Illecebra. Соблазн

      — Волчонок! Я вернулся!       Чонгук не останавливает лошадей даже при въезде в Силлу, поэтому испугавшиеся хвараны еле успевают открыть дворцовые ворота, в которые врываются всадники. За ними стоит такой клуб пыли, что уже пятая и шестая шеренги просто не видны — лошадь Чонгука на сумасшедшей скорости тормозит, а скрежет от копыт по мраморному дворцовому покрытию такой громкий, даже мертвого разбудит.       Да где же он? Гук ждет, пока лошадь перестанет под ним крутиться, натягивает поводья и успокаивает животное. Погладив верного спутника, король Чон спрыгивает и уже видит подбегающего конюха. Тот ловко ловит поводья и радостно улыбается. Его господин вернулся в хорошем настроении, значит он смог выиграть битву и защитить королевство. Вслед за Чонгуком спешивается и Намджун.       — Почему меня никто не встречает? — на всю площадь громко раздается голос короля, эхо которого возвращается от каменных стен. Полная тишина. Он такую же помнит в прошлый раз, когда Чимин сбежал в город. О, небеса, что на этот раз натворил неугомонный омега?       — Странно, где Джин? — оглядывается Ким по сторонам. Он вытирает дорожную пыль с лица и громко чихает, прикрываясь ханбоком. Они спешили сюда, как только могли, едва лошади не пали, но королю Силлы было плевать — его душа разрывалась на чужбине и хотела домой.       Чонгук окидывает напряженным взглядом генерала Кима и морщит нос. Ему все это не нравится, поэтому он бросается со всех ног во дворец в свои покои. Воины, охраняющие уже восемь рассветов пустующую комнату, склонили головы перед королем. Несмотря на то, что внутри никого нет, они должным образом несли службу. Чонгук распахивает двери, створки которых чуть не отлетели от чрезмерного применения силы, и вбегает в помещение.       — Волчонок?!       Вокруг зловещая тишина и холод. Такое впечатление, что здесь и вовсе никто не жил, только евнухи заходили ежедневно и со скорбными лицами меняли свечи, чтобы хоть как-то поддерживать ощущение мнимого тепла. Чонгука не проведешь — здесь есть тепло от парафина, но нет тепла от его омеги. Он с тревогой втягивает воздух, в котором почти не осталось запаха персика. Гук на уставших, задеревенелых от седла ногах подходит к кровати, возле которой запах едва держится. Государь молча присаживается и не может понять, где его истинный. Заторможенно король обводит взглядом простыни, подушку, а сверху на ней он видит корону.       Альфа медленно обходит кровать, придерживаясь рукой за столб балдахина, и упрямо смотрит на корону. У края постели, едва заметно, белеет лист с идеальным почерком Чимина. Дрожащими руками Чонгук берет записку и читает ее. «Моя любовь и доверие превратились в твое предательство. Когда я только начал жить, ты нашел способ меня уничтожить. Я вырву с корнем эту любовь, а ее плоды никогда не вырастут во мне. Искренне надеюсь, что ты вернешься живым и невредимым, чтобы получить боль от этих слов, какую я получил от тебя. Прощай и не ищи меня никогда»       Гук разжимает пальцы и клочок опускается на черные простыни. Сбежал. Предательство? Не искать? Он мотает головой, словно в наваждении, и снова смотрит на записку. Все верно. В мгновение ока с прикроватного столика летят пузырьки с благовониями, что всегда любил расставлять Чимин. Корона, попав в руки к Чонгуку, с силой ударяется о каменную стену, после чего звучно падает на пол, а следом слышно, как драгоценные камни по одному рассыпаются, не выдержав удара. Чонгуку кажется, что сейчас он слышит звуки своего разбитого сердца — оно точно такими же одинокими завываниями сдавливает в груди, лишая его возможности дышать. Боль, пронзающая все его тело, не дает адекватно мыслить, она отключает сознание, выпуская на свободу раненого зверя. Погром в покоях продолжается, сопровождаемый нечеловеческим рыком Чонгука, а стражники по ту сторону вжались в стену, моля, чтобы гнев короля их миновал.       В комнату тут же вбегает Намджун, который после рассказанного Джином запер супруга в доме, пока ситуация не решится.       — Чонгук! Перестань!       — Где он? Где распорядитель дома кисэн? — Чонгук, ослепленный ненавистью, требует привести сюда Джина.       — Он ни в чем не виноват! — генерал Ким пытается осадить ошалевшего альфу, но его ярость только распаляется от попыток остановить эту бесноватую пляску. На пол Чонгук скидывает подсвечники, да так, что за считанные секунды шторы загораются и Ким бросается затаптывать пламя сапогами. Удушающий дым противно проникает в легкие, слезит глаза, а огонь никак не хочет униматься. Чонгук смотрит на попытки Намджуна потушить огонь, словно сумасшедший — в глазах поблескивают языки пламени, пробуждая дракона.       — Ты хочешь спалить здесь все? — орет на него Джун, яростно втаптывая в пол сдернутую занавеску. — Мальчишка! Опомнись!       — Уйди, Намджун! Я не отвечаю за себя! Почему он дал ему уйти? Почему? — Чон готов выть от того, что омеги здесь нет. Страх за Чимина обуял его в прошлый раз, но сейчас, когда Пак чем-то обижен, отыскать его будет не так-то просто.       — Убей меня! — Джун протягивает ему меч и становится перед королем на колено. — Только не трогай Сокджина!       В порыве гнева Чонгук выхватывает меч из ножен, но спустя секунду откидывает оружие на каменный пол. Звон металла ничуть не приводит его в чувство, а генерал все еще стоит на коленях, принимая свою кару. Он лихорадочно соображает, сколько прошло времени и что делать дальше. Пока Чонгук не усмирит своего внутреннего зверя, все без толку — нормально воспринимать и думать он не может.       Гук, словно на мгновение выныривая из агонии, кричит на Намджуна:       — Вон отсюда! Пошел вон отсюда!       Ким тяжело поднимается, еще не отдохнув с дороги, и молча уходит, ощущая на спине прожигающий взгляд короля. Все мышцы затекли, но покой ему только снится — нужно думать, где искать Чимина и вообще разобраться, что случилось. От Джина пользы тоже нет — как только он вошел и увидел супруга, тот расплакался, выпалил все, что у него накопилось, а теперь сидит и икает от рыданий, запертый в доме. Шепнув стражникам, чтобы они следили за государем и в случае чего доложили генералу, Джун покинул Кёнбоккун.       Вечером, когда он вышел на дворцовую площадь, чтобы попытаться поговорить с королем, застал еще более удручающую картину, без боли на которую не взглянешь. Чонгук сидел на ступеньках дворца, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. От него за несколько шагов несло спиртным и Намджун понял, что он заливал горе рисовым вином. Покачав головой, Ким обернулся в сторону и ужаснулся — на западных воротах были повешены четверо стражников, выпустивших короля из дворца. Генерал видел много смертей, отважных и глупых, но эти — самые нелепые.       — Тебе стало легче? — генерал присаживается рядом на холодные ступеньки и смотрит на трупы воинов. Охранники, несущие дозор сейчас, отворачиваются, чтобы не видеть тела своих товарищей. Когда король ворвался в казарму и стал допытывать, кто выпустил Чимина, четверо дозорных признались сразу, иначе бы полегли все полсотни хваранов, обеспечивающих охрану дворца.       — Скажи спасибо, что пятого не вздернул! — Гук недвусмысленно говорит о Джине, чем задевает друга еще больше.       — Хочу напомнить, что Ким Сокджин — распорядитель в доме кисэн, а не личный стражник Его Величества, — рычит на короля военный министр, которого такие намеки уже достали. — А если ты не можешь воспитать своего супруга, то пеняй на себя. Подумай, почему Чимин сбежал.       Чонгук молча вытаскивает записку и передает генералу. Он пил весь день, но к вечеру уже не оставалось сил, чтобы залить воспоминания вином. Они все равно, сколько бы он не наполнял стакан, вставали перед глазами так явно, словно ничего и не произошло. Вот Чимин выходит его встречать, вот он бродит по саду, Гук отчетливо видел его с Линем и даже Джином, а вот он сидит на постели, закинув ногу на ногу, а Чонгук становится перед ним на колени, снимает сапожки и целует, целует, целует… Чтобы развеять грустные воспоминания, он отвлекся на казнь, а сейчас сидит и смотрит на ворота, где мерно покачиваются от усиливающегося ветра тела хваранов. Просто какое-то наваждение!       Намджун читает не один раз. За один раз всего не понять, его только накрывает той же самой горечью обиды, что и омегу — она сквозит в каждом иероглифе письма. Старательно выведенные линии говорят о самообладании — Пак и здесь умеет уходить красиво. Безупречный король для страны, которую Намджун любит больше всего. Силлу и Джина — за них он голову отдаст, поэтому и пошел в армию, поэтому и полюбил того, кто верен ему и ждет. Безупречный король сломался. Все, на что надеялся Ким, пошло прахом от одного опрометчивого шага Чонгука. Сейчас на него зла не хватает — так генерал проникся письмом, что сам бы задушил его за то, что тот сделал больно Чимину. Прочитав повторно, Ким ерошит волосы, раскидывая серые пряди по плечам. Он сдергивает повязку, что стала сдавливать больные виски, и откидывает голову назад, глядя в небо.       — Ты очень сильно его обидел, — резюмирует Ким.       — Он предал меня! — в Чонгуке говорит досада и вино. — Как он мог уехать, оставить королевство, бросить меня!       — Но ты любишь его и не можешь это не признать! — кричит на него Намджун.       — Люблю? — Чонгук смотрит на генерала пустыми глазами. — Я пытался заменить его всем — наложниками, битвами, золотом. В моем собственном замке мне нет покоя, пока он рядом, а когда он далеко — то и жизни нет. Я словно в лабиринте блуждаю и не могу выпутаться из него. Джун, он околдовал меня, это не любовь, это одержимость. Словно время остановилось вместе с ним, понимаешь? Я даже сейчас слышу его смех и вижу его перед собой! — кричит Чонгук и закрывает лицо ладонями. — Это любовь по-твоему? Да не нужна мне такая любовь! Это сумасшествие! Я не люблю его, Джун — так не любят, так только умирают, но я лучше отправлюсь на небеса, чем потеряю его.       — «Моя любовь и доверие превратились в твое предательство» — здесь речь идет о тебе, а не о нем. Чонгук, ты должен его найти, — Ким старается держать ровный тон, но ему хочется именно сейчас наорать и пусть даже понести за это наказание, только привести короля в чувство.       — Я думаю об этом, — остыв, бурчит Чон. — Казарменный уже собирает отряд и ночью выступим в поход. Через пару часов буду в городе, может быть там что-то узнаю. Ты остаешься в Кёнбоккун.       — Тебе нужно отдохнуть. Победа над Мунке далась нам нелегко, — возражает Намджун. — Прошло восемь дней, ты все равно не сможешь пойти так быстро по его следам, чтобы догнать. Надо думать, куда он мог податься.       — Городок, Корё, — при слове «Корё» Чонгук недовольно морщится. — Да куда угодно. Он же такой упрямый!        — Не думаю, что он вернется к Юнги и Тэджону, надо искать и в других местах.       — Я обыщу все окрестности, я заставлю солнце сесть в другой стороне света, только бы достать волчонка хоть из-под земли, — рычит альфа.       — Конечно, он король Силлы и должен править этой страной, Чонгук. Только Чимин способен сдерживать тебя, а там и наследники появятся, — подбадривает того Намджун и хлопает по плечу. — Только не горячись так больше.       Генерал кивает на повешенных, а Чонгук дает знак снять тела и похоронить.       — Кстати о наследниках — надо зайти к Тэхену, узнать как он, — Чонгук упирается в колени и легко пружинит, словно в теле нет той усталости, что осталась после похода.       Намджун, как кипятком ошпаренный, поднимается за ним:       — Зови Тэхена! Чонгук, все сходится!       — ?       — Тебе получалось держать омег все эти месяцы в отдалении друг от друга. Ты не думаешь, что причиной побега Чимина мог стать Тэхен? Зови его скорее.       Вернувшись в тронный зал, государь посылает за Тэхеном, потирая виски. После вина начинает побаливать голова. Наложник, накинув только теплый плащ на нижнее платье, заходит в тронный зал и картинно пытается встать перед королем на колени. Обхватывая низ живота, он показывает уже оформившуюся округлость, на которую Намджун смотрит, не отрывая глаз. Он столько лет мечтал увидеть такого счастливого и беременного Джина, что внутри взрывается волна досады и горечи. Чонгук поднимает руку вверх, чтобы кисэн не опускался перед ним.       — Тэхен, — начинает король. — Ты виделся с Его Величеством в мое отсутствие?       — Да, господин, — наложник молча наклоняет голову и он — сама невинность. — Его Величество встретил меня на дворцовой площади, и мы поговорили.       — Когда это было? — не выдерживает лишних пауз Намджун. — В какой день, ты можешь вспомнить?       — Я точно знаю в какой день — в день исчезновения, — Тэхен решает сделать тактический шаг на опережение. Если он станет скрывать — его обвинят в исчезновении Чимина, к тому же — признание во встрече развяжет ему руки касаемо Линя. Теперь лекарь не будет его шантажировать тем, что знает.       — Я направлялся в свои покои, когда встретил Его Величество, — продолжает Тэ. — Он заметил, что я…       Тэхен картинно запинается на таком интимном моменте, но все же еще больше оглаживает руками свои живот, выставляя его на показ.       — Что я жду ребенка, но я тут же уверил его, что принц Хосок заберет меня, как вы и обещали, Ваше Величество. Король был очень учтив, он пожелал мне здоровья и сказал, что мы с принцем Хосоком обязательно будем вместе, как только на границах станет безопаснее. После этого я вернулся в покои, а Его Величество пошел по своим делам. Вот и все, что я могу сказать.       Тэхен наклоняет голову и еле сдерживает улыбку. Доказать содержание разговора не сможет никто, а потом, если Чимина найдут, ревнивому омеге могут и не поверить. В любом случае задача Тэхена — выносить и родить наследника, ведь в этом случае его особа становится неприкосновенной.       Намджун, глядя на кисэн, не верит ни одному его слову. Чонгук, ослепленный потерей Чимина, искоса поглядывает на живот и думает о том, что он тоже мог дать эту маленькую жизнь. Еще не родившийся малыш вызывает в нем трепетные чувства, а кисэн — какую-то нежность и благодарность. Это не любовь и не страсть, как к Чимину, но все же теплые чувства не могут не появиться при виде беременного. В такое тяжелое время, когда в Силле большие перемены: под контролем новые земли, на границе опасность, реформы внутри страны, в жизни есть еще место истинному чуду — зарождению новой жизни.       — Спасибо, Тэхен, ты можешь идти отдыхать, — Чонгук благодарит кисэн и наблюдает за его красивым силуэтом.       — Ваша милость безгранична, Ваше Величество! — наложник кланяется и с гордо поднятой головой уходит из тронного зала.       — Ты ему веришь? — взрывается Намджун, как только за Тэхеном захлопывается дверь.       — Не должен? Если Чимин струсил перед кисэн, то это его проблемы, — со злостью вырывается у Чонгука.       — Ты опять становишься на свой тупиковый путь, Чонгук! Вместо того, чтобы быть со своим омегой, ты в брачную ночь трахал другого — Чимин тебя простил, ты не распустил гарем — он тоже смирился с этим! — Ким кричит так, что его слышат слуги.       — Я сказал подумаю! — рявкает Чонгук.       — Так подумай! Подумай о том, что ты стал значить для него! Ты говоришь о предательстве, а теперь почувствуй состояние своего омеги, когда он увидел беременного наложника. Ты уверен в том, что Тэхен ничего ему не сказал?       — Генерал Ким!       — Ваше Величество!       Их перепалку нарушает стук в дверь и в тронный зал заходит начальник казармы.       — Простите за беспокойство, Ваше Величество! Отряд собран и готов выступить сейчас же, — он кланяется и становится на одно колено.       Намджун единственный в Силле, кто может этого не делать.       — Безопасной дороги и удачи в поисках, государь! — Джун кивает и выходит, громко хлопая дверью и оставляя Чонгука отдавать последние распоряжения казарменному.

***

      Чонгук возвращается через шестнадцать рассветов. Намджун, коривший себя за то, что не настоял поехать с ним, сильно переживал и только Джин успокаивал его, что все образуется. Они как раз стояли на ступеньках перед дворцом, когда ворота в Кёнбоккун открылись и въехал отряд. Потрепанные, дико уставшие, а сам король будто постарел на десяток лет.       — Ну что? — Джун делает шаг вперед, но прячет Джина за спиной. — Есть известия?       По суровым лицам воинов он понял, что результата нет.       — Я не держу гнев на него, — устало говорит Чонгук, спрыгивая с лошади, а Джин тем временем испуганно выглядывает из-за спины мужа. — Ничего не нашли и никто не видел его. Я продолжу искать, нужно только сменить воинов.       На дворец опускается снег, кружась мелкими снежинками, которые садились на плечи хваранам. Люди устали, они провели в походе много времени, но самое главное — не достигли цели. Намджун знает, как это удручает. Любой конечный результат был бы лучше, нежели полная неизвестность. С другой стороны, неизвестность подпитывает надежду, а пока есть надежда — король Чон будет рыть землю, лишь бы найти волчонка.       — Не спеши, Чонгук, если ты не нашел тела, значит Чимин жив, а это самое главное. Не забывай о государственных делах, за смерть Мунке монголы будут мстить…       — Они из западных степей вернутся не раньше, чем через полгода, а я не могу столько ждать. Через неделю соберу новый отряд, — Чонгук кивает воинам, что стоят за спиной у государя. Они могут идти мыться и отдыхать в казармы, получив щедрый ужин и денежное вознаграждение.       Намджун смотрит в спины удаляющихся солдат и кивает королю:       — Пока Вас не было, Ваше Величество, поступили кое-какие письма из соседних королевств. Я собрал бумаги в тронном зале, не хотите взглянуть?       — Нет, Ким, если ничего срочного, то завтра. Я просто валюсь с ног, — король попрощался и пошел в свои покои, минуя главный тронный зал. Поникшие плечи и медленная походка, словно он волочит ноги, а не идет, удручают Намджуна. Где же запропастился этот омега?       Уже ранним утром Чонгук на ногах. Вызвав к себе министра внутренних дел, министра внешнего ведомства и генерала Кима, он разбирался с делами.       — Приезжали из провинций, реформы идут хорошо. Доклады я оставил на том столике, — Намджун кивает на несколько свитков и Чонгук машинально кивает. — Ты меня слушаешь?       — А?       — Чонгук! Соберись, тебе нужно решить государственные дела, а ты все думаешь о походе.       — А я все думаю о походе, — король отбрасывает очередной свиток на пол, а министр только вопросительно поднимает глаза.       — Ваше Величество! Так нельзя! Это невежливо со стороны Силлы! — министр внешнего ведомства поднимает сверток с печатями и настойчиво просит обратить королевское внимание на документ. — Вы можете испортить отношения с вашими соседями.       — О, небеса! Я не хочу корчить рожи в Цинь! Мне хватило одного визита к этому холеному императору, что тяжелее палочек для еды ничего в руки не брал, — фыркает Чон. — Вот уж сосед, так сосед — толку от него никакого: ни в союзники взять, ни земли отвоевать. Одна разруха и голод.       — Я узнаю Вас, Ваше Величество, — посмеивается Ким. — Вы начали мыслить по-государственному.       — И все-таки я настаиваю…— снова встревает чиновник.       — Поддерживаю, — скрипучим голосом вторит ему министр внутренних дел.       — Да чтоб вас! — злится Чонгук. — Давайте сюда.       Чонгук, только увидев слово «Цинь», тут же отбросил сверток, но под пристальным взглядом трех министров он перечитывает написанное. Празднование двухсотлетия правления династии Бин. Император Чжао присылает приглашение в знак многолетних теплых отношений между странами.       Чонгук готов взвыть. Сидеть на таких пустых праздниках для него равносильно смерти. В Цинь он был, все там видел, с императором познакомился и больше не хочется. Тратить там драгоценное время вместо того, чтобы заняться поисками омеги — это непозволительная роскошь. Чонгук кусает губы и смотрит на всех троих. Министры стоят молча, но держат на нем сосредоточенный взгляд в ожидании положительного ответа, а Намджун просто говорит:       — Нам могут понадобиться союзники в борьбе с монголами, поэтому слишком расточительно терять такие связи.       — От него проку нет. Я лучше найму за золото японских якудза, — отвечает Чонгук и уж точно не надеется на армию Цинь.       — Все равно, Чонгук, ты должен поехать. Туда и обратно пять-семь дней вместе с дорогой. Возьми отряд и заодно прочешете восточные степи.       — Нечего там делать, — машет рукой король. — Одни разбойники из наемников Ёнгвана. Представь, один даже пытался мне доказать, что это ёнджа Чимина.       Гук вытаскивает из кармана плаща золотую заколку и протягивает ее Джуну. Ким вертит вещицу и осматривает украшение на солнце — похоже и вправду золото.       — Почему ты не поверил? — пожимает плечами Намджун.       — Ты представляешь, что его отпустили? Никто не попросил за него выкуп? Никто не захотел оставить себе красивого омегу? Генерал Ким, если бы король Силлы попался разбойникам, я бы уже лишился половины королевства и своих запасов золота. Я отдам все, только бы его найти…       — А что говорит разбойник еще? — не отстает Намджун, ощущая слабую, призрачную, но все же ниточку к разгадке.        — Уже ничего, — хмыкает король. — Я отправил его с дружками на небеса, чтобы он своим поганым языком не болтал о короле Силлы.       Ким ничего не отвечает, только покачивает головой.       — Можно? — кивает он на ёнджа.       — Забирай! — король пренебрежительно машет рукой.       На совещании с министрами было решено все-таки собрать небольшой отряд и поехать в Цинь. Скрипя зубами, Чонгук отдал приказ готовить людей и собрать подарки для ныне правящего императора Чжао Бина. Выезд в империю намечался в месяц тростника, на двенадцатый лунный день.       Намджун, спешивший домой, находит Джина за готовкой ужина и сразу же показывает ему ёнджа. Разговор с Чонгуком не отпускает его мозг, он просто чувствует неладное.       — Это его?       Джин берет заколку в руки и тут же узнает.       — Да! Что случилось? Что вы нашли? Намджун, не томи!       — Ничего мы не узнали, — со злостью бросает генерал Ким.       — Эту заколку подарил ему король…       — Он забыл об этом, представляешь? Не узнал свой подарок да еще и убил разбойника, у которого нашел ёнджа. Мы теряем все зацепки, Джин…       Намджун с грохотом отодвинул стул, отбросил в угол меч, сел, сгорбившись, и удрученно закрыл лицо ладонями.

***

      Император Чжао снова выходит в сад, где его и находит старший евнух. Правитель отсюда лучше всего видит Чимина, гуляющего по берегу канала. Он собирает поздние цветы, стоящие до первых морозов, что-то поет себе под нос, протягивает букет к небу, но, затянутая тучами, грязноватая синева не согревает цветы солнечными лучами. Чимин, глядя на букет, все равно улыбается ему, а императору кажется, что самое горячее, словно летнее, солнце выкатилось из-за горизонта и просияло на всю Цинь.       — Вы стали засматриваться на этого омегу, — замечает Личон.       — А как можно на него не смотреть? — улыбается император, не отрывая взгляда от Чимина. — Посмотри, какой он неземной. Его душа прозрачнее самого белого нефрита. Он умеет играть на цине, искусен в шахматах, каллиграфически пишет и очень образован. Он декламирует Конфуция в оригинале во время наших прогулок по вечерам. А ты слышал, как он читает стихи? А вышивает? Он пишет отличные картины. Я сочувствую ему, но тяжелая жизнь в Силле не сломала его — он полон сил и энергии, расцветает здесь не по дням, а по часам.       — На благодатной почве все цветы цветут, — намекает ему старой пословицей евнух.       — Ты хочешь сказать, это я на него так влияю? — смеется Чжао Бин.       — А почему бы и нет?       — Потому что, — грустно говорит правитель Цинь. — Он расцветает от любви, что живет в нем.       — Разве он не сбежал от супруга-деспота? — удивился евнух.       — Ай, Личон, сплетни так быстро распространяются. Конечно нет, это вранье. Он обижен, но король Силлы не деспот.       — Тогда почему же? — недоумевает придворный служащий.       — Любовь, ревность, страх, ненависть — это то, что порой делает нас слабыми. На него слишком много навалилось всего.       — Но вы бы хотели, чтобы он остался здесь? — осторожно подсказывает евнух.       — Не знаю, Личон, не знаю, но с каждым днем я все больше и больше привязываюсь к нему. Мне кажется, что так должно быть всегда — я буду смотреть, как он бродит по дворцу, пьет вечерний чай, играет с котенком, собирает цветы. Я не хочу привыкать к нему, ведь потери переносить так больно. Но и сердце обмануть тоже не могу.       — Возможно, у него тоже появятся чувства к вам.       — Это невозможно, Личон.       — Хорошо, я не буду больше вас расстраивать, император Бин, позвольте идти.       — Конечно. Собери министров, нужно отдать распоряжения, чтобы готовились к празднованию правления династии.       — Да, Ваше Императорское Величество.       Евнух уходит, а император спускается по ступенькам вниз, чтобы встретиться с Чимином внизу.       — Хотите покататься в джонке?       — Ой! — вскрикивает Чимин, не надеясь встретить императора. — Вы меня напугали.       — Не стоит бояться, Ваше Величество. Я хочу прокатить вас возле дворца на лодке, но джонки стоят там, — он показывает рукой вдаль. — Пойдемте?       — Спасибо Вам, — смущается Чимин. — Я так давно мечтал покататься.       — Что же вы не попросили меня?       — Вы и так много сделали для меня, господин Бин, — отвечает Чимин, и они подходят к выступу, ведущему в воду. Прислуга, сидящая в лодке, подогнала джонку четко к краю, и Бин первым ступил вниз.       — Не бойтесь, просто будьте аккуратнее, — император протягивает руку, и маленькая ладошка Чимина умещается в его руке. — Давайте же, садитесь.       Чимин неторопливо ступает вниз и озирается вокруг.       — Какая красота! — восхищенно произносит он.       — Да, многие правители, приезжающие ко мне в гости, отмечают это изобретение китайских мастеров. Ширина рва — пятьдесят два метра. Атаковать такой дворец можно только по одной дороге, но она охраняется, а здесь же нападающим будут мешать рвы с водой. Вокруг дворца стоит десятиметровая стена, а ее протяженность — более трех тысяч метров.       — У нас такого нет, — вырывается ненароком у Чимина, пока он зачарованно разглядывает спокойную водную гладь, и джонка отчаливает.        — У нас? — уточняет Бин.       — В Силле, — на автомате отвечает омега. — Ой!       Чимин понимает, что все его мысли в голове только о Силле. Он все сравнивает с этой страной и даже сейчас вспоминает земли Чонгука.       — Вы так привязаны к Силле…       — Я не буду кривить душой, император. В Силле прошли мои самые лучшие дни.       — Даже так?       — Вы удивлены? Я тоже. Попав туда, я всей душой ненавидел эту страну. Люди мне казались одержимыми глупыми фанатиками, способными умереть за своего короля. Его часто не бывало во дворце, он ходил в походы, что-то завоевывал или отбивал врагов, проводил реформы, жестоко наказывал и казнил всех, кто жил не по его законам. Я так сильно ненавидел Чонгука, — голос у Чимина срывается чуть ли не до плача. — Даже придворные мне казались фальшивыми и неискренними. Я чувствовал себя чужим, не в своей тарелке. На меня смотрели, как на диковинного зверя, что привезли в подарок королю. Хотя он сам забрал, не спрашивал…       Чимин теребит край ханбока, пытаясь унять дрожь в руках. Почему-то сейчас он стал таким плаксивым, ему захотелось найти поддержку, найти человека, который бы понял его чувства.       — Моя жизнь не была однообразной — вечно случалось что-то плохое. Но люди в Силле стали для меня невероятной поддержкой — Джин, Линь, министры, кисэн, генерал Ким, принц Хосок. Да, даже принц Хосок, что сейчас правит в Пакче, тоже был добр ко мне.       — Но не король Чон, правильно? — спрашивает Бин, пытаясь понять омегу.       — Нет, Вы не правы, — сквозь слезы улыбается Пак, а в горле стоит комок. Рассказывать дальше очень тяжело, словно он обнажает себя и сдирает кожу вместе с мясом, до костей. — Он просто другой.       В голосе у Чимина появляется та мягкость, которой раньше никогда не было. Потому что о Чонгуке они так не говорили.       — Он стал для меня всем. Он стал моим палачом и моим спасителем. Я и смертью, и жизнью обязан только ему. Так странно, да? Вам кажется это диким? Неправильным? Мне тоже раньше так думалось, и я бежал от него как только мог. Но это все было напрасно, — Чимин вытирает слезы и вздыхает. — Я все равно нахожу его, а он меня. Я боюсь, что и сейчас могу навлечь на Вас и вашу страну опасность.       — Могу я вас попросить о чем-то? — император переводит разговор на другую тему, чтобы Чимин не ворошил незажившие раны.       — Да, конечно.       — В следующем месяце будет празднование двухсотлетия правления династии Бин. Могли бы вы выполнить роль моей омеги?       Чимин удивленно вскинул взгляд.       — Это не то, о чем вы думаете. И Вас это ни к чему не обязывает. Это всего лишь ритуал при встрече гостей. Это наша давняя традиция, омега рядом с императором вовсе не обязательно его истинный или супруг, но я не хочу, чтобы это делала гаремная кисэн.       — А если? — Чимин только думает о том, что увидит Чонгука, и ему уже становится страшно. Хотя, он обещал быть смелым самому себе, поэтому Пак набирает воздуха в легкие и громко выпаливает. — Да! Я согласен. Но и у меня к вам есть просьба, правда она немного странная.       — Вы можете со мной поделиться чем угодно, Ваше Величество.       — Я слышал от Линя, что в империи Цинь есть такие люди, которые умеют менять цвет волос. Это правда?       — Я не знаю, право, но надо спросить у Личона или Вана. А зачем Вам это?       — Я хочу изменить цвет своих волос. Вы узнали меня по нему, ведь так? Мне тяжело скрываться с ними. К тому же я хочу оставить свою прошлую жизнь и начать новую, с чистого листа. Там, в Силле, король Чон часто мешал мне, пока я делал прическу, ему безумно нравились мои волосы и их цвет. Я не хочу тянуть в новую жизнь прошлые воспоминания, понимаете? Я стану таким, как все — в Силле, в Пакче, в Цинь люди имеют темные волосы, а я один такой.       — Хорошо, я пришлю к вам человека, если узнаю.       — Спасибо, Ваше Императорское Величество.       На джонке они подъехали к месту, откуда садились, и Чимин снова с помощью императора вышел на помост.       — Благодарю Вас, император Бин, мне так понравилась прогулка, — застенчиво говорит Чимин, немного краснея.       — Но мне кажется, она принесла вам только боль, — заметил Чжао.       — Это не поездка, а воспоминания. Они всегда со мной, и от них никуда не деться. Это моя карма, мое наказание небес. Как только я прикрываю глаза, я снова вижу Силлу. Поначалу я не спал из-за этого, но сейчас понял, что это самые сладкие сны. Они меня уже не мучают, а только возвращают в то время, когда я был счастлив.       — Спасибо, что были откровенны со мной, Ваше Величество.       — Я не смогу вам отплатить ложью, вы дали мне убежище и столько сделали…       — Пустяки, — обрывает Чимина император. — Пойдемте пообедаем, вы, наверное, проголодались?       — Безумно! Я безумно хочу есть!

***

      Чимин уже который день гуляет по саду, но с каждым днем ему все тяжелее заставлять себя вставать с постели. Он чувствует себя хорошо, но все больше хочется отдохнуть, прикрыть глаза и подремать, а зверский аппетит не дает ему даже выспаться. Иногда Пак просыпается по ночам с мыслью о куриной ножке, буквально захлебываясь слюной. Утром, оглядывая свое отражение, он отмечает, что появились щечки, немного прибавилось в бедрах. Правда, ноги после ночи отекают, и Пак яростно растирает щиколотки, чтобы они не наливались так, иначе он свои любимые сапожки не сможет носить.       Сегодня тянет внизу живота и Чимин надеется, что скоро приближается течка. Ему нужно не пропустить ее и попросить у лекаря отвар, либо провести ее здесь одному. Гостевой дворец стал ему привычным и родным, а с поддержкой лекаря Вана он успешно преодолеет и эти трудности. Пак вспоминает, что последняя течка была примерно три месяца назад, может, чуть раньше. Что ж, самое время…       Ван приходит по первому зову омеги и очень удивляется, когда Чимин, ранее бодрый и веселый, не встает с постели даже в середине дня.       — Ван, мне нездоровится, — Пак облизывает сухие потрескавшиеся губы. В течку у него всегда поднимается температура, но Ван, похоже, не собирается ему помогать и даже не прикладывает руку ко лбу. Слегка обидевшись, Чимин хотел было сделать замечание, но вспомнил, что лекарь в Цинь — человек своеобразный. Пак внимательно смотрит за его действиями, а тот тут же отбрасывает одеяло, кладет руку на низ живота и меряет пульс.       — Плохо, — бурчит доктор.       — Что плохо? Я умираю? — Чимин сделал большие глаза на врача и схватил его за руку. — Что со мной?       — Вы не умрете, я смогу спасти вас, но ребенок…       — Какой ребенок?       — Ваш, Ваше Величество.       — Что?       Чимин замирает и смотрит на Вана.       — О, небеса, да какая же бездарность служит при дворе короля Силлы?       — Доктор Линь, — растерянно отвечает Чимин.       — И что? Чудо-доктор Линь не может определить беременность у омеги? Пф! — Ван злится от того, что в такое время ему приходится отвлекаться на совершенно ненужные вопросы. Его работа — лечить, а не просвещать, и тем более — знать больше положенного о личной жизни короля Силлы.       — Но как же? — растерянно спрашивает Чимин.       — Обычным образом.       — И что теперь будет?       — Ваше Величество, учитывая Ваше положение, Вы хотите сохранить ребенка? Сейчас все зависит от Вас. Если да, то я буду делать все, чтобы выкидыша не произошло, если нет — значит так уготовано небесами. Удивительно, как после всего, что с вами случилось, вы вообще можете носить малыша. Я не хочу быть слишком грубым и лезть в Вашу личную жизнь, но вы покинули своего альфу, а значит, не хотите жить с ним вместе. Ребенок изменит всю дальнейшую жизнь, но сейчас вы еще сможете от него избавиться. В будущем у вас могут быть дети, вы крепки здоровьем, хотя на вид и не скажешь, — хмыкает Ван. — Такие ситуации не редкость даже среди кисэн, поэтому если...       — А я? — хлопает глазами Чимин.       — А вы должны подумать, но времени мало. Я бы хотел начать лечение уже сегодня вечером, поэтому прошу не затягивать с ответом.       — Хорошо, — ошарашенно отвечает Чимин и садится на кровать. Его снова бросает в жар.       Он беременный. От Чонгука. Пак вцепляется пальцами в волосы и тянет их на себя. Этот ребенок однозначно сейчас ему не нужен. Он связывает омегу по рукам и ногам, он не даст ему вернуться в Корё, а если Чонгук узнает, то Пак станет пожизненным узником Силлы. О, небеса! Пак откидывается на кровать и прокручивает события. У него беременность примерно на месяц позже, чем у Тэхена. Омега вспоминает тот вечер, когда началась течка, и заливается краской от того, что они творили в королевских покоях. То, чего он желал больше всего и чего желал Чонгук, теперь стало для него обузой. Чимин с опаской кладет руки на низ живота и вспоминает, каким перед ним предстал Тэхен. Под ладонью он ничего не ощущает, только тянущую боль. Пак задирает нижнее платье и смотрит на свой еще пока не большой живот. Он почти такой же плоский, но только сейчас омега замечает небольшую выпуклость. Чимин думал, что просто поправился от хорошей жизни в Цинь, но…       В покои стучат и Пак накидывает ханбок, спешно прикрываясь одеялом.       — Я войду? — из-за двери слышится голос императора Бина.       — Да, конечно, — Чимин все еще перепуган и шокирован новостью, но не может показаться негостеприимным, тем более, когда сам в положении гостя.       — Итак, вы узнали, что беременны, — Бин присаживается на край кровати и смотрит на Чимина, у которого медленно расширяются глаза.       — Вы знали? Откуда?       — Когда вас привез мой сборщик налогов, лекарь Ван сразу же осмотрел и доложил. Похоже, Вы сами не осведомлены об этом?       — Нет, вот только лекарь Ван сказал, — обреченно говорит Чимин. — Я не обманывал Вас, честно.       — Я верю вам, Ваше Величество, — Бин ласково поглаживает Пака по руке. — Я пришел сказать, чтобы вы, принимая решение, не думали… обо мне. Если вы захотите сохранить беременность, это не ухудшит моего к вам отношения.       Чимин шокировано смотрит на альфу. Он, конечно, предполагал, что нравится императору, но оставить в своей стране чужого омегу с ребенком — это уже слишком.       — Н-нет, это просто невозможно. Чонгук мне жизни не даст, если узнает о наследнике.       — И что вы будете делать?       — У меня есть время до вечера…       — Хорошо, я просто зашел сказать вам об этом. Не буду мешать, — император Бин уходит, а Чимина просто трясет от ежеминутного осознания того, что приходит ему в голову по порциям, по крупицам. Он еще не в полной мере осознал то, что носит ребенка Чонгука, но…       Пак вспоминает Тэхена. Омега стоит перед глазами и гадко улыбается. Уйти из Силлы было проще, чем уйти от воспоминаний, что не дают ему покоя. И не только гадкий кисэн, но и Чонгук, что шептал ему в ухо: «Я хочу наследника». Паку хочется заорать на весь мир. Ему так не хватает поддержки своего альфы, что он боится совершить свой самый ужасный поступок. Избавиться от ребенка проще всего — если Ван ничего не станет предпринимать, он просто потеряет малыша.       Чимин закусывает губу и снова прижимает руку к животу. Его малыш там совсем один, он не виноват, что оказался ребенком такого человека. Защитить кроху некому, и только Чимин сейчас является для него единственной надеждой. Папой. Они столько прошли — улыбается Пак сам себе и вспоминает разбойников, ночевку под забором и наказание палками. О, небеса, это поистине ребенок Чонгука — он изо всех сил держался за жизнь, и сейчас омега просто не может оборвать ее. Теплые руки на голой коже словно помогают общаться с крохой — тот совсем маленький, Чимин даже не чувствует его движений, а ребенок уже борется за жизнь. Пак вспоминал, как сам делал это в Силле. Его крошка сейчас совсем беспомощный, и одно только неосторожное решение родителя определит — будет он жить или нет.       Чимин больше не раздумывает, он принял решение и пусть даже на этом закончится его жизнь, но его малыш появится на этот свет. Пак спрыгивает с кровати, прижимая руки к ноющему животу, и выбегает во внутренний двор:       — Ван! Ван!!!       Лекарь появляется из ниоткуда, и Пак думает, что он призрак.       — Ван, — пытается отдышаться Чимин, но боль в животе тут же скручивает его пополам. — Ван, я хочу, чтобы он жил!       Лекарь не удивлен такому решению, втайне он надеялся именно на него. Пак пришелся ему по душе, а еще понравился императору, но это уже не так важно — Ван все прекрасно понимает.       — Не стойте на холоде, зима все-таки, — Ван накрывает Чимина плащом и заводит обратно во дворец. — Я принесу нужные лекарства, а вы постарайтесь пока отдохнуть.       Уже через пару часов Чимин исправно пьет горькие жидкости, а в голове стучит только одно: успел, успел, успел. Или нет? Об этом даже подумать страшно, и он, не морщась, делает еще один большой глоток.       — Этот отвар очень важно принимать несколько дней в одно и то же время. Я буду готовить вам свежее лекарство и приносить сюда. Оно поможет расслабить мышцы, чтобы Ваш организм не отторгал малыша.       — Почему такое происходит? — обеспокоенно спрашивает Чимин.       — Потерянная связь с истинным. Обычно омеги легче переносят беременность, если рядом их альфа.       — Но я же смогу выносить ребенка?       — Я сделаю все, что нужно для этого, не беспокойтесь, — Ван редко улыбается, но сегодня он растягивает губы в улыбке. — Все будет хорошо, я поставлю вас на ноги до празднования в Цинь. Никто даже не узнает, что вам нездоровится.       — Спасибо.

***

      Чимин действительно восстановился очень быстро, а Ван только и таскал ему в покои различные снадобья, делал примочки, ставил иглы и даже смазывал живот какой-то мазью. Пак терпел и только вздыхал — окажись он не здесь, а в другом месте, где нет помощи доктора, случилось бы непоправимое. Лекарь возился с ним с утра до вечера, и они даже подружились, несмотря на замкнутость и молчаливость доктора.       К приезду гостей остается два дня. Дворец наряжают к церемонии, а Бин заметно нервничает. На его долю выпала такая круглая дата, а значит, он должен провести праздник идеально. Репетиция торжественной речи, благодарностей гостям — всего столько много, а сейчас Бин тщательно изучает историческую справку, что предоставил ему местный хронограф. Чимин не хочет мешать и проскальзывает мимо зала Центральной гармонии, но Чжао замечает его и зовет присесть рядом.       — Волнуетесь, Ваше Величество?       — А вы нет, господин Бин?        — Немного, — смущенно признается тот. — Ваша роль не менее ответственная.       — Я справлюсь несмотря ни на что, — твердо говорит омега.       — Я благодарен Вам, Чимин.       Имя омеги из уст императора звучит непривычно. Честно говоря, Пак разучился его слышать и узнавать тем более. От волчонка, сказанного хрипловатым голосом с издевкой в интонации, он бы тотчас вздрогнул, но сейчас только заторможено улыбается на благодарность и, откланявшись, уходит.       На утро начавшегося праздника Чимина просто колотило и он попросил у Вана успокоительный отвар. Идея с волосами ему удалась, и сейчас один из императорских евнухов укладывал их в красивую прическу. Собранные черные пряди распускались из небольшого хвоста и идеально ложились на плечи. Чимину пошили ханбок в нейтральном сером цвете, чтобы не подчеркивать принадлежность ни к Пакче, ни к Силле, ни, тем более, к Империи Цинь. Красный и желтый цвета — символы императорской власти, поэтому вся Цинь сегодня пестрела именно этими оттенками, раздражая зрение омеги.       В уши Чимин вдел тонкие золотые сережки с дракончиками, захваченные им в Силле. Он так скучал по былой роскоши дворца, что сегодня захотелось выглядеть как можно лучше. Он надеется, что Чонгук, будучи занят защитой границ, не приедет на торжество, но все равно приглаживает волосы и еще раз любуется своим идеальным отражением.       Пак с замиранием сердца выглядывает в окно и видит в отдалении дворцовую площадь. Его гостевой домик хотя и находится в отдаленной части Сяньян, но дорога к императорскому дворцу отлично просматривается — через врата Небесной чистоты по ней тянутся вереницы паланкинов и повозок, выстраиваясь у дворцовых ступеней. Больше всего японцев — кланы не могут поделить власть, поэтому в каждой части страны свой правитель, желающий заручиться поддержкой крупного соседа, а если даже и не получить ее — то устранить противника дружественными договорами. Между собой якудза готовы перегрызть друг другу глотки, зато улыбаются Чжао Бину, что спускается со ступенек дворца и здоровается с гостями.       В главном тронном зале уже накрыты столы. Кажется, им нет конца — Чимин утром забегал посмотреть, как происходит подготовка, и был очень удивлен размаху и роскоши. Вспомнив о голодающей деревне, он немного загрустил. Правду сказал ему тогда местный житель — в императорском дворце благодать и достаток, а вот люди выживают как могут. Пак окинул взглядом столы, что ломились от приготовленных блюд, и мысленно поблагодарил Вана, что тот поправил ему здоровье. Тошнота омегу не мучает, цвет лица выровнялся, круги под глазами исчезли.       — Ваше Величество! — в покои стучит старший евнух и заглядывает внутрь. — Время!       — Так скоро! — выдыхает Пак, а сердце на минуту замирает от страха, но потом начинает биться сильнее, волнительнее. — Да, я уже готов, пойдемте!       Празднование двухсотлетия правления династии началось с приема гостей в одном из залов дворца. Огромные помещения в Сяньян, совершенно ненужные и нескромные, по мнению Пака, по большей части пустовали, но сегодня эти стены получили свой шанс услышать человеческий смех. Ранее закрытые, пыльные и безжизненные, они удивляли Чимина своим холодом. Здесь все не так, как в Силле, где дворец, словно муравьиный рой, работал с утра до вечера. Там не было напускной роскоши, зато было больше тепла и уюта. Прикрывая глаза, Чимин часто вспоминал полутемные коридоры, освещенные свечами. Раньше он их боялся, а потом проходил там без страха, чувствуя за спиной королевский взгляд, через пару шагов — сильные руки на своей талии, а спустя пару секунд — желанные губы на своих губах.       Войдя в помещение, где собралось множество приехавших, Чимин зажмурился от света. Сотни свечей горели по всему залу Верховной гармонии, а в воздухе повисла легкая дымка. Сладковатый парафин перебивал запахи, и Чимин молился небесам, чтобы его персик никто не услышал. Пак прикрыл лицо большим веером, оглядывая собравшихся сквозь густой ряд ажурного кружева — Чонгука среди них нет. К счастью, окрашенные в темный волосы и возможность спрятать лицо делали его почти неузнаваемым для окружающих. Идея сменить цвет была правильной, подумал Пак. Донеси кто-нибудь королю Силлы, что здесь есть омега-блондин, Цинь бы не простояла и дня. Пак облегченно вздыхает и машет оранжевыми перьями у лица. Ему становится жарко от присутствия стольких людей в одном помещении и разгоряченных свечей. Несмотря на зиму, что в этом году выдалась теплой, Чимин снимает накидку и оставляет ее на краю стула рядом с императорским троном. Ему придется пробыть здесь пару часов, а после официальной части Бин разрешил ему пойти отдохнуть.       — По велению небес! — главный церемониймейстер начинает праздник и отточенным, хорошо поставленным голосом, делает вступительную речь. — Уже два столетия в Империи Цинь правит династия Бин! Основатель династии — великий Сынь Бин…       Чимин дальше не вслушивается, пока церемониймейстер не передаст слово Чжао Бину. Паку хочется хоть как-то подбодрить волнующегося императора, и он незаметно сжимает его руку.       — Все будет хорошо! — шепчет Чимин, на что получает ответный жест. Лицо императора не дрогнуло, но такая маленькая поддержка ему крайне важна.       Приветственная речь Бина была отличной. Чимина даже взяла гордость за то, что его друг отлично справился с волнением и смог держаться на высшем уровне. Пак помнил, как сам боялся сидеть рядом с Чонгуком на официальных мероприятиях, а его первый выход в качестве короля Силлы… бр-р-р — Чимина передернуло от страха и воспоминаний. Он, как сейчас, помнит тот мороз по коже, что пробирал его в тот вечер, когда провожали Хосока. Чиновники смотрели на него, оценивая, сможет ли он стать достойным королем. Проверку на пригодность трону он прошел, только вот конец этой истории оказался не таким, как омега надеялся. Чимин снова погружается в воспоминания, потому что начинает нервничать. Император заканчивает речь, и скоро его будут поздравлять гости, но Чимину комфортно там — в его голове, в его прошлой жизни. Он снова ощутил волнение, его снова охватывает мороз по коже, хотя по вискам скоро пот будет градом катиться.       По спине проходит вибрация, а внутри живота он чувствует беспокойство. Паранойя — ему лекарь Ван говорил о таком заболевании. Это сидит в голове, как у него. Часто Пак рассказывал доктору о своих страхах, и тот советовал ради ребенка заниматься йогой, медитировать, только не жить в прошлом. Когда не можешь вырваться оттуда — это паранойя. Ты придумываешь сам себе несуществующие образы, сам возрождаешь старые страхи, начинаешь ощущать то, чего нет. Навязчивость становится нормой, к ней привыкаешь, а потом просто живешь в том придуманном мире. Чимин, честно говоря, лечить свою паранойю не старается — йогой и медитацией не занимается. Ему хорошо и сладко быть там, в своих воспоминаниях. Там, где смеялся до коликов в животе, где был самым счастливым, где ждал Чонгука из походов, ночами проглядывая кромешную тьму, а утром получал нежный поцелуй, потому что засыпал, сидя перед окном, после чего его аккуратно переносили в постель, обнимали, защищали, а утром бесстыдно и жарко целовали, доводя до исступления.       У Чимина снова пробегает холодок по спине, он просто каждым позвонком, каждой косточкой, каждой клеточкой своего тела стал чувствовать на себе взгляд. Со страхом Пак медленно оборачивается на дверь. Это она — паранойя. Он снова ощущает то, чего нет. Пальцы мелко трясутся, и Чимин вцепляется до побеления костяшек в веер, но чувствует, как по спине сбегает предательская капелька пота, а кожа на руках покрывается мурашками.       Дверь с грохотом открывается, и в зал входит король Силлы. Рука омеги предательски слабеет, опуская веер вниз, а глаза сталкиваются с тяжелым взглядом напротив. Из-под густых бровей Чонгук смотрит на него, не замедляя шаг, но удивленно приподнимает одну бровь. Такое впечатление, что альфа чувствовал его заранее. Походкой победителя он широкими шагами идет забрать то, что принадлежит ему по праву истинности, и Чимину хочется в тот же момент исчезнуть. Взгляды десятков приглашенных устремлены на идущего Чонгука, чьи сапоги мерно отстукивают каблуками в мертвой тишине зала для торжеств. Чимину кажется, что так звучат последние секунды его жизни.       Омега моментально отшатывается назад, упираясь спиной в императора Цинь, но тот только поддерживает его, переводя взгляд то на Чимина, что стал белым, словно снег во дворе, то на Чонгука, который потемнел, как ночь. Еще секунда — и между ними вспыхнет пламя, и погасить не удастся ни одной армии мира, поэтому Бин решает вмешаться. Ради омеги. Пак скандала просто не перенесет, а при беременности с осложнениями лишние нервы ему не нужны.       — Добрый день, Ваше Величество! — Бин выходит вперед и заслоняет собой Чимина. Вся смелость омеги улетучилась в тот же момент, он лихорадочно кусает губы, моля небеса, чтобы муж не устроил неприятной сцены. Император Чжао со всей своей добротой просто не заслужил того, чтобы из-за Чимина испортился главный праздник.       — Добрый день, Ваше Императорское Величество! Простите, что прерываю Вашу церемонию, я опоздал, — Чонгук подходит к императору, не кланяется, но вежливо и с достоинством смотрит на соседа. Он должен держать себя в руках, поэтому после произнесенных слов стискивает зубы так, что Чимин слышит скрежет в повисшей вокруг тишине. Родной голос альфы больно бьет в самое сердце.       Чимину кажется, что его уши заложило или мозг отупел. Извинения от Чонгука за опоздание? Король Силлы стал следовать этикету? Нуждается в союзнике? Чувствует неловкость за несвоевременный визит? Ничто из этого точно не подходит Чону, и тут все проясняется.       — Я беседовал с вашими гостями во дворе, — поясняет Чонгук, неотрывно смотря на Чимина. В его взгляде столько нежности и теплоты, что Пак готов признать свое поражение. Вся его храбрость, желание убежать от альфы, ревность и ненависть разбились перед ним, как хрустальный бокал, на мелкие кусочки. Чон, смотря на омегу, что инстинктивно прижал руки к животу, только хищно облизывает губы. Кто бы знал, что беглец прячется у соседей, практически под носом Чонгука. Хитро и умело. Что ж, здесь Чимин победил его своей смекалкой.       — Не стоит извинений, Ваше Величество, присоединяйтесь к церемонии, — улыбается ему император и рукой показывает на первый ряд, куда и становится Чонгук.       Но на этом сюрпризы для Чимина не заканчиваются, поскольку снова раздается звук открывающихся дверей, и в тронный зал входят Юнги и Тэджон. У Пака подкосились ноги, потому что к встрече с ними он точно не готов. Если он когда-то знал, что увидит Чонгука, то Мин и отец — казалось, к ним дорога закрыта. Мгновенно при виде родного человека у Чимина наворачиваются слезы на глазах. Несмотря на все, ему захотелось, как и раньше, броситься на шею отца, чтобы зарыться в его объятиях, ощутить защиту или попросить совета. На ослабевших ногах Чимин покачивается, переводя взгляд то на Тэджона, то на Чонгука. Он сам не поймет, в чьей поддержке сейчас нуждается больше, но Бин незаметно сжимает его руку, а Чонгук приподнимает уголок рта, пытаясь натянуто улыбнуться.       — Добрый день, — начинает Юнги, а Тэджон улыбается и кланяется вместе с Мином. — Какой неожиданный сюрприз! Наследный принц Пакче, король Силлы!       Юнги не может не съязвить, но он совершенно обескуражен тем, что увидел. Не узнать Чимина просто невозможно, ибо его красота со времени их последней встречи расцвела с новой силой. Глаза болят смотреть на Пака, который, поджав губы, пытается не грохнуться в обморок. Он натянуто улыбается Юнги, а император снова спасает ситуацию.       — Да, король Мин, король Силлы у меня в гостях, — отвечает император, не давая никому усомниться в их дружеских деловых отношениях.       Чонгук благодарен Чжао и кивком головы подтверждает сказанное, чтобы не выносить проблемы на всеобщее обозрение. Десятки заинтересованных глаз, что раньше шептались о красивом омеге рядом с императором, теперь обернулись на Чонгука. Гук почувствовал завистливые взгляды и только хмыкнул — да, его омега именно такой!       — Перенимает опыт проведения церемоний, — добавляет император, чем еще больше уверяет присутствующих, что Чимин здесь гость по своей воле. — Оставшись без поддержки старшего омеги, трудно одному освоить ряд придворных правил.       Пак благодарит небеса за то, что его волчья шкурка спасена. Вошедшие занимают свои места, став в отдалении от короля Силлы, а Чимин удивляется, как они не поубивали друг друга за дверями тронного зала. У Чонгука хватило выдержки не проливать кровь на чужой территории, поэтому на ближайшее время можно быть спокойным. Чимин отмирает и дожидается конца императорской речи.       Когда пришло время принимать подарки, омеге стало не по себе. Каждый подошедший кланяется императору и получает поклон в ответ, но Пак помнит, что говорил Чонгук — король Силлы никому не кланяется. Чимин хочет исчезнуть с этой земли, поскольку муж смотрит прямо на него. Поклониться кому-то на глазах у Чонгука равносильно смерти, поэтому Чимин отступает на пару шагов, а Бин не настаивает и продолжает принимать поздравления. Вереница гостей заканчивается, и всех приглашают в тронный зал на праздничный обед.       Пак садится неподалеку от императора, а кусок в горло не лезет. Чонгук, Тэджон и Юнги предусмотрительно рассажены по разные края стола, но напряжение между ними не спадает. Во время обеда слышатся поздравительные тосты в честь династии, вспоминают ее основателя и желают долгих лет жизни ныне правящему Сыну Небес Чжао Бину. Чимин к рисовому вину не притрагивается, он без аппетита ковыряется в тарелке, пытаясь заставить себя поесть. Чонгук тоже не пригубил ни капли, зато досыта поел.       У императора некоторые гости просят аудиенции, а главный евнух зовет остальных на представление танцовщиц. Лучшие кисэн гарема будут исполнять танцы, а местные музыканты играть на барабанах, цитре и литофонах. Те, кто особенно приглянулись гостям, могут стать их спутниками на одну ночь по согласию самих наложников. Чонгук с трудом узнает кисэн, которую когда-то ему отдал Бин, но взгляд его прикован не к ней. Глаза ищут Чимина, а носом он втягивает персиковый аромат, который не перебьют даже сотни ароматических свечей. У Чонгука обострилось обоняние до предела, а Чимин, как назло, куда-то запропастился.       Омега, воспользовавшись тем, что Юнги и Тэджон стояли в кругу местных министров и о чем-то оживленно разговаривали, примкнул к ним.       — Добрый день, Ваше Величество! Здравствуйте, отец! — в груди у омеги трепетало сердце от долгожданной встречи.       — Как ты, сынок? — наконец-то открыл рот удивленный Тэджон, получив тычок в спину от Юнги.       — Я скучал, — хлюпает носом Пак, но держится. Чимин ощущает на себе заинтересованный взгляд Юнги, что не сводит с него глаз. — Как вы? Как дела в Корё?       Отчасти, Чимин спрашивает из вежливости и для поддержания разговора. Еще в Пакче маменька Дахи обучала его деловому этикету, поэтому терять королевское лицо он не хочет. Но где-то в глубине омежьей души ему еще необходимо быть для кого-то единственным и любимым. Не тем, кого в брачную ночь меняют на безродную гаремную кисэн, не тем, кто бежит от своего истинного, лишь бы только не видеть его и не слышать запах, не тем, кто чувствует себя самым одиноким, но в то же время носящим внутри зародившуюся жизнь. Чимин, как и все омеги, хочет быть счастливым и желанным. И пусть с Юнги ему не удалось быть вместе, он из зависти к Тэхену и со зла к Чонгуку не прочь вновь ощутить на себе восторженный взгляд короля Корё, каким он раньше не был обделен. Раньше, но не сейчас. Отныне ему нужен такой же, но от короля Силлы, который сегодня чуть не испепелил его своими черными, как ночь, глазами.       — Я всегда поражен вашей красотой, — включается в разговор Мин. Министры, почувствовав себя лишними, ссылаются на дела и уходят, оставляя их втроем. — Вы хорошеете день ото дня, мой милый омега.       «Мой милый омега» резануло по ушам, но Чимин неловко улыбнулся. Закопать клинок войны — это единственное, чего он сейчас хочет. Пусть из-за него и погибло много невинных людей, но сейчас его долг попытаться восстановить мир и предотвратить новые смерти.       — Юнги…. Ваше Величество, — поправляется омега. — Вы смущаете меня.       — Я говорю правду, Чимин, — шепчет Юнги. — Я тоже соскучился. Тебе тяжело живется в Силле? Мы с твоим отцом...       Юнги решает прощупать ситуацию и нет лучше повода, чтобы здесь, прямо под носом у Чонгука склонить к себе Чимина.       — У меня все хорошо, — прерывает его Пак и нагло врет, пытаясь соответствовать легенде императора Цинь. — Иногда становится скучно, и я попросил короля Чона побыть здесь.       — Но ты же всегда сможешь навестить нас, — несдержанный Тэджон встревает в разговор, жадно пробегаясь по облику сына.       — Навестить? — искусственно возмущается Юнги, но Чимин проникся его гневом. — Да если бы не король Силлы, Чимин бы уже правил Корё. Не навестить, Чимин. Ты всегда можешь вернуться в мою страну.       — Юнги, это невозможно, — примирительно отвечает Пак. — Столько всего изменилось…       Он хочет прокричать, что изменился сам, но Юнги не тот, кто будет это слушать. Прошлая жизнь для него теперь ничего не значит, он душой и телом принадлежит другой стране.       — Но не изменилась моя любовь к тебе, Чимин, — Юнги берет его за руку и сжимает пальцы. Когда он улыбается, шрам залегает еще глубже, делая хищное выражение лица. Сказанное на словах расходится с делом, и Чимин отстраняется.       — Это невозможно, но я буду рад принять приглашение погостить, — вежливо отвечает омега, продолжая настаивать на своем. Одно из самых важных правил дипломатии — вежливо отстаивать свою позицию — Чимин усвоил лучше всего.       — Корё — это твой дом, я буду всегда ждать тебя там, — говорит Юнги, а Тэджон только кивает. К счастью, Чонгука нигде не видно, и Чимин быстро заканчивает разговор, чтобы не провоцировать ссору.       — Тэджон, вы стояли не живее статуи Будды, — фыркнул Юнги, брезгливо поглядывая на тестя. — Нам нужен Чимин, не забывайте об этом. Он — наш главный козырь.       — Юнги, мальчик мой, я так растерялся при виде сына, — Тэджон, казалось Юнги, даже немного расчувствовался. Мягкотелый слабак — с ним только Пакче отвоевывать да на Силлу идти. Король Мин разочарованно угукнул и, извинившись, отошел к одному из японских якудза, с которым у него были торговые связи. Бесполезный Пак его только раздражал, но Чимин — эта чертовка совсем другое дело. Мин облизал пересохшие губы и посмотрел вслед грациозно уходящему омеге. За такого не грех и с жизнью расстаться, думает Юнги, только вот ему еще пожить хочется, а Чонгук, похоже, совсем обезумел.       Пак ускользает от гостей, успев кивнуть императору, что он удаляется в гостевой дворец. Разговора с альфой ему не избежать, но сейчас нужно успокоиться и привести мысли в порядок. Незапланированная встреча с отцом и Юнги расстроила его и выбила из колеи. Едва Чимин выбегает из дворца, сворачивая за угол на дорожку к гостевым покоям, как его хватают за руку и притягивают к себе. Закричать омега не успевает — на рот ложится грубая ладонь, а в нос бьет сильный запах крови.       — Чонгук! — только и мычит ему в руку омега. Перехваченный за живот, он не может вырваться от мужа, который крепко держит его, прижимая к груди.       — Ну вот ты и попался, волчонок, — выдыхает ему в ухо Чонгук, стискивая маленькое хрупкое тело до боли. — Не кричи, ладно, а то мне придется применить силу. Я не стал портить императору праздник, но сейчас мое терпение закончилось. Решил скрываться и сделать из меня дурака? Не получится, глупышка.       — Да перестань же ты, — извивается Чимин в его руках, но Гук переворачивает его за плечи и не дает вырваться. — Прекрати меня держать!       То, чего больше всего боялся Чимин, случилось. Их взгляды встречаются, и Пак замолкает. В этот момент он ненавидит себя больше всего, но омега не видел мужа несколько месяцев и соскучился по нему до смерти. Ему до коликов в пальцах хотелось провести по его коже и ощутить колкость отросшей щетины, пройтись по морщинам, что залегли на лбу, в уголках глаз. Обида и ненависть понемногу отступили, и Чимин непроизвольно потянулся ладонью к щеке альфы. Чонгук изменился — на его лице можно было прочитать все, что он перенес в последние недели. Бессонные ночи, длительные походы, сутки в седле, ночевки у костров, дневные ревизии по селениям. Где он только не искал омегу, чтобы вернуть его обратно!       — Ты и тут меня нашел… — Чимин гладит мужа по щеке, огрубевшей от походов, ветров и мороза.       — Признаюсь, это было не просто. Ты знаешь, сколько рассветов и закатов я провел в седле только для того, чтобы найти твою трусливую задницу? — рычит Чонгук, все еще держа Чимина мертвой хваткой.       — Я не струсил, — с обидой говорит Чимин, чья гордость задета и разорвана в клочья. — Я не буду жить в одном дворце с кисэн, который носит твоего ребенка, — давится Чимин подступающим к горлу комом.       — Неизвестно, чей это ребенок, Чимин, — отвечает Чонгук. — Я не скрываю, что был с Тэхеном, и ты это знаешь. Но я уже наказан тобой, прекрати. Я отправлю Тэ в Пакче к Хосоку и распущу гарем.       — Н-нет, Чонгук, — злость, снова накатывающая на Чимина, не дает ему адекватно мыслить. Его разрывают эмоции. Ему безумно хочется вернуться домой, но понимание того, что Тэхен тоже может носить ребенка от альфы, не дает омеге покоя. — Если это твой наследник, ты должен воспитывать его во дворце, а не отсылать в чужие земли, как ненужную зверушку. Но пока все не решится — ноги моей в Силле не будет.       — Волчонок, я не могу без тебя, — Чонгук хватает вырывающегося Чимина за руку, но омега ускользает и бежит по уже знакомым тропинкам в гостевой домик. Альфа, не упуская единственную возможность поговорить с мужем, бросается за ним. К счастью, приглашенные гости, занятые танцами кисэн, не замечают их отсутствия, а император Бин и вовсе окружен толпой послов и якудза, что продолжают поздравлять императора, подобострастно заглядывая в глаза. Чжао Бин немного морщится от неприкрытой лести, но с императорским достоинством кривляется в ответ. В политике, как и в отношениях между людьми, слишком много фальши.       Пак торопится со всех ног, но уже понимает, что проигрывает. Путаясь в ханбоке, он приподнимает полы, а теплый плащ, накинутый на плечи, сползает, и Чимин, спотыкаясь, падает на землю. К счастью, он ударился не сильно, да и упал на бок, лишь немного содрав колено. Чонгук, подбежав к нему, подхватывает омегу на руки и прижимает к себе. Как раньше.       — Куда? — спрашивает альфа.       — Айщ, — Чимин только потирает колени и с обидой кивает на небольшую постройку, хотя ему хочется орать во весь голос, чтобы его поставили на землю. Запах крови пьянит похлеще самого лучшего вина, но омега держится из последних сил, прикусывая губу, чтобы не разреветься.       Занеся супруга в гостевой дворец, альфа преодолевает несколько ступенек, ведущих вверх, проходит через просторный балкон и толкает ногой дверь. Король понимает, что Чимин живет здесь — в помещении все пропиталось запахом истинного, в нос ударило так, что аж в висках начала пульсировать боль. Он нереально соскучился по Чимину.       Посадив того на кровать, Гук снял сапожки и задрал ханбок. Чимин не сопротивлялся, хотя ему стало неловко, как когда-то давно. Но сейчас Чонгук не тот далекий король ненавистной страны, что захватила его родину. Сейчас он самый нужный и родной, от него веет теплом дома, атласом их простыней, свечами с парафином — в Силле Чонгук запрещал использовать именно ароматические свечи, чтобы они не перебивали запах омеги. Альфа кладет руку на колено и нежно поглаживает вокруг ссадины, он целует косточку сбоку и утыкается лбом в колени Пака, сводя их вместе.       — Волчонок, ты нужен мне, — шепчет он, но Чимин его отчетливо слышит.       — Когда ты вспомнил об этом, сволочь? — шипит Пак, не контролируя свою злость. Выпустить накопившуюся боль наружу — единственный способ избавиться от Чонгука сейчас и обо всем спокойно подумать. — Когда трахал Тэхена, ты тоже думал обо мне?       Чонгук закипает. Упоминание имени Тэхена тычет его в собственную ошибку, как нашкодившего щенка, что тягостью ложится на его совесть. Он встает с колен и опрокидывает Чимина на кровать, положив свою ладонь на горло.       — Не начинай, Чимин, или я, клянусь небесами, своими руками придушу тебя, — Чонгук не контролировал силу в руках, отчего Пак давится из-за нехватки воздуха и хрипит. Омега не предугадывает, насколько серьезен в своих действиях альфа, поэтому он ерзает, чтобы хоть как-то ослабить руку Чонгука, но тот только сдавливает с боков, поглаживая большим пальцем почти невидимый шрам от заколки.       — Ты помнишь, как хотел себя убить? — шепчет на ухо Чонгук. В глазах у омеги паника, крупные слезы непроизвольно скатываются по лицу, а в горле, и без того сжимаемом альфой, застрял комок. — Я могу устроить это прямо сейчас.       Чонгук скалится, глядя прямо в глаза Чимину, и тому кажется, что это все — сплошное сумасшествие. Не может быть, чтобы после всех страстных ночей и уютных рассветов альфа его так ненавидел. Пак мотает головой, хрипит, пытаясь высвободиться из-под пальцев, а секунды тянутся, словно вечность. Чонгук, наконец-то, ослабляет кисть, и Пак дергается под ним, захватывая как можно больше кислорода, но тут же закашливается.       — Ты больной, — хрипит Чимин. — Чонгук, ты… чуть не убил меня, придурок...       — Давай, расскажи мне, кто я? — ярость опять захватывает альфу, срывая все тормоза в голове. — Да, я больной, потому что искал тебя днями и ночами, прочесал все окрестности, убил столько людей, от которых только лишь слышал твое имя, что ты даже не представляешь… Никто, слышишь, никто не имеет права забрать тебя у меня, понял?       Чимин привстает на локтях и отползает к стене, отталкиваясь босыми ногами от края кровати. Чонгук не может терпеть расстояния между ними и, хватая Чимина за щиколотки, тут же тянет на себя.       — Ты никуда не денешься, волчонок, — рычит Чонгук, наваливаясь на омегу всем телом. — Ты помечен мной, ты — мой. Сколько раз я хотел тебя убить, и жаль, что этого не сделал раньше. Ты ядовит настолько, что позавидуют даже аспиды в лесах Силлы, ты проник в меня, отравил и сделал зависимым. Ты думаешь, сменил цвет волос и станешь противен мне, ты думаешь, я не полюблю тебя такого? Ошибаешься, волчонок.       Чимин затравленно глядит на Чонгука. Наверное, это первый раз, когда он действительно боится своего мужа, а еще больше — за жизнь нерожденного малыша. Альфа смотрит на него сверху с ухмылкой и нежно гладит по волосам, равняя черные пряди. Он аккуратно выкладывает их на постели, обманывая бдительность супруга, но потом наматывает волосы на руку и резко дергает, заставляя Чимина вскрикнуть.       — Я ненавижу тебя, — хрипит Чимин с болью в горле. — Я ненавижу свои чувства к тебе, тварь.       — Спорим, что я ненавижу тебя еще больше, — посмеивается Чонгук, продолжая мучить супруга. Он зарывается рукой в волосы, устраивает ладонь у Чимина под головой и приподнимает его, словно немощного больного. Расстояние между губами в миллиметры, и Пак знает, что сдаваться нельзя, но Чонгук в жизни брал столько крепостей и неприступных стен, что эта для него — пустяк. Он наклоняется по-хозяйски, потому что берет свое. Гук грубо целует Чимина, повреждая нижнюю губу до крови. Омеге почти не больно, но алая жидкость тут же вытекает из раны, а Чонгук слизывает ее, но больше пачкается, наслаждаясь видом истинного.       — Признайся, что ты тоже скучал по мне, — Чонгук, все еще продолжая удерживать Пака за волосы, широким мазком лижет метку, которая у омеги ноет, словно в течку. — Ты же хочешь меня, мой маленький волчонок…       Слова Чонгука, словно мед. Они растекаются по телу Чимина, делая его слабым и безвольным. Он не для того проделал весь этот путь в Цинь и перенес столько страданий, чтобы позволить себе лечь под короля и уступить своим принципам. Омега скривился, потому что происходящее сейчас просто отвратительно — он ерзает под Чонгуком, который пахом давит ему на низ живота, демонстрируя свое возбуждение.       Он обезумел от него. Чонгук готов признать, что ни один омега не был для него таким желанным, как Чимин. Он бы рад выкинуть его из своей головы, из памяти, из снов, в которых он приходил и терзал альфу, заставляя преодолевать новые дороги и загонять до смерти не одну лошадь. Он бы выкинул его и из реальности, если бы сердце так не болело, резко сжимаясь в груди, а потом замирая и оставляя пустоту. Вот этой пустоты Чонгук боится. С момента появления омеги в Силле в груди Чонгука поселилась ненависть, страсть, любовь — все то, что связано с именем волчонка. Если там не останется ничего — Чонгуку незачем жить дальше. Он питается им, дышит им, осязает его под своими руками и хочет делать это вечно.       Чимин уже без испуга смотрит на короля. Он знает, что Чонгук в таком состоянии уязвимый, поэтому улыбается, заставляя ранку разойтись и пойти крови еще больше. Пак сам облизывает губы, проводя языком и размазывая кровь вокруг. Чонгук, как завороженный, уставился на своего омегу, который бесстыже… соблазняет его? Серьезно? Здесь? Будучи на шаг от смерти?       — Ты сумасшедший, но таким ты мне и нравишься, — шепчет альфа, стирая каплю крови большим пальцем, но Чимин, принимая правила игры, не теряется. Он перехватывает Гука за руку и пошло облизывает с его руки свою кровь.       — Ты сделал меня таким, поэтому не жалуйся, — Чимин подается вперед и своими окровавленными губами прислоняется к Чонгуку, надавливая на уста слегка оторопевшего мужа. Он получит то, чего хочет. Чонгук не сдерживается и тут же зализывает ранку, чтобы Паку не было больно, но, похоже, боль Чимина только распаляет еще больше. Он цепляется руками за шею и притягивает мужа к себе как можно ближе, чтобы не оставить ни малейшего расстояния. Альфе нереально нравится такой Чимин, что раздвигает ноги, позволяя ему удобнее устроиться на широкой просторной кровати в гостевых покоях. Гук, упираясь коленом в постель, аккуратно ложится на омегу, не желая ему больше причинять боли.       — Я люблю тебя, волчонок, больше жизни люблю, — шепчет альфа, опаляя ухо Чимина горячим дыханием. Возбуждение омеги собирается внизу живота, он сам двигается пахом, встречаясь с напряженным членом альфы, о котором Пак может судить через слои ткани, что разделяли их тела. Чонгук, не отрываясь в поцелуе от любимого, сдергивает пояс дорогого ханбока из лучших циньских тканей, чтобы получить доступ к чогори, сдвинуть его с плеч, вонзиться зубами в метку и поставить ниже еще одну, от чего Чимин громко вскрикивает, но не может противиться абсолютной власти над ним.       — Чонгук… — омега не пытается что-то сказать, имя альфы просто вырывается из него, потому что Гук прикусывает нежную шею, кожу возле кадыка, переходит на ключицы и зубами разрывает чогори, удерживая руки Чимина, чтобы тот не вырывался. Паку нравится все, что делает король с его телом. Алые пятна всех оттенков, следы от зубов, кровоподтеки на тонкой коже — Чимин невероятно соскучился по их диким пляскам в постели. Гук трется своим членом об его, вырывая первый отчаянный стон, удерживать который бесполезно. Чогори, наконец-то, полностью раскрыт, и перед Чонгуком предстает желанное тело, очертания которого сводили с ума в реальности и лишали рассудка во сне.       — Чим… — Гук не успевает договорить, как на его губы ложится палец омеги.       — Потом, Чонгук, все потом, — Чимин спешит, он развязывает пояс, снимая с альфы плащ. Несмотря на зиму, они жаром своих тел натопили в покоях так, что в ханбоке невозможно оставаться — хочется контакта кожа к коже, слиться воедино и вытрахивать друг из друга душу, словно они не люди, а животные. Омеге кажется, что все так и есть — за доли секунды Чонгук скидывает с себя одежду и снимает остатки нижнего платья с Чимина, не прекращая хаотично покрывать его тело поцелуями.       Перевозбужденный член альфы уже истекает смазкой и Паку хочется прикоснуться к нему, но Чонгук требовательно убирает тянущуюся руку. Он раздвигает ноги и садится сверху на Чимина, обездвиживая того бедрами. В стальных тисках он бы и хотел дернуться, но только натыкается на взгляд, полный животной похоти и страсти, что все попытки омега оставляет, отдавая себя на растерзание дракону.       Чонгук медлит и мучает. Такое впечатление, что он пил на празднике больше всех — ломота в теле, совершенно не слушающийся его язык, полная пустота в голове — Гук болен им окончательно и бесповоротно. Шершавым языком Чонгук вылизывает шею и подбородок, вбирая аромат персика. Кажется, он так долго не виделся с Паком, что аромат изменился, но альфе плевать. Сейчас самая главная драгоценность его жизни в его руках, стонет под ним, как самая развратная кисэн и пусть только Чимин возомнит себе, что ему нужен кто-то другой!       Пак вкусный. Он сладковатый, мягкий, словно булочка на молоке. Чонгук спускается к груди и сжимает пальцами его соски. Они стали в десятки раз чувствительнее и Чимин вскрикивает, не ожидая сам от себя таких эмоций. Гормоны омеги обострили все ощущения в разы и он готов быть вечно беременным, лишь бы ощущать эти мурашки на теле. Ладонь Чонгука ложится на слегка припухшую грудь, вставший сосок вершинкой упирается альфе в кожу и он дразняще водит над ним, едва прикасаясь к темной горошинке.       — Чонгуууук…       Чимина кроет от неизведанных ощущений, которые раньше тело ему не раскрывало. Грудь болит настолько и требует внимания, что Пак выгибается сам и освобожденной из хватки ладонью водит хаотично по второму соску, показывая альфе, чего он хочет. Чонгук не дурак, он сразу понимает это и дует холодным воздухом на грудь, провоцируя скулеж у омеги.       — Ты настоящий волчонок, — Гук наклоняется и прикусывает один сосок, а второй рукой отбрасывает руку Чимина и сдавливает горошину. — Ты самый дикий омега, которого мне никогда не укротить.       — Ах-х…— Пак выгибается, потому что волна возбуждения мигом собралась на груди и мощной волной прокатилась вниз, обдавая жаром все тело. — Я хочу тебя…       — Я тоже, волчонок, больше жизни хочу, чтобы ты был моим… — Чонгук снова шепчет в ухо, проводят пальцем от груди к низу живота. — Ты мой и больше ничей, понял… Так было задумано небесами, так будет и на земле. Просто смирись с этим.       — Да, я твой... — Чимин выдыхает и расслабляется.       — Маленький мой… — Чонгук опускает вниз, обводя рукой слегка припухшую грудь.       Он спускается по напряженному животу, который стал мягче, но еще более чувствительным, потому что уже возле пупка, когда Чонгук прикусывает нежную кожу, давно вставший член Чимина дергается и омега кончает только от одних прикосновений.       — Я тоже скучал, — плотоядно улыбается Чонгук, вытирая со щеки сперму рукой. Чимин залил себе живот, попал на альфу, но тот только скалится, облизывая руки. Сладко, как же сладко.       Чимин рвано дышит и воет, отходя от послеоргазменной волны. Он отчаянно пытается сжать ножки вместе, зажмурить глаза, чтобы не видеть своего фиаско, но тут же чувствует, как Чонгук наклоняется к нему и облизывает его губы своими. Пак ахает и тут же горячий язык альфы врывается внутрь, передавая сладкую жидкость. Омега морщится от охватившего его стыда, но признает, что это вкусно. Он слизывает сперму с языка Чонгука, который уже капает слюной, словно бешеное животное.       — Мой хороший, — Чонгук трется щекой об щеку супруга, еле сдерживая свое возбуждение, чтобы не оттрахать Чимина до потери сознания и наказать за все. Но король Силлы терпит, стараясь не смотреть на то, как Чимин слизывает остатки белесой жидкости со своих губ. Потрясающая картинка, на которую Гук хотел бы любоваться вечно.       — Я… — пытается то ли что-то сказать, то ли оправдаться омега, но слышит в ответ.       — Не говори ничего, просто позволь мне любить тебя.       Низкий голос Чонгука с хрипотцой такой возбуждающий, что Чимин теряется в своих ощущениях. От ненависти до любви один шаг, когда-то говорила ему королева Дахи, и теперь Чимин абсолютно точно знает почему. Он вцепляется в волосы Чонгука, который наклонился над ним вновь, и отстраняет его вниз. Король нежно целует мужа в живот, а Пак чувствует, что впервые не боится за малыша — с ним все будет хорошо, если отец рядом. Член омеги уже снова возбужден, но Пак стонет, когда на него опускаются горячие губы альфы, обхватывая как можно плотнее.       — Гууук… — выдыхает Чимин и толкается вперед, обнажая половой орган во рту у Чонгука. Головка соприкасается с горячим ртом, а язык Чонгука начинает творить вокруг что-то невообразимое, от чего омега сейчас точно потеряет сознание. Муж ритмично насаживается, устраиваясь между бедер и разводя их руками, чтобы получить доступ к телу истинного. Пак без раздумий дает ему всю свободу и двигается вперед — его яйца сразу попадают в ладони короля и он сминает их, не отрываясь от перевозбужденного члена.       Во рту у Чонгука накопилось столько слюны, что ее без проблем хватает, чтобы смазать припухший раскрасневшийся анус. У омеги нет течки, поэтому грубым Чон быть просто не может — он проводит пальцем от мошонки к анусу, раздвигая ягодицы, после чего выпускает член и надавливает языком на промежность. Разочарованный стон Чимина тут же сменяется неловким писком, когда альфа вводит первый палец, что туго входит в омегу. Чонгук, не вынимая его, раздвигает стеночки до бархатистой слизистой, помогая себе второй рукой.       Пульсирующий бархат, нежный и желанный, не оставляет ему выбора и он проникает туда языком как можно глубже. Пак снова стонет, ему стыдно, неловко, но так хорошо, как никогда. Соитие во время беременности наполнено новыми, неизведанными чувствами, но самое главное — любовь — продолжает приносить один человек, с которым Чимин хочет быть всегда и в любом статусе.       Второй палец он практически не замечает, а на третий насаживается сам, разрешая Чонгуку трахать себя пальцами. Член Чимина снова течет, а Чонгук рукой растирает смазку, задевая большим пальцем слишком чувствительную головку.       — О, небеса… — слышит Чонгук сверху. Чимин прикусывает израненную губу, не ощущая боли. Она вся превратилась в возбуждение и теперь омега медленно сходит с ума. Альфа перестает его мучить, вытаскивая пальцы, но Пак тут же извивается и в секунду замешательства встает на четвереньки перед Чонгуком, оказываясь лицом прямо у его паха. Он соскучился не меньше, поэтому приводит в порядок сердцебиение, уставившись лбом в дорожку волос, ведущую вниз.       Выровняв дыхание, Чимин стискивает бедра альфы руками, а Чонгук, упираясь спиной в стену и возвышаясь над ним, прикрывает блаженно глаза, глядя на идеальную спину с явно выступающими лопатками, узкую талию, которую хочется сжать до звездочек в глазах, но это потом, потому что сейчас Чимин колдует внизу и отвлекаться ни на что не хочется.       Омега проводит нежными движениями по стволу, задевая яички, обводя их ноготками и перекатывая в ладонях. Чонгук стонет и ему это нравится — Чимин знает, как распалить альфу за пару минут. Хотя здесь впору бы остудить, потому что еще немного и Чонгук не сдержится, но он отчаянно пытается контролировать себя.       Чимин ложится вниз на спину и пододвигается головой ровно между бедер альфы. Он притягивает его на себя, почти усаживая на лицо, и мокро вылизывает мошонку, прикусывает кожу до стонов, пробегается пальчиками по бедрам и сжимает ягодицы Чонгука. Только Чимину он разрешает творить с собой все, что омеге хочется, поэтому альфа нагибается, прикрывает глаза и упирается ладонью в кровать, еще шире разводя ноги.       Прямо перед ним член Чимина — текущий, возбужденный, требующий. Чонгук только придвигается к нему, как ощущает мазок рукой по бедрам выше и юркую ручку между собственных половинок. Чимин надавливает на анус, облизывает свой палец, но не входит, а только массирует вокруг, вызывая хриплые стоны. Чон шлепает омегу по бедру, сминает внутреннюю часть и разводит его стройные ножки в стороны.       Омега, не дожидаясь действий альфы, сам заглатывает его член, помогая себе руками и удерживая Гука за бедра. Он раскачивает его вверх и вниз, позволяя, прося трахать свой рот так, как он того хочет. Чонгуку жарко и так хорошо, что он почти не контролирует глубину проникновения, а Пак только успевает расслаблять горло, пропуская по полной. Совершенно ошалев от такого омеги, муж во время своих фрикций улавливает его член, не всегда попадая мазками по головке. В момент, когда он наконец-то вбирает его полностью, Чимин собирает пальцами смазку альфы и проникает в его анус, осторожно и неглубоко массируя колечко мышц.       Чонгук уже сквозь приближающийся оргазм собирает в себе последние силы, чтобы вырваться из рук Чимина и перекатиться на спину. Разочарованный тем, что во рту стало неоправданно пусто, Пак затуманенными глазами смотрит на своего истинного, который подхватывает его за талию и усаживает на бедра.       — Я сам, — шепчет Чимин и приподнимается над Гуком, аккуратно вводя его член в себя. Ему страшно навредить малышу, но он уверен, что тот под защитой. По-другому и быть не может, если плод их любви — это и есть любовь. Любовь никогда не навредит, любовь долготерпит, любовь прощает, любовь не завидует и не гордится, любовь не превозносится и не ищет выгоды. Любовь всему верит, все переносит и постоянно надеется. Любовь из всех чувств больше всего, она поглощает их, короли Силлы захлебываются в ней без остатка.       Чимин прикрывает глаза и, поддерживаемый за талию руками Чонгука, медленно опускается. Ощущение наполненности и удовлетворения распространяется по всему его телу, он старается сесть как можно ниже, соприкасаясь кожей с кожей Чонгука. По плечам и спине бежит дрожь от проникновения истинного — Чимин с ума сходил и даже боялся самому себе признаться, что он видел такие сны. Сейчас все наяву, и Пак протягивает альфе руки, сплетаясь с ним пальцами. Гук уже не держит своего омегу, позволяя управлять самому, только пальцы, сцепленные до побеления, выдают весь накал напряжения между ними. Чимин приподнимается, почти выходя полностью, но Чонгук не дает ему сделать это и подкидывает бедра, вгоняя член наполовину, чтобы пощадить волчонка. Омеге катастрофически мало, и он тут же отвечает глубоким прогибом, садясь еще ниже. Чонгук чувствует, как его головка ходит по нежной слизистой, совместное трение вызывает у обоих пожар, а Чимин, расцепляя пальцы, кладет одну руку Гука на свое сердце, что заходится в бешеном ритме.       — Я люблю тебя, волчонок, — выдыхает Чонгук.       — Помолчи сейчас, — бросает Чимин, откидывая назад голову. Копна черных волос распадается по плечам, прикрывая наготу. По вискам стекают капли пота, на сухих губах уже запеклась кровь, но Чимин старательно вылизывает их, чтобы смочить слюной, а его язычок то и дело показывается наружу между белыми зубками и прячется вновь. Чонгук сейчас завоет, как же ему хочется поцеловать Чимина. Вгрызаться в эти пухлые губы, кусать их до крови, чтобы тот умывался ею, а он слизывал теплую жидкость, не напиваясь никогда.       Альфа рукой ощущает сердцебиение истинного, но вставший сосок не дает сосредоточиться на ударах, поэтому Чонгук сжимает грудь Чимина, заставляя того кричать от сладостной боли. Омега вперед подается сам, чтобы почувствовать тепло руки. Только бы не отнимал — Чимина это заводит больше всего, от груди прямо внутрь проходят разряды возбуждения, которые, концентрируясь внизу, через пару толчков выливаются наружу, пачкая живот Чимина и попадая на Чонгука. Пак затуманенным взглядом смотри вниз, изучая вены на животе альфы, пока послеоргазменная дрожь еще блуждает в его теле. Гук, удерживающий едва не упавшего от слабости Чимина, толкается еще пару раз и кончает глубоко внутрь, изливаясь со зверским рыком и сдавливая ноющую грудь.       Чимин, позволив альфе отойти от оргазма, слазит с него и ложится рядом, зачесывая пальцами волосы назад. Пот льется градом, живот липкий, на бедрах и заднице — ах, если бы он только мог ее видеть — остались красные пятна от руки альфы. Чимин переводит дыхание и смотрит в потолок, пытаясь вновь начать себя ненавидеть, а заодно и Чонгука, который в очередной раз взял его без спроса. Рядом тишина, и омеге совершенно не хочется смотреть на мужа — достаточно прикрыть глаза, и он отчетливо представляет излом бровей, затемненную от удовольствия радужку, смешно сморщенный нос, в который Пак всегда его целует после соития. Он лжет себе сам, потому что хочет взять его за руку, устроиться на груди у альфы, перебирать черные волоски и рисовать пальчиком узоры, пока тот будет прижимать его к себе и шептать в ухо слова любви. Так было всегда, и Чимин почти готов провалиться в воспоминания, чтобы не сдаться наяву, как грубый голос Чонгука заставляет его вздрогнуть.       — Что это?       Чимина подкидывает в постели и он резко встает, упираясь руками в кровать.       — Что? — непонимающе смотрит Чимин на мужа, а тот показывает ему ладонь, испачканную белыми каплями.       Молоко. Омега даже не знал, что молоко начинает вырабатываться раньше, поэтому не думал, что такое может случиться. Три с половиной месяца…       Чонгук заинтересованно смотрит на свою ладонь, переводя взгляд на покрасневшего, как рак, Чимина. Альфа прищуривается, вертит рукой и пара капель скатывается вниз, но Чонгук их ловит языком и слизывает. Сладко. Пахнет булочкой на молоке… В голове все складывается, как дважды два, и он тут же переводит взгляд на Чимина, уставившись тому в глаза.       — И попробуй мне сейчас соврать, — рычит Чонгук, оглядывая испуганного супруга. Его тело стало круглее, исчезли выступающие кости, под пальцами появилась мягкость, но живот… Чонгук уперся взглядом на живот, выпуклость которого можно заметить только сбоку. Он ухмыляется, кладет ладонь на низ, задерживая ее там буквально секунду, а потом ведет пальцем вверх. Чимин замер, как перед казнью. Его тело сдается клетка за клеткой, подло играя на стороне Чонгука.       Альфа осторожно обводит сосок по кругу, замечая припухшую грудь, подставляет ладонь и ребром ладони водит так, словно лепит глиняную статую. Идеальный. Он обязательно закажет фигуру Чимина и поставит ее во дворце, снеся даже Будду. Омега — его персональный Бог, он готов поклоняться ему вечно. Чонгук потягивает носом и приближается к Чимину, поглаживая того по спине. Молочный запах отчетливо слышится, но Чонгук упертый, он проверит лично. Мазнув по соску, на языке осталась сладость. На лице у альфы расплывается улыбка, и он притягивает Чимина к себе за подбородок.       — У меня будет ребенок, — выдыхает Чимин, решив скорее закончить позорную процедуру признания. Он вырывается из объятий альфы и накидывает ханбок, чтобы скрыть наготу. Последние секунды, что Чонгук видит его обнаженное тело, сносят ему все самообладание окончательно. Он встает вслед за Чимином и разворачивает того к себе, больно придавив за локоть.       — Ты хочешь сказать у нас, — подчеркивает Чонгук, а его сердце замирает от счастья. Маленькая копия Чимина — он уже видит это топающее по дворцовым коридорам чудо, которое он будет носить на руках.       — Чонгук, это твой ребенок, но ни я, ни он — не вещи, чтобы тебе принадлежать! — Чимин срывается. — Почему ты сначала делаешь больно, а потом считаешь, что одними извинениями можно все исправить? Чем я заслужил такое отношение? Почему я должен жить с тобой во дворце и носить ребенка наряду с кисэн? Я — король Силлы и не позволю, чтобы мой малыш — законный наследник страны — лишился трона по вине несдержанности своего отца.       — Я тебе уже говорил, что отошлю Тэхена в Пакче! Не зли меня, волчонок! Когда монголы на границах, я просто не могу сейчас поставить под удар королевство! Заметь — твои земли. Омега, тем более беременный, ослабит Хосока в разы! — Чонгук подходит сзади и прижимает Чимина к себе. Он едва успел накинуть одежду на плечи, как Чонгук, окольцевав его руками, прошелся по груди и устроил их на животе Чимина.       — Альфа.       — Пф! Тебе откуда знать? — ревностно спрашивает Чимин, выворачиваясь из объятий мужа. — Кто бы ни родился, я не могу рисковать ребенком, Чонгук.       — Я заберу тебя в Силлу, и это решено! — Чонгук прижимает Чимина к стене, не давая возможности выскользнуть. — Я смогу вас защитить.       — Нет, ты не можешь поступать каждый раз, как ты хочешь! Я прошу тебя уважать меня и мои решения! — Чимин гордо поднял голову и уставился на короля озлобленным взглядом. — Чонгук, клянусь, если ты меня силком увезешь в Силлу, ты будешь бояться засыпать, чтобы утром не увидеть пустой постели. Я найду способ, как сбежать от тебя, можешь не сомневаться, только в следующий раз не в Цинь. Ты больше никогда меня не увидишь! Чонгук, в Силле мне угрожает опасность, я не могу быть там, пока… — Чимин не желает говорить о Тэхене. Это истинный наследного принца и нагнетания вражды между братьями он не хочет. А то, что за кисэн Хосок пойдет даже на войну с собственным братом, Чимин не сомневается. Выждать время — самое лучшее решение.       — Почему ты такой упертый?! Я тебе уже объяснил, почему Тэхен останется во дворце!       — Отлично, поэтому я остаюсь здесь! В Цинь мне ничего не угрожает, а ты разбирайся со своим наложником сам! А теперь иди на праздник, тебя будут искать, — Чимин уверен, что для него оставаться в Поднебесной намного безопаснее, нежели в родном дворце, но рядом с таким, как Тэхен. Он с обидой глотает слезы и завязывает чогори, а сверху — серый ханбок.       Чонгук все еще неверяще смотрит на него, пытаясь совладать с собой. Оставить Чимина здесь — слишком рискованно, но и в его словах есть доля правды — напади монголы на Силлу, он без раздумий умрет за свою страну, но Чимин… ему нужна защита и поддержка. Сцепив зубы, альфа молча оделся, завязал пояс и пригладил волосы. Пак лишь наблюдал за происходящим, сминая края пояса. Чонгук кинул на него прощальный взгляд, но уйти не смог. Он присел на колени перед омегой и уткнулся ему в живот:       — Я люблю вас, помни об этом.       — Я знаю, — тихонько прошептал Чимин.