***
Александру продолжает бить мелкой дрожью — в замковых коридорах холодно, пусть и не так, как в темницах, где стены покрыты инеем. Там бы не спас и меховой плащ — впрочем, там его и не было — а здесь она изо всех сил кутается в него, но так и не находит желанного тепла. Пробившись сквозь спины стражников, Федра торопливо разматывает завернутый в ткань кувшин молока и прижимает к губам Александры — руки той все продолжают до побелевших костяшек сжимать края плаща. Александра жадно глотает теплое молоко, и оно стекает по губам, капая на корсаж и без того грязного, бывшего еще прошлым вечером бежевым, платья. — Деметра сказала Элиа никуда не ходить, так что она сидит в Вашей спальне, — от волнения голос Федры скачет. Подумав немного, она добавляет: — Переживает. Деметра тоже не сможет прийти, так что с Вами я буду. Александра кивает и кашляет, подавившись молоком. — Спасибо, — хрипло произносит она. Она никогда не была сильной. Была, может быть, упрямой. И безрассудной возможно, однако безрассудство не являлось синонимом силы. Там, где она жила раньше, внутренняя сила не требовалась, хотя, думает сейчас Александра, даже тогда она бы не помешала. А теперь? Стоя в замковом коридоре под прицелом снисходительных взглядов редких придворных, Александра горбится, кутаясь в плащ. Когда за ней пришли прошлым вечером, она улыбнулась своим конвоирам и шутливо обратилась к взволнованной Элион, попытавшись ее успокоить. И до самых темниц Александра сохраняла некое удивительное подобие спокойствия, словно бы не могла до конца поверить, что все это действительно происходит. И только когда за спиной скрипнула и лязгнула, захлопываясь, решетка, и сквозь прутья ее Александра взглянула в лицо молчаливого тюремщика — наверное только тогда она поверила, что Фобос действительно собирается судить ее. То колесо, что вращается безостановочно, повторяя все в человеческой судьбе — оно задрожало, приходя в движение, тяжело качнулось и повернулось. И события пошли будто бы с самого начала: Александра вновь была пленницей. Зыбкая стабильность ее жизни на Меридиане растаяла, как золотое закатное марево. Впереди теперь была лишь пугающая неизвестность и вязкий страх. Александра прошлась по камере, носком сапога поворошив сырую кучу соломы в углу. Куча затряслась, оттуда выбежала жирная серая крыса, проскочила сквозь прутья решетки и исчезла в темноте коридора. Проводив ее тоскливым взглядом, Александра обхватила себя руками, в попытке согреться и хоть немного унять мелкую дрожь. Было оглушительно тихо — в коридоре горели факелы, но слишком далеко и успокаивающего треска пламени не получалось услышать. Замерев перед решеткой, Александра все глядела на красноватые отблески, представляя, как жарко и спокойно рядом с огнем. А когда заныла спина, и веки налились свинцом, вернулась к соломе в углу. Приподняв подол платья, Александра сняла нижнюю юбку и свернула ее в валик, чтобы просунуть между затылком и промерзшей стеной. Так, сидя на куче потемневшей соломы, она и проспала несколько долгих часов, пока не почувствовала, как что-то тяжелое ползет по ногам. То оказалась серая крыса — виденная раньше или уже другая. Она пыталась грызть ткань ее платья, а потом полезла на плечо и принялась за волосы, едва слышно попискивая над ухом. Раздраженно стряхнув ее, Александра встала, чтобы сходить по нужде. Во рту стоял слабый привкус съеденных вечером пирожных, и безбожно хотелось пить. — Эй, — с трудом разлепив губы, крикнула она сквозь прутья решетки. — Здесь есть кто-нибудь? Эй! Когда тюремщик появился, равнодушно глядя на Александру, сорванное горло саднило. — Прошу Вас, — она могла только шептать. — Принесите воды. Хотя бы немного. Он ушел и больше не появлялся. Лишь наутро, когда ее вели наверх, Александра заметила его пустые, ничего не выражающие глаза, глядящие на нее поверх деревянной кружки. Страх сдавил сердце и не отпускал до самых дверей в тронную залу, а потом отчего-то сменился равнодушием и тупым ожиданием. Видимо, организм ее был настолько истощен голодом и полубессонной ночью в стылой камере, что сил бояться попросту не осталось. Стоящая рядом Федра переминается с ноги на ногу, словно хочет что-то сказать, но никак не решается. Дрожащими пальцами она сминает ткань, которой был укрыт кувшин, дергает за край с торчащей ниткой. Александра устало опускает веки, затылком опираясь на стену. От выпитого молока к горлу подкатывает тошнота. Вокруг шелестят голоса придворных — кожей Александра чувствует их липкие взгляды. Невозможно. Если каким-то чудом она переживет этот суд, то добровольно вернется в темницы — лишь бы только не ощущать больше это тупое глядение, не слышать о себе пересуды. Не быть частью игры. Она слабо дергает уголком губ. Кто там сравнил придворную жизнь с игрой? Нет, это точно не шахматы, скорее — «Змеи и лестницы». Лестницы, правда, для Александры закончились. Остались только чертовы змеи. Сквозь сомкнутые веки она ощущает какое-то движение. «Неужели уже пора?» Стражники перебрасываются с кем-то парой слов, Федра бросает смущенное приветствие, а потом кто-то зовет ее по имени: — Александра. Она открывает глаза. — Я рада тебя видеть, Рик, — но на проявления радости сил уже не осталось. Спокойное, сдержанное выражение лица Седрика ощущается во сто крат приятнее любого проявления докучливой, лицемерной жалости. — Ты говорил с ним? — Собственный голос подводит, и вопрос против воли получается каким-то жалобным, отчего становится не по себе. Александра тушуется. Седрик кивает и невесомо дотрагивается до ее локтя, наклоняясь ближе. — Послушай меня, — голос опускается почти до шепота. — Это все простая показуха для двора, не более. От тебя требуется только признать вину. «Не более»? Она вспоминает заиндевелые стены темницы, крысиный писк над ухом и пустой взгляд тюремщика. Это тоже было — «не более»? — Но я ни в чем не виновата, — слабо произносит она. — Алекс, он ждет, что ты будешь благоразумна. — Благоразумна? Я была благоразумна до того, как провела ночь в темнице! Неожиданный выкрик Александры удивляет даже ее саму. Несколько придворных, переговаривающихся в холле, пораженно глядят на нее. Седрик недовольно морщится. — Пожалуйста, тише. Я не прошу тебя безоговорочно принимать все его поступки, просто сыграй раскаянье, неужели это так сложно? — И добавляет еще тише, торопливым шепотом: — Он не может пойти против воли двора, сейчас нужно выбрать — ты или их верность, которая и так стоила слишком много. Твоя уступка значительно облегчит ему жизнь, так что — пожалуйста — сделай, как он хочет. — И что потом? — Она кашляет, и каждый вздох теперь откликается свербящей болью в горле. Что-то в лице Седрика неуловимо меняется, но Александра никак не может понять, что именно. — Ты будешь жить, если ты об этом. — Мне позволят уйти домой? — Алекс, — он отводит глаза. — Он отпустит меня? — В севшем голосе прорезается сталь. — Нет. Она выпрямляется и выдергивает руку из пальцев Седрика. — А я ведь считала тебя своим другом. — Это-то тут причем? — Непонимающе усмехается он. — Я обязана вернуться домой! Мог бы и помочь мне, а не его защищать! — Хватит! — Шипит он. — Прекрати. В твоем нынешнем положении виновата ты и только ты. У вас был уговор, от тебя требовалось только одно: сидеть и ждать. Дернувшись как от пощечины, Александра отступает на полшага назад, неверяще глядя в лицо Седрика. — Понятно все. Тоже мне — друг называется. От обиды горло начинает драть сильнее. И когда Седрик уходит, покачав головой, Александре остается только смотреть вслед его зеленой мантии. «А ведь он прав. Во всех твоих неприятностях виновата лишь ты одна». Как глупо она поступила! Хочется догнать, попросить прощения — но ступни словно приросли к мозаичному полу. Александра было устремляется за ним, да так и не делает ни шага, оборачиваясь к Федре. Но вместо ее привычного выражения лица натыкается на нескрываемое раскаянье в бездонных глазах. — Федра? — Окликает она. Девушка вздрагивает и опускает голову. — Я совершила непоправимое, — едва слышно произносит она. — Я Вас предала. — О чем ты говоришь? — Тот человек… он назвался Вашим другом. Сердце ухает куда-то вниз, а потом начинает биться быстрее. — Он попросил докладывать о Вас, и я — я согласилась, потому что была обижена за тот давний случай, когда Вы рассказали… — она замолкает на миг и украдкой оборачивается по сторонам. — Ему про то, что должна была сказать я. Та информация… я думала, что смогу простить ее Вам, но так и не смогла. Мне так жаль! — Искренне всхлипывает Федра, и ее пальцы судорожно комкают край полотенца. — Когда пришел этот человек, я попросила с него денег, и думала, что теперь мы в расчете. А потом он предложил больше, если я буду сообщать ему… сообщать ему о Вас каждый день. В том, что действиями Федры руководила прежде всего давняя обида не было ничего удивительного. Александра выдала информацию Калебу ради собственной выгоды — а спустя всего пару недель Федра сделала то же самое. Что же, они определенно друг друга стоят. — И ты согласилась. Федра кивает. — Я не думала, что это может обернуться чем-то плохим. У меня появились деньги — наконец столько, сколько нужно. И вдруг этот пузырек… Я ведь сразу все поняла, это же я рассказала про Вас с принцем, и как-то эта информация попала к ним, а иначе откуда… Слова Федры путаются, а ее всю колотит похлеще Александры. — Как выглядел тот человек? — Спрашивает, хотя уже знает ответ. — Нос с горбинкой, волосы темные, сам весь холодный и прямой, как палка, — принимается перечислять Федра. — А еще мне показалось, что он непростой придворный, потому как одет уж слишком богато. У него еще фибула такая была, с гербом и медной буквой «К». Значит, Эрмольд Кавьяр не просто так предложил ей дружбу. Это было очевидно, но все же. Как далеко он собирался зайти, не сознайся Федра во всем? Или уже зашел? Перед мысленным взором встает пузырек с ядом, запрятанный в щель за книжным шкафом. Сколь самонадеянно с ее стороны было думать, что она сможет выйти невредимой из этой придворной игры! Что она могла противопоставить тем, кто родился и вырос в этих условиях? Не политик, не опытная интриганка — да она даже в покер ни разу не играла! Физик-недоучка против своры меридианских аристократов — а ведь кому-то эта ситуация может показаться даже забавной. На лбу выступает испарина. Что теперь? — Федра. Надо сказать хотя бы что-то, но слова никак не идут. Разумеется, ее служанка ни в чем не виновата. Седрик был прав, вот только все куда глубже, чем он мог себе вообразить — Александра сама загнала себя в капкан, понадеявшись, что сможет противостоять людям из семьи Кавьяр. А Федра лишь невовремя подвернулась им под руку. Нужные слова наконец нашлись, и она тянется сообщить об этом Федре, но в этот момент распахиваются створчатые двери, ведущие в тронную залу. Взгляд черных глаз Терентиуса находит Александру, и мужчина кивает: — Пора, госпожа.***
Мраморный пол с розовыми прожилками, колонны как сосны, что вздымаются вверх. В прошлый раз, когда Александра была здесь, мутный воздух дрожал от сотен горящих свечей и сбивчивых перешептываний нарядных придворных, а теперь в тронной зале светло и тихо, и видно все так ясно, что глаза начинают болеть. Каждый ее звонкий шаг отдается эхом. Александра замирает перед тронами — Элион бледнее белого, пальцы со всей силы сжимают подлокотники, и черная мантия Фобоса с воротником цвета гнилой вишни. Его обжигающе-ледяной взгляд холоднее, чем стены ее камеры. Александра уверена, что он подмечает каждое, пусть даже самое крошечное, пятнышко на ее платье, каждую помятость, неровность, выпирающие ключицы и заострившееся от недоедания лицо. И она сколько угодно может пытаться надевать маски спокойствия или гордости, строить из себя кого-то другого — но он все равно сорвет эту шелуху, оставив лишь то, что под ней: бессонную ночь и голодные дни. Беспомощность и унижение. Придерживая платье, она преклоняет колени — в одно легкое движение, быстрее и проще, чем раньше — и опускает голову, пряча глаза и себя тоже. — Знаешь ли ты, зачем ты здесь? — Спрашивает он, и, как и всякий раз, от его глубокого голоса у нее против воли перехватывает дыхание. Они ведь могли быть вместе, тоскливо думает Александра, зачем же судьба распорядилась так, что пришлось выбирать? — Да. — Получается хрипло и совсем не слышно, поэтому она просто кивает. — В этом зале ты присягнула на верность мне и моей сестре, а потом нарушила эту клятву поступком, недостойным своего титула. — Тон его голоса сочится светской учтивостью, и Александра никак не может понять, что кроется за ней. — Возможно, тебе есть что сказать в свое оправдание? Она снова кивает, сглатывая вязкую слюну, отчего горло в который раз пронзает тянущей болью. — Я поступила необдуманно и думала только о себе. Я знаю, что своим побегом навлекла позор на принцессу Элион и… Вас, и я… — Александра заходится хриплым кашлем, что лающим эхом расходится по зале. — Я каюсь в совершенном поступке и понесу любое уготованное мне наказание. «Достаточно благоразумно, Седрик?» За спиной плывут шепотки собравшихся придворных — безликих и бесцветных, что тени во сне. В ушах шумит кровь. Что, если Седрик ошибся, и никакое благоразумие не спасет ее? — Постойте! — Звонкий голос отражается от стен. — Мой принц, позвольте говорить. «Федра!» Рядом падает на колени ее служанка, а Александра не может даже обернуться — все тело словно парализовало нервной судорогой. Страх вернулся, заполз в глубины сознания, оплел, опутал. Дышать — и то стало сложно. «Что она делает?» — Позволяю, — произносит Фобос. Александра находит в себе силы поднять голову и снова посмотреть на него, потом перевести взгляд на Элион, так ничего и не сказавшую, и наконец покоситься на Федру. Губы девушки сжаты в тонкую полоску, широко раскрытые глаза впились в прожилки мраморного пола. — В том, что произошло, виновата лишь я. — Нет, не смей, — надтреснуто шепчет Александра. Федра качает головой, и дальнейшие слова произносит громче и четче, с некой пугающей решимостью: — Я шпионила на сопротивление, докладывала им обо всем, что происходит в замке. Недавняя осада случилась по моей вине — это я рассказала о том, какую стену нужно взорвать. Лихорадочный взгляд Александры находит среди придворных Седрика. — Неужели ты позволишь ей пожертвовать собой ради меня? — Она срывается на отчаянный крик, и мужчина вздрагивает, сам на себя не похожий. Чьи-то руки поднимают Александру за плечи, оттаскивают в сторону. Ноги не слушаются, слабо перебирают по полу. — Прошу, продолжай. — Голос Фобоса обманчиво мягок. — Недавно Калеб поручил мне особое задание. — Федра не поднимает головы. — Он передал мне яд. Им я должна была отравить Вас. Придворные, как один, вздыхают, и их взволнованные разговоры становятся громче. — Однако простой служанке вроде меня никак не подобраться к Вам, поэтому я попросила госпожу помочь. Я рассказала ей все и передала яд, а взамен сопротивление должно было вернуть ее домой. Госпожа убедила меня, что согласна, но то была ложь. Чтобы отвести от Вас беду, она забрала его и сбежала. Ложь Федры кажется хрупкой, но оттого почему-то до страшного убедительной. — Занятная история, — произносит Фобос после непродолжительного молчания. — И разумеется, я должен в нее поверить. — У меня есть доказательства. — С каждым сказанным словом Федра дышит все чаще. Ее трясущиеся руки извлекают из складок платья тот самый флакон, что был спрятан за книжным шкафом, и Александра в бессилии прикрывает отяжелевшие веки. — Госпожа Александра не знала, что в моем распоряжении было два пузырька с ядом. — С чего бы тебе заступаться за нее? — Щурится Фобос. — Я… — Голос Федры дрожит, отражается от колонн неуверенным эхом. — Сама не знаю. — Мы выясним это позже. — В его обманчивой мягкости чувствуется угроза. «Он прочтет ее память! Федра не сможет бесконечно прятать глаза, и тогда ее слепленная второпях ложь раскроется, а вас обеих отправят на эшафот». Получив флакон с ядом, Фобос рассматривает его содержимое на свет. Взгляды всех присутствующих обращены к нему, кроме, разве что, двоих, которые не в силах отвести глаз от одинокой фигуры на полу. Федра выглядит как сломанная кукла. Руки ее бесцельно шарят в юбках и извлекают на свет тонкий стальной клинок раньше, чем Александра успевает понять, что именно происходит. Бесплотной тенью Седрик бросается к Федре, но замирает всего в паре шагов, когда острие вонзается точно под ребра. Крик Александры пронзает тишину, а в следующий миг она уже обнаруживает себя сжимающей покатые плечи служанки. — Сейчас, я… Я сейчас, — она прикладывает край юбки к стремительно растущему красному пятну. Федра тяжело наваливается на нее. Кинжал, который когда-то отдала ей Александра, со звоном выпадает из ослабевших пальцев. — Уведите Элион! — Доносится будто бы из-под толщи воды. Вокруг колышутся смазанные лица собравшихся. — Госпожа Александра… — Тише, Федра, я сейчас все сделаю, ты только… — Руки дрожат и оторвать край юбки никак не получается. — Послушайте меня. — Неожиданно сильно Федра сжимает ее ладонь. — Я должна была… поступить правильно. Хотя бы единожды. Деньги отдайте маме. Они… около моей кровати в стене есть камень, его можно сдвинуть, и там… — Кашляет. — Это очень больно, оказывается. Я думала… собиралась выпить яд, но тогда со стороны я бы выглядела… совсем некрасиво, правда? — Голос ее срывается до свистящего шепота. — Нет, нет, не смей. Я обещала, что ты не умрешь за меня. Я ведь обещала, — запинаясь все повторяет Александра. Федра запрокидывает голову, встречаясь взглядом с Седриком, так и не посмевшим сделать и шага ближе. Ее побледневшие, потрескавшиеся губы раскрываются, чтобы позвать его, и навсегда замирают. — Пожалуйста! — Всхлипывает Александра. — Пожалуйста, — в бессилии смотрит она на подошедшего Фобоса. — Помоги ей, ты ведь можешь. — Александра, — начинает он тихо, но она трясет головой, не желая слушать. — Я знаю, ты можешь. Пожалуйста. — Я не умею воскрешать мертвых, Александра. — Она ушла, — бесцветным голосом сообщает Седрик — как по живому режет. Что-то булькает в горле, рвется наружу задавленным стоном. Старые воспоминания мешаются с реальностью. Исчезают стройные колонны и сводчатый потолок залы — вместо него переливается сотнями разноцветных звезд Млечный Путь. Холодный ночной ветер гонит песок по пустыне Мохаве. Александра закрывает Рею глаза.***
— Вот ты где. На промерзлую черепицу крадучись опускается чья-то тень. — Ты искала меня? — На автомате спрашивает она, даже не поглядев на пришедшего. — Не то, чтобы. Но услышала, что там произошло, и подумала, что тебе может понадобиться плечо рядом. Не отрываясь от бесцельного созерцания двора, Александра слабо фыркает. — И что же, решила предложить свое? Как благородно. — Не хочешь — не надо. — Миранда разворачивается на пятках, собираясь уйти. — Нет, постой! Чужие слова словно выдернули из рыхлых объятий сна. Александра дергается и хватает девочку за запястье, прежде чем та успевает спрыгнуть с низкой пристройки. — Прости, я не то имела в виду. Прошу, останься со мной. Несколько тревожно-долгих секунд Миранда надменно глядит сверху вниз, но кивает и падает рядом. От нее исходит ощутимое тепло, и Александра против воли придвигается ближе. — Что это за место? — Спрашивает девочка почти равнодушно. Александра пожимает плечами. — Просто крыша, но отсюда видно весь двор. Когда-то — когда я только здесь появилась — Федра привела меня сюда. — В последний момент голос сорвался, опустился до сдавленного шепота, а в носу защипало. Откуда только берутся все эти слезы? Должно быть, в попытках заглушить голод, Александра наполнила свое тело слишком большим объемом воды. Из тронной залы она сбежала сразу же, как вернула себе контроль над телом: вскочила и скрылась за дверьми, даже не оглянувшись. В голове было пусто, будто бы череп набили ватой, и единственной мыслью было спрятаться ото всех. Александра даже рук от чужой крови оттереть не успела — ноги сами принесли сюда, на заснеженную черепичную крышу. Отчаянно хотелось одиночества — оттого-то и непонятно, почему она попросила Миранду остаться. С неба опять сыпется снег, заглушая звуки. Двор понемногу пустеет, только у огня толпятся караульные, грея руки в меховых перчатках, да копошатся за конюшней жирные курицы. Заходясь лающим кашлем, Александра сгибается пополам, лбом утыкаясь в колени. — Может тебе в тепло уйти? — В голосе Миранды ей чудится что-то, похожее на сокрытое беспокойство. Не будь Александра знакома с ней какое-то время, она бы непременно решила, что девочка переживает. — Зачем ты пришла? Только честно. — Сама не знаю. — Миранда пожимает плечами. — Захотелось. Другие солдаты так делали, когда теряли товарищей на войне: молча сидели рядом друг с другом, иногда пили. Никогда этого не понимала. — И что изменилось? Она снова ведет плечом. — Понятия не имею. Наверное, теперь я хочу понять. Александра смотрит на нее отрешенно: — Странная ты. А потом посильнее кутается в плащ и шепчет тихое «спасибо». Миранда цепенеет, но ничего не говорит и даже на нее не смотрит — голубые глаза злостно глядят прямо перед собой.***
— Госпожа Александра! — Он торопливо поднимается с кресла, когда она входит в комнату. — Вы восхитительно выглядите. — Не утруждайтесь, герцог. Я не спала два дня, а еще в моей комнате есть зеркало — так что Ваша лесть неуместна. Она сжимает пальцы на спинке второго, пустующего кресла. Бледная и осунувшаяся, с красными глазами — Александра даже не попыталась скрыть все это. Волосы она собрала в слабую косу, которая растрепалась уже через несколько часов, и надела первое попавшееся под руку платье, не поглядев даже на его цвет. Собиралась сама — впервые за те пару месяцев, что она прожила на Меридиане. Элиа тяжело перенесла смерть Федры, оттого Александра и не поручила ей никаких дел, позволив побыть в одиночестве. Деметру же она отпустила в город, чтобы та отнесла деньги матери Федры. Чувствуя в произошедшем свою вину хотела написать ей письмо, да не смогла отыскать правильных слов, чтобы все объяснить. За окном ослепительно бело. За ночь выпало столько снега, что стало понятно — весна наступит еще нескоро. На него больно смотреть, и Александра раздраженно задергивает плотные шторы, всколыхнув лежащую на них пыль. В приемной становится хмуро и мрачно — самое то для того разговора, что им предстоит. — К сожалению, вчера меня не было в замке — не смог выказать Вам поддержку. Однако рад видеть, что Вы в добром здравии. Во всем этом Александре чудится какая-то злая насмешка. — Моя служанка взяла вину на себя. Та самая, которую Вы использовали, чтобы шпионить за мной. Если ее слова и рождают в герцоге хоть какие-то эмоции, то он умело прячет их и усмехается, подходя к накрытому столу. — Это она Вам сказала? Смею заверить, что дитя ошибается. Думаю, мы с ней просто не до конца поняли друг-друга. — Плоским ножом для масла он зачерпывает гусиный паштет, неторопливо размазывая его по горбушке хлеба. — Возможно, если бы у нас выдался еще один шанс поговорить… — Не хочу рушить Ваши надежды, герцог, однако поговорить у вас не выйдет. Федра мертва. Внутри все сжимается. Александре приходится совершить над собой усилие, чтобы голос не дрогнул. Выражение лица герцога не меняется. — О, — он дергает уголком губ, и этот жест может обозначать что угодно — досаду, неодобрение или же попытку скрыть торжествующую ухмылку. — Мне очень жаль. Произнеся это, он откладывает в сторону нож и откусывает бутерброд. Александра чувствует, как изнутри поднимается обжигающая волна гнева, и до боли сжимает кулаки, чтобы хоть как-то сдержать себя. Скосив глаза в сторону входной двери, она коротко смотрит на молчаливого Танатоса и меч на его поясе. — Ради этого Вы искали встречи со мной, госпожа? — Надеялась, что Вы сможете объяснить мне, что происходит, герцог. Он снова усмехается. — Разве что-то происходит? Верно ли я понял, что Вы сейчас обвиняете меня, не предоставив никаких доказательств? Неприязнь внутри нее разгорается с новой силой. — Вы предложили мне дружбу, герцог. Ради чего? — Разве для дружбы должна быть причина? — У всего есть причина. — Почувствовав смертельную усталость, Александра опускается в кресло, и прикладывает пальцы к вискам. — Хорошо, я сыграю по Вашим правилам и буду откровенна. Мне тяжело. В отличие от людей, вроде Вас, я не умею плести интриги, и просчитывать все на два хода вперед — тоже. Согласившись на Вашу дружбу я думала, что сумею обернуть эту ситуацию в свою пользу, а потом моя служанка — та самая, с которой Вы мило беседовали — передала мне яд для принца. Будете утверждать, что эти события никак не связаны? Откинувшись на спинку стула, герцог некоторое время сверлит Александру взглядом, прежде чем качнуть головой и спрятать тень улыбки за тяжелым серебряным кубком. — Что же, — он делает небольшой глоток. — Вы правы, играть Вы не умеете. Будь на моем месте кто-либо еще, он бы непременно этим воспользовался. Но я Вам помогу. — С чего бы это? — Александра вскидывает брови. — Потому что перед этим Вы поможете мне. Повисшую после слов герцога напряженную тишину можно резать ножом. — О чем Вы? — Осторожно спрашивает Александра, чувствуя себя так, словно ступает по замерзшему озеру: один неверный шаг — и ты провалишься в ледяную пучину. — Начнем с того, что я действительно платил Вашей прислуге за кое-какую информацию, однако спешу заверить — к яду я не имею никакого отношения. — Но знаете того, кто имеет, — догадаться не составило труда. — Верно, — довольно тянет он. — Это Пайдейя, моя сестра. От напряжения стянуло желудок. Александра разглаживает складки на юбке, незаметно вытирая о нее вспотевшие ладони. — Зачем Вы рассказали об этом? — Потому что решил помогать Вам. Видите, Александра? Я ничего от Вас не скрываю. Вы можете мне доверять. — Допустим, — сохранять спокойствие в голосе становится все сложнее. — Значит, Ваша сестра решила моими руками избавиться от препятствия на троне. Что насчет Элион? Она ведь тоже наследница. — Девочка подпишет отречение, это ни для кого не секрет. — Хорошо, пусть так. — С каждой минутой Александре кажется, что удавка на шее затягивается все сильнее. — В случае неудачи меня бы казнили, а если бы план удался? — Вас казнили бы в любом случае. Моя сестра, — он задумчиво постукивает пальцами по столешнице. — Не отличается гуманностью. Поэтому я и обратился к Вам. От жестокости устаешь — особенно если видишь ее всякий раз по возвращению домой. Для всех было бы лучше, если бы Пайдейя умерла. — Вы хотите убить ее? — Пораженно выдыхает Александра. Эрмольд кивает. — Посудите сами — в таком случае королевской семье ничего не будет угрожать. — И для этого Вам нужна я? — Против ее воли с губ срывается нервный смешок. — Не думаю, что два взрослых мужчины не справятся с убийством одной женщины. Танатос у двери шевелится и опять замирает. Герцог смеется в ответ на ее слова: — Нет, разумеется нет. Вы нужны будете после, точнее — Ваши близкие отношения с сильными мира сего. Убийство карается законом, а мне бы хотелось пожить еще немного. — Значит, моя помощь заключается в том, чтобы обеспечить защиту Вам и Вашему человеку. — Александра ведет подбородком в сторону Танатоса. — В свою очередь Вы предлагаете мне…? — Неужели это не очевидно? — Он улыбается, не разжимая губ, но глаза остаются холодными. — Я верну Вас домой.