Место в твоих воспоминаниях

      — Мой принц!       Фобос непроизвольно ускоряет шаг.       — Мой принц, я надеялся, что мы все же сможем обсудить… — тон у герцога заискивающий, как у сотен других просителей. Ничего нового.       Вот уже неделю Фобос всеми силами избегает этой встречи. Сначала прикрывался важными делами, появившимися после нападения на замок, потом вовсе запретил пускать к нему кого бы то ни было, независимо от положения. Но еще дальше откладывать разговор было бы просто невежливо.       — Разумеется я готов Вас принять, герцог Кавьяр, — улыбка выходит слишком уж натужной, впрочем, его собеседник едва ли обращает внимание на такие мелочи.       Что ж, Эрмольду всегда не хватало некой аккуратности в чтении эмоций. В отличие от его сестры, разумеется. Ей не нужно даже залезать в голову собеседника, чтобы понять, что у того на уме. Полезная способность, особенно когда полкоролевства готова выложить любые деньги за возможность убить тебя. Не такая полезная, как в случае чего поднять целую армию нежити, но все же.       В приемной холодно. Герцог бросает быстрый взгляд на тоскующий по огню камин и складывает руки за спиной — наверняка сжимает пальцы в ладонях, пытаясь согреть. Фобосу нравится, когда просителям некомфортно здесь. Держи их в холоде, не предлагай им присесть или выпить — и они будут согласны на любые условия, лишь бы поскорее уйти отсюда.       — Я надеялся вернуться к нашему разговору, начатому в прошлом месяце, — произносит, не поднимая на принца глаз.       Такому человеку, как герцог Кавьяр не идет тупое подобострастие, думает Фобос. Типаж не тот. Кому-то идет. Они приходят к нему на аудиенции, падают на колени, пытаются лестью сыскать расположения — и в своем унижении смотрятся органично. А герцога словно выдернули из своего мира — мира сильных людей с горделивой осанкой и сталью во взгляде — и засунули в тот, где ему теперь приходится играть чужую роль. Причем осанка и взгляд никуда не исчезли. Просто поверх всего этого Эрмольд надел учтивую улыбку, которая на его хищном лице смотрится донельзя жалко.       — Вы обещали жениться на Пайдейе, если с девчонкой Арая будет покончено.       — Разве обещал? — Спрашивает Фобос лениво, надеясь, что сегодня у него больше нет никаких дел, кроме этой бессмысленной беседы.       Герцог хмурится, все так же избегая встречи взглядами.       — В тот самый день, когда Совет впервые завел разговор о том, что Вам следует жениться на наследнице Арая, я пришел к Вам и предложил выбрать мою сестру. Два наших рода снова станут одним целым, а Вы получите земли и деньги Кавьяр.       Да, он предложил и предложил сильно больше, чем Арая, но на то были причины. Увы, но никто, кроме, разумеется, самих брата и сестры Кавьяр, не хотел видеть Пайдейю на троне. Уж Фобос так точно не хотел делить с этой женщиной ни власть, ни постель.       Он переводит скучающий взгляд на зияющий каминный портал. Интересно, что сейчас делает Александра?       Они не виделись уже несколько дней. Для новых встреч больше не находилось причин — он не ходил в женскую половину, а она временно перестала вести уроки для Элион, ссылаясь на то, что девочке нужно больше времени, чтобы прийти в себя. Фобос мог бы настоять, заставить ее выполнять свои прямые обязанности, но — отступил, предоставив Александре полную свободу действий.       Но даже так, не встречая женщину в реальности, он продолжал видеть в своих воспоминаниях.       Он чуть опускает глаза на темное пятно на ковре и едва заметно дергает краешками губ.       Это было две недели назад. Она пришла к нему с очередным докладом о занятиях с Элион, а закончилось все тем, они чуть не напились прямо посреди дня. За вином общение шло живее. Фобос рассказывал ей известную при дворе историю о бароне, решившем приударить сразу за двумя фрейлинами королевы Вейры, и в итоге попавшем в просак. Александра тогда так смеялась, зажимая рот ладонями. Вино, которое она отпила, красными ручейками стекало по ее пальцам прямо на платье. Она отвернулась, пытаясь скрыть это и успокоиться, но затем просто выплюнула его, откинулась в кресле и захохотала во весь голос.       Фобос мог бы убрать пятно в мгновение ока, не затратив на это действие и тысячной процента от всей его магии, но не стал. И слугам запретил трогать ковер. Так в идеальной чистоте его комнат появилось что-то неправильное, с непривычки бросающееся в глаза.       А у Фобоса в зрачках отпечатался этот образ — она, раскрасневшаяся, с блестящими от выступивших слез глазами и алыми струйками на руках. Он ни одну женщину не видел такой.       — Вы обещали жениться на моей сестре, — продолжает герцог.       — Эрмольд, — Фобос возвращает взгляд на собеседника. — Я прекрасно помню ту нашу встречу. Не понимаю, зачем Вы сейчас потратили несколько минут моего времени на пересказывание подробностей.       На лице мужчины проскальзывает недовольство. Надо же! Наконец показал свои истинные эмоции. Теперь станет хоть немного веселее.       — Прошу простить меня, мой принц, я лишь уточнил некоторые моменты, поскольку позволил себе наглость считать, что Вы позабыли о нашем соглашении, — раздражение герцога умело скрывается за почтительным тоном, отчего Фобос раздосадованно сжимает ладонь.       «Ну же, прекращай этот маскарад. Твоя сестра меня ненавидит, твои подлинные чувства ко мне едва ли отличаются. Так яви же их. Не разочаровывай меня, прошу. Ты ведь просто не можешь быть как все они! Мы родственники по матери. Покажи мне ту же ненависть, что я видел у нее. Давай! Я никогда не женюсь на Пайдейе, и она не получит трон. Ну же! Ты так и останешься вторым мужчиной королевства. Тебе ведь это претит, не так ли? Проклятье, да сотри ты уже эту улыбку!»       Фобос нетерпеливо подается вперед.       — Видите ли, Эрмольд. Я никогда — ни в ту нашу встречу, ни до нее, ни уж тем более после — не обещал жениться на Вашей сестре. Из нас двоих, кажется, именно Вы позабыли важные подробности, — он неспешно оглядывает помещение, словно обдумывая, что собирается сказать, заметив краем глаза красные пятна на скулах герцога, проступившие следы тщательного скрываемого гнева. — В тот день, когда Вы пришли ко мне, то долго говорили о величии наших родов, о том, что когда-то они были единым целым и теперь пришло время воссоединить их. И что брак с Пайдейей не опозорит меня так, как брак с Мелантой Арая. Я ответил Вам, что Совет уже все решил — короне нужна финансовая поддержка, которую может оказать торговая гильдия. Вы предложили бóльшую сумму — верно. Я же возразил, что не смею оспаривать решения Совета ради одной лишь собственной выгоды. «Однако если Меланта по какой-то причине не смогла бы стать моей женой, думаю, Совет все же прислушается к Вам». А Вы решили, что я подталкиваю Вас к убийству! — Фобос деланно усмехается. — Вы сказали, что можете помочь мне скинуть с себя тяжкое бремя брака с безродной девушкой. И во время осады замка Ваш человек сделал все так, как Вы посчитали нужным. Удобное Вы выбрали время, когда на еще одно тело едва ли обратят внимания. Может показаться, что Вы знали, Эрмольд, что мятежники решат напасть именно в этот день.       — Вы обвиняете меня в сговоре с сопротивлением, мой принц?       — Ни в коем случае — Фобос качает головой. — Ни в сговоре, ни в убийстве. Вы виноваты лишь в том, что посчитали, будто бы я Вам что-то обещал. Хотя это не так, и Вы прекрасно это помните. Во время нашего разговора я не произнес больше ни слова. Все, что Вы решили — Вы решили за меня.       Герцог едва не задыхается от возмущения.       — Вы согласились со мной, мой принц. Я предложил помощь…       — Помощь может быть разной, Эрмольд. Стоило выражаться немного… конкретнее.       Должно быть сейчас и без того темные глаза герцога становятся цвета грозового неба. Он прерывисто выдыхает, всем своим видом демонстрируя раздражение, но увы — на принца так и не смотрит. Даже жаль. Интересно узнать, какие секреты хранит в себе память светлейшего герцога Кавьяр.       — Думаю, на этом нашу беседу можно считать оконченной. Я не женюсь на Вашей сестре, так ей и передайте. Вы ведь изначально пришли ко мне по ее просьбе? Забавно, — ухмыляется. — Я думал, Пайдейя меня на дух не переносит. А она, оказывается, так мечтает обо мне, что готова даже поставить на кон жизнь собственного брата. Совет на будущее: поручайте убийства кому-то менее приметному. Все знают, кому служит Танатос.       «И с кем он спит. Эрмольд, ты ведь поэтому до сих пор не женат? Будет даже жаль, если с твоей собачкой что-то случится. Тогда ты по-настоящему разозлишься, не так ли?»       И тут же осаждает себя. Не стоит заходить столь далеко ради простой забавы. Кавьяр все еще сильные противники, впрочем, именно поэтому их необходимо уничтожить.       — Мой принц, я лишь прошу Вас подумать… — герцог выдыхает сквозь сжатые зубы.       — Вы прекрасно знаете, что я думаю, — Фобос поднимается из-за стола. — Пайдейя займет престол только через мой труп. И может быть в этом случае я понравлюсь ей больше, не так ли, Эрмольд? Скажите, правдиво ли то, что я слышал о ней? Это нездоровое пристрастие к мертвым…       — Хватит! — Он наконец-то вскидывается, яростно задрав подбородок.       Сейчас, думает Фобос, сейчас! Но взгляд герцога вдруг замирает, остановившись на костяной чернильнице.       — Вы забываетесь, мой принц.       — Я забываюсь? — Фобос насмешливо приподнимает брови. Интересно, как далеко зайдет герцог, если продолжать выводить его из себя? Стоит ему лишь встретиться с принцем взглядом — и у короны в руках окажутся все темные секреты, сделки, потайные ходы. Вся жизнь семейства Кавьяр, прекрасная возможность раз и навсегда разобраться с ними.       — Зато я помню об уважении к женщинам, — разгневанно чеканит слова Эрмольд. — И о том, что Вам не все позволено.       — Ошибаетесь, — в ответ Фобос ухмыляется, ладонями опираясь на столешницу. — Мне все позволено. А Вам пора перестать впустую тратить мое время. Если, конечно, Вы не хотите сказать мне что-то еще.       В наступившей тишине принц слышит тяжелое, словно у загнанного коня, дыхание герцога. Последний шанс. Сейчас он либо вскипит, и Фобос окажется в выигрыше, либо уйдет, что тоже неплохо — в таком случае не придется больше терпеть его присутствия.       — Приношу извинения, что позволил лишнего, мой принц. Впредь такое не повторится.       «Второй вариант».       Фобос кивает:       — Разумеется, Эрмольд. Вы можете быть свободным.       Герцог Кавьяр удаляется, несколько раз поклонившись. Лишь когда стихает в коридоре эхо его шагов, принц обращается к единственному свидетелю этого разговора, до сих пор молчаливо стоявшему за второй дверью.       — Заходи. Подслушивать нехорошо, Седрик.       — Подслушивать — одна из моих прямых обязанностей. А ты мог бы и подыграть, что не заметил меня, — его сенешаль входит в приемную, и Фобос тут же магией разжигает камин.       — Я давно уже научился слышать твои шаги, — Он садится обратно в кресло. — Что думаешь?       — Что зря ты доводишь герцога до ручки по поводу и без. Однажды это выйдет тебе боком.       — Я уже говорил, что почти перестал понимать твою речь после возвращения с Земли? А что касается герцога, — он постукивает ногтями по столешнице. — Не мог удержаться. Он меня раздражает с самого детства.       — Ты злопамятный, — отмечает Седрик.       — Нельзя продержаться на троне столько лет и не быть злопамятным.       — Или же это последствия твоих экспериментов с ртутью.       — Ртуть может сделать тебя жестоким и мнительным, но не злопамятным. Это разные вещи, Седрик.       — Не вижу никакой разницы.       — Кавьяр сильные игроки, — соглашается Фобос спустя непродолжительное молчание. — Однако не отказывай мне в удовольствии. Все же, выслушивать нечто подобное изо дня в день довольно… скучное занятие. Надоедает.       — Так отрекись в пользу Элион, — невозмутимо предлагает Седрик.       — Еще чего, — он фыркает. — И что мне потом делать, поселиться в поместье и тихо-мирно доживать свои дни? Да уж лучше смерть.       — Ну, начнешь войну с Кавьяр — так оно и будет, — по лицу Седрика вдруг пробегает быстрая тень. Он садится в кресло напротив, и, глядя в лицо Фобоса, сообщает: — Я ничего не знаю об их планах. Мои люди возвращаются ни с чем.       — Может, проблема в твоих людях?       — Ты ведь знаешь, в шпионы я отбираю только лучших. Они никогда не ошибаются, — он качает головой. — Тут дело в другом.       — Пайдейя умная женщина, — соглашается Фобос. — Сильная, хитрая и опасная. Ее брат — пешка, но она… В ней сильнее чувствуется кровь моей матери. Эсканоры всегда были такими. Даже в Элион это пробуждается, пусть она и росла на Земле.       — Значит, дело не в воспитании?       — Нет, воспитание тут ни при чем. Эти качества врожденные. И у лучшей из нас они были.       — Ты про…? — Седрик кажется удивленным.       — Про Цибелу, верно.       Сколько же лет он не вспоминал это имя, скованный давней обидой? Интересно, что вспомнил именно сейчас, непроизвольно сравнивая ее с Пайдейей. Приходящееся друг другу троюродными сестрами, они уже в детстве были разными, словно луна и солнце. А теперь они и вовсе чужие друг-другу: блистательная герцогиня Кавьяр и лишенная магии пленница где-то на краю мира.       И мужем обеих он мог бы стать, сложись все иначе. Забавно.       У Цибелы был почти такой же цвет волос, что и у Элион. Впрочем, теперь он может быть совершенно иным — за двенадцать лет многие меняются до неузнаваемости.       Но в детстве она пахла яблоками, эта деталь почему-то запомнилась слишком отчетливо.       — Ты когда-нибудь думал, какой была бы жизнь у нас троих, если бы не… — Седрик вдруг запинается.       — Если бы я не поднял восстание против собственных родителей? — Спрашивает Фобос ядовито.       — Если бы мы не подняли, — поправляет он, голосом выделяя это «мы». — Спешу напомнить, что поддержку армии ты получил исключительно благодаря мне.       Совсем зазнался, думает Фобос. А ведь раньше таким не был.       — Думаю, она была бы именно такой, какой ее хотела видеть моя мать, — он откидывается в кресле, прикрывая болящие от усталости глаза. — Наша жизнь. Наверное, в некотором роде, правильной. Оборотень не командовал бы войсками. И на троне была бы женщина, а я — всего-то ее мужем. Хотя, думаю, Цибела все же сделала бы тебя военачальником, в память о нашем детстве.       — Очевидно, что так бы оно и было. Не тебе же армию поручать.       Фобос усмехается, не открывая глаз.       — Да уж, мой отец был очень разочарован, когда понял, что я не пойду по его стопам. Грохот сражений так и не стал для меня музыкой. Тишина сада мне до сих пор как-то ближе.       Цибела была старше на год, что делало ее неоспоримо главной во всех играх. Из них троих именно она придумывала большинство шалостей, и несла за них ответственность тоже, с гордой жертвенностью принимая наказания. И на руках она могла провисеть дольше всех — по крайней мере, до тех пор, пока Седрику не исполнилось десять.       — Позволь спросить.       Фобос в ответ мычит что-то, отдаленно напоминающее согласие.       — Ты выбрал Александру, потому что они похожи?       Ему едва удается сохранить бесстрастное выражение лица. Воспоминания о теплых летних днях, когда они втроем были всего лишь беспечными детьми, тают, сменяясь новыми.       У Александры по-земному быстрый шаг и громкий голос. И смеется она по-другому — он иногда видел, что похожим образом смеются слуги, оставшись наедине друг с другом — как будто никаких правил поведения не существует.       — Разве? — Отрешенно интересуется принц.       — А разве нет?       — Ты правда думаешь, что спустя столько лет я помню, как она выглядит?       — Да взять хотя бы волосы. У Цибелы они каштановые в рыжину. Как и у…       — Нет, у Цибелы они светлые, как у Элион.       Наверное Седрик качает головой — Фобос этого не видит, так как глаза его по прежнему закрыты:       — Твоя собственная память тебя подводит. У Цибелы был тот же цвет, что и у твоей матери.       — А ведь ты прав, — он хмурится, припоминая. Только у Александры волосы все равно видятся ему ярче, более рыжими что ли. А может все дело в том, что ни мать, ни Цибелу он уже толком не может воскресить в своих воспоминаниях.       Он мысленно обращается к Вейре:       «Какой у тебя цвет волос?»       «Тот, что на портретах. Ты ведь давно уже не видишь меня такой, какой я была при жизни».       «Может, если я тебя совсем забуду, ты перестанешь отравлять мне жизнь?»       «Разве это я отравляю твою жизнь, сын?»       — Что между вами? — В повисшей тишине шелестящий голос Седрика слышится раскатом грома.       — Смотря что ты знаешь.       — Ничего.       — Вот и ответ, — Фобос открывает глаза, потирая виски. — И какое тебе вообще дело?       — Абсолютно никакого, — он поднимается. — Отправлю еще людей в поместье Кавьяр. А тебе бы, кстати, не помешало поспать.       — Я плачу тебе не за непрошенные советы.       — Ох, если бы мне за них еще и платили, — Седрик усмехается.       Фобос смотрит ему вслед и думает, что его сенешаль как обычно прав. Ему бы и правда не помешало поспать.

***

      Замок Кавьяр — древняя крепость в горах, страж перевала. Здесь пролегает тракт, ведущий в столицу — кратчайший путь, как для торговцев, так и для вражеских войск. И тем, и другим замка Кавьяр не миновать. Первые могут продолжить путь, заплатив пошлину, вторые… Что ж, они его тоже продолжат, только уже в составе бессмертной армии герцогини.       И корона столетиями была благодарна им за защиту! Но теперь, похоже, все иначе.       Эрмольд раздраженно швыряет поводья конюху.       — Пайдейя вернулась?       — Ваша сестра здесь, господин, — тот низко кланяется.       — Замечательно, — тон его, однако, сообщает совсем иное.       Герцог взбегает по ступеням, на ходу снимая перчатки и расстегивая дорожный плащ.       — Ненавижу, — яростно шепчет он. — Ненавижу, ненавижу.       В кабинете он хлопает дверью и бросается к столу, упираясь кулаками в темное дерево.       — Похоже, переговоры прошли не слишком удачно, — доносится из-за спины, и Эрмольд оборачивается.       Свет с трудом проникает в комнату сквозь закрытые ставни, и свечи не горят — но тонкий женский силуэт различим даже в полумраке.       Герцогиня полулежит на диване, вытянув ноги.       — Так что же? Неужели ты снова не смог повлиять на этого мальчишку?       Ладонью герцог отбрасывает с лица упавшие волосы.       — Если бы ты только знала, каких трудов мне стоит находиться рядом с ним, терпеть его замашки!       Пайдейя недовольно морщится.       — Какой стыд. Ты мог хотя бы помыться с дороги. От тебя несет лошадьми.       — Да, потому что я почти загнал коня, пока торопился сюда! — Раздраженно вскрикивает он.       — И для чего? Чтобы я в очередной раз убедилась в твоей никчемности? Он всю жизнь тебя ни во что не ставил, с чего бы его мнению измениться теперь? — Она фыркает. — Ты второй. Смирись с этим. Со мной он считается, потому что я женщина. А ты — мошка. Едва ли лучше всех этих кметов или тупиц из стражи. Уважать он будет лишь равного себе. А ты всего-навсего второй, — снова повторяет она.       Герцог выпрямляется.       — Как и ты. Вторая.       Она тут же вскидывает на него глаза, пылающие яростью — ни следа прошлого спокойствия. И улыбается, отчего волоски встают на теле. Так смерть улыбается висельнику, палач — отрубленной голове.       — О, ты прав, мой возлюбленный брат, — Эрмольд вздрагивает, услышав это. — Я лишь вторая. Впрочем, уже скоро это изменится.       Грациозно поднявшись, Пайдейя ступает по комнате. Шлейф тяжелого платья из алого бархата тянется за ней, змеей скользит по полу.       В ответ герцог отрицательно качает головой.       — Он не возьмет тебя в жены. Тебя там не было. Ты не слышала, что он говорил о тебе! — Не сумея сдержать рвущийся наружу гнев, он ударяет кулаком по столу. Дыхание его опять учащается. — Он думает, что жизнь — это партия в шахматы, а он любого в ней может обыграть. Вот только, — нервно облизывает губы. — Он и сам пешка. Ха! И сам же прекрасно знает об этом. Совет помыкает им, а он и рад это признать.       Хриплый смех герцогини прерывает его речь.       — Я ошибалась, называя тупицами стражу. Эрмольд, не будь дураком! Совет освещает путь, да только принц движется тайными тропами. Они сказали ему жениться на девчонке, а он убил ее, да еще и не своими руками! Но все, и сами советники тоже, верят, что это Совет правит бал. И ты тому доказательство, брат.       — Но…       — Не отрицай, — она наклоняется к серебряному блюду на столе. — Он умен и у своей матери многому научился. Иначе не смог бы убить ее. А теперь мстит, отыгрываясь за все годы ее власти — властью собственной. И его власть абсолютна. Жаль, что за двенадцать лет в Совете ты этого так и не понял.       Пайдейя перебирает лежащие на блюде поздние яблоки, проводя пальцами по их алым бокам. Глядя на эту невысокую женщину, на ее закованную в корсет спину, на тонкие плечи и открытую шею, Эрмольд думает, что больше всего на свете хотел бы убить ее. Задушить, чтобы последнее, что она видела в своей ленивой, праздной жизни, была ненависть в его глазах.       — По этой причине я больше не хочу становиться его женой, — герцогиня ловит его вмиг ставший удивленным взгляд и улыбается, обнажая зубы. — Ты не ослышался. Такой человек не станет делиться и малой толикой своей власти. Я знаю это, потому что и сама такая. Зачем же нам двоим такое мучение? Вечная борьба за власть, забавная игра «кто кого отравит первым»… Теперь я хочу править одна.       Хрустит надкусанное яблоко.       — И как же ты намерена осуществить это желание, если он своего не отдаст? — Он смотрит на нее сверху вниз, надменно вскидывая бровь.       — Разве я стану просить? Я заберу то, что мое по праву рождения. Когда он сослал Цибелу, мою бедную кузину, то взял с меня слово, что я не буду претендовать на престол. Но сглупил в тот же миг, поверив ему. Разве я виновата, что спустя годы решила воспользоваться лазейкой? Я ведь даже ничего не подписывала.       — Не ты ли восхваляла его ум?       — Верно. Он умен, но теперь. А тогда ему было четырнадцать. Кто из нас не творил глупостей в этом возрасте?       — Однако вернемся к твоему плану. Все в нем хорошо, кроме одного. Наследницей престола ты была раньше. Теперь, как я уже сказал, ты вторая.       Пайдейя вновь кусает яблоко, не сводя прямого взгляда с брата, отчего ему становится неуютно. Мужчина прячет глаза, делая вид, что очень уж заинтересован темными корешками книг с неразличимыми в полумраке названиями.       — Маленькая принцесса, да. Своим возвращением она нарушила многие планы. И почему он не убил ее двенадцать лет назад? Избавил бы Меридиан от множества проблем с престолонаследием.       — Она вовсю твердит об отречении. Просто подожди. И не придется пачкать руки.       — Разве ты не понял, братец? Я люблю пачкать руки. Знаешь, как приятны их крики? — Черные глаза герцогини загораются болезненным огнем.       Эрмольд смотрит на сестру, вспоминая все россказни о семейном безумии Эсканоров. За жизнь он повстречал многих из них, но только двоим этого проклятия удалось избежать, и Пайдейя была не из их числа. Как и принц.       — Я устала ждать. Я хочу править — сейчас, а не потом. Я хочу убить ее, — голос герцогини срывается на лихорадочный шепот.       — И как ты намерена к ней подобраться? — Эрмольд с трудом разлепляет пересохшие губы. Его сестра всегда была страшной женщиной, но в таком состоянии она пугала сильнее всего.       — Нет, он меня к ней не подпустит. Я упустила шанс стать ее наставницей и теперь… — она сжимает яблочный огрызок, и липкий сок стекает по пальцам. — Подумать только, какая-то пришлая шлюха заняла мое место. Эрмольд!       Он вздрагивает от слишком резкого окрика сестры.       — Что ты знаешь о ней, Эрмольд?       — Только слухи. Однако именно она видела Танатоса рядом с телом.       — Какое же ты посмешище, — презрительно выдыхает Пайдейя. — И люди твои столь же никчемны. Неужели он не мог справиться без свидетелей?       — Танатос должен был оставить тело на видном месте.       Он смыкает ладони за спиной, стараясь сохранить равнодушие в голосе — стоило речи зайти о синеглазом юноше, как тот сразу срывался на почти болезненную нежность.       — Позови прислугу, Эрмольд. — А впрочем, он мог и не стараться — герцогиня едва ли слышит его ответ, рассматривая испачканные яблочным соком пальцы. — Не видишь, у меня грязные руки?       Герцог смотрит на нее невидящим взглядом, ногтями впиваясь в кожу.       — Разумеется, — чеканит он, представляя, как убьет ее, как сожжет заживо, как выдавит бездушные глаза и наконец заживет в свое удовольствие вдвоем с Танатосом. Замок в горах неплохо подходит для спокойной жизни, а за убийство сестры… Что же, возможно, что принц даже поблагодарит его за этот поступок.       Позже она сидит на кресле, глядя на брата снизу вверх.       — Побудь мне полезным, — он поворачивает голову, следуя звуку ее голоса. — Разузнай все о наставнице принцессы. Подберись к ней как можно ближе. Но только молю, не облажайся.       — И что же ты, убьешь ее?       Пайдейя смеется, прикрывая рот ладонью.       — Он первым делом подумает на меня, если с ней что-то случится. Нет, я ее не убью. Она может еще послужить нам. Но, — смех затухает, словно свечное пламя, и к герцогине возвращается ее привычная властность, делая черты лица холодными и пугающими. — Никто ведь не запрещает мне немного поиграть с ней. Скажем, в догонялки. Помнишь, как нравилась нам эта игра в детстве?       Эрмольд тяжело сглатывает, кивая.       О да, он помнит.