Оковы свободы

*** Пять рек опоясывали царство мёртвых. Первая, Ахерон — река боли. Именно её первым делом переплывала душа умершего в лодке мрачного перевозчика — Харона, всегда требовавшего плату в виде двух медных монет, которые клали на глаза усопшему. В этой реке были заключены все страдания, которые каждый человек испытывал при жизни и от коих избавлялся, переплывя эту реку. Воды её были так непроглядно-черны, что Персефона будто смотрела в первозданный Хаос, когда разглядывала эту чернильную гладь. Странно, но река страданий забирала боль, даровала покой. Конечно, до тех пор, пока кому-нибудь не придёт в голову искупаться: если погрузить живого или мёртвого в эти воды, то он сойдёт с ума от невыносимых мук. Вторая — Стикс, река ненависти, неуязвимости и нерушимой клятвы. Ею владела богиня, которая когда-то помогла Зевсу одержать победу над титанами. Если искупать в этой реке смертного, то он станет неуязвимым. Потоки этой реки стремительные, безжалостно сметающие всё на своём пути, ледяные. Словно воплощённое буйство и неотвратимость. Даже боги не смели нарушать клятв, скреплённых именем Стикс и её священной рекой. Третья — Коцит, река плача и скорби. Она впитывала в себя все слёзы по ушедшим, когда-либо пролитые. Необъяснимая, удушающая печаль охватывала при одном взгляде на эти безмятежные хрустально-чистые воды, лунно сияющие с самого дна. Четвёртая — Лета, река забвения. Каждый испивший из неё забывал абсолютно всё, и это делал всякий усопший, чтобы не тосковать по невозвратной земной жизни. Наконец, пятая — Флегетон, огненная река, буквально состоящая из огня и лавы, пышущая жаром; в неё порой сбрасывали самых отъявленных негодяев, где те обречены были вечно гореть. Вход в царство мёртвых охранял могучий страж — огромный трёхголовый пёс, цербер. Самое бесстрашное сердце дрогнуло бы перед этим невообразимым чудовищем, робели даже боги. Лишь для Аида это был любимый питомец. Поэтому владыка царства мертвых не ожидал, что Персефона примет его насмешливое предложение почесать за ушком одну из склонённых перед хозяином голов цербера, дышащих неописуемым смрадом. Ещё меньше он ожидал, что цербер, агрессивный ко всем живым и бессмертным «пришельцам» без исключения, довольно заскулит, виляя хвостом, принимая лёгкую ласку богини весны, которая казалась совсем маленькой на фоне этого громадного пса. — Не смотри так, владыка, — звонким колокольчиком рассмеялась Персефона, отметив недоверчивое, даже слегка уязвлённое выражение лица обычно бесстрастного Аида. — Как у дочери богини природы, у меня есть связь со всеми живыми существами. А это пушистое создание хоть и инфернальное, но живое. К тому же, я не совсем чужда этому миру, поэтому твой страж и не воспринимает меня чужой. Действительно, принятие от цербера в некоторой степени подтверждало слова богини: тот даже к местным, подземным так не ластился. В мире мёртвых существовали так называемые «острова блаженных» — Элизиум. Место, куда после суда могли попасть лишь те, чья жизнь была праведной и наполненной великими свершениями. Его создала когда-то на заре времён сама Гея-земля, взрастив там самые прекрасные цветы, плоды и деревья, а Кронос навсегда остановил там бег времени. Элизиум был полон солнца, неземной красоты… и смертного покоя. Дальше простиралась долина проклятых, где в личной «пыточной» обитали души, обречённые на какое-то особое наказание за совершённые грехи. Любопытная Персефона вовсе не чуралась заглянуть в некоторые из этих «пыточных», и немногословному Аиду, давным давно отвыкшему от столь продолжительных бесед, приходилось рассказывать о тех душах и наказаниях, что заинтересовывали непоседливую богиню. На удивление, ему оказалось это совсем не в тягость: Персефона была внимательной, вдумчивой и интересной собеседницей. Так, например, владыка теней поведал ей о Тантале — чересчур возгордившемся сыне Зевса, который ради потехи над богами убил собственного ребёнка и подал им на ужин. За это тщеславный глупец обречён на вечный голод и жажду, до утоления которых рукой подать, но утолить никогда не получится. Поведал и о данаидах — пятидесяти прекрасных дочерях Даная, которые были насильно выданы замуж за врагов и по приказу своего отца прямо в брачную ночь зарезали новоиспечённых мужей. Все, кроме одной — одна из сестёр влюбилась в своего мужа и пощадила его, поэтому наказание после смерти отбывали лишь сорок девять девушек. Их задача — наполнить сосуд, лишённый дна, но наполнить его, конечно, никогда не удастся. Их труд вечен и бессмысленен. Последняя история Персефоне совсем не понравилась из-за её собственного отношения к навязанному браку, но богиня только капризно скривила губы и попросила продолжить путешествие по царству мёртвых. А далее были лишь бесплодные пустоши, которым не было конца и края, где бесцельно слонялись тоскливые тени — души, не заслужившие ни блаженства, ни мук. Там не было абсолютно ничего живого: лишь голая земля и пронизывающий до костей ветер. — Но почему здесь совсем ничего не растёт? Даже самого захудалого цветка? — Потому что это мёртвые земли, здесь нет места жизни. Эти пустоши слишком близко к Вратам Тартара, где заперт вместе с титанами первозданный Мрак — Эреб. Сама праматерь Гея не смогла бы здесь ничего взрастить. Внезапно в Персефоне взыграл протест и ужасное желание впечатлить владыку теней. Призвав все имеющиеся у неё силы — и от матери, и от отца — богиня опустилась на холодную землю и приложила к ней ладони, призывая подчиниться её воле. Не сразу, но мёртвая земля откликнулась, и в пустоши начали один за другим расцветать блёклые, но нежные печальные цветы. — Пусть это… будет моим маленьким подарком тебе, владыка Аид… за оказанное гостеприимство. Тебе и этим несчастным душам, не помнящим о себе ничего… — от вложенных сил Персефона запиналась, и пыталась подняться, но ноги её не слушались. Аид задумчиво повертел в руках сорванный асфодель, а затем подошёл вплотную к Персефоне и взял её за подбородок, заставив запрокинуть голову и взглянуть ему в глаза. — Разве не жестоко по отношению к этим душам подарить им столь ничтожное напоминание о том, чего они навсегда лишены?.. Ты одновременно очаровательна и бессердечна, юная богиня. Персефона устыдилась того, что в своём ребячливом баловстве и гордыне не подумала ни о чём подобном, и щёки её покрылись нежным румянцем. Однако ей неожиданно понравилось ощущение прохладных сильных пальцев, ненавязчиво, но властно удерживающих её голову запрокинутой, и взгляд этих ледяных, непроглядно-чёрных словно потоки Ахерона глаз, которые многим казались абсолютно пустыми бездушными безднами, а ей — провалами в космос, двумя частичками животворящего Хаоса. Наверное, она действительно бессердечна, если в заданном Аидом вопросе её укололо не то, что её подарок мог всколыхнуть болезненные пустые надежды отчаявшихся душ, а то, что, возможно, он имел в виду не их — самого себя. *** Через несколько дней Гекате удалось создать зелье на основе крови Персефоны, и выяснить, что Танатоса сковали выкованные ещё гекатонхейрами на заре времён зачарованные оковы, коими каким-то образом завладел Сизиф — земной царёк, отчаянно не желавший умирать. Пока Танатос скован цепями в подземельях дворца этого самого царька, люди на земле прекратили умирать, а решения Мойр — свершаться, угрожая равновесию во всём мироздании.