотя омега уже подготовился к визиту. Врать он не станет, ложь быстро раскроется, да и навлекать гнев Силлы на этого светлого и хорошего человека он не хочет. Придя сюда, Пак сам доставляет императору проблемы и, если он откажет ему в пристанище — это тоже его право и Чимин не сможет осуждать. За ним — тысячи жизней его людей, пусть даже и таких, как Кинджан. От воспоминаний о мерзком наказании стало не по себе и Пак посмотрел на свои ноги. Он наклонился, потер щиколотки, помассировал икры, где виднелись синяки и ссадины. Синие пятна, а в области костей — словно вдавливания — они выглядели крайне некрасиво. Чонгук любил гладить его ноги. По вечерам, после утомительной работы или посещения военного лагеря, он приходил в их покои, откидывал одеяло и не важно, спал Чимин или нет, альфа водил шершавой, вовсе не королевской рукой по его коже. От огрубевших ладоней у Чимина всегда появлялись мурашки по телу, а если он сдавался и стонал от прикосновений альфы, то уже через пару минут ножки омеги оказывались на плечах короля Силлы, а сам он втрахивал Чимина в кровать, лаская икры, бедра, прикусывая кожу у коленей, чем вызывал у Чимина еще большее исступление. Его ноги — фетиш Чонгука. Он мог зажимать его по углам дворца, просто сталкиваясь с ним в коридорах, мог целовать его всего от макушки до шеи и ниже, но всегда, всегда руки Чонгука оказывались на бедрах Чимина, ныряя ниже, между, придавливая так, что Чимин терял почву под ногами. Он стоял только благодаря тому, что крепкие руки держали его и не отпускали. Обещали не отпустить никогда. На постель капают слезы. Чимин уже не может их сдерживать. Он терпел все эти дни, убегая из Силлы, встретившись с разбойниками, будучи схваченным Кинджаном — он терпел, подкрепляемый своей злостью и ненавистью, что специально провоцировал. Чимин, как самый настоящий палач, вызывал у себя перед глазами образы беременного Тэхена, его улыбку, его округлившийся живот, чтобы сделать себе больнее, а Чонгука возненавидеть еще больше. Он, король Силлы, оказался просто красивым заменителем, а кисэн родит наследника трона, будущего короля, альфу или омегу. Чимин уверен, что Чонгуку без разницы пол ребенка — от Тэхена он посадит на трон кого угодно. Пак утирает досадные слезы и наливает из кувшина воды, чтобы попить и успокоиться. Растить в себе ненависть больше нельзя, она сжирает его, возвращает в Силлу, в те дни, когда они были счастливы. Игра на контрасте делает еще больнее. Чимин совершенно не помнит всего, что было раньше. Словно Чонгук никогда не издевался над ним, а принял как короля. Вспомни он пыточную, позорный столб в центре города, изнасилование — было бы не так сложно его ненавидеть. Но противная память как назло ничего не выдает. А специально ненавидеть Чонгука так несвойственно, не природно, не истинно. В дверь тихонько стучат и Пак быстро натягивает одеяло до шеи. — Доброе утро, Ваше Величество! Ваш завтрак, — евнух ставит несколько блюд на стол, а Чимин уже готов умереть только от одного их вида. — Все опробовано. Император приказал по вашему желанию приготовить еще. Я заберу посуду и выслушаю ваши предпочтения, Ваше Величество. Чимин только закивал, желая, чтобы евнух исчез как можно быстрее. У него просто звериный аппетит и показывать это при прислуге некрасиво. Как только дверь закрылась, омега накинулся на кусочек мяса. Точь-в-точь, как на рынке. Он был прожарен наполовину, с него стекала на тарелку кровь, смешанная с соком. Чимин вгрызся в мясо, взяв его руками, пока никто не видит его некоролевского поведения. Без разницы на все, когда ты хочешь есть и голоден настолько, что готов съесть целого быка. Пак уминает весь кусок за пару минут, после чего долго и громко облизывает пальцы, причмокивая. От сладковатой, но очень вкусной подливы они стали слипаться, и омега облизывал каждый, желая насытиться до конца. Вот же голод дает о себе знать, думает Чимин. Он сводит человека с ума, когда за кусок мяса буквально можно получить самое жесткое наказание, но ничуть не раскаяться за свой поступок, если вот так начинать утро, вкушая всякие блюда у императора Цинь. Чимин больше есть не стал, да и на следующий день особых блюд не заказывал. В ожидании разговора с императором он немного нервничал, а в середине дня к нему пришел лекарь Ван с расспросами и новыми лекарствами. — Это восстановит силы, Ваше Величество, — доктор дает небольшой бутылек, который Чимин запивает водой, потому что горечь такая противная, что лекарство хочется выплюнуть. — А это лекарство поможет в вашем положении. Ван улыбается и протягивает другой отвар. Лекарь до противного медлительный. Чимин думает, будь он на месте Линя, уже бы давно висел на виселице. Чонгук такого не терпит, он зажигается, как спичка, если что-то идет не так. Пак всегда сочувствовал придворным, а уж Линю особенно — он не последняя фигура во дворце, но и на нем часто король срывался. Хорошо, что только покричать. Омега улыбается и с удовольствием выпивает всю чашу. Весь день и вечер он проводит в покоях дворца для гостей, прекрасно высыпается, а новый день встречает в совершенно другом настроении — бодрый и готовый к новой жизни. На следующее утро Чимин надевает данный ему ханбок и выходит во внутренний двор. Его шокируют масштабы императорского дворца, но Чимин понимает, что на ногах долго стоять не может — они еще болят и плохо слушаются. По небольшому мостику омега переходит к постройкам, гуляет по небольшому саду, а потом втягивает носом влажность — запах воды он чувствует, хотя ее саму не видит. Чонгук рассказывал про свой визит в Цинь и омега попросит как-нибудь императора покатать его на лодке. — Ваше Величество! — его окликает голос императора, который широкими шагами пересекает дворцовую территорию. При дневном свете он выглядит еще красивее, нежели тогда, вечером во дворце. У него типично светлая, как у китайцев, кожа, чернющие волосы и красивые холеные руки с длинными пальцами, на которые надеты перстни. Чимин немного засматривается на них, но тут же берет себя в руки и кивает в приветствии. — Давайте отойдем от этикета, — предлагает Чжао Бин. — Я не хочу, чтобы между нами было расстояние, если вы понимаете, о чем я. — Конечно, император Бин, — отвечает Чимин без произнесения полного титула и получает в ответ теплую улыбку. — Так уже лучше. Итак, ваше появление здесь для меня полная неожиданность. — Для меня тоже, — бурчит Чимин. — И вы же знаете, что это может осложнить мои отношения с Силлой? Я не так давно стал императором, поэтому не хочу в первые годы своего правления втягивать народ в войну, тем более с таким противником, как королевство Силла. — Я не уверен, что будет война, — грустно вздыхает Чимин и понимает, что Чжао Бин за омегу не развернет войну. А Чонгук бы стер с лица земли всех, кто посягнет на его омегу. — Я расскажу вам, император, почему прошу у вас защиты и убежища. Моя история не такая длинная, поэтому я начну с начала. Жизнь в Силле для меня с первого дня пребывания была непростой… Чимин умолкает, пытаясь вспомнить те самые первые дни, но память словно отшибло, поэтому он продолжает дальше. — Я многое пережил, но последние события совершенно не могут оставить все так, как есть. После того, как король Силлы получил желаемое, а именно — стал полным владельцем моих земель в Пакче и отправил туда своего брата, я перестал ему быть нужен… Чимин снова замолкает. Нужен «как омега», «как супруг» произносить так унизительно, словно он — второй сорт. Даже после кисэн. — Нужен как король, — выдыхает Пак. — Мною воспользовались, но даже не это самое главное. Нарушена традиция передачи престола — кисэн носит ребенка короля. Чжао Бин морщит брови и потирает лоб. На красивом лице появилась обеспокоенность, которая не ускользнула от Пака. — Не беспокойтесь, в этом отношении можете совершенно не переживать, со мной все в порядке и я не ношу наследника, поэтому и королю я не интересен. За меня не будет войны — все, что хотел Чонгук, он получил. Земли, статус, могущество — я послужил ему, как только мог, — Чимин подергивает плечами с совершенно диким разочарованием в глазах. Бин никогда не видел столько отчаяния и боли одновременно. Чимин словно корил себя за то, что произошло, он брал на себя несуществующую вину, назначая себя причиной всех бед. — Вы уверены, Ваше Величество? — ненавязчиво спрашивает император, а Пак только машет рукой. — Точно так же, как вы видите это солнце. Действительно, несмотря на холодное время года, сегодня солнце озаряло внутренний двор, но Чжао Бин готов был поспорить, что весь свет исходил именно от Чимина. Он такой позитивный, светлый и жизнерадостный, что хотелось закрыть глаза и зажмуриться от лучей, что пускал Чимин. Император Цинь улыбнулся и спросил: — Так что же вы хотите? — Временного пристанища, император Бин, — Чимин мысленно просит небеса, чтобы тот согласился. — Пока я не могу вернуться в Пакче, мой отец прячется в Корё, но я надеюсь, что ситуация изменится и он вернет наши земли обратно. Я знаю своего отца, возможно, он не самый лучший муж и родитель, но он хороший государь. Чимин замолкает, вспоминая, что говорил Минсон. Да, не все провинции жили хорошо, но Пакче было независимым королевством и омега уверен, что отец вернет его в свое управление. — В отношении Корё сложнее, но я надеюсь, что несмотря на все наши разногласия с королем Мином, он поможет моему отцу. Чимин заканчивает речь и с надеждой смотрит на китайца. Бин ничего не говорит, только все также улыбается. Омега со своим ростом ему чуть ниже плеча, поэтому Пак смешно задирает нос, чтобы держать зрительный контакт. — Я должен подумать, — отвечает император. — Да и вам тоже нужно время определиться со своим решением. — Я совершенно точно не хочу ничего менять, — упрямо говорит Чимин. — Обстоятельства могут быть сильнее нас. — Но мы должны быть сильнее обстоятельств. Иначе грош цена той жизни, если моей страной будет руководить постельная шлюха. Простите, император Бин, — Чимин понимает, что допустил высказывание, недостойное короля. — Вы думаете, он не найдет вас, если станет искать? — спрашивает император. — Я думаю, что даже в этом случае мне найдется, что ему сказать, Ваше Императорское Величество, — Чимин совсем осмелел и на словах он настоящий герой. — Даже если я встречусь с Чонгуком, это ничего не изменит. Бин отрицательно качает головой, но Чимин не думает, что ему откажут. В голосе императора не прозвучало агрессивных нот, а сам омега не сделал ничего такого, что могло бы испортить о нем мнение. — И все же мы отложим наш разговор до месяца тростника, — отвечает Бин. — Вы можете погулять по саду, Ваше Величество, все что вы здесь видите в вашей доступности. Только прошу вас… — Не выходить за границы дворца? — подсказывает Чимин. — Не бойтесь, я не убегу, — улыбается омега. Бин смотрит вслед уходящему Чимину, который бродит по дорожкам. Он не пропускает ни одного цветка, диковиннее которых не видел, поэтому часто останавливается и рассматривает их. Со стороны даже может показаться, что у него все хорошо, кроме разбитого сердца.