Оковы свободы

*** — Я всё ещё не верю, что ты это всерьёз. — Гермес, который как душеводитель умерших вызвался проводить богиню весны в мрачное царство теней, смотрел на подругу со своим особенным хитрым прищуром, будто догадывался, что в её замысле есть ещё какой-то подвох. Ну да, ещё бы бог обмана не почувствовал её… недоговорок, тем более что был одним из немногих, кто по-настоящему хорошо знал Персефону. Богиня только непринуждённо пожала плечами, не собираясь раскрывать свою хитрость. Как говорится, с кем поведёшься — от того и наберёшься. — Громовержец тоже не верит. Однако всё же поклялся священным Стиксом, что если добуду для предстоящего подвига полубога Персея шлем-невидимку, то смогу сама выбрать себе мужа, без чьей-либо навязанной воли. Такими клятвами не шутят. — Вот именно. Поэтому и спрашиваю: откуда в тебе такая уверенность, что получится одолжить этот шлем, если даже прямому приказу Зевса владыка Аид не повиновался? Персефона кокетливо намотала на пальчик свой тёмный локон и прикусила губу, задумчиво улыбаясь. Заметив в глазах друга искорки ревности, заливисто рассмеялась. — Не волнуйся, у меня есть для этого одно оружие, отнюдь не мои женские чары. Но тебе пока не расскажу: сам всё услышишь. — У всех богов есть серьёзные сомнения в том, что на владыку Аида вообще действуют женские чары, — на всякий случай добавил хитрый Гермес. — Лишь единожды он был влюблён, в нимфу по имени Левка. Но когда она его предала — он лично обратил её в дерево, в тополь. А с тех пор… однажды Афродита пыталась соблазнить его, в обмен на жизнь смертного охотника Адониса, но даже богиня любви не смогла. И, кстати, если твоя мать узнает, куда ты направилась, Титаномахия* покажется нам безобидной ссорой. Мне ещё не надоело моё бессмертие, так что, может быть, передумаешь? — Какой же ты сплетник, Гермий! — вновь рассмеялась Персефона, ласково глядя на него. — И ты мой единственный друг. Не ревнуй. Если бы мне непременно пришлось выбирать мужа, из всех олимпийцев я бы выбрала тебя. Ты самый лучший! — богиня игриво поцеловала его в щеку и посмотрела с упрёком. — Неужели ты так просто согласишься отдать меня этому напыщенному павлину, Аполлону? Сказав это, Персефона мысленно усмехнулась, вспомнив, как Гермес с Аполлоном недолюбливают друг друга. Бог обмана ещё в детстве весьма мастерски украл у златокудрого его любимое стадо коров, а когда виновника кражи всё же нашли, ему пришлось отдать своё прекрасное изобретение — сладкозвучную лиру, лишь бы зануда Аполлон от него отстал. Гермес грустно улыбнулся, заправив ей за ухо выбившийся локон. — Твоё сердце свободно, и меня ты тоже не любишь так, как мне бы того хотелось, иначе я бы уже давно нашёл способ уговорить и Зевса, и Деметру выдать тебя именно за меня. Но должен признать, твоё умение играть на чужих чувствах становится всё лучше и лучше с каждым годом. — У меня прекрасный учитель, -богиня весны подмигнула ему. — К тому же, я ни словом не солгала: ты мой единственный друг. Ну так что, проводишь меня? Гермес слегка страдальчески вздохнул. — Провожу. *** Несмотря на то, что царство мёртвых должно быть преисполнено покоя, владыка Аид покоя почти никогда не знал. Ведь каждую из тысячи тысяч смертных душ нужно было судить, отправляя либо в блаженный Элизиум, либо «вознаграждать» личными вечными муками, либо просто отпускать вечность блуждать по бесплодным пустошам, не помня даже собственного имени. Кроме того, периодически сверх меры чудили подземные чудовища, коих владыке требовалось всегда держать в узде, да сотрясали врата Тартара навеки запертые там неугомонные титаны. Многие олимпийцы сильно недооценивали то, насколько их золотая праздность зависима от стальной хватки владыки Аида, в которой он держал свой безумный мёртвый мир и Тартар, но испытывали перед ним безотчетный страх и никогда не появлялись в его владениях, за очень редким исключением. Поэтому Аид был немало удивлён, когда душеводитель Гермес привёл пред очи владыки мёртвых, проведя через все ловушки на пути, юную богиню весны. Девчонка была прекрасна, как только что распустившаяся роза, и казалась столь же хрупкой, неуместной для мира теней, как жизнь несовместима со смертью. Всё в ней дышало солнцем, смехом, задором и красками, однако она не выглядела напуганной или смятенной, как прочие олимпийцы, когда-либо являвшиеся сюда; напротив, в её глазах горел лукавый огонёк любопытства. — Возрадуйся*, владыка Аид, — почтительно поприветствовала она его. — Я пришла к тебе с просьбой. Точнее, с предложением. До меня дошли вести, что на земле перестали умирать люди, из-за того, что пропал твой грозный верный друг — Танатос, срезающий пряди, забирающий жизни. Я могу найти его. Взамен попрошу лишь отдать ненадолго полубогу Персею твой бесценный шлем-невидимку. Вот теперь Аид удивился по-настоящему. — Как самонадеянно, юная богиня. — медленно обведя холодным взглядом её хрупкую фигурку, ответил он. — Неужели ты думаешь, что я приложил недостаточно усилий для его поисков? Что заставляет полагать, что это получится у тебя? И для чего тебе это? — Увы, именно это Громовержец поставил условием. Только добыв для подвига Персея твой шлем-невидимку, я смогу сама выбрать себе мужа. — вздохнула богиня, печально опустив длинные ресницы, но тут же лукаво улыбнулась, вновь подняв взгляд. — Что же до моей уверенности… тут всё просто. Между родителями и детьми очень крепка кровная связь, даже крепче, чем между братьями и сёстрами. Эта связь позволяет найти даже то, что накрепко скрыто от глаз богов. — И какое же отношение это имеет к тебе, дочь Зевса? — с нехорошим подозрением отстранённо поинтересовался Аид. — Самое прямое, ведь я не его дочь. — улыбка превратилась в хитрую ухмылку. — Надеюсь, вы не огорчены, что я не ваша племянница? Их у вас и без того достаточно. — Ты же не хочешь сказать… — недоверчиво пробормотал Гермес, который стоял с нею рядом у трона Аида. — Именно что хочу. Я богиня весны, а весна — это воскрешение… во мне сошлись два противоположных начала. Я дочь Деметры и Танатоса. У всех присутствующих поражённо вытянулись лица в непростых попытках представить жестокосердного Таната любовником жизнелюбивой Деметры и тем более чьим-то отцом. Лишь трёхтелая богиня колдовства и тайного знания Геката, стоящая позади трона владыки, заговорщически оскалилась каждой из трёх своих ипостасей в намёке на улыбку, глядя на Персефону. — Если богиня весны не лжёт, то с помощью её крови мы действительно сможем сотворить зелье, что приведёт нас к Танату, как бы надёжно он ни был заперт. — прошептала Геката на ухо владыке, той своей ипостасью, что выглядела как юная девушка, чьё лицо прикрыто вуалью. — У меня нет никаких оснований лгать вам, владыка. И вы ничего не потеряете, я дам вам священную клятву, что найду отца. Так что же, вы примете моё предложение? Обычно Аид терпеть не мог незваных гостей, особенно олимпийцев, которые даже несмотря на страх перед владыкой мёртвых всегда приходили с просьбами, больше напоминающими требования. Однако очаровательная наглость богини весны почему-то не раздражала, а вызывала любопытство, как и тайна её происхождения. Между тем, любопытства Аид не испытывал уже очень и очень давно. К тому же, нельзя не признать, что эта юная богиня завораживающе красива: длинные тёмные волосы, заплетённые в замысловатую косу с искусно вплетёнными цветами, лёгкий наряд, подчёркивающий женственность и изящество фигуры; ярко-зелёные как молодая трава глаза, обрамлённые чёрными ресницами; красивой формы брови вразлёт, четко очерченные пухлые губы, словно спелая вишня… а ещё кокетливость, очарование, лукавство и грация в каждом взгляде и улыбке. Бесспорно хороша, как и все богини, даже краше многих, но, в отличие от прочих, прямо дышит невинностью, чистотой и неискушенностью. — Принимаю. — наконец ответил он. — Однако потребуется некоторое время, чтобы всё подготовить, — Аид сделал знак стоящей позади Гекате, отправляя её собирать всё необходимое для зелья, — А до тех пор, пожалуй, вспомню, почему смертные называют меня Гостеприимным… будь моей гостьей, Персефона.