О муках человеческих, Зоной провоцируемых

Аномалия активизировалась с громогласным треском, будто кто-то одним махом разорвал тканевое покрывало. Дальше в насосном зале блеснула приглушенная голубая вспышка, топя зал в морской синеве. Уши, и без того затираненные громом, буквально сжались — хлопнуло так, словно кто-то рядом шваркнул нагайкой по листу железа. За этим звуком было почти не слышно, как костлявая плоть Гнуса со всей дури врезается спиной в плоскость запертых на засов железных дверей. От такого стремительного спектакля все встрепенулись, Гави даже чуть не навернулся со своего «насосного» насеста. Забыв обо всём, весь отряд тут же ринулся к пострадавшему. Группа первой помощи — Коновал и Мятный — мигом оттянула тушку от дверей, они перевернули её на спину, располагаясь на коленях перед товарищем. Остальным доводилось только смотреть на процессию свысока. Сперва думали, что парубок потерял сознание, однако тут же его тело изогнулось. Коновал мигом определил тонические судороги: напряжённое сокращение мышц по всему туловищу, выгнутая парусом грудь, запрокинутая голова, разбухшие вены в районе шеи, судорожно сжатые челюсти. Затем наступила клоническая фаза и туловище забилось, как в лихорадочном бреду: бывший «свободяй» ринулся было удерживать идущие в пляс ноги и руки, но Коновал его остановил, оттянув от Яся. Зрачки «добытчика» вышли из орбит закатились куда-то далеко-глубоко. Со рта, как из огнетушителя, клубами пошла пена, которой несчастный тут же стал захлебываться. Его «дурью башку» развернули набок, уже не сдерживая трясучие позывы, глав-врач Коновал, не имея под рукой подушки, пихнул под затылок «эпилептика» его же рюкзак, Мятный заложил ему в рот свой чистый носовой платок, опасаясь, что больной прикусит свой же язык. Спустя две минуты эта вакханалия закончилась, Мятный штатно прощупал пульс, проверил дыхание и тут же вонзился взором в Борисовича, чётко произнося сосредоточенным тенором: - Блять. Он не дышит. Сердце встаёт. - И что застыл? - сурово вопросил Коновал, резвее начиная манипуляции с бесчувственным телом парнишки — переводя его в безопасное положение. Затем медик осторожно покрутил голову болезного в руках и заглянул ему в глотку, чтобы убедиться, что он ничем не удавился в припадке - мало ли, что у него могло быть во рту. Однако, посторонних предметов видно не было, да и после подобного припадка сердечко действительно просто могло отказаться работать. Удивляло лишь то, что этот приступ у пациента первый, то есть произошёл дебют болезни, причём сразу после контакта с «Резонансом». Коновал как-то слышал о том, что Агапов с ассистентами собирают доказательную базу для подтверждения теории "о воздействии электростатических аномалий на головной мозг и нервную систему". Дескать, счастливчики, выкарабкавшиеся с того света после удара "Электры", получают весёлый набор неврологических болячек: от обычных тиков до той самой эпилепсии. Вот только Гнуса током не било, если вспомнить. Впрочем, обследоваться после такого в лабораторных условиях было бы не лишним для молодчика. Ему двадцать с гаком - а уже сердце встало, тут дело серьёзное. В общем, теорий касательно «возбудителя» болезни можно было расплодить прилично, тем не менее, сейчас на это мысленных способностей не оставалось — в приоритете была другая задача. - Дышать будешь. - выдал своему подмастерью настояние Борисович, подгоняя того словом, как кнутом. Мятный в ответ растерянно захлопал глазами, но быстро взял себя в руки, кивнул и послушно отполз в сторону головы. Быстро соображать в такой ситуации конопатому товарищу было нелегко: не каждый день у тебя на глазах вот так у кого-нибудь сердце встаёт. Пожалуй, это и вовсе было впервые для него, а первый опыт всегда наиболее травматичный и стопорный, особенно в таких — непрофильных вопросах. Пока Мятный ошарашенно разглядывал морду бездыханного товарища, искажённую гримасой боли, ожидая лишь заветного сигнала со стороны, побуждающего к действию, Коновал уже вовсю начал считать и старательно делать свою работу - качать кровь несчастного невинно умершего. Как они все надеялись, умершего ненадолго. Мятный же всё так же хлопал большими испуганными глазами и продолжаться это могло бы едва ли не вечность, если бы в какой-то момент его вовремя не окликнули. Словно сквозь пелену небытия Мятный услышал, как досчитывает последние компрессии Коновал: - Двадцать восемь… И… Двадцать девять… И… - на выдохе после каждого нажатия считал медик, - Тридцать… И… Ну?! - требовательно гаркнул он, понимая, что второй номер подзавис, поглощённый сбивчивыми думами. Мятный тут же ожил и быстро, возможно даже слишком сильно и добросовестно зажал Ясю нос, после чего плотно прижался губами и выдохнул ему в рот столько воздуха, сколько оставалось в его легких. Второй вдох получился более полным, на весь объем, таким, что у рыжего "спасателя" аж потемнело в глазах. И снова словно сквозь пелену до него донёсся окрик Коновала, который параллельно снова принялся за компрессии: - Плёнку возьми. Из моего рюкзака. Мигом! Мятный действительно растерялся, ведь о плёнке-клапане он и думать забыл, даже не воображал, что ветеран зачем-то её с собой таскает. Чувствовала его конопатая пятая точка, что после завершения операции по спасению хорошего нравоучения ему не избежать, и не приведи Господи, чтобы операция эта провалилась. Ну да это всё будет потом, в тихой-мирной обстановке их уютного домишки, где можно ощетиниться цинизмом и прибаутками, слушая проедающее плешь «бу-бу-бу» от их Доктора Айболита. А сейчас — сейчас спасение жизни близкого. Рыжеволосый «старатель» сорвал с чужого толстого рюкзака рюкзачок поменьше, маркированный медицинским крестом, мигом зарылся в него слегка подрагивающими от нервяка пальцами, ухватил искомую «плёнку» и явил её на всеобщее обозрение, тут же раздербанивая упаковку. Далее затылок «бездыханного» освободили от «рюкзачной подпорки», уложив его на ровную поверхность кафеля. Мятный запрокинул пострадавшему голову, очистил рот недавно вложенным в него платком — на поиск чистого времени не было — вставил клапан в рот друга, расправив на физии гигиеническую плёнку. После новой команды от пытающегося достучаться до «мотора жизни» Коновала, конопатый приподнял подбородок пациента, зажал ему нос и сделал максимальный вдох через маску. В раскалённом напряжении и тревоге прошли ещё несколько «кругов» искусственной вентиляции лёгких. Борисович то и дело чертыхался себе под нос, Кречет нервно притаптывал ногой, Артур впился в нижнюю губу, не отпуская ту ни на секунду. В итоге губа его треснула, пустив по подбородку красную плоску. А Мятный окончательно вошёл в ритм и теперь от действий его исходил ореол выверенности и отрешённой смиренности. Он перестал думать о последствиях и тупо делал своё дело, делал всё от него зависящее. Гнус ожил так же внезапно, как и умер: его грудь стала надуваться и сдуваться на автомате, горло зарезал едкий кашель, послышались рвотный позывы. Рыжий тут же отстранился от воскресшего, стягивая с него «фату», позволяя приятелю исторгнуть из желудка остатки завтрака, смешанного со скудным обедом. Рвало парня нещадно, думалось, что от напряжения у него горло трещинами пойдёт, а желудок выбросится наружу. Пока Ясь прочищался, тяжело, но с облегчением выдохнувший Кречет подобрал с пола откинутый аномалией «Аргус». Покрутил тот в руках, пообщался с дисплеем, убеждаясь, что непроницаемость и вакуумная среда сохранены. Полюбовался стержнем через смотровое оконце, инстинктивно облизываясь, чувствуя, как кубик льда прокатился по хребту, морозной бороной задевая каждый позвонок. Вот оно — новое достижение его жизни, очередная взятая высота, освоенная целина. Вадиму не было нужды доставать артефакт самолично, чтобы причислить его добычу к своим заслугам. Его самолюбие куда больше тешило виденье своей фигуры в роли визионера, что собрал воедино кучку профессионалов, заставив тех работать слаженно. За Периметром он так и не смог этого добиться, но здесь — в Зоне — его личность раскрылась по-новому. В конце концов, запомнят их как группу Кречета — его детище. Ведь именно под его началом долговец и свободовец — люди, которые ещё два года назад, из-за навеянной свыше вражды, перегрызли бы друг другу глотки — прямо сейчас трудились ради одной цели, ради спасения их общего товарища. Наконец Гнус закончил свои «дела», прилежно утёрся рукавом комбинезона, и снова завалился на спину, шикнув от боли. Его диафрагма пульсировала, дыхание было сбитым, движения неуверенными. Наконец он открыл свои карие глазёнки, нацелившись ими в опешившего от шебутного «второго пришествия» Мятного, который так и остался сидеть близ него в молитвенной позе. — Ты лучше любого, самого сладкого для слуха звука, ведь ты — тишина. А с тишиной совершенно невозможно спорить. Тишиной можно лишь наслаждаться. — заболтал завязанным в узел языком «воскресший», вытягивая скрученные руки вверх, к моське рыжего соратника. - А поцелуи твои краше мёда… — Бредит. — хмыкнул неспокойный Коновал, всё ещё сомневающийся в том, что сеанс оказания первой помощи окончен. И в голосе его невозможно было уловить, шутка ли это, али констатация диагноза. — …Прильни ж ко мне, моя зазноба. Твои ланиты слаще дыни, едины будем мы отныне… — продолжал сипящим тенором Гнус. Мятный уже было хотел шлёпнуть того по щекам, дабы привести в чувство, но виршеплёт замотал «кочерыжкой», загордился руками и запищал: — Да стебусь я. Руки прочь от политзаключённых, ироды! Ясь извернулся, чуть не вляпался правой ладонью в содержимое своего нутра, но всё же разогнулся, со скрипом поднимаясь в полный рост. Борисович было ринулся к нему, но тот отстранился от излишней опеки вытянутой рукой: — Что за телячьи нежности? А ну отставить! Генералиссимус Кречет, отчитайте вы этих болванов за неуставные отношения посреди боевой обстановки! — Вадим в ответ только вопросительно повёл пшеничными колосками своей брови, а Коновал поспешил по-отечески поинтересоваться: — Ты как на ногах стоишь-то, дурень? Как чувствуешь себя? — Стою уверено, подпираю собой земную твердь. Чувствуя себя помято, как с похмелья. Спина ноет, саданулся больно. Синяки будут, эт верняк, дядь. — отрапортовал малец, встав фертом. — Синяки у него, мля… А сердце как? Тяжесть в груди есть? Головные боли? Слабость? — ветеран отлично видел, что с его юным пациентом все более чем нормально, однако поверить в такую регенерацию не мог. Не ведут так себя пережившие пусть и кратковременную, но остановку сердца. И всё тут. — Мотор — пашет. Ничего из ряда вон выходящего. Усё зер гуд. — Гнус лупанул себя кулаком в грудь, отчего бывалый «старатель» тут же поморщился, ожидая чуть ли повторной остановки «мотора». Тем не менее, ничего не произошло. «Ловец артефактов» стоял всё такой же — довольный самим собой и безмятежный. — К твоему сведению, ты только что пережил эпилептический припадок с кратковременной остановкой сердца. Это очень серьёзно. Считай, клиническая смерть. Ты уже свет в конце тоннеля должен был разглядывать. И всё может повториться в любой момент. Тебе бы по-хорошему постельный режим организовать, но здесь… — Коновал кивнул на «мешок» имени ефрейтора Джумагалиева. — Обстановка не располагает, мягко говоря. — Борисович хотел было запнуться о носилках, да быстро понял, что у них нет на на них ни сил, ни возможностей, ни времени. Ясю придётся тащить себя на своих двоих, разве что оперившись на чьё-то братское плечо. Впрочем, тот, кажется, ни в каком плече не нуждался. И хрен его — упертого барана — переубедишь. — Хм, странно. — задумчивым тоном принялся делиться воспоминаниями парень, поглаживая мелкий подбородок указательным и большим пальцами. — Ни черта не помню. Помню как «Резик» задел, как пиздануло, запуская в полёт. Помню как спиной приложился. А дальше «выключило, включило — и не секунды посередине»… Кстати, а «это» вы откуда достали? — сменил тему Гнус, тыкая пальцем в обезображенный труп. — А «это» само нас нашло. — вмешался лидер «соколиков», только что упрятавший ненаглядный контейнер в рюкзак. — По дороге тебе расскажем нашу романтичную историю знакомства. Ты точно в норме, сам идти сможешь? — Вроде да… — как-то растерянно, нетвёрдо сообщил парубок, точно в один миг заразившийся ипохондрией от Гавиала. — Вроде? — удивлённо переспросил Вадим, чувствуя неладное. — Да не, могу я, могу. — Ясь замотал головой, попрыгал на месте и встал, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Запугали тут, видите ли. Ничего. Я ещё дольше вашего побегаю-попрыгаю. — Твои слова, да Богу в уши. — просопел сбоку Коновал, собирающий распотрошённую Мятным аптечку. — Тогда ладно. По крайней мере выберемся отсюда, а дальше уже станем ориентироваться по твоему самочувствию. — обратился к ободрённому Гнусу Кречет, окидывая взором каждого из своих ребят. — Всё, господа, собираемся, в темпе. Построение то же, назад идём тем же маршрутом. Мятный — на тебе Гнус, ты за него отвечаешь. Расстояние между друг другом сужаем до одного метра. В остальном всё по-старому, только ушки у всех на макушке — кровососы здесь суровые и оплошностей не прощают. Все вопросы потом, потрещим, когда вокруг поспокойнее станет. Все молча ринулись исполнять приказ. Кто-то проверял снаряжение, кто-то оружие, Гавиал так и не слезал со свой «смотровой вышки», продолжая рыскать голодным сконцентрированным взглядом по дождливой улице. Дольше всего ждали пережившего «аномальный контакт» Гнуса, который заново напяливал на себя все сброшенные перед ловлей «одеяния». Когда тот закончил, можно было наконец выдвигаться. Навстречу ливню, ветру и невидимой, во всех смыслах, опасности.