Illecebra. Соблазн

      Чимин на цыпочках прошмыгнул в королевские покои, чтобы не разбудить супруга, но Его Величество бодрствовал. Лежа в огромной кровати, король лениво разглядывал на потолке глазища желтого дракона. Чудовище смотрело на него, величаво разинув пасть и застыв в прыжке для нападения. Чонгуку всегда нравился этот рисунок. Будучи ребенком, он засыпал в кровати отца с матерью и мечтал драться в битвах так же смело, как этот дракон.       Маленькому наследному принцу казалось, что Ёнван наделен всеми умениями. Он может летать выше облаков, рыть землю когтистыми лапами, валить леса взмахом перепончатого крыла, сжигать города, если только посмотрит на них одним глазом… Дракон слыл самым могущественным существом на земле. Втайне Чонгук просил у небес иметь хоть десятую долю того, чем обладал Ёнван. В желтых глазах из сердолика мелькнул отблеск огня, и Его Величеству показалось, что дракон даже подмигнул в ответ.       Пак старался быть незамеченным, но, призывно покачивая бедрами, он завлекал альфу одним своим присутствием в опочивальне. Чонгук довольно прищурился, втянув носом усиливающийся запах персика. Разглядывая супруга, что даже в гневе был соблазнительнее всех самых ласковых кисэн, когда-либо побывавших в его постели, государь понял, почему последнее время не находил себе места — у омеги началась течка.       В тягостные дни отсутствия альфы сохранять хладнокровие Чимину удавалось все тяжелее, и омега глаза проглядел, ожидая Его Величество из последнего похода. Непонятное чувство гнало Пака из дворца. Омеге хотелось найти Чонгука хоть на краю света, спрятаться у него на груди и получить успокоение в крепких объятиях. Сейчас же Чимин боялся, что гнев снова овладел альфой, лишая его разума.       — Он заснул? — на удивление спокойно спросил король, отвлекаясь от созерцания прекрасного и переключая свое внимание на совершенное. От вечерней ненависти и ярости не осталось и следа, а в интонацию вернулось былое тепло с повелительными нотками. Отмолчаться не удастся. Вопрос требовал ответа.       Чимин вздрогнул от голоса альфы, но больше от самого себя. Он так давно не чувствовал затаенного страха, который парализовал все внутри, что испугался собственной слабости. О таком Чонгуке он давно забыл — холодном, унижающем, господствующем. Чимин с первых дней противился королю, но тогда он был другим. Дерзость и желание оттолкнуть альфу наполняли его горящее злобой нутро. Сейчас же пылающее сердце хотело защиты. Самый раз сложиться клубочком на груди и подлезть под руку, чтобы Чонгук пригрел и обнял, заменяя родную мать.       Омега валился от усталости сегодняшнего дня, и в данный момент ему хотелось не только снять с себя пыльный ханбок, пропахший гарью, а и содрать кожу, чтобы не слышать от своего тела исходящего запаха дыма. Чимин, кажется, провонялся ими — кровью, казнью, грехом. Будто это он делал все те ужасные вещи на площади и теперь разделяет с Чонгуком всю полноту возложенной на них участи. Пак невольно усмехнулся, скривив уголок рта. А что он хотел, если у его альфы истинный запах — запах крови. Чимин перемазан ею с головы до пят и никогда не отмоется. Хорошо, что хоть кошмары пока не снятся.       — Да, еле удалось уложить, но уже все хорошо.       Омега устало подошел к столику с украшениями и снял серьги. Плачущий Сунджон до сих пор стоял перед глазами, а в ушах раздавался надрывный детский крик. Чимин прикрыл глаза, но видение не исчезло. Костры, казнь, огни над площадью… Все это казалось дурным сном, только проснуться и отрицать случившееся уже не получится — в соседней комнате спал ребенок убийцы его сына.       Чимин с трудом разлепил тяжелые веки. За окном темнела глубокая ночь. В проеме ночной ветерок неистово трепал шелковые занавески, тоже подаренные Чжао Бином, но долгожданной прохлады как не было, так и нет. Везде только жар — то ли от костров, то ли от надвигающейся лихорадки. Пак мельком глянул на свое отражение. Напротив на него был омега с горящими щеками и нездоровым блеском в глазах. Удивительно, что после окончания такого дня он вообще мог что-то соображать, а не валялся в кровати в обморочном состоянии.       Он прикусил губу и рассмотрел лицо поближе. Никаких признаков болезни нет, но тело вмиг ослабло, а руки перестали слушаться. Пак вздохнул и вынул моннёнджам из прически. Пышные пряди, переливающиеся в свете огней, забрызгали золотом его плечи, укрывая худую фигуру короля легким саваном волос. Омега замер, ощущая на спине жадный взгляд Чонгука, дробящий в пыль в каждую косточку. Заболело так, словно его снова ударили под ребра и перехватило дыхание. Взгляд похотливый, жаждущий, собственнический. Под которым сердечко не только сжималось от страха, но и бешено колотилось от любви к этому альфе.       Поделить надвое отчаянно не получалось. Чонгук-убийца и Чонгук-спаситель всегда по иронии небес переплетались так, что порой Чимин не мог узнать его личину и предугадать, что альфа сделает через минуту. Существование на грани у омеги началось с самого его появления в Силле. Так оно продолжалось каждый день и каждую минуту, но ему хотелось покоя. Отвоевывать место под солнцем становилось все тяжелее, особенно, после смерти Джисона. Тогда исчез интерес к собственной жизни, сегодня могла оборваться еще одна невинная жизнь. Мир устроен удивительно шатко.       — Чонгук… — запнулся Чимин. — Ваше Величество… вы меня удивили…       Омега втирал в виски ароматическое масло. Легкий запах чайного дерева распространился по комнате, но присутствующие его не ощущали. Все затопил персиковый феромон. Пак с силой вцепился пальцами в края столика, когда догадался о причине жара и недомогания.       — Волчонок, ты живешь со мной столько лет… — Чон с нескрываемым удовольствием растягивал слова, любуясь омегой. С его тонких запястий исчезли массивные браслеты, подаренные королем, обнажив из-под ханбока худые руки. Красивые. Лебединая шея без нескольких рядов жемчуга смотрелась еще тоньше. У Чонгука уже затрепетало внутри, обдавая огнем все тело. Терпеть такого супруга становилось труднее, но и брать омегу силой он не желал. За грубость сегодняшнего вечера хотелось извиниться, но гордость не позволяла.       — Вот именно! — не выдержал Чимин и вскочил на ноги из последних сил. — Оказывается, что я столько лет жил с…       Пак тут же спохватился и проглотил слова, за которыми точно последует наказание.       — Убийцей? — с сарказмом подсказал альфа и приподнял бровь.       Чимин такой смешной в своем страхе перед ним и одновременно смелый. Он выступал против, зная, что в конечном итоге сдастся. Но эти попытки противостоять, заканчивающиеся на постельном поле битвы, Чонгуку казались невероятно милыми. Сверлить Чимина взглядом бесполезно — упрямец высокомерно задрал нос и сжал губы. Обида от того, что он побоялся сказать это ужасное слово, грызла Пака, подписывая его капитуляцию перед мужем. Он мягок и предсказуем, а король его слишком хорошо знал и даже сейчас подтрунивал над супругом с бессовестной улыбкой на губах. Смотрел и получал удовольствие, жаря Чимина на костре собственной слабости. Пора признать, что он никогда не пойдет против мужа, подумал Пак и сдался.       — Смею тебе напомнить, что ты ближе мне, чем кто-либо другой. Истинность дает тебе исключительное право влиять на меня, — подчеркнул альфа последнее слово, — но не на государственную политику. Поэтому оставь это дело, а себе найди занятие по душе.       Его Величество откровенно издевался, наблюдая за омегой. У Чимина скоро дым пойдет из ушей от злости, но он пытался держать себя в руках. Чон прищурил глаза и нагло улыбнулся, смотря на супруга, который и не думал униматься в споре с ним.       — Скажи мне, ты бы убил Сунджона? Стал бы таким, как Тэхен? Как бы ты чувствовал себя, если лишил жизни невинного ребенка? — Пак замолчал, давясь комом в горле. От подступающих слез стало труднее говорить, а пережитый страх вновь парализовал его тело. С виска торопливо скатилась капелька пота, собравшаяся от волнения. — Мне страшно только подумать…       — Прекрати! — резко сказал Чонгук, опираясь на здоровую руку и садясь в кровати. — Я уступил тебе и помиловал Сунджона. Чего ты еще хочешь?       Его терпению приходил конец, а Чимин словно специально испытывал альфу, одновременно раздражая не только омежьими феромонами, но и ослиной упертостью.       — Я хочу знать! Почему ты собирался убить его? — топнул ногой Чимин. — Что тебе сделало невинное дитя? Это же кровь династии Чон!       — Не забывай, что в нем течет и кровь династии Пак, — урезонил его спесь супруг, строго посмотрев на омегу.       — Ты хочешь сказать…       — Я ничего не хочу сказать, — Гук устало повалился на спину и сдавил виски руками. — Ты сам прекрасно знаешь, что Тэхен — не лучший представитель вашей династии. Наглый, лживый, жадный к власти… И пусть кисэн твой единоутробный брат, он в первую очередь убийца и получил по заслугам. Волчонок, ты зря думаешь, что я сожалею о содеянном. Я запятнан кровью родного человека, и мне давно нет прощения ни на земле, ни на небесах. Но я дал им возможность жить, как людям! Они имели все — богатство, уважение, земли, и вместо обеспеченной жизни в Пакче выбрали путь предательства и преступлений. Не считаешь ли ты, что Сунджон через много лет захочет закончить дело своего отца?       — Почему ты обвиняешь Сунджона в этих страшных поступках? Он еще так мал и совсем ничего не понимает. По твоей логике, ребенок от Чонов и Паков заранее обречен стать злодеем? Может быть, мне тоже не рожать наследника Силлы? — сгоряча выпалил Чимин.       Услышав сам себя, омега быстренько замолчал и сжался в комочек, а глаза, словно блюдечки, выдавали в нем вселенский страх.       — Клянусь, еще одно слово — и ты отправишься в карцер с крысами! — не на шутку разозлился Чонгук. — Не смей равнять себя с Тэхеном!       — Мне кажется, или Ваше Величество тоже долгое время не видел между нами разницы? — съязвил Чимин, в котором взыграла давняя ревность к кисэн. — Напомню, что Сунджон мог стать и твоим сыном.       Удар в самое больное место. Измена, которую Чонгук не мог себе простить никогда, снова встала между ними, вложив каждому враждующему слова острее заточенных клинков. Ими можно было ранить и оставить противника истекать злобой до смерти, но альфа научился выигрывать схватки с Чимином без боя.       — Не злись, волчонок, — сдался Его Величество и притянул омегу к себе, повалив на кровать. — Наши истории чем-то похожи, не находишь? Тэхен всегда ненавидел тебя просто за то, что ты дышал с ним одним воздухом и смотрел на то же самое солнце. Дело здесь не во мне. Жадность и желание мстить погубили его. У нас же с Хосоком все получилось по-другому, но привело к одному результату — вражде. Мне сейчас тяжело об этом говорить, Чимин, но я был готов к выбору. Я выбрал Силлу и тебя. Сможет ли в будущем наш наследник сделать так же? И нужно ли все это? Вражда, дворцовые интриги, противостояние семей… Ты знаешь, к чему это приводит, Чимин. Ты сам не раз оказывался на грани жизни и смерти благодаря стараниям любимого брата. Хочу отдать должное Пак Дахи — она была мудрой королевой, приняв это решение. А вот доктор Джан из таких, как ты — в силу своего человеколюбия он старался сохранить жизнь даже отпетому подонку.       — Тэхен был ребенком! Чонгук, кто же знал, что все так случится… — Пак закусил губу и только представил, что всех ужасов можно было избежать.       — Твоя мать знала, — урезонил его альфа, наблюдая за вмиг погрустневшим супругом. — Я преклоняюсь перед ней. Великая женщина. Мне искренне жаль, что все так случилось.       — Убийца, — прошептал Чимин и дотронулся до щеки альфы. — Ненасытный дракон…       — Ты меня таким сделал, — прохрипел Чонгук, прижимаясь к маленькой ладошке супруга. — Мне кажется, я влюбился в тебя сразу, как только увидел во дворце.       — Вырезать половину дворца — очень интересный способ признаться в любви, — хмыкнул Чимин. — Как твоя рука? Линь требует, чтобы ты принял его и показал рану. Ты знаешь, что в гневе он страшнее меня.       — О нет, — рассмеялся Чонгук, жадно втягивая персиковый запах. — Линь старается поправить мое здоровье в то время, как ты каждый день разбиваешь мне сердце. Тебе не кажется, что вам пора заключить перемирие между собой, пока вы не отправили меня на небеса своими экзекуциями? Ладно, я шучу. Лучше поцелуй меня, а то мы отстанем от Кимов, которые сегодня явно занимаются чем-то более продуктивным, нежели пустая болтовня.       — Это не пустая болтовня, Чонгук, — прошептал Чимин и благодарно устроился на широкой груди альфы, перебирая тонкие волоски. — Спасибо, что оставил принца в живых. Ты не представляешь, как я благодарен тебе. Обещаю, что он не будет мешать во дворце. Я воспитаю его без злости в сердце. Я докажу тебе, что кровь не определяет характер человека. Служанка из Пакче рассказывала, что наследный принц не особо привязан к родителям. Тэхен больше времени уделял себе и альфе, нежели ребенку. Линь считает, что малыш забудет все, что произошло в эти дни, поэтому в его душе не будет места для ненависти.       Чимин рассуждал так, словно в его силах перекрасить весь мир в светлые краски. Вынуть из людей все черное и заменить белым. Чонгук, поглаживая омегу по волосам, только лежал и улыбался, слушая его. Сколько жизнь не била Чимина, этого омегу ни за что не сломить в своем желании видеть все так, как он хочет. Вдоволь наслушавшись щебетания, Чонгук прислушался к звукам ночи. В лечебнице стукнули оконные створки, в траве под окном зашуршала ящерица, а в казармах хвараны неустанно острили клинки, меняя сон на рутинную работу с металлом. Все спокойно. Альфа удовлетворенно ухмыльнулся, поглядывая на Чимина. Наконец-то можно сделать передышку в битвах и заняться любовью с омегой.       — Иди ко мне, — прошептал Чонгук, срывая с губ поцелуй.

***

      В королевстве Корё с самого утра дела не заладились, но Юнги плевать. За окном лил противный дождь, тучи хмурились еще со вчерашнего вечера, а сегодня небо разразилось слезами, каких давно не было. Обычно солнечное и засушливое королевство в гранатовый месяц не преподносило таких сюрпризов. Чуть не споткнувшись на скользкой ступеньке во дворец, Мин поднялся в главный тронный зал и смахнул противную воду с лица. Рука прошлась по щеке, а под пальцами в который раз прощупывался рубец. Иногда Юнги подолгу гладил его, чтобы злиться еще сильнее и не забывать — возмездие близко. И пусть с отмщением обидчику его уродство не исчезнет, но об этом король не тревожился. Когда он воплотит в жизнь свои цели, какой-то шрам перестанет иметь значение.       Король распахнул створки и вдохнул летнюю свежесть, принесенную непогодой. За окном послышалась брань дворцовых работников — кто-то забыл укрыть зерно в прохудившемся хранилище, и теперь оно насквозь промокло. Юнги высунулся на улицу и огляделся вокруг — кроме снующих по двору чиновников и евнухов его интересовал пока только Тэджон. Очевидно, что новости из Силлы облетели соседние королевства. Да что там! Юнги уже получил письмо от хигокэнин, которые стояли на границах Корё и рвались в бой. Мин только и успевал отсылать им ответы о том, что выступать пока рано, но этих цепных псов на привязи долго не удержать.       Ждать Тэджона не пришлось. Его макушка замаячила вдалеке, скрываясь под соломенной шляпой простолюдина. В контрасте с шикарным ханбоком, хотя местами и поносившимся, это зрелище выглядело максимально нелепо. Король перестал следить за собой, а выделенный для него личный евнух жаловался, что старик давно не пользовался услугами дворцового портного. Государь хмыкнул, прислушиваясь к звукам на улице. Люди что-то живо обсуждали, понижали голос и переходили на шепот, боязливо оглядываясь по сторонам, чтобы не быть услышанными. Мин удовлетворенно потер подбородок в ожидании несостоявшегося родственника и вздохнул. Разговор предстоял не из легких, но Тэджон ему пока еще нужен, а от выгодных предложений Юнги никогда не отказывался.       За дверью шлепнули промокшие хва, звякнул металл скрещенных стражниками копий и просунулась голова охранника сообщить о посетителе. Принимать Пака не хотелось, но ничего не поделать. Оттягивать дальше нельзя.       — Мой мальчик! — старик вбежал в тронный зал, поднимая руки к небу и кидаясь на грудь невысокому Мину. Трясущийся подбородок Пака больно уперся ему в плечо, но Юнги, исходя из правила приличия, дал ему выплакаться и даже пару раз погладил по спине. — Я только что узнал о казни...       — Ну будет, Тэджон, будет…       — Юнги! За что небеса так немилостивы ко мне? Почему я последнее время получаю вести одна страшнее другой? — застонал старик, протяжно завывая в голос.       Мину хотелось удавить старика его же поясом от ханбока, дабы больше не слышать подобного нытья. Проку от Тэджона никакого совершенно, подумал раздраженно правитель Корё. Ему все приходится делать самому, связывать воедино сотни ниточек, чтобы добиться своей цели, идти на риски, договариваться, сталкивать людей, просить помощи, платить и обещать… От напряжения последних месяцев хоть самому волком вой, но Мин стиснул зубы и отстранил Пака от себя.       — Будьте мужественны…       Юнги поблагодарил небеса, что ему не пришлось оглашать старику известие о смерти Тэхена. Расправа над королевской четой Пакче стала хорошо известной спустя несколько дней после случившегося, но Тэджона он посвящать не спешил. Сейчас же эту новость смаковали буквально все, кому не лень — от придворных евнухов до кисэн из королевского гарема. Мин уверен, что на улице шептались именно об этом, собственно, от придворных о смерти сына узнал и старый Пак.       — Юнги… — тот отстранился и вытер слезы, катившиеся градом. — Я ведь только обрел своего сына…       — Это страшная трагедия для нас всех, Тэджон, — поддакнул государь, пытаясь изобразить скорбь. На лицо упорно лезла злорадная улыбка, которую пришлось прикрыть кулаком и откашляться, чтобы не выглядеть кровожадным монстром. Ждал ли этого исхода Мин? Определенно! Он не зря стравливал Силлу и Пакче, и вот результат, который ему так необходим. Теперь осталась последняя битва и желанное королевство будет в его руках, а месть осуществится.       — Я не вынесу этого больше… — покачал головой Тэджон, закрывая лицо ладонями.       — Теперь вы понимаете, каким жестоким является Чонгук? — осторожно начал Юнги. — Ваш единственный сын в опасности. Будучи рядом с ним, Чимин каждую секунду может оказаться на месте Тэхена. Чонгук — страшный человек, для которого нет никакой разницы — убить своего врага, своего брата или своего омегу…       Король Корё специально понизил голос, чтобы выглядеть еще более зловеще. Тэджон, превратившийся за эти годы в брюзжащего старикашку, стал очень легко поддаваться влиянию молодого альфы. Куда и делась его холодная расчетливость и ясный ум, ведь Юнги помнил отца Чимина совершенно другим. Сейчас же его напугать легче дитя малого, поэтому Мин пользовался этим сполна, манипулируя Паком по своему усмотрению.       — Не говори мне такого, Юнги, не говори… — продолжил рыдать Тэджон. — Я не могу потерять еще и Чимина. Ну почему это все происходит со мной?       Король в очередной раз разрыдался, разозлив Юнги до невозможности. Старик совсем с ума сошел, если не понимает, кто в конечном итоге виноват во всех бедах. Прикидывается умалишенным или такой и есть? Не сунься он в Силлу, все бы было совершенно по-другому: отец Юнги жив, а они с Чимином бы уже растили сопливых наследных принцев, бегающих по дворцу.       — Пак Тэджон, — зашипел Мин. — А кто совершил нападение на старого короля Чона? Из-за чего Чонгук сорвался, словно раненый зверь с цепи. Чья жена отдала приказ умертвить второго ребенка? И в конечном итоге, ведь именно ваш дворцовый лекарь нарушил ее волю. Поэтому не нужно прикидываться, будто Вы, Ваше Величество, — Юнги произнес его титул с нескрываемым презрением, — не причастны ни к чему из этого.       — Да клянусь тебе, что я ничего не знал про сына! — попытался возразить Пак, но Юнги его тут же урезонил.       — Вы, Тэджон, чрезмерно жадны и завистливы, да еще и распустили слуг, позволяя им слишком много. Слишком! Пак Дахи обвела Вас вокруг пальца, под самым носом у правителя совершив судьбоносный для страны поступок! Если бы не Ваша тяга к интригам, смертей удалось бы избежать! — Юнги не выбирал слова, зная, что старик от него никуда не денется. Ему только и осталось выслушивать Мина, не знающего пощады. — Вы сами виноваты в том, что случилось. Жадность Тэхена к власти — результат Вашей слабости. Появление Чонгука в Пакче на нашей с Чимином свадьбе — полностью Ваша вина. Вы виноваты в том, что Чимин оказался в Силле, терпел унижения, а теперь и вовсе стал заложником этого животного. У него нет ничего святого, а любовь к Вашему сыну не более, чем похоть. Я искренне любил Чимина, но из-за единственной Вашей оплошности потерял не только любимого человека, но и отца! А Вы потеряли страну!       Юнги чеканил каждое слово и ему становилось легче. Выдавал то, что накопилось давно, только лишь сдерживалось до определенного момента. О разговоре с Тэджоном он думал не раз, но всегда диалог был именно таким — резким, правдивым, уничижающим. Сегодня Мин перестал вести себя согласно правилам приличия, ибо Тэджон должен постичь всю тяготу своих поступков и понять последствия. В то время, когда Юнги почти у цели, жалеть Тэджона и выбирать слова не приходилось. Заставить старика чувствовать свою вину — тоже часть плана.       Пак Тэджон стоял перед ним поникший. Все слова справедливы и возразить больше нечего. Он собственной глупостью сломал судьбу себе, потерял жену и сына, а второго сделал вечным пленником чудовища из Силлы. Губы Тэджона задрожали, а руки безвольно опустились от отчаяния и осознания того, что ничего уже не вернуть. Его раскаянию теперь грош цена.       Мин с нескрываемым удовольствием посмотрел на униженного короля соседней страны. Слова возымели нужное действие.       — Прекратите быть мягкотелым! Вы сейчас необходимы Чимину, как никто другой, — заметил альфа, поглядывая на вдруг выпрямившиеся плечи старика и гордо поднятый взгляд. — Братья Чон перегрызли друг другу глотки, и без потерь в этой войне не быть. Теперь Вы должны вернуть себе страну, а Чимину восстановить доброе имя. Небеса даровали Вам Сунджона в утешение за то, что Тэхен погиб. Вы должны собраться с силами и сделать все возможное для сына и внука, чтобы воплотить задуманное. Осталось совсем немного, и мы сможем начать новую жизнь. Силла расцветет в наших руках благодаря мне, Вам, и, конечно, Чимину. Мне как никогда нужна ваша помощь.       — Юнги! — впечатлившись своей высокой ролью в этом деле, Пак Тэджон тут же изменился в лице. Миссия, возложенная на него, возможно, станет самой главной в последние годы жизни. Тэджон не хотел, чтобы в истории Пакче его запомнили, как короля-неудачника и беглеца. У него появился шанс, и он обязательно должен им воспользоваться, ибо позор в дворцовых книгах не смыть ничем. Чернила возможно перечеркнуть только кровью поверженного врага. — Я поддержу тебя в любом случае. Ты же знаешь, что я отношусь к тебе, как к собственному сыну!       — Давайте без пафоса, — скривился Юнги, делая это каждый раз, когда Тэджон пытался навязать ему мнимое родство.       Мину выть хотелось от этих лживых слов несостоявшегося тестя и, хвала небесам, что такого отца у него не было. «Своими руками придушил бы», промелькнуло у альфы в голове, когда он осмотрел старика с головы до ног. Живя у него в королевстве на иждивении уже столько лет, еще бы он запел по-другому! Противно до невозможности, но король Корё сжал кулаки и продолжил.       — Наш план остается без изменений. Сейчас Силла ослаблена, как никогда. Сотни тех, кто остался на поле боя на границе с Пакче, уже не никогда не встанут в ряды воинов королевства, а тысячи больных и раненых не смогут ослабевшей рукой держать оружие, даже если захотят отразить атаку. Хвараны отважны, но сейчас они немощны, как дети. По данным моей разведки Чонгук потерял почти половину своего войска.       Тэджон смотрел на Юнги с широко раскрытыми глазами и только кивал, не понимая, что от него нужно. Благодарно слушая Мина, он восхищался рвением Юнги вызволить Чимина из лап убийцы, а себя мысленно хвалил за то, что много лет назад не ошибся в выбранной партии для сына.       — Сегодня сложилась наилучшая ситуация, чтобы напасть на королевство. Хосок погиб, солдаты в Пакче разоружены, а тысячи воинов остались гнить в том же месте, где Чонгук положил своих военных. Я многие годы ждал, пока Силла ослабнет, но теперь вижу, что этот день настал. Мы сможем забрать то, что принадлежит нам по праву, ведь так, Тэджон? Мы отомстим за все, что Чонгук сделал. Не посрамим память королевы Пак Дахи, моего отца и вашего сына. Династия Чон должна закончить свое существование на этой земле.       Король активно кивал головой, не задумываясь о словах Юнги. В его глазах и след пропал от горечи потери недавно обретенного сына, а идея мести вытеснила здравый смысл. Полностью погрузившись в нее, Тэджон нетерпеливо переминался с ноги на ногу.       — Вы, — продолжил Юнги, — вернете себе Пакче и сможете править там до конца своих дней. Встретите обеспеченную старость на родной земле в окружении своих верных подданных и ненасытных до ночных утех кисэн, которых я подарю Вам в Корё — чего еще можно ждать на склоне лет? — Юнги подмигнул, глядя на заинтересовавшегося Тэджона.       — Ты так добр ко мне…       — Но это еще не все, — заметил Мин. — Вам предстоит тяжелая работа по смене администрации в стране. Помните, что многие посты заняты людьми из Силлы, а в некоторых министерствах и провинциях служат местные чиновники, до мозга костей верные Чон Хосоку. И пусть династия Чон в Пакче свергнута, настроения в голове людей поменять не так просто. Вы должны окружить себя теми, кто верен вам. Тот человек, который помогал Вам… забыл его имя…       — Чхве Сынвон?       — Точно! Он первый пострадает от нынешней власти, оставленной в Пакче. Думаю, что Чонгук планирует заменить всех, кто сотрудничал с Хосоком или Тэхеном, но нам это на руку. А с Чхве Сынвоном Вы должны установить контакт до того, как его голова полетит с плеч. Если он еще жив, конечно…       — Я пошлю гонца с твоего разрешения, — попросил Тэджон.       — Посылайте. Я выделю штат людей в министерстве внутренних дел, которые будут помогать Вам. Обеспечьте своей власти полную поддержку народа, и пусть Сынвон узнает настроения людей. Не думаю, что после кровавой расправы в Чхандоккун население примет Чонгука с радостью. Они боятся его, поэтому будут молчать, но в Ваших интересах собрать группу лояльных к Вам чиновников. Делайте это тайно и не торопитесь. Мы не можем допустить ошибок. Распространяйте слухи о казнях и арестах, изнасиловании омег. Пусть для пущей правдивости выпотрошат кишки кому-нибудь из местных и предадут это огласке. Во всем смело обвиняйте Чонгука. Каждый житель Пакче должен знать, кто его враг, а кто друг. После череды убийств Вы сможете вернуться долгожданным освободителем. Никто не усомнится в том, что все зверства творит именно король Чон, поэтому Сынвон должен как можно больше нагнетать обстановку. В этом случае Пакче даже по приказу военного командования не выступит на стороне Чонгука. Все будут ждать только Вас, Тэджон!       Старик расцвел от сказанного, словно юный омега, которому признались в любви. Наконец-то он понадобился Юнги и его оценили по достоинству. Он мысленно представил, как будет въезжать в ворота родного Пакче. Люди побегут перед королевским паланкином, бросая рис по копыта лошадей, лучшие музыканты заиграют мелодию на главной площади, а сам дворец и его околицы украсят по случаю возвращения короля праздничными лентами. В тронном зале зажгут все свечи, накроют огромный стол, за которым соберутся бывшие министры, реками польется рисовое вино, а на огромных блюдах подадут аппетитно поджаренных фазанов. На коленях обязательно устроится любимая кисэн, а остальные наложники станцуют для них танец с веерами. Они будут есть и пить до поздней ночи, а потом запустят в небо фонарики и загадают желание.       — Сколько времени у меня есть, Юнги? — возбужденный собственными мыслями, Тэджон напряженно сглотнул слюну, как только представил свое возвращение в страну.       — Не более шестидесяти рассветов. Я хочу напасть на Силлу в месяц орхидеи, ибо в месяц османтуса обязательно пойдут дожди. Лошади хигокэнин не пройдут и увязнут в грязи, а они — моя главная надежда и опора. Буси уже сейчас готовы вступить в бой, — Юнги уселся на трон, аккуратно разглаживая полы ханбока. — Как только они вырежут разведывательные отряды врага и Чонгук получит полную тишину, можно будет выступать.       — Я думал, что ты хочешь напасть как можно быстрее. Ты же сам говорил про то, что Силла ослаблена, — непонимающе уставился на него Тэджон.       — У японцев есть старая пословица: «Истинное терпение — это такое терпение, когда терпеть не под силу», — улыбнулся хитро Мин. — Все это время я буду держать буси на границе с Корё. Они прекрасно обжились в лесах, охотятся на птицу и ловят рыбу, а в особо удачливые дни попадается заяц и даже косуля. Но их настоящая цель — не лесной зверь или пушнина, а золото и доступные кисэн. Я запретил Хикиро трогать местное население, усилив охрану в приграничной провинции. Сейчас хигокэнин только и думают о том, как выступить в поход. Знаете, Тэджон, это как натянутая тетива — чем дольше ты не отпускаешь стрелу, тем сильнее получается удар. Я измотаю японцев настолько, что они с утроенной злостью пойдут на Силлу, сметая все на своем пути. Разозленные хигокэнин принесут нам больше пользы, они вырежут весь Кёнбоккун и утопят его в крови. И в этот раз я не буду останавливать Хикиро — он получит все, что захочет.       — Но как же войска? — Тэджон уставился глазками-пуговками и начал оживать, представляя грядущую битву. Юнги на мгновение показалось, что в нем проснулся былой король, что когда-то давно вел в сражения мощные отряды. — Ты же понимаешь, что за это время даже те, кто получили ранения, вновь встанут в строй и будут драться за Силлу.       — Тэджон, Вы удивляете меня своей непрозорливостью, — фыркнул Юнги и понял, что ошибся в старике — от успешного предводителя в нем ничего не осталось. — Именно это мне и нужно. Хигокэнин представляют не меньшую опасность, чем воины Силлы. У меня нет иллюзий по поводу них, поэтому не будет и разочарования. Союзники всегда временны и в любой момент всадят кинжал в спину. Именно поэтому я хочу, чтобы хвараны восстановились и вступили в схватку с японцами. Слабые и неспособные защитить себя солдаты падут на поле боя, а те, кто выживет, станут основой будущей армии.       Тэджон слушал внимательно, а его округлившиеся глаза говорили о том, насколько он поражен мыслями короля Мина. Его стратегия казалась такой гибкой и беспроигрышной, что Пак уверился — они обязательно победят.       — Ты уверен в том, что они захотят служить тебе? — недоверчиво спросил старик.       — Тэджон, все очень просто: в случае победы — правительственные войска, в случае поражения — мятежники. Когда я устраню Чонгука, у воинов Силлы будет выбор — либо присягнуть на верность мне и воевать в рядах королевских войск, либо я объявлю их предателями и вырежу всех по обвинению в измене. Поверьте, большинство из них выберут жизнь, но самое главное не это. Они сделают это только потому, что будут защищать Чимина. Я сохраню войско благодаря Вам и Вашему сыну и вместе с войсками из Корё и Пакче получу самую сильную армию во всей Азии.       — Юнги, что ты замыслил? — недоверчиво смотрел Тэджон на разошедшегося зятя. Огонь в его глазах разгорался, а границы Азии стирались пожарами жадности. Юнги всегда будет мало завоеванных земель.       — Ничего из того, что меняет наши планы. Я хочу победы, хочу расширения земель, хочу богатства. Разве не об этом мы мечтали много лет назад? И мне по-прежнему нужен ваш сын. Он — наш ключ к получению Силлы с минимальными потерями. Чимин — законный король этой страны, и мне понадобится Ваша помощь, чтобы склонить его на нашу сторону. Тем более, что наследный принц Джисон погиб, и в Силле нет прямого продолжателя рода династии Чон. Чимин единственный владеет всеми сокровищами королевства — армией, чиновниками, землями и людьми, а мы должны завладеть только его сердцем.       — Боюсь, здесь даже я не смогу тебе помочь, — удрученно сказал Тэджон и весь его былой запал тут же исчез. — Мой сын невероятно своенравен с детства. Дахи воспитывала его не как омегу, а как альфу, обучая не столько танцам и вышиванию, сколько книгам по государственному управлению. Он даст фору любому альфе, но за столько лет Чимин изменился. В последнюю нашу встречу он стал более решительным и упрямым. Не думаю, что после всего случившегося Минни так легко перейдет на нашу сторону.       — А это мы еще посмотрим, Тэджон, — Юнги медленно провел по щеке, потирая отросшую щетину. — Падающий дворец трудно подпереть одним бревном, поэтому у меня тоже есть кое-какие мысли.       — Ты все продумал! — восхитился Тэджон и подобострастно уставился на альфу.       — Да, у меня было на это время, — пробормотал Мин. — Я столько лет вынашивал этот план, что просто не могу допустить провала. Видите ли, Тэджон, нет ничего сложного в том, чтобы двинуться на Силлу даже сейчас, когда она более чем уязвима. У меня достаточно собственной армии и помощи от хигокэнин, чтобы стереть с лица земли Кёнбоккун и сжечь каждую провинцию, разорить каждое селение…       Юнги внимательно смотрел на Тэджона, у которого от рассказа разве что слюна с губ не капала.       — Я готов хоть сейчас ехать в Силлу! — старик вскочил со ступенек, и его глаза загорелись азартом. Дай ему кинжал и лошадь — точно отправится воевать!       Юнги дернул затекшей ногой и раздраженно сказал:       — Вот так всегда, Тэджон. Вы поступаете слишком жадно и опрометчиво. Думайте, как государь, а не как разбойник! Вы же король Пакче, а ведете себя не лучше наемников, продавшихся за золотые слитки, — пристыдил его Юнги, и старик тут же сел на место. — Если бы я хотел так сделать, то мы с Вами бы не сидели здесь.       Король Корё хлопнул в ладоши, и в тронном зале показался евнух. Мин попросил себе и Паку чай с ромашкой и продолжил.       — Я хочу получить великую страну. Династия Чон столетиями вкладывала в нее свои силы, поэтому глупо разрушать то, что ты хочешь захватить и чем пользоваться. Мне не нужны пожарища и тела убитых — хватит, насмотрелся, — сморщился Юнги, вспоминая, что работники до сих пор не разобрали сгоревшее зернохранилище на заднем дворе. — Я получу нечто большее, если сделаю чиновников в Силле своими союзниками. Нет смысла сразу же менять весь государственный аппарат и убирать армию. Эти люди отлично справляются со своими обязанностями, так пусть продолжают работать дальше на благо страны.       — Я понял тебя, — сдался старик и присмирел. — Надеюсь, что все задуманное тобой сбудется: я верну себе Пакче, а ты получишь Силлу и Чимина.       — И помните, что все зависит от нас, — Юнги смерил его взглядом и вздохнул.       Евнух принес ароматный чай со сладостями, и Юнги продолжил разговор с тестем. Посвящать его во все планы не хотелось, поэтому Мин выдавал информацию по частям. Кто знает, когда от Тэджона придется избавляться… Да и вообще в его будущей жизни круг приближенных ограничен. Мин залюбовался пляшущим огнем и чуть не уснул под бурчание Пака-старшего.

***

      — Повтори еще раз за мной — «и-и-и», — Чимин держал на руках Сунджона и растягивал звук, чтобы малышу было понятнее, как правильно его произносить и потом писать. Сначала омега решил посвятить урок гласным, которые выучить намного легче. Наследный принц быстро освоил новые знания и от нетерпения приступить к письму нервно дергал ножкой, пачкая пылью светло-голубой ханбок Его Величества.       — Когда мы будем рисовать? — нудил малыш, но Чимин только вздыхал, глядя на ребенка. — Ну когда-а-а?       — Скоро, наследный принц. Имейте терпение, — мягко ответил омега.       — Я хочу, чтобы папа и отец гордились мной, — Сунджон выпрямился, прикрыл глаза ладошкой и посмотрел на небо. — Мои родители там? — маленький пальчик прицелился куда-то в облачко, и ребёнок ждал ответ.       — Да, — промямлил Чимин, хотя всячески старался обходить эту тему.       — Почему они оставили меня? Зачем ушли на небеса? — не унимался принц.       — Так бывает, Сунджони, — омега обнял ребёнка и прижал его к себе, поглаживая по плечам, чтобы он не чувствовал себя одиноким. — Когда-то мы все отправимся туда и встретимся с теми, кто нам дорог.       — А Ваши родители где? — Сунджон уставился на Чимина, рассматривая бант.       — Моя мама тоже на небесах, а отец…       — Почему они не вместе? — перебил малыш. — Разве они не любили друг друга? Вот мои папа и отец любили друг друга и отправились туда вместе.       Чимин насилу выдавил из себя улыбку. Вопросы такие детские, но требовали серьёзных взрослых ответов. Впервые Чимин пасовал перед ребенком, и даже прочитанные горы свитков, казалось, ничуть не добавили королю ума. Как объяснить крохе, что его родители оказались предателями и убийцами? Как оправдать действия Чонгука? Об этом ничего не сказано в книгах мудрецов.       — Так бывает, Сунджон, — выкрутился Чимин. Он обещал, что не будет скрывать ничего из того, что произошло, но и говорить правду наследному принцу в столь юном возрасте слишком жестоко.       — А мы сегодня будем смотреть на небо? Вы покажете мне родителей? — не отставал малыш.       — Да, — вздохнул Чимин. — Самые яркие звездочки на небе — это и есть твои родители. Я обязательно покажу тебе их, как только наступит ночь.       — Я буду ждать, — миролюбиво согласился омежка и заерзал у Чимина на коленях.       Сунджон переключил свое внимание на вышитые атласные ленты чогори, пытаясь перевязать бант по-своему. Принц почти распустил их, и Чимин хотел сделать замечание, но увидел приближающегося к ним Джина и спорить не стал.       — Иди поиграй! — Пак спустил малыша на землю и отряхнул одежду. — Я поговорю с господином Кимом, а потом мы приступим к рисованию.       Малыш, получив свободу и вмиг позабыв о рисовании, вприпрыжку отправился в сад, куда за ним уже по пятам побежал один из евнухов. Неуклюжий и полноватый придворный с горем пополам успевал за принцем и кричал, чтобы тот не ломал цветы на грядке, недавно засаженной Чимином. Сокджин рассмеялся, а Пак тепло улыбнулся вслед.       — Я вижу, что Ваши успехи не заставили себя ждать? — Джин подмигнул, а Чимин потащил его за рукав прогуляться в дальней части сада, где им не помешают болтать.       — Наследный принц очень смышленый и схватывает все на лету, — похвалил малыша омега. — Я удивляюсь, почему в Пакче никто не занимался с ним самым элементарным. В свои почти четыре он хочет писать чамо, но еще месяц назад не знал, что звуки, которые мы произносим, можно отображать на ханджи.       — Не удивительно, что Тэхен так мало занимался принцем, иначе у него не было бы времени плести все грязные интриги, которые он задумал, — вздохнул Джин. — У меня до сих пор в голове не укладывается, как он мог пойти на это.       — Я тоже не понимаю, почему ему так нужна была именно Силла. Пакче лишь на немного уступает по размерам, но моя земля не менее богата и красива. Я помню, как отец иногда брал меня на охоту, — размечтался Чимин, вспоминая юность. — Вместе с ним мы проехали по всем провинциям, останавливались во многих местах. Матушка была недовольна, считая, что омеге стоит больше читать и учиться танцам, а не скакать в седле и ночевать в лесу, но я успевал все — и ознакомиться со свитками восточных мудрецов, и покупаться в озере. В наказание она даже заставляла меня выводить по сто иероглифов в день!       — У вас столько воспоминаний о родной земле, — ласково заметил генеральский супруг, глядя на расчувствовавшегося Чимина.       — Джин, я никогда не забывал о родине. Просто я надеюсь, что Чонгук не разорит мою страну и не утопит ее в крови. Я опасаюсь, что сейчас творится там. Они же… Они… — Чимин спрятал лицо в ладони и чуть не расплакался. — Они же наверняка убили всю прислугу и министров. Что тебе рассказывал Намджун?       — Ваше Величество, это война, — резонно заметил Джин. — В любой войне неизбежны потери. Но я уверен, что наш государь не хотел причинить зла вашей стране. Пакче могло процветать при короле Хосоке, но государь сам выбрал этот путь. Намджун мне ничего не рассказывал.       — А я и спрашивать боюсь, — Чимин вытер мокрый нос и посмотрел в голубую безоблачную даль. — Тэхен отправился к матушке на небеса… Интересно, они смогут простить друг друга?       — Не думайте об этом, Ваше Величество. Вы должны смотреть в будущее, а не жить прошлым. Когда вернется король Чон?       — Наверное, через десять рассветов, — Пак грустно пнул камушек и сорвал цветок. — В Пакче нужно столько вопросов решить. Я даже просился поехать с ним, но он не позволил. Именно поэтому я боюсь того, что произошло там. Почему он не взял меня? Что он скрывает? Я хочу посмотреть в глаза своим придворным и своему народу!       Чимин топнул ножкой от досады, а Джин только улыбнулся. Своенравный король и тут не может усидеть без дела.       — Ах, оставьте государственные дела альфам, — махнул Ким. — Они с ними лучше справляются, а вам нужно подумать о наследнике. Вы же не принимаете отвар у Линя?       Чимин покраснел от стыда и посмотрел себе под ноги.       — Позволю себе заметить, что я Ваш первый придворный и должен знать про Вас все, даже это, — прошептал Джин, склонившись к уху Чимина.       — Джин, ты меня смущаешь! — щечки омеги вспыхнули еще ярче, словно спелые яблочки. — Не пью! — выпалил он и отвернулся.       — Ну это же совсем меняет дело, — довольно хмыкнул генеральский супруг. — Сегодня же вечером мы с вами продолжим вышивать ханбок для будущего наследного принца!       Омега хлопнул в ладоши, подхватил Чимина под руку и потащил к беседке. Неподалеку от пруда возился Сунджон, болтая ножками у воды. Он сделал из бумаги подобие корабликов и пытался пустить их по воде.       — Такая дорогая ханджи! — Ким с досадой хлопнул в ладоши глядя на то, куда пошла бумага лучшего сорта. Ребенок безбожно истыкал ее палочками, пытаясь придать корабликам устойчивости.       — Сунджон! Осторожнее! — Чимин мигом оказался рядом с ребенком, сидящим на краю каменной кладки, и подхватил его на руки. — Нельзя играть одному возле воды! Это опасно! Ты разве не помнишь, что я разрешил тебе гулять здесь только с евнухом Чолем?       Перед глазами Пака пролетела картина, как много лет назад он вел здесь неравные бои с Чонгуком и сам чуть не нырнул в воду.       — Помню, — пробурчал малыш, вмиг насупившись от обиды за полученное замечание. — Евнух Чоль очень медленно ходит.       В подтверждение его слов за спиной послышался топот придворного и напряженное дыхание.       — Прошу прощения, Ваше Величество, — запыхался Чоль. — Наследный принц так быстро бегает, что мне никак не успеть.       — Ничего страшного, — примирительно ответил Чимин. — Вы будете переведены на службу во дворец, а я заменю евнуха Сунджону. Мне давно нужно было сделать это, Чоль. Можете идти отдыхать.       — Ваша милость безгранична, Ваше Величество! — пожилой мужчина упал на землю и скрестил руки перед головой в знак преклонения перед королем. В его возрасте служить во дворце намного легче, но он боялся, что его выгонят из Кёнбоккун, если тот попросит о переводе по службе. — Вы так добры ко мне.       Сунджон копошился на руках у Чимина, пытаясь сделать кораблик и пустить, наконец, на воду. Пак придержал его, пока малыш, удовлетворенно высунув язык, наблюдал за бегущим по волнам флотом из шустрых парусников.       — Откуда Вы знаете, как делать кораблики? — заинтересованно спросил Джин и присел рядом с принцем, обняв того за худые плечи. Он не помнил, чтобы Тэхен упоминал о море.       — Мне отец показывал, — пояснил маленький омежка.       — Ах, да, точно, — согласился Джин и переглянулся с Чимином, пожав плечами.       Видимо, Сунджон все еще скучал по родителям, поэтому воспоминания такие яркие, колоритные, будоражащие детское сознание. Линь обещал, что со временем у омежки тяжесть от утраты родителей угаснет, и Чимин лекарю верил.       С момента казни королевской четы из Пакче прошло чуть больше тридцати рассветов. Наследный принц почти привык к жизни в Силле. В первые дни Чимину приходилось нелегко, и омега часто ночевал в его покоях, получая от Чонгука укоризненные взгляды. Но с Его Величеством ребенок хотя бы переставал плакать от приснившихся ему ужасов, а потом стало полегче — Сунджон начал проявлять интерес ко всему, что происходило вокруг. Он попросился погулять по Кёнбоккун, и Пак показал ему огромный дворец, а придворные на кухне порадовали кроху любимыми рисовыми булочками с хрустящей корочкой. По просьбе Чимина евнухи каждый день всячески забавляли малыша, не давая ему грустить. Маленькому принцу очень понравился сад и особенно место у пруда, куда они с Его Величеством часто приходили гулять.       — А еще он сказал, что я стану самым могущественным королем, и у меня будет много таких корабликов. Я буду править везде, где только захочу! — Сунджон закончил свою речь и горделиво приподнял нос. Точно так, как это делал Тэхен, когда был чем-то недоволен.       — Ваше Высочество, — хлопнул в ладоши Джин. — Не годится вам говорить такие вещи. Вы же омега! Вы должны стать примерным супругом для будущего альфы и быть его украшением во дворце, но никак не думать о государственных делах!       Чимин стоял молча, пока генеральский супруг пытался утихомирить Сунджона. Малыш чуть не расплакался, у него покраснел кончик носа, от злости заалели щечки и выступила испарина на лбу. Он доказывал, что именно это ему говорили отец и папа, а значит так и должно случиться. Его Величество увел расстроенного принца во дворец, а Джин так и остался в саду со своими тревожными мыслями. Ему на ум пришла старая китайская пословица: из вороньего гнезда не возьмешь куриного яйца. Ах, как бы ему хотелось, чтобы он ошибался!

***

      Чонгук вернулся быстрее, чем через десять рассветов. Полковник Бэк, оставленный в Пакче, к государевому визиту хорошо поработал с дворцовыми служащими. Им были вскрыты все аферы королевской четы, поэтому собравшиеся министры после прослушанного доклада только вздохнули и подтвердили, что государь Чон справедлив с негодниками. Те, кто служили в министерствах ранее, перешли на сторону новой власти и были рады, что Чонгук оставил их в живых. За жадность и алчность королей умирать в кровавой резне никому не хотелось.       По приезду Чонгука дела в Пакче пошли живее. Дворец уже убрали дочиста и от ужасной расправы не осталось и следа. Все тот же белый мрамор на полу, ониксовые украшения, журавлики, как символ страны, встречали въезжавшего в Чхандоккун короля Чона. Он довольно хмыкнул и отправился на совещание с полковником, чтобы узнать о ситуации. Хвараны у главных ворот, соскучившиеся по государю, гордо выпрямились по струнке и плотно закрыли засов.       На следующее утро Чонгук провел совещание с министрами, а потом выступил перед народом. Во дворец стянулись тысячи любопытных жителей из окрестных провинций. Люди усеяли главную площадь, а те, кому не досталось места, залезли на крыши домов и хозяйственных пристроек. Неудачники из далеких провинций, прибывшие позже всех, довольствовались толстыми ветками деревьев, растущих у дворцовых стен. Больше в Чхандоккун места было не найти, но людям хотелось не так полюбоваться не красотой дворца, как посмотреть на человека, свергнувшего их государя. А тот факт, что они родные братья, удивлял местных еще больше — Чонгука боялись, уважали, и считали наполовину сумасшедшим, если не полностью утратившим разум. Тысячи пар глаз боготворили альфу, взошедшего на ступеньки дворца.       Встречая Чонгука здесь не часто, жители дворца и окрестностей удивились, что король так скромен внешне и неприлично богат внутри. Сегодня государь Силлы одет в простой ханбок, в том время, как Хосок и Тэхен все время старались подчеркнуть исключительность королевской четы даже дорогой одеждой. Темно-синяя грубая ткань совершенно не напоминала гонренпо, который использовали в торжественных случаях. Лишь повязка на голове с вышитым золотом драконом говорила о том, что Чонгук принадлежал к королевскому роду.       Речь короля Чона была посвящена будущему Пакче, народным проблемам, изменению в управлении государством наподобие системы в Силле. Известие о реформе уплаты налогов в государственную казну удивило людей, и у каждого появилась надежда на обеспеченную жизнь. Наконец-то деньги крестьян и ремесленников пойдут не на войну и оплату наемников, а на развитие собственной страны. Присутствующие слушали государя с открытыми ртами, словно на их землю спустилось небесное божество, но больше всего им понравилась та часть, где Чонгук упомянул Чимина.       Чон рассказал, что Его Величество король Пак ни дня не забывал о своих подданных и каждое утро молился небесам о том, чтобы люди в Пакче были здоровы и счастливы, а сама страна процветала. После этих слов придворные засопели влажными носами, а кто-то в дальнем ряду тихонько запищал, растрогавшись до слез. Чимина здесь любили больше Тэхена, которого за глаза называли король-самозванец. Теперь все возвращалось на свои места.       Вечером Чонгуку не спалось в чужой постели, и он вышел на крыльцо понаблюдать за Луной. Сегодня она светила особенно ясно, заливая молочным блеском внутренний двор, будто днем. Гук заложил руки за спину и вдыхал ночной воздух полной грудью. Во всем дворце воцарилась тишина, только где-то вдалеке гавкали собаки, подравшись за косточку. Его Величество боковым зрением заметил человека, пересекающего площадь, и присмотрелся к нему. В худой, слегка сгорбленной фигуре он узнал лекаря Джана. Несмотря на свой преклонный возраст, доктор неутомимо трудился с раннего утра до поздней ночи, выполняя обязанности дворцового врача профессионально и безотносительно того, человека какого сословия ему лечить — министра или простолюдина. Его вызывали ко всем больным. Заметив Чонгука, Джан подошел и заговорил первым.       — Рад приветствовать Вас в Пакче, Ваше Величество, — поклонился лекарь. — Могу я узнать о здоровье Его Величества Пак Чимина?       Имя волчонка чудесным образом подействовало на короля, и Чонгук вмиг оттаял.       — Он чувствует себя намного лучше, — ответил альфа.       — Я хотел попросить у Вас прощения, господин, — Джан снова поклонился, будто его давило чувство вины, и чем дольше он переживал в своем сердце трагедию, тем больше ощущал неловкость перед альфой. — Мне не стоило нарушать приказ королевы Дахи.       Король Силлы ничего не сказал и продолжал смотреть вперед. Если бы все случилось, как задумала Дахи, многих жертв удалось бы избежать.       — Я не могу сказать, что не винил вас в произошедшем, — откашлялся Чон и начал нелегкий разговор. — Но я благодарен за то, что вы вылечили Чимина от хвори, поэтому стараюсь не держать на вас зла.       — Я не знал, Ваше Величество, что все так обернется, — в голосе старика слышалось искреннее сожаление. — Позволите осмотреть Ваше плечо?       — Откуда вы знаете? — удивился Чонгук. Не лекарь, а настоящий колдун.       — Вы не в полной мере владеете рукой и щадите ее, — улыбнулся Джан. — Все просто: так ведут себя все больные люди. Позвольте мне служить Вам верой и правдой до конца моих дней.       Чонгук разрешил лекарю пойти за ним и недоверчиво смотрел на то, как Джан снимал повязку, наложенную еще Линем.       — У Вас отличный лекарь, — похвалил он китайца. — Доктор Линь сделал все правильно, поэтому я сменю лекарство и сделаю массаж. Рассечение глубокое, Вы повредили не только мышцы, поэтому восстановление будет долгим. Пожалуйста, воздержитесь от походов до месяца льда, и тогда Вы почувствуете себя намного лучше.       Джан отправился в свои покои за мазью, а Чонгук подумал, что рад бы спрятать меч и на дольше. Альфа уверен, что Юнги не остановится. Как же он устал воевать против мерзких соседей, устал распутывать интриги и становиться палачом... Его руки и так по локоть в крови, а поля боя с убитыми людьми стали сниться чаще других видений. Хотелось заняться семьей, получить наследника и окунуться во внутренние дела страны. Столько всего было задумано, что Чонгуку жизни не хватит воплотить свои мечты в реальность. Одна надежда на наследника, которого еще не было. Доктор Джан вернулся быстро, сменил повязку и помассировал поврежденное плечо. В конце процедуры лекарь втер королю в виски майорановое масло, и Его Величество проспал крепким сном до самого утра.       Чонгук приехал домой с рассветом, нарочно перегоняя на лошади лениво выкатывающееся солнце, нещадно слепившее глаза. Лучи пробирались сквозь белесый туман, стелившийся в лесу у дороги, и даже лошадиных копыт не было видно в густой серебряной дымке. Все, как король любит, когда каждый раз возвращается в Силлу. С волчонком привычная дорога домой стала особенной, наполненной трепетным переживанием, желанием увидеть омегу и прижаться сильнее, вдохнуть персиковый запах с его волос и поцеловать давно зарубцевавшийся шрам у шеи.       Король велел отряду следовать в Кёнбоккун, а сам свернул на ближайшую лужайку. До восхода солнца здесь еще не распустились крупные колокольчики, что Чонгук заприметил еще по пути в Пакче. Лошадь довольно заржала, когда он отпустил поводья, и начала пастись, аппетитно хрустя молодой зеленой травой. Альфа присел у земли, собрал руками росу и умылся, чтобы прогнать сон. Двое суток в дороге без отдыха давали о себе знать, но иначе Гук не мог. Оставаться без Чимина не хотелось ни на секунду, а ноги сами несли домой. Его Величество собрал на лугу букет, больше похожий на облако. Нежно-голубые бутоны тянулись к небу, но сейчас цветы еще спали, ожидая пробуждения от теплых ласковых лучей.       Во дворец он явился через восточные ворота, чтобы не будить жителей лязгом огромного замка. Гук скинул плащ, снял повязку с головы и направился к королевским покоям, роняя за собой бутоны из необъятной охапки. Единственные, кто видели короля с букетом цветов, были стражники у дверей. Они вежливо расступились, пропустив Его Величество внутрь, и подмигнули друг другу. Похоже, Силла возвратилась к привычной жизни.       Чимин спал чутко и на шорох тут же открыл глаза. Огромное облако легло ему на кровать, окутывая омегу уже распустившимися цветами. Упругие бутоны различных оттенков от бледно-голубого до лилового рассыпались рядом, наполняя комнату чистым запахом рассвета. В покои следом ворвался аромат свежей зелени, тонкое амбре колокольчиков и веяние леса, по которому Чимин так соскучился. Омега сонно улыбнулся и притянул Чонгука к себе.       — Я не мог дождаться Вас, Ваше Величество, — прошептал счастливый Чимин, зарываясь в шею альфе. Гук наклонился ближе и поцеловал млеющего супруга. Он сильнее пах персиком, и ни один запах цветов не мог перебить природный феромон омеги. К нему хотелось прижаться еще ближе, но Чимин смешно сморщил носик и чихнул.       — Лошадью пропах? — извиняясь спросил Чонгук, глядя на то, как Пак тер нос.       — Нет, ап-чхи, — омега снова почесал нос, пытаясь вдохнуть воздух. — Что-то я отвык от подарков, Ваше Величество, — улыбнулся Чимин, зарываясь в охапку цветов. — Почаще бы так.       — Теперь все будет по-другому, волчонок, — прошептал альфа и прилег рядом. — Я готов хоть солнце тебе приносить в кровать каждое утро, лишь бы ты улыбался.       Чонгук привычно потянулся к растрепанным волосам Чимина и провел рукой по щеке. Он зарылся пальцами в густую копну, перебирая локоны, и не мог поверить в то, что у них теперь все наладится. Чимин, словно котенок, сам подставлялся под шершавую ладонь, прижимаясь ближе к альфе. От него таки несло лошадью, и Пак снова громко чихнул.       — Ты не заболел? — король обеспокоенно посмотрел на мужа.       — Не думаю, — Чимин насилу выдавил улыбку. — Со мной все хорошо, только с утра слабость непонятная. Но Линь меня не оставляет в покое и пичкает всякими гадостями, — скривился омега, вспоминая вчерашнюю чашу с принесенным лекарством. По консистенции больше напоминало густое болото, вонь стояла как от нечищенного пруда, а если бы он не пил с закрытыми глазами, а заглянул на дно, то точно бы увидел квакающих лягушек. — Он говорит, что это настойка мха на рисовом вине с добавлением скорлупы ласточкиных яиц.       — О, небеса, ты самый смелый омега, которого я знаю, — рассмеялся Чонгук. — Я бы точно не пил такую мерзость, Ваше Величество. Кстати, доктор Джан спрашивал о тебе, и я пригласил его посетить Силлу в месяц хризантемы, пока не начались холода.       — Чонгук! — Чимин кинулся на шею альфе и благодарно чмокнул его в щеку. — Я так рад, ты не представляешь! Спасибо тебе!       На глазах у омеги выступили слезы, и альфа подумал, как мало ему теперь нужно для счастья. Старый лекарь остался единственным близким человеком из Пакче, который безоглядно любил Чимина, как собственного ребенка.       — Ну если так, Ваше Величество, то вы мне не откажете в утренней прогулке? — Чонгук подмигнул и засунул Чимину в волосы цветок. Крупный колокольчик озорно покачивался, украшая и без того идеального истинного.       — Как я могу, — замялся Пак и хотел было выпутаться из объятий короля, чтобы встать, но Чонгук взял его на руки прямо из постели, даже не дав одеться.       — Мы поедем на наше место к обрыву. Солнце совсем скоро поднимется над лесом, — прошептал альфа, ныряя куда-то в шею и вдыхая дурманящий запах Чимина.       Чонгук бережно вынес супруга через ворота, не создавая шума, чтобы не разбудить дворец. Издали это было похоже на настоящее похищение, только воины сурово застыли каменными изваяниями, будто ничего не происходило. Гук подсадил омегу на лошадь, и уже вскоре они оказались на лужайке за лесом.       — Как давно мы здесь не были! — крикнул Чимин, спрыгивая босиком в густую зеленую траву.       Шелковые зеленые волны раскачивались от ветра, щекоча омеге голые ноги. Утро бодрило, и от сна не осталось и следа. Чимин, словно ребенок, радовался солнечным лучам и пробежался по траве, где в некоторых местах еще осталась роса. Гук привязал лошадь к дереву и скинул с себя всю одежду. Он поймал Чимина, перехватив его за талию, и клацнул зубами возле уха.       — Я сейчас искупаюсь в реке, а потом тебя съем, — зарычал Чонгук в нетерпении.       Чимин вырвался из его объятий и смущенно отвернулся, будто видел обнаженного Чонгука впервые. Альфа, собрав волосы в высокий хвост, спустился к шумящей горной реке. Пак уселся погреться на камне и подставил лицо солнышку, рассветные лучи которого ласково гладили его по щекам. Рядом с истинным ему явно стало лучше, и омега приоткрыл веки, чтобы подглядывать за альфой. Стыдно, словно он делает что-то запретное, но от этого еще увлекательнее и опаснее. Пак поначалу смотрел сквозь ресницы, а потом и вовсе подпер голову руками, бесстыже пялясь на купающегося.       Чонгук притягивал взгляд просто тем, что он был рядом. Чимину казалось, что он никогда не перестанет смотреть на него с восхищением. И смотреть вообще. Его Величество жадно облизывал взглядом рельефные мышцы супруга, когда альфа вынырнул из воды на уступ, чтобы выжать мокрые смоляные пряди. Пак прошелся по каждой линии, по изгибу от бугристой спины до впадинок на пояснице, крепким ягодицам и накачанным бедрам. Пальцы начали печь в подушечках, ему так хотелось прикоснуться к Чонгуку, но он был за десятки метров, и Чимину оставалось только любоваться и ждать, когда муж вернется.       Государь, заметивший супруга за подглядыванием, решил наказать непослушного омегу и плеснул ледяной водой. Пак от неожиданности отпрянул, чуть не свалившись с края обрыва, и смешно стер с носа хрустальные капли. Омега рассмеялся, разносясь звоночком над горной рекой, и Чонгук заслушался его голосом. В этом месте все становилось каким-то магическим и интимным. Оно хранило таинство их вздохов и прикосновений с самой первой прогулки здесь и было таким интимным, что скрывало утехи королевской четы не хуже вооруженных до зубов хваранов в дворцовых покоях. Улыбка Чимина все больше появлялась на лице, когда Чонгук подошел к нему с большой магнолией.       — Ваше Величество, ни один цветок в королевстве не сравнится с Вашей красотой, — альфа протянул ему подарок и жадно поцеловал в губы. — Я хочу тебя, волчонок.       Чимин одуревал от Чонгука. Когда он просил или брал настойчиво, когда Пак знал, что не подчиниться не может, а Чонгук шантажировал, играл с ним, раззадоривал еще больше, показывая, кто здесь хозяин. Альфа приспустил краешек легкой полупрозрачной ткани и поцеловал оголенное плечо. Омега прижался к Чонгуку ближе, пытаясь сам выпутаться из одежды, что отделяла их тела от полного контакта кожа к коже, но государь уже не мог ждать. Он жадно сорвал завязки, беспорядочно целовал истинного в шею, в запаховую железу, спускался по груди и гладил грубой ладонью впалый животик, который Чимин от страха втягивал еще сильнее.       — Чего ты боишься? — спросил Чонгук, глядя на испуганного омегу. — Волчонок?       Пак закрыл глаза и плотнее сомкнул губы. От неуправляемого волнения и боязни за их будущее Чимину хотелось расплакаться. Все его тело дрожало и трепетало от прикосновений альфы, таких желанных и редких за последнее время, что Чимин терял способность сопротивляться. В то время, как омежья сущность хотела слиться с Чонгуком, сомнения окутывали его сознание, мешая расслабиться.       — Я боюсь, — подтвердил Пак очевидное. — Что не справлюсь, боюсь. Мне так страшно проходить через это снова. Чонгук, если бы ты знал…       Чимин обнял его за шею и всхлипнул.       — Я всегда буду с тобой, — Чонгук, нависая над ним, поцеловал омегу в висок. — Я жду наследного принца, Чимин, и ты единственный, кто способен подарить мне счастье отцовства. Я люблю тебя, волчонок, и всегда буду рядом. Ты не один, слышишь? Теперь все будет хорошо, и мы должны попытаться снова.       Пак вздрогнул от такого прилива нежности. За королем Силлы водилось всякое — он мог злиться и крушить все на своем пути, а мог лежать у ног омеги послушным зверем, щекоча того за пяточки, но такой просящий Чонгук обезоружил испуганного истинного. Чимин опять согласен пройти через страх и боль, лишь бы осчастливить альфу.       — Ты правда больше не уедешь? — Пак заглянул в темные глаза короля и в благодарность погладил его по щеке.       — Я был с тобой, когда небеса подарили нам Джисона. Неужели ты думаешь, что какая-то неведомая сила преградит мне путь к тебе и я пропущу рождение сына? Я найду тебя везде, где бы ты ни был, и никогда не оставлю. Верь мне, волчонок, прошу.       Чонгук знал, что все его слова — ложь. Но также знал, что жить нужно сегодняшним днем, потому что завтра может не наступить. Ему придется уехать в ближайшее время, но Гук надеялся, что этот раз станет последним. Он больше не хочет воевать, а кровь стала претить, будто он напился ее на годы вперед. И то, что Чимин не знает о планах Юнги, пусть пока остается для него тайной.       — Спасибо, — Пак вытер повлажневшие глаза и глубоко вдохнул. Его беспокойства напрасны, а Чонгук под боком — лучшее успокоительное. Они справятся. Они обязательно справятся.       Пак почувствовал возле уха неровное дыхание короля, и жадные руки альфы снова переместились к низу. Возбуждение горячей волной накатило на него за несколько секунд, и уже спустя мгновения омега сам извивался, толкался вперед и желал прикосновений. Чон нырнул рукой под попу, разводя ягодицы и нежно поглаживая колечко мышц. То ли от пережитого стресса, то ли по законам природы, но Чимин оставался сухим и благо, что Чонгук так сильно хотел своего омегу. Его семени хватило на двоих, чтобы муж не чувствовал дискомфорта.       Чимин распалял короля, делая соитие с ним еще более желанным, дразнил Чонгука только лишь тем, что отдавался ему целиком и полностью, как самое ценное сокровище, которое альфа искал всю жизнь. Лишь первое время он сжался даже от одного пальца, но государь не переставал ласкать омегу в самых потаенных местах. Закинув стройные ножки Чимина на плечи, король долго и упоительно целовал его бедра, дразнил языком, наблюдал, как супруг доверяет ему, понемногу раскрывается и оно, о небеса, стоило того!       — Всю жизнь, — вторил Чонгук его мыслям. — Всю жизнь я буду любить только тебя.       Чонгук снова поцеловал омегу в соблазнительные полные губы, призывно открытые только для него. Он жадно вылизывал нёбо, прикусывал язык, напористо вел и не отдавал Чимину инициативу. Следуя острой линии челюсти, Чон спустился по выгибающейся в предоргазменной неге шее. Пак прикрыл глаза и откинул голову назад, являя Чонгуку ослепительно белую сладкую кожу, которая под солнечными лучами становилась еще светлее и тоньше. Ее хотелось трогать и целовать бесконечно; и ночи, и дня было мало, чтобы любить омегу.       Альфа двигался медленно, нарочно мучил и растягивал удовольствие, входил на немного и покидал вновь, пока Чимин бесстыже стонал в голос. У самого уже скручивало возбуждение в животе, хотелось вбиваться сильнее и жестче. Мышцы внизу свело от желания, и Чон попытался унять участившееся дыхание, но куда там! Омега сам подмахивал бедрами, чтобы король не останавливался. Такой Чимин нравился ему больше всего — несдержанный, с искренними эмоциями, мечущийся под ним от страсти. Он каждый раз с омегой словно впервые. Чимин узкий и миниатюрный, хрупкий, как фарфоровый сосуд из лучших сортов дорогой керамики. Его боязно разбить и разрушить, поэтому Чонгук с поцелуями отвоевывал сантиметр за сантиметром.       — Прости, волчонок, — шептал альфа, но Пак почти не реагировал. Он прогибался в пояснице и цеплялся пальцами за траву, пытаясь найти упор и двигался вперед, чтобы жадно насадиться на член альфы, не оставить между ними и сантиметра расстояния. Животные инстинкты короля требовали свое, а кожа Чимина с меткой дразнила его и привлекала все больше. Чон прикусил нежную кожу у ключицы чуть подальше первого шрама и поставил Чимину новую метку.       Пак заломил брови, когда зубы альфы сомкнулись на его ключице. Король зализывал рану, не прекращая одновременно двигаться в теле волчонка. Чонгуку срывало последние ограничения, и все инстинкты альфа отпустил за ненадобностью сдерживать. Он приподнял омегу под спину, погладил руками худые плечи, любуясь идеальной фигурой с тонкой талией. Темные соски Чимина звали поцеловать, и Чон склонился попеременно к каждому, дразня языком и горячим дыханием, пока омега еще больше выгибался в руках истинного.       В голове у Чонгука не осталось никаких мыслей. Он отдавал Чимину всего себя, зная, что каждый раз может стать последним. Пак сжался всем нутром, будто читал мысли Чонгука и делал ему почти физически больно внизу, но альфа не останавливался. Он только поглаживал худенький животик омеги с мыслью о том, что совсем скоро Чонгук сможет укачивать на руках сына. Стонущий супруг вторил пошлым шлепкам, громко раздающимся в рассветной тишине, и излился себе на живот, крупно подрагивая всем телом.       Выйдя из Чимина, удовлетворенный альфа лег на траву и прижал омегу к себе. Пак слушал учащенное сердцебиение супруга и думал, что именно так он хотел встречать каждое утро. Ему вечности мало быть с Чонгуком, а рассветы в последнее время стали бежать слишком быстро, один сменяя другой. Чимин поерзал и слегка скривился от неудобства. Спина неприятно тянула в пояснице, но Чонгук успокаивающе гладил его по ягодицам, размазывая вытекающую влагу. Мокрый и испачканный, омега счастливо улыбнулся, глядя на короля.       — О чем ты думаешь? — спросил альфа, приглаживая непослушные волосы и выбирая из них застрявшие травинки.       — О родине, — Чимин пробормотал почти неслышно охрипшим голосом. — Расскажи мне, как живут в Пакче.       — Если ты переживаешь о своих подданных, то зря. Я же обещал, что не трону дворцовых служащих. Воины, пострадавшие при взятии дворца месяц назад — единственные жертвы этой безумной войны. Они выполняли приказ.       — Мне тоже не верится, что этот кошмар закончился, — вздохнул Чимин, выводя пальчиком узоры на груди альфы. По его голой спине прошелся легкий ветерок, и Чонгук накрыл Пака своим плащом, чтобы тот не простудился.       — Чем ты занимался, пока меня не было? — альфа довольно заурчал, прижимая супруга к себе и целуя крохотную родинку на шее. По бархатной коже Чимина скользнул солнечный луч, и Гук проследил за ним пальцем от плеча до лопаток, нежно щекоча обнаженное тело.       — Ты правда хочешь послушать? — встрепенулся Чимин, вспоминая о принце.       За время пребывания Сунджона во дворце Чон относился к ребенку максимально холодно, но без агрессии. Малыша не звали на общие завтраки и обеды, Чонгук никогда не подходил к нему во время прогулок, а евнухи и вовсе не слышали от Его Величества ни одного вопроса про маленького омежку. Словно племянника для короля не существовало. Отчасти Чимина расстраивало, что альфа не интересовался наследным принцем, но он верил, что король изменит свое мнение. Потеря собственного сына была для обоих очень болезненной, но Чимин умел отделять добро от зла. Он надеялся, что Сунджон не пойдет по стопам родителей.       — Рассказывай, — сдался альфа и приготовился слушать.       — Наследный принц почти освоился в Кёнбоккун. Подружился с евнухами, любит играть в саду и рисовать. Скоро мы начнем писать чамо, как только выучим звуки, — супруг говорил вкрадчиво, пытаясь выторговать у альфы хоть капельку доверия к ребенку. По сведенным бровям и недовольному взгляду Чимин понял, что для этого еще рано.       — Ты действительно веришь в то, что можешь изменить его? — с издевкой в голосе спросил Чонгук.       — Я верю в то, что человек, воспитанный в любви и уважении, не может стать источником зла, — упорно твердил свое Чимин. — Я стараюсь передать принцу все самое лучшее, Чонгук, но мне трудно справиться без твоей поддержки. Он видит твой холод и боится тебя. Я не хочу, чтобы ты стал для Сунджона плохим примером.       — Пусть будет доволен, что я оставил его в живых, — фыркнул альфа и тут же получил удар в грудь маленьким кулачком.       — Чонгук! Он еще ребенок! Он ничего тебе не должен за то, что ты его помиловал. Сунджон не может отвечать за ошибки своих родителей, — разозлился Чимин, и от злости на его щеках тут же появился румянец.       — Чимин! Я ничего не могу тебе пообещать, но в скором времени твой пыл поутихнет, а я окажусь прав. Не так просто избавиться от того, что течет в твоих жилах. Кровь — не вода. Я бы лучше спустил собственную, чем издевался над тобой, волчонок, но не могу этого сделать при всем желании. И повернуть время вспять тоже не могу. Мы то, что в нас заложено предками! Я — воин, а не государственник. Небеса заставили меня вступить на трон Силлы, когда над ней нависла опасность, но это не мой выбор. Я хотел жить в степи, лежать на колючей траве, просыпаться от утреннего солнца и умываться росой с родной земли. Но ты изменил меня, наполнив все вокруг совершенно иным смыслом. Раньше я не ценил жизнь только потому, что хотел умереть в бою за свою страну. Мне казалось, именно в этом состоит путь и предназначение воина. Теперь я понимаю, что ради своей страны я должен жить. Воевать за тебя и наших детей.       — Но твой отец… Он же не был таким… — пискнул Чимин чуть ли не со слезами.       — Чимин, мой отец не захватывал соседние страны, но это не означает, что на его руках нет вражеской крови. Он сражался за каждую провинцию в Силле, а приграничные территории оборонял вместе с соседями, убивая всех, кто посягал хоть на метр его земли. Ты невнимательно читал дворцовые записи, волчонок, если думаешь, что Чон Джисона уважали исключительно за мудрое руководство. Он провел свою жизнь в походах чуть ли не больше меня. Я повторил его путь. Поэтому не строй иллюзий ни в отношении меня, ни в отношении нашего нерожденного сына. Ему еще предстоит обагрить свои руки чужой кровью. И тем более не думай о том, что Чон Сунджон сможет изменить то, что ему предначертано небесами.       После справедливой речи мужа Пак затих. Он действительно прочитал не всю дворцовую библиотеку, и, возможно, Чонгук прав, но и Чимин от своего не отступится. Омега твердо уверен в том, что через время все наладится, и Чонгука изменит свое отношение.

***

      Король Чон, сложив руки за спиной, смотрел в открытые створки. Перед ним простирался почти весь Кёнбоккун, а взгляд цеплялся далеко за горизонт, где колосились поля земледельцев. Под окном бурчал Линь, намозолив Чонгуку глаза своей беготней туда-сюда. На днях король собрался ехать в одну из провинций и провозгласить новость о реформе налогов. Люди ждали изменений. Он спиной чувствовал, как вслед за ним тысячи граждан поднимают взгляды в надежде на лучшее будущее. И настало время все менять раз и навсегда.       В тронный зал постучал стражник и доложил о прибытии военного министра. Лучшего советчика в государственных делах королю не найти, и он приказал впустить генерала, чтобы обсудить с ним последние планы переустройства страны. Ким чеканным шагом прошелся до центра и залюбовался правителем.       Чонгук для него очень изменился. Из взбалмошного горячего мальчишки он превратился в рассудительного государя. На его лице легкая усталость, кое-где появились морщины, кожа стала шершавой от ветра. Руки огрубели от холодной речной воды, а на ладонях видны застарелые мозоли от рукояти меча. Правитель своей широкой спиной по-прежнему закрывал оконный проем, тренируя тело на заднем дворе каждое утро до изнеможения. Королю Силлы немного за тридцать, и по мнению Намджуна, это самый лучший возраст, чтобы получить в этой жизни все, что есть у Чонгука — славу, страну, омегу. Впереди, несомненно, еще много невыполненных задач, но уже сейчас Гук может похвастаться тем, чего не имеют главы многих стран. И если все будет идти, как задумал государь, то вскоре Силла станет самым процветающим регионом в Азии.       — Хочу в следующем месяце начать реформу налогообложения в Кёнгидо, — поделился мыслями король и повернулся к Намджуну. — Кстати, подобное реформирование проведем и в Пакче, как только закончим с Силлой.       — Что ты думаешь делать с землей Его Величества? — поинтересовался Намджун.       Они давно не болтали о политике — Ким с утра до ночи тренировал новобранцев в лесу, приезжая домой лишь на короткие ночевки, а король проводил бесчисленные совещания с министрами и готовил преобразования.       — Присоединю к Силле. Не хочу больше ставить туда наместника, да и не кого. Разве что тебе одному доверяю, генерал, — усмехнулся король. — Поедешь в Пакче?       — Ты же знаешь, что я откажусь, — смущенно ответил Намджун.       — Знаю, — согласился Чон. — Поэтому и присоединю. Не хочу топить страну в крови. Надоело. Жителям Пакче привычнее видеть Чимина на троне, нежели какого-то самозванца. Волчонка очень любят на родине и скучают по своему королю, поэтому я не могу не согласиться с народом. Это земля была и будет принадлежать моему омеге. Ровно тридцать рассветов назад я вернулся оттуда и тщательно все обдумал. Из Чхандоккун я сделаю библиотеку и открою там школу для обучения чиновников, как в Силле. Оставим только одно крыло в распоряжении короля на случай, если волчонок захочет посетить родину. Второе крыло я отдам лекарю Джану. Знаешь, утром, до твоего прихода, я наблюдал за тем, как Линь работает в своей лечебнице. Ну точно муравей — тащит туда все, по двору с тазиками шастает, какими-то травами и горшочками запасается. Для него это так важно, и я думаю доктор Джан заслужил подобное. Что в Силле, что в Пакче народ болеет одинаково и тоже требует помощи лекаря.       — Справедливо, — согласился Ким, а Чонгук продолжил.       — А еще я налажу в Пакче производство ханджи. Лучшие сорта бумаги на продажу станут делать именно там. Люди в будущем должны встать на ноги, но до проведения реформы сбор подати будет контролировать Бэк. Похоже, что Хосок ради постройки печей опустошил не только казну, но и королевские хранилища, которые необходимо наполнить до первого снега. Брат торговал зерном с иностранцами и закрома опустели, там даже крысы не бегают. Местные утверждают, что сдали налоги в полном объеме, да и приходные книги подтверждают это. Хосок рассчитывал на богатство Силлы, а Пакче ради этой войны просто разорил. Семь рассветов назад я отправил сорок мешков риса и двадцать коробков с женьшенем, чтобы не начался продовольственный кризис.       — Это так на него не похоже… Какая-то необъяснимая спешка и совершенно непродуманные решения, — удивился Ким.       — Отнюдь, — Чонгук с горечью усмехнулся вымученной улыбкой. Было видно, что воспоминания все еще делают ему больно. — Он был так уверен в своей победе, что уже считал золотые слитки, представляя себя на троне в Силле. Кстати, министр Ким, у нас хорошо наполнилась казна — вчера я вызывал на совещание министра внутренних дел. Ведомости из провинций, переданные наместниками, полностью совпадают с фактическим наполнением наших хранилищ. Если раньше кто-то и хитрил, то сейчас доверие к королевской власти выросло даже там, где жили последние пройдохи, занимавшиеся мелкой торговлей и обманом. Все они сдали установленный процент в государственную казну.       — Если ты говоришь о Канвондо, то это действительно успех. Еще твоему отцу тамошние династии приносили неприятности, но тебе удалось их усмирить.       — Канвондо чуть ли не единственная провинция, где янбаны держались до последнего и продолжали обдирать местное население. Теперь же люди поняли, что власть — это не только инструмент управления, но и защита каждого человека, живущего в Силле. Я точно также же ответственен перед ними, как и они перед страной. В государстве должен править закон, и он един для всех.       — Ты хочешь устраниться от власти? — удивился Намджун.       — Не совсем. Власть не то, что являлось для меня самоцелью. Скорее, обладать ею хотел Хосок, но не я. И до сих пор не хочу. Тяжелое бремя, генерал Ким. Быть королем — не сплошные привилегии. На самом деле, это постоянное служение своему народу, и работать здесь необходимо ничуть не меньше, нежели на поле боя. Но мир меняется, и я не хочу отставать от времени. Я боюсь в нем погрязнуть. Не так давно я принимал путешественников с Запада, которые рассказывали мне о том, что происходит в далеких странах. Правителей свергают, а люди обезумели в своем желании жить в хаосе. Восточный мир устроен по-другому, и я ценю то, что дали мне небеса. Не хочу, чтобы с Силлой когда-либо произошло подобное. Знаешь, государь как лодка, а народ — вода. Может нести, а может и утопить. И чтобы она не попала в шторм, ей нужны тихие воды. Законы станут теми границами, в которых каждый человек будет себя чувствовать, как в спокойной воде. И тогда никому не удастся раскачать нашу лодку. Я часто разговаривал с волчонком об этом. Хочу, чтобы он поддержал меня и мы проведем реформы и в Пакче.       — Он всегда поддержит тебя несмотря ни на что, — с теплотой в голосе заверил короля военный министр. — А с печами что делать?       — Дал приказ разобрать, — голос Чонгука твердый и видно, что решение он уже принял. — Оружие будет изготавливаться исключительно в Силле. Для Пакче я передам нужное количество вооружения исключительно с целью защиты. А тебе предстоит продумать военную реформу. В будущем мы должны обустроить гарнизоны по всей стране и создать единую армию. Народ Пакче на нашей стороне, и многие даже спрашивали у полковника Бэка о формировании новых отрядов. Думаю, что через время мы и там наберем элитные полки.       — Хорошо, Ваше Величество, я подумаю над Вашим приказом, — хмыкнул генерал. Полученная задача не из легких, ведь на данный момент обе армии были не в лучшей форме, но и затягивать с новобранцами нельзя.       Ким задумчиво прикусил губу, когда услышал топот на улице. Чонгук напрягся и уставился в створки, ожидая увидеть того, кто посмел нарушить его совещание с военным министром. Благо, сегодня он в хорошем настроении и головы рубить не намерен.       — Ваше Величество! — стражники только открыли двери, как в зал вбежал запыхавшийся военный.       — Господин, — полковник, опустив голову, стал перед Чонгуком на одно колено и положил перед собой меч. — Беда случилась, Ваше Величество!       — Говори! — рявкнул Чонгук, внутренне подобравшись в ожидании плохой новости. Уже в первые секунды по внешнему виду подданного король понял, что что-то стряслось.       — В лесу, неподалеку от главных ворот Силлы, во время утреннего патрулирования дозорные нашли тела трех хваранов из разведывательного отряда. Все они были обезглавлены, а на груди лежала хиганбана, — выпалил полковник и уставился в пол. — Тела доставили к западным воротам, сейчас их осматривает лекарь.       — Генерал Ким! Когда отряд должен был вернуться?       — Через три рассвета, Ваше Величество! — рапортовал Намджун.       — Пойдем! — Чонгук развернулся на каблуках и последовал по темному коридору, выход из которого вел к нужному месту. Намджун поспешил за ним, туда же направился и полковник. Каждый из них чувствовал дурную весть, что это не случайность. Озвучивать свои мысли никто из них не хотел, поэтому они молча подошли к уже столпившимся возле товарищей солдатам. Воины расступились перед королем, а Линь продолжал возиться с телами убитых, не обращая внимания на подошедших. На земле лежали три огненных цветка с яркими красными шапками. Чонгук покрутил один из них и отбросил в сторону.       — Что ты можешь сказать? — уставился он на доктора.       — Они убиты на закате, — пробормотал Линь, ощупывая застывшие конечности. — Кровь уже запеклась, а конечности одеревенели. Тела пролежали от силы два рассвета.       — Обход дозорные делают каждое утро, — отрицательно покачал головой генерал. — Значит их могли обезглавить на закате.       — Возможно, — согласился лекарь. — Этот цветок… Вы знаете, что он означает?       — Символ смерти, — выдавил из себя Чонгук. — Кто-то хочет передать нам предупреждение. И цветок свежий, значит нападавшие близко.       — И эти кто-то — хигокэнин из южных княжеств, — сделал вывод Намджун, осматривая тела убитых. В руке одного их них он вытащил остаток шнура красного цвета и подал королю. — Посмотри, его используют наемники с юга.       Чонгук покрутил окровавленный шнур. Грубая нить, не присущая войскам сёгуната, выдавала то, что нападавшие действовали обособленно от армии властей. И если от аристократов из японских династий можно ждать достойной битвы, то эти головорезы намекали только на одно — цветы смерти взойдут там, где землю окропит кровь воинов Силлы. Эту древнюю японскую легенду Чон слышал еще в детстве от путешественников, побывавших на островах, а теперь она снова всплыла в голове, как самое красноречивое подтверждение — враг не дремлет и Силла снова в опасности.       — Генерал Ким! Немедленно собирай войско! Все, кто могут держать оружие, должны быть готовы к выступлению через три часа!       Чонгук забегал глазами, пытаясь собрать все мысли, которые лезли ему в голову. Наступление японцев, которых Тэхен пропустил через одну из провинций, и фраза Хосока «я не посылал никаких наемников» не давали ему покоя. Неужели Тэхен и Юнги замышляли что-то за спиной брата? Или Хосок все знал, но пытался спасти свою шкуру и обвинил во всем разбойников? Кто тогда затеял всю эту грязную игру и кто руководит ею сейчас, когда Хосок и Тэхен отправились на небеса? Ответ очевиден — Мин Юнги!       — Это Юнги! — выкрикнул король. — Я точно уверен, что хигокэнин наняты королем Мином.       Стоявшие вокруг на мгновение замерли. В глазах хваранов загорелась отвага и желание защищать страну. Они уже переминались с ноги на ногу, чтобы уйти готовиться к походу. На лице Линя кроме страха ничего не было. Ему казалось, что он последние месяцы носит эту эмоцию, как маску. Взгляд Намджуна остался беспристрастным. Разве что где-то вдалеке застыла усталость, а глаза наполнились легким разочарованием. Надежды на спокойную жизнь снова канули в лету. Отдав приказ солдатам готовиться к выступлению, Чонгук велел похоронить тела, а Линю собирать врачебную повозку, и ушел в тронный зал.       — Генерал Ким! — лекарь неожиданно бросился Намджуну на шею, уткнувшись ему в плечо. Ким оторопел, но интуитивно придержал китайца за талию.       — Ты чего? — неловко спросил военный министр. В нос попал легкий омежий запах, определить который он еще не мог, но это точно аромат лекаря. Ким напрягся, ничего не понимая, и продолжал удерживать уже рыдающего доктора.       — У меня плохие предчувствия, генерал! — Линь отстранился и вытер слезы. — Простите, господин! О, Будда, простите меня!       — Перестань называть меня господином, Линь. Мы же друзья, — примирительно ответил Намджун. — Ну хватит плакать. Ты знаешь, что Силла выстоит.       — Ах, господин, — снова всплакнул Линь. — Я не слепой! Половина воинов погибла, а часть из них только-только восстановилась. Напомню, что в моем лазарете еще находятся солдаты с тяжелыми ранениями. С последней битвы они ослабли и больше не встанут в ряды защитников нашей страны. Я очень боюсь…       «...за вас» Линь не озвучил. Да, он не столько переживал за себя, как опасался за жизнь Намджуна. Будучи на поле боя, Линь видел много крови, отрубленных конечностей, агоний и смертей. И он прекрасно понимал, что во все предыдущие битвы армия Силлы была более подготовленной, нежели сейчас. Оставалось уповать на небесные силы, которые хранили их страну!       От запаха Линя стало неуютно. Намджуну казалось, что между ними сейчас устанавливается непозволительная интимная связь, которую сложно отрицать. Линь ему как брат, как лучший друг, как… Генерал мотнул головой, пытаясь избавиться от приторной сладости, бьющей в нос. Запах ванили, которой приправляли булочки на кухне, витал в воздухе, щекоча ноздри и раздражая внутреннего альфу. Ким знал, что не должен реагировать так на Линя, но что-то неведомое не давало ему ступить шага и отвернуться от доктора. Собрав всю силу воли, Намджун выдавил из себя:       — Мне пора. Государь ждет.       Линь посмотрел ему вслед, впиваясь глазами в широкую спину. Проследил за ровными плечами, развевающимся на ветру сангту, в котором седых прядей за последнее время добавилось еще больше. Ноги гудели от нетерпения, хотелось побежать за генералом, обнять его за спину, прислониться крепко-крепко и остановить, уберечь от войны. Броситься под ноги, только бы Намджун не оставил Кёнбоккун и не отправился в эту ужасную битву. Линь понимал, что это невозможно, но продолжал смотреть вслед и уже сделал шаг вперед, как услышал голос Джина. Генеральский супруг спешил навстречу военному министру, а Ким обнял его и прижал к себе. Линь застыл, как вкопанный, и отвернулся, вспомнив, что ему нужно собираться в дорогу.       — Что случилось? — Джин вцепился пальцами в ханбок и посмотрел на мужа. — Во дворце переполох, евнухи с ног сбились, а в казармах я слышу, как звенит оружие. Намджун, не лги мне!       — Не буду, — Ким прижал Сокджина к себе и погладил по голове, поцеловав в макушку. — Похоже, что Корё собрало силы и выступает на нас. Мы получили японский подарок. Они не одни, поэтому нам придется туго. Молись небесам, Джин, и береги себя и Его Величество. Где он?       — Чимин? — растерянно спросил Джин. — Еще спит, кажется… Ему нездоровится последние дни.       — Будь с ним рядом, прошу тебя, — взмолился Намджун. — Вместе вы в безопасности. Не думаю, что мы сможем оставить слишком много солдат в Кёнбоккун, но вы должны выстоять!       — Все будет хорошо, милый, — Джин заметил за собой, что впервые не его успокаивают, а он. Омега погладил супруга по щеке и прошептал, — мы обязательно вас дождемся.       Намджун опять прижал мужа к себе и на мгновение замер. Он впервые не знал, каким будет исход битвы, но точно понимал, что они будут стоять до последнего воина. Сопение Джина на груди тревожило его и заставляло поселяться волнению. Ким решительно отстранился, получил поцелуй в щеку и отправился во дворец.       Чонгук все так же стоял у окна, как и пару часов назад, но взгляд его изменился. Вместо удовлетворенного и беззаботного из глаз сыпались искры. Он нервно постукивал каблуком сапога по мрамору, скрестил руки перед собой и смотрел в даль. Линь уже командовал солдатами, наполнял ящиками лекарский воз. Где-то чистили оружие, оттачивая края мечей до блеска. Хвараны старались не шуметь, они сосредоточенно делали то, что нужно, зато впечатлительные евнухи и некоторые министры бестолково попадались под ноги на площади не зная, чем себя занять. Крики омег, отдаленный плач, ржание лошадей и шорох корзинок с провиантом слились в один единый раздражающий звук, от которого Чонгуку хотелось закрыть уши. Никогда еще они не собирались в поход в такой суматохе.       — Сколько хваранов ты хочешь оставить в дворце? — Намджун отвлек Его Величество, но тот, кажется, только о делах и думал.       — Пять сотен. Во главе полковник Рён, — глухо ответил король. — Больше оставить я не могу.       — Понимаю.       В зале снова повисла тишина.       — Какую тактику мы будем использовать, Чонгук? Без данных разведки Мин Юнги становится для нас сюрпризом. Да еще и японцы… Кстати, Ваше Величество, если встретите Хикиро — отдайте его мне. У меня с ним личные счеты, — при воспоминании об этой твари у генерала заскрипели зубы на плотно сомкнутых челюстях.       — Несомненно, — зыркнул Чонгук, а в груди отозвались болью воспоминания. Намджун должен отомстить за все, что насильник сделал с Джином. — А ты не останавливай Мина. Я хочу, наконец, поставить точку между нами. Никто не имеет права посягать на мое!       — Эта битва будет решающей, — подытожил Ким и затянул пояс. — Наша армия скоро будет готова. Когда выступаем?       — Как можно раньше. Впервые мы не знаем численность противника, поэтому биться придется с утроенной силой, — в голосе Чонгука сквозила стальная уверенность, а иначе и быть не могло. В этот раз на поле боя каждый солдат стоит в разы больше, на каждого из них король возлагает огромные надежды, каждый меч ценен, как никогда.       — Слушаюсь, Ваше Величество! — подтвердил Ким.       — Нужно как можно дальше отвести их отряды от Кёнбоккун, — скомандовал король. — Мы не можем драться здесь и подвергать опасности жизни наших граждан. Я лучше сдохну, чем подпущу ко дворцу хоть одного наемника или солдата Корё, — прорычал альфа.       В комнате вмиг сгустился запах крови. Казалось, ее медленные струи растекаются прямо под ногами, окутывая сладковато-металлическим запахом.       — Пойду попрощаюсь с волчонком. Ждите меня у западных ворот.       — Да, Ваше Величество! — поклонился Ким и ушел выполнять задания короля.       До выезда из Кёнбоккун оставалось меньше двух часов.       Чимин был еще в постели, когда услышал топот евнухов в коридоре. Со вчерашнего вечера омега чувствовал дикую слабость, а сегодня уже на ногах, словно и не было ничего. Обычно, когда Его Величество отдыхал, ни одна мышь не проскочит мимо покоев, поэтому шум настораживал и вселял беспокойство. Словно предчувствуя неладное, Пак отворил окно, заливая помещение мягким светом солнца, стоящего в зените.       — Сколько же я спал? — пробормотал Чимин, глядя на небо и собирая волосы в непослушный хвост. — Полдень уже.       Площадь перед окном была заполнена людьми как в дворцовый праздник или на общем собрании. Повсюду с беспокойными лицами сновали чиновники из различных ведомств, словно каждый из них получил важное задание. Где-то далеко возился Линь с лекарствами. Омега едва разглядел его светло-серый ханбок, подпоясанный черным. Эх, он точно все знает, но до него не докричаться!       — Что случилось? — Пак подтянулся на руках и перевесился через окно. По площади спешил помощник господина Силя, направляясь в министерство чинов. К сожалению, мужчина Его Величество не услышал, а кричать еще громче Чимину не позволяло воспитание. Пак спрыгнул на пол и схватил верхнюю накидку. Плевать, что он не успел причесаться и одеться, ему сейчас жизненно важно знать, что изменилось с ночи на утро.       Ждать в неведении долго не пришлось. Чимин едва успел завязать пояс, как в покои вошел Чонгук. В один момент омегу пригвоздило к полу, а ноги сами перестали идти. Государь был темнее тучи. Походная форма одежды не предвещала ничего хорошего.       — Что п-произошло? — запинаясь, спросил Пак. В голову начали лезть мысли одна хуже другой. И самую страшную из них озвучил король.       — Мин Юнги.       Дальше можно ничего не говорить. Чимин безвольно опустился на пол, а от утренней бодрости не осталось и следа. Юнги… Юнги не оставит их в покое, Юнги будет мстить, чего-то добиваться, но всегда будет стоять между ними, словно призрак.       Чимин спрятал лицо в ладони и заплакал. Как же ему хотелось вернуть назад те годы, когда отец говорил о будущей свадьбе. Он лучше бы сбежал из дома, чем согласился на этот фарс! Все, что открылось сегодня, много лет назад казалось ему красивой сказкой, а благородный наследный принц Мин — пределом мечтаний. Пак вспомнил, как они семьями ездили на лесные прогулки, как он с Юнги гулял по саду, как робко отозвался на первое прикосновение руки альфы к своим пальцам, как позволил себя поцеловать, лишь дав принцу Корё на мгновение прикоснуться сухими губами к губам Чимина. От нахлынувших воспоминаний стало жутко и горько. В груди тут же сдавило от одной единственной мысли — ничего уже не исправить. Обреченность для Чимина вдруг стала общей картиной мира, в которой он едва держался лишь словами Чонгука, стучавшими в висках.       — Волчонок… — альфа опустился рядом гладил омегу по плечам, пока те сотрясались в беззвучных рыданиях. — Посмотри на меня.       Чимин поднял на короля глаза, полные слез. Оторваться от Чонгука невозможно, а быть с ним одним целым стало жизненно важно. Омеге показалось, что у него все старые шрамы вмиг заныли, делая тело одной сплошной раной, к которой где ни прикоснись — везде мучительно больно.       — Неужели он…       — Все будет хорошо, слышишь? — Гук сжал его за худенькие плечи, косточки которых выпирали альфе в ладонь. — Помни, что ты самый сильный омега. Ты мой, понял.       — Чонгук, прошу тебя… — расплакался Чимин, захлебываясь слезами. Боль в горле стала комом, не давая возможности говорить. — Вернись живым… Чонгук…       Чимин вжался в ханбок короля маленькими пальчиками и прислонился к груди, слушая равномерно бьющееся сердце альфы. У омеги оно маленькой птичкой вырывалось так, словно сейчас покинет тесную клетку, уродливо выломает ребра и вырвется наружу, только бы получить свободу. У Чонгука стучало медленно, вдумчиво, будто работало за двоих, передавая частичку спокойствия и уверенности. Они всегда были друг для друга балансом, словно инь и янь.       — Я вернусь, Чимин, — шептал Чонгук на ухо, а захлебывающийся слезами омега только мотал головой.       — Не отпущу, — Чимин зарылся в ханбок и стал больше похожим на капризного ребенка, нежели супруга Его Величества. Его кидало из стороны в сторону от полной уверенности в победе альфы до ужасных картин поражения воинов Силлы. Впервые омега был настолько размазан собственными терзаниями, что ненавидел себя за то, что разрыдался, как истеричная кисэн. Нет, ему не нужны эти обещания, мозг омеги на подсознании отвергал слова, которые так ужасно звучали в огромном пустом помещении, отбиваясь от стен зловещим эхом. — Не уезжай, Чонгук…       Не уезжай — единственная просьба, которую Его Величество не выполнит даже ради омеги. Он достанет ему звезды с неба, заставит солнце и луну светить ярче, повернет реки вспять, но не сможет остаться. Эта простая и невозможная просьба разрывает Чонгука пополам, и он из последних сил сдерживается, чтобы не показать своей слабости. Король шепчет омеге его имя, с каждой буквой все больнее режущее по сердцу. Сможет ли он когда-то произнести его снова?       Секунды для них застыли во времени, будто сломались чагённу господина Чан Ён Силя. В один момент годы с Чонгуком сжались до нескольких минут, а жалкие моменты растянулись в года. Чимину хотелось извиниться, что все случилось именно так. Произошедшее с Силлой — тоже его ответственность. Задыхаясь от безысходности, омега попытался рассказать о своих предчувствиях, но тут же натолкнулся на каменный взгляд Его Величества. Ни одной эмоции, кроме безмолвного приказа — ждать. И Чимин не может ослушаться государя.       Пак вытер мокрый нос и всхлипнул. Он будет ждать. Собачкой ляжет у порога до возвращения своего хозяина. У него нет возможности отступить. Его выбор — Чонгук. Он давно смирился с тем, что запах крови стал для омеги самым любимым и самым желанным. Людей от него воротит, а для Чимина так пахнет его самый любимый человек. С ума сошел? Возможно, но он готов расставаться с остаткам разума каждый день, лишь бы рассветами просыпаться на груди альфы и засыпать на закате в его объятиях.       — Мне нужно ехать, волчонок, — глухой голос все еще окутывал и успокаивал, но Чимин слышал его как через толщу воды. В ушах стало сильнее шуметь, голову наполнили чужие голоса, доносящиеся из раскрытого окна, а родной затих, еле-еле отбиваясь сердечным стуком. Чонгук поглаживал омегу по щеке, шершавым пальцем вырисовывая круги и стирая слезы.       — Да, я понимаю, — еле выдавил Чимин. — Нужно ехать.       Гук поставил омегу на ноги и потерся носом об теплую макушку, улыбаясь солнечным лучам, бессовестно скакавшим по золотым прядям. Когда-то он сможет стоять так часами и перебирать шелковистые локоны, но не сегодня. В этот момент хотелось надышаться Чимином на несколько дней вперед и ноздри Чонгука инстинктивно расширились, как у дикого зверя в лесу при виде добычи. Кажется, сочный персик стал снова слабеть, уступая дорогу чему-то более терпкому с примесью кардамона. Чертовы отвары Линя, от которых с утра уже мутит!       Никто не знает, с чем предстоит столкнуться Чимину, но ради их будущего и будущего Силлы он станет мужественным. Чонгук уверен — сейчас омега показывает слабость лишь ему одному. Выйди альфа за двери, Чимин станет закаленнее стали, словно меч, только что вытащенный из печи. Горящий, с грубыми заусенцами, ранящий, но затачиваемый об снесенные головы врагов. Его выбор — Чимин. С таким альфой этот омега просто не может быть другим. Он вытрет слезы и пойдет по трупам, как это делает Чонгук. Это их общая дорога и, к сожалению, пока единственный путь.       Чонгук склонился ближе, всматриваясь в родные глаза с потемневшей радужкой цвета грозового неба. Серо-голубые, просящие, любимые… От взгляда перехватило дух и замерло сердце. Чонгук провел ладонью по лицу, чтобы запомнить каждый изгиб. Замер на кончике носа, положил палец на пухлые губы, застывшие в немой просьбе. Поцеловал в ответ, нежно сминая и прикусывая, оставляя свой след собственника.       Метки у Чимина невыносимо горели, когда альфа спустился к ключице и зализал свежую ранку, оставленную у обрыва. Он знал, что эта приносит супругу боли больше всего, а при расставании шрамы у омег ноют в разы сильнее. Они слишком связаны воедино, чтобы быть порознь. Пак сжал запястья альфы холодными от страха руками, моля остановиться, остаться…       — Чонгук…       Последнее слово бессмысленно слетело с губ Чимина и повисло в воздухе. Альфа только покачал головой и затянул пояс. Отрядам пора выдвигаться, а каждая секунда промедления приближает врага к Кёнбоккун.       — Жди меня, волчонок, — прошептал Гук и, не оборачиваясь, вышел из покоев.       — Я буду ждать, Чонгук. Всегда буду ждать…

***

      В назначенное время отряды из Силлы выехали к границам с Корё. Чонгук не сомневался, что японцы сосредоточились именно там. Единственные равнинные земли, по которым пройдет конница наемников, простирались на западе, куда он еще с отцом совершил много вылазок. Зная местность, как свои пять пальцев, король напряженно всматривался в линию горизонта. Затухающие костры говорили о стоянках воинов, которые противник покинул не так давно.       — Они уже перешли хребет Кёнсан и закрепились в Ангане! — крикнул Чонгук полковникам, приехавшим к королю. — Наша задача не дать им пересечь реку Нактоган!       На короля уставились десятки внимательных глаз, впитывающих каждое слово, каждый приказ.       — Мы перейдем неподалеку Йонджу, — Чонгук спешился с лошади и начертил на земле схему. — Здесь, ниже по течению, есть возможность перевести лошадей. Уступы гор тормозят потоки, а извилистые воды выходят из берегов только в сезон дождей. Мы переберемся на противоположный берег и займем равнину. Здесь наша конница будет иметь преимущество. Повозки с провиантом спрячем в этом лесу, — Гук очертил место и ткнул мечом. — Через пять рядов ставим шатер для Линя и раненых — это самое безопасное место. Мы должны добраться сюда к утру, а лошадей переправим ночью. Все понятно?       Полковники кивнули и отправились отдавать приказы своим отрядам. Намджун, следующий шаг в шаг за альфой, тревожно смотрел на костры.       — Лошади вязнут, — глухо сказал Ким.       — Я знаю, — Чонгук придержал поводья, чтобы сравняться с военным министром. На равнине поднялся холодный ветер, принесенный с гор. Он развевал волосы короля, что внимательно вглядывался за кромку леса. — Костры еще не потухли, значит враг близко. Мы должны выстоять, генерал. За нами Силла.       Чонгук ударил лошадь хлыстом и оторвался от отряда вперед проверить местность. К рассвету, как и планировал государь, пять тысяч лучших воинов королевства преодолели реку Нактоган, закрепившись на обширной равнине. Защищенная склонами и лесами, она идеально подходила для лагеря. Линь спрыгнул с повозки и благодарно улыбнулся Намджуну, когда тот помог поставить на землю тяжелый деревянный ящик с лекарствами. Рядом гремели возы с провизией, а хвараны уже ставили шатры и собирали хворост разжечь костры. Охрана, выставленная в тылу, была более чем надежной — сотня вооруженных до зубов пехотинцев стала плечом к плечу, чтобы в случае опасности защитить тыл.       — Живее! Живее! — слышались голоса полковников, и в ответ раздавался бодрый гул солдат.       Поставив лагерь, солдаты разбрелись к шатрам. Над равниной нещадно палило солнце, и земля горела под сапогами. Хвараны заботливо протирали лошадей, перебирая их густые гривы, кто-то уже тащил воду с берега реки, а на кострах начали закипать большие чаны для приготовления пищи. Чонгук поправил налобную повязку, затянув потуже узел, и кивнул Намджуну.       — Жаль, что у нас нет времени отправить разведку, — задумчиво произнес король. — Итак, генерал Ким, ставим тяжелую конницу плотным строем и атакуем первыми, как только увидим врага. Авангард возглавлю я сам, а ты прикроешь меня с севера. Намджун, исключительно фланг! Не выступай вперед, даже если мне будет угрожать опасность, понял? Когда нужно будет — я свистну.       — Понял, — угукнул Ким.       — Так мы можем прорвать фронт Корё и подмять тех, кто выстроен как живой щит. Японцы обязательно выставят его, уж слишком дорожат хигокэнин своими задницами. Если нам это удастся, отряды Юна и Чхо займутся флангами, но только после того, как первые ряды прорвут центральный фланг. Я не хочу рисковать людьми, Намджун.       Генерал кивнул, всматриваясь вперед.       — И еще, лучников поставь в арьергард. Пусть прикрывают наши войска в случае отступления, но кавалерию хигокэнин они не осилят. Против металлических пластин, которые они используют еще со времен эпохи хэйян, стрелы бесполезны. Лучше оставьте их для армии Корё. Похоже, что Юнги не успел усилить армию, если связался с такими подонками, как воины Хикиро.       — Мы это скоро проверим, Ваше Величество, — генерал закусил губу, не отрывая взгляда от края леса. Над верхушками деревьев показались ряды копий, направленные на них. — Наемники, Чонгук!       — Все по местам! — крикнул король и первым оседлал лошадь.       Стройные колонны неприятеля мрачной тучей двигались вперед. Пока Чонгук считал численность рядов, в каждом из которых было не менее ста воинов, Намджун уже командовал в лагере. По подсчетам короля только японцев собралось не меньше четырех тысяч. Полки Юнги, следовавшие по флангам, Гук не считал. Хигокэнин было достаточно.       Полковники уже сформировали отряды, а воины встали под флаги Силлы и обнажили оружие. Каждый из них готов умереть за родину. Линь, прижав к себе дрожащими руками корзинку с самыми ценными лекарствами, беспорядочно перебирал губами, молясь небесам. В его глазах уже застыли слезы, а взгляд был прикован к генералу Киму.       Отряды Чонгука первыми ринулись в бой, как только хигокэнин пересекли лес. Воины Корё, частично конные, но по большей мере пехотинцы, медленно продвигались следом, орудуя кинжалами и длинными пиками.       — Держите строй! — крикнул король и взмахнул мечом, снося головы сразу двум наемникам. — Нас не сломить!       Где-то мелькнула бритая голова Хикиро, но на него Чонгук смотрел меньше всего. Глаза инстинктивно выискивали Юнги. Мин, как раздражающее пятно, находился вместе с одним из наемников, плотно прикрываясь вооруженными до зубов японцами. Его бордо-красный ханбок, безвкусно украшенный россыпью дорогих камней, блестел на солнце, а у Чонгука под ногами уже пылала земля. Короля Корё хотелось разорвать голыми руками, и первый вкус крови противника, забрызгавшей лицо альфы, только раззадоривал его.       Выйти с Мином в сражении наедине не составило труда, когда ряды японцев потеснили хвараны. Наемники отошли, обнажая фланг союзника, и его тут же прорвали отряды армии Силлы. Чонгук придержал лошадь, размахнулся и ударил наискось мечом, вливаясь металлическим звоном в общий гул дамасской стали, стоящий вокруг.       — Подравнять шрамы, Юнги? — процедил Чон сквозь зубы. Юнги увернулся, поэтому альфа повторил попытку.       — Руки коротки, подонок! — выпалил Мин, рассекая воздух длинным обоюдоострым оружием со сверкающим клинком. Мир вокруг них двоих остановился, и в бешеном танце битвы осталось только двое. На лице Юнги появилась подлая ухмылка, и он снова взмахнул мечом.       Гук еле успел отклониться, когда блестящее лезвие просвистело в нескольких миллиметрах от его лица. Не хватало еще получить такой же шрам. Нет уж, это участь королей-уродцев. Как физических, так и моральных. Чон молниеносно ударил в ответ, перекрещивая мечи плашмя. В воздухе золотыми каплями брызнули искры, рассыпаясь по сторонам от раскаленных клинков. Чонгуку казалось, что горела не только земля. Все вокруг окрасилось в красный, но это была его кровь, что брызнула у виска и залила глаза. Мин рассек ему лоб и теперь драться стало сложнее, и даже сквозь пелену Чонгук видел оскал противника, что хотелось стереть с лица. Желательно оружием.       Рука короля Силлы не уставала драться, отбивая атаки противника. Как назло, Юнги был в отличной форме, а Чонгук через время почувствовал боль в плече. Поднимать тяжелое оружие становилось все сложнее. Рука отнималась так, что альфа не чувствовал пальцев, и Чон боялся момента, когда не сможет держать меч.       — Сдавайся, Чонгук! — крикнул Юнги, а его лошадь поднялась на дыбы, давая наезднику преимущество. Лезвия снова полоснули по противникам, но в этот раз досталось Мину — Чон прошелся острием по спине, но рана оказалась не смертельной. На красном ханбоке были едва выступили следы крови, пропитавшей ткань. Юнги даже не поморщился от боли и добавил. — Хотя я все равно не сохраню тебе жизнь!       — Никогда, мерзавец, ты не ступишь на земли Силлы! — со злостью выплюнул Чонгук в ответ на мерзкую улыбку на лице противника.       — Ошибаешься, я не только завоюю твои земли, но и буду трахать твоего истинного, — Мин снова поднял меч, но Гук с остервенением ударил по оружию, и Юнги пошатнулся в седле. — Вернее, моего омегу.       Одного упоминания о Чимине достаточно, чтобы пробудить в Чонгуке животную ненависть к противнику. Мысль, что Юнги хоть пальцем прикоснется к волчонку, была невыносимой. Во рту появился противный привкус, и Гук не заметил, как в порыве гнева прикусил себе щеку до крови. Он сплюнул на землю и снова ринулся в бой.       Где-то неподалеку король Силлы услышал победный голос Намджуна. Лишь на секунду отвлекаясь, государь увидел обезглавленное тело Хикиро, которое гнедая генерала Кима остервенело втаптывала в землю. Сам военачальник, весь испачканный кровью, победно держал в руках голову хигокэнин. С нее лилась густая красная жижа, глаза вмиг остекленели, а рот исказился перед смертью в животной улыбке, больше похожей на оскал. Шрам на лице японца уродливо пересекал мышцы. Казалось, что в предсмертных конвульсиях они еще сокращались, и Гук готов был поспорить: он видел, как дрожали уголки рта покойного.       Удовлетворенный тем, что Ким отомстил за Джина, Чонгук вернул свое внимание Юнги. Тот перевел дыхание и уставился своими кошачьими глазами на альфу. Самодовольство раздражало до невозможности.       — Что молчишь? — не умолкал противник. — Получил мой подарочек?       — Сволочь, ты ответишь за каждого убитого жителя моей страны! — Гук снова скрестил меч и оттолкнул Мина.       — У тебя не осталось воинов, о чем ты? — съязвил Юнги. — Ты еле наскреб жалкую армию после того, как убил собственного брата. Возомнил себя непобедимым?       Мин давил на больное.       — Не твое дело! — крикнул Чонгук, отражая атаку. Юнги снова пошатнулся в седле, чуть не вылетев из него.       Шум за спиной не давал Гуку покоя, и он обернулся оценить ситуацию. Вокруг продолжалось сражение и лились реки крови. Пожелтевшая трава не проглядывалась, образовывая сплошное месиво под копытами обезумевших лошадей. В ушах вторило мерзкое шипение японцев на своем языке, из которого Чон мог выхватить лишь отдельные фразы. Хигокэнин вокруг становилось все больше, и все меньше воинов Силлы оставалось в седле. Отряды лучников хотя и выпускали стрелы, с завидной скоростью вкладывая их древко и натягивая тетиву, но многие из них пали, пораженные кинжалами наемников.       Все вокруг казалось хаотичным и бессмысленным. Атака давно захлебнулась в смешении своих и чужих, а музыка смерти удручающим многоголосьем разливалась по окрашенной кровавыми реками равнине. Чонгук наблюдал за тем, как брешь в арьергарде становилась все больше, а от прежнего построения рядов ничего не осталось. Бессилие, охватившее его, побуждало опустить меч, но король только злее стискивал пальцы на рукояти. Все еще не веря в происходящее, Чонгук не мог принять поражение.       Ощутимые потери случились и на флангах. Каждый из отрядов дрался разрозненно, но сражался до последней капли крови. Солдаты умирали даже не зная, что исход битвы уже предрешен. Полковник Чхо был тяжело ранен, а Юна Чонгук и вовсе не видел. Намджун продолжал орудовать в толпе наемников, но круг возле него смыкался все уже, окружая генерала в кольцо. Тяжелее была ситуация в тылу — туда прорвались оголтелые воины Корё и разграбили возы с провиантом. Вдалеке мелькнул светлый ханбок лекаря, и Чонгук молился, чтобы ему удалось сбежать в лес.       Льющаяся кровь не давала возможности королю сосредоточиться на противнике. Чонгук мог умыться ею — настолько сильно красный фонтан заливал лицо вместе с потом, стекающим по вискам. Дыхание стало сбиваться, зазвенело в ушах, картинка перед глазами поплыла, и Чонгук до боли зажмурил глаза, чувствуя, как слабеет его тело. Юнги был все еще перед ним, но за спиной Мина вспыхнуло зарево, от появления которого Чонгук отпрянул. Следующим за армией Корё и наемников следовал отряд лучников с горящими стрелами. В разгар полудня, когда земля и так накалилась от солнечных лучей, каждая стрела, достигая цели, тут же поджигала сухую траву.       Отряды на фланге оказались отрезанными, а лошади стали нервничать от дыма и огня, который появлялся прямо перед копытами. Стрелы попадали в землю одна за другой, создавая огненную стену. Среди громкого ржания животных тонули голоса командиров, приказывающих отступать. Отряды прикрытия были неспособны обеспечить отход основных войск. Поле битвы стало смертельной ловушкой, из которой выбраться невозможно: не сгоришь здесь — добьют у леса.       Глядя на все это, Чонгук за секунды пытался придумать решение, как выбраться из западни. Вселял надежду на лучший исход рык Намджуна, с остервенением дравшегося неподалеку. Он еще мог вывести отряд, но Чонгуку отсюда нельзя уходить, пока он не закончил с Мином. Альфа собрал все силы и снова занес меч, но Юнги отразил его удар. Лошадь Чона, пораженная в бок горящей стрелой дернулась от боли и встала на дыбы, подставляя всадника под сокрушительные удары противника. Король Мин не уставал наносил сопернику раны, полосуя тело Чонгука. Из руки Гука, что потеряла чувствительность, выпал меч, а самого альфу обезумевший вороной выбросил из седла. Последние удары уже не приносили боли. Острие меча медленно входило, глубоко разрывая мышцы, но на грани безумия Чонгук не чувствовал ничего. Только солнце, слепящее глаза, резало по сердцу сильнее всего. В этих лучах он уже никогда не увидит золотистые локоны Чимина…       Юнги победоносно поднял окровавленный меч над телом поверженного соперника. Столько лет он мечтал отомстить Чонгуку, и этот день, благословенный самими небесами, наступил. Мин захлебывался слюной от удовольствия, глядя под ноги гарцующей лошади. Король Корё перевел взгляд на воюющих рядом наемников, от мечей которых на землю падало все больше хваранов, и довольно улыбнулся.       — Сжечь все!       — Слушаюсь, Ваше Величество! — подъехавший полковник войска Корё с трудом пробирался сквозь груды трупов, лежащих на земле.       — Здесь я это сделаю лично, — усмехнулся король и забрал факел. От одной из стрел Юнги поджег его и бросил в неподалеку. Огонь тут же разошелся по сухой траве, облизывая тела лежащих воинов. С минуту Юнги полюбовался этим зрелищем и удалился с поля боя.       Намджун, покончив с очередным наемником, бросил взгляд по сторонам. Из-за огня ничего не разобрать сколько ни смотри, а добраться в сторону пожарища невозможно.       — Защищайте тыл! — Ким едва вырвался из окружения и успел отдать приказ, но выполнять его было некому.       Возле разбитых повозок с рассыпанной крупой и заготовленной дичью лежали погибшие воины. Большинство из них со вспоротыми животами, кто-то остался без конечностей и умер от потери крови. Японский почерк прослеживался повсюду. Вперемешку с солдатами Силлы лежали и тела противников. В некоторые из них хвараны на последнем издыхании воткнули свои смертоносные клинки, забирая и жизнь противника тоже. С десяток воинов остались живы, но предсмертная агония говорила, что они скоро отправятся на небеса. Генерал с ужасом переступал изуродованные тела своих соотечественников, узнавая каждого солдата. Минсон, Дэгон, Вонги, Джихун, Ёниль… Еще недавно все они жили вместе, упражнялись на мечах, ходили в походы, строили планы на будущее и пили рисовое вино на праздниках в королевстве…       Ким не мог поверить в ужасающие итоги битвы. Пятитысячная армия Силлы вырезана за какие-то пару часов. Военный министр схватился руками за волосы, скинул повязку и пробирался через тела товарищей, воя что-то под нос. Ноги тряслись и с каждым последующим шагом идти становился все тяжелее. Это первое в его жизни поражение таких масштабов. Чонгук никогда не простит ему этого. Да что там! Он сам себе не простит этого!       — М-м-м, — издалека раздался стон, и у генерала дернулось сердце, больно ударившись под ребра. Это был голос Линя.       Он судорожно осмотрелся вокруг, определяя, откуда доносился звук. Под повозками с провиантом лежали только солдаты. Они уже не дышали, спасать кого-то бесполезно. Перекинутый на бок воз лекаря виднелся неподалеку, и Ким сократил расстояние за секунды, оказавшись рядом с доктором. Тяжелая повозка придавил худое тело Линя, обездвижив его полностью. Повсюду разбросаны склянки с мазями, рассыпаны засушенные травы, стоял крепкий запах разлитых лекарств.       — Погоди, — прохрипел Намджун. Он приподнял воз и с недюжинной силой откинул его с тела доктора. — Линь, что с тобой?       Лекарь ничего не говорил, только стонал от боли. Генерал перевернул худощавое тело и взял китайца на руки. Под пальцами стало липко и мокро. Не верящими глазами Ким уставился на окровавленную ладонь.       — Не умирай, Линь! — он хлопнул того по щекам, когда глаза лекаря стали закатываться под веки. — Суки! Слышишь, тебе нельзя умирать!       Линь стал бледнее своего врачебного ханбока. Из его раны на правом боку хлестала кровь, а из тела стремительно уходила жизнь. Намджун пытался закрыть зияющую дыру ладонью, но горячий красный фонтан тут же полился из-под пальцев.       — Не нужно… — еле слышно сказал доктор. — Эта рана смертельна… Спасайтесь, мне уже не помочь…       — Линь! Нет! — по щеке Кима текли слезы, а ощущение того, что он теряет близкого человека разрывало его сердце. Сегодня погибли братья по оружию, а теперь еще и Линь.       — Ты будешь жить!!! — Джун упорно не верил в худшее. Принять эту реальность не давал мозг, цепляясь за каждого живого человека. Среди сотен тел погибших товарищей Линь был последним, в ком теплилась жизнь. — Что мне сделать? Чем помочь?       Доктор еле заметно мотнул головой.       — Поцелуйте меня, министр Ким… — прошептал лекарь.       Намджун склонился над Линем, поглаживая окровавленной рукой его лицо. Красивая кожа покрылась мраморными пятнами, и генерал поспешил еще при жизни поцеловать губы омеги. Сухие и горячие, слегка дрожащие, они не отвечали на поцелуй, но Ким знал, что успел. Он прикоснулся к ним и прижался так сильно, как целовал только Джина. Не отстраняясь, Намджун почувствовал, как губы Линя охладели, а рот дернулся в предсмертной агонии. Ким прижал к груди тело лекаря, вытер слезы и закрыл покойному глаза. Сотрясаясь в рыданиях, он даже не заметил подъехавшего короля Мина.       — Мне попался самый лучший трофей! — хихикнул Юнги.       — Можешь убить меня, скотина, — безоружный Намджун в своем горе был слишком безумен, чтобы жаждать крови, а идти с голыми руками на противника нельзя. Лучше умереть стоя, как воин, не покорившийся врагу. Ким аккуратно положил Линя на траву и встал перед Юнги. — Убей!       — Не-е-ет, — мерзко растянул король Корё, играя уродливым шрамом на обозленном, но самодовольном лице. Еще секунда, и Юнги брызнет ядом. — У меня есть идея получше. Жаль, что государь Силлы лишил меня удовольствия наказать вас обоих.       — Подонок! Где Чонгук?       — Чонгук? — Киму показалось, что от упоения битвой Юнги сошел с ума. Уголок его рта дернулся так, будто его хватил нервный тик. — Чонгук отправился вслед за своим отцом и братом. Династия Чон снова воссоединилась, правда на небесах.       На всю равнину раздался его громкий скрипучий смех, разрезавший тишину. Намджун будто оглох, но слышал только Юнги, от раскатистого баса которого стыло в жилах. Только не Чонгук! Этого не может быть!       — Ты лжешь! — Ким дернулся, чтобы с кулаками наброситься на Юнги, но тут же получил выставленный вперед меч. Воины Корё, находившиеся поблизости, обнажили еще пять сверкающих клинков в сторону генерала. Один шаг — и его просто насадят на холодный металл, как кусок мяса.       — Надейся, — Мин наклонился с коня, прошептав это генералу чуть ли не на ухо, и продолжил довольствоваться собой, принося Намджуну все больше боли.       — Мне нужно похоронить тело короля в семейном склепе, — совершенно одурев от боли, охватившей его, прохрипел Намджун. Сцепив зубы, альфа пытался на закричать, но сдерживаться становилось все труднее.       — Он не достоин того, чтобы его хоронили. Сдох, как собака, и участь его такая же, — презрительно сказал Юнги. — Его глаза выклюют вороны, тело сожрут лесные звери, а кости сгниют здесь, и даже через много лет никто так и не узнает, где останки великого короля Силлы! Вот чем закончилась его слава! Вот!       Точно обезумел. Ким смотрел на Юнги, под которым гарцевала лошадь, и не мог поверить в то, что эта мразь выиграла битву. Генерал выругался себе под ноги, все еще не принимая новую реальность, в которой нет Чонгука. Он стоял на поле боя, не чувствуя ни страха, ни боли. Тело ему будто не подчинялось, от чего Джун чувствовал себя больше мертвым, нежели живым. Сейчас ему впервые плевать на собственную участь. И лучше бы Юнги снес ему голову, чем он явится во дворец без Чонгука. Как он посмотрит в глаза Чимину, да как он посмеет сказать, что его альфы больше нет в живых?       — А-а-а! — заорал Намджун, и Юнги дернулся. Опытный воин, чья голова была усеяна седыми волосами, своим криком вынимал душу. Даже ту черную и испорченную, что осталась у Мина, Намджун разодрал в клочья истошным воем.       — Не тревожь мертвых, — огрызнулся король Корё и крикнул солдату. — Больше огня! Трупы этих собак должны быть сожжены все до одного и смешаны с землей!       Юнги отдавал приказы, и люди из обозов Корё начали рыскать по полю битвы, собирая ценности с убитых. Звон металла, треск рвущейся ткани, звуки падения мертвых тел и хлюпанье сапогов противника по окровавленной земле казались Киму чем-то ненастоящим. Осматривая все вокруг, он зажмурил глаза, будто хотел избавиться от наваждения. Это дурной сон, не иначе.       Открыв глаза, военачальник увидел ту же картину. С трупов его солдат мародеры снимали знаки отличия с вкраплениями драгоценных камней, обыскивали ханбоки и вынимали кинжалы, дротики, ножи. Все самое ценное в память о родине, что носил каждый солдат в потайном кармане ханбока у самого сердца, стало достоянием грязных рук противника. Династийные знаки отличия, подаренные норигэ, вышитые платочки от любимых омег, которые уже не дождутся своих альф в Силле, солдаты Корё жадно распихивали по карманам, набивая их все больше и больше. Особо хитрые подогнали повозки, куда грузили награбленное. Неподалеку уже образовалась гора из сложенных мечей, на клинках которых плясали солнечные лучи. Сюда постоянно подкидывали новые, нарушая мертвецкую тишину звуком оружия. Солдаты Корё, как стервятники, не брезговали ничем.       Огромное поле битвы затянулось грязно-серым. Пар от остывающих тел вперемешку с дымом впивался в ноздри. Намджун видел, как солдаты противника добивали раненых. Причем не только из Силлы, но и хигокэнин. Юнги даже здесь захотел сэкономить, чтобы платить им меньше за оказанную услугу. Голову Хикиро, которую показали Мину, выбросили в лес на съедение зверям. Государь Корё довольно цокнул при виде убитого соратника, но не расстроился. Ужасная участь ждала всех, кто остался здесь. И Хикиро, в общем-то, получил по заслугам.       На обочине у леса Мин собрал легко раненых и выживших в битве солдат. Намджун отвернулся, ибо смотреть в глаза каждому воину Силлы было невыносимо стыдно. Он тоже нес ответственность за поражение войск в битве. Хваранов связали веревками друг за другом и пнули в спину двигаться вперед.       — Хорошие воины, Ким Намджун! — с издевкой сказал Юнги. — Не вижу причин, чтобы убивать их.       — Они никогда не будут служить тебе верой и правдой! — выкрикнул Ким. — Король Чон — единственный, за кого борется каждый воин нашей страны, но не за тебя, мразь!       — Это мы еще посмотрим, — прошипел змеей Юнги. — Связать его!       Намджун оставался на месте, ибо бежать бесполезно. Без оружия против сотен и даже тысяч воинов Корё любая попытка дернуться — верная смерть. Ким почувствовал, как на его руки накинули грубую веревку и завязали узел так сильно, что впору бы скривиться, но генерал только сцепил зубы и гордо посмотрел вперед. Нет, он не станет их радовать собственной слабостью, и еще ни один воин Силлы не склонил головы перед неприятелем.       — Через час выступаем! — крикнул Юнги, оставив Намджуна своим солдатам.       Ким плюхнулся на траву и прислонился спиной к дереву. Ему крепко связали не только руки, но и ноги, поэтому встать сам не сможет. Генерал жадно всматривался в равнину в надежде запомнить место, где Чонгук дрался с Юнги. Намджун дал себе клятву: если останется жив, обязательно поставит здесь мраморную плиту, чтобы люди Силлы знали, где помолиться о своем короле. Закрыв глаза от усталости, альфа провалился в беспамятство. Сейчас это лучшее, что мог сделать его истощенный организм, чтобы сохранить силы и добраться домой.

***

      Ворота Силлы отворились после полудня, когда усталое солнце уже спустилось к горизонту и оставляло красноватое зарево на толстых стенах крепости. Невыносимая жара измотала Чимина с самого утра. Все началось на рассвете, когда омега проснулся в мокром поту от ужасного сна, потом жарился под палящим солнцем на главной площади, внаглую подслушивая разговоры министров, а в обед отправился в купальню, где под паром прогрел на разгоряченных валунах все тело. Чуть дурно не стало, аж до тошноты. Душно.       Услышав оглушающий скрежет массивных створок, Чимин выбежал в коридор дворца и бросился на улицу. Омега чуть не свалился с крутых ступенек, но вовремя ухватился за перила и поправил смятый ханбок. Нельзя вести себя не по-королевски, Чонгук такого не одобрит. На площади уже собрались чиновники; где-то маячил оранжевый ханбок Джина, и Чимин приветливо помахал ему рукой, приглашая поскорее присоединиться к нему. Наконец-то они дождались своих альф.       Картина, что открылась перед жителями Кёнбоккун, повергла в шок присутствующих. Поверить в происходящее смогли не все, а многие и вовсе замерли в ступоре, не моргая. На белом жеребце в главные дворцовые ворота въехал король Мин, а рядом с ним вели пленников во главе с генералом Кимом. Для воина его ранга не было худшего унижения, чем явиться покоренным невольником в собственную страну.       Больше чем за сутки ходьбы стерлась подошва его сапог, и ноги оставляли кровавые следы на белом мраморе. Седые волосы спутались, лицо перепачкано грязью и исцарапано ветками. На потрескавшихся губах запеклись глубокие раны, а глаза хищно блестели, как у безумного. Ханбок министра больше напоминал лохмотья бродяги, нежели одежду руководителя военного ведомства великой страны. На висках Кима остались следы от ручейков пота, проложившие дорожки к шее с грубой веревкой. От Намджуна тугой канат тянулся к следующему пленному, а от него — к стоящему позади воину. Казалось, что этой веренице не будет конца. Все присутствующие молчали, будто проглотили языки. Кто-то еще и прикрыл глаза, чтобы не оскорбить генерала своим сочувственным взглядом.       Чимин вмиг понял, что произошло и обернулся на Джина. Сокджин выпрямился натянутой струной и готов броситься к супругу, но два министра предусмотрительно подхватили его под локти, не давая дернуться вперед. Любое необдуманное действие могло стать последним. Лучники Корё, незаметно заполнившие площадь по периметру, держали на прицеле каждого жителя дворца.       При появлении Намджуна собственная боль Его Величества затупилась, накатывая позднее, запаздывая на жалкие секунды после увиденного. Ее стало настолько много, что Чимину казалось — сосуд переполнен. Столько боли человек не может выдержать, но он же не человек. Выжить в Силле с разъяренным Чонгуком смог только волк, именно поэтому он получил такое прозвище от короля. Упрямый, сильный, закаленный — он выстоит и сейчас, когда земля, казалось, разверзлась между ним, чтобы броситься туда в пропасть. Но Чимин не настолько слаб, дабы думать об этом.       Расступившись, толпа пропустила в центр короля Мина и нескольких его солдат, охранявших пленных. Последние прибывали и прибывали, а картина, что складывалась во дворце, удручала. До болезненных спазмов Чимин сжал горло, чтобы не закричать. Воины Силлы, элитные отряды, теперь волокли ноги на родину, будто на каторгу. С потухшими безжизненными глазами, взглядами, в которых сквозило горькое чувство вины, они шли с опущенными плечами, словно рабы на невольничьем рынке. Чимин такое видел только на картинках в древних свитках. Зрелище вживую вызывало совершенно другие чувства.       По команде Юнги солдаты перерезали веревку на шее Намджуна, освободив его от всей колонны, и пнули в спину. Ким подался вперед, но не упал, цепляясь босыми стопами за раскаленный солнцем мрамор родного Кёнбоккун.       Чимин из последних сил собрался с духом и вышел вперед. Липкий страх все еще парализовал тело, а капли холодного пота скатывались под ханбоком. Ужас заставил дрожать руки и сделал ноги мягкими, будто и костей в них нет. Все разом они в теле переломаны, в порошок раздроблены. Сейчас бы упасть и расплакаться, но гордость Его Величеству Силлы не позволяла унизиться перед заклятым врагом его страны.       Юнги глядел на омегу, не спешиваясь с лошади, а Чимин поднял голову и заставил себя смотреть на Мина со всей наглостью и надменностью, как это делал Чонгук. Получалось отлично, потому что у альфы уже слюна скопилась во рту от раздражения на соперника. Строптивого омегу, как породистого скакуна, хотелось приручить. Ломать, унижать и покорять. Слишком сильный. Слишком гордый и дерзкий. Таких у Юнги то и среди наложников нет, а держать его подле себя не намерен. Гарем — самое правильное место для Чимина.       Его цель — мстить за все. За полученное физическое уродство, унижение среди других правителей, вынужденное затворничество и разгром некогда великой армии Корё. Юнги вернет себе то, чего он был лишен все эти годы по вине этой продажной сучки, что легла под Чонгука на его глазах, посмея унизить вана перед самым заклятым врагом. Не-е-ет, Юнги не забыл ту ночь, когда попал в плен и в тронном зале Кёнбоккун Чимин предложил себя чужому альфе. И теперь, когда Чон кормит воронов в степи, Пак заплатит за все.       Мин усмехнулся и облизнул омегу похотливым взглядом. Омега изменился. Стал закаленнее даже после их встречи в Корё. Смерть сына заточила в нем внутренний стрежень, а Чонгук показал, ради чего жить дальше. Теперь, когда Пак потерял все — и сына, и мужа, им так легко управлять, что от волнения у Мина вспотели ладони. Чимин все еще будоражил внутреннего альфу, и ни один наложник или кисэн не мог сравниться с ним в красоте. Желание обладать Паком не исчезало никогда. Оно могло угасать, а потом снова распаляться, но этот омега всегда желаннее, чем кто-либо другой.       Пропадая в мыслях, Юнги любовался пожарищами ненависти в глазах омеги. Он уже видел, как костры будут тухнуть с каждым днем, а ночью, пока он будет втрахивать Чимина в кровать, и вовсе исчезнут. Подчинится. Никуда не денется — подчинится. Юнги скользнул по упрямо вздернутому носу и остановился на пухлых губах. Он мог их целовать все эти годы, но это делал Чонгук…       Отчасти альфе мерзко и противно, как только Мин представил их постельные утехи и стонущего Чимина на Чонгуке и под ним, но всепоглощающая мысль о мести снимала раздражение. Король Корё успокаивал себя тем, что скоро все станет на свои места, и история стольких лет примет правильный оборот. Даже лучший, чем задумывалось ранее.        — Где Чонгук? — глухим голосом спросил омега.       Хотелось прикусить язык или подавиться собственными словами, только бы не спрашивать у Юнги о муже. Король Мин ничего не сказал, только презрительно сжал губы в одну тонкую линию и кивнул на министра Кима. Сам же захватчик с восхищением рассматривал крепостные стены и огромный дворец, в котором бывал лишь несколько раз по приглашению отца Чонгука. Изысканное здание утопало в кустах распустившейся магнолии, украшенной красными, желтыми и синими лентами. Стремясь ввысь, Кёнбоккун сочетал в себе легкость архитектуры стен и массивность крыш. На величественных сводах лучшие мастера Силлы разместили маленьких драконов ручной работы, что смотрели на приезжих, разинув рты для устрашения. Юнги довольно улыбнулся — ему удалось убить главного дракона, а приручить его омегу теперь проще простого.       Чимин заторможено перевел взгляд на Намджуна и молил, чтобы тот молчал. В ненависти и ярости омеге хотелось вцепиться в глотку каждого, кто произнесет слово «смерть», и заставить его замолчать навеки. Наверное, так теряют разум. Пак окинул присутствующих нездоровым взглядом с блеском в глазах. В его взоре читался вызов каждому, кто посмеет сказать, что короля нет.       — Чонгук погиб… — Намджун единственный, кто смог произнести эту страшную весть.       Леденящий кровь ужас повис над площадью. Замолчали все. Чимин покачнулся, но ему показалось, что мир задрожал вокруг. Его жизнь в один момент разбилась, как хрусталь.       Главные дворцовые ворота захлопнулись, а тяжелый металлический засов опустили в пазы. Клетка закрылась.