***
Фобос приходит на третий день после битвы — и на второй после их короткой встречи в коридоре. Приходит не к ней — к сестре — но все же цепляется долгим взглядом, когда они почти что сталкиваются в дверях. Александра дергается от него в сторону, лопатками приклеиваясь к стене, наблюдая, как гостиная понемногу наполняется стражей, растянувшейся по периметру комнаты, советниками, слугами — той бесконечной свитой, следовавшей за принцем по пятам. А потом он оглядывает их всех, бросая короткое «пошли прочь». Александра было тоже шагает к дверям, когда внимательный взгляд принца буквально пригвождает ее к месту, словно бабочку острой булавкой. Так они остаются втроем в желто-коричневой гостиной Элион. — Надеюсь, мой неожиданный визит не смутил вас. В последние дни у меня слишком много дел — совсем позабыл предупредить, что собираюсь зайти, — он опускается в кресло, складывая руки на коленях. Фобос обращается сразу ко всем и одновременно ни к кому из них. В этой привычке обезличивать слышится опыт многих сказанных речей и проведенных судов, и Александра благодарна ему за то, что он больше не выделяет ее своим вниманием. Так можно почти не думать о том, что теперь происходит между ними. — Элион, я надеюсь, ты понимаешь, почему я пришел. Твое поведение неприемлемо. — Разве я не имею право на грусть? Девочка даже не смотрит не него, не сводя равнодушного взгляда с пляски огня в камине. — Ты не имеешь право вести себя так, чтобы становится предметом сплетен и обсуждений. Что я говорил про необходимость контроля? — Почему мне должно быть не плевать на сплетни? Ты сам говорил, что они всегда будут злословить, и что даже если мы запретим людям говорить, то не сможем запретить думать. «Они как на дуэли. Не спорят, но отражают слова друг друга, словно удары». — И теперь твой народ думает о своей принцессе, как о несдержанной истеричке, готовой пустить кровь ради простого отмщения. Или ты хочешь, чтобы они запомнили тебя такой? — Мне все равно, — шепчет Элион, подтянув колени к груди. Опускает оружие. — Я лишь прошу тебя поразмыслить, — Фобос слегка подается вперед, сдерживая проступившее в голосе раздражение. — О последствии своих слов. Ты отдала приказ. Не упомянула вскользь, не сказала своим приближенным, не посетовала во время беседы. Ты приказала солдатам пойти и уничтожить всех, кто так или иначе связан с мятежниками. Но подумала ли ты хотя бы на секунду о том, что было бы, исполни они его? — Но он не исполнен? — Впервые за их разговор Элион поднимает глаза на брата. — Моими усилиями. Из тех, кто напал на замок, и так почти никто не выжил, а устраивать беспорядки в городе излишне. Он снова спокоен, отвечает почти равнодушно, а все же слышится Александре невысказанное «пока что». — Но я хочу, чтобы он был приведен в исполнение! — Нет, — он понимающе усмехается, покачивая головой. — Ты хочешь, чтобы другим было так же плохо, как и тебе сейчас. Такое желание понятно, оно даже имеет право на существование, но, — Фобос отворачивается к окну. — Оно свойственно ребенку, который не думает о последствиях. Не правителю. — Я не хочу править, — в голосе Элион злость — первая живая эмоция за последние дни. — И мне тринадцать. Я еще ребенок. — Мне было четырнадцать, когда я занял трон! И мне никогда не дозволялось мыслить такими категориями, как «ребенок» и «взрослый». Я никогда не был «ребенком», но всегда был «принцем». Или ты думаешь, что в отношении тебя все иначе? — Элион росла на Земле, где другой подход к воспитанию, — Александра выступает вперед, сжимая пальцы на деревянной спинке кресла принцессы. — Не стоит перекладывать на нее свой опыт. Фобос обращает к ней недовольный взгляд, и девушке требуется призвать на помощь все свое мужество, чтобы его выдержать. Пожар внутри нее вспыхивает мгновенно, и языки пламени мажут щеки, окрашивая их в красный. — Не важно, где она росла. Элион теперь здесь, — принц возвращает взгляд на сестру. — И впредь будет делать не то, что она хочет, а то, что должна. И для начала она вернется к нашим занятиям магией. — Нет! — Александра почти вскрикивает, до побелевших костяшек впиваясь в покрытое лаком дерево. — Элион еще не пришла в себя. Возвращаться к занятиям рано! — Мисс Фостер, — он поднимается, так, чтобы больше не смотреть на нее снизу вверх. — Поверьте, я сегодня увидел достаточно, чтобы убедиться что передо мной лишь капризная девочка, которой явно не идет на пользу безделье. — Это не безделье, она травмирована! — А может быть вы двое прекратите говорить обо мне так, словно меня здесь нет? — Элион вскакивает с кресла и теперь переводит яростный взгляд с брата на свою наставницу и обратно. — Хватит! Достало! Вы оба думайте только о себе! О том, кто из вас больше прав! — Элион… — Александра тянется к ней всем телом. — Только не надо делать вид, что понимаете меня, — девочка отступает на пару шагов назад. — И забота Ваша — притворная. Потому что Вы все равно уйдете, вернетесь домой. Оставите меня одну, как и все остальные! Какая же Вы эгоистка, мисс Фостер. И эти произнесенные слова бьют сильнее пощечины. Эгоистка? Она? Разве имеет право Элион называть ее так, когда Александра делает все для других — живет для других — не позволяя себе перестать рваться домой, потому что тогда это стало бы эгоизмом по отношению к родителями? Она не смела думать о себе ни разу за все проведенные на Меридиане дни, но для ее единственной ученицы этого, видимо, недостаточно. Дверь в спальню принцессы захлопывается, грохнув о стену. — Ну и что Вы наделали? Элион сейчас нужна поддержка и забота. — Элион нужна дисциплина. Она в первую очередь принцесса, — Фобос направляется к выходу. — Она в первую очередь ребенок, потерявший подругу! — Александра обгоняет его, преграждая путь, цепляясь за широкие рукава мантии. — Да послушайте же Вы меня! То, что Вы делаете — это не воспитание, а деспотизм! И если к Вам так относились в детстве, то мне правда жаль, но… Он наклоняется к ней, отчего Александра отступает назад, вжимаясь в стену. — Не надо меня жалеть, — Произносит принц бесстрастно. Над ухом чувствуется мягкость его дыхания. Что он…? Разве не дала она понять тогда, что вся эта близость — непозволительна? И сама же не может удержаться, втягивает носом воздух, ощущая запах его кожи. Вот бы вновь потянуться вперед, преодолев те сантиметры, оставшиеся между ними, прижаться. Но нельзя. — Вы поручили мне заботиться об Элион. Позвольте продолжить, — надтреснутым шепотом, не глядя на Фобоса, только в сторону, куда-то за его плечо. — Заботься. Продолжай носить ей конфеты и книги. А остальное предоставь мне. Хочется возразить, начать спорить, доказывать, как он неправ — но он вдруг касается ее, и все рассыпается. Невысказанные слова застревают в горле вместе со вздохом. Александра дергает головой, встречаясь с ним взглядом и утопая в нем, как попавшая в смолу мушка. Фобос проводит кончиками пальцев по собранным волосам, дотронувшись до уха, и скользит дальше, вниз, по шее, проникнув под высокий воротник ее платья. По телу словно пробегает электрический разряд. Александра ощутимо вздрагивает, а принц все продолжает свою пытку, опускаясь ниже — к маленькой впадинке между ключицами. — Я надеюсь, у Вас ко мне больше нет претензий, миледи? — И от его хитрого тона у нее едва не подгибаются ноги. — При… — она захлебывается воздухом, запоздало понимая, что он все еще держит пальцы меж ключиц, а значит чувствует ее участившееся сердцебиение. — Нет. Никаких. Я… О чем мы вообще? Что он там спросил? Мысли путаются. Ах, если бы она могла только отринуть все мучавшие ее запреты и просто поцеловать его — сейчас, когда они так близко. — Славно, — Фобос улыбается краешком губ, прежде чем отпустить ее и отступить на шаг. — Тогда передай Элион, что я жду ее завтра для продолжения занятий. Элион? При чем здесь Элион? Что он имел в виду, когда спрашивал… Но дверь за принцем уже закрывается, оставив девушку в одиночестве гостиной. И только когда дыхание выравнивается, а сердце перестает бешено колотиться, Александра понимает, что Фобос таким образом заткнул ее и более того — вынудил с собой согласиться, переманив на свою сторону в споре. — Вот ведь козел, — шепчет восхищенно, а затем прикрывает глаза и ведет кончиками пальцев по волосам, шее и ниже, остановившись в ложбинке между ключиц.***
В тот день она больше не ходила к Элион — поняла, что обиделась на произнесенные в порыве слова. И на следующий не смогла: почти пересилила себя, но, едва коснулась ладонью двери — и отступила, скрывшись в своих комнатах. Однако призраки битвы все еще являлись к Александре, скаля зубы и потрясая оружием. Надо было прогнать их делом, найти новое занятие, чтобы нырнуть в него с головой. И оно нашлось. Руки у Элиа тонкие, с маленькими ладошками. В них она сжимает поднос, составляя на него распиханную по углам посуду: даже в другом мире Александра не избавилась от привычки есть на ходу и оставлять недоеденное на любой подвернувшейся под руку поверхности. Что бы сказал Фобос, увидев ее вечный бардак? — Ты знала, что в портах стоят чародейские башни? Оттуда открывают порталы, огромные, способные пропустить несколько судов за раз. Представляешь, портал прямо на воде! Корабль заходит туда и через миг оказывается в совсем другом порту, в мире, находящемся за сотни световых лет от Меридиана. Поразительно! — Лежа на животе, Александра перелистывает пожелтевшую от времени страницу. Где-то в отдалении, тихим гулом в ушах слышится лязг оружия, нарастая, приближаясь — ночью битва опять явится кошмарами. — Как думаешь, как это, все же работает? Элиа? Что с тобой? Она вскакивает с кровати, едва не запутавшись в одеяле, и бросается к служанке с побледневшим лицом. Выпавший из рук поднос валяется на полу, и хрустят под ногами черепки разбитого глиняного кувшина. — Так, спокойно, сядь, вот так. Что случилось? Александра наскоро прощупывает участившийся пульс Элиа, прикладывает руку к влажному лбу. Девочка хватает ртом воздух, глядя на нее взволнованными глазами. — Живот болит, — выдыхает с явным ужасом на лице. — Ну, живот — это ерунда, — Александра почти облегченно улыбается. — Сейчас принесу отвар и станет лучше. Ты только не… — В этот момент она кладет руку на живот своей служанке, и осознание накрывает с головой. — Элиа, ты беременна! — Н-неужели так заметно? — Элиа, он как арбуз! Ты… Почему ты скрывала? Она и правда не замечала ничего — все это время ее служанка носила просторные платья из шерсти или льна, не сковывающие движения и не позволяющие разглядеть ни единой лишней округлости. Да и, сказать честно, Александра сильно преувеличила, сравнив живот с арбузом — Элиа явно не доедала, а потому то была, скорее, не самая большая тыква. Беременность могла бы проявить себя в других мелочах: в тяжести походки, в отекшем, опустившемся, лице, изменившихся пищевых привычках, перепадах настроения, токсикозе, сопровождавшим многих женщин даже на поздних сроках — но все эти признаки Александра упустила, слишком занятая собой. «А может права была Элион, и ты та еще эгоистка?» — Какой срок? Кажется, она спрашивает слишком резко, потому что Элиа вжимается в спинку кресла и бормочет, запинаясь: — Я не знаю. — Как это — не знаешь? Ты что, не считаешь месяцы? — Считаю, но как понять, на каком я узнала? — Хорошо, — она вдруг чувствует появившееся из ниоткуда раздражение. — Больше полугода? Элиа кивает. Александра едва не рычит от негодования, спрятав лицо в ладонях. Плохо, плохо. Надо успокоиться, не пугать девочку еще больше. Контролировать себя, как это делает Фобос. — Сильно болит? — Она заставляет себя отлепить ладони от щек. Опять неуверенный кивок в ответ. — Нужен лекарь, — Александра уже собирается бежать за ним, когда Элиа качает головой. — Он не поможет. — Почему? Только не говорите, что придворный лекарь откажется осмотреть беременную лишь из-за ее неподходящего положения. — Мужчинам ведь не дозволяется врачевать беременных. Да какая к черту разница, если ты можешь прям здесь начать рожать? Но Элиа права — нельзя мужчинам на Меридиане принимать роды, поскольку сам процесс деторождения считается здесь священным. Дурацкий мир с его дурацкими правилами! «Ответь, подруга, когда ты сделалась такой злой? Когда стала спать по три часа, мучимая кошмарами? Или же всегда была?» — Хорошо. У тебя есть повитуха или кто-то, — Александра взмахивает руками, подыскивая слово. — Не знаю, кто-то, кто имеет право тебе помочь? — Да, — Элиа облизывает губы, тяжело дыша. — Ее зовут Илайн. Живет на окраине города. Она ведьма. — Вот оно что, — скептицизм так и просится наружу. — Ну, колдунами меня теперь не удивить. — Не колдунья. Ведьма. «А в чем, собственно, разница?» — Да хоть Папа Римский. Сейчас, пошлю кого-нибудь в город. Что ж, в одном ее новая должность хороша — если приказать снарядить конный отряд и отыскать ведьму по имени Илайн, то не пройдет и десяти минут, как трое вооруженных всадников галопом проскачут в замковые ворота. Теперь остается только ждать, измеряя комнату нервными шагами, пока ее служанка чуть не плачет, поглаживая едва заметный живот. «Сколько ей? Кажется, шестнадцать. Святые угодники, она ведь сама еще ребенок — напуганный, дрожащий». Александра и на Земле встречала настолько молодых матерей — не в школе, скорее в учительских сплетнях или различных скандальных ток-шоу в прайм-тайм. И никогда не испытывала к ним жалости, называя про себя «дурами», «кукушками», а порой произнося слова куда хуже. Но разве заслуживала их Элиа — ее маленькая, незаметная служанка? — Почему ты продолжаешь работать? — Хочет спросить с заботой, а вместо этого снова получается резко, как вороний крик. — Уйду из замка — больше не вернусь. На мое место возьмут другую. А на солдатское жалованье мужа разве прожить? Так рассуждали когда-то ее коллеги: «Я бы век этих проклятых детей не видела, но мой муж так мало зарабатывает, что не знаю, сколько мы протянем на одну его зарплату»; «Хорошо хоть налоги снизили. Не зря я голосовала за республиканцев»; «А что толку, если цены растут? Колледж для сына мы уже не потянем». Но им было по тридцать-сорок лет, кому-то — под шестьдесят. Такие беседы были им привычны. Элиа же было шестнадцать. «А сколько было бросающимся в атаку мятежникам? Разве не было среди них мальчиков и девочек, младше даже твоих самых младших учеников?» И звучит в голове отчетливое Фобосово: «Мне было четырнадцать, когда я занял трон». Так разве есть здесь чему удивляться, если на Меридиане взрослеют быстрее — не в физическом плане, но морально? — Деметра сказала, что отпустит меня домой, когда подойдет срок. Я уже все подготовила: договорилась с ведьмой, купила травы для окуривания и черного петуха, чтобы пустить кровь. Свекровь вышила для дитя одеяльца и пеленки — я могла бы сама, только времени нет. Она и присмотрит за малышом, пока я здесь. На этих словах она кладет руки на живот, словно бы говоря: «Никому тебя не отдам. Мое!» — Зачем же тогда рожать, если не сможешь видеть ребенка? Элиа смотрит на нее так, что становится понятно — она и сама себя об этом спрашивает не переставая, только другого выхода не находит. — Я оставлю работу в замке. Еще год или два и уйду. Стану на рынке торговать или в поле пахать. Или может других детей брать к себе за плату. Тех, чьи матери тоже в замке, кухарки или прачки. У нас ведь и дом есть, будет где всех разместить, — говорит, а у самой губы все сильнее дрожат, и слезы в глазах собираются. — Ну что ты, — Александра встает перед ее креслом. — Все же хорошо будет. Девочка подается вперед, ткнувшись лбом в женский живот, утянутый корсетом. — Тихо-тихо, — она гладит мышиные волосы плачущей служанки, глядя поверх ее головы на пляску огня в камине. — Знали бы Вы, как я боюсь, — всхлипывает Элиа. Плечи в руках Александры дрожат, как на ветру тонкие ветви. — Многие женщины рожают. Почему ты думаешь, что с тобой что-то случится? — Моя мама умерла родами, — произносит куда-то вниз ее живота. — Ничего с тобой не случится, слышишь? — С такой же решимостью она бросалась в битву долгие дни назад. — Я тебе обещаю. Ты родишь здорового ребенка, и с вами двумя все будет хорошо. И сейчас придет эта твоя ведьма и мои слова подтвердит. И словно она только того и ждала — стук в дверь. — Госпожа, вот ведьма, — от пришедших пахнет лошадьми и снегом. Александра раздвигает их широкие спины, чтобы наткнуться на женщину. Нет, не женщину — ведьму. С проседью в каштановых волосах, в подоткнутых за пояс юбках, в разномастных чулках, в двух шалях, со множеством амулетов на шее и с узорами под глазами и на лбу, вычерченными углем. До того Александра видела рисунки на лице только у Фобоса — его алые луны над светлыми бровями — а потому впивается в них любопытным взглядом, гадая о назначении. Она входит, принося за собой запах леса: мха, сырой земли, влажной звериной шерсти, гниющих под снегом листьев да поздних ягод. Этот шлейф тянется за ними до самой спальни, где ведьма Илайн ссыпает принесенные сухие травы в огонь, раскрывает окно, впуская ночную свежесть и помогает Элиа перебраться на кровать, устраивая ее поудобнее. «Она что, правда сейчас родит? Прям здесь?» — Вам помощь нужна? — Напоминает о своем присутствии Александра. — Приказать воды нагреть? В воздухе пахнет можжевельником. Ведьма быстро глядит на нее, сверкнув глазами цвета травы. — Лучше подожди нас в другой комнате. Я девочку смотреть буду — нечего лишним присутствием смущать. Не голос у нее — глухое совиное бормотание. — Разве Элиа не рожает? — Она не отпускает испуганного взгляда своей служанки. — Нет, глупости, — Илайн по-птичьи смеется. — Живот не опустился еще. Рано. Александра уходит в приемную и мерит ее резкими шагами, несколько раз натыкаясь на ножки стола или спинки кресел. «Ну а если ведьма ошибается и Элиа начнет рожать? Что ты будешь делать?» Что делать она не знает. Родов Александра боится еще с детства, из просмотренных фильмов уяснив одно — это долго, чертовски больно, а еще порой от этого умирают. И мысль о том, что ее маленькая служанка может оказаться на месте всех этих красных от натуги и мокрых от пота женщин с экрана заставляет вскакивать с места и ходить, ходить в ожидании истошного надрывного крика. Но ничего нет. В спальне тихо. «Надо пойти к принцу». Александра аж спотыкается от этой мысли. Останавливается. Ворочает ее на языке. Пойти к принцу. К Фобосу. Потому что ей неспокойно. А с ним спокойно. Вот как, значит. Нет, оно-то, конечно, правда, только каждый раз признаваться себе в чем-то подобном — словно сильнее привязываться к нему, а значит и к этому месту тоже. «Не смей, слышишь? Нельзя». Да знает она, что нельзя. Может, если бы за всю ее жизнь объявился кто-то еще — в старшей школе, в колледже или позже, нашелся бы среди коллег — может быть тогда это было бы не столь сильным? Но Рей был ее первым и единственным — после его смерти она выстроила вокруг себя непробиваемую стену, облачив сердце в бронежилет. Кто мог сломить эту защиту? Разумеется, только принцу и магу это было под силу. Скрипит дверь. На долю секунды Александра даже надеется, что это может быть он — услышал ее мысленный зов, пришел и теперь шагнет к ней, прижимая к груди. Она вскидывает голову. Из проема на нее смотрят ведьмины глаза цвета травы — совсем не тот оттенок зеленого. — Все с девочкой в порядке. Но работать ей больше нельзя, поняла? Отошли ее домой и даже не гляди, если возражать будет. Пусть ее муж об ней заботится или еще кто, а она чаще лежит, вышивает детские одеяльца, да ставни держит открытыми. Она ведь не старая, думает Александра. Лет, может быть, сорок или даже меньше: лицо еще не осунулось, не покрылось густой паутиной морщин. И взгляд горящий, ясный — не бывает такого у стариков, чтобы — погаси свечи — и осветил всю комнату. — Ты ведь проголодалась с дороги. Останься. Я нагрею вина с пряностями. Ведьма хмыкает и чуть склоняет голову, соглашаясь. И пока несут еду с кухни и бормочет в котелке вино, они сидят друг напротив друга в молчании, изучая каждая каждую. Едва слышно прикрыв за собой дверь в приемную шмыгает Элиа, присев на самый краешек кресла. — Магию на Меридиане мне уже встречать доводилось, — Александра не сводит прямого взгляда с похожего на грушу лица Илайн. — Я видела, как колдует принц, мне зачаровал ожерелье старый придворный чародей, и даже с силами Стражниц я знакома. Но про ведьму никогда не слышала. Значит, ты помогаешь роженицам? — Помогаю. И не только им. Ко мне приходят за травами да заговорами, за приворотами да амулетами. А взамен приносят яйца, молоко, хлеб. Летом овощи или фрукты. Мясо, если кто побогаче. — Из замка тоже ходят? — Нет, из замка нет. Здешние желания для меня слишком трудны. Придворный чародей справится с поступающим к стенам войском, с засухой или голодом, снимет проклятие или наложит его — а мне такое не под силу. Приносят еду — опускаются на стол серебряные блюда. Александра даже не смотрит на свежий хлеб, золотистую корочку жареных перепелов, начиненных финиками, на чаши с ореховым муссом, на свиную вырезку в сладком бульоне, на тушеный виноград и рагу с фундуком, на рыбу в соусе, мидии в молоке, улиток в чесноке, на заварной крем и маринованные лимоны, вместо этого приказывая онемевшей Элиа: — Ешь. Только медленно и понемногу. — И потом Илайн: — И ты угощайся. Это моя тебе плата за помощь Элиа. Тут и хлеб, и мясо — все то, что тебе обычно приносят. Ведьма глядит на девушку прямо, изучающе. — Нет, — констатирует она. — Непохожа. — На кого? — Александра дергает бровью. — На принца. Стараешься на него походить, чтобы соответствовать. Приказы раздаешь. Но все равно не похожа. «Да уж. Такое ощущение, что все вокруг всё про тебя знают». — Ни на кого я не хочу быть похожей. — Ошибаешься, — она улыбается снизу вверх, когда Александра подает ей теплого вина. — Просто сама еще не замечаешь. Но и как землянка ты больше не выглядишь. — Много ты землян видела? — Я видела много меридианцев. И придворных тоже. Девушка щурится. — Не ты ли говорила, что из замка к тебе не ходят? Она смеется в ответ грудным курлыкающим смехом. — Не ходят, верно. Однако, что я — на пустоши живу или среди болот? А в столице титулованных — как грязи: кого не встретишь, всё норовят нос задрать повыше. Вот и получается. «Странно. Когда ты была в городе, натыкалась только на бедняков да разбойников. Видимо, днем там все и правда иначе». Илайн ест по-звериному, руками разрывая перепелов и пальцами выскребая оттуда мягкие финики, закидывает в рот мясо вместе с костьми, пережевывая долго, с хрустом. — Расскажи еще, — просит Александра. — И что же ты хочешь знать? — Ведьма вытирает хлебным мякишем жирные пальцы. — Портал отыскать сумеешь? — И от нетерпения даже подается вперед. — Нет, ни сыскать, ни открыть не смогу. Там великая сила нужна, чтобы с ними управляться. Я такой не ведаю. — А если я тебя еще вызову — придешь? — Приду. Помочь Элиа — приду. А для себя не проси. — Почему же? — Не нужна тебе моя помощь, — качает головой Илайн. — Что я могу тебе дать? Амулет от сглаза? Или заговор на удачу? Ты оказалась там, где другая магия нужна, способная миры в пыль обращать. За ней не ко мне идти, да и идти тебе никуда не требуется. Если врагов не наживешь, то и вернешься себе домой спокойно. В ответ девушка усмехается нервно. Разве можно внезапно обнаружить себя так высоко при дворе — и при этом не иметь врагов? Ведьма благодарит Александру, кланяется низко, длинными косами коснувшись пола, потом повторяет заветы для Элии — девочка кивает не переставая, не выпуская из рук ложки с муссом, — и уже в дверях оборачивается: — Грядет великая скверна, ты знаешь об этом? — Ты про оспу? Илайн не двигается, положив пальцы на камень стены. Фобос так уже делал когда-то, вспоминает Александра. Словно слушал замок. И она сейчас слушает. — Да. — Как скоро она доберется до замка? — Будущее мне не ведомо. Знаю, что скажешь. Как же, ведь я предсказывала тебе только что. Да разве ж только то были предсказания? Если людей умеешь читать, то десяток таких наделаешь, словно яиц — несушка. А поживешь среди них подольше и научишься. Вот и вся магия, — ведьма улыбается, щурясь. Интересно, настоящие ли были предсказания слепой гадалки в тот вечер, когда они с Федрой впервые покинули замок? Или она тоже умела «просто читать людей»? Нет, у той в белесых глазах плясали фигуры. Такого Александре больше ни у кого видеть не доводилось. — И что же мне делать? — Позволить случиться тому, что дóлжно. Если нам испытание по судьбе предначертано — значит, для чего-то оно нужно, верно? И когда ведьма уходит, оставляя после себя только грязь на полу да густой древесный запах в воздухе, Александра обходит комнату, останавливаясь у самых дверей. Камень под ее пальцами холодный и гладкий. Сможешь ли и мне рассказать? Замок, ожидаемо, молчит.***
Элиа она оставляет у себя до самых родов. Договаривается с Деметрой, чтобы никакой другой работы девочке не давали, кроме помощи Александре — расчесать волосы, завязать ленты на платье, проследить, чтобы на столе всегда были перья и чернила. В остальное время она кормит свою служанку, сидит с ней у огня, проводя вечера в разговорах, позволяет спать рядом с собой на широкой кровати. Так у нее снова появляются дела, та, о ком можно заботиться, отдавая всю себя без остатка. Лязг мечей в голове затихает. Элиа ест сыр, варенье и густые сливки, вяжет носочки ребенку и расшивает одеяльца узорами, пока Александра читает ей вслух, думая больше не о битве, но о том, когда родится дитя и каким оно будет. И считает дни до коронации, каждый восход солнца помечая на импровизированном календаре — пергаменте с выписанными датами. Хотя, думает иногда, лучше бы она этого не делала. Не знала бы тогда, что давно уже пропустила не только День Благодарения, но и Рождество и встретила Новый год в чужом мире, непреодолимой пропастью отделяемая от всего родного и привычного. Там, на Земле, вступает в права две тысячи шестой. А на Меридиане считают года иначе, здесь — двенадцатый год правления Фобоса. Порой, когда вспоминает дом, она с тревогой прислушивается к себе, силясь отыскать то, о чем говорила ведьма Илайн — оставленные отпечатки иного мира. И успокаивается, считая, что ничего не находит. С момента осады проходит так семь восходов — целая неделя выписанных дат, коротких январских дней. Лишь на восьмой Александра приходит к Седрику.***
Ненадолго на Меридиан приходит скупое тепло. Снег падает крупными хлопьями и почти сразу тает, прилипая к подошвам. А потом зима вновь утверждается в своей монополии на морозы, и в замковые коридоры возвращается ветер. Он гасит факелы, хватает за плащи, колышет юбки. У Александры мерзнут руки, пока она спешит к комнатам Седрика. Свои единственные перчатки из мягкой кожи она отдала Элиа. Покрасневшими пальцами девушка барабанит в дверь. — Привет, волчонок, — лохматая голова Джека выглядывает наружу. — Седрик у себя? — Госпожа Александра! — Вскрикивает мальчик удивленно-радостно. И громче, в глубину комнаты: — Лорд Седрик! Здесь госпожа Александра! — Да я уже услышал. Ну, так и будешь ее на пороге держать? — Доносится голос мужчины, приглушенный расстоянием. Внутри комнаты коробки и книги. Александра приглядывается к обложкам, чтобы удостовериться — все земные, некоторые даже еще закатанные в пленку. — Ты что, ограбил собственный магазин? — Вместо приветствия спрашивает она. Седрик усмехается, выставляя одну за одной на верхние полки стеллажа. — Вроде того. Забрал кое-что. Жалко было оставлять пылиться на складе. Кто знает, когда я еще туда вернусь. Да и вернусь ли вообще. Джек отрывает скотч, открывая очередную коробку, и неожиданно громкий звук режет по ушам. Александра уже и забыла, какой он неприятный. — Надо было их еще раньше разобрать, да все времени не было. А тут вроде как образовался выходной, — он быстро глядит на девушку. — И оказалось, что мне совсем нечем себя занять. А это… успокаивает. Я как будто снова на Земле, держу свой магазин, а не, — опять смотрит, только теперь прямо в глаза, не отводя взгляда. — Ты знаешь. Командую армией. Она кивает в ответ. «Я расставляю их, как будто я простой продавец, а не змей-оборотень», — вот что он имеет в виду. — «Ты ведь за этим сюда пришла, не так ли? Ради одного неловкого разговора о моей сущности, которую не должна была видеть?» — Эй, а может Вы нам поможете? — Джек неловко вертит в руках книгу в красной глянцевой обложке. — Нас-то двое, а ящиков вон сколько. До самого вечера поди не управимся! — И правда, — Седрик мягко улыбается. — Должен же кто-то расставлять их на самые нижние полки. — Ха-ха, очень смешно, — Александра складывает руки на груди. — Думаешь, раз вымахал до своих шести с половиной футов, то можно так шутить? — Шесть и… Ах да. У нас ведь разные единицы измерения. — Ответь, каково это — быть на полголовы выше собственного правителя? — Знаешь, как ему было обидно в детстве? — Он слегка наклоняется к ее уху, придерживая, все же, бóльшее расстояние между ними, чем раньше. — Зато теперь шутит, что если начнет лысеть на старости лет — я замечу первым. — Похоже, что вы с принцем друзья, — отсмеявшись произносит она. — Всю жизнь почти, — кивает. — А подробнее? — Александра наклоняет голову к плечу, продолжая расставлять книги. Седрик бросает быстрый взгляд на отвернувшегося Джека, словно намекая на лишние уши. «Кажется, он все же не сильно доверяет мальчику». — Некоторые коробки стоит отнести в библиотеку, сюда всё не поместится, — сенешаль задумчиво скребет щеку, оглядывая заставленный пол комнаты. — Вот эту и эту. Джек? — Почему сразу я? — Волчонок оборачивается, пылая от возмущения. — Пусть вон, — неопределенное движение рукой. — стражники таскают. Я не хочу. — Стража несет службу на посту, не стоит отвлекать их по пустякам. А ты можешь считать это задание частью твоего обучения. — Тяжести таскать — это обучение? — Скажи спасибо, что не заставляю вокруг замка с полными ведрами воды бегать. Мальчик смотрит недовольно, сопит, но все же шагает вперед и хватает одну из наполненных доверху коробок. — Тяжелая ведь, — смотрит ему вслед Александра. — А если споткнется где-нибудь на лестнице? — Как же. Сейчас завернет за угол и нагрузит первого встречного стражника, хоть я ему сотню раз говорил так не делать. — А что за бег с ведрами? — Так нас тренировали, когда я был новобранцем, — Седрик пожимает плечами. На какое-то время они замолкают, не прекращая расставлять книги. — Думал, ты не придешь, — вдруг доносится до ушей Александры равнодушное. — Надо было раньше? — Вообще не надо было. По крайней мере, на твоем месте я бы так и поступил, впервые став свидетелем обращения. — Что ж, пока что на своем месте я, так что позволь мне самой решать, — она прислоняется спиной к стеллажу, не сводя глаз с лица Седрика. Он перехватывает ее взгляд. — Неужели не боишься? — Боюсь, — признается. — Но не сейчас. Сейчас ты просто человек, такой же, как тогда, на Земле, когда я еще ничего не знала ни про тебя, ни про Меридиан. Седрик качает головой то ли не соглашаясь с ней, то ли отвечая каким-то своим мыслям. — И что же ты ожидала увидеть, когда я признался, что обращаюсь? Или думала, что я ужом становлюсь? — Ну не ужом, — Александра неопределенно дергает плечами. — Удавом там. Или коброй. Очкастой. — Очковой, — задумавшись о чем-то своем машинально поправляет он. — Рик, — она едва сдерживает смех. — Это была шутка. — А, ты про то, что на Земле я носил очки. — Ага, — хохоча протягивает девушка. — Черт, ну это же был отличный змеиный каламбур, как ты не догадался. Седрик уже и сам улыбается, пока Александра пытается перевести дух. Возникшая было между ними неловкость исчезает, словно ничего и не было. — Но у меня есть вопросы! — Ну еще бы, — мужчина фыркает. — Интересно даже, когда у тебя их нет. — Очевидно, что лишь когда я сплю. — Очевидно, — соглашается он. — Расскажи побольше про обращения, — просит девушка, усаживаясь в кресло. — Что именно ты хочешь услышать? Она впивается в него внимательным взглядом, осматривая с ног до головы: повседневную мантию с острыми плечами и высоким воротником, пшеничного цвета волосы, которые на Земле он собирал в хвост, а теперь носит распущенными, приобретая отдаленное сходство с молодым Боуи. — Это больно? — Терпимо. К боли приобретаешь иммунитет, когда обращаешься с раннего детства, — Седрик ставит на полку очередную книгу. — И ты можешь контролировать трансформации? — А ты думала, это происходит только при полной луне, как в ваших фильмах? Конечно могу. Обычно я обращаюсь по собственному желанию. Но бывает и такое, что эмоции — например, злость — лишают контроля. «Вот, значит, почему он обратился в тот раз». — Кстати, — Александра вдруг вспоминает старого кузнеца. — Почему Солдрин так ненавидит вас с Мирандой? — Ты разве не слышала? Оборотни убили его дочь. Но ни я, ни Миранда к этому не причастны. Это случилось в самые первые годы правления королевы Вейры, нас тогда даже на свете не было. А ему разве что докажешь? Солдрин хороший кузнец. И отвратительный человек. Ударяется о стену распахнутая дверь — возвращается запыхавшийся Джек. — Быстро я, да? Бежал обратно, — с тенью гордости выдыхает он. — Теперь вторую, — Седрик кивает на стоящую на полу коробку. — Да погодите Вы, дайте отдышаться. Госпожа Александра, — он переводит на нее глаза, горящие радостью. — А можно мне еще молока с кухни? — Сейчас? — Она смотрит на сенешаля, словно спрашивая у него дозволения. — Ну да. Я вторую коробку понесу, а на обратном пути к кухням заверну и мигом назад. Ну пожалуйста, госпожа Александра! — А чего ты у меня спрашиваешь? Сед… То есть — лорд Седрик о тебе заботится, пусть он и решает. Плечи мальчика чуть опускаются. Седрик вздыхает, ладонью взъерошив и без того торчащие в разные стороны волосы Джека. — Отнесешь книги — так и быть, можешь взять молока. — А хлеба с медом можно? — Глядит на мужчину с надеждой. — Тебе волю дай, ты все кладовые опустошишь, — он улыбается с затаенной тоской. — Иди. Можешь взять что хочешь. Повезло тебе, что сегодня я добрый. И только когда дверь за мальчиком вновь захлопывается, обращается к Александре: — Он к тебе привязался. — А ты к нему. Неужели взыграли отцовские чувства? — Нет, дело не в этом. Слишком уж он напоминает нас в детстве, — Седрик на секунду уходит в себя, словно вспоминая что-то. В отдалении завывает усилившийся ветер, собирая тучи на горизонте — к ночи опять будет снег. «Надо бы обзавестись новыми перчатками». — Когда меня привезли сюда в детстве, — она не сразу различает его шелестящий голос в шуме непогоды. — Я подумал, что места хуже в жизни не видел. Почему-то я на всю жизнь запомнил эту мысль, к которой возвращался снова и снова: засыпая в казармах, среди таких же детей, отобранных у родителей, и просыпаясь по утрам, когда за окном бушевала метель. Прямо как сейчас, — Седрик подходит к окну, рукой опершись о стену. — Когда наступила зима, я даже сначала не понял, что произошло. Вышел на улицу, а там снег. Там, где я жил раньше, снега не было никогда, так что можешь представить мою реакцию. До сих пор его не люблю. — Что значит, что вас забирали у родителей? Он слегка поворачивает голову на звук ее голоса, и Александре почему-то кажется, что он не станет говорить об этом, сменит тему или и вовсе — попросит ее уйти. — Это была программа короля Зандена по увеличению армии Меридиана. Раз в год они забирали детей из покоренных миров. Отбирали тщательно, смотрели, чтобы мы были не слишком маленькими и не доставляли лишних хлопот, но и не слишком взрослыми: так нас было легче перевоспитать, внушить верность королевской семье и готовность умереть за них. — На твоем месте я бы всех их ненавидела. — А ты думаешь, я прям обожал? — Седрик горько усмехается. — Приносил клятвы, шел в атаку под знаменем Эсканоров, а сам мысленно проклинал и королевскую семью, и весь этот мир с его бесконечными войнами. — Тогда как же вышло, что с Фобосом вы друзья? — О, это довольно забавная история, — он садится в кресло напротив, расправляя складки на мантии, словно собираясь с мыслями. — Все началось с того, что я разбил ему нос. — Нет, — произносит Александра, недоверчиво качая головой. — И ты все еще жив? — Ну не знал я тогда, что он принц, — Седрик разводит руками. — Как-то лазил по крышам, искал птичьи гнезда, а вместо этого наткнулся на плачущего мальчишку моего возраста. Он сжался в углу и пытался сотворить какое-то заклинание, но оно все не выходило. — И что ты сделал? — А что бы сделал любой ребенок на моем месте? Разумеется я начал насмехаться над ним. — А он? — Бросился на меня, пытался ударить. Ну а я не стал ждать, пока он там замахнется и врезал первым. Он-то был тогда — худой, маленький. Удивлен, что я ему нос всего-то разбил, а не сломал. — И дальше что? — Дальше? — Седрик откидывается в кресле, пальцами постукивая по подлокотнику. — А дальше был смотр войск, где король Занден впервые присутствовал со своим сыном. Знаешь, как я тогда испугался? Если бы он рассказал отцу или еще кому, меня бы казнили в тот же миг. Но ничего не было. Он никому не сказал, хотя моя жизнь для него ничего не значила. Вечером я опять пошел на ту крышу. Знал, что Фобос там будет. Он и вправду ждал меня. Я подумал, что ему нужны мои извинения и принес их — преклонил колени, все как полагается. Он сказал, что я большой дурак, если сразу не понял, что он принц. Я в долгу не остался, сказал, что принцы не ревут в три ручья, и что это он дурак, раз у него заклинание не получается. Мне бы поостеречься такое говорить, Фобос ведь все еще мог пойти к отцу, но… Наверное, я все же был дураком, да и к тому же — слишком уверенным в себе. Но он и тогда не пошел жаловаться на меня, вместо этого протянул руки и сотворил то заклинание. Это был первый раз, когда я видел другую магию — не такую, как у меня. Я мог менять только себя, а он щелчком пальцев изменял целый мир. И мог бы уничтожить, если б захотел, в этом я уверен. Александра думает о словах ведьмы Илайн, ощущая, как бегут по рукам мурашки. Магия, способная миры в пыль обращать. — Вот и вся история, в общем. Так мы дружили, стали друг другу названными братьями. К тому моменту, когда он взошел на трон, я уже пользовался неким уважением в армии, дослужился до командира отряда. Фобос предложил стать его сенешалем, я согласился. В те годы чего только о себе не слышал — как это, оборотень в Совете? Но ничего, сейчас вроде поутихли. — Я думала, на Меридиане не любят только галготов, — неуверенно тянет девушка. — Ерунда это все. На Меридиане не любят много кого. А оборотней особенно. Все дело в нашей природе, — Седрик натыкается на ее непонимающий взгляд и принимается объяснять. — Видишь ли, я не врал тебе, когда сказал, что мы можем контролировать обращения. Можем. Но не все из нас хотят этого. Человек слаб. Но зверь… зверь силен и быстр. Он не чувствует боли, его чешуя прочнее любого доспеха. И многие не хотят возвращаться, навсегда отрекшись от своей человеческой формы. В моем мире было много таких случаев, когда змея предпочитали человеку. И Занден об этом знал. Или думаешь, я один в армии такой был? Нет. Я лишь остался один. Даже змея можно убить, — он замолкает на миг, а затем продолжает ровным голосом: — От нас ждали полного подчинения, ждали, что мы будем идти в авангарде не как люди. О том, что каждое обращение оставляет свой след, не все из нас знали. Многие в итоге сходили с ума. Зверь брал верх, нападал на мирных жителей, истребляя деревни. Часто мне приходилось сражаться со своими же товарищами. Я каждый раз пытался их образумить. Докричаться до человека. Но как я сказал — шкуру змея не пробить. — Но, — услышанное тяжким грузом ложится на сердце. — Ты ведь тоже обращался. И обращаешься до сих пор. — И с каждым разом возвращаться все труднее. Раньше это не проявлялось так неожиданно. Я мог злиться, мог полыхать от ненависти, но все же контролировать себя. А теперь, — он закатвает рукав. — А теперь я даже не знаю, не будет ли следующее обращение последним. Кожа его руки сухая, словно земля в пустыне, изрезанная трещинками, сквозь которые пробивается что-то мелкое, блестящее на свету. Чешуя. — Она всегда исчезала, стоило мне вернуться в человеческий облик, — она видит, что он волнуется, пусть и скрывает это за деланным равнодушием. И пальцы его чуть подрагивают. — Рик, — выдыхает Александра и дергается вперед, вжимая его в кресло своими объятиями. Мужчина сдавленно охает, но все же обнимает ее в ответ, сцепив на спине руки. — Ну перестань, что ты. Я справлюсь. В носу немного щиплет, когда она качает головой. Как можно — перестать? Он ведь ее друг. А если он все же… — Я верну… охты! У вас тут романтика что ли? — Джек замирает в дверях. Александра дергается назад, оказавшись едва ли не в противоположном конце комнаты. — Мы. Не. Вместе! — Она наставляет на мальчика вытянутый указательный палец, все еще ощущая, как слезятся глаза. — Это всё слухи. — Так я ведь видел, а не слышал, как вы тут… ну… обнимаетесь, — он запинается, пряча глаза. Она едва ли не скрипит зубами от возмущения. Неужели во всех мирах дружба между мужчиной и женщиной считается невозможной? — Так, хватит, — Седрик поднимается с кресла. — Мы разбираем книги. Что ж, какое-то время они действительно разбирают книги практически в полном молчании. Александра подолгу рассматривает их, с щемящим сердцем перелистывая те, что она когда-то читала. — Эй, это же Хокинг, — она тепло улыбается, погружаясь в воспоминания. — Такая же, как я покупала у тебя, помнишь? — «Кратчайшая история времени»? — Он цепляется взглядом за обложку книги у нее в руках. — Точно. Я ее потому и забрал. Надо же понимать, о чем ты порой говоришь. — Тогда лучше передай ее Фобосу, — посмеивается Александра. — Я как-то часа два убила, объясняя ему, что черные дыры и порталы — все-таки не одно и то же. — Забавно, — взгляд Седрика становится каким-то совсем подозрительным. — И часто вы так… общаетесь? А я-то думаю, чего это он в последнее время меня все больше о Земле расспрашивает? Как-то раз даже пришлось вспоминать все, что я когда-либо слышал о мотоциклах. Я тогда еще удивился — откуда он только о них узнал? А оно вон как оказывается. Александра чувствует, как краснеет. — А я вот вообще не понимаю, что в этих книжках может быть такого, чтобы их собирать, — громко возмущается Джек, нарушив тем самым повисшую неловкую тишину. — Порой тебе хочется держать рядом с собой то, что приносит удовольствие, — отвечает Седрик и, наконец, отворачивается, перестав мучать девушку слишком уж понимающим взглядом. — И как же они могут приносить удовольствие? Тут даже картинок нет. Разве только, — он вытаскивает со дна коробки томик Драйзера, без интереса покрутив его в руках — Если такой кого-нибудь по голове треснуть, то можно хорошую такую шишку оставить. — И в чем же здесь удовольствие? — Спрашивает Александра. — Ну как же, — мальчик покачивается с пятки на носок, прижимая книгу к груди. — А удовольствие от победы над противником? — Я прошу тебя никогда не использовать книги в качестве оружия, — Седрик протягивает руку. — Дай сюда. — Знаешь, если ты попробуешь почитать, вместо того, чтобы драться, то получишь куда больше удовольствия, я тебе обещаю, — девушка мягко треплет его по плечу. — Чита-а-ать, — недовольно тянет Джек. — Это ведь скучно. — Ты просто не умеешь, — отмечает Седрик. — Ну и зачем оно мне надо? Я ведь солдат, а не… книгочей. — Знаешь, когда-то и я так рассуждал. Не понимал, что может быть интересного в этих закорючках такого, что некоторые часами на них могут смотреть. Меня пытались научить, да все бестолку. К тому же ты прав — солдату незачем уметь читать. — Вот именно! — Но главнокомандующему необходимо, — он словно не слышит радостного восклицания мальчика. — Это и было моей мотивацией. Когда я понял, к чему все идет, то стал учиться сам — ночами продирался сквозь буквы, тренировался правильно держать перо, писал свое имя снова и снова. — Вы думаете, я тоже могу стать главнокомандующим? — Во взгляде Джека на миг проскальзывает надежда. Наверное он никогда даже и не мечтал об этом, а теперь ни о чем другом и помыслить не сможет. Седрик внимательно осматривает его, словно впервые встретив. — Тебе не хватает дисциплины и усидчивости. Чтобы командовать войском, надо, для начала, совладать с собой. «Забавно. После того, что случилось во время осады — не ему рассуждать о самоконтроле». Мальчик на миг задумывается, мысленно ворочая услышанные слова — отражения этого процесса Александра видит в его затуманенных глазах. — Впрочем, пока я жив, у тебя все равно никаких шансов, так что можешь расслабиться, — слегка насмешливо произносит мужчина. — Но если ты все же захочешь, то я могла бы научить тебя читать, — слова будто случайно срываются с губ — она и сама не понимает, зачем предложила это. «Да уж. Не ты ли когда-то всей душой ненавидела преподавание?» Видимо, она все же слишком сильно привязалась к этому ребенку. А может, ей нужно еще больше дел, чтобы не позволить призракам битвы вернуться?