О муках человеческих, Зоной провоцируемых

Прошмыгнув по витиеватой стёжке через пару деревянных домишек, «старатели» очутились у самой границы глинистой почвы. От исхода на привычный чернозём их отделяли лишь два развалистых, гунявых, пыльных бугра и такой же распадок меж ними, который и был единственным безопасным и немудрёным способом проникнуть в «Низину» или улизнуть из её пределов. На расползшемся справа бугре, меж россыпей «Комариных Плешей», у валуна неклассифицируемой формы, торчали два силуэта. Один был рослый, сердитый, хмурый, непоколебимый, как сам валун. Второй же больше походил на подрост осины, ещё не обретший твердость собственного туловища, от того качаемый, точно беспрестанным ураганным ветром, при этом непринуждённый, гуттаперчевый, раскованный, податливый, как мокрая глина в гончарном круге. Кречет сразу распознал знакомые образы, кивнул в сторону знакомцев своим подчинённым, тем самым дав знак ждать у выхода, а сам направился к силуэтам. Подъём по склону давался трудно, грунт то и дело норовил обвалиться, выскочить из-под стопы, утянув её глубже в свои пучины, при этом неустанно поднимая клубы удушливой персти. Однако мужчина шёл по следам, что оставили предшествующие ему скалолазы, потому равновесия не терял и в короткий срок покорил вершину высотой в пять метров. Его явно заметили и услышали, впрочем, силуэты даже не обернулись, ибо знали, что со спины опасности ждать не стоит, если уж она и придёт, то смотреть будет строго в лицо. - Привет, ребятки. Как котятки? Как здоровье? Пьёте молоко коровье? - выпалил им в спины Вадим, подступив на расстояние менее сотни сантиметров. - Здравствуй. - пресно ответил «валун», куда более известный под кличкой Измаил. - Доброе утро, птица счастья завтрашнего дня! - подключилось неокрепшее «деревце», бывшее «старателем» по прозванию Мотылёк. Измаил и Мотыль тоже были атаманами групп «старателей», только роли у них были второстепенные. Если люди Кречета, Осота, Шестого и ныне покойного Глинки ценились, как соль радиоактивной земли: профессионалы, мастера, первый эшелон сталкерства, то «силуэты» к этой оценке только стремились, перебиваясь не самыми благородными, хлебными и злачными поручениями — работая больше на собственное имя и его престиж, чем на обогащение. Тем не менее, что первый, что второй в глазах Кречета были «Вольниками» с большой буквы. В Измаиле крылся строгий, но честный, справедливый, доблестный лидер и стратег. Мотылёк же, несмотря на всю его поддельную придурковатость, был замечательным полевым командиром и тактиком, в принципе не ведающим, что значит выражение «потеряться в пылу сражения». Сейчас же для их талантов наступали золотые времена: Глинка и почти все его подопечные — кроме Бима, слетевшего с катушек и переданного в белые рученьки людей в столь же белых халатах — почили в «Гляделкино» смертью храбрых и безрассудных. Шестой вместе со своими «шестёрками» отыскал себе на старости лет кормушку, да так у неё и остался, судя по всему. А ватага Осота знатно поредела, отправив тем самым самого «вождя» в алкогольный коматоз, из которого он уже вряд ли когда-то выберется. Думалось, что место рассохшегося Осота рано или поздно займёт Эстрагон: продуктивный, суматошный, знающий своё дело ходок. О его навыках говорило хотя бы то, что он был способен в одиночку шастать по «Окраине», даже по южной её части и набирать разношерстных ценностей на обеспечение иждивения всей чахнущей в трауре и палёной водке группы. Рано или поздно парнишка должен был понять, что тянуть на себе пропойного тирана — пока тот тянет всех остальных сперва к граненому стакану, а опосля и в могилу — дело гиблое. Тогда власть среди «Термитов» и сменится, перейдя к молодому самцу — всё как в львином прайде. Солёному же, хочешь не хочешь, а придётся допустить низшее звено до «крупняка», тем самым устраивая Мотылю, Измаилу и окрепшему духом Эстрагону финальный экзамен на «партнёрство». И хотя бы эта парочка своё положение должна была понимать отлично, находясь на низком старте. А сейчас они — две повесы, стояли, коптили небо, вовсю травили лёгкие никотином и выглядели, как Платон и Аристотель, при помощи телепатии дискутирующие о дилемме универсалий. Мощную плоть Измаила укрывала заношенная «СЕВА», лоб и затылок охватывала бандана в камуфляже «Флектарн», лицо оторачивала густая кучерявая борода со сбритыми усами. Мотыль же стоял в новенькой, даже ещё без въевшейся грязи в тканях, «Заре», висящей на нём, что картофельный мешок. Это сигнализировало о том, что комбинезон он успешно экспроприировал с тела более холодного и менее везучего собрата по несчастью. Брит Мотылёк был под чертановского гопаря высшей марки, то есть почти под ноль, все неряшливое лицо его было изуродовано химическим ожогом: краснющая, как панцирь варёного рака, кожа, где-то оплывшая, где-то вспучившаяся, пошедшая белёсыми пузырями, местами облезшая. Только вокруг глазниц, ноздрей и уст наружный покров его был целым и невредимым, с нормальным смуглым оттенком. Смотрелось эта диковинность, как какой-то неправильный клоунский макияж, с другой стороны, с чего бы ему быть правильным. Здесь читалась рука басмачей Зубила, их фирменный стиль: любили они поддержать истязаемого над «адовой кухней» – «Газировкой» без противогаза или иных средств защиты физиономии. Мордой в эпицентр пихать никто не норовил — так жертва сразу окочурится от болевого шока, держали где-то на расстоянии полутора метров от кислотной бомбы. Если у бывших и несостоявшихся арестантов имелась защита от плещущихся и витающих ядов — заходили вместе с пытаемым в аномалию, придерживая того «как надо», если не было, то банально грозили оружием, мол, «выбежишь — прострелим колено и кинем назад, а оно тебе не надо, вот и терпи послушно». Дальше броском болта «адову кухню» запускали, она шипела, бурлила, разбрасывалась кислотой и ядовитыми газами. Коли в несчастном видели прок, а не готовили на томительный убой, то ему дозволялось прикрыть буркала, ноздри и губы специальными «затычками», дабы химия не выжгла тому слизистую, не разъела лёгкие и роговицу вместе с радужкой. Даже и без этого боль была такая, что раскалывался почти каждый. Либо вымаливая не подвергать его доведению до хрустящей корочки, либо клянча себе пулю, оборвущую ежесекундное ощущение кипения собственной шкуры. Вот и Мотылёк через такое прошёл, но что там и к чему — никогда не расскажет, видимо. Говоря по существу, в таких ухищрениях и усложнениях не было необходимости, можно было просто начать загонять иглы под ногти или резать фаланги пальцев — метод проще тёртой редьки, зато работающий превосходно. Но так же не было нужды в четвертовании, «Испанском осле», колесовании, «Колыбели Иуды», «Сицилийском быке» и «Испанском Сапожке». Всё перечисленное было трудо- и времязатратным, вопреки тому это все существовало и в свое время активно служило на пользу избравшим методику пыток. Человек - по определению натура творческая и даже к терзанию себе подобных он любит подойти с лощёным изяществом и детским креативом. Что-то из разряда: «а если я муравью ножку оторву, что будет? А можно ли червяка разрубить напополам, он выживет? А что если лягушку насадить на гвоздь?». Чистое любопытство, садизм и тяга к исследованию, запряжённые в одни сани ради какой-то глубинной цели, вроде незабвенной добычи информации. - Чего-сь выглядываем? - подал голос Вадим повторно, удивляясь неразговорчивости ребят. - Пытаемся вглядеться в неуловимую сущность нашей будущности и её предзнания, искажённого субъективным восприятием конкретного индивида, блуждающего в плену собственных парадигм. - забормотал Мотыль сухим тоном умудрённого годами и опытом профессора. Докурив, он щелбаном отправил бычок в ближайшую «Плешь», та с удовольствием приняла его и изменила траекторию полёта, впечатывая грязный фильтр в землю на подлёте к самому краю подвластной ей территории. Мотылёк довольно присвистнул. - А вы куда путь держите? - выдыхая дым поинтересовался бородач, ещё не управившийся со своей утренней порцией отравы. - Да вот, поработать решили. Думаем, вдруг понравится? - Ах, везёт тебе, соколик. А у нас голяк. - запричитало «деревце». - Все как обоссались во время «чёса», так никак портки не выстирают. Агапов молчит, Солёный молчит, даже Зог не соблазняет шабашками, а это значит, что дело совсем плохо. - Ничё-ничё, скоро будет и вам занятие, зуб даю. Вы главное не спейтесь и не перегрызитесь меж собой до того времени. - успокоил сомневающегося приятеля Вадим, двигаясь вперёд и заглядывая собеседникам за плечи. За бугром растеклась равнина, заросшая высоким ковылём. - А вы пулю тут словить не боитесь? - Чего тут бояться? - удивился Измаил. - В спину здесь стрелять нам не станут… - Хочется верить. - втиснул ремарку обезображенный «старатель». -…А тут, - «валун» раскинул руки и ими обрисовал дугу в сто восемьдесят градусов пред собой. - Тут у нас барьер, защищающий надёжнее любой брони - «Плеши». Сквозь них ни одна пуля не пробьётся, так что это место чуть ли не самое спокойное во всей «Низине». - Хоть садись и медитируй. - подкрепил слова друга Мотылёк. - Вот, Кречет, ты тут издавна ошиваешься, скажи, помнишь когда-нибудь «чёс» хуже и серьёзнее этого? - Я помню. - вдруг заявил Измаил. - Это когда «зубиловское» отребье решило, что устроить гоп-стоп учёным и их охране в лице военных сталкеров — гениальная идея. - Самое удивительное, что у них это даже получилось. - Кречет авторитетно качнул головой, дополняя историю бородача. - Чудом положили «гоблинов», а науку увели на галеры и стали требовать выкуп. Тогда-то всё и пошло по пизде. Где-то там за кордоном мигом сменился человечек, отвечающий за обеспечение безопасности для интеллигенции в рамках «Окраины». Сменили прикормленного и спокойного майора Кошко на озверелого Малюту, с него-то «Опричнина» и почалась. Две недели здесь все чесали вертолётами и патрулями, всё напрочь встало, пока «зубиловцы» не додумались отпустить светил науки на все четыре стороны. - Вадим глуповато осклабился, точно вспоминая что-то веселое из детства. - Измаил, а ты разве уже был здесь в то время? - Я только пришёл, - кашлянул тот, давя ногой окурок, - До «Фонтанов» добрался, там меня резервация и застала. Две недели сидели под боком с этими хуйланами, всё ждали, что вояки решат нас с вертолётов обработать. Так, для ускорения мысленных процессов в головах самый отбитых, значится. - А в этот раз чуть ли не месяц сидели! - справедливо заметил покалеченный «старатель», почёсывая растрескавшуюся кожу у подбородка. - Зато хоть логистика была какая-то, хоть передвигаться можно было, пусть и украдкой. - оппонировал Кречет, блеснув оливковой радужкой глаз. - Та для чего, раз работы нема… - тихо загундело «деревце», пожимая раменами в недоумении. «Подушечка» на чёрный день у Мотыля явно выветрилась, не успей он понять, что тот самый день уж давно настал. - Для того, чтобы купить себе еды, увалень. - гаркнул Измаил с тяжестью в груди. - Я тогда девять дней на банке тушняка и черством батоне просидел. - И для того, чтобы купить пиво. - не смог не отметить Мотылёк. С пивом сидеть ему было точно веселей. - И для того, чтобы купить пиво. - справедливо согласился мужчина в бандане с учтивой интонацией в гласе. - Ну ладно, мужики. Я тащемта просто поздороваться подошёл. - замялся Вадим. - Почапаем мы, наверное. Нас ждут великие дела! - Возвращайтесь живыми, ребят. - твердо наставил Измаил и спустя пару секунд добавил. - Хватит нам Глинки. - Пусть вам благоволит госпожа Фортуна! - искренне, от всей души пожелал Мотылёк и достал новую сигарету, приподняв её гибкими паучьими пальцами, жестом говоря «ну, приношу в жертву свою внутреннюю лошадь за ваше благополучное возвращение». Кречет спускался по тем же следам, то и дело поскальзываясь и проезжая по глинистой почве. Он чётко узрел острую, испытующую поволоку глаз каждого из «силуэтов», когда те искоса зыркали на обновки его группы. В Измаиле и Мотыле вестимо теплились подозрения, домыслы и допущения, однако каждый из них понимал, что раз «птенцы» Кречета решились отсвечивать новыми приобретениями, то это говорило о том, что все деньги давно пущены куда-то в оборот, потому за более удачливых сподвижников оставалось только порадоваться или же изойтись по отношению к ним въедчивой завистью. «Валун» выбрал свой вариант, а «деревце» выбрало свой.