О муках человеческих, Зоной провоцируемых

Дождь стал наращивать интенсивность падения капель, водоотталкивающая одёжка пока ещё держалась, а вот морды у Вадима и Борисовича вымокли. Капли скатывались с прямого лба умудрённого годами Коновала, как с водной горки, зависая над карнизами бровей и срываясь прямо на старческие щёки, орлиный нос и тяжелый подбородок, разбиваясь об них. Пшеничные волосы Кречета, коротко стриженные, за месяц отросшие только на несколько сантиметров, сдались и рухнули под настойчивым давлением влаги, образовывая тем самым множество русловых потоков для атмосферных осадков. Благо, хоть стоячий ворот бронекостюма в основном защищал от морозных капелек, залезающих за шиворот. В атмосфере различимо засквозило свежестью, слегка напоминающей хлор. Это явился озон — стародавний спутник грозы. Артур и Мятный ушли где-то пятнадцать минут назад и должны уже были вскоре достигнуть смотрового пригорка. В томительном ожидании лидер нервно водил объективами бинокля по землям «Мазутки», всё ещё желая углядеть кровососа. Будь тот даже в «камуфляже» — дождь бы его рассекретил, однако ж чернобыльский кровопийца сволочь умная, всё понимает. Да и логово у них, по логике, должно было быть в другом, недосягаемом для взора из-за завесы мороси, конце «Топливного Хозяйства», в «Объединённой топливной насосной» – «ОТН» или в «Насосной слива топлива», потому что только в этих строениях были обширные подвалы. Коновал вдруг крякнул, прямо таки врос одним глазом в свой оптический прицел — личный бинокль он передал на время «осиротевшему» Вадиму — подкрутил кратность и хладным басом отчётливо заявил, то и дело совершая паузы. - У нас компаньон… Компаньоны… Двое… На десять часов, расстояние — триста метров. Бредут среди дубов, направляются на юг. Кречет мигом перебросил взгляд в обозначенную сторону, зашерстил им по лесу, играясь с кратностью, хотел уже было в себе разочароваться и просить уточнений, но всё же изобличил парочку фигурок, наряженную в камуфляж «Скол» без знаков различия, украдкой двигающуюся мимо жирных стволов буковых деревьев. - «Долг». - миг спустя хмыкнул Борисович. Его хрипящий голос телеграфировал о жуткой иронии судьбы, ворвавшейся в его жизнь ни с того ни с сего. - С чего решил? - приглушённо спросил второй наблюдатель, не отрываясь от прибора. - Они вроде не успели представиться. - А я милого узнаю по походке… - вполголоса, нараспев, даже загадочно ответил бывший «долговец», впрочем, тут же наводя друга на разгадку. - Внимательно смотри, как они идут. Лидер «старателей» поджал губы, свёл пшеничные симплегады бровей вместе, вытаращился на возобновивших ход «компаньонов». Первая фигура, шедшая впереди была приземиста, коренаста, крепко сбита, широкоплеча, на первый взгляд в ней не было ничего необычного, даже прущей наружу армейской выправки, однако на второй, дотошный взгляд вычленялась особенность: потенциальный член сталкерского клана «Долг» ковылял, припадая на левую ногу. Не то чтобы сильно, хромота явно не мешала ему передвигаться в проворном темпе, но была отличительно особенностью. Его ноги напоминали деда с внуком на прогулке: один вовсю стремится вперёд, тащит другого за рукав, подгоняет к ларьку с мороженным, качелям или детской площадке, а дед только чутка отстаёт и запыхается — возраст даёт о себе знать. - Прихрамывающего разглядел? - поинтересовался бывалый сталкер, точно забираясь напарнику в голову и смотря его органами зрения. - Угу. - коротко дал знать гундосым мычанием Вадим. - Это сержант Сливко. - твердо заявил Борисович. - Я едва ли не всех «красных» на «Окраине» знаю, кто из «старой гвардии». С этим лично работал. Он у полковника Маврина в рядовых ходил ещё в «Тёмной Долине», тогда сам полковник капитаном был. Хромает Сливко после зачистки фермы от чернобыльских секачей. Видел бы ты, какие боровы там были! Каждый под тонну весом, клянусь! Один на него как из-за угла налетел, как бивнем в ногу врезался, подбросил круче «Трамплина», думали — всё, амбец мужику, так нет, на нём всё как на собаке, кхм… - рассказчик запнулся, поймав себя на непозволительном сейчас словоблудии, которое выудила наружу прыснувшая струёй ностальгия. - За вторым смотри, он весь мнительный, дёрганный такой, ага? Кречет, пропустивший мимо ушей этап под названием «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они», переключился на вторую фигурку: худосочную, среднего роста, с непропорционально короткими ногами. И верно: второй шёл осторожно, будто бы на цырлах. Его осторожность смотрелась чрезмерной, неестественной, будто она не была личным выбором идущего, а наслаждалась свыше. Сразу видно - ходок неопытный и не суть важно, какое звание на плечах, сколько лет в Зоне. Кому-то правильно «ходить» элементарно не дано. - Ага. - опять подтвердил фиксацию на цели Вадим. - Ефрейтор Джумагалиев или просто Джума. Этого лично почти не знаю, однако его «походку смертника» ни с чем не спутать — вечный спутник Сливко, благодаря ему и жив. Хотя стрелок-то он вроде неплохой, а вот по Зоне гуляет неуверенно. Как-то так. - закончил свой рапорт ветеран, наконец отлипая от прицела, давая рабочему оку «проморгаться». - Твою-то Бога душу… И вот какого лешего им здесь может быть надо, «ментам» нашим? - вопрос предводителя группы был абсолютно тупиковым, точный ответ на него могли бы дать только сержант с ефрейтором — да только поди их спроси. Эти две «потеряшки» слишком далеко убрели от своих изначальных позиций: «краснопёрые» квартировали в «Раскопках», прямиком за забором, ограждающим научный комплекс профессора Агапова от неприветливого мира Чернобыльской Зоны Отчуждения. А комплекс располагался далеко на северо-востоке, у самых границ локации, за которыми была только «Хмарь», тонкие торные тропинки в ней и армейский кордон с его высоченной стеной. То есть «Долг», толком не скрываясь, сидел под боком у учёных и военных сталкеров, плодотворно с ними сотрудничая, в основном отстреливая для «очкариков» дичь на опыты, тем самым объедая местных егерей. Впрочем, Кречету было вполне ясно, что миссия местных «должников» отнюдь не в «забавах Нимрода», которыми они промышляли ради прикрытия и «прибавки к жалованию». Рядом была «Большая Земля»: до комплекса ещё долетали вертолёты, поставляющие в лабораторию всё необходимое, через близлежащий кордон шла отборная контрабанда, которая позже рассылалась во все уголки ЧАЗ. Тут уж нетрудно было догадаться, что миссия у «ограниченного контингента группировки» скорее снабженческая, логистическая. Будучи на короткой ноге с продажной наукой и не менее продажной армией, тем следовало поторговаться, столковаться и обеспечить переправку груза глубже в Зону, где его примет уже другой конвой. Тут-то и вставал вопрос: какого черта два промысловика и снабженца забыли у «Чернолесья», к которому отродясь носы не совали, оставив эту роковую вотчину Туче и его «охотничьему клубу». Им идти-то в один конец было больше половины суток и это в лучшем случае. К тому же напрягало количество: двух, даже самых опытных бойцов, было преступно мало для любого рейда вглубь «Окраины», да и «Долг» предпочитал систему квадов, то есть квартетов. Квад конечно легко мог поредеть по дороге, но почему тогда его выжившая половина решила продолжать движение, несмотря на свою уязвимость? Только ради выполнения какой-то приоритетной, веской, неотложной задачи. И добыча принципиально нового аномального образования вполне подходила под эти лекала. - Блядский рот. - брызгая кипящей от злобы кислотной слюной зашипел Вадим. - Что, думаешь у них с нами одна цель, а? - проницательно залюбопытничал лысый «старатель». - По крайней мере такое объяснение укладывается в логику происходящего. - размыто откликнулся глава группы. Фигуры тем временем достигли заросшей вьющейся растительностью сопки, возлегли у одного из её краёв, Сливко явил свету свой армейский бинокль, высвобожденный из футляра. Видно тоже не из беспечных и резвых, раз решил оглядеться посерьёзнее. «Вольные», заметив движения сержанта, тут же, без лишних переговоров и приказов отползли глубже в кусты, совсем теряясь в переплетенных ветвях. Обнаружить их теперь было почти невозможно, как и солдат «Долга», если не знать, где ты разместились. Сейчас Вадим молился лишь об одном — чтобы неудобно не вернулись Гави с Мятным, сорвав тем самым всю конспирацию. - Кречет, а если они действительно тоже за «добычей», что тогда? - украдкой, как бы зондируя рану, справился Борисович. Голос его выдал — мужчина совсем не желал столкновения с бывшим соратником. - Значит они погибнут при исполнении служебного долга. - глас держащего ответ был стылым, спокойным, почти выхолощенным от эмоций, однако в обертоне зарылся металлический отзвук, слышимый, точно бряцанье гильз, каскадом сыплющихся на кафель. Этот отзвук беспрекословно надиктовывал будущее. И выглядел сам лидер, несмотря на своё горизонтальное положение, невозмутимым, но грозным, как лев на водопое. Коновал громко думал, Кречет прямо таки слышал, как под аккомпанемент грозного дыхания, неуютно ворочаются мысли в его голове, точно медведь, потревоженный во время зимней спячки. Наконец он проявил своё отношение к сказанному: - Так тому и быть. - тональности его баса проблескивали укоризной и в тоже время пониманием. Все же он был истинным солдатом — выполняющим любой, даже отвратительный ему приказ. - Ничего, старина, не напрягайся раньше положенного. Авось пронесёт. Я бы этого искренне хотел. - потщился сгладить углы Вадим, переходя на миролюбивый тембр своего баритона. - Я знаю, Вадя, я знаю. - с горечью зашептал Коновал, давая понять, что он не винит своего командира, а винит судьбу-злодейку. Впрочем, Кречету тоже приходилось отнюдь непросто. Он впервые в жизни столкнулся со своей обнажённой жестокостью, своим беспощадным эгоизмом, которые ему нечем было оправдать. Раньше всегда работала железная увертка — деньги. Необходимые для возвращения на «Большую Землю», к семье. Необходимые для возобновления нормальной жизни. Необходимые для внутреннего удовлетворения и закрытия отцовского гештальта. Сейчас Вадим не мог найти в себе ответ, почему ему так сильно нужен этот «свежевыпеченный брюлик», что он готов ради него убить двух членов одной из мощнейших группировок Зоны. В деньгах он теперь открыто не нуждался, заработать на «хлеб» мог и без мокрухи. Власть — тоже мимо. Престиж среди кругов, в которых он крутится — те же яйца, только в профиль. Привычка — в какой-то степени, обаче этот ответ неудовлетворителен, не настолько бродяга слабоумен, глух и слеп, чтобы его принять. Из «хранилища информации» выбилась речь самого Борисовича, отчасти объяснявшая причины его размолвки с военизированной группировкой: «Нет, Мятный, ты неправ. «Долг» это не сборище дезертировавшей солдатни, которая жизни без муштры не видит. Вернее сборище, но тут всё несколько глубже. «Долг» - это в первую очередь трагедия, трагедия нашего прошлого, трагедия нашей мужественности. В этот клан тянутся те, кого война вскормила грудью и кого она же пережевала, выплюнув на обочину жизни. Афган, Чечня, Балканские войны, прочие местечковые конфликты — их сыны тянутся сюда, в Зону, ища уголок, где можно было бы приткнуться и вновь ощутить себя нужным среди дружной когорты. Есть же и те, кого сюда насильно забросили — жертвы «Прихода», им собственная страна в душу плюнула, бросив в горнило. «Долг» у них не перед тобой или мной, не перед абстрактным «миром», «планетой», а перед собой, что ли. Это сложно объяснить, если ты сам никогда такого не чувствовал. Пойми, для тех, кто гнил в ужасных постсоветских армиях, с их коррупцией, всеобщей круговой порукой, физическим и нравственным разложением, в общем-то беспутным существованием, для них Зона — как второе дыхание. Да, в группировке это тоже всё есть, в семье не без урода, проблема-то общечеловеческая, однако её масштабы в Зоне гораздо меньше, если сравнивать с внешним миром. Это я тебе как человек служивый говорю. И сбредаются в «Долг» люди пусть и жестокие, суровые, бескомпромиссные, да в большинстве своём с благими намерениями в душе. Да не смейся ты, ирод! Думаешь там все идиоты, только ты один такой умный что ли? Не бывает так. Были бы идиоты — давно бы их уже не было. Во как! Да и что бы там не говорили, а большинство ребят идут, считай, за копейки заниматься обеспечением безопасности в Зоне. И занимаются ведь, это видно! Ты не думай, вся эта напыщенная, торжественная идеологическая накачка из разряда «Защитим Мир от заразы Зоны!», она для пострелят, у которых свора слепцов другана на Свалке загрызла насмерть и те в одночасье загорелись извести каждую псину в чернобыльских окрестностях. Среди «верхов» такими лозунгами никто не оперирует. Все понимают, что их труд, в глобальном смысле, равно что решетом таскать воду в бочку Данаид. Но и не в конечном результате ведь дело, а в самом протекании процесса. «Долг» - это больше про философию что ли, про подход жизни. Про внятную, бескорыстную, возвышенную цель, которой нужно следовать, потому что иначе никак, иначе жить не хочется, иначе чувствуешь себя ничтожеством. Ты ведь даже представить себе не можешь, что такое пройти войну, вернуться с неё живым, помнящим смерть каждого однополчанина, точно она вот-вот, минут пять назад произошла, и обнаружить, что ты не герой, не защитник, не верный сын родины, а убийца, моральный урод, безвольная пешка. От этого вот люди в «Долг» бегут, ведь с мутантами второй раз так не обожжёшься, с ними проще вопрос, им только умалишённые сочувствуют. Так что бойцу клана зачастую плевать на тебя и твои мысли, на людей за границей ЧЗО, даже на собственное руководство, бывает. Люди просто несчастные трудяги, нашедшие счастье в борьбе такого толка. Никакого альтруизма, заметь. Чистое себялюбие, которое в между тем служит на пользу другим. Вот что такое «Долг», парень. Недаром ведь шутка ходит среди твоих «бывших»: «долговцу» что водка, что пулемёт — главное чтобы с ног валило». Мятный-то тогда отшутился, что, мол, всё как он и сказал: «солдатня, не видящая жизни без муштры». А вот Вадиму эти размышления тогда запали в сердце, ведь он их классифицировал как прямое откровение матерого бойца, которое рыжеволосая язва то ли не уловила из-за чёрствости, то ли предпочла не замечать, не зная, что на это ответить. В голову взбрело вдруг, что, получается, трагедией сейчас были Кречет и его люди, а у этих двух «краснопёрых» было куда больше мотивации и осмысленности в действиях. Они ведь небось со всей откровенностью верят, что «новообразования» лучше передавать учёным «НИИ ЧАЗ», а не сбывать на Чёрный Рынок. Выручку же лучше не отложить себе в карман, лучше передать её начальству, чтобы то вложило её в усилении группировки. И ведь начальство бы вложило, что удивительно, не утаило за пазухой, а истратило бы по делу, по крайней мере большую часть суммы точно. Они ведь там все со сдвигом по фазе: и стар и млад, и рядовой и офицер. Приглядывая за безрезультатно рыщущим сержантом, предводитель «соколиков» всё не унимался, докучая себе же вопросами, на кой ляд он в это всё ввязался, зачем рискует собой и друзьями, в чём же его сдвиг, его ментальная болячка. Ответ пришёл, пришёл вразвалочку, хлопнул ладонями и развёл ими, образуя радужную дугу. Он был настолько же очевиден, насколько и глубок. Да, сложный в своей простоте и простой в своей сложности — ходячий оксюморон. Причём Вадим был уверен, что это касается и всей его молодёжи. Только Коновалу такая болезнь не подходила, симптомы были не те. Диагноз был таков: «одиночки» в большинстве своём, как, в частности, и сам Кречет, больны азартом, авантюризмом, духом первооткрывательства. Их самореализация заключается не в отстреле мутантов и сражении с Зоной, как у некоторых, нет. Они, сродни учёным, дрожат перед возможностью совершить какое-то открытие, войти в контакт с чем-то неопознанным, кристально новым, опробовать его на себе. Ведь откуда тогда объявились первые ходоки в Аномальную Зону, как родились знания об аномалиях, об артефактах, о прочих чудотворных явлениях? Наука приходила куда позже, лишь систематизируя и подкрепляя доказательствами те знания, которые чернобыльские юродивые проявляли естественным путём — испытывая те на себе. Это была мания, психоз, одержимость. И в ней было своё величие, свой притягательный шарм, своя значимость. Когда Вадим только взял в руки свой первый добытый артефакт, он подсознательно понял, ради чего явился в Зону и тут же к ней намертво пришкварился. Разумом же он это осознал, когда вертел в руках контейнер с «Двоедушием», а до откровения перед собой дошёл только сейчас, когда вопрос встал остро. Да, всё, что ему в жизни нужно, всё, в чём он находит своё счастье, свою цель и свой путь — это охваченный волнением момент обретения чего-то принципиально свежего, ещё девственного, не залапанного другими. В этом кроется весомость его, как человека, как личности. Только в эти моменты он существует, дышит полной грудью и прибывает в эйфории. Ради них можно бросить семью, подвергнуть риску себя и друзей, убить парочку-другую боевиков. Ради них допустим любой гамбит. Вот ради чего был рождён сталкер по прозвищу Кречет.