Мы все пусты
Не виноват ни дом, ни этот город
Просто в нас самих давно уж нету ничего святого
Подскакивая на ухабах по эспланаде* трясется торговая повозка. Каждую кочку Александра, сидящая между пустых бочек, чувствует собственным телом. В этих бочках когда-то хранили рыбу — они пропахли ей, пропахла и вся повозка с гербом торговой гильдии на боку. Над головой вместо сгущающихся красок вечера — грубое полотнище, призванное защитить товары от снега, а двух пассажирок от пристальных взглядов замковой стражи. Федра полулежит на сваленных в кучу мешках. Черные глаза неотрывно следят за Александрой. — Я рада, что Вы простили меня, госпожа, — в полумраке сверкает лукавая улыбка. — Ты уже это говорила, — в ответ Александра выдыхает устало, подсчитывая очередной синяк на пятой точке и от всей души завидуя собственной служанке, которая может похвастаться более… выдающимися формами и, как следствие, — более мягким приземлением. — Разве я не могу лишний раз выразить Вам свою признательность? — Ты подлизываешься, — затылок глухо бьется о стенку повозки. — Мне было так одиноко без Вас, — слезливо тянет Федра. — Свет солнца померк, когда Вы исчезли из моей жизни. — Неужели твои мужчины ведутся на такие пошлости? — Усмехается Александра. — Мужчины во что угодно поверят, если после этого показать им грудь. — Вот как? И Седрик? — Седрик умный, — Федра складывает руки на животе и тихо вздыхает. Повозка катится по разбитой морозами дороге. Навстречу скачет всадник, лошадь стучит копытами по тракту, а затем все вновь затихает, остается только скрип несмазанного колеса да переговоры двоих на козлах. Города не слышно. — Другие девочки рассказывают, — после непродолжительного молчания произносит Федра. — Всякое. Про Вас и лорда Седрика. Вздрогнув, Александра глядит на свою служанку, пытаясь поймать в темноте ее взгляд. — Это просто сплетни. С Седриком мы общаемся, но не более. — Вот и он мне так сказал. — Вы продолжаете видеться? Федра медлит, прежде чем едва заметно кивнуть. — Я стала осмотрительнее, как Вы и просили. Но прекратить наши встречи не могу. — Ты его любишь? Она опять молчит, шуршит мешковиной, устраиваясь поудобнее. — Нет, — признается наконец. — Это просто секс. Мягкая поступь коня сменяется громким цокотом по булыжнику улиц. «А вот и город». Сквозь плотную ткань пробиваются огни факелов в руках стражи, освещая курносое лицо Федры. Александра заглядывает служанке в глаза, но так и не может угадать — соврала та или сказала правду. А затем свет меркнет, удаляясь, и темнота вновь сгущается, делая тени мягче. — Почти приехали, — потягивается служанка. — Далеко нам? — Александра ерзает, пытаясь размять затекшие бедра. — В квартал ремесленников. Повозка останавливается. Парусиновая крыша сменяется безоблачным ночным небом и поблескивающей в темноте начищенной до блеска табличкой с названием таверны. — Приехали, — один из сопровождающих по очереди подает девушкам руки, помогая спуститься, пока второй распрягает лошадь. Конюший, в седой бороде прячущий беззубый рот, впивается в приехавших холодным и цепким взглядом. Особенно его интересуют пассажирки, сидевшие вместе с мешками и бочками. Конюший стар, но брошенную ему за молчание монету ловко ловит на лету. Александра натягивает капюшон, пряча лицо и волосы. — Мы будем здесь до рассвета, так что если захотите вернуться обратно в замок — поспешите, — голос человека Араи низкий и сиплый. В раскрытых окна таверны виден залитый желтым светом зал и длинные деревянные столы, на которых пенятся кружки с пивом и дымятся миски с горячим жаркое. Там шумно и душно, пахнет потом, алкоголем, домашней пищей и дешевыми духами, но во всем этом есть что-то притягательное. Александра вздыхает с сожалением и отворачивается. Ежась от холода, девушки шагают по улочке, обходя немногочисленных прохожих — стражников да припозднившихся гуляк, неясно, что забывших вне дома в такой мороз. Какое-то время до ушей еще долетают пьяные стоны менестреля из таверны, а затем их заглушает пронзительный свист ветра. Район, в котором их высадили, разительно отличается от тех грязных улочек, которые так хорошо помнила Александра с прошлой вылазки в город. Здесь каменные трехэтажные дома с башенками, витражными стеклами в окнах и небольшими заснеженными садиками напоминают скорее замки, чем обиталища простых горожан. Ветер стихает, заплутав в переулках, утихает и начавшийся снегопад — мелкая снежная пыль, обжигающая лицо. Широкая улица тихая и пустынная, красивая, как с рождественской открытки: дым из печей, пятна света из окон, расплескавшиеся по мостовой и смоляное небо, не тусклое, как на Земле, а яркое, словно лужа бензина, переливчатое от света сотен звезд. Девушки проходят еще немного, когда Федра неожиданно останавливается. На противоположной стороне улицы располагается лавка сапожника — остроносый медный башмак покачивается над входом. — Что мы здесь…? Вопрос тонет в отдаленных завываниях ветра и скрипе входной двери. Нескладный подросток — в темноте едва разглядеть, но Александра на таких за жизнь насмотрелась — шмыгает наружу, чтобы загасить фонарь под вывеской. Мальчик задувает фитиль, оборачивается разок, но, кажется, не замечает двух женщин, притаившихся в тени, а может и вовсе не обращает на них никакого внимания — потирая замерзшие руки он захлопывает за собой дверь. Со второго этажа, над темной и безжизненной в этот час лавкой, сквозь щели в ставнях на улицу льется неровный свет свечей. Пару раз там мелькают тени, а затем окно распахивается — женская фигура выплескивает ведро и высовывается, чтобы осмотреться, но успевает разглядеть лишь две удаляющиеся фигуры в зимних сумерках. Федра не идет — почти что летит, больно вцепившись в локоть Александры. — Расскажешь? Они останавливаются на углу, где ревет уличный костер закованный в металлическую решетку — можно протянуть руки и согреться, прежде чем идти дальше. Острый подбородок Федры упрямо вздернут. Она качает головой, поджав губы, а потом вдруг бормочет, разом как-то съежившись. — Там была моя мать… и ее сын. — Хочешь об этом поговорить? — Александра спрашивает скорее из вежливости, поскольку по виду ее служанки понятно, что говорить об этом сейчас — последнее дело и лучше оставить все как есть, продолжив путь. — Пойдемте, — выдыхает с паром Федра, но с места не двигается, не отводя глаз от пляски огня. Александра кивает и идет вперед не оборачиваясь, идет, пока чужие шаги не раздаются совсем рядом. Федра бросает на девушку быстрый осторожный взгляд, оценивая обстановку, а потом распрямляет спину и вновь возвращает себе уверенность служанки, привыкшей равняться на придворных дам. — Да, я хочу поговорить. — Федра твердо смотрит вперед, чеканя шаг. — Ее муж с позором выгнал меня, когда узнал, что я имела отношения с одним женатым мужчиной. Мол я порчу репутацию его лавки! Ха! Да половина его клиентов приходила только ради меня. — Поэтому ты ушла работать в замок? Они спускаются ниже, к мастеровым кварталам, разбросанным в разных частях города: кожевенные и дубильные мастерские расположены у реки, в то время как кузни почти в самом центре. Здесь же, в Верхнем Городе, селятся лишь книгопечатники, поскольку их продукция едва ли пользуется спросом где-то еще. — И ни о чем не жалею. В замке лучше, чем в поле или на рынке, но даже так — я готова работать на износ, есть со свиньями и спать в хлеву, лишь бы сюда не возвращаться. Он думал, что может меня воспитывать? Я дочь моряка, я свободна, и я свобода и есть. Я скоплю денег и уйду в море, а он так и будет гнить в этом городе червивом. Если бы Вы только могли представить, как мне греет сердце сама мысль о море! Оно ведь — Вы знали? — соленое. А я даже не помню — слишком мала была, когда мы оттуда уехали, — глаза ее эбонитовые, еще минуту назад сверкавшие гневом, теперь глядят спокойно и радостно. — Мне совсем немного скопить осталось. Дело бы шло быстрее, плати мне Калеб больше за ту информацию, что я ему приношу. Может хоть сегодня расщедрится — все же я узнала кое-что важное. Под подошвами скрипит снег. Богатые дома редеют, сменяются сначала двухэтажными, выкрашенными белой краской, а затем и простыми деревянными: некоторые, впрочем, еще выглядят местами роскошно. Александра думает, что они пойдут к реке, к нищим кварталам Нижнего Города, но, к удивлению, ее провожатая сворачивает на площадь (одинокий колодец в самом центре) и, пройдя ее наискось, углубляется в плотную застройку центра, где роскошь уступает бытовому удобству. — Что за информация? — Александра подносит ладони к губам, согревая дыханием. Федра глядит недоверчиво, но, быстро решив для себя что-то, выдает заговорщически: — Такая, что поможет проникнуть в замок. — Тем ходом, которым мы уходили в прошлый раз? Она усмехается и качает головой. — Нет. Стена между Восточной и Юго-восточной башней пошла трещиной. Вы могли видеть строительные леса, — Александра кивает. — Поэтому на стене мало стражи. И пока там мастеровые люди караул заступает лишь по ночам. Днем эта стена — слабое место замка. — Значит, Калеб планирует атаковать замок? Вопрос остается без ответа, повиснув в воздухе. Они натыкаются на стайку детей, сгрудившихся вокруг костра, которые тут же начинают скакать вокруг, упрашивая «медяк на леденцы». В ответ беглянки машут руками, отгоняя их, как надоедливую мошкару. Александра даже прикрикивает, нагоняя на лицо учительской строгости. — Чавой-то ты моих деток костишь? — Женщина в чепце распахивает ставни на окне второго этажа. — Так это Ваши дети? — Федра откидывает с лица упавшие пряди, элегантно поправляя растрепавшуюся прическу. Одетая в заплатками расшитое платье маленькая девочка замирает, с восхищением глядя на черноволосую девушку, красивую, как сама ночь. — Мои. Все мои, всё родная кровь. А вас я тутова раньше не видела. Чавой вам тутова надобно, от детей моих? — В такое время нормальные дети спят, — в ответ распаляется девушка. — Пойдем-ка, — тихо говорит Александра так, чтобы услышала только Федра и тянет служанку за собой. За спиной голосит мелюзга и оглушительно громкий голос их матери вторит руганью. Тишина воцаряется всего на полквартала, и вот уже удаляющие визги (под раздачу попали и сами дети) сменяются на шум толпы, а затем и на ритмичные удары. Федра толкает калитку в покосившемся деревянном заборе в переулке между домами, кивает кому-то у входа, а затем проталкивается сквозь плечи и спины зрителей — и Александра становится свидетелем развлечения, которое вряд ли могла бы увидеть, оставаясь в замке. Двое мужчин, одетые, несмотря на холод, лишь по пояс, месят друг друга на кулаках, сходясь под вскрик толпы и расходясь под вздох. Один из них худ, у него торчат ребра, щедро украшенные синяками, и блестит на щетинистых щеках размазанная кровь из разбитого носа. Второй лыс, зато борода спускается аж до широкой груди, вздымающейся от каждого рваного вдоха, отчего все тело мужчины раздувается, как меха аккордеона. Несмотря на физическое преимущество, лысый получает чаще — худощавый наносит удары быстро, хаотично, почти что не целясь. — Федра, — обладатель приятного голоса находит их, когда девушки усаживаются на бочки почти у самого края импровизированной арены. У мужчины невысокий рост и светлые глаза, смотрящие на собравшихся открыто и ясно. И он не человек, думает Александра. Зеленокожий, с уродливыми костяными наростами на голове и острыми ушами — она видела похожих в замке, грузящих ткани для портняжной мастерской. Тогда Деметра назвала их галготами — коренным населением Меридиана, не обладавшим, увы, никакими выдающимися способностями, а потому многие сотни лет находившемся в практически рабском положении на собственной планете. — Ставишь сегодня? — Да, один серебряный. — На Маро, как обычно? — Ну разумеется, — и она с улыбкой кидает ему монетку, в свете факелов сверкнувшую серебряным боком. — И давно ты сюда ходишь? — Шипит Александра, когда галгот скрывается в возбужденной толпе. Ответить Федра не успевает — под радостный вопль зрителей точный удар лысого отправляет худощавого в нокаут. Кровь из носа хлещет с удвоенной силой и стекает на утоптанную землю. Когда худощавый поднимается, то пошатываясь отходит и, выплюнув зуб, скрывается за засаленной тряпкой, скрывающей проход в соседний дом. Лысый поднимает с земли рубаху и плащ, быстро одевается, даже не поглядев на «болельщиков», когда зеленокожий распорядитель шмыгает к нему, передавая кожаный мешочек. Внутри заманчиво позвякивают монеты. Поправляя завязки на рукавах, лысый прощупывает деньги через ткань, а потом кидает обратно, нахмурившись. Там не все, догадывается Александра. Меж тем новые бойцы сходятся в схватке и толпа, было затихшая в ожидании, вновь оживает. — Он не заплатит ему полную сумму, — словно речь идет о чем-то само собой разумеющемся сообщает Федра. — Никогда не платит, но Маро всегда возвращается. — Почему? — Спрашивает Александра, не поворачивая головы. Значит, это и есть тот самый Маро, на которого ее служанка обычно ставит. — Потому что ему больше некуда идти. Меж тем Маро протягивает большую ладонь, способную свернуть невысокому и тощему галготу шею двумя пальцами, и покорно забирает деньги, за что получает снисходительные хлопки по плечу и самодовольную ухмылку. — Маро! — Федра машет рукой и потемневшее было лицо здоровяка светлеет. — Сестрица, — он подхватывает ее за талию и кружит над землей. Федра верещит и смеется, стуча по широкой спине кулаками, некоторые люди смотрят на нее, но большинству плевать. На вытоптанной площадке продолжают избивать друг друга те, кому больше некуда идти. — Я слышала, что в нашем доме завелись вредители. Маро опускает ее и Федра с неудовольствием окидывает взглядом измятое объятиями платье. — Да, будь они неладны. Пришлось переехать. — Неужели далеко? — Далеко, но зато туда-то они не проберутся. Александра шагает за ними, протискиваясь сквозь разгоряченную толпу, но догоняет только за пределами калитки. — Маро, познакомься. Это Александра. Мужчина окидывает ее тяжелым взглядом, только сейчас обратив на девушку внимание. — Благородная леди? — Что? — Переспрашивает та непонимающе. — Ты. Леди? Баронесса? Графиня? — Это важно? — Холодно интересуется Александра. — Понятно, — Маро усмехается. — В наш свинарник затесались голубые крови. Ну звиняйте, что не кланяюсь в ноги. Снял бы шляпу, да — он стучит ладонью по лысине и зло смеется. — Не обращайте внимания, — шепчет Федра, беря девушку под руку. — Он твой брат? — Александра сверлит взглядом широкую спину, шагающую впереди. — Маро? Не по крови. Мы боремся вместе и потому мы семья. Но другой никому из нас не надо. Они идут теперь втроем, пряча лица от колючего ветра и снежной пыли, оставляя позади и кулачные бои, и замок, шпили которого непроглядной тьмой вырисовываются на покрытом звездами небе. — О каких вредителях шла речь? — Они с Федрой шагают под руку, переваливаясь в своих теплых платьях, словно пингвины в зоопарке. — А ей обязательно это знать? — Ворчит Маро, не поворачивая головы. Александра уже было открывает рот, чтобы высказать этому человеку все, что она о нем думает, когда Федра тактично дергает ее за рукав и качает головой. — Братец, прошу тебя. Госпоже можно доверять. Он хохочет громогласно, отчего с ближайшей крыши падает снежная шапка, шлепаясь на дорогу. — Это так они тебя там выдрессировали, Федра? Или ты теперь всех господами величаешь? — Я не собака, чтобы дрессировать. В Федрином голосе весь холод этого зимнего вечера. Александра смотрит удивленно на свою служанку, на ее слишком темную сейчас кожу, при дневном свете медово-медную, на смоляную гриву волос в пучке, на лицо сердечком, на симметричные брови и большие глаза, похожие на сливы — и думает, что и в счастье, и в гневе эта женщина удивительно прекрасна, и что она понимает каждого мужчину, хотя бы раз в жизни ее возжелавшего. — А с ним ты тоже была? — она наклоняется к самому уху Федры, чтобы Маро никак не мог услышать сказанного за воем вновь налетевшего ветра. — Какие глупости Вы спрашиваете, госпожа, — хихикает ее служанка, прикрыв ладонью рот. Петляние улиц сменяется границей городской стены. Дальше начинается та местность, где Александра никогда не была, лишь видела из окна башни. На внешней стороне стены кучкуются, залезая друг на друга, домишки тех, кому внутри места уже не хватило, тянутся частные наделы, обнесенные хлипкими заборчиками. Еще дальше виднеются заснеженные поля и одинокие фермы — в темноте Александра едва ли их видит, скорее просто знает, что они там, как и лес, ощетинившийся на горизонте. — Долго нам идти? — Спрашивает девушка с затаенной надеждой. От холода болят щеки и пальцы. Подбитый мехом плащ и сапоги, шерстяное платье и слои нижних юбок едва ли могут спасти от пронизывающего до костей ветра, особенно сильного здесь, на открытой территории. — Замерзла, госпожа? — Ехидно интересуется Маро и, в ответ на ее недовольное согласие, раздраженно бросает: — Ну так не трать тепло своими бессмысленными вопросами. В который раз Федра просит не обращать внимание. Александра оборачивается. Они прошли всего ничего, но города уже не видно. Весь свет, который был на его улицах — льющийся из окон, от факелов стражи и уличных костров — все исчезло, стоило только выйти за ворота. На Земле города видно за многие мили. Здесь он ведь прямо напротив — шли минут двадцать — но как будто и нет вовсе никакого города и никакого замка. В сонном оцепенении девушка окидывает взглядом окрестности — сугробы, серебряные под луной, сплошные сугробы, куда не глянь. Александра вдруг остро ощущает собственную незначительность в этом мире — целом, мать его, мире, не оканчивающимся ни воротами замка, ни городской стеной. Он существовал до нее и, наверное, будет и дальше существовать после ее ухода. Ничего не изменится — все также будет выпадать зимой снег, а весной таять, будут эти поля, и луна над ними, которая на самом деле не Луна, просто называть так привычнее. Для Александры этот мир — событие, а для этого мира Александра просто случайно залетевшая мушка. Его жители запомнят Фобоса, запомнят его сестру, но эти три путника в ночи, бредущие в неизвестность — кто запомнит их? А на Земле — кому нужна Александра Фостер, ничего не создавшая, никого не родившая? Ее наследие — пара лет скучных уроков, которые школьники точно забудут, если уже не забыли. Даже квартира, в которой она жила, ей не принадлежала. Подумать так — у нее ведь ничего своего и не было. Да и ее самой не было. Не было Александры, живущей в настоящем: в детстве она стремилась в будущее, потом, после смерти Рея, — в прошлое. Даже сейчас она жила лишь призрачной надеждой о возвращении, не обращая внимания ни на что вокруг. И вдруг сейчас, под чужими звездами, пока ее спутники, переваливаясь, уходят все дальше, Александра ощущает мгновение. Мир загустевает: вокруг и внутри, сверху и снизу. Вся жизнь становится такой ничтожной, короткой под этим небом, в чернильной пустоте ночи, где нет стен и границ, где не видно, что или кто за спиной, где девушка совсем одна — и от этого страшно. Александра поворачивается торопливо, путаясь в юбках, подгоняемая липким ужасом, сковавшим легкие, от которого кричать хочется. Ноги не попадают в протоптанные дорожки следов, она падает, снег колет ладони, платье мокнет сильнее, теперь уже выше коленей, да и чулки — хоть выжимай, — но девушка добегает до Федры, цепляется в ее локоть, как в спасательный круг утопающий, и успокаивается. Служанка приветливо улыбается, сверкнув зубами и сильнее сжимает ладонь Александры. Становится легко, и кажется, даже воздух теплеет. Они идут сквозь поля по занесенной снегом дороге, превратившейся в тропинку. Тихо. До этого момента Александра думала, что это в городе тихо, но там нет-нет да хлопнет ставня, пройдет стражник, под нос напевая песню, прошаркает ботинками прохожий. Не говоря уже о той ночи, когда была музыка и песни — радостно громкой ночи. А здесь, в полях, тихо. Не кричит птица, не шумит лес — то есть, шумит, конечно, но где-то далеко. Слышно только хруст снега под сапогами, шелест промокших юбок, да свист ветра. Александра ежится и покрепче сжимает рукоять кинжала. — Здесь водятся волки? — Волки? — Маро оборачивается, бросая на нее тяжелый взгляд. — А то. Бывает, что целые стаи из лесу выходят, когда еды нет. Ну вот как сейчас. Что, принцесса, думаешь, поможет тебе эта тыкалка? Ты волка видала хоть? — Видела, — отвечает Александра упрямо и сразу же добавляет: — В зоопарке. — Что такое зоопарк? — Интересуется Федра, растирая замерзшие ладони. — Это такое место… Не знаю, как объяснить, чтобы было понятно. Куда люди приходят посмотреть на животных, которых редко где можно встретить. — Вы там в своем замке совсем в уме повредились, — ворчит Маро укоризненно. — Это ж надо — животное в клетке держать! Оно ж дикое, ему воля нужна. Маро ворчит и тут же машет рукой, быстрее мол, первым ускоряя шаг по направлению к покосившейся домушке, одиноко торчащей на краю поля. Если бы девушка была одна, то ни за что бы не заметила, что там что-то есть, в сумраке. Они подходят все ближе, но Александра едва ли может различить очертания дома, кажущегося всего-навсего еще одним сугробом. Подумаешь, под три метра намело — кого этим удивишь в середине зимы, если дороги только в городе и чистят? И лишь остановившись на расстоянии вытянутой руки девушка видит дверь и заколоченное окошко, сквозь щели которого едва пробивается тусклый свет, блеклый и слабый, который рассеивается раньше, чем успевает оставить хотя бы самый маленький отблеск на снегу. «Отличное место для подполья — мимо проходя не заметишь, а даже если знаешь дорогу — окоченеешь раньше, чем доберешься». Внутри все совсем просто: четыре стены, две лавки, один очаг по центру. Пламя в очаге трепыхается слабо, вынужденное довольствоваться лишь одним жалким поленом, да к тому же и отсыревшим. Едкий дым поднимается под потолок, но, не найдя выхода, так там и остается, собираясь в облака. Дышать можно, но неприятно. В носоглотке сорбит. Вместе с новоприбывшими людей в домушке пятеро: Александра, Федра и Маро отряхивают сапоги у входа, молодой высокий галгот угрюмо следит за дорогой через щель в заколоченном окне, широкоплечий брюнет сидит на корточках, раздувая огонь в очаге. Который из них Калеб, Александра не знает. Маро проходит вглубь, хлопает темноволосого по плечу, передавая заработанные кулачными боями деньги. Александра снимает капюшон, вытаскивает заколки, удерживающие прическу, и трясет головой, позволяя волосам спокойно стечь по плечам и спине. Помассировав пальцами затылок, она оборачивается и натыкается на три удивленных взгляда. — Во те на, — пораженно выдыхает Маро. — Господа, какие-то проблемы? Или меня не приглашали? Брюнет усмехается, поднимаясь. Подойдя ближе, он вытаскивает из внутреннего кармана плаща сложенный листок и, расправив, протягивает девушке. — Приятно, наконец, познакомиться, Александра Фостер. С листка на девушку смотрит собственная черно-белая фотография, сделанная на Дне Колумба за месяц до исчезновения. Само наличие этой листовки на Меридиане сродни появлению лампочки в каменном веке, и Александра таращится на нее потрясенно, как на величайший в мире непонятный артефакт. — Как это здесь оказалось? — Успевшая отвыкнуть от машинописного шрифта, девушка проводит пальцем по серым буквам — ровным и четким. — Стражницы просили искать. Кто ж знал, что ты и есть та самая подруга Федры из замка. — Плохо же вы искали, раз я тут уже второй месяц торчу. Сдается мне, — она проходится по комнате, с деланным интересом оглядывая пустое помещение. — Что вы и вовсе не искали, раз уж даже через Федру не смогли разузнать обо мне. Брюнет хмыкает, не выпуская женщину из поля зрения. На вид ему лет пятнадцать, по крайней мере выглядит он так же, как и любой старшеклассник, только одет по-иному — в кожаный плащ из-под которого торчит ворот простой рубахи. — Значит, будешь просить вернуть тебя домой? — Буду. — А что взамен? — Взамен? — Александра вскидывает бровь и складывает руки на груди. Она почему-то думала, что на этот раз никакого торга не будет, и сопротивление поможет девушке безвозмездно. — Все верно, — юноша копирует ее движение, плечом опираясь о стену. — Деньги, информация — что угодно, что поможет нам в нашей борьбе. — Пусть для начала докажет, что ей можно доверять, — галгот отходит от окна, окидывая девушку с ног до головы подозрительным взглядом. — Что она не шпионка из замка. — Я пришла с Федрой, этого мало? Ее нервное восклицание, на миг обнажившее истинные эмоции, остается без ответа, поэтому девушка добавляет, чеканя слова: — Вы можете мне доверять. — Доверие надо заслужить, — зеленокожий останавливается напротив, и Александра чувствует, как поднимается внутри желание плюнуть в его наглую повстанческую морду. В углу, словно услышав ее мысли, хмыкает Маро, доставая из подпола пивной бочонок. — И как же мне заслужить доверие сопротивления, величайших борцов за свободу Меридиана? — Не может удержаться от колкости девушка. В ответ галгот смотрит недовольно из-под насупленных бровей, сквозь зубы сплюнув на пол. — Чем ты занимаешься в замке? Прачка? Служанка? Кухарка? — Брюнет вытаскивает сигарету из пачки, зажимает в рту, но не поджигает. «Это что, допрос?» — Федра, — Александра даже не смотрит на свою служанку, не разрывая с юношей зрительного контакта. — Представь меня как полагается. Федра, до сих пор гревшая замерзшие ладони над очагом, в два шага оказывается за спиной Александры и, прочистив горло, громко объявляет: — Позвольте представить Александру Фостер, наставницу принцессы Элион Эсканор. Сигарета замирает в уголке губ, и легкая полуулыбка темноволосого повстанца гаснет. Остальных мятежников Александра не видит, но чувствует на себе их тяжелые взгляды. — Итак, надеюсь, моя должность устраивает сопротивление. Давайте уже поскорее перейдем к тому, зачем я здесь. — Как мы тебе портал найдем? — Недовольно вопрошает Маро, тяжело опускаясь на скамью, жалобно заскрипевшую под его весом. — Не вы. Стражницы. Зеленокожий долго объясняет что-то торопливым шепотом закурившему, наконец, повстанцу. На откровенно земной пачке сигарет изображен верблюд, рождающий в голове Александры воспоминания о том, как и сама примерно в том же возрасте покупала Marlboro с карманных денег. — Придержи лошадей. Сначала плати, — сигарета тлеет в пальцах темноволосого мятежника. — У меня ничего нет. — Не ври, дамочка, — шумно отхлебывает из деревянной кружки Маро. — У таких как ты придворных барышень полным полно всякой информации: кто кого трахает, кто кого ненавидит… как поживает наш светлейший принц, будь он неладен, сколько в его армии мечей. — У меня нет для вас информации, — пытаясь сдержать раздражение отрывисто произносит Александра. — Тогда мы ничем не можем тебе помочь, — перебивает ее повстанец с сигаретой. — Если это все… — Нет, — она почти что вскрикивает и нервно облизывает губы. — Я ошиблась. У меня есть информация. Мятежники обмениваются быстрыми взглядами. Александра комкает в пальцах краешек листовки, обдумывая то, что собирается сейчас сказать или сделать. Девушка поднимает глаза и смотрит в красивое лицо Федры, сейчас окаменевшее, словно гипсовая маска, когда служанка понимает, какую именно информацию собирается обменять Александра на путь домой. — Я слышала, сопротивление планирует атаковать замок. Я знаю, где слабое место. Она смотрит прямо в разом поблекшие глаза Федры, пока выдает мятежникам то, что и сама узнала лишь этой ночью. Информацию, за которую ее служанка надеялась получить немного денег на осуществление своей самой главной мечты. — Значит, трещина во внешней стене, — повстанец выбрасывает окурок в затухающий очаг. — Федра, это правда? Девушка вздрагивает, тут же строптиво вскидывая голову, словно и нет в ее глазах никакого разочарования, а морщины на лице не кажутся глубже. — Правда, — и голос ее даже почти не дрожит. — Брехня, — галгот морщится неверяще. — Вместо того, чтобы атаковать в лоб, мы проникнем в замок через сад и сыграем на неожиданности. — Не хочу мешать твоим гениальным планам, только вот идти через сад — худшее, что можно придумать, — Александра усмехается в разом побагровевшее лицо повстанца. — С чего бы это? Всем известно, что это единственное место в замке, которое не охраняется. — Олдерн, — брюнет неожиданно окликает мятежника и тот замолкает, стушевавшись. — Пусть говорит. Значит он и есть Калеб, методом исключения решает девушка. Она-то думала, что вождь восстания будет значительно старше. — Мне жаль рушить ваши представления о «самом слабом месте замка», — двумя пальцами Александра показывает кавычки. — Но вы хоть на секунду не пытались подумать, с чего это сад — такая огромная территория у самых стен — и не охраняется? Потому что принц слышит все, что там происходит. — Это как же? — Нетрезво спрашивает Маро. — Розы-шпионы. На миг в домушке воцаряется тишина, а потом бородач взрывается громогласным хохотом, пролив пиво на льняную рубаху. — Ой не могу. Ну девка! Розы — ик — шпионы! Такое и спьяну не придумаешь. — Я и не придумала, — с прохладцей сообщает Александра. — Федра? — Обращается к девушке Калеб. — Об этом я ничего не знаю, — качает головой. — Да врет она все. Не может быть такого, — отмахивается Олдерн. — Эти данные я получила лично от Седрика. Теперь пораженно замолкает даже Маро, до этого момента тихо посмеивающийся. — От лорда Седрика? Змея? — Переспрашивает Калеб. — Все верно. Мне он врать не будет. Федра, подтверди. Девушка тут же согласно кивает, опустив глаза в пол. — Что же, я надеюсь, теперь-то мы можем прийти к соглашению? В ответ Калеб пренебрежительно дергает уголком рта. — Хорошо. Полученная информация будет полезна в нашей борьбе. — Если она правдива, — едва слышно бормочет Олдерн. — Мы примем решение голосованием, как и всегда, — вождь восстания демонстративно повышает голос, глядя на напарника. — И уже потом, после нападения на замок, свяжемся с тобой через Федру. — Если все пройдет удачно, — на этот раз Калеб делает вид, что не слышит комментарий Олдерна. — Насколько я могу быть уверенной в вашей помощи? Фобос когда-то сказал ей, что в замке никому нельзя доверять. Александра думает, что никому нельзя доверять вообще везде, особенно после того, как ее собственные представления о сопротивлении разбились об острые скалы реальности, в которой мятежники оказались совсем не невинными овечками. — Поверь, в отличие от принца, которому ты служишь, мы все, — взглядом Калеб обводит собравшихся. — Свое слово держим. — Надеюсь на это, — она первая протягивает Калебу ладонь для рукопожатия, надеясь, что не совершила только что самую большую ошибку в своей жизни. Позже, когда наполовину заваленная снегом дверь за ними захлопывается, оставив внутри и недовольного Олдерна, и Калеба, и захмелевшего Маро, не сумевшего даже с лавки встать, Александра смотрит на Федру почти что с раскаяньем. — Я знаю, что поступила отвратительно. Но ты пойми, что я могла им еще рассказать? — Вы… Нет, я не злюсь, — она выдыхает, делает шаг, по колено увязнув в снегу, а затем порывисто оборачивается, выплескивая на Александру все то негодование, скопившееся внутри: — вообще-то злюсь. Вы ведь знали, как важны для меня эти деньги. — А ты знала, как важно для меня вернуться на Землю. Не успевшие до конца просохнуть юбки вновь мокнут от снега, неприятно прилипая к ногам. За то время, что девушки были внутри, стало холоднее, а может так просто кажется с непривычки, но спустя всего пару минут зубы Александры стучат настолько громко, что слышно, должно быть, даже в замке. — З-знешь что, — приплясывая на одном месте девушка отстегивает с пояса ножны. — Ес-сли это сможет п-покрыть хотя б-бы половину той с-суммы, что т-ты планировала п-получить от К-калеба, то вот. Б-больше у меня нич-чего ценного н-нет. Кинжал м-можно выгодно прод-дать — там на рук-кояти камни. — Не думайте, ч-что можете купить м-меня, — буквально выплюнув это, но, все же приняв кинжал, Федра первая шагает к очертаниям города.