Смертник с ромашкой в руке

Читать дневник Комаэды было трудно. Хотя бы по той причине, что в некоторых местах он полностью перечёркивал написанное. Иногда Нагито даже умудрялся писать поверх этого, превращая и без того непонятные записи в нечитаемую кашу. Но и Хаджимэ просто так сдаваться не желал. Закинув ноги на стул, он устроился поудобнее и уткнулся в тетрадь. Всего одна запись. Не больше. «До сих не могу поверить, что Хаджимэ пригласил меня. Так и не смог заснуть. Думал.» Хината коротко усмехнулся, проводя кончиками пальцев по написанным буквам. В этом, наверное, и заключался весь Комаэда: он слишком много и часто думал. «Иногда я ловлю себя на мысли, что надо было сразу отказаться. Ещё тогда, в первый день, попросить другого соседа. Так было бы намного лучше: и мне, и ему. Я просто не заслуживаю всего этого. Сначала я думал, что он издевается надо мной. До сих пор так думаю. Но если такова цена за его внимание — хорошо. Я согласен. Я не знаю, что мне делать, если он уйдёт. Я просто…» Остальная часть текста была перечёркнута. С такой яростью, что в некоторых местах ручка разорвала тонкие страницы, оставляя тёмно-синие следы на другой стороне. Хаджимэ почувствовал, как по спине пробежал холодок. Эта затея начинала нравиться ему всё меньше и меньше. «До встречи ещё пять часов, но я больше не могу ждать. Ещё минута в этом доме, и я сойду с ума. Я хочу его увидеть. Я…» И снова нечитаемо. Хината прикрыл глаза, прокручивая в голове смысл прочитанных только что предложений. Конечно, его совсем не удивил тот факт, что мысли Комаэды не совсем сочетались с его внешним спокойствием — он давно уже начал подозревать, что внутри его головы всё было не так уж и радужно. Но его удивил... настолько хаотичный разброс. Нагито писал об одном, а затем резко переключался на другое, каждый раз теряя ниточку повествования. Не помогало и то, что в некоторых местах почерк его становился совсем уж неразборчивым, и Хинате приходилось тратить от одной до пяти минут только на то, чтобы разобрать отдельные слова. Однако, будем совсем честными, волновало его далеко не это. А то, с каким рвением Комаэда каждый раз возвращался к нему, Хинате. С каким трепетом о нём писал. И объект его внимания не совсем понимал, что должен чувствовать по этому поводу. Поперёк горла встал тугой комок, и сколько бы Хаджимэ ни пытался его сглотнуть — не получалось. Лоб прошиб холодный пот. Хината не хотел делать поспешных выводов — потому что обычно это ничем хорошим не заканчивалось. Не хотел и делал. Могло ли всё это значить, что у Комаэды... у Комаэды были к нему чувства? Как бы сильно ни хотелось опровергнуть этот факт, всё указывало именно на это. И, чёрт, как же это всё усложняло. Если бы Хаджимэ так и оставался в неведении, то вскоре бы справился с собственным непонятным ворохом чувств. Не впервой же ему, в конце-то концов. Но теперь, когда его мозг почти обсессивно сосредоточился на новой информации, Хината не мог перестать думать. Не мог перестать чувствовать вспышки радости каждый раз, когда он думал о том, что может нравиться Нагито. И как же это пугало. Хината застонал, закрывая тетрадь. Твою же мать. Продолжать читать было очевидно плохой идеей. Хаджимэ и без того влез в личное пространство соседа и теперь рисковал не просто потерей его доверия — их дружбой. Парень даже думать боялся о последствиях. Однако чем дольше он смотрел на обложку, тем сильнее его съедало любопытство. То немногое, что он успел прочитать, распалило в нём нешуточный интерес. Да, это неправильно. Да, сейчас он поведёт себя как настоящий моральный урод. Но и отказываться от такого шанса было как минимум глупо. Хаджимэ будет осторожен. Комаэда никогда об этом не узнает. Все довольны. Парень раскрыл тетрадь, вновь пробегаясь глазами по уже прочитанному. Щёки предательски залил румянец, тут же спрятанный за тыльной стороной ладони. В груди зародилось почти удушающее чувство стыда, тут же смешавшееся с чем-то другим, чуть более приятным. «Я знал, что всё закончится отвратительно.» Следующий абзац был явно написан после их встречи. Явно дрожащей рукой — Комаэда был не в себе. Хаджимэ с трудом сдержал возмущённый вздох. Ладно, он и сам не считал её чем-то невероятным, но отвратительным?! Теперь к тугому клубку непонятных чувств примешалась ещё и острая обида. «Надо было отказаться. Естественно, он не стал меня целовать. С чего бы ему? Он не такой человек. Хаджимэ выше этого. Он лучше меня. О чём я вообще думал, принимая его приглашение? Такому уроду, как я, не на что надеяться. Лучше бы всё оставалось как раньше. Лучше бы я … в тот день. Я просто хочу … Хаджимэ. Я…» Чем больше Хината читал, тем меньше понимал. И дело было вовсе не в его умственных способностях, нет. Просто с каждым словом почерк Комаэды становился всё хуже и хуже. Размытые слова, буквы, перечёркнутые предложения. Нетрудно было догадаться, что случилось. Нагито плакал. Хаджимэ почувствовал, как болезненно сжалось сердце, и провёл подушечками пальцев по странице. Если бы он только знал... То что бы он тогда сделал? Эта мысль молнией пронеслась в его голове, заставив содрогнуться. Поцеловал бы? Ответил взаимностью? Хаджимэ уткнулся лицом в колени, крепко жмуря глаза. Может, он и не считал себя стопроцентным натуралом — это факт. Но и на парней он так явно не засматривался. Что уж говорить о... о других вещах, которые часто посещали его голову в последнее время. Парень не понимал. Или, лучше сказать, не хотел понимать. В голове творилось чёрт пойми что. Как такое вообще могло произойти? Почему не роскошная Сония с лингвистического? Не милая Чиаки? Не Аканэ? Почему из всех возможных вариантов его мозг остановился именно на высоком и худощавом Комаэде с явными душевными проблемами? Хината уже даже забил задаваться вопросом, почему именно парень, а не девушка. Потому что на общей картине это немного терялось и казалось уже не таким важным. Ладно, возможно, ему нравятся парни. Мелочь-то какая. И всё равно хотелось не то что взвыть — разрыдаться во всё горло. От чувства безысходности, от каши в голове, от этого странного, всепожирающего чувства. Хаджимэ отбросил тетрадь в сторону, обнимая колени. Он полный дурак. В то же мгновение уши Хинаты уловили тихий звук поворачивающегося в замке ключа. Парень тут же вскочил на ноги, нащупывая тетрадь и засовывая её обратно в ящик. Времени перепроверять и поправлять её положение уже не было, и только чудом Хаджимэ успел перескочить на середину комнаты, делая вид, что он потягивается. В комнату вошёл Комаэда: раскрасневшийся и явно погруженный в свои мысли. Хината замер, наблюдая за его дальнейшими действиями. — Хаджимэ? — осторожно позвал Нагито, наконец замечая соседа и останавливаясь в нескольких шагах от него. — Что ты делаешь? — А-а, я-я... — Хината нервно рассмеялся, почёсывая затылок, а затем прочистил горло. — Разминаюсь. Да, точно. Готовлюсь к занятиям. Он с трудом подавил желание ударить себя в лоб. Да кто так вообще врёт? Даже дурак бы сразу понял, что что-то тут не так. Дурак, но явно не Нагито. Пожав плечами, он прошёл мимо, весьма убедительно делая вид, что всё в порядке. — А ты зачем вернулся? — Забыл учебник, — мягко улыбнулся Комаэда. — А что такое? Не рад меня видеть? Я тебе помешал? Хината вздрогнул, чувствуя, как кровь отливает от лица. Когда он лез в дневник Комаэды, то прекрасно понимал, что его могут застукать. Но, чёрт... Он не думал, что настолько быстро! Надо было сказать хоть что-то в своё оправдание. Каждая секунда промедления только ухудшала его положение. Вот только каждое слово предательски застревало в горле. Ничего не скажешь, замечательная защита и не менее убедительное алиби. — Да ладно тебе, я просто шучу, — коротко усмехнулся Нагито, беря с полки учебник. Видимо, всё-таки решил сжалиться над явно затупившим Хинатой. — Не паникуй ты так. — Я не паникую. — О? — Комаэда изогнул бровь, поворачиваясь к нему лицом. Хаджимэ сглотнул, с трудом выдерживая зрительный контакт. Жизнь стала заметно сложнее после раскрытия карт. — Ты бы хоть в зеркало на себя посмотрел. Всё лицо красное. — Мне просто жарко, — выдал Хината, скрещивая руки на груди. Если уж позориться, то позориться до конца. Однако, к его большому облегчению, Комаэда лишь улыбнулся в ответ, пряча учебник в сумку. — Ну разумеется. — Он медленно прошёл мимо Хинаты и вдруг остановился у самой двери, сжав пальцами ручку. Что-то внутри неприятно ухнуло. — Не зачитывайся слишком, а то опоздаешь. — Ч-чего? — На этот раз он точно попался. Не бывает таких совпадений. Не бывает такой игры слов. Лучше сразу извиниться и пообещать, что больше такого не повториться. Хаджимэ сглотнул. — Комаэда, послушай, я… — Неужели тебе опять нужна помощь с английским? — выдохнул сосед, бросая на него короткий взгляд через плечо. — Ты ведь, вроде, на курсы ходишь. — А? — У тебя сегодня тест. Забыл? Твою же мать. Хината поджал губы, сдерживая ругательства, а затем беспомощно взглянул на Комаэду. — Помню, — скривившись, соврал он. — Как про такое забудешь. Комаэда вскинул бровь — явно не поверил, — однако решил не заострять на этом внимание. — Удачи. — Ага, спасибо. Дверь мягко затворилась за Комаэдой, и Хината с трудом удержался на ногах. Кровь всё ещё бешено стучала в ушах, и единственное, чего сейчас желал парень, — как следует проблеваться. Он был так близок. Ещё чуть-чуть и Нагито поймал бы его за руку. Казалось бы, какой ещё знак свыше ему нужен? Что ещё могло заставить его поверить, что лазать по чужим вещам — идея, мягко говоря, не особо разумная? Но, когда первая волна сошла на нет, Хината понял, что улыбается. Вместо страха и вины внутри него начало зарождаться совсем другое чувство. Что-то новое и будоражащее. Что-то, что Хаджимэ был бы не прочь испытать ещё разок. Логичнее и правильнее всего было забыть про тетрадь, сделав вид, что ничего не было, и оставить мысли Комаэды самому Комаэде. Но, единожды побывав на грани краха, Хината распалился ещё больше. Поначалу он, правда, ещё стыдился своих действий. Стоило Нагито выйти за пределы комнаты, как Хаджимэ, выждав несколько минут, сразу же хватался за тетрадь, воровато оглядываясь и подскакивая от каждого, даже малейшего, звука. Но время шло, Комаэда всё так же не подозревал о том, что творится за его спиной, и его дорогой сосед наглел. Теперь он не боялся брать дневник даже тогда, когда Нагито отлучался в ванную. Просто хватал и читал урывками. Да и чувство вины начинало исчезать само собой, что, в принципе, только играло Хинате на руку. За всё время он твёрдо осознал две вещи: во-первых, Нагито был влюблён. Бесповоротно и по уши — о чём и писал во всех красках в своём дневнике. Во-вторых, он так же бесповоротно ненавидел себя за это всеми фибрами души. Читая отдельные абзацы, Хината иногда ловил себя на мысли, что хочет просто отложить тетрадь и покрепче обнять бедного парня. Потому что страшно было даже подумать, что кто-то мог писать настолько ужасные вещи с настолько спокойным лицом. Комаэда продолжал жить в незнании, Хаджимэ — упиваться этим. Совершал ли он при этом что-то непоправимое? Да. С каждой перевёрнутой страницей рушились его представления о Комаэде. Его идеализированная версия, то, что он показывал Хинате, постепенно превратилась в пыль, обнажая его настоящего. И Хината содрогался каждый раз, думая об этом. Не то чтобы от этого сосед стал ему противен, нет. Но теперь, когда Нагито касался его или смотрел дольше положенного, Хаджимэ начинал себя накручивать. В чём он, собственно, и преуспел. Это не ускользнуло от внимания проницательного Комаэды. Несколько раз он словно невзначай заводил разговор, а затем терялся и замолкал. И сколько бы Хината ни выпытывал у него эти несказанные слова, всё было безуспешно. Нагито упорно стоял на своём, оставляя парня наедине с десятками — если не сотнями — догадок. Отношения их, конечно, не испортились, но между ними возникла какая-то ощутимая атмосфера неловкости. Стоило им остаться наедине — а делали они это часто в силу небезызвестных обстоятельств, — как оба начинали мяться. Комаэда молчал больше в силу характера, да и, стоит отдать ему должное, он мастерски притворялся, что Хината ему просто друг. Последний мог бы даже похлопать его завидной выдержке. Сам же он лихорадочно и почти безумно думал о Нагито. И мысли эти варьировались от «Нам надо прекратить общение» до «Я хочу зажать его в углу и…» На последних он сразу же себя обрывал. И не потому, что за ними следовало странное потягивание внизу живота, нет. Просто он всё ещё пытался заверить себя в том, что они друзья. Хотя бы с натяжкой. И чёрт его знает, сколько бы длился этот цирк, если бы Нагито всё же не решился выступить вперёд. — Хаджимэ? Он заговорил в один из ноябрьских вечеров. За окном уже давно было темно и явно холодно, и парень неустанно кутался в свитер и плед, накинутый на узкие плечи. Голос его прозвучал намного тише обычного, как будто Комаэда обращался к самому себе, и одно лишь это вызвало интерес у Хаджимэ. Он развернулся к соседу лицом, вскинув брови. — Да? — Я сделал что-то не так? Их взгляды встретились, и Хината сглотнул, с трудом поборов желание отвести глаза в сторону. — С чего ты это взял? — Значит, мне просто показалось? Взгляд у Комаэды был тяжёлый, нечитаемый, и Хаджимэ тут же осёкся. Он бы в жизни не признался, что старается держаться от Комаэды подальше — особенно по той причине, по которой это делает, — а теперь же его задача становилась в два, если не три, раза тяжелее. Он сглотнул, заламывая руки. Хината и без того врать не умел, а теперь даже те малые крупицы этого навыка, которые он приобрел за свою короткую жизнь, исчезли окончательно. — Я... Чёрт. — Он позабывал вообще всё на свете. Ни одно нужное слово просто не лезло в голову, и парню оставалось только буравить соседа взглядом, надеясь на то, что тот поймёт. Но он не понимал. — Послушай, я... Нет, он не умел вести разговоры. Просто не знал, что сказать и как это сделать. Как донести до Нагито то, что он не виноват в сложившейся ситуации? Это ведь он, Хаджимэ, полез куда не надо и теперь расплачивался за это сполна. — Всё в порядке. — Его прервал мягкий смешок Комаэды. Хриплый, короткий, почти бесчувственный. Хаджимэ вздрогнул, приподнимая голову. — В конце концов, этому давно нужно было случиться? — О чём ты? Комаэда склонил голову вбок, откладывая книгу в сторону. — Неужели я должен объяснять тебе на пальцах, Хаджимэ? — И снова тот ледяной, пронизывающий тон голоса, заставляющий Хинату вспомнить о всех совершенных и ещё нет им грехах. — Может быть? — Он сделал попытку отшутиться, но в ответ заработал лишь фырканье. — Так и думал. — Комаэда покачал головой, вновь возвращаясь к привычному ему вежливому обращению. — Хаджимэ, ты простой. И читать тебя легче лёгкого. — Эй! — Позволь мне закончить. Если я не прав — и я с радостью приму этот факт, — просто скажи. Я не буду спорить, не буду опровергать твои слова. Хаджимэ закусил нижнюю губу, медля. Он хотел возразить, правда хотел, но не получалось. Он сморгнул несколько раз, пытаясь успокоиться. Не смог. Почему он вообще так переживал? Вопрос, который он частенько задавал себе после знакомства с Комаэдой. Всю его жизнь ему было откровенно плевать на мнение других. Жилось так намного проще. А теперь он даже шага сделать не мог, не подумав о Комаэде. Что изменилось за эти жалкие полгода? Почему сейчас, заглядывая в блёклые глаза Комаэды, он вдруг почувствовал острый укол вины. Вдруг захотел сделать хоть что-нибудь, чтобы загладить вину. Мозг тут же услужливо подсказал причину. Очевидную, страшную истину. Хината помотал головой, отгоняя эти мысли. В себе он мог покопаться и потом. Сейчас нужно было разобраться с Комаэдой. Вот только как передать словами то, для чего, кажется, и слов-то нет? То, что Хаджимэ и сам не до конца понимал? Но время шло, он мялся, и лицо Нагито становилось всё бледнее и бледнее. Наконец, он тихо вздохнул, отводя взгляд, и повёл плечами. — Хорошо, Хаджимэ, я тебя услышал. Большое спасибо, что выслушал меня. Хината тут же дёрнулся, словно ужаленный. Может, причиной было расстройство, мелькнувшее в голосе Комаэды. Может, ему самому уже порядком надоело ходить вокруг да около. Парень вскочил на ноги и, не обращая внимание на удивлённый взгляд соседа, приблизился к нему, останавливаясь напротив. Если он не мог выразить свои чувства словами, то всегда оставались действия. Поджав губы, Хаджимэ подался вперёд, кладя обе руки на плечи Комаэды. Тот удивлённо выдохнул, явно собираясь возразить, однако не успел — уже в следующий момент его лицо оказалось прижато к грудной клетке Хинаты. — Ха... Хаджимэ! — прохрипел он, делая слабую и не очень убедительную попытку вывернуться. Однако Хината только крепче сжал его в объятиях, не говоря ни слова. Он закрыл глаза, чувствуя, как гулко бьётся в груди сердце. Что он творил? Хер его знает. Но это что-то казалось правильным и нужным. Его правая рука легла на белесую копну волос Комаэды, и парень с трудом подавил желание зарыться в неё пальцами. Провести рукой по макушке. Сместиться ниже. Очертить нижнюю губу большим пальцем, как тогда, на фестивале. В комнате вдруг стало невообразимо душно. Сглотнув, Хината почти неохотно сделал шаг назад — всё ещё не выпуская Комаэду из цепких объятий — и молча взглянул на него. Комаэда тоже молчал. Не пытался вырваться или что-то сказать — просто смотрел. И Хаджимэ вдруг захотелось отбросить в сторону все свои устои — потому что он, твою ж мать, тонул в глазах Нагито. И, боже, о боже, это было самым прекрасным чувством на свете. — Ты не прав, — прошептал он, сжимая пальцы. Комаэда слабо кивнул в ответ и слегка улыбнулся. Кажется, даже искренне. — Я просто немного устал. — Ты снова куришь? — Нет. — Хаджимэ покачал головой с тихим смешком. — Тебе ведь не нравится запах табака. На мгновение на лице Комаэды отразилось чистой воды удивление. — Ты… — Он потряс головой и рассмеялся. — Забираю свои слова обратно. — Какие? — Ты сложный, Хаджимэ. — Глаза Комаэды блеснули в полумраке комнаты. — Очень сложный.

***

После этого случая в голове у Хинаты начал твориться самый настоящий хаос. Его всё ещё страшно тянуло читать дневник Комаэды — что он и делал, но уже не так активно, — но желание это тут же перебивало недавнее воспоминание. И оно порождало страх потерять Нагито. Такой простой и глупый страх. Но как же он бесил. — Скоро вернусь, — бросил Нагито через плечо в один из вечеров, накидывая на плечи пальто. Хината лениво помахал ему с кровати рукой, а затем, дождавшись, когда щёлкнет дверной замок, вскочил на ноги. Последний раз. По-настоящему последний. Хината держался вот уже три дня — рекордное время, между прочим, — поэтому сейчас его руки практически чесались. Он должен, нет, обязан был знать, что чувствовал Нагито. Это ведь касалось и его тоже. Подорвавшись с места, он приоткрыл ящик стола и выудил оттуда уже изрядно потрёпанную тетрадь. Сделав глубокий вдох, он пролистал до того места, где остановился в прошлый раз, и замер. Страницы… были пустыми. Хината зажмурился, думая, что ему, наверное, показалось, а затем бросил короткий взгляд на предыдущие записи. Да, он совершенно точно читал их в прошлый раз. Так почему… почему Комаэда больше ничего не писал? Внутри всё как-то неприятно сжалось. Не может же быть… неужели Нагито знал о его новом «хобби» и поэтому перестал писать вообще? Но почему он промолчал? Разве не логичнее было бы прекратить всё это при первой подвернувшейся возможности? Вот теперь Хаджимэ начинал паниковать по-настоящему. Пролистав вперёд, он сглотнул, когда его взгляду предстали такие же пустые страницы. Пальцы неосознанно сжались, сминая тонкую бумагу, и Хината выругался, пытаясь их расправить. — Твою мать! — прошептал он, не до конца понимая, зачем это делает. Если Комаэда уже обо всём знал, то какой был смысл в заметании следов? Ровным счётом никакого. Вот только Хаджимэ делал это больше для успокоения собственной души. Всё, хватит. Он и так уже доигрался. И если Нагито решил смолчать по доброте душевной, то кто знает, что случится, если он всё-таки застукает Хинату? И всё бы могло закончиться хорошо. Парню уж очень хотелось в это верить. Вот только в следующее мгновение на плечо Хинаты невесомо легла чужая рука. Горячее дыхание опалило его ухо, заставляя Хаджимэ подскочить на стуле. — Интересно?